"Операция «Степь»" - читать интересную книгу автора (Кондратов Эдуард Михайлович)

Без маски

Глиняный пол в камере пропитался сыростью, и Мишкины локти все время скользили. Хорошо еще, что Капустин завязал руки спереди, и Ягунин смог, упираясь локтями, переползти на более или менее сухое место, вплотную к двери. Очень болело во рту: дважды кулак Капустина с размаху опускался ему на лицо. Прикушенный язык распух и еле ворочался, а губы словно расслоились на бесчувственные листочки. Кажется, слева был выбит верхний зуб, что-то острое кололо щеку изнутри. А может, кость оголилась: челюстями пошевелить невыносимо больно. Ныло в боку — память о сапоге Гаюсова, ткнул Мишку перед самым приходом Ильина. Конечно, для них все это — только начало. На допросе Гаюсов выжал из Ягунина лишь ругательства, оттого и ярился. Ничего не сказал Мишка бандитам. И не скажет. Даже если завтра станут вырезать звезды из спины. За серовцами числится и такое.

«А будет ли завтра? — подумал Мишка. — В расход чаще пускают по ночам. Ишь, Айлин-Ильин! Хочет самолично. За Шуру. Бесится, что племянница изменила родному классу. Само собой, за Никифора Долматова тоже хочет отплатить. Интересно, где он сейчас? Сняли его в Колдыбани с машины или все же прозевали? Эхма, денег на депешу не хватило! Ума тебе не хватило, Мишка! Вычеркнул из телеграммы про Айлина, балда. Из АРА он, как же! Нельзя их трогать… Знал точно, что враг. И вычеркнул. Может, ты из-за Шуры пожалел? Нет! Шура ни при чем. Сглупил — и все. Иначе господин Айлин-Ильин не попивал бы сейчас коньячок с господином Гаюсовым… Надо же — спелись. Два сапога пара. Но все-таки пусть лучше Глеб Ильин пристрелит его, чем Гаюсов. Глеб — идейный беляк. А Гаюсов — просто мразь…»

Мишка поежился: холодно. Хотя… Холодно-тепло-жарко. Не все ли равно? Потерпи, скоро кончится и эта, кажется, последняя твоя ночь.

Последняя — вот что обидно. Значит, не увидит он ни ракет с людьми, ни говорящего кинематографа, ни машин на электрическом ходу… Так хотелось. Да только разве о таких пустяках жалеть надо сейчас? Мечтал учиться, строить в Самаре дома из стекла и белого камня. Мечтал о Шурочке… Как они будут рука об руку работать… Как поженятся и до рассвета будут говорить. Иногда даже спорить по каким-нибудь принципиальным вопросам. О литературе, скажем, или об истории. Кончится голод, нэпманов вытеснит советская индустрия и торговля… А потом — мировая революция, социализм на всей земле… Сколько же замечательно интересного он никогда-никогда не узнает, не увидит, не сделает!..

Мишка застонал и уткнулся лицом в пол. Как больно!.. И черт с ним, что больно. Байжан бы успел скрыться. Мало они сделали, мало… Не выдержал, замитинговал в Аленкиной избе. А там… всякие там были, конечно. Вон как скоро Айлину донесли. Почему же ему, интересно, а не Гаюсову? Наверное, его не нашли. Сообщили первой же попавшейся контрреволюционной сволочи…

Да, немного пользы трудовому народу принесла его командировка в край киргизов и уральских казаков… Мало ты успел в жизни, Ягунин. Ну, Коптева, правда, словили… Нинку выручил… Летом заговор Гюнтера помог раскрыть… Хотя Гаюсов-то удрал. Вот чем обернулась растяпистость охраны Ситдома! И невезение какое: от Айлина сегодня успел скрыться, так надо же — к Гаюсову приволокли!.. Бедному Ванюшке всюду камушки.

Мишка прислушался: за стеной раздавались еле слышные голоса. Наверное, меняют караул. Ночь… Кончается она или еще будет долго? Уж лучше скорей бы… так валяться в холодной слякоти — это тоже не жизнь. А завтра — мордой в снег. Насовсем.

Нет, не похоже на смену охраны. Словно бы возятся с замком? Так и есть: звякнуло. Кто-то протопал по коридору, остановился у камеры. Брякнула железная поперечина о пол.

Хорошо, что дверь открывалась не внутрь: иначе бандит ударил бы Ягунина по голове.

— Эй, где ты? — позвал грубый голос. — Фу, холера! — воскликнул кто-то, споткнувшись о тело Ягунина. — Вставай! Чего, не можешь?

Наклонившись, бандит в темноте нащупал веревку на Мишкиных ногах, поддел ее верхний виток штыком. Она не поддалась, пришлось снять штык и пилить. Освободив ноги, он подхватил Мишку под руки и поднял. Крепко взял за плечо и толкнул к двери:

— Выходи!

«Значит, порешат меня все-таки ночью, — до странного равнодушно подумал Мишка. — Не хотят народ зря баламутить… Знают: что ни расстрел, то и ответ будет больше».

Снег на улице сделал ночь достаточно светлой, чтобы в ней проявились силуэты домов и высоких крестов возле окон.

— Поворачивай. — Конвоир тронул плечо Ягунина стволом трехлинейки. Мишка охнул — болит, оказывается, и здесь. Впереди было нечто вроде поскотины… Или пустырь? Из темноты вынырнуло низкое строение, похожее на сарай. «Тут они расстрелы свои делают», — понял Мишка. И тотчас прикинул: а если рвануть сейчас в сторону, за сарай, а там… Ерунда, конечно. И руки связаны, и бежать не знаешь куда… Но и не баран же он, которого гонят резать!

Две фигуры отделились от сарая и двинулись навстречу. «Все! Теперь хоть беги — хоть не беги», — со злостью подумал Мишка.

— Что так долго, Ануфриев? — прозвучал недовольный голос Айлина-Ильина.

«Ага, понятно, — сказал себе Мишка. — Ну, я скажу ему, гаду, напоследок…»

— С веревкой канителился. У него и на руках. Я сей минут…

Человек, приведший Мишку на пустырь, принялся было снимать штык, чтобы пилить веревку.

— Дай-ка я, Федот, — нетерпеливо сказал Глеб. Похлопал себя по боку, вынул из ножен кортик и, ловко поддев виток, с легкостью перерезал веревку.

Мишка крутил руками, чувствуя, как мурашки щекотно побежали по кистям. Веревка упала к ногам.

Глеб вынул маузер. Сунул его обратно в деревянную кобуру, достал из кармана наган.

«Броситься, как тогда на Коптева», — сверкнуло в мозгу у Мишки. Он напрягся…

— Михаил, куда ты исчез из дома Ивановых? — Строгий, но доброжелательный тон Ильина удержал Мишку. — Девушка сказала, что ты ушел искать своего киргиза. Кстати, знай, что Байжан уже три часа как на пути в Калмыковск.

«Байжан? Откуда он знает его имя? Зачем ему в Калмыковск? Что мелет этот Айлин-Ильин?»

— Вот что, любитель Пушкина, — суховато сказал Глеб и протянул Мишке наган. — Сейчас вы с Ануфриевым и Красюком поскачете. В Гребенщикове найдите командира 34-го батальона ВЧК. Завтра вся банда Серова двинется к станице, на послезавтра назначен штурм. Вот, возьми! — Ильин протянул Мишке свернутый вчетверо клочок бумаги. — Это план нападения Серова на Гребенщиковскую. Вся дислокация. Передай чекистам, а затем лично Уварову, что Буржаковский у меня под ногтем и работать он будет на нас… Из Калмыковска пусть срочно затребуют подкрепление. Лишь бы выдержать первый натиск…

Да что же он такое говорит!!

Голова Мишки кружилась, он слушал, понимал, запоминал каждое слово Глеба, но они проникали в сознание как бы сами по себе. Это же Айлин-Ильин, ярый враг советской власти!.. Что же происходит?!

Пораньше надо было Глебу догадаться, почему так тупо уставился на него Ягунин. Он шагнул к Мишке, обнял — ох, за больное плечо!

— Смелый ты парень, да бить тебя некому. Чекист я, чекист, только из Саратова. Ясно?

— Почему… Почему… скрыли? — обида вскипела в груди у Мишки. Значит, не доверяли ему ни Белов, ни Булис.

— Потому. — Ильин махнул рукой. — Все, некогда! Передай, что шуба выпотрошена, листовки на исходе. Женя, коней!

— Есть! — ответил человек, стоявший чуть позади. Ягунин узнал голос русоусого парня, который вслух читал газету с письмом раскаявшегося бандита. «Красюк», — вспомнил Мишка, провожая взглядом фигуру удаляющегося в темноте Евгения. Потрясение не проходило: беляк Айлин, скрывавшийся в банде от ЧК, никак не совмещался в сознании с чекистом Ильиным.

Глеб нетерпеливо оглянулся на сарай, откуда слышалось похрапывание лошадей.

— Будешь в 34-м батальоне, передай привет Каковкину, помкомандира. Скажи, от Глеба Рудякова…

— А Ильин? — в растерянности спросил Мишка. Глеб рассмеялся.

— На нашей работе и Петровым, и Сидоровым будешь. Ну, счастливо, Михаил. — Он крепко обнял Ягунина, и опять боль полоснула плечо. — Привет моим не передавай, нельзя. Намекни Шурочке, что жив — и только. Да, как у вас с ней, все дружите? Наконец-то ты, Красюк! Вот тебе конек, Михаил, садись. Верхом сможешь?

— Сможешь, — буркнул Мишка. Он стиснул зубы, чтобы ненароком не поддаться боли, и взобрался в седло. — Да! Буров никакой не Буров. Это Гаюсов, дутовский офицер, контрразведчик…

— Гаюсов?.. — повторил Глеб. — Спасибо, пригодится. Как доберешься до Самары, поцелуй племянницу… — Он засмеялся. — Если разрешит. Езжайте!

Три всадника растворились в предутренней мгле. Глеб вздохнул. Через неделю этот белобрысый Шерлок Холмс будет дома, увидит Надю, Шурочку…

А сам он? Увидит ли он их когда-нибудь?

9 января 1922 года объединенные силы банд Серова и Митрясова начали наступление на станицу Гребенщиковскую, бывший казачий форпост на высоком крутояре Урала. Оказавшийся в окружении 34-й батальон ВЧК отлично подготовился к боям в осаде. Восемнадцать часов продолжалась неравная схватка, и все атаки бандитских конных лав отбрасывались организованным кинжальным огнем. Тем временем по Гурьевскому тракту с севера на помощь чекистам спешно, почти без привалов двигались кавалерийские части 81-й бригады Уварова. Узнав о приближении подкрепления, чекисты 34-го батальона перешли во внезапную контратаку и выбили бандитов с окраины поселка. Совершив марш-бросок, подключился к бою и 38-й батальон ВЧК.

Весть о подходе регулярных частей Заволжского военного округа посеяла панику в полках Серова. Началось беспорядочное отступление, затем — бегство. Сто восемь убитых оставила Атаманская дивизия под укреплениями Гребенщиково, бросив три пулемета, двести винтовок и восемьдесят подвод с обозным добром. Несколько десятков бандитов сдались в плен — и почти все с листовками Саргубчека.

Это был разгром. О том, чтобы оставаться на тракте Уральск — Гурьев, теперь не могло быть и речи.

Перейдя замерзший Урал, дивизия Василия Серова двинулась на северо-восток, в малолюдные и почти безводные степи Киргизского края. Мобилизованные уральские казаки наотрез отказались покинуть обжитые места.

Физически измотанное и морально подавленное бандитское войско, которое насчитывало уже только семьсот сабель, тащилось через бесконечную белую равнину. По дороге серовцы безжалостно отбирали у встречных киргизов коней, баранов, верблюдов и тем самым обрекали кочевников на верную смерть…

Через три дня остатки Атаманской дивизии вышли на Уильский тракт.