"Впереди вражеский берег" - читать интересную книгу автора (Гибсон Гай Пенроуз)

Глава 5. Аэростаты заграждения

Кросби был смешным типом. Он два года служил у меня вестовым, но ни разу ни в чем не ошибся. Он никогда не сердился, даже когда я позволял себе отругать его. Он был довольно высок, однако какой-то непонятный дефект заставлял его держать голову чуть наклоненной в одну сторону. Он родился и вырос в Линкольншире и был начисто лишен чувства юмора. Даже после того как началась война, он не изменил своей привычке сообщать мне новости за чашкой утреннего чая. Поэтому 10 мая в 9 утра, когда его голос разбудил меня, я ничуть не удивился, услышав, что Германия вторглась в Голландию. Не вставая с кровати, я потянулся и включил радио, чтобы услышать обо всем этом подробнее. Наши войска начали наступление, чтобы спасти Бельгию. Линия Мажино была и осталась неприступной. Немецкие танки едут сами собой. Однако военный комментатор неосторожно заметил, что как бы далеко ни заехал танк, рано или поздно у него кончится горючее. А кроме того, прорвавшиеся танки можно отрезать от главных сил и легко уничтожить. Он заверял публику, что нет никаких оснований для беспокойства, хотя противник и вклинился в наши линии. Это совершенно обычное дело на войне, и обе стороны подвергаются серьезному риску.

Эти новости немедленно подняли всех на ноги. Никто не понимал, чему можно верить, а чему — нет. Слишком свеж был в памяти безудержный оптимизм Норвежской кампании. И потому мы готовились к самому худшему. Все увольнения были отменены, а эскадрилья была приведена в получасовую готовность.

Но прошло еще 3 дня, прежде чем что-то действительно случилось. Некоторые наши парни были отправлены для атаки гитлеровских нефтехранилищ, которые находились далеко за линией фронта. Я вместе с другими пилотами должен был участвовать в специальной операции в районе Кильского канала.

Мы сидели в комнате предполетного инструктажа, когда нам рассказали о плане огромной важности; если мы полностью справимся с заданием, то сможем парализовать судоходство противника. Нам также сообщили неприятную новость: вдоль канала через каждые 300 метров установлены аэростаты заграждения, а все мосты прикрывает множество зенитных орудий и пулеметов. Судя по всему, канал был сложной целью. Оскар, Джо, Пит и я долго курили. Вдруг Оскар принялся что-то писать на сигаретной пачке. Это не заняло много времени, и он передал пачку адъютанту эскадрильи Харрису. Он был довольно старым, седым человеком и сражался в прошлую войну. Оскар тихо сказал:

«Я хочу, чтобы вы прочитали это в столовой, если я не вернусь назад. Вы сделаете это, не так ли?»

Повисла неприятная тишина. Я потушил свою сигарету, и мы вышли в ночь.

Путешествие было трудным. Никто из нас не пробился к цели, и все мы привезли бомбы обратно. Погода была просто ужасной. Низкие тучи буквально цеплялись за вершины холмов, и обнаружить канал в этой сплошной пелене было просто немыслимо.

На следующий день я и Пит вызвались снова слетать туда, и на сей раз нам повезло. Погода улучшилась, полет оказался довольно легким, и мы сделали все, что от нас требовалось. Однако в те дни воздушная разведка действовала из рук вон плохо, и о результатах атаки мы сможем узнать лишь после войны. Но в любом случае мы были горды собой, все звено «А» отправилось в Ноттингем, чтобы отпраздновать это в баре «Блэк Бой».

А тем временем битва во Франции принимала все более неблагоприятный оборот. Германские войска быстро захватили Голландию. Парашютисты, переодетые монахинями и крестьянками (по крайней мере, так говорят), захватили важные объекты. Немцы глубоко вторглись на территорию Франции. Германские танковые войска обошли обороняющихся и сейчас просто сгоняли их в кучу, как пастух собирает свое стадо. Они нанесли удар в Арденнском лесу и отбросили французов от Меца и крепости Седан, которая быстро пала под ударами пикирующих бомбардировщиков. Их самолеты полностью господствовали над полем боя. Нам сообщили, что французский Генеральный Штаб попросил англичан прислать истребители, но мы решили сохранить в целости свои ВВС метрополии. Позднее выяснилось, что это было мудрое решение.

Экипажи бомбардировочных эскадрилий, базирующихся в Англии, с горечью следили за несчастными «Бэттлами» и «Бленхеймами», переброшенными во Францию. Мы видели, как их сбивают один за другим, несмотря на личное мужество и подготовку пилотов. За атаку моста под Маастрихтом молодой пилот Фэйри «Бэттла» Гарланд был награжден Крестом Виктории. Это была очень отважная атака, хотя пилот при этом погиб. Однако его душа должна была содрогаться, глядя, как отборные германские саперы буквально за несколько часов построили понтонный мост на месте уничтоженного. Нет, никто даже не подумал отправлять нас во Францию, похоже наши штабы сообразили, что наша авиация просто слишком слаба. Поэтому мы продолжали летать по ночам, используя темноту в качестве защиты от истребителей. Mы использовали свою подготовку, чтобы сбрасывать бомбь как можно точнее. Такие действия казались кабинетным стратегам неправильными, но дальнейшие события их полностью оправдали. Это было тяжелое время. Мы трудно учились, но учились всему.

Когда голландский главнокомандующий приказал своей армии сложить оружие и сдаться немцам, бои в районе Меца еще продолжались. Противник продолжал двигаться на юг, и потому у летчиков было очень много работы. Наши эскадрильи Истребительного Командования оказались в очень тяжелом положении, но проявили себя с наилучшей стороны. Особенно прославились 1-я и 73-я эскадрильи, которые сбивали по 4 немецких самолета на каждый потерянный свой. «Энсоны» и «Хадсоны» Берегового Командования охотились за немецкими подводными лодками в Северном море. Самолеты Бомбардировочного Командования провели первые крупные налеты на германскую территорию. Их целью были нефтехранилища в порту Гамбурга. Никто из нас, кто сидел вокруг приемника и слушал сводку, даже не представлял, что 3 года спустя этот город будет уничтожен тем же самым оружием — нашими бомбами.

Потом заговорил Снайт:

«Наши цели расположены на западной стороне нефтехранилища, квадрат карты A3. Самолеты должны взять по четыре 500-фунтовых бомбы, взрыватели мгновенного действия. Баки заправить полностью. Вы должны атаковать с той высоты, на которой сможете увидеть цель. Так как луна находится на юго-западе, лучше выходить в атаку с северо-востока, потому что вы сможете увидеть отражение доков в воде. Я снова должен вас предупредить, что вы должны постараться избежать попаданий в жилые дома. Этой ночью можно атаковать только указанную цель. Если вы не сможете найти ее — возвращайтесь с бомбами. Вот и все. Можете лететь к цели тем маршрутом, который сами выберете, и бомбить в любое время с 12 ночи до 4 утра. Вопросы?»

Ответом было молчание, и тогда Снайт продолжил:

«Штурман подготовил карты, поэтому можете выбирать себе маршрут».

Он несколько секунд помолчал. Я полагаю, что ему очень хотелось лететь самому, но в то время количество вылетов командира авиакрыла было жестко ограничено, поэтому он только криво усмехнулся и пожелал нам удачи.

Вошел командир базы, и все летчики дружно вскочили. Он приказал нам садиться, а потом рассказал, как мы намерены выправить положение во Франции, уничтожив гитлеровские запасы топлива. Не было никаких сомнений, что в ходе наступления в Бельгии немцы расходуют огромные количества драгоценного топлива. Уничтожив его запасы, сосредоточенные в тылу, мы самым прямым образом повлияем на ход фронтовых операций. Таков был план.

Так как мы с Джекки собирались вечером съездить в кино в Линкольн, то решили взлететь немного позднее. Мы намеревались нанести удар между 3 и 4 часами утра. Мы предположили, что в это время освещенность будет самой удачной — заря на севере и свет луны позволят легко обнаружить цели.

Долгое время мы с Джекки предпочитали сбрасывать бомбы с пикирования. Процедура выглядела так: самолет пикировал под углом 60 градусов с высоты 6000 футов до 2000 футов. Мы обнаружили, что таким образом мы можем добиться высокой точности бомбометания. Мы также надеялись, что сможем уклониться от зениток и прожекторов. Единственные опасения вызывала скорость, которую наберет самолет в конце пикирования. Остекление носа старого «Хэмпдена» могло не выдержать, что создало бы затруднение бомбардиру.

Лента «Девочки в армии» была просто ужасной, ни Джек, ни я не получили никакого удовольствия. Когда мы вернулись на аэродром, то оказалось, что большинство парней уже улетело. У них явно были какие-то свои планы на эту ночь.

Ночь была довольно ясной. Мы провели в воздухе уже 2 часа, когда сквозь глухой шум моторов «Пегасус» пробился голос Джека:

«На какой высоте мы сейчас?»

«Около 8000 футов».

«Здесь маловато кислорода, а я не захватил свою маску».

«Я тоже», — встрял Мак.

«И я», — добавил задний стрелок Уотти, который совершал свой первый полет с нами. Старший лейтенант Уотсон был нашим новым офицером службы вооружений и недавно прибыл в эскадрилью, добровольно вызвавшись летать. Он был не слишком общителен, но при появлении врага преображался, да и вообще оказался неплохим парнем.

«Все нормально, парни. Мы не из тех, кто летает в масках», — согласился я с ними.

Мы все гордились своим экипажем и тем, что летчики звена «А» всегда считались королями эскадрильи в бомбометании с малых высот. В то время во всех бомбардировочных эскадрильях имелись экипажи, которые охотно рисковали головами, атакуя цели с той высоты, на которой нельзя промазать. Но было более чем достаточно и тех, кто сбрасывал бомбы, держась высоко в небе, по целям, которые, как им казалось, они видели. Нет нужды говорить, что между этими людьми шло жестокое соперничество, обе стороны отстаивали свою точку зрения. Впрочем, все сводилось к тому, что атакующие с малых высот за это заплатят, а бомбящие с большой высоты смогут провести новый налет. Однако факты не слишком это подтверждали. Чтобы добиться успеха, пилот бомбардировщика должен обладать незаурядным мастерством и отвагой, но чтобы сделать свое дело, все-таки нужно остаться в живых. Это не обязательно означало держаться повыше, полагая, что ты в безопасности, и мечтать о яичнице с беконом после возвращения. Это не обязательно означало бессмысленный риск жизнями экипажа. Это только означало, что следует положить бомбы в цель самым простым способом. Так мы думали в то время, и наша точка зрения с тех пор не слишком изменилась.

А потом мы впервые увидели Гамбург. И тут обнаружилось, что луна находится не там, где следует, это был просто маленький красный кружок на самом горизонте. Когда мы подлетели ближе, то увидели доки. Затем мы различили город, большую темную громаду, тянущуюся на много миль во все стороны. На его северной окраине мы увидели горящее нефтехранилище. Хотя горел всего лишь один бак, отблески пламени метались вокруг, создавая преувеличенное впечатление о силе пожара. Наверное, поэтому многие экипажи доложили об уничтожении цели, но германское радио сообщило, что налет не нанес никакого ущерба. Во время ночного налета очень сложно определить результаты бомбардировки. Лишь когда днем самолет-разведчик сделал фотографии, мы смогли точно узнать, чего добились.

Но в любом случае нам показалось, что нефтехранилище горит вовсю, и бомбардир даже вскрикнул от радости. Лучи множества прожекторов нервно обшаривали небо, множество зениток беспорядочно палили, и над доками появилось нечто вроде разноцветного зонтика. Мы десинхронизировали моторы, чтобы затруднить работу шумопеленгаторов, но это привело лишь к тому, что самолет начало сильно трясти.

Здесь оказалось гораздо больше зенитных автоматов, чем я когда-либо видел в своей жизни. Смотреть, как они стреляют, очень приятно. В воздух поднимается светящаяся дуга, приближаясь все больше и больше, потом она с громким свистом проносится мимо кабины и взрывается где-то в сотне ярдов позади. Она издает очень смешные звуки, что-то вроде «пок-пок-пок». Каждый снаряд оставляет цветной след, и обычно они следуют друг за другом в строгом порядке — зеленый, белый, красный. Кажется, что в небо взлетел подсвеченный фонтан. Да, на это приятно посмотреть, чувствуя себя в безопасности, однако если снаряд попадает в цель, раздается нечто вроде раската грома — скрежет металла и звон битого стекла. Все вокруг становится красным, так как вспыхивают твои баки, и у тебя внутри все замирает, так как самолет начинает сыпаться вниз. Ты пытаешься выбраться, но воздушный поток не пускает тебя. Ты кричишь членам экипажа, чтобы они выпрыгивали, и все это время зенитки продолжают поливать огнем твой самолет. А потом ты врезаешься в землю, и все кончается. Вверх взлетает жаркое бензиновое пламя, и твоя душа со скоростью ракеты устремляет на небеса. Все эти картины моментально пролетают в твоем воображении, когда цветная дуга трассера изгибается рядом с самолетом, и ты лихорадочно рвешь ручку, чтобы уклониться в сторону.

Но бедный старый Роббо из звена «В» увернуться не сумел. Когда я в последний раз видел его, самолет шел к земле, подобно пылающей комете. А ведь когда ты лег на боевой курс, его нужно держать, несмотря на любые зенитки.

Наконец мы оказались примерно в миле северо-восточнее нефтехранилища на высоте примерно 6000 футов. Внизу я увидел Питера Уорд-Ханта из 49-й эскадрильи, который держался на высоте 2000 футов. Вокруг него бушевал настоящий ад, но с ним пока все было в порядке. В то же самое время несколько парней кружили на высоте 15 000 футов между редкими разрывами тяжелых снарядов.

Вдруг прямо под гондолой левого мотора я отчетливо увидел баки нефтехранилища. Да, горел только один бак. Остальные в лунном свете напоминали серебристые мячи для гольфа. Затем я положил самолет на левое крыло, и мы вошли в пике. Нос самолета клюнул вниз, и стрелка альтиметра бешено завертелась, помчавшись к нулю, зато указатель скорости взлетел к неслыханным высотам.

В носовой кабине на месте бомбардира сидел Джек, ожидая приказа сбросить бомбы. (В те дни наши самолеты еще не имели системы автоматического сброса, и бомбардир должен был дергать ручку.) Я смотрел, как мячики для гольфа становятся все крупнее и крупнее, постепенно закрывая лобовое стекло кабины. Уотти должен был проследить за тем, чтобы открылись створки бомболюка, а Мак, сидевший у верхнего пулемета, следил за воздухом.

Наконец настал момент.

«Сбросить бомбы!» — крикнул я Джеку.

«Бомбы сброшены».

Немного позднее я спросил:

«Уотти, ты видел что-нибудь?»

«Ничего. Я думаю, они не вышли».

«Они должны»

«Нет, они остались. Я их вижу», — вмешался Джек.

Когда я кончил ругаться в адрес напортачивших электриков, мы начали снова набирать высоту. Имея на борту бомбы, это было не так просто сделать, но у нас не было иного выбора, так как быстро светало. Наши моторы раскалились докрасна, но мы все-таки взобрались на высоту 5000 футов. Но теперь мы не видели нефтяных баков, так как дым пожара полностью закрыл не только их, но и вообще все доки. Пока мы кружили над портом, уворачиваясь от прожекторов и зениток, я заметил, что чуть выше плавно покачиваются несколько аэростатов — довольно неприятное открытие. Внезапно справа от себя я увидел вожделенные баки и сразу спикировал прямо на них. Так как пике получилось практически вертикальным, мы развили феноменальную скорость 320 миль/час. Самолет стал практически неуправляемым, хотя я уперся обеими ногами в приборную панель и тянул ручку на себя, напрягая все силы. Выправить положение удалось лишь с помощью триммеров на хвостовом оперении. На мгновение мы потеряли сознание от ужасной перегрузки.

На сей раз наши бомбы попали в цель, и позади нас что-то начало гореть и взрываться. Так как мы пикировали слишком лихо, то очутились прямо в аду. 2000 футов над центром Гамбурга — не слишком безопасная высота. Снаряды зениток свистели вокруг нас, то и дело раздавалось ужасное «пок-пок-пок». Потом несколько широких прожекторных лучей уперлись прямо в самолет, и мы практически ослепли. Джек говорил: «Доворот вправо, доворот влево», — но я-то знал, что он не видит ничего. Я спикировал прямо на прожектор, открыв огонь из курсового пулемета. Кажется, при этом я дико вопил:

«Получай, ублюдок!»

Прожектор погас, и я с кровожадной радостью подумал, что хорошо было бы при этом еще убить оператора. Я быстро глянул вправо и увидел, что наше правое крыло горит. Это был конец. Лучше всего было бы прямо сейчас выпрыгнуть с парашютами, и я нажал аварийную кнопку «Покинуть самолет». Однако она не сработала. Я еще раз взглянул на крыло и выругался. Это был не огонь, а загнутый кусок металла, который ярко сиял в луче прожектора. Тогда я сказал Джеку:

«Мне кажется, в нас попали. Это смешно».

«Ты будешь смеяться еще больше, когда узнаешь, что мы намотали на крыло пару сотен футов аэростатного троса», — ответил он.

Разумеется, Джек немного преувеличил. Но мы действительно зацепили трос, а странное поведение самолета объяснялось повреждениями от огня зениток.

Наконец мы выбрались, по пути обменялись «парой ласковых» с кораблями ПВО, стоящими на рейде, и благополучно добрались до родных берегов. Было очень приятно увидеть под крылом английские пейзажи. Кто-то уже заговорил о яичнице с беконом через полчасика.

Солнечный Скэмптон был просто чудесным местом. Все были очень рады и старались изо всех сил. Однако командующий базой имел один маленький бзик. Ему страшно не нравились аэродромные огни. Он их просто ненавидел, потому что должен был обезопасить аэродром от вражеских бомбардировок, а огни выдавали его с головой. Поэтому вместо цепочки огней вдоль всей посадочной полосы возвращающиеся бомбардировщики видели только пару тусклых красных фонарей. Поэтому каждая посадка превращалась в серьезное испытание. Но это утро выдалось туманным, и мы не увидели вообще ничего, даже ангаров. Поэтому нам пришлось поворачивать в Абингдон, где мы благополучно сели, проклиная на все лады командующего базой и его приводные огни. Мы были голодны, как волки, особенно потому, что предвкушаемая яичница с беконом упорхнула прочь.

Множество самолетов получило повреждения во время этого налета, несколько человек было ранено, однако операция такого рода была первой для нас, и она завершилась успешно. Большинство самолетов выходило на цель на малой высоте в лучших традициях Королевских ВВС. С другой стороны, один майор отбомбился с высоты 16 000 футов, его бомбы вызвали пожар, который помог нам найти цель. Он был награжден Крестом за летные заслуги.

Так завершился типичный для начала 1940 года налет на германскую территорию. Я так подробно описал его для того, чтобы показать, насколько изменился характер операций позднее. Первые налеты были спланированы совершенно бестолково. Мы могли выбирать маршрут, мы могли бомбить с любой высоты и в любое время. Иногда мы даже могли выбрать, какие бомбы использовать. Мы были закоренелыми индивидуалистами, но, сказать по правде, наши действия были не слишком эффективными. Судя по всему, из общего количества бомб, которые в ту ночь несли самолеты звена «А», в цель попало не более 10 процентов.

Через несколько дней мы снова наведались в то же место, но тучи были слишком низкими. Нижняя граница облачности находилась на высоте всего 500 футов, сбрасывать бомбы с такой высоты было просто небезопасно.

Оскар оказался единственным, кто решился на это, и его стрелок сообщил, что один бак взлетел в воздух выше самолета. Полагаю, что бедный Деннис Филд пытался проделать то же самое, однако он не вернулся. Это был замечательный человек. На следующий день я разговаривал в нашей столовой с его женой Джоан. Она паковала его вещи, чтобы забрать домой. Я помню, что она не сразу нашла его кинокамеру, которая обнаружилась в шкафчике для летного костюма в комнате отдыха звена «В». Джоан была отважной женщиной, но в ту пору все были такими.

Следующие несколько дней мы не летали. Прежде всего, потому что погода была отвратительной, но, кроме того, в этом просто не было необходимости.

Ситуация в Бельгии и Франции продолжала ухудшаться, но в Англии постоянные туманы закрывали аэродромы, поэтому божья воля помешала нам участвовать в боях. Зато фрицы в это время начали проводить налеты на английскую территорию, хотя пока еще небольшими силами. Группа из 12 бомбардировщиков Do-17 пересекла йоркширское побережье возле Уитнерси и атаковала большую авиабазу в Морпете. Это был прекрасный аэродром, напоминающий Скэмптон, но «Дорнье» прекрасно сделали свое дело. Они разбомбили все 4 ангара и уничтожили все крупные здания, включая офицерскую столовую, мастерские и кухню. Уцелела только сержантская столовая — либо немцы промазали, либо у них просто кончились бомбы. Немцы могли быть довольны результатами. Так, наверное, и было. Однако они знали, что наши истребители ведут тяжелые бои на юге Англии, и на следующий день немцы вернулись, чтобы довершить разгром и уничтожить сержантскую столовую. Но теперь наши истребители были начеку. Хотя несчастное здание было повреждено, ни один «Дорнье» не вернулся на базу, чтобы сообщить об этом. Все они были сбиты над морем. Наши траулеры подобрали нескольких немецких летчиков, которые задавали лишь один вопрос:

«Откуда взялись ваши истребители? Мы думали, что они находятся во Франции».

Перерыв в полетах мы старались использовать как можно лучше и уезжали в Линкольн. В этом городе мы нашли паб с некоторыми претензиями на изысканность. В этом логове, прозванном «Снейк Пит»[1], окопались юные девицы, обхаживавшие глупых молодых офицериков. Они буквально вешались на шею, напрашиваясь на угощение. Мы называли их «жрицами любви», но лишь немногие из нас рисковали иметь с ними дело. Мы все отличались хорошим здоровьем и не собирались им рисковать. Один офицер, чьего имени я не буду упоминать, повёл себя немного иначе. Он покинул нашу компанию и пригласил стройную блондинку выпить пивка. Они начали о чем-то мило беседовать, но вскоре мы заметили, что их беседа пошла вкривь и вкось. А потом последовал взрыв.

«Верни мое проклятое пиво!» — закричал он и побежал обратно к нам, держа в руках свою банку и ее полувыпитую кружку. Она тоже вскочила и начала ругаться на весь бар.

«Что-то не так?» — поинтересовался один из нас.

«Она не захотела платить», — заявил юный Ромео, поспешно допивая обе порции пива.

Оскар проворчал:

«Боже, ну ты и болван. Пошли отсюда, Гиббо, поедем к Джорджу, там мы сможем спокойно посидеть пару часиков».

Вечер был очень темным, и луна еще не взошла. Поездка на автомобиле с затемненными фарами была делом нешуточным, как я уже убедился ранее. На сей раз я видел две тонкие белые линии, которые исчезали, как только я моргал. Ситуация весьма тревожная и опасная. В конце концов я содрал маскировочные щитки, и мы с опасной скоростью помчались к Джорджу. Парни, набившиеся на заднее сиденье, горланили песни. Полицейский, скучавший на обочине дороги, был, наверное, страшно изумлен, когда увидел несущийся автомобиль с горящими фарами, пассажиры которого вопили что-то пьяными голосами. Он немедленно позвонил на следующий полицейский пост.

Я все-таки старался аккуратно держаться левой стороны[2], не пересекая осевую линию. Оскар орал мне прямо в ухо: «Быстрее, быстрее!» Внезапно прямо перед капотом посреди дороги возник красный фонарь, медленно покачивающийся из стороны в сторону. Автомобиль уже не успевал ни затормозить, ни повернуть — я понимал это. Я был пьян в стельку — и это я тоже понимал. Я почти ничего не соображал — и это понимали все. В результате я просто нажал на газ. Как мы не угробили слугу закона, до сих пор остается загадкой. Помню только, что фонарь полетел в одну сторону, а ноги мелькнули с другой. После того как мы отъехали довольно далеко, я. погасил фары и съехал на проселок. Парни прекрасно сознавали, что мы натворили, и не проронили ни слова. Мы с трудом отдышались, словно подводная лодка, пробравшаяся в гавань Гамбурга.

Потом мы подождали минут 15. Летчики один за другим отправились прямо по полю к Джорджу. Немного позднее появились еще несколько наших парней, и когда мы тронулись с места, снова поднялся шум. А на следующий вечер я с удовольствием поставил выпивку сельскому полисмену, который рассказал мне, что его едва не задавил насмерть пьяный фермер, возвращавшийся с ярмарки в Линкольне!

Хотя в течение 3 или 4 ночей мы не совершили ни одного вылета, днем мы не бездельничали. Джекки, Дикки Банкер и Билл Твидделд получили собственные экипажи, чтобы заполнить бреши, вызванные потерями. Это означало, что я остался без штурмана. Однако мой стрелок Уотти заявил, что кое-чему научился за последний год, и я решил устроить ему маленький экзамен, совершив вывозной полет на стареньком «Энсоне». Он быстро освоил искусство чтения карты и довольно быстро научился азам пилотирования, поэтому в крайнем случае я мог на него рассчитывать. Всего мы провели в воздухе за два дня около 15 часов, что было совсем не просто, особенно для Уотти, которому перевалило за 30. Он уже упустил лучшее время для учебы.

В последний день нашего вынужденного отдыха я позвонил Еве и попросил ее приехать, чтобы познакомить ее с моими парнями, если этой ночью полетов не будет. Но, как обычно в таких случаях, все пошло наперекосяк. В ночь, когда она приехала, меня отправили «поиграть в жмурки со смертью», и встречать ее пришлось моему другу Иену. Вместе они посмотрели, как я на стареньком самолете поднимаюсь в вечернее небо, и отправились обедать.

Следующие несколько ночей мы мотались между Дюссельдорфом и Джорджем, Маннергеймом и Петвудом, Килем (там мы устроили самый великолепный пожар, какой я когда-либо видел) и Линкольном. Но нельзя жечь свечу с обоих концов, мне это тоже не удалось. К концу месяца я так вымотался, что Вилли Снайт дал мне недельный отпуск. За день до отъезда меня встретил адъютант эскадрильи Харрис и сообщил, что меня наградили Крестом за летные заслуги. Это орден получили также Оскар, Роси, Билл и Дикки. Это была хорошая новость, которую мы, признаться, ждали давно. Все вокруг улыбались. Я сразу позвонил Еве и пригласил ее в «Снейк Пит». Туда должны были заявиться все наши парни. Кошмар!

Вечеринка прошла изумительно. Но следующий день оказался гораздо менее приятным. Около 9 утра мне позвонил Брюс и вкрадчиво сказал:

«Хорошие новости для наших ребят».

«Каких ребят?» — переспросил я, еще до конца не проснувшись.

«Для Оскара и компании. Они получили Кресты за летные заслуги».

Я чуть было не переспросил о себе, но вместо этого решил посмотреть газеты. Да, он оказался прав, награды получили все. Кроме меня.

Я отправился в Брайтон вместе с Евой, крайне огорченный. Прошлой ночью я так здорово наотмечался, и как оказалось — впустую.