"Рыцарь моих снов" - читать интересную книгу автора (Де Рамон Натали)

Часть третья, в которой сны, коммерция и птица-фрегат

Это походило на бегство. Серебристый «ягуар» на третьей скорости промчался по центральной улице засыпающего Люанвиля. На трассе Люк выжал сцепление до отказа. Дорога была пустой, хоть что-то радовало.

Мальчишка, идиот, трус! — не переставая, ругал себя он. Почему ты не сделал этого? Чего ты испугался? Она ведь была в твоей полной власти! Ревела у тебя на груди, и ты мог хотя бы поцеловать ее мокрые щеки и дрожащие губы…

Почему ты не решился даже на поцелуй? Он машинально провел рукой по своим губам, заодно вытер пот со лба и поправил упавшую прядь. И вновь ощутил прикосновения ее пальцев к своим волосам, ее груди — к своей; то, как девушка буквально вжалась в него, как, охваченные желанием, тряслись ее спина и плечи. Да, она хотела его! Он ведь чувствовал, как под тонким платьем она содрогалась от желания! Да, да! Она даже приготовила все сама: расстелила на скамейке свои тряпки…

Внезапно перед глазами Люка выросло нечто огромное, увеличивающееся с каждой секундой, ревущее и слепящее огненными шарами. Его обдало жаром. Он резко затормозил, выворачивая руль в сторону: на повороте он вылетел на встречную полосу, и всего лишь с десяток метров отделяло серебристый «ягуар» от прогрохотавшего мимо тяжелого трейлера с изображением, кажется, коровьей физиономии на борту. Или это была голова дракона?

Ты совсем спятил, Люк, какие еще драконы, оборотни-принцессы, ходячие покойники-дворецкие? Скажи еще привидения. Что за чушь лезет тебе в голову? Чуть машину не угробил. Своего любимого серебряного зверя. Люк погладил руль, как кота. Года три назад он успешно продал недвижимость одного из владельцев марки «ягуар» — паршивую, прямо скажем, душную, но непомерно дорогую виллу на побережье, — и тот устроил ему автомобиль по цене изготовителя. Люк как раз собирался тогда строить яхту, но ведь было бы неразумно упускать такой случай? «Ягуар» верой и правдой служит ему три года; Люк нежно заботится о нем, и автомобиль выглядит так, словно вчера выехал впервые из заводских ворот.

— Извини, зверь, больше не буду, — повинился перед машиной Люк и медленно поехал дальше.

Сто километров — разве это скорость? И вообще-то, надо бы остановиться и где-нибудь поесть. Он не ел с самого утра! Вот всякая дурь в башку и лезет. Девушка, как девушка. Захотела его, как всякая другая нормальная девушка. А он… Ну почему он не сделал этого?

Ведь обычно стоило Люку заговорить с любой представительницей слабого пола, а той — увидеть его голубые честные глаза, мальчишескую прядь, спортивную фигуру, уверенные, но как бы скромно сдерживаемые движения воспитанного джентльмена, и в тот же вечер — да что там вечер! — иной раз через пару часов они оказывались в постели! Дамы были совершенно счастливы и ничего не требовали от него, ну, в крайнем случае, на третьем свидании они начинали высказывать долгосрочные идеи. Поэтому Люк выработал правило: «не отнимать» у женщин времени больше, чем на одну встречу. Зачем? Женщин так много, нерационально зацикливаться на одной, да и разумной женщине привязываться к одному мужчине тоже нерационально. Все равно что изо дня в день носить одну и ту же одежду, есть одну и ту же пищу…

Да, да, надо поесть, напомнил он себе. Напоить бензином машину. И вообще, куда он торопится? Вон мотель. Взять номер, принять душ, выспаться. Как ты считаешь, я прав, зверь? Лампочка на приборной доске согласно замигала. А точнее — на счетчике горючего. Предупреждая, что его критически мало.

Люк уснул сразу. И увидел сон. Потом проснулся, потер глаза, зевнул, откинул прядь и уставился на небо за окном. Кроме неба в номер любопытно заглядывали ветки какого-то дерева с молодыми листьями. Небо было голубым, листья — зелеными. Совсем как в его сне. Удивительно, подумал Люк.

Собственно говоря, сюжет сна был вполне банальным. Разве что Люк давно отвык от подобных видений. Обычно он проделывал это наяву, и такой сон мог бы потрясти его, ну, лет в тринадцать. Ничего особенного: Люк трудился над какой-то женщиной среди альпийского цветущего луга на фоне заснеженной швейцарской горы Матехорн. Лица женщины он не запомнил, но скорее всего это баронесса — из одежды на партнерше во сне не было ничего, кроме толстых вязаных носков разного цвета. Вот именно, цвета! И трава была зеленой, и небо голубым, и цветы всевозможных оттенков, и снег на Матехорн переливался всеми цветами радуги — как на рекламном плакате.

Сон был цветным! Никогда в жизни Люк не видел никаких иных снов, кроме черно-белых, и не очень-то верил, что у других людей они якобы бывают цветными. Выходит, он прожил целых тридцать лет и за все это время цветной сон был показан ему впервые! А другие в течение тех же самых тридцати лет наслаждались многокрасочными видениями? Да плюс к тому всевозможными приятными ароматами? Вопиющая несправедливость! Люк испытывал обиду. Конечно, другим — все, а ему, такому красивому, воспитанному, эрудированному, обладающему эстетическим вкусом и массой несомненных мужских достоинств, можно сказать — ничего! Просто насмешка — секс с этой особой в разномастных носках во сне!

Но ведь наяву ты не смог овладеть ею? — ехидно поддел он себя. Люк всегда максимально критично относился к собственной персоне.

Да я просто не захотел! — тем не менее возразил он. Она не в моем вкусе!

Да, да, не в твоем! Как же! Почему тогда ты с таким удовольствием имел ее во сне?

А может, это была вовсе не она?

Она, она, приятель!

Люк с силой зажмурил глаза, пытаясь восстановить образ девушки из сновидения. Нет… Бесполезно. Только разнокалиберные грубые носки… Дались мне эти носки вместе с их хозяйкой! Он энергично вскочил с постели и начал привычную утреннюю разминку, с удовольствием поглядывая в зеркало на свой натренированный торс и энергичное лицо.

Принял душ, яростно вычистил зубы, надел свежие трусы, носки, новую рубашку — из дорогого тонкого белого полотна в редкую голубоватую клеточку. Люк вообще любил все белое, а, вычитав однажды, что черный — цвет сомневающихся в себе людей, красный — цвет лидеров, голубой и зеленый — оптимистов, отказался от черного как такового, хотя, по общему мнению, черный очень шел к его светлым волосам и мужественному лицу. Конечно, чувствуя себя лидером, Люк с удовольствием носил бы красное. Но, увы, красный пиджак или даже спортивный свитер — вопиющий моветон для истинного денди. Поэтому красный у Люка лишь робко присутствовал даже в интерьере — кухонные занавески и коврик у порога. Жаль, но положение обязывает. Зато с голубым и синим проблем не было! Огромная удача, учитывая цвет глаз Люка. А вот с другим цветом оптимистов — зеленым — все обстояло сложнее.

Не только потому, что зеленые пиджаки так же неуместны, как красные, но главное — зеленый волновал Люка. Волновал с сексуальной точки зрения. Кого-то воспламеняет бордо или лиловый, но Люка — именно зелень. А у этой самой вчерашней «госпожи баронессы» были зеленые глаза… Даже в лунном свете, даже заплаканные, они светились как изумруды! Огромные изумруды, прямо из коллекции Булгари…

Беспокойство и обида не проходили. Люк надел вчерашние белые брюки, проверил карманы — мобильный, фляжка и носовой платок на месте, нет, носовой платок следует заменить на свежий, заменил, подумав, натянул вчерашний джемпер. В общем-то это не в его правилах — два дня подряд носить одно и то же, но… Будь честным, Люк! На этом джемпере невидимые следы ее лица, груди, рук и — этих, как их? — слез… Когда она, зарыдав, припала к его груди, он сначала испугался — потечет краска, загубит джемпер! Но на ее лице не было косметики. Сейчас он даже жалел об этом: хоть что-то бы реальное осталось.

Ну что ты разнюнился? Так нельзя — опускать руки из-за какой-то нетрахнутой бабешки. Вернись и возьми ее, Люк! И ты прекратишь думать об этом.

Она не бабешка! Она баронесса!

Да ладно, баба как баба. Все они одинаковые.

Люк вздохнул, сложил туалетные принадлежности, немного порадовав себя красивым кожаным несессером, убрал его в сумку, собрал в отдельный пакет грязное белье и рубашку, обвел взглядом опустевший номер, старательно подмигнул своему изображению в зеркале, дескать, проехали, приятель, куда ночь — туда и сон, баб полно, а тебя ждет красавица-яхта, вышел, запер номер на ключ и отправился завтракать.

— Мадемуазель Анабель! — Осторожный шепот, и громче: — Госпожа баронесса!

Я открыла глаза и невольно зажмурилась. Охотничью гостиную заливало утреннее солнце. Собаки и олени на выцветших гобеленах, из густой листвы выглядывает любопытный единорог…

— К вам некая мадемуазель Романи, — докладывал, склонившись ко мне, Герен. — Я предложил ей подождать вас в каминном зале. Ее люди — в экипажах во дворе.

— В экипажах?

Я опустила ноги с дивана и едва не свалила на пол гору пледов и старых шуб, послуживших мне замечательной постелью. От шуб деликатно пахло лавандой — может быть, благодаря этому баюкающему домашнему аромату я так хорошо выспалась без всяких грез и видений?

Проводив вчера вечером Дюлена, мы с дворецким, предусмотрительно восстановившим огонь в камине охотничьей гостиной, напились возле него кофе, и я решила ночевать здесь, а не в своей ледяной спальне. Вообще-то кофе был приготовлен для меня и Дюлена, но тот извинился за вторжение, добавив:

— Не смею больше обременять вас, госпожа баронесса. Вам нужно отдохнуть. Если позволите, напомню о себе через недельку. Тогда и потолкуем о делах. — И поспешно откланялся.

А что еще оставалось делать воспитанному человеку после того, как я полчаса прорыдала у него на груди? Там, на Капустной башне… До чего же не вовремя! Когда надо — так этих слез нет! А теперь торговец недвижимостью увидел меня с опухшим красным носом и заплывшими глазами. Тоже мне, госпожа баронесса! Которая не умеет держать себя в руках…

— В каких еще экипажах? Какие люди? — переспросила я, влезая в домашние туфли и потуже затягивая пояс ночного стеганого длиннополого халата.

— Вероятно, свита мадемуазель Романи. Надо бы нанять повара, я давно говорил и вам, и вашему батюшке. Приличные господа приезжают с челядью, а мы и покормить на кухне…

— Пожалуйста, Арман! — взмолилась я. — Приготовьте кофе для нас с мадемуазель Романи, а пока пригласите ее сюда.

— Госпожа баронесса не желает переодеться?

— Арман, эта мадемуазель — племянница нашего Брунара. Неужели вы не помните ее? Крошка Пати в розовых носочках!

Герен с недоверием посмотрел на меня, выразительно — на кучу пледов и шуб, распахнул двери в гербовый зал. Скажу честно, если бы я не знала, что эта элегантная юная гостья в английском костюме — бывшая крошка Пати, я бы ощутила робость, не меньшую, чем старик Герен: настоящая принцесса, которая просто немыслима без свиты! Блестящие дамы и фрейлины, кавалеры, рыцари в блестящих латах…

Боже мой! Как же я забыла самое главное: ведь ягуар — гравированные фигурки на серебряных латах персонажа из моего сна, ягуар на его щите, ягуаровая шуба, которой во сне про свадьбу хотел согреть меня мой папа, — ягуар материализовался! Забавным способом, но все же: этот торговец недвижимостью уехал вчера на спортивной машине серебристого цвета марки «ягуар»! Странная машина для торговца недвижимостью. А его белые одежды и выгоревшие на солнце волосы?

— У нас очень мало времени, Нана, уже полдевятого, жуть! — деловито затараторила крошка Пат. Стоило ей открыть рот, как от принцессы не осталось и следа. — Дядюшка сказал, что Дюлен собирается сегодня приехать к тебе на переговоры. Мы должны встретить его во всеоружии! Жаль, что к его появлению мы не успеем навести в замке порядок, но кое-что…

— Подожди, подожди, Пат! Сегодня он не приедет, он приезжал вчера. Вернее не сам, а его сын. Но это неважно. Теперь появится только через неделю.

— Замечательно! Мы успеем убраться и обновить сад!

— Не перебивай, Пат! Какой еще сад? Нет, ты не подумай, я люблю чистоту и порядок. В замке только в жилом корпусе больше сорока комнат! Огромные окна, картины, камины, ковры, посуда, статуи, гобелены! Как ты себе это представляешь?

— Это ты не перебивай! Не даешь сказать!

— Завтрак и кофе, госпожа баронесса! — провозгласил Герен, вкатывая в гостиную столик с бренчащим серебром.

— Давай перекусим, Пат, — миролюбиво предложила я.

— Потом! Давай сначала решим с уборкой и садом. Я пригласила бригаду мойщиков окон, химчистку, специалистов по мытью антикварной посуды, — она загибала пальцы, — пятерых садовников, трех газонщиков. Заказала из оранжереи цветы, дерн, рассаду. После обеда приедет реставратор рам, четверо швей — специалисток по гардинам. Гобеленщики, паркетчики, стекольщики…

— Мило, — сказала я, пригубив кофе. — А кто за это все будет платить? За стекольщиков и рассаду?

— Рассчитаешься с дядей, когда продашь замок. Это гроши! Ты выиграешь до десяти процентов стоимости, если интерьеры будут без пыли и цветники в образцовом состоянии! Конечно, отказавшись от патриотических идей Фонтана-Дюлена. Я тебе гарантирую, у меня есть нормальные покупатели! Пойдем, пойдем, расскажу потом. Сейчас нужно определить всем специалистам фронт работы, ты же не хочешь платить сверхурочные и за простой? Они уже засиделись в автобусах.

— Прикажете накормить людей мадемуазель Романи, госпожа баронесса? — радостно-озабоченно спросил Герен.

— У газонщиков есть своя повариха. — Патрисия махнула рукой. — Вы только отведите ее на кухню и скажите, где что. Она и на остальных сготовит. Идем, Нана. Допьешь свой кофе потом.

— Но я… Я в халате!

— Набрось сверху шубу. — Пат находчиво извлекла первую попавшуюся из кучи на диване. — Вот, замечательно. Настоящая баронесса в соболях. Ничего, не поднимай руку, никто и не увидит твою дыру под рукавом.

Во второй половине дня Люк был в Марселе. Странно, его малышка «Глория» покачивалась у причала напротив мастерской, но ведь как заказчик он должен осмотреть днище в сухом доке.

— Примите наши глубочайшие извинения, мсье Дюлен, — торопливо басил мэтр Жероньи, «Марсельская чайка». Сооружение, реконструкция и ремонт судов малого водоизмещения», наблюдая, как клиент неторопливо достает чековую книжку, отвинчивает колпачок золотоперой ручки от «Монблан», разглаживает книжку на столе, но вместо того, чтобы начинать писать, молча поднимает глаза. — Видите ли, обстоятельства сложились таким образом, что мы были вынуждены без вашего согласия, мсье, то есть не уведомив вас, как бы… некоторым образом… в целях, так сказать… Мы ждали вас вчера, но, если вы хотите, мы готовы вернуть яхту в док, чтобы вы самостоятельно, как бы традиционно…

— Нашелся более выгодный покупатель? Предложил вдвое? Втрое? — То ли от болтовни старика, то ли от атмосферы в мастерской у Люка начинала кружиться голова. — Так что же остановило?

— Мы готовы возместить, так сказать, моральный ущерб, мсье! — взвился Жероньи. — Лишив вас удовольствия от зрелища, в некотором роде… Три процента!

— Пять!

Собственно говоря, Люка даже устраивало, что яхта уже на воде. Торговался он просто по профессиональной привычке. Конечно, спуск со стапелей — замечательное зрелище… Но зато можно будет без задержки перегнать малышку в яхт-клуб. Сошлись на трех с половиной, и Люк выписал чек.

— Поздравляю, мсье Дюлен! — Жероньи ласково изучил чек, спрятал его в сейф и извлек из-под стола бутылку шампанского. — Жертвоприношение, так сказать, мсье Нептуну!

Люк кивнул и полез за бумажником.

— Подарок фирмы, мсье Дюлен!

— А у вас есть еще? — спросил Люк. — Я заплачу. И желательно бы похолоднее. Нет? Ладно. — Он потрогал вторую появившуюся из-под стола бутылку. — Выпьете со мной, мэтр Жероньи? Отлично. Идем.

— Позволю себе заметить, госпожа баронесса, просто душа радуется! Сколько людей в замке, и все созидают. Как при гран-бароне! — Дворецкий влюбленно смотрел на Патрисию.

Распределив работы, мы вернулись в охотничью гостиную — единственное место в замке, где пока еще не мылись окна, не чистился камин, не шумели пылесосы, не хозяйничали уборщицы, реставраторы, полотеры и вездесущий дизайнер не переставлял мебель.

— Приглядывайте за ними, — Герен, — посоветовала крошка Пат. — Нужно управиться к приезду Жозефины Бенорель.

— Кого? — спросила я.

— Когда она приедет? — спросил дворецкий.

— Послезавтра, — сказала Пат. — Великолепная Жозефина! Наш лучший потенциальный покупатель!

— Прямо-таки великолепная! — сказала я. — И чем же это она лучше других?

— Это телезвезда! Ты что, не знаешь? Канал «Мажестик»!

— Колдуны, маги, экстрасенсы, духи, инопланетяне — шоу, новости, сериалы, фильмы — все по этой тематике? Кажется, в аэропорту я видела интервью с ней, — припомнила я. — Такая неповоротливая блондинка? С длинным носом, как у цапли?

— Сама ты цапля, — отрезала Пат. — Она владелица канала! «Мажестик» — первый по всем рейтингам! Денег — горы! Ты сможешь назначить ей любую цену. Она заявляет, что родом из Эльзаса, а лучше вашего замка во всем Эльзасе не сыскать.

— Но в интервью она говорила, что родилась в Турени…

— Мадам Бенорель птица такого высокого полета, что может позволить себе родиться где угодно.

— Я, конечно, не специалист по телевидению, но, по-моему, эти ее колдуны и НЛО — безвкусная дешевка. Мне бы не…

— Нана! Ты сама сказала дяде, что тебе все равно, кому достанется замок. — Пат наклонила голову и с прищуром смотрела на меня. — Или он ослышался?

— Но разве, кроме Бенорель, нет других покупателей?

— Полно, но она лучшая!

— Расскажи мне про других. Ты давно обещала.

— Да сколько угодно! Но она лучшая! Герен, пожалуйста, подайте мне мою сумку.

Тот выполнил ее просьбу с таким почтением, что я ощутила весьма заметный укол ревности. Никому я тут не нужна! Замок вымораживает потусторонним холодом, рассчитанным только на меня — я дрожу даже в шубе поверх стеганого халата, — дворецкий пресмыкается перед этой ничтожной девчонкой, которая походя обозвала меня «цаплей»! А мой Санчо Панса даже не кашлянул в осуждение.

— Пожалуйста, Арман, идите и присматривайте за работниками, — сказала я. Пат тем временем раздвинула на столе посуду, пристроила на освободившемся месте свой ноутбук и включила его. Дворецкий следил за ее действиями как зачарованный. — Понадобитесь, я вас позову.

Герен ушел неохотно. Заинтересован, чтобы она поскорее продала замок, тогда он получит положенное ему по завещанию моего папы, подумала я и, к полному ужасу, почувствовала в глазах слезы. Они тут же мокро потекли по моим щекам…

— Вот платок. — Пат протянула мне указанный предмет. — Пожалуйста, сосредоточься, Нана, ты совсем меня не слушаешь. — И принялась увлеченно рассказывать про жену американского миллионера миссис Смит с агентом Вилли.

— Который, понятно, ее любовник, но беззастенчиво флиртует со всеми женщинами, — пояснила она. — Затем, у нас имеется японский миллионер с женой. Он обходится без агента, но обязательно прихватит молоденькую переводчицу Бриджит. Есть еще неплохой претендент — рок-певец Джок Пук. В интересах сыночка действует его мамаша, осматривая замки. Но меня предупредили, что визит старой дамы — мероприятие не для слабонервных. Она является в сопровождении кортежа его фанов-рокеров. Далее, представитель крупной туристической компании, замок нужен под отель, но он вряд ли заинтересуется, у тебя нет ни теннисного корта, ни бассейна, ни даже электричества во всех помещениях. Так, теперь, топ-модель, которая непременно притащит за собой референта сенатора от партии аграриев мсье Бландена, который собирается купить для нее замок на деньги из партийной кассы, — она «победила» за сенатора на выборах. Не советую связываться, Нана, хлопот с прессой не оберешься. Еще хочу предупредить насчет мсье Реми. Это известный парижский антиквар и букинист. Замков он не покупает, но явится обязательно. Просто бич для всех коллекционеров и владельцев старины. Ни в коем случае его нельзя оставлять одного, даже смотреть в сторону не рекомендуется! Он тащит все! Книги, кубки, манускрипты, картины. У самого Маршана на новоселье он спер холст Ватто! Сорок пять на шестьдесят, с рамой! Так что мадам Жозефина — лучшая, уверяю тебя, Нана. Ну хватит уже плакать! Все! Это не продуктивно. Давай лучше продумаем, в каком порядке будем показывать замок. Это нужно отработать, в твоих же интересах представить его поэффектнее. — Пат многозначительно потерла кончики пальцев, как бы считая деньги.

В моих интересах заниматься орнитологией, подумала я, но промолчала, а образовавшуюся паузу очень вовремя заполнил телефонный звонок.

— Слушаю. — Я с надеждой сняла допотопную трубку. Вдруг это мой брат и он уже придумал что-нибудь конструктивное?

— Привет, Нана. Как тебе наша крошка Пат? — с ходу поинтересовался Брунар. — Энергичная особа?

— Весьма, — согласилась я. — Просто удивительно, как она умудрилась за один вечер организовать целую армию уборщиков! А сколько подробностей из личной жизни покупателей замков я узнала! Невероятно.

— Э, дружочек? А что это у тебя с голосом? Ты все дни держалась молодцом, неужели плачешь?

— Насморк. Не обращай внимания.

— А что Фонтан-Дюлен? Звонил? Во сколько приедет? Может, я к тому времени сумею вырваться.

— Не приедет. Вчера был его сын.

— Сын? Ну да, старик как-то упоминал про своего наследника. Говорит, способный, только ленивый, как все красавчики. Правда, что ли, красивый? Или отцовские чувства?

— На любителя, — уклончиво ответила я. — Но, во всяком случае, некоторым следовало бы поучиться у него деликатности.

— Например?

— Например, оставить меня в покое на недельку! Я живой человек, мне тяжело, когда в моем доме хозяйничают чужие!

— Я тоже живой человек, дружочек. И мне тяжело видеть, как ты страдаешь. Мы с Пат хотим помочь тебе, поэтому готовы взять все твои проблемы на себя. И уборку в замке, и предостеречь от опасных покупателей. Нет, конечно, если тебе приятнее иметь дело с Дюленами, пожалуйста! Только тогда тебе следовало бы поставить меня в известность об этом вчера. Так и так, Эдуар, я принимаю условия Министерства культуры.

— Ничего я не принимаю! — не выдержала я. — Дюлен сам предложил мне более выгодного покупателя!

— Сикаруки-сан? — в один голос спросили Пат из-за стола и Брунар из трубки.

— Откуда вы знаете?

— Да вокруг этого Сикаруки-сан вьются все торговцы и все агенты со всей старушки-Европы! — сказал Брунар.

— Сикаруки-сан третий год подыскивает себе замок, — сказала Пат. — Все рвутся к нему в агенты!

— А по-моему, ничего и никогда он не купит, — добавил Брунар. — Япошка коллекционирует впечатления.

— Это просто предлог, чтобы переспать со своей переводчицей во всех европейских замках! — подытожила Пат.

У меня закружилась голова: они же не видят друг друга, а говорят так, словно оба находятся в одной со мной комнате!

— Вы сговорились? — спросила я.

— Кто, мы? — спросили они. — Мы хотим помочь тебе!

— Спасибо, — сказала я и приготовилась повесить трубку.

Все же легче общаться с одним собеседником, чем с двумя. Но Пат вырвала трубку у меня из рук.

— Не волнуйся, дядя, я все объясню ей. Анабель еще не понимает, как опасно иметь дело с Дюленами!

Трубка наконец вернулась на аппарат, адвокатская племянница облизнула губы, чтобы приступать к объяснениям, но телефон зазвонил снова.

— Добрый день, баронесса де Бельшют. — Вкрадчивый старческий голос. — Позвольте выразить вам свои соболезнования и представиться. Мсье Реми, антикварная торговля, экспертиза и консультации.

— Мсье Реми? — переспросила я, напряженно вспоминая, с чем для меня связано это имя, и посмотрела на Пат.

— Гони его в шею! — зашептала она и замахала руками. — Я же тебя только что предупреждала, что это проходимец и ворюга. Не разговаривай с ним!

— Полагаю, что могу оказаться вам полезен, — сладко продолжал Реми. — Вам ведь предстоит расстаться с… скажем так, с частью ваших коллекций. Совет опытного эксперта…

— Благодарю вас, мсье Реми. Но, видите ли, сейчас в замке генеральная уборка. Я смогу принимать посетителей не раньше чем через неделю!

— Ну что вы, баронесса! Уборка! Какие условности! Я уже подъехал к вашим воротам, звоню вам, так сказать…

— К нашим воротам?

Пат округлила глаза и решительно выпалила:

— Я его встречу! А ты не показывайся. Может, удастся не впустить его в замок.

Телефон зазвонил снова, стоило мне опустить трубку.

— Мадемуазель де Бельшют? Себастьен Гюве, агентство недвижимости «Сокровища Франции». Мы готовы сотрудничать с вами, поскольку ряд наших клиентов весьма заинтересовался вашим замком. Как, например, известная рок-звезда мировой сцены маэстро Джок Пук, а также мсье Бланден, сенатор, далее, господин Сикаруки-сан…

— Благодарю, мсье, но у меня уже есть агент…

— Однако позвольте заметить, мадемуазель де Бельшют, наше агентство в отличие от многих…

— Вешай трубку! — прошипела Пат и нажала на рычаги. — Не церемонься! И больше не подходи к телефону!

— Пат, представляешь, он назвал мне тех же покупателей, что и ты: сенатора, японца, рок-звезду… И вообще, откуда все они знают про Бельшют?

— Нана, недвижимость — такая сфера, где все всё знают! Тем более про замки. Купить замок не каждому по карману, поэтому и покупателей и продавцов мало. Замков вообще мало! Не смотри на меня так. Иди спрячься где-нибудь. А я пойду обезвреживать ворюгу Реми. Надеюсь, он еще не успел пробраться в замок, пока я тут твержу тебе прописные истины!

— Подожди, Пат. Два слова. Ничего он не украдет, у нас-то и красть особенно нечего, разве что латы из вестибюля. Подожди. Выходит, что и ты, и Брунар — вы знали, что тут начнется после того, как моего папы не станет? И заранее собрали информацию про покупателей, наняли этих всех садовников и полотеров?

— Ты такая наивная! Конечно, знали. И твой отец знал. Дядя сто раз советовал ему продать замок! А мсье барон ждали чуда! Дождались! Вот теперь все расхлебывать тебе. Только не начинай опять плакать, Нана! Мы с дядей тебя не бросим! И советую привести себя в порядок, сразу почувствуешь прилив уверенности. — Сунула мне пачку бумажных платков и ушла.

В охотничьей гостиной сделалось очень тихо. Только угольки потрескивали в камине. Я вытерла слезы. Высморкалась и бросила платок в огонь. Мокрая бумажка разгоралась лениво, наконец красиво вспыхнула и рассыпалась невесомым пеплом.

«Ленивый, как все красавчики», зачем-то мелькнуло в голове. Почему отец Дюлена считает его ленивым? По-моему, энергичный, спортивный парень и воспитанный, что большая редкость. Не то что наша крошка Пат! Ведь Дюлен тоже мог поучать и торопить меня, он ведь наверняка не меньше нее знает и про японского миллионера, и про рок-звезду с сенатором, и про Жозефину Бенорель. Но ведь не стал же! И не совал дурацких бумажных платков, а терпеливо жалел, пока я плакала. Да, именно жалел! Совершенно посторонний человек, которому я интересна только как владелица недвижимости, продав которую он получит свой гонорар.

Телефон ожил и потребовал внимания. Вообще-то Пат не велела мне снимать трубку…

— Что новенького, сеструха?

— Ален! — обрадовалась я. — Тут приехала племянница Брунара и развернула кипучую деятельность! Моют окна, чистят ковры, трясут гардины, в саду садовников целый полк!

— Ну-ну. А что сам Брунар?

— Звонил.

— Ты переговорила с ним насчет доверенности?

— Нет. Как-то выпало из головы.

— Хочешь сказать, передумала? Пингвины побоку?

— Нет, не в этом дело! Видишь ли, вчера приезжал Дюлен…

— Вчера? Но он вроде собирался сегодня? Я как раз освободился. Мог бы потолковать с ним вместе с тобой.

— Да, но он был вчера. Только вы уехали. Вернее не он сам, а его сын. Мы перенесли встречу на неделю позже.

— Сын? Министерство культуры передумало?

— Нет. Но… но могут же быть и другие покупатели! Пат набрала целую кучу!

— Да, конечно. Извини, Нана, тут ко мне пришли клиенты.

— Подожди, Ален! А ты сам пока ничего не придумал? Ну, новый кредит, чтобы не продавать замок!

— Слушай, мне уже некогда. И вообще, такие вещи не решаются с кондачка. Все. Пока. — Короткие гудки.

— Прошу прощения, госпожа баронесса. — В гостиной появился Герен и компания женщин с ведрами и тряпками. — Не соблаговолите перейти в другие покои?

В моих апартаментах тоже полным ходом шла уборка, мне и там не было места. Я проскользнула в гардеробную, взяла кое-какую одежду — надо же наконец-то сменить ночной халат, — а из ванной прихватила расческу, лосьон, полотенце и зубную щетку. Может, удастся умыться хотя бы в кухне?

Но и в кухне было полно народу, не считая осанистой поварихи, недовольно взглянувшей в мою сторону, когда я прихватила с собой бутылку вина и штопор. Как же я всем мешаю! Не было бы меня, они все — и эти женщины с ведрами, и мой брат со своими клиентами, и Герен, и Патрисия, и Брунар, и вороватый антиквар, и агентство «Сокровища Франции», и Министерство культуры — ну все могли бы заниматься своими делами, по мере необходимости интригуя и конкурируя между собой. А папа это знал! Может, потому взял и все бросил? Да, папочка, и меня в том числе! Ты прекрасно знал финансовое положение замка и то, что все как коршуны накинутся на меня, когда тебя не станет.

В саду, естественно, тоже было глупо искать уединения. В результате я оказалась на верху Капустной башни и предусмотрительно заложила вход на засов. Нечего им всем здесь делать! Тут нет ковров и стекол, которые надо пылесосить и мыть, цветников и клумб, которые нужно культивировать!

Свои вещи я сложила на лавку. Ее по-прежнему укрывали моя клетчатая юбка и вязаная кофта. Я уселась и довольно ловко извлекла штопором пробку из бутылки. Я точно сопьюсь в ближайшее время! Сделала глоток, другой и уставилась на небо и Рейн: ясное солнечное небо с аккуратными немецкими облачками, безмятежное течение реки. Им всем тоже нет до меня ровным счетом никакого дела!

Но как же мне было вчера хорошо сидеть здесь с Дюленом… Правда, хорошо! Он внимательно слушал, поил коньяком и вовсе не разозлился, как Пат, когда я заплакала.

Я еще отпила вина, оно мягко потекло по пищеводу, а по моим щекам — мгновенно появившиеся от воспоминания слезы. Плаксивая алкоголичка — вот кем я теперь стала… Вполне вероятно, что жалость и деликатность Дюлена — просто продуманное поведение опытного торговца. Ну и что? Мне же было хорошо плакать на его широкой горячей груди и чувствовать ласковое прикосновение его рук, когда он гладил меня по волосам и спине. Молча гладил! И не болтал всяких глупых сочувствий и поучений!

И ни тени насмешки или иронии, когда я, почти ничего не видя от слез, чуть не свалилась на него на лестнице. Только ласковые и уверенные руки. И совершенно замечательное путешествие по крепостной стене к жилому корпусу: рука об руку, без слов, каждый в своих мыслях… И аромат каштанов из сада, и звезды над нашими головами…

В бутылке оставалось еще больше половины, но я уже валялась на лавке и рыдала в голос. Ну и что? Кто меня услышит? Кому я нужна? Вот возьму и спрыгну на скалы с башни! Кто меня хватится? Всем без меня будет только лучше! Я же знаю, что не нужна никому!

Нет, в рваной шубе и ночном халате не стоит кончать с собой. Надо переодеться, расчесать волосы, привести в порядок лицо и прыгнуть так, чтобы упасть на спину. Тогда сломается позвоночник, а лицо останется нормальным. Я не собираюсь лежать в гробу с перекореженной физиономией…

«Глория» — полутонник, двенадцать метров в длину, грот — семнадцать метров — приветственно позвякивала снастями, как кокетливая женщина позвякивает тонкими браслетами.

— Хороша? — гордо поинтересовался Жероньи; он держал обе бутылки, из кармана торчали пластиковые стаканчики. — Просто невеста на выданье.

Люк опять почувствовал обиду: он должен был первым спустить ее на воду, первым ступить на ее палубу! А кто-то без него уже посмел воспользоваться «правом первой ночи»! Он ожидал встречи с невинной девочкой, а вовсе не с кокеткой в браслетах. Ну да, скидка — три с половиной процента: все продается и покупается…

Жероньи протянул ему одну из бутылок, вторую поставил на пристань и принялся отвязывать концы.

Ничего, Гло, ты не виновата, протелепатировал яхте Люк, я должен был приехать раньше. И, размахнувшись, швырнул бутылку о борт.

— Это для вас, мсье Нептун! Пожелайте нам с «Глорией» удачи! — Ох, только бы не поцарапать осколками новенькую обшивку, с опозданием испугался Люк.

Но все обошлось. Он перебрался на борт, Жероньи отдал ему концы, подхватил шампанское, неуклюжей тушей перебежал по трапику, втащил его на борт, по-свойски хлопнул Люка по плечу и принялся открывать шампанское. Яхта автономно покачивалась на морской глади. В паре метров от причала.

— А мы не разобьем ее о пристань? Может, поставить парус, выйти в море? — растерянно забеспокоился Люк.

— Успеешь! — хмыкнул Жероньи. — Еще нагуляешься! Ну, если хочешь, можем отойти на пару миль на движке. Горючего под завязку! Держи-ка. — Он протянул Люку пластиковые стаканчики, выстрелил пробкой, побрызгал вином на палубу и начал наполнять стаканы. — Ну, за твою «Глорию» и за тебя, капитан, как тебя по имени-то?

— Люк, — сказал Люк, несколько опешив от панибратства Жероньи. Все было не так! Неправильно! Его первые минуты на собственной яхте должны были быть совсем не такими!

— Стало быть, капитан Люк! А я — Жан-Пьер! — Жероньи чокнулся с ним пластиковым стаканчиком.

— Очень приятно, Жан-Пьер.

Люк сложил губы в улыбку, подумав: ужасно, шампанское из пластиковых стаканчиков! Надо будет завести какие-нибудь приличные бокалы, например, с морской символикой. Нет, картинки на бокалах для шампанского — плебейство. Лучше совсем прозрачные, из хрусталя. Да, обязательно из хрусталя. И чтобы в холодильнике всегда был лед. И серебряное ведерко для льда. Это же невозможно — пить теплое шампанское из-под стола!

— Красавица! Вся кругом — натуральное дерево! Что твоя Колумбова каравелла! — нахваливал свое детище Жан-Пьер Жероньи, «Марсельская чайка», сооружение, реставрация и ремонт судов малого водоизмещения». — А канаты! Чистая пенька! Ты только нюхни, капитан Люк, смолененькие! Амброзия! — Жероньи потянул носом и долил в стаканчики.

Естественно, из пеньки был не весь такелаж, только те канаты, что лежали на виду, придавая особый колорит деревянной лаковой палубе.

— Сумасшедших денег стоит! Я еще было хотел отговорить тебя: на кой шут вбухивать такие деньжищи в средневековую фелюгу? Можно ж купить нормальный океанский двухпалубник, ну не новый, зачем тебе новый? А как строить начали, смотрю: ну тонкий нюх у тебя, парень! В смысле, капитан Люк! Антикварная игрушечка получилась! Ну, за тебя!

Кажется, это была последняя порция шампанского. Пластиковые стаканчики — просто кощунство! А что, если завести не хрусталь, а какие-нибудь антикварные кубки? Вроде тех, что стоят на полках у… Люк растерялся: как назвать зеленоглазую девушку? Госпожа баронесса? Мадемуазель де Бельшют? Но ведь у нее же должно быть имя! Его зовут Люк, Жероньи — Жан-Пьер… Люк допил и выкинул стаканчик за борт.

— А вчера, как мы ее из дока-то выгнали, ждем тебя, — разглагольствовал Жан-Пьер, проводив стаканчик Люка глазами, — я прямо не утерпел. Дай, думаю, спущу на воду нашу Гло, нашу красавицу! Хоть у бережка капельку покачаться… Слышь, Люк, а давай паруса ставить? А? Ход-то, должно быть, легкий! Надо ж ей крылышки-то расправить, морского эфира хлебнуть?

И тут в кармане Люка очень вовремя ожил мобильный. Ему совершенно не хотелось выходить в море вместе с этим болтуном. Люк торопливо полез в карман, но, видимо, теплое шампанское подействовало на него, как бутылка портвейна: вместо телефона он извлек коньячную фляжку. А мобильник пискнул еще пару раз в другом кармане и умолк.

— Ишь ты! — восхищенно произнес Жероньи. — Во теперь фляжки делают! С будильником! Чего за напиток? — И, как будто так и предполагалось, забрал фляжку у Люка, отвинтил крышечку и приложил горлышко к своему рту!

До чего же гнусный тип! — расстроился Люк. Осквернил все: и яхту, и мою фляжку! А ведь к ней прикасались ее губы! Ее! Губы зеленоглазой баронессы!

— Я «Гло» спустил на воду, и тут прям сразу бежит какой-то хлыщ. Ну, не бежит, он на «вольве» приехал. И говорит: «Продай, Жан-Пьер! Сколько, дескать, лодка стоит?» Я говорю, мол, заказ, не продается. А он как сумму назвал, я только что не слетел в воду. Я ж на корме был. Вот. — Жероньи облизнулся и вернул пустую фляжку. — Ничего питье, только мало. Я сейчас побольше нам принесу. У меня свое. Сейчас сбегаю за кувшинчиком. Только доскажу, а то забуду.

Тут Люк впервые в жизни пожелал человеку смерти.

— А ты сегодня пришел. — Жероньи достал смятую пачку дешевого «Житана», предложил Люку, тот отказался; Жероньи покивал. — Спортсмен, я понимаю. Я хотел тебе намекнуть, так и так, дескать, есть покупатель. А ты такой грустный и весь в белом. Чистый ангел. Грустный-прегрустный! Я сразу просек, не продашь ты свою «Гло» никому. Никому не продашь!

— Да, — твердо сказал Люк. — Не продам. Извините, мсье Жероньи, я должен позвонить отцу.

— Хорошее дело. Мне сын тоже звонит. Раз в месяц, пятого, в половине седьмого. Ты звони, я мигом! У меня сегодня выходной — моего плотника жена рожает, а механик с подсобным его поддерживают. На славу посидим с тобой, капитан Люк!

В поисках лучшего места для приземления с летальным исходом я обошла площадку башни по периметру, выглядывая во все бойницы, и с удивлением обнаружила, что прыгать мне в общем-то и некуда! Капустная башня идеально вписана в утес и, можно сказать, висит над Рейном, как и восточная стена крепости, точно повторяющая очертания скалистого берега, практически отвесно уходящего в речные воды, — а плаваю я слишком хорошо. К тому же вода смягчит падение, мало вероятности, что я разобьюсь о какой-нибудь подводный камень.

Можно, конечно, спуститься на северную стену, под которой ров, и прыгнуть оттуда. Высота стены метров семь, пусть — десять вместе со рвом, но ров-то давно зарос кустами и даже деревьями: сомнительно, что я добьюсь чего-то большего, чем полгода пролежать в больнице с переломанными ногами. Остается юго-западное направление. А это — уже двор замка.

Я обвела его глазами. В саду гномами копошились садовники, на галереях женщины выбивали ковры, белые перчатки Герена отдавали распоряжения, а непосредственно под самой башней, на которой стояла я, — многочисленные хозяйственные постройки с откровенно, надо заметить, ветхими крышами. Ну и как будет выглядеть мое «прекрасное падение»? Эти крыши наверняка проломятся подо мной, на шум сбегутся «люди мадемуазель Романи» и обнаружат меня в каком-нибудь курятнике с переломанной спиной, но — сто к одному — живую! Остаток своих дней я катаюсь в инвалидной коляске. Только вряд ли среди пингвинов…

Ох! По спине и по лбу сразу заструился пот от представившейся перспективы; я отерла рукавом лоб. Боже мой, на мне же шуба! Я стянула ее и бросила на лавку. Сделала из бутылки глоток, но стало еще жарче! Избавилась от стеганого халата и в одной ночной рубашке в изнеможении плюхнулась на шубу. Но что-то мешало, что-то твердое. Я провела по шубе руками. Так и есть: это что-то в кармане! Я достала это.

Шахматная фигурка. Слон. Играть в шахматы меня учила мама. Очень давно, мне было лет пять… «Крепость не бросит тебя», — мамины слова. Спасибо, мама, уже не бросила, вернее не дала броситься! Что из того, что я не нужна никому? Какое мне до них дело? Жизнь нужна мне!

Мне! Рано или поздно эта морока закончится, я расплачусь с долгами и вернусь в Антарктиду. Там мои славные Пьер, Матильда, Рыжая Лапка, Бруно, крошка Ясное Утро. И мои друзья-коллеги с научной станции. И мои любимые белоснежные просторы, могучие льды, самое звездное в мире небо, таинственный запах океана… Я прикрыла глаза и увидела все это, но не в ночном освещении, а в ярком солнечном свете! Пингвины бежали мне навстречу: черно-белые плотные фигурки под голубым-преголубым небом…

В погожий день антарктическое небо точно такого же цвета, как глаза Дюлена. Смешно: если бы я все-таки прыгнула со стены и мои намерения осуществились, то к его приезду — через неделю — меня бы уже похоронили… Немыслимая глупость! Нет, конечно, дело вовсе не в голубых глазах какого-то там случайного торговца недвижимостью, но…

Я глотнула вина и призналась себе самой: но и в них тоже! Пусть мы посторонние люди и он конкурент моей Патрисии, но все равно!.. Я бы сейчас отдала многое, чтобы Дюлен вдруг по волшебству оказался на башне. Мы бы сидели на мягкой шубе и молча бы смотрели на реку и облака… А еще я незаметно поглядывала бы на его выгоревшие волосы и загорелое лицо. А он? Поглядывал бы он на меня?..

Да, наверное. Только мне следовало бы тоже немного загореть, а то я бледная, как восковая фигура, я ведь из Антарктиды, там особенно не позагораешь. Но у меня ведь обычно очень красивый загар! И я всегда загорала именно здесь, на башне, на этой самой лавке. И, между прочим, нагишом — никого же нет! — чтобы не оставалось никаких дурацких полосок от тесемок купальника… А что, собственно говоря, мешает мне сделать это сейчас? Они там все внизу заняты своими делами.

Я избавилась от рубашки, от теплых носков и разлеглась на шубе. Ужасно приятно! Мех есть мех, даже вытертый и старый. Он все равно ласковый, живой, нежный и деликатный… Как руки Дюлена, когда он, жалея, гладил меня, рыдающую, по волосам и спине… Стоп, а почему мне не холодно? Я же голая! Или все еще продолжается жар от ужаса оказаться в инвалидной коляске? Или оттого, что я почти прикончила бутылку вина?

Дурочка, сказал папа, ты мечтаешь об этом парне.

— Вовсе нет, — сказала я. — Просто мне хорошо лежать на меховой шубе под солнцем.

Мечтаешь, мечтаешь, настаивал папа. Ты и разделась, чтобы загореть и понравиться ему.

— Он торгует недвижимостью, а я изучаю пингвинов. У нас нет ничего общего. И вообще, не подсматривай, я без одежды.

Ты и родилась без одежды, и я много раз купал тебя.

— Тогда я была маленькая. А теперь — взрослая тетя.

Хочешь, чтобы он тоже без одежды прилег рядом с тобой?

— Это запрещенный прием, папа. Я же никогда не отпускала двусмысленностей про тебя и маму.

Но я вовсе не ваш папа, сказал Дюлен.

Он стоял на борту яхты, за его спиной раздувался белоснежный парус, а яхта двигалась ко мне по льду. И пингвины удивлялись, склонив головы набок, как собаки, потому что на Дюлене ничего не было, кроме белых брюк.

— Вам не холодно? — спросила я.

Мне одиноко. Иди ко мне!

— Но я не знаю, как тебя зовут?

Я тоже. Назови свое имя!

— Анабель! — закричала я, потому что вдруг налетел ветер и его яхту стало уносить в океан. — Анабель! Ты слышишь? Анабель! — И проснулась от звуков собственного голоса.

Но не только собственного.

— Мадемуазель Анабель! Баронесса! Госпожа баронесса! — звал снизу голос Герена.

Я накинула шубу и выглянула из бойницы. Дворецкий стоял на крепостной стене и махал мне рукой.

— Я так и знал, что вы здесь, мадемуазель Анабель! Спускайтесь скорее! Вас к телефону! Мсье Дюлен! Он настаивал, чтобы я разыскал вас!

Давно пора завести нормальный радиотелефон с переносной трубкой, досадливо думала я, натягивая платье на голое тело и на ходу влезая в туфли. И вообще, следовало бы дать ему номер моего мобильного. Нет, сначала надо вставить туда новые батарейки…

— А, Люк! Так и знал, ты перезвонишь ровно через три минуты! — хохотнул отец. — Даже время засек. Что, штаны далеко от постели откатились?

— От какой постели?

— Широкая такая, с балдахином, в баронессиной спальне.

— Папа!

— А что такого, сынок? Дело молодое, житейское! Ладно, ладно, шучу. Был в замке? Почему не докладываешь?

— Был. Но пока рано говорить о чем-то конкретном. Можно сглазить. — Этот довод был всегда самым убедительным для суеверного, как все торговцы, Дюлена-отца. — Па, я вернусь через неделю, тогда и обсудим. Что изменится за одну неделю?

— А предварительные результаты? — не унимался тот.

— Па, а сколько долгов на замке?

— Да ну, сущие пустяки! В переводе на евро вообще тысяч двести, не больше. Твоя игрушечная машинка и то дороже!

Люк промолчал.

— Эй! — завелся отец. — Ты там что еще надумал? Левых клиентов подобрал? Смотри мне! Я не собираюсь упускать заказ культурного министерства!

— Да нет, я просто не понимаю, зачем продавать замок?

— А, по-твоему, она способна выплатить долги? Содержать исторический объект в порядке? Ты что, ее не видел? Это же ходячее недоразумение! Одни пингвины в голове!

— Я так не думаю.

— Зато я думаю, что собственной грудью вскормил себе конкурента! — В ухо полились частые гудки.

От злости Люк чуть не выкинул аппаратик за борт. Но вовремя опомнился, отключил и сунул в карман.

— При чем здесь пингвины? — раздраженно пробормотал он. Так, надо быстро убираться отсюда, пока не вернулся этот невыносимый Жероньи. Я не собираюсь распивать с ним на своей яхте! Мерзавец! Назвать «ничего питьем» коньяк двадцатилетней выдержки! С гротом возиться некогда, сойдет стаксель. Это потом я поставлю грот и обязательно повешу спинакер. Замечательный, сине-бело-голубой…

Проклятье! Но ведь спинакер, как и все остальные паруса, купленные зимой не где-нибудь, а в самой Генуе — совершенно случайно Люк оказался там перед Рождеством, — лежит на заднем сиденье его «ягуара», а тот припаркован возле мастерской старого пустомели. Ладно, решил Люк, можно включить мотор. Он вздохнул. Ужасно, совсем не таким он видел в мечтах первый выход на «Глории»!

Люк спустился в трюм и никак не мог сразу сообразить в темноте, особенно темной после яркого солнца, где тут у него все включается. Проклятье, проклятье, проклятье!

— Эй, на «Глории»! Можно подняться?! Эй, капитан Люк!

Боже мой! Люк схватился за голову и тут же больно ушиб локоть обо что-то неясное в темноте — яхта внезапно качнулась, словно на нее с грохотом плюхнулся слон или даже динозавр.

— Это я! — В трюм из прямоугольника голубого неба заглядывала рожа Жероньи. — Решил осмотреться? Нравится?

— Где рубильник?

— Да вот же, сейчас покажу.

Владелец «Марсельской чайки», кряхтя, полез вниз по трапу. Яхту шатало, как при небольшом шторме. Проклятье, еще раз подумал Люк и поправил прядь.

— Насилу выпроводила этого прохвоста Реми, — пожаловалась Патрисия и добавила прежде, чем я успела подбежать к телефону: — Но я пока не стала бы общаться с Дюленами. Министерство культуры и так никуда не денется.

Я поморщилась и махнула на нее рукой.

— Слушаю вас, мсье Дюлен.

— Добрый день, госпожа баронесса. Счастлив вновь слышать ваш голос. Надеюсь, вы в добром здравии? Мой сын просто в восторге от вас! Вы произвели на него неизгладимое впечатление! Ваша образованность, ваши знания… — Фонтан-Дюлен забил.

— Тоже рада вас слышать, — сухо перебила я.

И вдруг подумала: а почему, собственно, мне не обрадоваться звонку старшего Дюлена? Он же его отец. Живой отец. А иметь живого отца, каким бы велеречивым занудой он ни был, все равно лучше, чем вообще никакого! И даже если речи папаши Дюлена — всего лишь вежливые и не особенно умные комплименты, мне-то все равно приятно, что я произвела на его сына впечатление. Я же не совсем идиотка, я же знаю, что произвела! Поэтому я продолжила совсем с другой интонацией:

— Ваш сын тоже производит самое благоприятное впечатление. И еще я хочу извиниться, мсье Дюлен, что при нашей с вами первой встрече была недостаточно вежлива.

— Помилуйте, госпожа баронесса! Вы излишне строги к себе. Вы — воплощение вежливости и такта! Совершенство! Я решился прислать к вам своего сына, поскольку молодому поколению следует учиться таким вещам. Часы, проведенные в вашем обществе, я надеялся, пойдут ему на пользу. Он еще очень молод, поэтому прошу простить его излишнюю восторженность. Мальчик впервые в замке. Надеюсь, он не посмел оскорбить ваши патриотические чувства, высказав предположение о иных претендентах, кроме Министерства культуры?

— Отчего же, мсье Дюлен. Ваш сын вполне тактично намекнул мне о японском миллионере. Вы бы остались вполне довольны его дипломатией. Но в связи с его отъездом я поняла, что наши с вами переговоры откладываются на неделю.

— То есть вы пока не приняли окончательного решения?

— Потерпите неделю, мсье Дюлен.

— Конечно, мадемуазель де Бельшют! Что изменится за неделю? Тем более что вы так договорились с моим мальчиком.

— Знаете, мсье Дюлен, я не могу относиться к вашему сыну, как к мальчику. Мне показалось, я несколько моложе.

— Ах, госпожа баронесса! Несомненно, вы юны, как сама весна! Но я же отец, для меня сын — всегда ребенок! Мне очень лестно слышать ваши похвалы в его адрес! Вы так порадовали старое отцовское сердце! — И так далее, и тому подобное.

— А ты не безнадежна, Нана, — похвалила меня Патрисия, когда я через четверть часа вернула на рычаги уставшую от словоизвержений Фонтана-Дюлена трубку. — Я так боялась, что ты сболтнешь ему про наши с тобой планы.

Знала бы ты про мои! — подумала я. Нет, не про те дурацкие с летальным исходом, а про совершенно новые и дерзкие до невероятия. Такие дерзкие, что даже сформулировать их словами для самой себя я пока не решалась.

— Я бы пообедала, — сказала я, а тем временем зазвонил телефон.

Патрисия тревожно уставилась на меня, но я, подмигнув, взяла трубку. Через мгновение моя лучшая в мире агентка по недвижимости облегченно вздохнула: звонили никакие не конкуренты — я поздоровалась с Моник.

— Как ты, моя дорогая? Я так переживаю за тебя! Совсем одна в этих ужасных каменных стенах! Я бы не уснула ни на минуту! А этот ужасный старик по недвижимости! Кошмар! Одна-одинешенька! А твой брат — просто ужас! Он запретил мне приехать к тебе! Я говорю, это бессердечно! А он — ей нужно побыть одной! Как можно быть одной в твоем состоянии! Скажи ему, я приеду! Я не могу больше выносить, что ты там одна!

— Я не одна, Моник. Не беспокойся! — Но на самом деле мне было очень приятно, что хоть один человек на свете так переживает за меня. — Со мной племянница Брунара. Патрисия. Помнишь, мы говорили о ней вчера? Она развернула тут бурную деятельность! В замке кипит уборка, в саду — сто человек садовников с лейками и граблями. — Мне доставляло удовольствие расхваливать заслуги Пат, потому что я видела, как ей это приятно. — Патрисия нашла мне кучу покупателей на замок. Да! Кучу! Самых разных. Но она делает ставку на Жозефину Бенорель.

— Жозефина Бенорель! Сама великолепная Жозефина! — восторженно завизжала подруга моего брата на том конце провода. — Она хочет купить твой замок?!

— Пат считает, что так.

— И она приедет к тебе? Сама мадам Бенорель?!

— Да. Послезавтра.

— О! Я всю жизнь мечтала увидеть ее! Можно, я тоже приеду? Пожалуйста, уговори своего брата! — Моник чуть не плакала. — Жозефина — мой кумир! Хотя бы одним глазком! И попросить автограф! О, Анабель! Пожалуйста, пожалуйста!

— Хорошо, Моник. Какие проблемы?

— Ты ангел! Я люблю тебя!

Как здорово, что я не прыгнула с башни! Моник любит меня, Патрисия довольна моей похвалой, старый Дюлен наговорил кучу комплиментов, я произвела впечатление на его сына, тот — на меня, чем порадовал отцовское сердце, а самое главное — этот самый Дюлен-сын появится через неделю! Только плохо одно: я не знаю его имени. Можно было, конечно, спросить у папаши. Но в присутствии Пат? Да и вообще глупо: что Фонтан-Дюлен подумает обо мне? Ничего, встретимся через неделю, тогда и узнаю. Папочка, жизнь продолжается!

Серебристый «ягуар» гордо катил из пригорода к Марселю. Люк был очень доволен собой. Конечно, назойливый старикан обиделся, когда Люк, даже не взглянув на его корзину с провизией, заявил:

— У меня изменились планы, мсье Жероньи. Не могли бы вы сами перегнать «Глорию» в «Золотой фрегат»? Я должен сегодня же зарегистрировать ее в яхт-клубе. Это вам за труды. — И протянул сотню, благородно смягчая нанесенную обиду.

Несомненно, это было очень благородно. Разве Люк обязан развлекать старого пьянчугу только потому, что жена кого-то из его работников рожает?

Но до яхт-клуба Люк так и не доехал, потому что уснул. Естественно, уснул он не за рулем и не сразу, а предварительно пообедал в ресторане, вполне трезво осознавая, что его «ягуар» бежит быстрее, чем «Глория» даже при посредстве мотора. И, естественно, дабы отпраздновать покупку, заказал шампанское приличной марки, естественно, брют и, естественно, в ведерке со льдом. И жизнь Люка вошла бы в нормальное русло, если бы не перезвонил отец, совершенно невменяемый от злости.

— Мерзавец! Скотина! Подонок! — орал он. — Думал, я не узнаю, что ты творишь за моей спиной? Думал, отец — старый идиот? Да? Ты так решил? Я тебя в порошок сотру, ничтожество!

— Папа, о чем ты? Я не понимаю!

— Ты все понимаешь, подлец! Япошке замок толкнуть захотел? Да? За моей спиной? Что молчишь? Я все знаю!

— Ты звонил баронессе?

— А что? Не имею права? Это мой проект!

— Что она тебе сказала?

— Не твое дело, каналья! Я-то думал, могу доверять родному сыну! А ты, ты!.. Ты!.. Произвел впечатление!

— Правда, папа? Я произвел на баронессу впечатление?

— Заткнись, щенок! Впечатление! Он произвел впечатление! Еще бы, молодой, смазливая рожа! И не смей больше появляться там, охмурять старую деву!

— Па, но ты же сам делал ставку на это…

— Ты был обязан действовать в моих интересах! В моих, подонок! А ты предал отца ради каких-то японцев!

— Но почему, па, ты так настроен против японцев? Это же совершенно другие процен…

— Никаких японцев! Замок мой! Узнаю, что ты опять был там, — собственными руками придушу! Понял?

— Но я договорился возобновить переговоры через неделю.

— Какая неделя, кретин? Это же остановить процесс на неделю! За неделю она сто раз продаст замок!

— Замок не галстук, его не продать за неделю.

— Заткнешься ты или нет? Все! В последний раз повторяю: больше в Бельшют не суйся, убью. Свободен!

А потом Люк проснулся.

Он даже не сразу поверил, что проснулся, потому что спиной к нему спала девушка. Густые темные волосы красиво разметались по подушке, точеное плечико, мерно приподнимаясь и опускаясь, выглядывало из-под одеяла… Зеленоглазая баронесса?! Этого не может быть! Люк резко соскочил с кровати.

Потревоженная его действиями девушка зашевелилась.

Вдруг все-таки произошло чудо и это она? Люк на цыпочках обошел вокруг кровати.

— Ты кто? — гневно прошептал он.

Девушка глубоко вздохнула, потянулась и открыла глаза.

— Привет, красавчик. — Сонная улыбка. — Я твоя зеленоглазая баронесса. Твои изумрудные гла…

— Убирайся, шлюха!

— Что? — Улыбка исчезла, девушка села на кровати. Вокруг ее шеи сверкали оправленные в золото изумруды! — Это ты убирайся! Ты в моем доме! Думаешь, заплатил, так теперь можно с утра оскорблять? Я твои деньги отработала! Я честная девушка! Другая бы на моем месте…

— А это? — Изумруды сверкали. — Это я купил тебе?

— Что?

— Камешки! — Люк показал пальцем.

— Ты больной? Это бижутерия! Мне сестра подарила!

— Покажи!

— Не, ты точно псих. Не веришь! — Она с опаской сняла колье и протянула его Люку. — Чего мне тебя обманывать?

Девушка действительно оказалась честной — жалкие стекляшки в потертой и перевязанной нитками оправе…

— Мы хоть пользовались презервативами?

— А то! — Честная девушка брезгливо приподняла подушку. — Пять штук! Можешь пересчитать, жеребец.

От омерзения Люк так долго стоял под душем, что честная девушка начала ломиться в дверь ванной и орать, что здесь не общественные бани и она не обязана платить за него по счетам водокомпании. Она не знала, что Люк воспользовался ее заветным куском мыла, в свою очередь не зная, что оно лавандовое, и теперь просто сходил с ума, не понимая, откуда взялся этот ненавистный запах.

— Я заплачу! — задыхаясь, прокричал Люк.

Он намыливался и смывал, намыливался и смывал… Но лучше от этого становилось только водокомпании.

Весь следующий день я совершенно замечательно провела на Капустной башне. К радости Пат — на все телефонные звонки потенциальных конкурентов квалифицированно отвечала она сама, а вовсе не замирала в тревожном ожидании, что я кому-нибудь сболтну что-нибудь лишнее. И к неудовольствию Герена, считавшего, что госпоже баронессе следовало бы проявлять больший интерес к занятиям «людей мадемуазель Романи».

Но это его мнение. Я же просто наслаждалась майским утром, ароматом цветущих каштанов, яркой синевой неба, сияющим теплом солнечного шара, в полудреме подставляя ему свои бледные бока и спину. Я опять валялась голышом на соболиной шубе и чувствовала себя сказочно богатой! Все это утро было моим и существовало специально для меня! Почему? Неужели не понятно: если бы я вчера покончила с собой, у меня ничего бы этого не было — ни неба, ни каштанов, ни солнца! Ни даже замечательного сна, приснившегося мне сегодня ночью.

Этот сон решительно вобрал в себя все мои туманные и волнительные мечты, желания, потребности и планы. Я как будто заглянула на неделю вперед, в будущее, и оказалось, что иначе просто быть не может и не должно.

Вчера вечером я сладко заснула в своей родной постели, в своих покоях, усилиями тружеников Патрисии волшебно преображенных и наполненных свежим воздухом и светом. Вечером свет был от луны и звезд, но все равно полноценный свет — сквозь чистые стекла, словно распахнувшие окна. Вычищенный камин идеально грел без дыма, и даже ворсинки ковров как будто светились от чистоты.

А потом я проснулась — то есть проснулась во сне — и пошла по замку: мне захотелось посмотреть, что еще успели сделать трудолюбивые «люди мадемуазель Романи». И вдруг дверь покоев напротив раскрылась. Из нее потек теплый свет и как бы от порыва ветра вылетела длинная-предлинная широкая прозрачная занавеска. В полутьме появилась фигура. Высокий человек в белом. Я сразу догадалась, кто это!

Он шагнул мне навстречу. Я тоже. Обняла и прижалась к нему, почувствовала на своих плечах его руки. Подняла лицо.

— Я никогда не уйду от тебя, — сказал он.

— Я знаю, — сказала я и поправила его прядь.

Он наклонил голову и крепко-крепко поцеловал меня в губы. От его лица и волос пахло морем. Переводя дыхание, он отстранился. Голубые счастливые глаза. Потом поцеловал еще раз, заскользил губами по моей шее, плечам, груди, животу, и мы сразу же оказались в моей постели, залитой лунным светом, таким плотным, что им можно было укрыться, как простыней. И я тоже целовала его губы, щеки, шею, плечи, грудь, чувствуя силу и нежность…

— Вот видишь, — сказал мой папа, — а ты не верила!

— А где слон? — спросила мама. Она расставляла фигуры на шахматной доске. — Одного слона не хватает.

— Вот он, мама, — я достала шахматную фигурку из кармана соболиной шубы и протянула ей на ладони. — Я нашла его вчера.

Мама с удивлением посмотрела на мою ладонь. Я тоже посмотрела. Там стоял малюсенький пингвин. Он захлопал крылышками, почесал клювом бочок и, ловко спрыгнув на шахматную доску, засеменил к папе. Мы все засмеялись.

Я проснулась с улыбкой. Правда, я не поняла, куда подевался Дюлен. Его не было с нами, а ведь он обещал не уходить от меня никогда! Ладно, улыбнулась я еще раз, припомнив крошку-пингвина, это же сон! Главное, я увидела папу и маму. Они там играют в шахматы. Все хорошо!

Теперь я могла позволить себе окончательно сформулировать план. Итак, все дни до возвращения Дюлена я провожу на башне, в замке я все равно только всем мешаю. Мадам Жозефиной и остальными покупателями пусть спокойно занимается Пат, хозяйством — старина дворецкий. А я жду Дюлена. И пусть то, что произошло с нами сегодня во сне, произойдет в день его появления и на башне!

Я хочу, чтобы это произошло! Неважно, что он торговец недвижимостью, а я — орнитолог и вот-вот расстанусь с замком, и что у нас нет ничего общего. Это неважно! Точно так же неважно и то, что произойдет потом.

Почему? Но я ведь уже объясняла: если бы вчера я свела счеты с жизнью, не было бы сегодняшнего дня, завтрашнего, дня через неделю. Ничего бы не было! Поэтому какая разница, что случится в то время, которого могло бы не быть? А если оно есть и хочется верить, что будет, почему же не помечтать? Почему не использовать это вновь приобретенное время — то самое, которого у меня могло и не быть, — на воплощение сна в реальность? Что предосудительного в том, что я хочу наяву поцеловать и обнять человека, который уже столько времени в образе рыцаря приходит ко мне в снах? Нет, конечно, я могу и ошибаться, и Дюлен — вовсе не он. Глупости! Он! Я точно знаю. Я не первый день вижу сны.

Или я мечтаю о рандеву не вовремя — только что умер мой отец? Но чем же любовь хуже смерти? Почему в случае любви надо считаться с тем, вовремя она или нет, но никому и в голову не придет осуждать смерть, которая как раз-то всегда не вовремя? Лично я сильно сомневаюсь, что смерть лучше любви. Конечно, я могу и ошибаться, но мне не доводилось разговаривать с человеком, кто провел в состоянии смерти хотя бы год, а потом поделился бы со мной своими впечатлениями. Зато я знаю людей, которые провели не один год в состоянии любви, и им было хорошо! Знаю не понаслышке, не чье-то субъективное мнение — счастливых людей в этом состоянии я видела собственными глазами. Пример? Пожалуйста, мои родители. Еще я думаю, — но это, прошу заметить, мое личное, собственное мнение, а вовсе не аксиома, — что, даже перешагнув за порог смерти, любящие люди все равно остаются в состоянии любви и там, за этим порогом, они чувствуют себя совсем иначе, чем те, которые не имеют любви.

Поэтому я, «находясь в здравом уме и трезвой памяти», хочу любви! Хочу совершенно осознанно и целенаправленно. Причем мои запросы весьма скромны, речь идет не о годах любви, а всего лишь об одном дне — «дне через неделю». О том, что произойдет потом, я так же мало волнуюсь, как и о том, что произошло бы со мной, сведи я вчера счеты с жизнью. Я не знаю, что там, в этом «потом», но что-то будет наверняка — я ведь жива! А каждый новый прожитый мной день — и не важно, солнечный он или пасмурный, — это еще один мой день, мои двадцать четыре чудесных часа, принадлежащие только мне, спасенные мною, вырванные мною у коварного отчаяния — посланника и рекрута смерти.

Отправляясь на башню, я прихватила с собой целую корзину провизии. Патрисия, растроганная моим запретом Герену звать меня к телефону, предложила мне свой мобильный, чтобы я могла поболтать с кем-нибудь, если заскучаю на башне. Я отказалась: я вовсе не собиралась скучать. Как можно скучать, предвкушая «день через неделю»? Конечно, можно было бы позвонить Моник, но я пока еще не выполнила ее просьбы — уговорить брата разрешить ей приехать взглянуть на мадам Бенорель. Брату же после вчерашней беседы мне не хотелось звонить первой. Позвоню вечером, если за это время он не объявится сам.

О возможном звонке брата я предупредила Пат, но, конечно, не о том, что он ищет новых кредиторов, которые в мгновение ока сведут на нет всю ее деятельность. Естественно, он позвонил. Пат продиктовала ему номер своего мобильного и примчалась ко мне на башню. Я открыла ей засов.

— С ума сойти, Нана! Ты тут голая! Ничего себе!

— Самый лучший майский загар. Забыла, как мы тут в детстве нежились на солнышке вместе? Бросай свою коммерцию и присоединяйся.

Пат не устояла. До самого заката мы провалялись на башне. Было очень смешно наблюдать, как юная бизнес-леди в костюме Евы отдает распоряжения по мобильному, а в промежутках, прихлебывая из бутылки, признается, что раньше ужасно завидовала мне — я старше на целых шесть лет, а не виделись мы лет восемь, — и переживала, что у нее никогда не вырастет грудь и волосы на лобке. Скажу по секрету, теперь там у крошки Пат очень симпатичные каштановые завиточки.

Только к вечеру Люк наконец-то вышел в море и только там — в целях хотя бы условно обследовать днище своего приобретения нырнул в еще по-весеннему прохладную воду — сумел избавиться от преследовавшего его тошнотворного запаха, запаха лавандового мыла «честной девушки».

Солнце садилось. Ветерок был легкий — то, что надо. Люк потихоньку подтравливал грот, поправлял руль, смотрел на закат, потягивал коньяк из бутылки — он не перелил его в серебряную фляжку вовсе не потому, что ее «обесчестил» Жероньи, просто под рукой не оказалось воронки, а проливать мимо драгоценный напиток не хотелось, — и практически до слез жалел себя. Все, просто абсолютно все было не так! Даже генуэзского изготовления паруса не радовали. Даже эксклюзивный сине-бело-голубой спинакер…

Может, позвонить отцу и узнать ее имя? Должно же быть у баронессы имя! Даже два или три, скорее всего. Но он-то, Люк, не знает ни одного… Зато знает, что ее брата зовут Ален. Ну почему он не спросил ее тогда? Ведь был такой удачный момент! Она спросила, есть ли у него сестры и братья. Люк назвал имена сестер, она — имя своего брата. Зачем ему имя ее брата?.. Нет, после вчерашней ссоры ничего узнавать у отца нельзя. Люк не вынесет его издевок, тем более что отец запретил ему появляться в Бельшюте.

А кто его за язык тянул предлагать баронессе японца? Глупо было надеяться, что отец не узнает об этом. Естественно, папаша позвонил ей и поинтересовался итогами его визита. Не мог же Люк просить ее не говорить папаше о японце? Она не сомневается, что он действовал с отцовского ведома, потому и рассказала. А что она рассказала еще? Действительно он произвел на нее впечатление? Наверное. Она ведь так доверчиво плакала у него на груди…

Люк выдохнул и помотал головой, прогоняя видение: его руки гладят ее дрожащую от рыданий спину. Такую гибкую, упругую и податливую одновременно… Нет, вряд ли. Она никому не станет рассказывать об этом. Произнесла какие-нибудь дежурные вежливые фразы. Отец и так не сомневался, что он «охмурит старую деву», затем и послал туда сынишку со «смазливой рожей»… Старый интриган!

Но ведь можно позвонить самой баронессе и спросить ее имя! А вдруг она не скажет сразу и примется расспрашивать, зачем ему это надо? Что он ответит? Что из-за нее он поимел шлюху? Что впервые в жизни против своих принципов спал с женщиной за деньги, потому что отец запретил ему появляться в Бельшюте?

Глупость: как можно запретить что-то взрослому человеку? Вот он возьмет и поедет в Бельшют. Да, но по какому поводу? Реализовывать отцовский проект, понятно, про японца уже не может быть и речи. А вдруг отец уже в замке и они уже подписывают бумаги? С отца станется, ради собственных амбиций он наймет частный самолет. Ну и? Является Люк: здравствуйте, госпожа баронесса! Здравствуйте, мсье Дюлен. А мы с вашим папенькой уже все подписали. Вам-то что надо? Я бы хотел узнать ваше имя. Зачем?

Вот именно: зачем? Нельзя же сказать впрямую: я хочу переспать с вами, баронесса! Просто сил нет, как хочу!

Но, чтобы переспать, вовсе не обязательно знать имя. Например, как зовут шлюху с дешевой бижутерией на шее? Как-то ведь обязательно зовут! Фу, гадость какая… Люку даже показалось, что откуда-то опять пахнуло той самой вонью.

— Извини, Гло, — сказал он яхте. — Темнеет, надо поворачивать к берегу. — И развернул ее против ветра, паруса заполоскали.

Закрепив грот-гик, бросился снимать спинакер и стаксель. Зачем он навесил столько парусов? В одиночку так тяжело управляться. Как попало покидал их в кубрик, выровнял лодку и под гротом вернулся к яхт-клубу. Убрал грот и бросил якорь подальше от берега. Видеть никого не хотелось.

За два дня «люди мадемуазель Романи» сотворили в замке настоящее чудо. Я уж не говорю про воскресшие из небытия ренессансные цветники и идеальные лужайки газонов. Просто невероятно, на что способны простые смертные! Если бы это происходило не на моих глазах, я бы не сомневалась, что здесь на совесть поработали сказочные гномы.

— Мадам Бенорель нечего ждать раньше четырех, — заявила Пат и с легким сердцем отправилась вместе со мной на башню. Понятно, что не без мобильника.

— Пообщайся с ней без меня, — попросила я. — Ты ведь хорошо ориентируешься в замке.

— Не обещаю. Замок — серьезная вещь. Это не то что продавать какую-нибудь студию. Тут нужна хозяйка.

— Да брось ты, Пат. Хозяйка понадобится только, когда дело дойдет до купчей. Не думаю, что твоя Жозефина сразу решит выкладывать денежки.

— А кто ее знает, Нана? И потом, ты все-таки как бы баронесса. Это придаст всей процедуре солидности.

— Процедуре торговли замком? Ладно, Пат, потрачу на твою Бенорель полчаса драгоценного баронского времени. — Зато весь остальной день, еще один замечательный день из «тех, которых могло не быть», принадлежит мне, усмехнувшись, подумала я.

— Не уверена, что получаса хватит. Это не простая тетка, это птица высокого полета!

— Да, да, про птицу ты уже говорила. Хочешь сыру? А молока? Вина? Нет, я не буду. Я не собираюсь напиваться с утра.

Люк проснулся оттого, что кто-то брызгал водой в его лицо и нахально раскачивал жесткую и влажную деревянную кровать, на которой не было ни матраса, ни белья в помине. Он открыл глаза. По низкому небу стремительно неслись облака всевозможных свинцово-серых оттенков, небрежно расплескивая по дороге ниточки дождя. Яхта ходила ходуном на гневно выгибавшихся волнах. Люк ничком лежал в кокпите. Рядом, вторя движениям яхты, перекатывались пустые бутылки из-под коньяка. Люк и представить себе не мог, что какие-то паршивые бутылки способны перекатываться с таким грохотом!

Фу ты, пропасть! Это же не бутылки, это в небе гремит гром! Идти к берегу или пережидать грозу здесь? А если банальная гроза перерастет в шторм? Разумнее оставить «Гло» на якоре подальше от берега, исключив вероятность разбиться во время шторма о пристань. Люк позвонил в яхт-клуб и попросил прислать за ним лодку.

— Не повезло вам с погодой, мсье, — сказал парень с моторки. — Получше задрайте люки, мсье. Циклон, дня три поштормит. А там, глядишь, и всю неделю.

Да, не повезло нам с тобой, Гло, размышлял Люк, наблюдая из окна ресторана яхт-клуба, как небо и море сливаются на горизонте в единую бушующую мглу и тонкие спицы мачт — такие неестественно хрупкие издали — восклицательными знаками выныривают из пенистых валов. И непонятно: то ли лодки радуются играм стихии, желая выдрать якоря из дна бухты и унестись прочь, то ли взывают о помощи бросивших их на произвол Нептуна хозяев.

В зале ресторана, кроме Люка, практически не было посетителей, да и те были ему незнакомы — рано, не сезон. Да еще этот шторм. Сидеть и ждать у моря погоды? А сели шторм не закончится за те пять дней, что еще остались в запасе у Люка? Да и вообще — что ему тут делать в одиночку? Пить? Спасибо большое, он и так уже два дня подряд надирается до беспамятства. Нет, конечно, не два дня. До беспамятства было только со шлюхой, а вчерашние события он прекрасно помнит. Как уснул на палубе под звездами, как увидел сон.

Сон! Опять тот же самый сон про секс среди альпийских лугов с той же самой партнершей в разных носках. Это все из-за нее! Из-за этой зеленоглазой баронессы! Да еще отец: «Не смей появляться в замке!» В груди Люка кипело раздражение. И обида — он не ребенок, которому можно запретить выходить со двора на улицу! Вот возьму и поеду туда прямо сейчас! Все равно в Марселе делать больше нечего.

Да, поеду! И завалю ее прямо в вестибюле! Прямо на глазах у этого ветхого привидения в белых перчатках!

Небо и море за окном продолжали вражду. Где там моя Гло? — поискал глазами Люк. Вроде бы вон, за тем большим катером. Или это не ее мачта? Неважно. Пока, Гло, все равно у нас с тобой не складывается. С самого начала все не так.

Люк расплатился, поднялся в номер. Шикарная двуспальная кровать, интерьер с намеком на близость моря. Идиот, надо было сразу предложить ей поехать вместе. Ясно же, что ей паршиво в замке. Она бы не отказалась!

Как же! Отказалась бы, конечно. Она — баронесса, не простая девушка. Ха, баронессы тоже люди и тоже ищут развлечений! Но тогда Люку бы пришлось выступить в роли развлечения. А так не годится. Он мужчина. Красивый, умный, элегантный, успешный мужчина. Люк посмотрел на себя в зеркало. Да, все так, даже после двухдневной пьянки. А приняв душ и побрившись, он будет еще лучше!

— Знаешь, Нана, я волнуюсь, — призналась Пат, когда солнце перевалило за полдень. — Может, все-таки пробежимся по замку, прорепетируем, прежде чем водить Бенорель?

— Репетируй. А мне дай, пожалуйста, яблоко. Корзина ближе к тебе.

— Не обижайся, Нана. Но, по-моему, ты не понимаешь. — Она встала на ноги, нагнулась за яблоком, протянула его мне и начала одеваться. — Или не хочешь понять.

— Я все поняла. Мадам Бенорель — птица высокого полета. Я орнитолог. Я про птиц все хорошо понимаю.

— Боже мой! — Пат вдруг замерла, просунув голову в вырез блузки, и на цыпочках приблизилась к амбразуре. — Едут! Одевайся, Нана! Хоть бы позвонили!

Я подошла к ней и выглянула из башни, попутно порадовавшись безупречному виду двора, сада и цветников. А к замковому мосту со стороны Люанвиля стремительно двигался кортеж машин: «мерседесы», «вольво», «форды», автобусы, микроавтобусы…

А что, если… — встав под душ, подумал Люк, что, если… Мысль была настолько невероятной, что ему даже захотелось сделать воду погорячее. Стать владельцем замка?.. Вот было бы здорово! Вся родня удавилась бы от зависти. Понятно, содержать замок — занятие не самое простое, но ведь справляются же другие! Люк-то тем более справится: школа экстремального туризма принесет доход в первый год своего функционирования.

Но нужен начальный капитал, да еще расплатиться с долгами. Двести тысяч… Много. Отец не даст. Тем более что ему совсем не нужно знать планы сына — «бездельника и мота». «Твоя спортивная машинка стоит дороже» — его слова! А что, если… Нет, расстаться с «ягуаром» Люк не сможет. Он дал себе слово, что никогда в жизни не пересядет ни на какой там «пежо» или «рено». Это для обывателей, но не для хозяина замка…

Люк вздохнул и выдавил пасту на зубную щетку. Замок! Разве он смел когда-нибудь даже мечтать о подобном? Нет, конечно, он реалист. Но сейчас-то замок — вовсе не мечта, а самая настоящая реальность. Нужно всего лишь жениться на баронессе, и замок — его!

Жениться… Какое омерзительное слово! Люк яростно тер зубы, словно они были виноваты в том, что не оставляли альтернативы: женитьба равняется замку. И все. Без вариантов!

Как известно, Галапагосские острова генетически абсолютно изолированы от всего света. Там водятся удивительные животные и птицы. Причем все галапагосские птицы ловят рыбу в море и питаются ею. Кроме фрегатов, у которых такой огромный размах крыльев, что они не могут взлететь с воды. Соответственно, они не в состоянии ловить рыбу, потому что не смогут подняться в небо со своей добычей. Но фрегатов это обстоятельство не смущает нимало — они просто отнимают всю добычу у других. Настоящие пираты.

«Птица высокого полета» явилась с мужем, детьми, няней, секретарем, референтом, телохранителями, парикмахерами, визажистами, архитектором, астрологом, специалистом по феншуй, поварами, горничными, съемочной группой — каждый ее шаг и вздох снимают для грядущих поколений, — тремя интригующими между собой риэлтерами и еще целой толпой народу. Во дворе замка образовалась выдающаяся экспозиция всевозможных автомобилей и автобусов.

Едва переступив порог, мадам Бенорель заявила:

— Надеюсь, недели-другой мне будет достаточно, чтобы почувствовать здешнее биополе. Не так ли, мадемуазель баронесса?

Пат умоляюще смотрела на меня. Герен — восторженно. Я лишь пожала плечами. Говорить я не могла — птица-фрегат приготовилась украсть две недели моей жизни! И самое страшное — мой «день через неделю», мой заветный день свидания с рыцарем моих снов!

— Проводите меня в мои апартаменты, мадемуазель баронесса. Распорядитесь, чтобы разместили моих сотрудников. Проконтролируйте, чтобы у моего повара были приемлемые условия для работы. Отследите, чтобы…

Она вела себя так, как если бы замок давно принадлежал ей, а я — всего лишь одна из спиц в колесе ее кареты! А не выставить ли мне тебя вместе с твоими сотрудниками и поварами? — подумала я, смерив птицу-фрегат взглядом.

— Можете питаться с моего стола, мадемуазель баронесса.

— Благодарю вас, мадам Бенорель. Но я не придерживаюсь столь строгой диеты.

Глаза толстухи Жозефины метнули молнии. По толпе ее сотрудников прошелестел шепоток, и в наступившей тишине стало слышно, как работает телекамера. Только бы не расхохотаться: предложение о совместной трапезе для птицы-фрегат — не просто учтивость, а настоящий подвиг!

— Может быть, провожая мадам Бенорель в гостевые апартаменты, мы начнем осмотр замка? — нарушила затянувшееся безмолвие Патрисия.

— Может быть, — сказала я, но не двинулась с места. Больше всего на свете мне хотелось, чтобы рыцарские доспехи, расставленные вдоль стен вестибюля, превратились в настоящих рыцарей и выдворили отсюда птицу-фрегат и ее приспешников.

— Несомненно, — растерянно произнесла Бенорель, наверняка чувствуя мое настроение и наверняка же не понимая, почему какая-то продавщица замка не испытывает надлежащего восторга по поводу ее появления.

А что, если правда взять и выгнать ее? — дерзко раздумывала я, но решиться на это не позволил мой брат.

— Нана, — зашептал он мне в ухо. — Представь нас скорее!

Я вздрогнула и обернулась. И правда Ален!

— Я ваша самая преданная поклонница, мадам Бенорель! — не дожидаясь представления, подобострастно затараторила сияющая Моник в немыслимом платье не то красного, не то черного цвета. — Я так счастлива! Просто не верится! Вы — и вдруг у нас в гостях! — Она всплескивала руками, улыбалась, вертела глазами, двигала бровями, а если бы у нее был собачий хвост, она махала бы им с бешеной скоростью!

Радости Патрисии и Герена не было границ: я представила птице-фрегат брата и Моник и наконец-то предложила начать осмотр замка. Мы начали первыми подниматься по лестнице; вся толпа возбужденно повалила следом. А я чувствовала себя предательницей. И не только по отношению к замку, но даже к «людям мадемуазель Романи», которые двое суток приводили его в порядок. И к себе самой, допустившей, что птица-фрегат похитит кусок моей жизни. Пусть даже она купит замок! Все равно это воровство. Это моя жизнь! Деньги тут ни при чем. Разве мой «день через неделю» можно купить за деньги?

Оставалось надеяться, что птице-фрегат не подойдет «здешнее биополе». И она уберется сразу. Сегодня, завтра, или послезавтра, или хотя бы до конца недели!

— Мило. Мило. Очень мило. Мило, — повторяла Бенорель после осмотра каждого помещения. Этим же словом она оценила и гостевые апартаменты, а затем королевским кивком головы поблагодарила — поблагодарила! — за экскурсию, заметив, что на сегодня достаточно.

С меня тоже было достаточно. Пат и Герен занимались расселением остальных, Моник с моим братом уединились в его апартаментах, а я ушла на башню.

Сидела и смотрела на закат. Просто сидела и просто смотрела, как его стремительно занавешивают тучи. А потом мне показалось, что где-то вдалеке сверкнула молния. И через полминуты задумчиво прогрохотал гром. Прошло еще сколько-то мгновений — молния сверкнула отчетливее, гром отозвался быстрее. В воздухе запахло дождем. Я собрала с лавки шубу, остальные вещи и понесла к себе, стараясь не обращать внимания на сновавших по всем этажам и залам телевизионных людей.

Из покоев пронзительно орала музыка, по лестницам скакали бенорельские дети, их увещевали няньки, горничные бегали туда-сюда с охапками постельного белья, томного вида персонаж сомнамбулой двигался по замку с металлическим прутиком, время от времени занося в книжечку заметки, в гербовом зале на столе громоздилась аппаратура, какие-то люди возились с ней, громко обсуждая футбольный матч, из библиотеки доносились сладострастные вскрикивания…

Замок равняется женитьбе, женитьба равняется замку — формула настойчиво вертелась у Люка в голове, пока он брился, обтирался полотенцем насухо, расчесывал волосы, душился, одевался, — замок равняется женитьбе, женитьба равняется замку… И не только: женитьба равняется еженощному присутствию зеленоглазой баронессы в его постели. Он ведь хочет оказаться там с ней? Хочет, и еще как — Люк всегда был честным с собой. Но жениться!

А замок плюс баронесса? Они лежат на противоположной чаше весов и уравновешивают женитьбу. О-хо-хо… Нет, все-таки игра стоит свеч! Решено: Люк едет в замок, делает предложение и они тут же оказываются в постели. А если не оказываются? Если она вздумает ждать первой брачной ночи? Ну и ладно: замок-то все равно достанется ему!

Стоп, дружище. Не так все просто. Во-первых, в эту самую первую брачную ночь может выясниться, что она непригодна к постели. Например, холодная амеба или еще что-нибудь. И он обречен! Нет, конечно, можно потерпеть ради замка. Но, во-вторых, нужны деньги, эти самые двести тысяч!

От расстройства Люк плюхнулся в кресло и посмотрел за окно. Там бушевало. Гло, моя бедная, невезучая Гло, подумал он. Извини, лодка, нам придется расстаться…

— Позволю себе напомнить, госпожа баронесса, — в коридоре мне навстречу попался Герен, возбужденный, довольный, с штопором в руках, — мадам Бенорель ожидает вас к ужину. Устрицы в белом соусе! Вечерний туалет! По окончании — пресс-конференция!

— Арман, передайте, что я не приду.

— Гран-барон всегда ужинал со своими гостями! — И ушел, гордо обидевшись.

Предатель! Похоже, гость здесь — именно я! Мог бы хоть из вежливости предложить донести шубу, корзину и все остальное в мои апартаменты.

Там было тихо и чисто, как вчера. Это слегка утешало. Я свалила свою ношу прямо на пол. Единственная странность, что ключ не торчал в замке входной двери, а она была не заперта. Обычно, уходя, я поворачиваю ключ, но никогда не уношу его с собой. Впрочем, учитывая мое состояние, я вполне могла и забыть запереть дверь. К тому же мой ключ подходит еще к двери бильярдной. Не исключено, что Герен воспользовался им в этих целях, чтобы не спускаться за запасной связкой. Конечно, не стоило бросать дверь открытой — в замке полно посторонних. Не забыть бы напомнить ему об этом.

Я подошла к окну. Молния сверкнула почти над замком, выхватив из темноты пузо или щеку тучи, мгновенно отозвался громовой раскат, и на металлическую отмостку с внешней стороны подоконника с характерным стуком брякнулись первые дождевые капли. Теперь ненастье надолго. От безысходности я заплакала вместе с тучей.

— Я так счастлива, дорогой! — Голенькая Моник лежала поперек широченной старинной кровати с резными столбиками балдахина и перебирала в воздухе ножками.

Потрясающая женщина, любовался ею Ален. Он надевал к званому ужину смокинг. С ней я чувствую себя двадцатилетним! Я готов опять прыгнуть к ней в постель, до чего ж хороша! Просто звезда из эротического фильма про старину, настоящая хозяйка замка. За прошедшие после похорон барона два дня и три ночи Ален окончательно пришел к выводу, что замок стоит того, чтобы избавиться от сестры. Анабель не создана хозяйкой замка, а вот Моник — именно то, что нужно для этой миссии.

Только Моник! Тем более что она готова все сделать сама, а он увидит сестру уже остывшей. Какая разница, отчего она умерла? От чьей-то руки или по собственному почину? Ален ведь не будет присутствовать при том, когда Моник введет ей избыточную дозу наркотика. Два шприца со смертельным раствором, несколько пакетиков порошка и горсть таблеток — для отвода глаз подложить в косметичку Анабель вместе со вторым шприцем — Моник тоже раздобыла сама. В крайнем случае — нет, конечно же крайнего случая не будет! — подозрение может пасть на Моник, но никак не на него. Он останется чист! Моник мужественно готова взять на себя все.

Она случайно вошла, когда Анабель колола наркотик. Та попросила не болтать, потому Моник никому и не рассказала. Зачем же? Такое деликатное семейное дело. Нет, прежде она не знала, что мадемуазель де Бельшют употребляет наркотики. Но у нее такая необычная профессия — изучать пингвинов в Антарктиде. Может, там она и пристрастилась к наркотикам от одиночества. Конечно же Моник не могла и предположить, что произойдет передозировка. Ужасно, такая трагедия!

Убедительно? Вполне. Он не пожалеет денег на адвокатов.

— Я даже не мечтала, что когда-нибудь смогу заговорить с мадам Бенорель. А теперь! Теперь она ужинает с нами! Она у нас! В нашем замке! Фантастика! Сама Великолепная Жозефина!

— Ты бы одевалась, крошка, — поторопил Ален, сдерживая себя от потребности сжать ее теплое манящее тело.

— А ты уже оделся? Поцелуй меня! Видишь, как я правильно взяла с собой твой смокинг.

— Да, ты очень прозорлива, моя умница. — Он чмокнул ее плечо. — Одевайся, одевайся. Опаздывать неудобно.

— Ты, пожалуйста, веди себя с сестрой поласковей, как я. — Моник красиво изогнулась на кровати, натягивая колготки. — Все должны видеть, какие у нас сердечные отношения. Застегни мне бюстгальтер. Ну не надо, Котик! Потом! — Она шаловливо шлепнула его по носу и соскочила на пол. — Ну, какой ты! Я никогда не оденусь! Дай платье, не приставай! Застегни «молнию»! Запомнил, как ты должен вести себя? Повтори, Котик!

— Быть ласковым с сестрой, запомнил. Только, знаешь, мне кажется, не стоит делать этого сегодня, слишком много народу!

— И очень хорошо! Нам и нужно побольше свидетелей!

— Но не столько. Давай подождем, когда они уедут.

— Зачем? Самоубийство — это мистика! Мадам Бенорель любит мистику! Загадочная смерть в замке — то, что надо! И ты сам планируешь здесь аттракцион — уик-энды с убийством.

— Крошка, самоубийство и убийство — разные вещи. Я не хочу, чтобы ты рисковала излишне.

— Нет никакого риска!

— Детка. — Ален взял ее за руки и заглянул в глаза. До чего же хороша, вновь невольно подумал он. — Когда в замке, кроме нас и Анабель, только Герен, который спит как младенец, — это одно. Он не увидит, как ты ночью полезешь к ней через окно. Но я не гарантирую, что этого не заметит никто из такого количества людей. Давай рисковать не будем.

— Я не собираюсь лезть через окно. Я войду в дверь.

— А ключ? Она всегда запирается на ночь.

Моник лукаво смотрела на Алена и кончиком языка облизывала губки. Естественно, он поцеловал ее.

— Запасного ключа нет даже у Герена на связке. Он давно потерян, — после поцелуя продолжил Ален. — Не придумывай, Моник, предпринимать действия сегодня — полная глупость.

— Зануда. — Она потрепала его по щеке. — У меня есть ключ. Вот он! — Указанный предмет она извлекла из собственной туфельки. — И не хлопай глазами. Я вытащила ключ из ее двери. Учти, мы были вместе! А ты не заметил. И никто не заметит, когда я проберусь к ней ночью. Даже ты. Хочешь, поспорим?

— То есть? Как это не замечу?

— Так. Ты будешь спать. А спишь ты крепко. Уснешь и проснешься в моих объятиях. А она уже не проснется никогда.

И тут Ален покрылся холодным потом от предчувствия. Бог мой, как же я не подумал об этом раньше!

Итак, прощай, Гло… Люк позвонил Жероньи и совершенно ошеломил его своим предложением: искать покупателя на яхту. От счастья болтливый старикан даже не особенно долго утомлял Люка благодарностями за то, что мсье Дюлен именно его избрал своим доверенным.

Грустно, конечно, но Люк принял решение: вряд ли представится другая возможность обрести замок. И баронессу в придачу. Или замок в придачу к баронессе?

Люк ехал из Марселя на север. А следом, словно желая остановить и заставить передумать, ветер — посланец брошенной «Глории» — гнал тучи. Они сталкивались, как бестолковое стадо, и от этого происходил гром и сверкала молния. Или сначала молния, а потом гром?.. Кое-где в спешке тучи протекали, раздражая топотом дождя по кожаной крыше «ягуара». Люк не любил ездить в непогоду — влага совсем не идет коже на пользу.

Наконец уже ближе к вечеру он обогнал тучи. В Лионе можно было бы и пообедать, но он только подлил бензина в бак и поехал дальше, поглядывая в зеркало заднего обзора на тучи. Правильно, что не стал тратить время на еду, похвалил себя Люк, может, хоть дальше дождя не будет.

Серебристый «ягуар» во всю прыть — насколько позволял поток машин — побежал вперед, но тучи опять догоняли. Надоело, думал Люк, как же мне надоело убегать в последнее время! От собственной трусости тогда, в замке, от назойливого Жероньи, от шлюхи, от мыслей о баронессе, теперь вот — от Гло и дождя… Но от мыслей о баронессе можно уже не убегать — все, он принял решение! Решил жениться.

Смешно: он решил жениться! А если бы у нее не было замка? Нет, глупая мысль. Замок есть. Но при чем здесь замок? Просто я женюсь. Вот отец порадуется! Ха! А он запретил мне являться туда! «Вскормил конкурента»!

А хоть бы вскормил. Но не себе, а своему драгоценному Министерству культуры. Класс! Молодчина, Люк! Он посмотрел на себя в зеркало на лобовом стекле и остался доволен: все-таки сумел обойти отца. Старый скряга в жизни не придумал бы такого хода! Конечно, начнет подтрунивать: ради замка ты готов жениться на старой деве с пингвинами в голове! Может, у тебя самого, сынок, завелись пингвины? Точно, обязательно так скажет. Я его знаю. А я скажу, что нет у нее в голове никаких пингвинов! Нормальная, красивая, толковая девушка. И вообще, я хочу жениться не ради замка, а потому что так сложились обстоятельства.

Обстоятельства! — скажет отец. А она-то хоть согласится выйти за тебя замуж?

Согласится, я же хочу выплатить ее долги. Продам яхту, возьму ссуду в банке. Все по-честному, папа.

Ну-ну, скажет отец и пощелкает языком. Обязательно пощелкает, очень противный звук. И добавит: а что, если откажет? Очень нужно ей становиться мадам Дюлен!

А вдруг, правда, откажет? — испугался Люк. Да нет, не должна. Все девушки хотят замуж. Во всяком случае, таких, которые бы не хотели, ему не попадалось.

Но если она откажет, то не получится не только с замком, но и с постелью. Ф-фу… Люку стало жарко. Ладно уж, не было у него замка — как-нибудь и дальше переживет. Но он сойдет с ума, если не случится постели! Господи, что же мне делать?

«Безансон — 10 км» — известил дорожный указатель. И в тот же миг дождь забарабанил по крыше. Это точно знак, подумал Люк, включая «дворники» и попутно взглянув на часы: около одиннадцати. Ничего себе! Надо поужинать и собраться с мыслями. Это у меня от голода такое настроение.

В ресторанчике ближайшего мотеля Люк съел все, что там только могли предложить в позднее время. Но чем больше он ел, тем сильнее чувствовал голод и беспокойство. Причем беспокойство было двух сортов: нужно ли ему жениться и не откажет ли она? Не хватало еще схлопотать булимию, как у тетки, подумал он, незаметно под пуловером расстегивая на брюках верхнюю пуговицу.

Молния на мгновение выхватила из мрака двор замка, стены, строения, чудо-цветник, и колоколом — словно в память о загубленных потоками ливня цветах — пророкотал гром. И тут же, предварительно постучавшись, в дверь заглянул Герен.

— Мадемуазель Анабель, к вам посетители.

Боже мой! Гром, молния и сообщение дворецкого одновременно — это не может быть случайностью! Дюлен! Но он сказал «посетители»… Значит, отец и сын. Что ж, все равно хорошо: я его увижу! Но и они увидят толпу Бенорель в замке. Неудобно получается: я действую за их спиной. Ну и что? Это мой замок, я имею право продавать его кому угодно. Лучше бы, конечно, не продавать вовсе…

— Мадемуазель Анабель, вы примете их?

— Да, конечно! — опомнилась я. — Проводите их сюда.

— Полагаю, мадемуазель Анабель, — Герен замялся, — вам стоило бы самой спуститься вниз. Дело в том, что ваш брат изволят ссориться. При гостях. Гран-барон никогда бы…

— Что-то случилось, Арман? — Точно, это Дюлены, больше не сомневалась я: они застали тут конкурентов, и брат пытается замять дело. — Это связано с посетителями?

— Не хочу сплетничать, мадемуазель Анабель, но, по-моему, ваш брат собрались уезжать. Его спутница не желает.

— А при чем здесь посетители?

— Пойдемте, мадемуазель Анабель, вы разберетесь сами.

— Кстати, Арман, — вспомнила я уже в коридоре. — Вы не брали мой ключ? Нет? Странно, куда же он подевался? Знаете, мне не хочется уходить и бросать свои апартаменты открытыми.

Герен остался караулить до моего возвращения и сказал, что поищет ключ на полу: может быть, он выпал, а потом его куда-нибудь случайно отпихнули ногами «наши гости». Они, конечно, производят благоприятное впечатление, но на ночь мадемуазель Анабель следует запереться изнутри на задвижку. Кроме того, к замку подходит ключ от бильярдной, который, как известно, давно потерян, но он, Герен, знает, где его искать. Ну-ну, подумала я.

Я спустилась в вестибюль таким путем, чтобы миновать гербовый зал, где прием устраивали «наши гости», и сначала увидеть посетителей, а уж потом разбираться, что там такого особенно неуместного происходит между Моник и моим братом.

Посетителей действительно оказалось двое, но, увы, это были вовсе не Дюлены. Самсон Фюже и его внук Винсент.

— Из многих летописей следует, — умоляюще сложив сухонькие ручки на груди, заговорил учитель истории из Прованса, проворный мелкий старичок под семьдесят; внук, похожий на него как омоложенное компьютером фото, повторил дедовский жест, — что у вас в Бельшюте в самой старой башне хранится так называемый философский камень. Мой Винсент мечтает увидеть его! Пожалуйста, госпожа баронесса, извините нас за внезапное вторжение, но позвольте нам осмотреть замок. Мы специально приехали! Может быть, это наша последняя совместная поездка! — И далее про то, что они побывали уже почти во всех замках Франции, что внук грезит замками, рыцарями, легендами, философскими камнями…

А за окнами лило, как из тысячи ведер. Вспыхивали молнии, нарушая мрак, который от этого становился еще темнее и гуще — от потоков неистового дождя, перемешиваемых ветром с ветвями бедолаг-каштанов. Но шум ветра и даже удары грома заглушала музыка: в гербовом зале прием мадам Бенорель перерос в стихийную дискотеку. Гадко. Всего три дня назад там на бархатном ложе лежал мой папа и люди благоговейно прощались с ним под тихое монашеское пение… Но разве это волновало бы меня, сведи я позавчера счеты с жизнью?

— Конечно, мсье Фюже, я покажу вам замок. Вы очень отважны: ехать по горам в такую погоду!

— Ой, мы так неслись от грозы, госпожа баронесса! — подал голос Винсент. — Представляете, за Лионом дед обогнал даже настоящую машину — «ягуар»!

Мне очень захотелось узнать, какого цвета был «ягуар», хорошо бы серебристого. Но ведь это глупо: мало ли ягуаров на свете? К тому же Дюлен не обещал появиться раньше, чем через неделю. Я просто с улыбкой слушала болтовню мальчика.

— Правда, правда, госпожа баронесса, наш «пежо» целых шестнадцать минут был впереди! А знаете, почему мы приехали именно сегодня? Потому что у меня день рождения! Одиннадцать лет! Дед говорит: проси все, что ты хочешь. Я и заказал: увидеть философский камень. Он давно обещал свозить меня в Бельшют, и все никак. А сегодня ему некуда было деваться! Он говорит: гроза! Ну и что? — говорю я. Подумаешь, гроза! Ты же обещал исполнить любое мое желание! А это у вас настоящие латы? Да? Можно, я потрогаю? Спасибо! Дед, видал? Шлем четырнадцатого века, а наплечник — конец тринадцатого! Точно? А меч испанский? Ну, я же сразу вижу — из Толедо! Только поздний, парадный, времен нашей Екатерины Медичи…

Познания хлипкого мальчугана потрясали. Гордый дед многозначительно смотрел то на внука, то на меня.

— Мои поздравления, Винсент. Жаль, что вы не предупредили заранее, — сказала я. — Сегодня мне будет несколько затруднительно показать вам интерьеры покоев и коллекции. Видите ли, в замке «гости», — повторила я определение Герена для бенорельского нашествия.

— Покои не обязательно, госпожа баронесса! Главное — философский камень! Он ведь есть в вашем гербе, правда?

— В гербе-то философский, но тот, который на самом деле… — начала я, но рассказать истинную историю капустного камня не успела: двери гербового зала с шумом распахнулись, предъявив нам весь творящийся за ними дискотечно-застольный разгул, и оттуда гневной фурией вылетела Моник. Мой не менее разъяренный брат — следом. Двери захлопнулись.

— Не желаю тебя видеть! Трус! — Каблуки Моник застучали по каменной лестнице.

— Прекрати истерику! — Ален перепрыгнул через ступеньки и железной хваткой вцепился в ее локоть. — Мы едем домой!

— Мне больно! Я с тобой никуда не поеду!

— Дура!

Дед и внук испуганно попятились к выходу.

— Что это значит? — Я первой пришла в себя.

— Твой брат!.. — Моник выдернула свой локоть и в слезах бросилась ко мне на шею. — Твой брат выгоняет меня!

— Никто ее не гонит! Просто нам пора домой! — взвился Ален и вдруг заметил моих робких посетителей. — Извините, господа. Кто это, Анабель?

— Мсье Фюже, Винсент, позвольте вам представить моего брата, Алена Жердоля, — как можно спокойнее заговорила я, продолжая гладить по плечам рыдающую Моник. — Извините нас, господа. Мне очень неловко за семейную сцену. — Я с осуждением посмотрела на брата.

— Очень приятно, мсье Фюже, Винсент. — Брат заулыбался, закивал, как ни в чем не бывало пожал обоим руки.

Моник резко прекратила рыдать, пошмыгала носом и присоединилась к процедуре представления.

— Это вы извините нас, — виновато пробормотал Фюже. — Это мы явились не вовремя. Но мы уже уходим, госпожа баронесса. Приятно было познакомиться. Попрощайся, Винсент.

— А камень? Дед! Как же камень?

— Не волнуйся, Винсент, — успокоила я маленького любителя истории. — Я покажу тебе камень. Идемте, мсье Фюже.

— Какой еще камень, Нана? — заинтересовалась Моник.

— Философский, мадам! — объяснил Винсент. — В самой старой башне.

— Дорогая, мы уже уезжаем, — строго сказал Ален. — Пока, сестра, завтра созвонимся.

— Но вы же собирались ночевать? — удивилась я. — Зачем вам куда-то ехать в грозу? И этот прием мадам Бенорель…

— Изменились обстоятельства, — сказал брат. — И мы уже достаточно наобщались с Жозефиной.

— Жозефина Бенорель? — Глаза мальчика расширились. — Великолепная Жозефина?

— Да, малыш. — Моник показала пальчиком на двери гербового зала. — Вон там. Хочешь, познакомлю?

— Поехали, Моник, — поторопил Ален. — Нана познакомит.

— А камень на башне? — закапризничала Моник. — Ну пожалуйста, дорогой! Я никогда не видела философский камень!

— Моник, какие еще в такую грозу башни? — возразил брат, но по его тону я почувствовала, что он начал сдаваться.

— Вот именно, в грозу! — сказала я. — Нет никакой необходимости уезжать в грозу. Какие у тебя могут быть обстоятельства? Клиенты? Позвонят на твой мобильный. Завтра суббота. Я думала, что вы побудете со мной до понедельника. И ни на какую башню мы не собираемся. Камень в подвале. Забыл? Наш старый добрый гнет для капусты.

— Так бы сразу и сказала, — хмыкнул брат. — А то «философский»! Ладно, пошли в подвал. Это не займет много времени. Уехать всегда успеем.

Винсент задумался. Моник с надеждой посмотрела на меня. Мне тоже не хотелось, чтобы они уезжали. Из-за пропавшего ключа, например. Но продолжать препираться при посторонних не хотелось. Я лишь сделала ей знак рукой, мол, подожди, я сумею уговорить брата.

— Значит, камень не философский, — грустно вздохнул Винсент. — Могли бы и сразу сказать, госпожа баронесса!

— Наш камень гораздо интереснее, не расстраивайся, — сказала я. — И еще у нас замечательные подвалы. Сейчас мы захватим на кухне фонарь. Знаешь, какой у нас фонарь? Керосиновый, позапрошлого века.

— У меня есть нормальный. — Мальчик обиженно извлек из кармана фонарик на батарейках. — Я бы лучше сразу познакомился с мадам Бенорель. Она хорошая, и канал у нее неплохой, но иногда бывают такие бредовые программы! Я же знаю, она бухгалтер, а не историк, я бы все объяснил ей.

— О! Мсье историк? — подмигнув мне, с игривым почтением заинтересовался Ален, ловко уводя всю компанию в сторону кухни, подальше от пиршества мадам Жозефины, вовсе не предназначенного для глаз юного исторического гения. — И в какой же области специализируется мсье?

— Я медиевист, как дед!

— Медиум? — уточнила Моник. — Это которые экстрасенсы?

— Медиевисты занимаются Средними веками, мадам, — деликатно поправил юный историк и настороженно поинтересовался: — Вы правда не знали, мадам, или нарочно?

— Ты прелесть! — заявила Моник, взлохматив мальчику и без того буйные вихры, но не нашла нужным в свою очередь поправить его, что она пока что мадемуазель, а вовсе не мадам.

— А вы очень красивая, мадам, как королева, — комплиментом ответил чудо-ребенок и растопыренной пятерней поправил свою условную прическу.

Это было забавно, но я невольно вздохнула: мальчишеский жест моего рыцаря в белом.

Люк расплатился и снял номер. В любом случае, рассуждал он, ложась на кровать и включая телевизор, заявляться к баронессе среди ночи не годится. Конечно, можно обставить ночное появление и романтично: например, влезть в окно. А она возьмет и прогонит. Люк этого не переживет.

Взять ее силой? Нет, это не его стиль. Люк красивый и обаятельный, а не какой-нибудь там вонючий урод, которому ничего не остается, как покупать женщину или насиловать. При виде Люка все женщины сами первыми распахивают объятия! Ну да, он тоже один раз купил, но ведь всего лишь один раз в жизни! И был он тогда совершенно пьяный…

Люк задумчиво перебирал на пульте кнопочки телеканалов. А может правда залезть в окно? Женщинам нравится романтика. О! Прямая трансляция «Формулы-1»! Да ну, какая романтика? Зачем куда-то тащиться в такую грозу? Завтра. Все завтра. А пока посмотрим любимую передачу.

Но мелькающие на экране телевизора малюсенькие машинки не занимали, а почему-то нагоняли сон. Тот же самый: альпийский луг с цветами на фоне Матехорн. Хотя зеленоглазая баронесса в одних носках еще не занимается с Люком любовью, а бежит ему навстречу, распахнув объятия.

— Ты согласна! — успел пробормотать Люк прежде, чем окончательно провалиться в сон, а машинки на экране продолжали реветь и лететь с бешеной скоростью.

Прислуга мадам Бенорель, вероятно, занялась бы на кухне тем же самым, чем и «господа» в гербовом зале, если бы не Герен. Мой дворецкий с самым серьезным видом поучал новое поколение лакеев, как следует держать спину и поднос, как открывать бутылку, как достойно наклонять голову в знак одобрения или же поправить «хозяина» так, чтобы тот остался в уверенности, что это его собственное мнение, например, по поводу пригодности той или иной вилки для десерта. Предполагаю, что сначала мастер-класс забавлял публику, но к моменту появления нашей компании услужающие мадам Жозефины давно мечтали остаться без гувернера, поэтому искренне обрадовались, когда белоперчаточный мэтр изъявил желание сопровождать госпожу баронессу по подвалам.

Кроме осветительной миссии мой дворецкий взял на себя также добровольные обязанности экскурсовода. В интерьере древних каменных стен, очаровательно таинственных от света керосиновой лампы, слышанные мною сотни раз рассказы Герена о гран-бароне и о прочих моих предках производили впечатление даже на меня. Что уж тут говорить об обоих Фюже и Моник, любопытная наивность которой превосходила даже «профессиональный» интерес Винсента!

С дотошностью ребенка, ожидающего чуда за каждым поворотом и за каждой дверью, Моник уточняла, где именно — за каким камнем или под какой плитой — был найден клад или по тем или иным причинам Бельшюты прятали кого-либо, например несправедливо оклеветанную возлюбленную, как в саге о мессире Рене Доброе Сердце и даме Клод Босоножке.

Я тоже едва сдерживала себя, чтобы не расхохотаться, когда на помощь Герену, запросто перемещавшему Бельшютов из одного века в другой, приходил Винсент, объясняя Моник не только древние нравы, но и особенности замковой архитектуры.

Все это исключительно забавляло моего брата: при самых глупых вопросах Моник он слегка попихивал меня плечом и подмигивал. А я по мере необходимости незаметно дергала его за рукав, и только мы двое понимали, в чем дело — есть такие словечки и шуточки, которые понятны только очень близким людям. Поэтому к Винсенту я испытывала особую благодарность: эта внезапная экскурсия снова сблизила меня с братом. Он же самый родной мой человек! Хорошо бы поделиться с ним своими снами и соображениями о Дюлене. Ведь, путешествуя сейчас по подвалам, я все время ловлю себя на мыслях о том, что вот на этом повороте Дюлен посмотрел на меня, здесь — сказал то-то и то-то, а тут я взяла его за руку.

Тем временем мы оказались в «душистом» подземелье, и Герен, как опытный гид приберегая самое интересное на десерт, приступил к легенде Капустной башни.

— Ален, останьтесь ночевать, пожалуйста, — тихо попросила я брата. — Пропал ключ от моей комнаты, мне будет спокойнее, если я буду знать, что за стеной спишь ты.

— Ключ? Неприятная история. Телевизионщики напьются, мало ли кому что взбредет в голову… Зря ты разрешила им гостить. — Ален неодобрительно покряхтел.

— А что мне оставалось делать? Мог бы и отговорить меня.

— Ключ, ключ… Ладно, мы переночуем. Но ты запрись на задвижку изнутри. Моник, мы остаемся! — громко сказал он, нарушая плавное течение повествования Герена.

Дворецкий осекся. Все уставились на моего брата.

— На самом интересном месте! — воскликнула Моник.

Ален смутился.

— Прошу прощения. Продолжайте, старина Арман.

— Давайте поднимемся на башню, мадам метресс,[3] — воспользовался паузой Винсент. — Ой, то есть госпожа баронесса… А то здесь так пахнет… — виновато пояснил он и пятерней пригладил волосы, напомнив мне Дюлена еще более основательно, чем в первый раз.

— Сходим туда завтра, Винсент. Ночью там опасно. Тем более в грозу, — добавила я, хотя никакой опасности не существовало, просто я вдруг очень отчетливо поняла: я не могу, не хочу идти сейчас с ними на башню — ночью это место мое. Мое и рыцаря в белом. — Пожалуйста, продолжайте, Герен. Вы замечательный рассказчик.

Замечательный рассказчик приободрился. Винсент слушал внимательно, потом с интересом рассматривал «философский» камень, но я видела, что он очень огорчен.

— Завтра мы пойдем к башне по крепостной стене и сразу поднимемся наверх по потайной лестнице, — пообещала я. — Это гораздо интереснее, чем пробираться по подвалам. Если не будет дождя, мы возьмем с собой корзину с припасами и устроим пикник на башне под открытым небом. Как рыцари в старину!

— Рыцари не боялись дождя…

— Некрасиво быть таким настырным, — одернул его дед. — Госпожа баронесса права — нечего делать на старой башне в грозу. Извините моего внука, госпожа баронесса, вы и так приняли нас по-королевски, уделили нам столько времени! Мы переночуем в люанвильской гостинице, а завтра, если позволите, утомим вас еще одним визитом.

Признаться, мне совсем не хотелось отпускать ни старика, ни его очаровательного внука. До Люанвиля несколько километров горной дороги — вот уж что в грозу действительно опасно! Пока старый Фюже рассыпался в благодарностях, я придумывала, как бы оставить их в замке. Но, с учетом «гостей», мне совершенно негде разместить эту милую парочку, кроме как в своих апартаментах. Или это уж слишком «по-королевски» — предлагать чужим людям собственную постель?

— Какая еще гостиница, мсье Фюже! — неожиданно заявила Моник. — Ночуйте в наших комнатах, нам с Аленом все равно нужно срочно домой. Ты ведь не против, Нана? Куда им тащиться по дождю, старому да малому!

— Я и сама хотела предложить мсье Фюже, но ты же…

— Да я просто забыла! Представляешь, Котик, я совершенно забыла, что сегодня должна приехать моя кузина из Гавра. Бедняга, она ведь наверняка уже полдня торчит под нашей дверью! Пошли, дорогой, нужно еще попрощаться с мадам Бенорель. Какая же я растяпа! Что кузина подумает обо мне?

Весь обратный путь Моник, не умолкая, тараторила про обидчивую кузину, которая не станет разговаривать с ней до самой смерти, если, не дождавшись под дверью, отправится в гостиницу. Мой брат был в полном замешательстве! Остальные, включая Фюже и его внука, тоже. Даже Герен, не удержавшись, шепнул мне, что «новым гостям» вряд ли интересно знать про какую-то не относящуюся к гран-барону кузину…

Но выслушать историю про кузину нам пришлось еще раз, когда Моник поведала ее в еще более приукрашенном виде мадам Бенорель. Затем бесконечно долго прощалась, заверяя в искреннем расположении и преданности.

— Я не понимаю, что с ней произошло, — шепнул мне на ухо брат, раскрывая зонт перед тем, как нырнуть в стену ливня, а Моник, проигнорировав указанный водоотталкивающий предмет, под вспышки молний и громовые раскаты уже неслась к их «мерседесу». — Обязательно запрись на задвижку, Нана. — Он чмокнул меня в щеку. — Пока. Я позвоню.