"Порт-Артурский гамбит" - читать интересную книгу автора (Коротин Вячеслав Юрьевич)

Глава 4

Клинч
А горемычный "Ниссин" снова стал получать попадание за попаданием, что и неудивительно – три броненосца и броненосный крейсер сосредоточили огонь на нём одном. Русские снаряды не давали как правило эффектных взрывов, но издалека было видно, что как будто кто то высекает искры из его борта. Попадания явно были, к тому же снова в носу японского крейсера заполыхал нешуточный пожар. Замолчали уже обе башни главного калибра. Попытавшийся вернуться в строй флагман адмирала Мису был отправлен в очередной нокдаун и снова стал разворачиваться, чтобы выйти из под огня. Но нельзя сказать, что из сражения он просто выпал. Пушки левого, неповреждённого борта нашли себе цель – "Громобой", который в это время, совместно с "Баяном", обстреливал "Чин Иен". И комендоры "Ниссина" показали, чего они стоят, что рано ещё их списывать в этом бою – русский крейсер просто засыпало снарядами. Но Дабич приказал не отвлекаться от основной цели – броненосца, в который тоже весьма удачно ложились русские залпы. "Старый китаец" горел, уже замолчала его двенадцатидюймовая башня, снарядов которой можно было вполне обоснованно опасаться. Нужно было заканчивать начатое, вывести "Чин Иена" из строя, а ещё лучше утопить вконец. А стрелять по "Ниссину" – только сбивать пристрелку своим броненосцам.
"Пересвет", "Баян", "Паллада", теперь вот "Богатырь"… Павел Петрович Ухтомский вспоминал сколько кораблей носили его флаг за последние несколько месяцев. Без удовольствия вспоминал. Было ощущение, что его, как какую то пешку, постоянно пытаются куда то сбагрить, пристроить, убрать с глаз долой. Он ощущал себя лишним и неудобным для всех. С его то гонором! С уверенностью можно было сказать, что на всей эскадре не найдётся дворянина такого древнего рода. А вот поди же ты! Георгиевский крест за прорыв из Артура, конечно, "согревал душу и сердце", но неприятный осадок всё же был. Ну никак ему не представлялся случай принять самостоятельное важное решение – то Вирен руководит, то Рожественский… Вот и сейчас под его команду отдали совсем несерьёзный отряд. И бой опять идёт без его участия… "Ну вот, опять бой проходит мимо. Война – мимо", – у Стеммана, командир "Богатыря", были похожие мвсли. Он наблюдал как флагманский броненосец пылает и превращается в руины. А он по приказу должен был охранять правый фланг своей боевой линии. Справа действительно "нависали" три "собачки" адмирала Дева, но держались на почтительном расстоянии и в бой не лезли. Неудивительно – кроме крейсеров его "полуотряда" наглецов бы встретило более двух десятков шестидюймовок нестреляющего борта броненосцев. На "Суворове" рухнула вторая труба, было очевидно, что головной корабль русских долго не выдержит. "Флоту – рисковать!" – вспомнил Стемман лозунг покойного адмирала Макарова. Нет, конечно не личный героизм и не трепетная любовь к Родине заставила хладнокровного и рассудительного обычно Александра Фёдоровича, отдать приказ "Палладе" и "Светлане" следующими в струе его крейсера: "Иметь ход шестнадцать узлов", – Очень хотелось выйти из этой войны с наградой. С боевой наградой. Этому предшествовал короткий диалог с Ухтомским: – Александр Фёдорович, вот смотрите: если мы сейчас пристроимся в голове кильватера, то стрелять по нам броненосцы вряд ли станут, а сами мы вполне безнаказанно сможем обстрелять "Микасу". Что скажете? – Павел Петрович, вы читаете мои мысли! – Стемман несказанно удивился решительности адмирала, которого все считали лишённым этого "недостатка", – Прикажете увеличить ход? – Ну конечно! Действуйте! Бронепалубные крейсера стали выдвигаться из тени своих броненосцев. Вот уже ясно виден "Микаса". И последовал приказ начать пристрелку по японскому флагману… Хотя какая там к чёрту пристрелка – весь первый броненосный отряд лупил по кораблю Того без остановки. Помощь оказалась запоздалой. Уже через несколько минут "Микаса" стал отворачивать и покинул своё место во главе кильватера. Ликовавшие в Боевой рубке "Богатыря" могли, конечно, считать, что именно их вмешательство помогло выбить из строя самого Того, но вряд ли даже они всерьёз думали так. А вот возмездие за дерзкий манёвр последовало незамедлительно: японские крейсера шедшие прямо по курсу стали разворачиваться для защиты своего командующего и открыли огонь по флагману Ухтомского, японские крейсера шедшие правее и не вмешивавшиеся в ход сражения до сих пор пошли на сближение и открыли огонь по русскому крейсерскому отряду. А среди этих японских кораблей было три крейсера типа "Такасаго" с восьмидюймовыми пушками – противник очень серьёзный и опасный. Кроме них у японцев было ещё три крейсера послабее, но и из них любой был не менее сильной боевой единицей, чем "Светлана". Разгорался ещё один "бой местного значения". И в этом месте русские были явно слабее своего соперника. Что сразу стало сказываться.
- Ну куда он полез! – Сарнавский с негодованием смотрел на сигнал поднятый на "Богатыре", – Кому мы там сейчас нужны? Крестов захотелось? Так даже деревянных не удостоимся, не то что георгиевских. – Владимир Симонович, но может действительно стоит поддержать наши броненосцы, – попытался возразить старший офицер "Паллады", находившийся пока вместе с командиром на мостике крейсера, – глядишь и окажемся той самой последней соломинкой, которая сломает спину верблюда. – Очень сомневаюсь. Но вот японские крейсера, которые пока спокойно двигаются справа и по носу, наверняка своего флагмана прикрывать ринутся. А сколько их, видите? Гроб нам с крышкой сразу же сколотят. Чёрт! Вот приспичило Ухтомскому подёргать тигра за усы! И результаты, конечно, немедленно воспоследовали и для "Паллады" в том числе. Крейсера у японцев малые, но их было много. К тому же в помощь отряду адмирала Дева немедленно стал выдвигаться и вице-адмирал Уриу со своими четырьмя крейсерами, в результате, положение русских в этом месте сражения стало просто катастрофическим. Японцы к тому же прекрасно знали какой из трёх крейсеров отряда Ухтомского является "слабым звеном" и уделили "Светлане" особое внимание. И небезуспешно. Кроме нескольких, вполне терпимых, стодвадцатимиллиметровых снарядов "Читосе" всадил в крейсер и восьмидюймовый "подарок". "Светлана" немедленно стала зарываться носом, ход значительно упал. Ну и, как говориться: "Не было бы счастья, да несчастье помогло" – ещё один снаряд проделал приличную пробоину в корме и хлынувшая туда вода практически выправила дифферент. Но избиение продолжалось. Ухтомский, глядя на свой отряд, который стали корёжить вражеские снаряды, уже несколько раз пожалел о своём "гусарстве". Нужно было как то выбираться…
Капитана второго ранга Коломейцева Рожественский явно недолюбливал, может сказывался ершистый характер командира "Буйного", может слухи о том, что в юности он был близок к революционерам… Неважно. Не жаловал командующий кавторанга. "Буйный" шел концевым в первом отряде миноносцев, которым командовал Баранов на "Бедовом". Миноносцы в бою пока участия не принимали, да и в обозримом будущем этого не предпологалось – "отношения выясняли" броненосные корабли, нечего "всякой мелочи" путаться под ногами… Японского кильватера практически было не разглядеть, а вот то, что свои получают здорово, было заметно: горели "Князь Суворов", "Александр", "Ретвизан", "Ослябя". Оставалось надеяться, что и японцам достаётся на орехи. Но видно этого не было, можно было только надеяться. Запылал и накренился "Дмитрий Донской", обстрелянный крейсерами Камимуры, на флагмане Рожественского рухнула труба… "Суворов" явно был уже здорово избит и долго не продержится. Подтверждения этих слов долго ждать не пришлось, "Суворов", а за ним и "Александр", у которого к тому времени тоже сбило трубу стали отворачивать в сторону от японского кильватера. – Пора снимать адмирала, вам не кажется? – спросил Коломейцев лейтенанта Вурма, бывшего с ним на мостике. – Но нам такой задачи не ставили, Николай Николаевич, приказа нет, – удивился лейтенант. – Понятное дело, что нет, я и не о нашем миноносце говорю, но кому то ведь такую задачу ставили наверняка. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы предвидеть такую ситуацию. У Баранова наверняка есть какие то инструкции.
У кавторанга Баранова, командира миноносца "Бедовый" и первого отряда миноносцев такие инструкции были. Снимать командующего, в случае чего, должен был именно он. Но в любой момент мог быть отдан приказ на минную атаку противника, нужно было бы руководить отрядом. Поэтому, после некоторых раздумий было решено отправить к броненосцам за Рожественским или за каким то его приказом концевой миноносец отряда, которым как раз и был "Буйный". Приказ был немедленно передан.
- Ваше высокоблагородие! – обратился к Коломейцеву сигнальщик, – с "Бедового" передают: "Подойти к адмиралу, при необходимости принять его и штаб на борт". – Ну, слава Богу, хоть на что то решились! Странно, что Баранов сам не пошёл. Ну чёрт с ними совсем! Лево руль! Увеличить скорость до семнадцати узлов! Курс к "Суворову", – начал сыпать распоряжениями Коломейцев. "Буйный" вышел влево из своей колонны миноносцев и, прибавив ход стал её обгонять. Когда поровнялись с "Бедовым", Коломейцев приказал продублировать сигнал "Иду к флагману, для того, чтобы снять адмирала". – Поднять сигнал "Исполнять", – подтвердил решение Баранов. "Буйный" стал быстро удаляться в сторону "Князя Суворова" и кипящего от падения снарядов участка моря.
- Не было печали – черти накачали! – выругался Коломейцев подходя к флагману. Маневр отряда Ухтомского выманил на голову колонны японские крейсера, которые не преминули "засвидетельствовать своё почтение" уже избитому русскому броненосцу. Когда "Буйный" был уже совсем рядом на "Суворове" с грохотом и жутким скрипом рухнула и вторая труба. Море вокруг регулярно вздыбливалось всплесками от снарядов, одного из которых за глаза хватило бы маленькому истребителю, чтобы надолго выйти из строя, а то и вообще отправиться в гости к Нептуну навеки. Орать в мегафон среди грохота взрывов было бесполезно и на фок-мачте "Буйного" расцвёл флажный сигнал: "Готов принять на борт адмирала". Прошло несколько напряжённых минут во время каждой из которых могло произойти непоправимое для маленького корабля… – Смотрите, вашсыкородь! – крикнул сигнальщик и тут же начал "переводить на человеческий язык" "рукомашество" своего коллеги с "Суворова": "Немедленно передать на "Орёл" и "Полтаву"… Взрыв на корме броненосца снёс сигналющую флажками фигурку как бита сносит городошную палку. С миноносца продолжали напряжённо вглядываться в горящий флагман. Через минуту ещё один сигнальщик продолжил передачу приказа: "… двумя колоннами повернуть влево и отсечь силы противника друг от друга." – Вот чёрт! Ну и что делать будем? – вопросительно посмотрел Коломейцев на своего минного офицера, – Радио? – Радио само собой, но надо и продублировать флагами. А кто на броненосцах на нас смотреть будет? – лейтенант Вурм задумался… – А может на "Изумруд" отсемафорим? Он и повидней нас, и мачты у него… Да и сбегает пусть к главным силам. А? – Вероятно самое разумное решение, благо он рядом. Передавайте. Получив сообщение с "Буйного" барон Ферзен, командир крейсера "Изумруд", немедленно продублировал приказ командующего и с удовлетворением понял, что тот был принят на броненосцах. Сначала "Полтава" стала выполнять "правое плечо вперёд" ложась всем отрядом на курс параллельный крейсерам Камимуры, а через несколько минут и "Орёл", ведущий теперь всю эскадру за собой стал сворачивать влево. Идущий последним в японском кильватере крейсер "Адзума" оказался в весьма незавидной ситуации. Русские броненосцы в количестве (пока!) четырёх стали всем бортом, продольным огнём, бить по нему с кормовых румбов. Что, конечно, не прошло для, как его называли, "самого неброненосного из броненосных крейсеров" японского флота даром. Кормовая башня и так молчала из за десятидюймового снаряда, который хоть и не взорвался, но как кувалда пробив барбет башни разрушил систему подачи снарядов из погребов. Так теперь ещё и прямым попаданием в ствол орудия его оторвало на две трети длины. Ну и многострадальный кормовой мостик крейсера (вернее его остатки) снова как завороженный притягивал попадания. Весь ют крейсера полыхал чадным пламенем и просто не могли стрелять пушки, находившиеся к корме ближе, чем остатки сбитой трубы.
Адмирал Того мрачно взирал на происходящее уже с покорёженного мостика "Микасы". В самом начале боя его начальник штаба уговорил командующего перейти в боевую рубку, чтобы в такой ответственный момент не рисковать управлением флота. Он оказался прав: на первых же минутах боя взрыв на броне носовой двенадцатидюймовой башни вывел из строя всех находящихся на мостике. Потом флагманский броненосец получил ещё столько попаданий, такие повреждения, что вынужден был в конце концов выйти из боевой линии. Впервые за всю войну. Но не это было главное. Потерян "Фудзи", "Микаса" малобоеспособен в ближайшее время. "Ниссин" и "Якумо" хоть и временно, но покинули строй. Да! "Суворов" и "Александр" тоже отвернули, пусть даже горит "Ретвизан", горит "Ослябя", потоплен русский четырёхтрубный броненосный крейсер. Но этого недостаточно! Японского командующего никак не устраивала победа "по очкам", не устраивал размен кораблей линии. У русских на Балтике есть ещё броненосцы, да и не в этом даже дело – после войны нужно будет возрождать флот Империи, а если дело пойдёт так и дальше, то возрождать его будет просто НЕКОМУ. Не столько жаль сейчас было корабли, сколько обученных моряков, которые гибли с ними. Хотя и корабли тоже… Передали о том, что "Сума" и "Акицусима" на краю гибели – если и не утонут, то в сражении на них расчитывать уж точно не приходится. Камимура, демоны его побери, ввязался во второстепенные перестрелки, хотя как воздух его отряд был необходим в главной линии, где, как узнал Того из докладов, практически неповреждёнными остались только "Сикисима", "Асахи" и "Кассуга". А у русских более пяти "нецарапнутых" снарядами броненосцев.
После недолгого и безрезультатного обстрела со стороны японцев, "Пересвет" снова спокойно шёл в строю и стрелял по врагу, не подвергаясь особой опасности. В него не стреляли. Сильно поредевший кильватер противника бил по другим кораблям. А броненосец продолжал посылать снаряд за снарядом то по "Адзуме", то по "Кассуге", в общем по наиболее удобной цели. Старший артиллерист Черкасов просто наслаждался такой возможностью – бить по врагу совершенно безнаказанно. Пока во всяком случае. Офицеры давно уже снова вышли из боевой рубки на мостик и наблюдали за боем. Если в соперничестве главных сил ничто не предвещало серьёзных неприятностей, то по правому борту дела обстояли далеко не столь радужно. Отряды адмиралов Дева и Уриу здорово навалились на крейсера Ухтомского. Горели все три: "Богатырь", "Паллада" и "Светлана". Последний к тому же значительно сел носом и весьма вяло отвечал на обстрел. Было понятно, что он получил серьёзные повреждения. Что и неудивительно – для такого крейсера-яхты, восьмидюймовый снаряд, да ещё удачно попавший – почти катастрофа. Вот видно такой и прилетел… А может и не один. Вероятно адмирал Дева решил поскорее дотоптать горемычный русский крейсер, а заодно окончательно добить пылающий на юге "Дмитрий Донской". Его отряд дружным кильватером пошёл контркурсами с колонной броненосцев второй эскадры, явно полагая, что на тридцати кабельтовых при такой скорости расхождения особой опасности не будет. Несколько шестидюймовых попаданий от пушек правого борта русских броненосцев его крейсера как нибудь переживут… Эссен настороженно наблюдал за манёвром японских крейсеров. – Василий Нилович, прикажите развернуть башни на правый борт, – неожиданно обратился он к Черкасову, – Огонь по "собачкам"! – Да зачем, Николай Оттович? Мы же так хорошо по "Кассуге" пристрелялись! Давайте её добивать, а этим мелким крейсерам и шестидюймовок хватит! – старший артиллерист броненосца походил в этот момент на ребёнка, у которого отбирают любимую игрушку. – Может хватит, а может и нет, – отрезал Эссен, – Переносите огонь главного калибра на правый борт, лейтенант. Они идут "Донского" добивать. Пусть крейсер и не жилец, но там сотни наших моряков. Может от нас зависит погибнут они или нет. Кстати, можете посмотреть на "Победу", там кажется разделяют моё мнение. И действительно – кормовая башна переднего мателота, прекратив огонь, разворачивалась на правый борт. Через минуту в ту же сторону стали разворачиваться и десятидюймовки "Пересвета". Адмирал Дева никак не ожидал, что русские броненосцы отвлекут на него свой главный калибр, но высоченные столбы воды от падения крупных снарядов, встающие рядом с бортами крейсеров быстро убедили его в обратном. Так рисковать было нельзя. Несколько снарядов среднего калибра уже попало в корабли отряда, это было терпимо… Но получить в борт двухсот-трёхсоткиллограмовый подарок с взрывчаткой для малого крейсера грозит фатальными последствиями. Осторожный адмирал дал приказ отворачивать. Поздно дал… – Смотрите! – закричал сигнальщик на "Пересвете", – Есть! Но все находившиеся на мостике и так видели как из борта "Такасаго" вырвался сноп огня с огромным количеством чёрного дыма. Японский флагманский крейсер стал медленно прилегать на правый борт. С сильным креном раненый корабль, а за ним и остальные японцы стали отворачивать с курса. Адмирал Дева получил жёсткое "предупреждение" от русских броненосцев и больше решил не рисковать.
"Мученик Цусимы" – так назвал свою книгу, посвящённую броненосцу "Князь Суворов" один глубоко неуважаемый мною автор. Но, несмотря ни на что, этот эпитет очень точно характеризует судьбу русского флагмана в том страшном бою. В этой Цусиме был свой мученик. "Ниссин". Выбитый из строя одним из первых, крейсер тщетно пытался в строй вернуться. И постоянно попадал под огонь то одного, то другого русского отряда. Флагман адмирала Мису, который и сам уже давно вышел из строя с осколком в животе, регулярно был слабее своих противников – то "Громобой" с "Баяном", то старые русские броненосцы обстреляют, то главные силы русских… А иногда и сразу по два отряда засыпали снарядами японский корабль… Пожары, разбитые пушки, пробоины…
- Дмитрий Густавович, приказ повернуть влево всем отрядом. – Успенский чисто формально проинформировал Фелькерзама о полученном приказе. Адмирал сидел на мостике в кресле, и принимал в сражении чисто номинальное участие. Состояние его здоровья было весьма неважным (только НЕДОЛГАЯ стоянка у берегов Индокитая и отдых в более умеренных широтах Бонина позволили адмиралу дожить до сражения – в реальной истории он умер от инсульта не дойдя до Цусимского пролива). Реально и сейчас с начала боя третьим броненосным отрядом командовал командир "Полтавы", именно он, предварительно спросив мнение адмирала, отдавл приказы следовавшим за ней броненосцам. – Конечно, Иван Петрович, поворачивайте, – слабым голосом отозвался Фелькерзам. На грот-мачту "Полтавы" взлетел флажный сигнал, остальные корабли отрепетовали "Ясно вижу" и все четверо стали последовательно ворочать влево. этот манёвр если и не отсекал крейсера Камимуры окончательно от главных сил японцев, то отсрочивал их соединение весьма надолго. К тому же у отряда снова была общая цель: броненосец "Чин Иен" находился всего в тридцати кабельтовых от броненосцев Фелькерзама и упускать такую возможность русские не стали. Несколько пристрелочных залпов и снова четыре корабля загрохотали всем бортом. Всплески, всплески… Взрыв! В носовой части японца встал огромный водяной столб от попадания явно двенадцатидюймового снаряда и "Чин Иен" стал зарываться носом в волны. – Дистанция растёт, может побережём снаряды? – спросил Успенский адмирала. – Ну что вы! Ещё немного и мы его добьём, надо же нам довести дело до конца, раз уж представилась такая возможность. – Меня, если честно, больше волнуют крейсера Камимуры, с которыми нам наверняка предстоит схватиться в ближайшее время. А этот инвалид теперь всё равно не боец. – Вот когда он из категории "не боец", окончательно перейдет в раздел "не жилец", тогда и прекратим, – по стариковски проворчал адмирал, – все одно больше стрелять не по кому, а это старое корыто мешает "Громобою" добить "Ниссина". Да и за "Донского" отомстить надо бы. Отвоевался наш старик судя по всему. – Ну… Я не против, конечно. Снарядов жалко. Сколько их на такой дистанции даром пропадёт. – Этого добра у нас, Иван Петрович, пока достаточно. Для "доброго" дела экономить не станем, – слабо улыбнулся адмирал, – продолжать огонь по "Чин Иену". Подранков – добивать, так действуют охотники, так будем поступать и мы. Стрельба по броненосцу продолжилась, но недолго. Очень уж быстро разносило корабли на контркурсах, дистанция менялась слишком резко и это сказывалось на точности огня. – Ваше превосходительство! – взмолился наконец Успенский, – Ну давайте перенесём огонь. Ведь цель подостойней появилась – "Ниссин". А этот утюг императрицы Цыси так носом в море зарылся, что в этом бою уже учавствовать точно не будет. А крейсер скоро за Камимуру спрячется, тогда можем и не добить. – Пожалуй вы правы. Давайте весь огонь по "Ниссину", – согласился Фелькерзам. "Чин Иен", освободившись от обстрела и уходя из сражения, всё-таки умудрился одним из последних снарядов попасть на прощание в "Нахимова". Однако на него внимания уже не обращали. Пушки русских броненосцев грохотали по многострадальному флагману вице-адмирала Мису. И небезрезультатно. Был отчётливо виден взрыв крупного снаряда у него на юте, после чего вся корма заполыхала. Были видны и попадания шестидюймовых снарядов, вспыхнули ещё пожары, покосилась вторая труба, но японский крейсер породолжал идти и стрелять. Казалось, что несокрушимая самурайская воля будет держать его на воде и продолжать вести бой несмотря ни на что. Фелькерзам даже покинул своё кресло и подошёл к ограждениям мостика. Пожилой моряк азартно вглядывался избиваемый "Ниссин". – А что, Иван Петрович, чувствуют японцы, что значит по-настоящему с русскими воевать, как думаете? Впервые за всю войну у них преимущества нет – вот вам и результаты. "Русский моряк Фелькерзам", – хмыкнул про себя Успенский, – Хотя… А кто же он, если не русский? Идёт в бой за Россию, рискует жизнью. При чём тут его фамилия или корни? Мало ли таких на эскадре, на флоте, в империи. Эссен, командир "Пересвета" что, швед? Да более русского человека я и не встречал. Фитингоф, командир "Наварина" – немец? Щенснович – поляк? Братья Де Ливроны с "Баяна" и "Осляби" – французы? А Вирен что, не русский? Адмирал Иессен, который наверняка погиб вместе с "Россией" за Россию не русский? И кто более русский: ретвизановский дальномерщик Куйво или какой-нибудь студент Мордвинов, отправивший микадо поздравительную телеграмму в связи с падением Порт-Артура? Главное понятно: не в фамилии дело. У нас всегда проблем хватало настолько, что русским испокон веков числится каждый, кто не считает соседей по стране вторым сортом и готов вместе с ними идти отечество защищать. Не то что в "цивилизованных" европах, где даже на последней забегаловке может висеть объявление в стиле: "Неграм, ирландцам и собакам вход запрещен!" Россия – наша общая Родина, и за неё мы все вместе пойдем бить любого врага! – Так точно, Дмитрий Густавович, с боем в Жёлтом море – никакого сравнения. Продержаться бы в таком ключе ещё пару часов, и всё – нечего нам будет больше Того бояться, только не забыть подранков японских добить. Лишь бы никаких неприятных сюрпризов не приключилось.
Капитан первого ранга Юнг, командир "Орла" сначала сильно занервничал, когда его броненосцу пришлось вести за собой флот. Но ничего – иди себе прежним курсом и стреляй, жди распоряжений от командующего. Броненосцы, заранее имеющие приказ в случае выхода флагмана из строя следовать за головным, послушно легли на курс в кильватере первого в строю броненосца и привычно продолжали бой. В кильватер "Пересвету" пристроился даже "Александр", справившийся с основными повреждениями. Теперь они били с двух бортов: по броненосцам "Сикисима" и "Асахи", а так же по крейсерам "Якумо" и "Ниссин" не успевшим достаточно удалиться с их курса.(В этот момент "Асахи" получил попадание, которое могло, если и не погубить японский броненосец, то вывести его из строя: десятидюймовый снаряд с "Пересвета" вломился сквозь броню в каземат шестидюймовой батареи… И не взорвался! Просто трёхсоткиллограммовая болванка разбила одно орудие и ничего более. Не взорвался сам снаряд, не сдетонировали заряды и снаряды находившиеся в каземате, у корабля не вырвало здоровенный кусок борта и не взорвались погреба боезапаса… Попадание, которое могло уничтожить "Асахи" просто лишило его одной пушки и нескольких человек её прислуги, которых посекло кусками металла, разлетевшимися при пробое брони). По этим же крейсерам работали с двух бортов и "Громобой" с "Баяном", и "Олег" с "Авророй". Японцам приходилось ох как несладко, особенно на "Якумо". В его кормовой части творилось ну очень неприятное для этого броненосного крейсера. Со стороны русских наблюдались многочисленные разрывы снарядов и был заметен сильный дифферент на корму. Было обидно, что этот японец вышел уже из зоны эффективного поражения броненосцев первых двух отрядов, но оставалась надежда на крейсера Энквиста. Им вполне по силам было довести дело до конца.
-Ну вот и с первым боевым приветом, господа! – воскликнул Дмитриев, когда японский "чемодан" взорвался в воде в десятке метров от "Пересвета" и осыпал осколками его палубу, – начинаем общаться взаимно. И как подтверждение его словам ещё один снаряд лопнул на броневом поясе. Пробоины к счастью не получилось, броня выдержала.
Если бы адмирал Того был русским, то при взгляде на "Микасу" ему, наверное, пришла бы на ум поговорка "Краше в гроб кладут". Сказать, что флагманский броненосец был изуродован – ничего не сказать. Можно было только удивляться как он ещё держится на воде. Вид кораблей находящихся поблизости тоже не сильно обнадёживал: "Адзума" до сих пор не мог справиться с пожарами, первая труба была сбита, крейсер сильно осел кормой, из кормовой башни сиротливо торчало только одно орудие, а носовая, как следовало из доклада, была заклиненна. Немногим лучше выглядел "Кассуга" так же имевший дифферент на корму, с готовой рухнуть первой трубой и разбитой кормовой башней. Пожары на нём, правда, уже успели погасить. Было видно, что вдалеке русские продолжают избивать "Якумо" и "Ниссина", и что приходится этим кораблям очень нелегко. Реально боеспособными оставались только совершенно целый "Сикисима" и уже слегка побитый "Асахи", спешащие на юг выполнять приказ командующего. Хотя и на этом курсе второй из упомянутых броненосцев успел наполучать попаданий, о чём свыидетельствовали несколько пожаров ясно наблюдаемых на его борту. Ну и были крейсера Камимуры. Вряд ли они пострадали сильно. Но уже второй час Того тщетно ожидал их соединения с главными силами. В бое при Шантунге адмирал Того был готов отступить и пропустить артурскую эскадру получив значительно меньшие повреждения. Но теперь, несмотря на просто клокочущее в голове желание прекратить это самоубийственное для японского флота сражение, уступать было нельзя – это равносильно проигранной войне. Нужно, необходимо было хотя бы утопить ещё несколько кораблей русских. Утопить, чтобы хотя бы газеты имели повод написать, что сражение разыгралось "вничью". Чтобы от Японии не отвернулись её, так сказать, союзники, чтобы продолжались финансовые вливания в экономику, которую уже скорчило судоргами банкротства, чтобы армия не "перетащила одеяло на себя", аргументируя это небоеспособностью флота… Нужно было продолжать бой… Продолжать, пока оставались хоть какие нибудь шансы нанести русским существенный ущерб. Ну хотя бы дотопить их флагманский броненосец. Продолжать битву было необходимо, но "Микаса" уже совершенно не годился для роли корабля управления. Поэтому командующий приказал подозвать сигналом к борту авизо "Тацута" и, дождавшись отрыва от главных сил русских перешёл с остатками штаба на его борт. Впервые за всю войну Хейхатиро Того руководил боем не с мостика своего бессменного флагмана.
Наверное можно не сомневаться, что души павших в бою за Родину воинов попадают сразу на небеса. Нельзя в этом сомневаться. А вот летят они туда сразу или перед этим задерживаются над полем битвы? Думаю второе, может даже дожидаются её окончания. Что бы увидели они, жертвы этого страшного боя, если бы сейчас оглянулись на полдороги к Вечности? Наверное это можно было бы назвать "Хороводом смерти". Русские корабли были окружены противником со всех сторон: с юга к востоку двигались крейсерские отряды Дева и Уриу с миноносцами, с востока шли в южном направлении два ещё боеспособных броненосца японцев, вероятно собираясь атаковать с трудом приходящий в себя "Суворов". На восток же отходили сильно побитые "Микаса" с "Адзумой" и "Кассугой", на норд пытался оторваться от русских крейсеров "Якумо", а с запада шла на север четвёрка крейсеров Камимуры, под защиту которых пытался уйти "Ниссин", очередной раз оказавшийся между своими и врагами. С зюйд-веста кольцо замыкали крейсера Катаоки. Пытался уйти на юг жестоко раненый "Чин Иен", но на него хищно нацелилась четвёрка русских истребителей. Русские, тремя кильватерными колоннами, упорно рвались на норд-вест, "Орёл" возглавлял отряд из ещё пяти броненосцев, крейсера Ухтомского следовали левее за "Изумрудом", ну и "Полтава" вела за собой "старичков". Южнее "Дмитрий Донской" слегка оправился после жестокого удара и потихоньку набирал ход. Вроде бы русский флот был в кольце, но в направлении прорыва путь "заслонял" только "Якумо", которому самому было впору беспокоиться о своём выживании, если бы главные силы русских рвались к Владивостоку и ни о чём больше не заботились. Но просто прорыв в свой порт не был для Второй Тихоокеанской главной задачей. Необходим был удар по вражескому флоту, нанесение ему максимального ущерба.
И бой продолжался с неослабевающим напряжением с обеих сторон. Крейсера Ухтомского направились к многострадальному "Чин Иену", на его защиту ринулся Катаока, завязалась очередная перестрелка и попадания отмечались с обеих сторон. Старый "китаец", несмотря на то, что стрелял по нему всего лишь "Изумруд", вскоре уныло огрызался уже только из одной шестидюймовой пушки. "Ниссин" подошел наконец ко второму боевому отряду, но этот его "тернистый путь" обошёлся ещё в несколько попаданий. С сильным креном флагман Мису вступал в кильватер "Ивате", пушки его уже молчали, дифферент на корму неумолимо нарастал. "Орёл", "Бородино" и "Ретвизан", которым было уже слишком далеко стрелять по "Якумо" и крейсерам Камимуры, снова перенесли огонь на правый борт. И небезуспешно. Было замечен взрыв на "Микасе" в районе грот-мачты, начался сильный пожар, рвануло с выбросом пара на "Кассуге" и корабль сразу стал отставать от товарищей. Пересветы и "Александр" били по "Асахи" с "Сикисимой" и тоже периодически попадали. "Суворов", к которому вероятно и спешили эти два японских броненосца, тоже, не дожидаясь особого приглашения, открыл по ним огонь. Но и русским доставалось немало. "Аврора", по которой били крейсера Камимуры представлял из себя уже сплошной пожар, продолжала стрелять только баковая шестидюймовая пушка. Меньше, но тоже здорово пострадал "Олег". На "Громобое" от огня всё ещё стреляющего "Якумо" рухнула грот-мачта, крейсер сильнее и сильнее зарывался носом в волны. Хотя японец тоже получил ещё несколько попаданий и стрельба его сначала ослабела, а потом и прекратилась вовсе.
"Наконец то можно дышать морским ветром, а не спёртым воздухом боевой рубки смешанным с дымом пожаров и взрывов вражеских снарядов.", – подумал Роберт Николаевич выйдя на правое крыло мостика "Ретвизана". Левое было разрушено ещё при бое с главными силами японцев и заходить на него мог себе позволить только очень самоуверенный экстремал. "Ретвизан" не обстреливался и можно было позволить себе осмотреть "поле боя" достаточно комфортно и спокойно. События продолжали развиваться и никаких приятных ощущений у Вирена они не вызывали: На восток продолжали отходить три броненосных корабля Того, причём "Кассуга" явно отставал от своих товарищей, наверняка он получил какие то серьёзные повреждения. Крейсера Камимуры уже успели повернуть на юг, прикрыв своими корпусами уже совершенно разгромленный "Ниссин". Катаока заслонил своими кораблями "Чин Иена" и отряд Ухтомского не стал вязнуть в этом бое – отвернул и лёг на курс главных русских сил. "Якумо" уходил на норд-вест и крейсера Энквиста его кажется не доставали. В общем во все стороны расползались японские подранки, которых можно и должно было добить. Но русский флот продолжал идти нордвестовым курсом на двенадцати узлах. – Ну куда же мы! – не выдержал Вирен, – Ну добить! Добить хоть кого нибудь! Передать на адмирал запрос о разрешении атаковать противника на Ост! Ответ последовал немедленно: "Оставаться на курсе". – Да что же такое! – адмирал только ещё не выматерился, – Ну ведь уйдут, починятся и снова… А ведь эти два броненосца могут и "Суворова" добить. Тогда вообще получится, что мы проиграли вчистую по потопленным кораблям. "Сикисима" и "Асахи" действительно уже практически миновали строй русских броненосцев и, если те бы продолжили следовать тем же курсом, могли совершенно безнаказанно добить измученного русского флагмана. Вернее бывшего флагмана, так как Рожественский был уже снят "Буйным" и… – А ведь если вы сейчас прикажете своему отряду атаковать японцев в восточном направлении – станете велик как Нельсон, Роберт Николаевич, – Щенснович как будто угадал мысли своего адмирала. – Под суд меня отдадут и правильно сделают, – скривился Вирен, – в виду корабля командующего позволять себе такую самодеятельность, да ещё и нарушить прямой приказ, это знаете ли… Я бы такого выскочку сам в крепость после боя пристроил, даже если бы он весь японский флот перетопил. Это был бы такой пример, который разрушил бы всю субординацию на флоте. Зачем нужен начальник, если его приказы будут нарушать в бою? К тому же возможно Зиновий и прав. Японцы разбрелись по морю, а мы собраны в кулак. Знать бы в какую сторону этот кулак занесён… – Но ведь упустим уже так здорово повреждённых японцев! Ведь если они линию покинули, то дела у них совсем плохи. Вы помните, чтобы раньше противник из боя выходил? – Думаю, что вы зря горячитесь, Эдуард Николаевич… – Ваше превосходительство! – неожиданно подскочил к адмиралу матрос, – С "Буйного" передали: " Первому и второму отрядам приготовиться повернуть вдруг на восемь румбов и атаковать противника на ост строем фронта" – Спасибо, братец, ступай! Ответить "Ясно вижу". Ну вот видите, и дисциплины нарушать не пришлось, – улыбнулся Вирен Щенсновичу, – Командуйте к повороту! Подняв сигналы о готовности выполнить манёвр и, через несколько минут, получив приказ "Исполнять", русские броненосцы стали поворачивать вправо, на подбитые "Микасу", "Адзумо" и "Кассугу" стала грозно надвигаться фаланга из шести тяжёлых кораблей и, если первые двое ещё сохраняли шансы уйти от преследования, то третий был практически обречён. "Кассуга" почти утратил ход и не мог ни уйти от противника, ни оказать ему хоть сколько-нибудь серьёзное сопротивление. Правда со стройной фалангой фронт русских броненосцев имел мало общего: корабли были достаточно разнотипные, в различной степени повреждены, могли развить разный максимальный ход (а всем хотелось поскорее выйти на дистанцию действительного, сокрушающего огня). В общем линия была неровной, но это сейчас было далеко не главным, главное поскорее дотянуться своими снарядами до подбитых, но не убитых японских броненосных кораблей. На выручку "Кассуге" спешил отряд крейсеров адмирала Дева, уже пришедший в себя после того как получил жестокий отпор пытаясь пройти к повреждённому "Донскому" прямо напротив линии русских броненосцев. Хотя выглядело это странно – пытаться прикрыть своего подбитого товарища лёгкими, небронированными корпусами и огнём достаточно маломощной против броненосных кораблей артиллерии. – Ай да Зиновий! Ай да браво! – услышал восхищённый крик из под мостика Вирен. Глянув вниз он увидел трёх офицеров радостно жестикулировавших и смотревших в сторону кормы. – Лейтенант Развозов, вы не в театре! Прошу выражать свои эмоции более сдержанно. И рекомендую вернуться по местам, которые вам предписаны в бою. – одёрнул адмирал "потерявших бдительность" офицеров. Те поспешили разойтись по указаным адресам. – А ведь Зиновий Петрович действительно молодец, – кивнул в сторону кормы Щенснович, когда Вирен повернулся к нему. – Да вижу я. И аплодирую его хладнокровию, уму и выдержке. А мы задёргались как мальчишки, которым лишь бы поскорей. Рожественский скомандовал поворот только когда "Полтава" вышел на траверз "Пересвета", и теперь в кильватер броненосцу Эссена вступил отряд Фелькерзама. По морю шла этакая "кочерга" из броненосцев. И четвёрка "стариков" являлась её "ручкой". Теперь "собачкам" адмирала Дева при их попытке прикрыть почти обездвиженного "Кассугу" противостоял бы не эпизодический огонь атакующих русских из носовых орудий, а полноценный бортовой залп всего третьего броненосного отряда…
Чтобы жить нужно дышать… Банальная истина известная всем. А для чего? Почему, если в организм перестанет поступать кислород, то человек умрёт в течение нескольких минут? Не хочу обижать читателей, которые могут вдруг подумать, что автор считает их необразованными, просто поясню для тех, кто над этим не задумывался. Для того, чтобы жить, нужно получать энергию, и получаем мы её медленно "сжигая" в организме вещества получаемые с пищей. И именно для этого "горения" необходим кислород. Не будет его и мы не сможем получить ту самую энергию, которая необходима хотя бы для того, чтобы "стучало" сердце. И чем больше энергии расходует организм, тем чаще и глубже нужно нам дышать… Чтобы жил корабль, ему тоже нужна энергия. И стучит в его утробе "сердце-машина" благодаря сжигаемому в топках "пище-углю" и для этого сжигания тоже необходим кислород. И нагнетают его в котельные отделения мощные вентиляторы… Но "вдыхать" воздух мало, нужно ещё и "выдыхать" продукты сгорания. Для этого прдназначены дымовые трубы. А если с ними непорядок…
И вот с "Суворовым" было совсем плохо. Броненосец и пострадал по понятным причинам больше остальных, и не повезло ему здорово. Конечно, по флагману японцы били интенсивней, чем по другим кораблям, но забронирован он был неплохо и защита в жизненно-важных для сохранения боеспособности местах пробита не была. Да, выходили из строя орудийные башни и отдельные орудия, разгорались и тушились пожары, захлёстывала в пробоины и откачивалась вода, но броненосец был бы вполне боеспособен… Но трубы! Дымовые трубы были сбиты. А ведь они не только и не столько для того, чтобы дым не валил прямо на палубу. Трубы это тяга в котлах и каждая пробоина в них снижает мощность судовых машин, уголь горит медленней и сгорает не полностью. А уж если труба сбита… Не бритвой её в таком случае срезали – взрывом сбросило, взрывом, который крушит и сминает железо и та часть трубы, которая проходит через корпус корабля зачастую забита обломками, а наружний её остаток перекорёжен и смят, что опять таки затрудняет отвод продуктов сгорания угля. "Князь Суворов" потерял обе трубы. Ход упал до восьми узлов и никакими чудесами было невозможно его увеличить не снижая скорость до минимума – тогда можно было бы, останавливая машины по очереди, прочистить дымоходы от обломков, выпрямить скомканный металл оснований труб. Но позволить себе этого "суворовцы" не могли, шёл бой и противник не собирался позволять вести ремонтные работы спокойно. Приходилось поддерживать максимально возможную скорость. Те самые восемь узлов. И это при неповреждённых машинах. Кроме того дым действительно валил прямо на палубу и забирался повсюду, разъедая глаза комендорам и мешая стрелять. Вентиляторы снова затягивали его в утробу корабля, в кочегарки, где кочегары и так уже изнемогали от жары и духоты, но им всё равно приходилось вытягивая из себя жилы таскать и таскать уголь, кидать и кидать его в ненасытные топки. Но броненосец всё равно безнадёжно отставал от остальной эскадры. Командующий вместе с большей частью штаба уже перешли на миноносец "Буйный" и кораблю оставалось либо подороже заставить противника заплатить за свою гибель, либо надеяться на чудо. Два японских броненосца неумолимо приближались чтобы поскорее добить раненого гиганта, с ними двигались и присоединившиеся малые крейсера адмирала Уриу. Хоть японцы и получили по пути несколько попаданий с русских броненосцев, но исход схватки был предрешён. Однако "Суворов", снова получавший одно попадание за другим, снова объятый пожарами, решительно отвечал противнику. И небезуспешно. Были заметны как несколько попаданий в "Сикисиму" снарядами среднего калибра, так и взрыв явно двенадцатидюймового снаряда у носовой башни, которая надолго замолчала. Но судьбя "Суворова" была практически решена, он не мог ни сопротивляться достаточно долго столь превосходящим силам японцев, ни уйти от них. Игнациус, командир броненосца. с неизменной сигарой в зубах спокойно ожидал неминуемого финала этой схватки. – Японцы отворачивают! – растерянно-радостным голосом вдруг выкрикнул рулевой. Действительно, "Сикисима", а за ним и остальные корабли японского кильватера стали поворачивать влево, причём переложив руль не возвращали его в исходное положение. В результате, через несколько минут строй японских броненосцев и крейсеров "изобразил" на поверхности океана практически идеальное кольцо. Словно решили хоровод поводить среди боя эти грозные боевые машины. На "Суворове" и других русских кораблях недоумевали наблюдая эту картину. – Вы что нибудь понимаете? – недоумённо посмотрел Игнациус на лейтенанта Саблина. – Думаю что японцы не рискуют идти на сближение, имея нестреляющую носовую башню, – пожал плечами тот. – Непохоже это на самураев. – А чего гадать, Василий Васильевич. Всё равно сейчас не узнаем. А может и вообще никогда. Главное, что сейчас опасность миновала.
Саблин был прав только отчасти: Башня "Сикисимы" действительно временно вышла из строя и идти на сближение с хоть и сильно побитым, но сохранившим большую часть артиллерии русским флагманом не имея возможности адекватно отвечать на его огонь было очень опасно, но вряд ли это остановило бы японцев. На самом деле капитан первого ранга Терагаки получил доклад, что крейсер "Кассуга" получил серьёзные повреждения, теряет ход и ему угрожают приближающиеся русские броненосцы. Нужно было попытаться прикрыть подбитого товарища. Вообще то прийти на помощь "Кассуге" можно было бы быстрее, повернув направо, но в этом случае сбивалася огонь по "Суворову" не только у двух японских броненосцев, но и у следовавших за ними крейсеров адмирала Уриу, поэтому было решено повернуть влево и потеряв несколько минут на циркуляцию, всё-таки всадить несколько дополнительных снарядов в изувеченный русский броненосец. Но может быть как раз эти несколько минут и окажутся роковыми. Положение "Кассуги" было отчаянным…

Броненосный крейсер "Ниссин"
Так же как и их братья, они были рождены для продажи. Их судьба заранее была известна. Не ходить им под флагом родной матери – Италии. Уже четыре крейсера этого проекта ушли в Аргентину, один "попытался" стать испанским, но прожил совсем недолго, а они оба тоже должны были пересечь океан и войти в состав аргентинского флота. Но уже в самом начале двадцатого века тоже бывали договоры об ограничении вооружений… Аргентина заключила таковой и отказалась от почти готовой пары броненосных крейсеров. Фирма "Ансальдо" стала судорожно искать новых покупателей. Корабли уже имевшие имена "Рока" и "Митра" в южноамериканском флоте должны были называться "Морено" и "Ривадавия". Но вышло всё по иному. Трудно даже представить, как бы они назывались в русском флоте, если бы Россия приняла предложение фирмы-строителя и купила их. Россия отказалась. Итальянцы нашли покупателя посговорчивее. "Ниссин" и "Кассуга" вошли в состав японского флота. И был долгий путь с Средиземного моря на Дальний Восток. К началу войны крейсера не успели, но повоевать им уже пришлось, оба участвовали в бою при Шантунге, как японцы называют бой в Жёлтом море. "Кассуга" там остался неповреждённым, а вот больше "Ниссина" пострадал разве что только сам "Микаса". Но времени на ремонт было предостаточно и оба корабля заняли место во главе третьего боевого отряда в новом генеральном сражении. На "Ниссине" поднял свой флаг вице-адмирал Мису. И именно этот флаг притянул к себе огонь третьего отряда русской эскадры. Сначала всё было терпимо – первый крупный снаряд пробил оба борта в носу крейсера навылет и взорвался уже над морем. Никого это не встревожило, скорее наоборот. Бой есть бой и повреждения неизбежны, а ущерб от этого крупного снаряда никак не соотвествовал его калибру. Командир крейсера, капитан первого ранга Такеноути, даже позволил себе пошутить обращаясь к адмиралу, – Русские по прежнему не могут правильно подобрать замедление взрывателей, после более года войны! Вот если бы у этого чемодана он был бы не столь дубовый, то щеголять нам с пробоиной в носовой оконечности. Диаметром в пару метров… Следующее попадание, во вторую трубу, тоже, поморщившись, можно было стерпеть. Хотя тут уже было не до шуток – никак не проявившийся при взгляде со стороны русских удар снаряда среднего калибра привел к потере пары узлов хода. Но следующий двенадцатидюймовый снаряд ударивший в верхний броневой пояс, заставил Мису прошипеть сквозь зубы что-то про "болтунов, в капитанских погонах, длинным глазливым языком притягивающих неприятности". Дело было не только в суеверности адмирала – просто на этот раз избыточное замедление русского снаряда вполне себя оправдало. Болванка в почти четыреста килограммов прошла сквозь броню без особого замедления. Далее снаряд играючи снес шестидюймовое орудие, оказавшееся со своим неудачливым расчетом на его пути. Взрываться ради такой мелочи творение Путиловского завода посчитало ниже своего двенадцатидюймового достоинства, ведь "чем дальше в корпус – тем важнее механизмы". Только в момент пробития основания первой трубы крейсера, замедлитель наконец догорел. Да, по фугасному воздействию русский снаряд был далеко позади японского собрата – почти в два раза меньше взрывчатки. Но разорвавшись ВНУТРИ корабля противника, он вполне смог раздраконить не только сам дымоход, но и прошить осколками паропроводы. И парочку котлов в придачу, чего чего, а дури у нас русских всегда хватало, ломать – не строить.* Отправленный одним ударом в нокдаун крейсер, потерял носовое котельное отделение и теперь стремительно терял скорость. – Ваше превосходительство! – командир крейсера Такеноути встревоженно повернулся к адмиралу, – Мы тормозим отряд, нужно выйти из линии. – Сначала дождёмся доклада о повреждениях, – мрачно процедил Мису. Информация о том, что натворил русский снаряд была получена быстро и не утешала. Требовалось минимум полчаса, чтобы суметь дать приемлемый ход. Корабль покинул линию, подняв сигнал "Вышел для исправления повреждений". Далее последовала та самая череда случайных, но болезненных неудач, которая так и не позволила "Ниссину" хоть сколько-нибудь надолго вернуться в строй. То старые русские броненосцы засыпали его снарядами, то, стоило оторваться от медлительных броненосцев, подключались крейсера отряда Энквиста. И всегда у русских было преимущество в силах именно там, где был несчастный "Ниссин". Он же почти всегда был в одиночестве, так и не сумев вернуться в кильватер главных сил. Классический случай "эффект обртной связи". Для того чтобы пристроиться в кильватерную колонну, поврежденному кораблю надо восстановить скорость и управляемость, для чего ему надо эту колонну покинуть… Но одинокий корабль, тем более поврежденный, лёгкая добыча для отрядов противника. В результате вместо ремонта повреждения Ниссина со временем только росли. Уже силой унесли с мостика в операционную адмирала Мису, с засевшим в животе осколком. Очередным попаданием был убит командир крейсера, и теперь "Ниссином" командовал один из оставшихся в живых капитан-лейтенантов. Артиллерия была выбита почти вся, в пробоиы вливалась и вливалась вода. Избитый корабль уже просто был не в состоянии продолжать участие в сражении, об этом можно было и не мечтать. Еще были шансы дойти до Такесики и крейсер бы тогда остался в строю императорского флота… Но судьба, в виде того же самого отряда Фелькзерама, что отправил его в аут в завязке боя, снова стояла между японским кораблём, и пунктом его назначения… Командовавший "Ниссином" офицер проявил незаурядное мастерство командуя крейсером первый раз в жизни. Он заметил, заметив, что старому медленому "Чин Иену" почти удалось проскочить на контркурсах мимо русских броненосцев. Если это удалось корыту императицы Цыси, на десяти узлах, то все еще выдающий двенадцать узлов крейсер имеет гораздо лучшие шансы. Тем более, что артиллерия русских продолжает долбить "Чин Иена"… Неизвестный капитан-лейтенат направил "Ниссина" в ту же лазейку, в которую четверть часа назад, под обстрелом, просочился "Чин Иен". Другого пути к спасению просто не было… До выхода из зоны действенного огня русских оставлись считанные минуты, "Ниссин" уже почти вырвался из шквала смерти расходясь с броненосцами Фелькерзама левыми бортами. Ещё чуть-чуть и можно будет перевести дух, привести корабль в более-менее "транспортабельное" состояние и попытаться дойти до ближайшего порта, до Такесики. Уже совсем рядом крейсера Камимуры, которые могут в конце концов прикрыть его своими корпусами… И тут горемыка получил последний, сокрушительный удар. Двенадцатидюймовый снаряд с "Полтавы" пронзил палубу юта и ударив в стык бронепалубы с траверсом взорвался. Мощный траверс, прикрывающий цитадель крейсера от снарядов попадающих с кормы выдержал взрыв. Бронепалуба – нет. Последствия были самые печальные для японцев. Крейсер, продолжая отрываться от отряда Фельзерама, погрузился кормой уже почти на четыре метра. Пока старый русский адмирал материл артиллеристов-неумех и идиотов принявших на вооружеение негодные снарды, "Ниссин" накренился и стал жадно хлебать орудийными портами океанскую воду. Было понятно, что это конец. На чудом уцелевшую в этом бою мачту взлетел сигнал "Тенно хейко банзай!", что позволило понять на втором боевом отряде сложившуюся ситуацию. К гибнущему кораблю устремился "Чихайя", чтобы спасти хотя бы людей. Все шлюпки были, разумеется, давно разбиты русскими снарядами и авизо принимал спасающихся моряков прямо из воды. "Ниссин" же кренился всё сильнее, дифферент на корму нарастал. Вот уже из воды показался таран крейсера и тут он неожиданно перевернулся кверху килем. "Банзай!" – кричали спасавшие, спасённые и ещё плавающие в воде японцы, провожая свой погружающийся корабль.
В рубке "Полтавы" занятый сложным маневрированием Фелькзерам был удивлен криком сигнальщика "Ниссин пропал!" – Не туда смотришь, бестолочь, – не слишком обрадовался напоминанию об ушедшей добыче старый охотник, – не до него теперь. Лучше смотри куда Камимура поворачивает, нам надо от него "Суворова" прикрыть. А "Ниссин" просто вышел из зоны видимости. – Никак нет! – упрямо стоял на своем сигнальный квартирмейстер вернувшийся в левого крыла мостика, куда он бегал "глянуть за корму", – "Чиена" видел, авизо мелкое тоже. А "Ниссина" нет! Неужели утонул?
"Кассуга" в завязке боя отделался легко. Вернее вообще не отделался – по нему не стреляли. А вот он успел только в "Ретвизан" засадить пару десятидюймовых снарядов. И это только десятидюймовых. Однако с выходом из строя одного за другим японских кораблей линии дошла очередь и до него. Выбит был флагманский крейсер, взорвался "Фудзи" – нужно же было русским стрелять в кого то вместо них. Один из первых же снарядов разорвался на носовой трубе и она угрожающе накренилась. Восьмидюймовая башня была заклинена попаданием ещё одного крупного, начался пожар в кают-компании, пожар на кормовом мостике. Но всё это было терпимо – нельзя ожидать участвуя в бою, полной безопасности. Стреляешь не только ты, в тебя стреляют тоже. А потом "Кассуге" стало попадать всё сильнее и сильнее, настолько, что её командир, капитан первого ранга Като, попросил присоединиться к отряду выходящему из боя. А приказать поднять такой сигнал для самурая было чем то невообразимым. Пристроившись за "Адзумо" крейсер отходил на восток и было делом получаса привести его снова в боеспособное состояние. Но этого времени команда корабля не получила. Русские броненосцы развернулись в погоню за подранками. И больше всего не повезло именно "Кассуге". Десятидюймовый снаряд пробив как бронированный борт, так и скос броневой палубы, разорвался в первом котельном отделении, перебило паропроводы, взорвался котёл, корабль окутался облаком пара и его ход стал стремительно уменьшаться. С огромным трудом удавалось выжать семь узлов, а это был приговор… "… разорвался в котельном отделении, котельное отделение вышло из строя…" Именно такой доклад получил командир крейсера. И принял к сведению… Громадина весом больше двухсот килограммов, пробив борт и скос бронепалубы вломилась в котельное отделение, разбрасывая на своём пути обломки корабельных конструкций, и эти железки уже начали калечить находившихся внутри людей. Шесть килограммов пироксилина разорвали снаряд на десятки тяжеленных осколков, которые на бешеной скорости разлетелись искать и крушить человеческую плоть и оборудование. Даже не найдя жертву с первого раза они продолжали рикошетить и их энергии ещё хватало, чтобы остаться смертью даже отразившись несколько раз. Из разорванных паропроводов и пробитого котла на японских матросов ринулся раскалённый пар, превращая тех, кто ещё несколько минут назад был "человеком разумным", в орущий сгусток боли. Выживших в первом котельном отделении крейсера "Кассуга" не было. Командир получил доклад, что первое котельное вышло из строя. Но бой продолжался. Русские неумолимо приближались, а "Микаса" с "Адзумой", естественно, не стали ввязываться в самоубийственный бой с шестью подходившими броненосцами Рожественского. Ещё один крупный снаряд снёс вторую трубу, рухнула мачта, ход упал до уже совершенно невообразимых пяти узлов… И вот до русских уже двадцать кабельтовых, пятнадцать. совершенно убийственные десять кабельтовых… И всё время сближения шесть броненосцев продолжали терзать и крушить уже совершенно потерявший ход японский крейсер сосредоточенным и становившимся при сближении всё более действенным огнём. Като приказал уже не доставлять ему доклады о состоянии "Кассуги". Он уже просто стоял на мостике и меланхолически ожидал снаряда, который оборвёт его земной путь… На корабле просто не оставалось живого места, всё горело и взрывалось, очень быстро замолкла вся оставшеяся артиллерия, и только две чудом уцелевшие мелкие пушки носового каземата упрямо продолжали выпускать по "Победе" свои совершенно несерьёзные снаряды. Вырвало сноп огня и дыма из правого кормового каземата – взорвался боезапас. Потом то же самое произошло под кормовой башней. "Кассуга" стал быстро заваливаться на правый борт и перевернулся… "Ниссин" и "Кассуга". Они родились вместе… Почти в одно и то же время, в одном и том же месте. Вместе пришли на Дальний Восток. Воевали всё время рядом. И, по странной иронии судьбы, "умерли" то же в одной точке океана и в один и тот же час…
* Сколько исследователей и писателей уже предавали анафеме "негодные" русские снаряды и взрыватели. Вроде бы они логичны: И взрывчатки российский снаряд содержал меньше японского того же калибра, и сам был легче… Действительно, русские снаряды имели меньшую массу по сравнению с аналогичными снарядами противника, но почему то обычно забывается, что они имели большую начальную скорость. А кинетическая энергия, если помните, зависит не только от массы, от скорости тоже. И по этой самой кинетической энергии русские снаряды превосходили те, которые посылал в них противник. И траектория их полёта была в связи с этим более пологой, а значит и точность огня была выше при прочих равных. Правда всё это верно для небольших дистанций… Так сейчас бой и идёт именно на таких. И не следует особо удивляться повышенной точности и пробивной силе русских снарядов.

Броненосный крейсер "Кассуга"
На самом деле звали его Артурас Вилкас, но может литовское звучание имени резало слух писарю, который заносил юношу в списки новобранцев, а может и по обычным русским невнимательности и раздолбайству появился в списках личного состава флота российского Артур Вилкат. И ничего уже было не поделать: "Что написано пером…". Любви к России у молодого литовца это конечно не прибавило… Да и в армию Артуру вообще очень не хотелось. А уж на флот – тем более. Но сына ковенского часовщика отправили служить именно на море. Не хочется, а куда денешься. И втянулся в службу матрос Вилкат, наводчик левого десятидюймового орудия носовой башни броненосца "Ослябя". Не так уж страшен чёрт, как его малюют… Служба и служба себе. В общем сыт хотя бы, что дома не всегда было гарантированно. Особым рвением по службе Артур, конечно, не отличался, даже наоборот – Российская Империя была для него чуждой. Вспоминались рассказы деда о Великой Литве. Мечталось о её возрождении, но чего уж там… Нереально это было, да и флотский распорядок не оставлял нижним чинам много времени для раздумий. Служилось себе из под палки… Но сегодня… Сегодня напротив был враг. Враг, который хотел тебя убить. И чтобы не дать ему возможности сделать это, следовало убить его первым. На протяжении всего боя Вилкат очень тщательно наводил свою пушку, он казалось просто слился с прицелом в одно целое и составлял с орудием единый организм. Когда началось преследование подбитых японских кораблей в восточном направлении, левая десятидюймовая пушка башни вышла из строя, на ремонт требовалось не так много времени, но случилось это очень некстати, нужно было стрелять! Стрелять как можно чаще… – Есть! Врезали! – восторженно завопил командир башни, мичман Бачманов, – Вилкат! Молодчина!! После боя – расцелую!!! И "Георгий" тебе обеспечен! … Концевой крейсер японцев (это был как раз "Кассуга") окутался паром и резко сбросил ход. В бою как раз случилась заминка со стрельбой главным калибром и было очевидно, что именно снаряд с "Осляби" нашёл свою жертву. Теперь оставалось только добить… А наводчик даже не отрывался от своей оптики, продолжал удерживать противника в прицеле и стрелять. Это уже была его личная война. Только одно пульсировало в мозгу: "Там враг! Его нужно уничтожить!" Наверное именно в эти минуты Россия и стала для Артура Родиной: Он сражался за неё и победил. Пусть это была и маленькая по масштабам сражения победа. Но это была его Победа! И решилось всё в его судьбе не сейчас, сейчас хрустнула первая льдинка в его душе, он впервые стал ощущать себя… Нет, не русским, но солдатом Империи. Это потом уже будет и Знак отличия Военного Ордена, которым он будет заслуженно гордиться, потом он, задумавшись о будущем, останется на сверхсрочную, станет кондуктором, "шкурой" для простых матросов, которых будет "прессовать" до седьмого пота. Всё будет потом. А сейчас он просто попал своим снарядом. Очень удачно попал. И это решило почти всё в его дальнейшей жизни.
Глава 5.
-Нет, не догнать нам "Якумо", Оскар Адольфович, – Добротворский опустил бинокль, – дистанция растёт. "Олег" уже не обстреливался и Энквист с командиром крейсера вышли на мостик, который местами был уже серьёзно покорёжен взрывами. Оба моряка хищно смотрели в сторону хоть и сильно присевшего на корму, но сохранившего ход больше чем у русских, японского крейсера. – Может хоть "Баяна" пошлём за ним? Этот то наверняка нагонит. А там глядишь и ход собъёт. А тут и мы подтянуться сможем. – Нет уж, Леонид Фёдорович. А если "Баяну" ход собьют, подтянется Камимура? Давайте уж лучше себя в порядок приводить и ждать приказов Зиновия Петровича. Прикажите кстати выяснить, что с "Авророй", а то на неё даже смотреть страшно. – Горит, конечно. Здорово горит. Но ход держит и постреливает пока. Да вы лучше на "Жемчуг" посмотрите! Посмотрите, что творит этот авантюрист Левицкий!
"Жемчуг" был первым кораблём в этом сражении, который открыл огонь по противнику. И уничтожив вражеский вспомогательный крейсер, русский "скороход" не собирался отсиживаться в дальнейшем на вторых ролях: То к перестрелке с отрядом Того-младшего присоединялся, то в бой с кораблями Катаоки вступал, но влезать в разборки с броненосными крейсерами, конечно, не стремился. Слишком уж лёгким для этого он был корабликом. Но всё до поры до времени. Здорово погрузившийся кормой "Якумо", у которого практически не действовала артиллерия в сторону кормы, показался командиру "Жемчуга" жертвой вполне по зубам. Нет, он конечно не надеялся утопить бронированного гиганта своими лёгкими снарядами, а вот миной… Почему бы не попытаться? Хотя было вполне реально догнать японский крейсер с кормы, где тот был практически "беззубым", но в этом случае минам пришлось бы на своих двадцати пяти узлах догонять цель, идущую на семнадцати – гарантированный неуспех. Поэтому Левицкий отдал приказ обогнать японца и атаковать его с носовых румбов. Обогнать удалось… – Пал Палыч, а не зря ли мы это затеяли? – тревожно обратился к командиру крейсера старший офицер, лейтенант Вяземский, – Ведь если нас достанут восьмидюймовым снарядом, то можем если и не потонуть, но без хода остаться – запросто. Левицкий, высокий худощавый брюнет, и сам нервничал. Но приказ свой не отменял: – Уйдёт ведь! А ведь ему всего-ничего осталось. Нужно попытаться добить! – Но зачем лезть с носовых румбов? С кормы он практически не стреляет. – Что, изобразить минную атаку заранее зная, что она будет безуспешной? С кормы нашим минам его не догнать – запас хода у них кончится, прежде чем настигнут. Да и просто отшвырнёт их японец своей кильватерной струёй. – Всё-таки, по моему это безрассудство. Мы очень рискуем при ничтожных шансах на успех, – продолжал сомневаться старшой. – А помните заветы адмирала Макарова: "Встретишь слабейшего противника – атакуй! Встретишь равного – атакуй! Встретишь сильнейшего – атакуй!" А наш избит уже достаточно прилично, чтобы можно было считать его заведомо сильнейшим. Рискнём! Но тут заговорили носовые пушки "Якумо". Какое то время юркий лёгкий крейсер оставался непоражаем, но с уменьшением расстояния вероятность попаданий возрастала и произошло то, что и должно было произойти: крупный снаряд разорвался у самого форштевня "Жемчуга" и тот на полном ходу стал заглатывать воду в образовавшуюся пробоину.
- Дьявол! Чёрт побери этого авантюриста Левицкого! – Энквист забыл о своей вечной нордической невозмутимости, – Ну куда его понесло?! – А за крестами, – мрачно отозвался командир "Олега", – вообще то за такие номера нужно списывать с корабля. А всё Вирен… – А при чём здесь Роберт Николаевич? – искренне удивился Энквист. – Да он своим прорывом показал всему флоту как важно иногда принять решение и взять инициативу на себя. Теперь пожалуйста, получите! – Каждый мнит себя Нельсоном и лезет очертя голову во всякие авантюры. Чёрт! Хоть бы крейсер не угробил! – Пожалуй вы правы. Инициатива это хорошо, но надо и порядок соблюдать. А Павел Павлович как будто "личную войну" начал. Действительно, буду настаивать на его наказании, если жив конечно останется. – Ну да. А вот попадёт он сейчас миной в "Якумо" и всё. Попробуйте его наказать. Победителей не судят. А дисциплина совсем "посыпаться" в результате может. Грех говорить, конечно, но мне сейчас даже хочется, чтобы Левицкий не смог потопить японца – небольшая победа может привести к серьёзным поражениям. Когда у форштевня "Жемчуга" взметнулся всплеск, сопровождаемый выбросом пламени и чёрного дыма, на мостике флагманского крейсера, казалось даже вздохнули с облегчением. – Ну и что делать будем. Оскар Адольфович? – Добротворский выжидательно посмотрел на адмирала, – Идём на выручку или всё таки будем соединяться с Ухтомским, который вот-вот подойдёт? – К чёрту! Пусть сам выкарабкивается раз влип в такую историю. Мы не можем из за авантюры одного кавторанга ставить под удар судьбу сражения. Соединяемся с вторым крейсерским отрядом. – Пожалуй вы правы. А кто командовать теперь этим самым объединённым отрядом будет? вы или Ухтомский? – Ну по времени производства в чин преимущество у меня, хотя… – Энквист с сомнением посмотрел на растрёпанные мачты "Олега". Стеньги были сбиты, грот-мачту вообще снесло до половины… – Действительно, управлять сигналами в бою я не смогу, только вести корабли за собой. – Да я смотрю, на "Богатыре" ситуация не лучше. Им тоже здорово влетело. Неприятная ситуация… Непонятная. А решать что-то всё-таки надо…

Бронепалубный крейсер "Жемчуг"
d› Павел Павлович Левицкий не был трусом. Но и героем он тоже не был. Просто честный службист. Теперь же, стоя на мостике "Жемчуга" и периодически инстинктивно нагибая голову при гудении пролетающих мимо снар А начиналось все прекрасно. И когда "Жемчуг" получил сигнал с "Олега" проверить, что за дым на NW и по возможности добить стоящие без хода и явно поврежденные "Суму" и "Акицусиму", а так же подошедший к ним на помощь пароход гражданской наружности – явно вспомогательный крейсер – все выглядело просто и логично: помочь большим крейсерам в перестрелке с отрядом Камимуры "Жемчуг" все равно не мог, а высокая скорость позволяла быстро присоединиться к отряду Энквиста, если что пойдет не так И "Жемчуг" помчался к японским подранкам. Настроение у команды было приподнятое, офицеры на мостике уже мысленно примеряли к тужуркам крестики различного достоинства, как никак за день потопить два, а если повезет и три корабля противника, это подвиг в любом случае. От бакового орудия встречный ветер доносил красочные предположения комендоров о судьбе японских крейсеров. Все было прекрасно, но начались неожиданности. "Сума" и "Акицусима" дали ход и открыли огонь, оказавшийся довольно интенсивным, хотя и не точным. А вспомогательный крейсер, болтавшийся около них, неожиданно направился прямо навстречу "Жемчугу" и немного погодя был опознан как госпитальное судно. И этот плавгоспиталь, пользуясь тем, что по нему не стреляют, пытался постоянно быть между "Сумой" и "Жемчугом", да еще и совершал резкие маневры, похожие на попытку тарана. Левицкому пришлось обходить его по дуге и потерять уйму времени. Затем была какая-то бестолковая перестрелка с "Сумой" и "Акицусимой", причем "Жемчуг" пытался зайти с поврежденного борта, а японские крейсера крутились почти на месте, пытаясь подставить целые борта. Были даже попадания с обоих сторон, на "Суме" разгорался пожар, а "Жемчугу" снарядом разворотило носовую трубу и, осколками, попавшими в котельное отделение, перебило паропровод. Если не считать двух обваренных паром кочегаров – ничего страшного. Ход упал до 16 узлов, но старший механик обещал все исправить за полчаса, но этих тридцати минут у "Жемчуга" не оказалось. Пока "Жемчуг" и "Сума" с "Акицусимой" занимались балетом, броненосный крейсер "Якумо", вышедший зоны огня крейсеров Энквиста, направился прямиком к "Жемчугу". План японского командира защитить свои малые крейсера был понятен и легкому крейсеру-разведчику "Жемчуг", конечно не тягаться с броненосным "Якумо", даже и поврежденным, оставалось уходить, если бы не одно но: скорость "Якумо" была вполне соизмерима со скоростью "Жемчуга". Хорошо хоть "Сума" и "Акицусима" попытались было тоже преследовать, но быстро отстали.

Броненосный крейсер "Якумо"
И теперь по Цусимскому проливу, удаляясь от места боя главных сил, курсом на запад и со скоростью 17 узлов убегал поврежденный "Жемчуг", а его преследовал с такой же скоростью поврежденный "Якумо". Дистанция почти не менялась, кормовые орудия "Жемчуга" вели беглый огонь по "Якумо" в надежде, нет, не пробить броню, стодвадцатимиллиметровым снарядам это не под силу, но хотя бы нанести какой то вред. Прислуга от не стреляющих орудий была отправлена в помощь кочегарам оставшихся в строю двух кочегарок и за "Жемчугом" стелился громадный шлейф черного дыма из труб. Этот дым периодически скрывал из вида "Якумо", но похоже и для "Якумо" "Жемчуг" был плохо виден, иначе сложно объяснить постоянные промахи японца. Но всплески от 8 дюймовых снарядов вблизи борта впечатляли. Левицкому пришла в голову мысль, что точно так же, тридцатью годами ранее, русский вспомогательный крейсер "Веста" убегал от турецкого броненосца. Но тогда русским повезло, пушка, которой командовал лейтенант Рожественский, удачно попала и вынудила турок прекратить погоню. История повторялась, теперь, уже вице -адмирал и генерал-адъютант Рожественский командовал эскадрой, а русский легкий крейсер не мог оторваться от погони сильнейшего противника. И командир русского крейсера стоял на мостике, подбодряя команду, и периодически инстинктивно нагибая голову при гудении пролетающих мимо снарядов. Впрочем, попадание пока было всего одно, в палубу, пожар было начавшийся в каютах, быстро потушили. Броневая палуба спасла механизмы, спрятанные под ней от осколков. Вдруг "Жемчуг" рыскнул и завибрировал всем корпусом, в лицо ударило раскаленным ветром, а вслед за тем окатило душем мартовской воды. Это крупный снаряд попал в нос по ватерлинии, через огромную пробоину быстро затапливались носовые отсеки, правда поперечные переборки как ни странно держали, хотя их в спешке подготовки к походу даже не проверяли на герметичность, но напором воды их выгибало и даже несмотря на усилия трюмного дивизиона подкрепляющего переборки брусьями было понятно, на такой скорости они сдадут за несколько минут. Оставалось два варианта: или снизить скорость, тогда переборки выдержат, но сблизившийся "Якумо" утопит "Жемчуга", или не сбавлять ход и тогда "Жемчуг" утонет без вмешательства японцев. Хотя нет, был и третий вариант – развернуться и надеясь, что за время сближения "Якумо" не успеет утопить "Жемчуг", торпедировать японца, благо на "Жемчуге" были новейшие сорокапятисантиметровые торпеды, только в прошлом году принятые на вооружение. Левицкий понимал, что шансов уйти у его корабля даже в случае успеха нет, японец успеет привести "Жемчуг" за время сближения в состояние близкое к развалинам и его добъют "Сума" с "Акицусимой", да и четыре миноносца идущие за "Якумо" им помогут, но если все равно умирать, то хоть с какой то пользой, и отдал приказание готовить к стрельбе торпедные аппараты. Очередной близкий 8 дюймовый разрыв опять окатил водой. Пожалуй уже пора поворачивать, еще одного попадания "Жемчуг" может не выдержать, но минный офицер все не докладывает о готовности минных аппаратов. Желая поторопить, Павел Павлович склонился над переговорной трубой, как вдруг рядом закричали "Ура!", еще несколько мгновений и уже по всему крейсеру перекатывалось сначала ура, а потом и вовсе непонятные крики радости. "Якумо", и присоединившийся к нему японский вспомогательный крейсер, прекратили стрельбу и поворачивали на юг! На "Якумо" был заметен сильный дифферент на корму. "Неужели это мы его так?": мельком подумал Левицкий. Впрочем, главное было: "Спасены!" Враг отвернул, путь на северо-запад открыт, главное отойти подальше и можно завести пластырь на пробоину, откачать воду и заделать дыру временным деревянным щитом. Радиотелеграф цел, свяжемся с эскадрой и запросим точку рандеву, а если нет, то сами дойдем до Владивостока, угля хватит, а с нашей скоростью – кто нас догонит? Успеть бы починиться, пока опять японцы не появились. И в уголке сознания крутилась мысль о точном повторе боя "Весты".
Василий плотоядно смотрел на горящий "Кассуга". Японский крейсер, практически потерявший способность к сопротивлению, приближался. Казалось, что ещё чуть-чуть и всё будет кончено. А вдруг нет? – Николай Оттович, разрешите спуститься к минным аппратам? – Нет! – холодно ответил Эссен, – Этого мы добьём и артиллерией, а вы и Василий Нилович можете в любой момент мне понадобиться в другом месте, так что прошу вас пока оставаться рядом со мной. – Есть! – (А что ещё может ответить офицер в такой ситуации?) Соймонов продолжал наблюдать за боем и через несколько минут вместе со всей командой броненосца орал "Ура!", глядя на тонущий вражеский крейсер. Но битва продолжалась. С юго-запада подходил японский отряд ведомый "Сикисимой" и "Асахи". Благо к этому времени русские броненосцы успели изобразить из восторженно избивающей "Кассугу" кучи, некоторое подобие кильватера. Казалось, что со стороны японцев это явная авантюра – атаковать шесть броненосцев двумя, не считая поддерживающие их малые крейсера, к тому же устаревшие. Ведь стоило обратить сколько-нибудь серьёзное внимание на такую "мелочь" главному калибру русских броненосцев и трёхтысячетонные крейсера второго ранга в течение нескольких минут "закувыркались" бы кверху килем.

Эскадренный броненосец "Асахи"
А вот поди ж ты! Под огнём "Сикисимы" и "Асахи" идущие головными "Победа" и "Ослябя" запылали с носа до кормы. Оба. "Пересвет" не обстреливался, а вот "Ретвизан", по которому сосредоточили огонь те самые "несерьёзные" лёгкие крейсера японцев, достаточно быстро лишился третьей трубы и выкатился из строя. Да да, три малых корябля выбили из строя бронированного гиганта, мало того, вместе с потерянной трубой, "Ретвизан" потерял и несколько драгоценных узлов скорости. А японские броненосцы уже начали разворот к западным румбам, чтобы, вероятно, соединиться с крейсерами Камимуры и раненый флагман адмирала Вирена находился в опасной близости от их предпологаемого курса. Необходимо было как можно скорее отходить под защиту своих кораблей. И Вирен приказал двигаться на соединение с "Суворовым". Но неприятности для "Ретвизана" далеко ещё не закончились. Ещё один шестидюймовый фугас ударил в боевую рубку. Не пробил конечно, но прорва мелких осколков ринулась в смотровые щели и иссекла находящихся в рубке как заряд картечи выпущенный в упор. Убит был только рулевой, но все остальные получили ранерия различной тяжести. Невредимых внутри рубки не осталось. Вирену располосовало щёку и один осколок застрял в предплечье. Щенснович, рухнув на колени зажимал окровавленный бок. Остальным тоже досталось… Броненосец полностью потерял управление и судьба его висела на волоске… Старший офицер во время боя почти никогда не находится в боевой рубке или на мостике. Что и разумно – "не следует класть все яйца в одну корзину". В случае выхода командира из строя, "старшой" должен его заменить. Поэтому его место в бою "подальше от греха"… Но и "поближе" к нему на самом деле: старший офицер обычно руководит тушением пожаров и борьбой с затоплениями. А значит, зачастую, действует с пожарным дивизионом на открытом пространстве и является поражаемым со значительно большей вероятностью, чем укрытый за бронёй рубки командир. Лейтенант Иван Иванович Скороходов не стал исключением, во время руководства тушением пожара на шканцах очередной взрыв разметал гребой катер и "старшому" вогнало в бедро здоровенную щепку. Насквозь. От боли лейтенант потерял сознание и был доставлен в лазарет с большой потерей крови. Хоть рана теперь, после оказания медицинской помощи и не представляла больше опасности для жизни, но о том, чтобы заменить раненного командира речи идти не могло. В рубку отправился лейтенант Развозов, старший минный офицер. Подошёл он туда одновременно с новым рулевым. – Во хрень-набекрень! – в ужасе отпрянул от входа рулевой Лаптев: палуба рубки была почти полностью залита кровью. – К штурвалу, матрос! – рявкнул над ухом оторопевшего парня лейтенант. Рулевой в один прыжок оказался у штурвала и схватился за ручки. Даже не подскользнулся в крови. Развозов вошёл в боевую рубку осторожнее и, подойдя к смотровой "щели" (ничего себе "щель" – бльше фута) стал оглядывать окружающую действительность. Действительность была сильно неприглядной: японские броненносцы легли на параллельный курс и потихоньку нагоняли "Ретвизана". Было весьма вероятно, что постараются добить, если свои не прикроют. – Курс к "Суворову"! – приказал лейтенант рулевому, – Зовут то тебя как? – Матрос первой статьи Платон Лаптев, вашбродь. – Вот и держи, Платон, на флагманский броненосец, ну то есть на бывший флагманский… Нам без его поддержки кранты будут. – Есть, вашбродь! – Машинное! – склонился Развозов к переговорной трубе. – Есть машинное! – устало отозвался из "недр" броненосца старший механик Вишневский. – Илиодор Петрович! Говорит Развозов. Я пока за командира остался, здесь в рубке всех посекло осколками. Как дела у вас? Сейчас на лаге девять узлов, ещё выдать можешь? – Дела – как сажа бела. Тяги почти никакой, больше чем на то, что имеется не расчитывай, Александр Владимирович. Шесдесят оборотов в минуту, зто максимум, который можно обеспечить. Уже четверо кочегаров сознание потеряли от перегрева и отравления. Из оставшихся многие тоже на последнем издыхании. Людей бы мне… – Хорошо, я распоряжусь, но ещё хоть пару узлов выжми. – Ой не обещаю, я прошу только для того, чтобы хоть этот ход удержать. Что можем – делаем. Положение корабля было если и не отчаянным, то очень серьёзным. "Сикисима" и "Асахи" с малыми крейсерами стремились добить или хотя бы сделать небоеспособным израненный и почти "обезноженный" броненосец. – Ну что, справляешься? – зашёл в боевую рубку старший артиллерист "Ретвизана" Кетлинский, – помощь нужна? – Да мне твоя помощь нужна там, у пушек! – раздражённо отозвался Развозов, – Нам ведь сейчас гроб со свечкой японцы устроят! – Да вряд ли – "Орёл" и "Бородино" идут на выручку, отобьёмся. Да мне и делать уже собственно нечего – оба дальномера разбиты. Я вообще пока приказал прекратить огонь – снарядов не так много осталось. Нащупывать дистанцию пристрелкой мы пока себе позволить не можем. – Ладно, Казимир Филиппович, всё равно иди к пушкам, в любой момент координировать стрельбу может понадобится. Я справляюсь, спасибо. Кетлинский ушёл, но прибыл сигнальный кондуктор, наскоро перевязанный и слегка не в себе после ранения, так что толку от него было немного. Потом появился легко раненый младший штурман. А потом… – Бобавите офтанофу! – Развозов обернулся и узрел нечто напоминающее египетскую мумию из гимназического учебника, только орлы на погонах позволили понять, что в рубку заявился сам адмирал. Вот уж кого не ждали! А Вирен несмотря на протесты врача вырвался из лазарета и, несмотря на боль, лишь слегка приглушённую алкоголем, несмотря на лёгкое головокружение, как только была закончена перевязка, приказал себя отвести в боевую рубку. Даже окровавленный мундир переодевать не стал – вестовой принёс пальто из каюты, каковое и было наброшенно ему на плечи, так как вдеть в рукав перевязанную руку было нереально.
… Когда Вирена привели в судовой лазарет, он увидел жутковатую картину: Стонущие раненые, окровавленные обрывки одежды, оцинкованный таз под хирургическим столом, в котором лежали… В общем смотреть на это не хотелось. Оперировать требовалось многих, но было пока не до этого – раненых наспех перевязывали и спешили к вновь поступившим. А они всё прибывали и прибывали. Два врача деловито из без суеты занимались своим делом: резали, шили, отдавали команды помогающим им санитарам и фельдшеру. Обнаружив, что к ним поступил сам адмирал, они не бросили своих пациентов, которыми занимались в данный момент. Вытереть кровь и обработать раны к Роберту Николаевичу подбежал один из санитаров. – Ну, что с вами, ваше превосходительство? – наконец освободился младший судовой врач, лекарь Рейнвальт. – Оее оауса, – прогудел адмирал, стараясь меньше напрягать рассечённую почти насквозь щёку, – е у уху аго. "Скорее, пойалуйста" лекарь ещё понял, но разобрать "Мне в рубку надо" уже не смог. – Сейчас, сейчас, ваше превосходительство. Сейчас укольчик сделаем… – Рейнвальт обернулся к санитару, – Шприц морфия! – Ео и уау! – "заорал" Вирен и тут же зашипел от боли охватившей левую половину лица. Благо эту его фразу сразу поняли (к тому же он продублировал свой приказ достаточно понятными жестами) и принесли перо и бумагу. Крупными неровными буквами, дрожащей рукой, Роберт Николаевич выводил: "Никакого морфия! Полстакана коньяку, перевяжите и пусть меня отведут в рубку". – Да Господь с вами! – увидев написанное младший врач оторопел, – Я вам решительно это запрещаю! И здесь вообще распоряжаетесь не вы, ваше превосходительство! Адмирал злобно глянул на расхрабрившегося доктора и снова застрочил по бумажному листку: "Немедленно перевяжите и не мешайте. Идёт бой. Выполнять приказ! Всё! Коньяк!". – В чём дело, коллега? – подал голос старший врач броненосца Жоффре. Он уже приготовился оперировать тяжело раненого Щенсновича, но отвлёкся на шум и возню происходившие рядом. – Да вот, господин адмирал рвётся на мостик. – Не может быть и речи! – Я вам покажу "не может быть и речи", костоправы хреновы! – свирепел в душе Вирен, – я вам потом кузькину мать устрою! "Перевязать, не сметь меня задерживать!" – заскрипело снова перо в его руке. Адмирала и так уже перевязывали. Прочитав его последнюю записку Рейнвальт сдался и только спросил: – У вас же осколок в плече, Роберт Николаевич! Как вы с ним? – Фоом! – выдохнул Вирен. – Что? Ах да! Коньяка у нас нет, вот, спирта развели немного. Адмирал с отвращением выпил разведёный, ещё тёплый спирт и решительно поднялся со стула… Напрасно так решительно, слабость от потери крови давала о себе знать. Вирена шатнуло без всякой качки, стоящий рядом матрос едва успел его поддержать задев при этом раненное плечо. Роберт Николаевич стиснув зубы взвыл от боли. Будь он здоров – матрос пренепременно схлопотал бы минимум оплеуху. Причём не со зла – рефлексы бы сработали. Вирен никогда не бил нижних чинов, хотя они бы иногда предпочли бы получить хорошего леща от этого зануды и формалиста, чем простаивать потом в качестве наказания двенадцать часов под винтовкой, например. На этот раз адмирал даже не разозлился на причинившего ему боль – хватило здравого смысла понять, что этот матрос хотел именно помочь и что без его, пусть и неудачной помощи всё могло кончится значительно более неприятно. Кивком головы приказав ему следовать за собой Вирен вышел из лазарета и направился к боевой рубке "Ретвизана"…
- Повреждений пока больше нет, ваше превосходительство, подтягиваемся к "Суворову", – отрапортовал слегка обалдевший Развозов, – Ход девять узлов, больше пока дать не можем. – Машинное рубке! – донеслось из переговорного устройства. – Есть рубка! – тут же отозвался лейтенант. – Удалось слегка добавить оборотов. – Вижу, на лаге девять с половиной узлов, спасибо! А ещё можете? – Ну может ещё на полузла выжмем, но вряд ли. Лучше на это не расчитывать, Александр Владимирович. – Ладно, и на том спасибо, – Развозов не успел ещё закончить разговор с механиком, как поступил доклад от сигнальщиков: "С пересветов запрашивают разрешение прекратить огонь главным калибром". Вирен нахмурился и молча кивнул. Бой шёл уже третий час и шёл практически без перерыва. При таком огневом напряжении не было ничего удивительного, что броненосцы уже значительно подрастратили снаряды, было бы нерационально растрачивать дефицитный главный калибр на такой дистанции, где процент попаданий был крайне невелик. Нужно было приберечь "чемоданы" для какого-нибудь решительного момента, когда они смогут сыграть свою нокаутирующую роль. После того, как с "Ретвизана" было передано "Добро" адмирала, русские облегчённые броненосцы перешли на огонь только средним калибром. Шестидюймовые снаряды теперь вряд ли могли серьёзно повредить противнику, но тем не менее кое каких успехов русские добились: разгорелся пожар на баке "Сикисимы" и замолчала его носовая башня. Временно, но замолчала. Однако далось это русским не даром, сначала очередной раз заполыхало на "Ослябе", а потом… – С "Победы" запрашивают разрешения покинуть строй для заводки пластыря! – поступил очередной доклад в рубку "Ретвизана". Вирен, очередной раз скрипнув зубами, кивнул: "Раз Зацаренный просится покинуть линию в такой момент, значит основания у него для этого очень веские" – Да что же такое! – с отчаянием в голосе выкрикнул тот самый сигнальный кондуктор, – Вдвоём нас шестерых лупят! Какой чертяка им ворожит!? Свирепо посмотрев на поддавшегося эмоциям, адмирал молча показал ему кулак.
Адмирал Уриу проявил, конечно, большое мужество, вступив со своими старенькими и слабенькими крейсерами в кильватер двум оставшимся боеспособными, броненосцам. И достаточно долго Фортуна была на его стороне: его корабли почти безнаказанно били по русским, а на них практически не обращали внимания – были цели посерьёзнее. И именно его отряду удалось совершить чудо – выбить из строя русский броненосец. Не получив при этом практически никаких повреждений. Но чудеса не могут продолжаться бесконечно, когда "Сикисима", а за ним и остальные стали ложиться в развороте на запад, два концевых крейсера стали слишком удобной мишенью, чтобы на них не обратили внимание русские броненосцы. И обратили… Самое пристальное внимание… Сначала рухнула вторая труба на "Акаси", потом запылал "Такачихо"… Однако держать под огнём эти корабли долго не получилось: "Орлу" и "Бородино" пришлось поспешить на прикрытие "Ретвизана", а облегчённые русские броненосцы Рожественский приказал двинуть на северо-запад, чтобы контратаковать подходящие с севера "Микасу" и "Адзуму" уже слегка "зализавшие раны", полученные в дебюте и снова возвращающиеся на "поле боя". Поэтму крейсера Уриу деловито взяли под обстрел "Бородино" и снова небезуспешно. И снова начались пожары на русском броненосце, и снова некогда было сурово покарать зарвавшихся наглецов – приходилось стрелять по более грозным "Сикисиме" и "Асахи", которые били по "Орлу" и уже успели свалить на нём носовую трубу. Но "мелким пакостникам" всё же досталось: Пересветы не стали бить по ним главным калибром, но шестидюймовых снарядов не пожалели и снова последовали попадания в "Акаси" и "Такачихо". Первый из них серьёзно накренился, а на втором занялся пожар в районе боевой рубки. Адмирал Уриу предпочёл не испытывать больше судьбу в перестрелке с таким опасным противником и приказал отвернуть своему отряду на юг. Но русские "в разлуку" и его флагманскому крейсеру всадили шестидюймовый снаряд над ватерлинией. В пробоину тут же начали захлёстывать волны.

Бронепалубный крейсер "Нанива"
А на западе в это время Камимура "танцевал" с Фелькерзамом. Японский отряд крейсеров то пытался прорваться на юг, на соединение со своими броненосцами – русские тут же повторяли манёвр и перекрывали это направление, то следовал поворот на север "все вдруг", чтобы атаковать сильно побитые русские крейсера – Фелькерзам с упорством назойливого ухажёра за капризной красавицей поворачивал туда же. Так повторилось уже несколько раз, причём дистанция между "партнёрами по танцу" постепенно уменьшалась. Когда расстояние между колоннами достигло тридцати пяти кабельтовых, японцы начали пристрелку по противнику и русские стали отвечать через несколько минут. Первые снаряды достались всё-таки русским. Долго броненосцы третьего отряда оставались неповреждёнными, но вот уже рвануло в носу у "Полтавы" и корабль получил лёгкий дифферент, разорвался снаряд на фок-мачте "Сисоя Великого" и она угрожающе накренилась. Но ответные попадания не заставили себя долго ждать: сначала на борту "Токивы" произошёл сильный взрыв, а потом ещё сильнее попало "Асаме" – в районе ватерлинии произошёл сильнейший выброс дыма и пламени, вспыхнул пожар на баке, буквально за пару минут крейсер пострадал настолько сильно, что он здорово накренился на левый борт, прекратил огонь средний калибр и только башенные орудия продолжали стрелять в сторону русских броненосцев. Снова начались пожары на "Идзумо". Только крейсер "Ивате" был пока не царапнут русскими снарядами. У русских тем же мог похвастать броненосец "Наварин", продолжавший исправно бить по врагу из своих устаревших, но достаточно грозных пушек. Но вскоре и "Ивате" получил снаряд в среднюю трубу, так что среди японских кораблей линии не осталось больше ни одного неповреждённого. И вообще положение кораблей Камимуры становилось всё более угрожающим – отряд Фелькерзама, с присоединившемся к нему "Александром Третьим" был существенно мощнее четырёх японских броненосных крейсеров, а отойти западнее, используя превосходство в скорости, японцы тоже не могли себе позволить, так как в этом случае объединение кораблей опять откладывалось и русские имели бы возможность атаковать разрозненные отряды противника. Приходилось терпеть превосходящий огонь и надеяться на удачу и мастерство своих комендоров.
На мостике Полтавы Фелькзерам с каждой минутой все больше мрачнел. После третьего подряд разворота Камимуры все вдруг, командир "Полтавы" с готовностью повернулся к старому адмиралу: – Поворачиваем вдруг на шестнадцать рубмов, поднять предварительный к повороту?* – именно так отряд старых русских бронеосцев отреагировал на прошлые два разворота, прикрывая от огня Камимуры отряд наиболее поврежденных кораблей во главе с "Суворовым". – Вы правда не понимаете что здесь происходит? – неожиданно зло процедил Фелькзерам, – да Камимура нас просто пытается как можно дольше продержать в проливе! Чтобы миноносцам ночью было удобнее нас атаковать в узостях под берегом, а не в открытом море! Вот и дергается туда сюда, как матрос после года в море в потровом борделе… А мы постоянно теряем пристрелку после каждого разворота. Нет. Он ЖДЕТ что мы сейчас опять вслед за ним развернемся… Так что именно этого мы делать не будем. – Но тогда "Суворов" окажется под ударом! – возмутился капитан первого ранга. – Вы вообще кроме как на крейсера Камимуры по сторонам смотрите? – ехидно прозвучал вполне справедлитвый упрек старого адмирала более молодому командиру броненосца, который и правда увлекся дуэлью с японскими крейсерами и перестал следить за окружающей обстановкой, – нам корму сейчас режут и японцы, отряд во главе с "Сикисимой", и наши бородинцы с пересветами. О "Суворове" с кормы позаботится есть кому. А вот "Микаса" с "Адзумой", которые подходят с носовых румбов, выйдут прямо к нашм подранкам, если мы развернемся конечно… Похоже Того тоже ожидает нашего разворота, вот мы его и удивим. А удивить… – Значит победить? – с сомнением в голосе закончил командир "Полтавы" Успенский, – но таким курсом вы сами влезем под "палочку Т" к Того, и он нас с носа расстреляет, а не "Суворова". – Именно поэтому прикажите на дальномере следить за дистанцией до "Микасы". Как только будет пятьдесят кабельтовых – поворот на два румба влево, и пристрелка по нему. Потом репетим дистанцию остальному отряду, и посмотрим как там японцы починили своего флагмана… Вот спорить могу, что на кроссинг они не решатся – "Микасе" наверняка влетело так, что ни одного целого дальномера у них не осталось. Просто так флагман из боя не выходит… Пока же огонь по Камимуре на максимуме скорстрельности, ну сколько может им вести, ведь с этой дистанции наши снаряды обязанны их пояса навылет прошивать! Как бы отзываясь на раздражение старого, больного адмирала ведущего, возможно, свой последний бой снаряды гвардейского "Александра Третьего" настигли наконец "Асаму" всерьез.
* Поворт "все вдруг", когда отряд кораблей поворачивает влево или вправо одновременно, в отличее от поворота "последовательно", во время которого корабли продолжают следовать в кильватер головного. Преимущество поврота ВДРУГ – можно резко повернуть на\от противника для изменения дистанции. Недостаток – следующие за флагманом корабли должны быть оповещены о повороте ЗАРАНЕЕ, предварительным сигналом. Иначе они, не зная поврот выполняется вдруг или последовательно и на сколько румбов, просто смешают строй, и вместо отряда кораблей перед радостным противником будет идеальная мишень в виде "кучи". Последовательный же поворот, простое следование за флагманом, вообще не требует поднятием лидером сигналов. И, естественно, более прост к исполнению.
Но "партнёры по танцу" уже расходились на контркурсах и попаданий больше не последовало ни с одной из сторон. Крейсера Камимуры наконец-то шли на соединение с "Сикисимой" и "Асахи". Вместе эти шесть кораблей представляли уже грозную силу. они теперь были мощнее любого отдельного броненосного отряда русских. Правда и русские отряды соединялись вместе и не собирались разрозненно подставляться под удар. Их главной задачей теперь было вывести из пролива своих "подранков", потерявших значительную часть скорости: "Суворов", "Ретвизан", "Аврору" и "Светлану". До темноты было необходимо выйти из пролива и как можно дальше удалиться в открытое море, где японским миноносцам было бы значительно труднее обнаружить в темноте эскадру, чем в относительно узком проливе. Но для начала нужно было прикрыться от более насущной опасности, от двух малоповреждённых броненосцев японцев. А удавалось это не очень… Вернее не очень удачно складывались события для прикрывающих кораблей. Сначала сбило трубу на "Орле", потом вышла из линии "Победа". "Заслонка" из русских броненосцев неумолимо таяла, а к японцам присоединялся отряд Камимуры, что увеличивало их силы более чем в два раза. К тому же на русских броненосцах практически одновременно стали замолкать башни главного калибра… – Николай Оттович! – старший артиллерист броненосца зашёл в боевую рубку в крайне возбуждённом состоянии, – Десятидюймовых снарядов осталось по десять-двенадцать на ствол. Я приказал пока прекратить огонь главным калибром. – Всё верно, Василий Нилович, на такой дистанции их расходовать будет неразумно. Прибережём пока… А что, в носовой тоже из одного ствола почти весь боекомплект ушёл? – Да нет, там чуть больше запас. Но ведь там и загружалось не на два ствола… – Ладно, бейте пока шестидюймовыми. Кстати, я смотрю, что на "Ослябе" тоже башни молчат. Наверное та же история… А японцы палят из своих башен не переставая. Обидно. – Так у них в бою перерывы были. А мы ведь с первых минут не переставая стреляли – всегда какая-то цель была. – Да уж… Благо нас почти не обстреливали. Но сейчас, кажется, эта лафа кончится. Мы станем самой близкой целью для врага. "Пересвет", замыкая уходящую на север колонну русских броненосцев действительно был ближе всех к противнику и японцы не преминули сосредоточить свой огонь именно на нём. Пара залпов нащупала дистанцию, а потом начались попадания. Ударило в корму, начались пожары на верхней палубе. Аполлон Аполлонович Дмитриев руководил пожарной партией весьма успешно. После первых взрывов растекающееся по броненосцу пламя в течение нескольких минут забивалось из шлангов и ничего особенно опасного не допускалось. Выбыло из строя несколько матросов, поражённых осколками, но пока остальные держались молодцами. На то и бой, чтобы не без жертв, ведь шёл уже третий час сражения, а на "Пересвете" только-только пролилась первая кровь. Снова ударило возле средней трубы и там стало разгораться по серьёзному. Вместе с расчётами, волокущими два пожарных рукава, Дмитриев бросился туда. На этот раз огонь, получив достаточно "пропитания" в виде разбитых шлюпок и катеров, долго не хотел сдаваться. К тому же поблизости рвануло ещё раз и пожар усилился. Здорово мешали обломки всё ещё продолжавшие сыпаться сверху, с повреждённых труб и мачт. Ещё пятерых унесли. Кого в лазарет, а кого и… Совсем. При взрыве тринитрофенола даже не всё вещество успевает сдетонировать, не говоря уже о том, что при взрывном его разложении образуются сажа и угарный газ, которые могут гореть. Раскалённое "горючее" выбрасывает взрывом в стороны и оно, прийдя в контакт с кислородом воздуха, вспыхивает мгновенно. Уже миновали осколки очередного разрыва, когда старшего офицера "Пересвета" настигло "вторичное" пламя. Казалось, что весь воздух вокруг вспыхнул. Огонь ударил в лицо, мгновенно обгорели ресницы и брови, занялась одежда. Кожу лица в первые секунды стало просто печь, но боль постоянно усиливалась и не особо её ослабила струя воды, которой обдали из пожарного рукава, превратившегося в факел офицера матросы пожарного расчёта. Лицо "горело" всё сильнее, глаза невозможно было раскрыть. Дмитриев упал на колени, руки инстинктивно тянулись прикрыть поражённое место, но первое же прикосновение отозвалось адской болью. Два матроса подхватили старшего офицера и повели в лазарет. Когда Александровский, старший врач "Пересвета", увидел старшего офицера, то узнал его только по полуобгорелым погонам – всё лицо уже было покрыто волдырями ожогов. – Шприц морфия! – немедленно скомандовал он санитару. А когда разрезав одежду, увидел грудь и руки Дмитриева, то взглянув на своего младшего врача, скорбно помотал головой. – Ещё шприц!. – Неужели там наверху так всё плохо, братцы? – обратился он к матросам. – Да нет, ваше благородие. Жарковато конечно, но терпимо. Другим кораблям и сильнее достаётся. А старшого неудачно выбросом огня задело. А как он? – Идите, братцы, идите. Некогда нам, – смущённо выпроводил нижних чинов доктор.
В рубку "Пересвета" запыхавшись от бега и задыхаясь от дыма заскочил матрос Ильин: – Ваше высокоблагородие! – обратился он к Эссену, – там старшого обожгло сильно, в лазарет отвели. – О господи! – перекрестился командир броненосца, – Как он? – Дохтур нам не сказал, но смотреть страшно. – Что с пожарами? – Потушили, господин капитан первого ранга! – Да оставь ты сейчас титулование! Понятно. Ступай! – Николай Оттович повернулся к Соймонову бывшему рядом, – Василий Михайлович, я вас пока попрошу возглавить пожарную партию на палубе. – Конечно, Николай Оттович! Иду! – козырнув Василий выскочил вслед за матросом. Броненосец уже не обстреливался, пожары успели потушить, но, несмотря на морской ветер, весьма чувствительно воняло горелой краской и несгоревшей при взрыве шимозой. Да и серой тоже – многие японские снаряды были снаряжены не сверхновой взрывчаткой, а старым добрым чёрным порохом. Осмотрев состояние пожарных стволов и найдя их вполне удовлетворительным, Василий наблюдал за затихающим на этом участке боем. Через несколько минут подошли ревизор Денисов, выбравшийся из недр корабля, где он тоже со своей партией матросов боролся с пожарами и мичман Витгефт. – Ух, хоршо! Завидую я тем, кто тушит пожары на свежем ветерке! – Денисов потянулся с казалось бы видимым удовольствием хрустнув суставами, – А у нас ад сплошной, не столько от огня проблемы, сколько от дыма. – Ну вы зато бронёй прикрыты, а здесь, в "благодати", Аполлон Аполлонович обгорел так, что вряд ли выживет. Я пока за него. Ох ты! – мичман здорово расстроился. К старшему офицеру с огромным уважением относился весь экипаж, – Так серьёзно? – Да не знаю я. Но матрос рассказывал, что лицо и шея у него – сплошной волдырь. Да и док наш, как я слышал, ему два шприца морфия закатал. Наверное были на то основания. – Да уж… – А мой каземат разбило, – как то виновато глянул на товарищей мичман Витгефт, сын погибшего в бою у Шантунга адмирала, – Вернее не каземат, а пушку. Чёрт! Ну ладно бы в броняжку – в самый ствол угодили… Так что поступаю в ваше распоряжение, старшой. – Иди ты, Вася… Сам знаешь куда. Старшого нашёл. Вали к Ниловичу, он тебя пристроит. В рубке он. – Смотрите! – вдруг вытянул руку Денисов, – "Ретвизан" разворачивается! Флагман Вирена действительно начал поворот и на стеньге его фок-мачты полоскался на ветру флажный сигнал.
- Ваше благородие, господин лейтенант! – к офицерам подскочил матрос Никонов. – Ну что тебе? – повернулся к нему Соймонов. – Да ведь там какое дело, – замялся посыльный, – кормовая башня вертится плохо, говорят, что с динамой какие то неполадки, срочно вас просют! – Вот чёрт! Не вовремя то как! – Василий расстроенно глянул на Денисова, – Надо мне идти, давай за меня пока тут. – А ты, – обернулся он к матросу, – давай быстро к командиру и доложи, что я ушёл разбираться с динамо-машиной и вместо меня остался ревизор. Понял? Да! И боцмана найди, передай, что я ему приказал в распоряжение господина мичмана прибыть. Запомнишь? – Не извольте беспокоиться, вашбродь, – выпучив глаза на офицера отрапортавал Никонов, – всё в лучшем виде передам! – Ну давай, бегом!
Письмо Василию Соймонову
Здравствуй милый мой и родной Васенька! Это письмо будет ждать тебя во Владивостоке, куда ты непременно придёшь на своём корабле. Обязательно! Я ежедневно молю Господа нашего, чтобы он сохранил тебя среди волн и огня. Мы узнали из газет, что битва ваша уже началась. Господи! Как страшно представлять, что сейчас творится в Корейском проливе. (Ну не сейчас конечно – для вас бой уже закончился, но мы то ведь пока ничего не знаем). Отец говорит, что сражение будет страшным, что японцам теперь отступать некуда и они это делать не привыкли. Значит будут сражаться до конца… Я понимаю, что советовать тебе не геройствовать слишком сильно уже позно… Ты или читаешь это письмо или… Нет! Обязательно читаешь! Ты не мог погибнуть, потому что я люблю тебя! Люблю и жду! И ты обязательно вернёшься ко мне! И немедленно, как только придёшь во Владивосток, пришли мне телеграмму, что ты жив! Очень жду! Очень люблю! Твоя Ольга.
"Ослябя", как и оба однотипных с ним броненосца, был, мягко говоря, малоудачным кораблём. Проектировщики хотели создать мощный океанский рейдер, который, в случае чего, мог бы участвовать и в эскадренном сражении. Как обычно в таких случаях, да ещё и при стремлении сэкономить на постройке, неважненько получилось всё: и дальность плавания не такая уж большая, и вооружение ослабленное, и бронирование неполное. То есть рейдер средненький, дорогой, а эскадренный броненосец слабый. Но когда речь идёт о сражении – в боевую линию ставится всё, что только этому соответствует хотя бы на бумаге. Да и три броненосца типа "Пересвет" – весьма грозная сила. Особенно если их использовать грамотно. А если бы в этот день ещё и погодка бы была посвежей, они бы вообще "королями сражения" стать могли бы: очень удачно для серьёзной волны у русских "недоброненосцев" была расположена носовая десятидюймовая башня. Она могла бы стрелять, когда японские низкобортные корабли вынуждены были бы молчать своим главным калибром из за захлёстывающих их башни волн. Но погода была обычной: небольшое волнение, средний ветерок…
В завязке боя "Ослябя" шёл в кильватере флагмана отряда. Вторым. Перепало ему не так уж много, но очень уж неудачно: восьмидюймовые снаряды японцев поразили его в небронированную носовую оконечность и соответствующие отсеки стали заполняться водой. Всё было терпимо, небольшие пожары достаточно успешно гасились расчётами, которыми руководил старший офицер броненосца, кавторанг Похвистнев, но вот дифферент на нос из за этих чёртовых пробоин сильно беспокоил. Правда, через некоторое время, сами японцы "помогли" с ним справиться, сделав очередным попаданием здоровенную пробоину ещё и в корме. В общем не так всё и страшно было для корабля. Сражение продолжалось и "Ослябя" принимал в нём самое активное участие. Почти не замолкали его орудия, всё время в зоне досягаемости была какая то достойная его пушек цель.
Капитан первого ранга Бэр, командир броненосца, не пользовался особой любовью ни команды, ни господ офицеров. Дотошный и мелочный, с параноидальной требовательностью к чистоте на корабле, он мог своими придирками довести до нервного срыва любого, даже самого старательного боцмана или офицера. Но, надо отдать ему должное, свой корабль он не только содержал в образцовом порядке, но и в плане боевой подготовки сделал одним из лучших на эскадре. Только артурские корабли и, иногда, гвардейский "Александр Третий", "перестреливали" "Ослябю" на артиллерийских учениях. И карьеристом Владимир Иосифович не был: почти перед самым выходом эскадры с Балтики ему предложили оставить броненосец и перейти на другую должность, сулившую адмиральские орлы на погоны в самом ближайшем будущем. Отказался. Повёл свой корабль в поход и бой. И в этом бою теперь вёл себя более чем достойно и хладнокровно. Уже закончилась "рубка" с главными силами Того, уже "стреножен" и потоплен "Кассуга", отогнаны крейсера Уриу, идёт бой с парой упорных и удачливых броненосцев японцев, которые уже умудрились вдвоём "ополовинить" противостоящую им и, ранее втрое превосходящую по количеству вымпелов, линию русских броненосных кораблей. Но ведь не может это продолжаться бесконечно! Должно повезти и русским!… Может продолжаться, чёрт побери! И продолжалось! В боевую рубку ввалился корабельный инженер Змачинский. Кожа на лбу у него была рассечена, кровь заливала лицо. – Владимир Иосифович! Нужно выйти из боя. – Вы что? В этот момент? Нас уже трое в линии, если покинем её и мы, то японцы точно добьют "Бородино" и "Пересвета". К ним же крейсера Камимуры присоединяются. Необходимо держаться! Что случилось то? Вроде серьёзных попаданий в последнее время не было. – Несерьёзных хватает. Переборки в носу сдают одна за другой, корму тоже затапливает. Крена пока особого нет, но ещё пара крупных снарядов в борт и мы продемонстрируем оверкиль в течении минуты. Нужна передышка. Владимир Иосифович! Необходимо покинуть строй. Необходимо! Дайте мне полчаса и мы вернёмся. Я даже не прошу возможности завести пластыри – можно обойтись. Но откачать воду и подкрепить переборки необходимо. Решайтесь! Мысли галопом понеслись в мозгу Бэра: "Выйти из кильватера? Сейчас?" Да, он давно заметил, что броненосец очень долго и "неохотно" выходит из кренов при поворотах, но неужели всё так критично? Может в этот момент, в этой раскалённой минуте дрожит и вибрирует судьба всей войны… Остаться и приказать открыть огонь главным калибром, расходуя последние снаряды в надежде нанести противнику какие то решающие повреждения? Пусть погибнуть – Бэр этого не боялся. И о людях на корабле не беспокоился. Но вот броненосец… Вель победили почти! А если погибнет "Ослябя", то потери в бою почти сравняются… И с командующим связаться времени нет. Нужно немедленно решать всё самому… Нет! Покидать строй нельзя! – Остаёмся. Открыть огонь главным калибром! Да поможет нам Бог! Попаданий в "Ослябю" не было, резких поворотов корабль тоже не делал, так что пока всё было относительно безопасно. Через пару минут после приказа ожили его десятидюймовые башни и их снаряды ложились на удивление удачно. Башни били попеременно и всё ближе к борту "Сикисимы" придвигались всплески от падений крупных снарядов… Чудеса на войне случаются… Наверное на войне чаще, чем где либо. После третьего залпа оба десятидюймовых снаряда кормовой башни нашли свою цель…

Эскадренный броненосец "Сикисима"
- Смотрите! Головной японец! – заорал штурман, вытянув руку в сторону вражеского корабля. Под носовой башней "Сикисимы" действительно выплеснуло огнём и огромный броненосец врага неудержимо повалило в сторону, противоположную от русских кораблей, "Асахи", решив, что это манёвр, переложил руль следом за передним мателотом. Бой временно прекратился. – Есть! Врезали! Благодарю тебя, Господи! – прошептал Бэр, с трудом сдерживая переполнявшую его радость, – Господа! Если я вдруг не доживу до конца боя, то передайте моему преемнику, чтобы командир башни был представлен к "Георгию" и весь её расчёт к крестам. Ну а теперь мы вполне можем покинуть линию и заняться своим броненосцем. Два румба влево! Корабль стал медленно выкатываться из кильватера.
Глава 6.
Крейсерские отряды Энквиста, Ухтомского и два оставшихся броненосных крейсера "Громобой" и "Баян" наконец объединились. "Аврора" и "Светлана", избитые до невозможности и бывшие уже неспособными поддерживать эскадренный ход, отделились от своих товарищей и потащились к "Князю Суворову", начав формировать "группу инвалидов" эскадры. Команды остальных крейсеров провожали этих двух "дев", принявших на себя огромную долю вражеского огня дружными криками "Урааа!", показывая как ценят вклад покалеченных кораблей в это сражение. Выйдя в голову отряда, контр-адмирал Ухтомский как бы принял на себя командование всеми крейсерами. Возражений не последовало, да и последовать не могло – даже если бы Энквист сошёл с ума и захотел бы начать разбираться в старшинстве во время боя, возможности он такой не имел – все стеньги на "Олеге" были сбиты. А Павел Петрович Ухтомский действовал вполне разумно: Для начала он приказал самому малоповреждённому "Баяну" возглавить крейсерский кильватер и вести отряд за собой на север. И тут произошёл очередной курьёз: Русские были уже практически удовлетворены результатами боя, японцы пожалуй тоже поняли, что в этот раз проиграли. И те, и другие были не прочь разойтись. Русским нужно было на север, но там, как на грех вертелись "Микаса", "Адзума", "Тацута" и четыре крейсера вице-адмирала Дева…

Броненосный крейсер "Адзума"
Соблазн "откусить" концевого "Адзуму" был для русских слишком велик… Ну в самом деле: прямо по курсу в пределах досягаемости орудий маячит корабль противника. Здорово побитый корабль, не зря ведь он линию покинул. Как не попытаться добить подранка? И японцы поняли это, дружно развернувшись под огнём они на максимальной для "Адзумы" и "Микасы" скорости стали уходить на север, а отряд Девы бросился прикрывать их отход и ввязался в перестрелку с крейсерами Ухтомского. Попадания последовали с обеих сторон, но более тяжёлые снаряды русских выпускаемые из большего количества стволов наносили противнику урон существенно более тяжёлый: "Кассаги" и "Такасаго" от полученных пробоин как по команде дружно присели на корму и пылая стали увеличивать ход. "Читосе" и "Нийтака" в этой перестрелке не пострадали, но тоже потянулись за своими собратьями стремясь оторваться от преследователей и спрятаться от их огня за корпусами броненосных кораблей… Перед адмиралом Того встала дилемма как перед витязем на распутье: Налево пойдёшь – опасно приблизятся броненосцы Фелькерзама и вполне могут удачным тяжёлым снарядом "стреножить" "Адзуму", а потом навалятся вместе с крейсерами и тут уже или бросай подбитый крейсер, или погибай вместе с ним. Направо пойдёшь – русские крейсера вцепятся в концевого и будут терзать его сколько захотят, пока опять же не собьют ход и не навалятся всей кучей. Прямо убегать будешь – у русских крейсеров всё-таки незначительное, но преимущество в скорости. Повторяется сюжет "номер два"… Того сразу отмёл вариант "налево", как самый опасный и бесперспективный – следовало отрываться от броненосцев противника в первую очередь. – Два румба вправо! – отдал он приказ и через несколько минут колонна стала склоняться на восток. "В конце-концов с нами крейсера адмирала Дева, а уж с ними вместе мы как нибудь от этих храбрых наглецов отобьёмся…", – думал японский командующий. Сводный отряд Ухтомского-Энквиста послушно склонился к востоку. Русские крейсера упорно продолжали преследование противника и не прекращали огня. "Баян" с "Богатырём" били по "Микасе", а остальные старались зацепить "Адзуму". "Микаса" был русским крейсерам конечно "не по зубам", но нужно было мешать ему стрелять, ни в коем случае нельзя было допускать, чтобы комендоры японского флагмана вели огонь в полигонных условиях, им должны были мешать всплески от падений снарядов, попадания (которых пока не было, но ведь только пока!), и вообще сама мысль о том, что в тебя стреляют должна мешать противнику наводить своё орудие так, как он умеет в идеале. В общем, пока перестрелка шла безрезультатно для обеих сторон, но русские потихоньку приближались, и вскоре эффективность огня должна была возрасти. Что было бы не в пользу японских кораблей. Если, конечно, это произошло бы в ближайшее время…
Капитан первого ранга Фудзии, командир "Адзумо", "невозмутимо нервничал". То есть он конечно очень беспокоился на счёт дальнейшего развития событий, но, как положено самураю, вида не подавал. Хотя вполне возможно было и уйти без потерь и даже без попаданий, но можно было и не уйти вообще – достаточно и одного удачно выпущенного снаряда. Стоит потерять пару узлов и навлятся не только крейсера русских, но и их броненосцы, а это верная гибель. Благо, что пока попаданий не было… – Смотрите! Что они делают!? – юный мичман Окунамия вытянул руку в направлении концевого крейсера русской колонны. Из за кормы "Паллады" на большом ходу выскочил один истребитель… другой… третий… Курсом на "Адзуму". – О боги! – выдохнул Фудзии, – Неужели они рискнут атаковать минами наши корабли? Днём? Не может быть! Не могут русские обезуметь до такой степени. С тридцати кабельтовых… – Разрешите перенести огонь на миноносцы? – слегка нервничая спросил командира мичман. Фудзии холодно посмотрел на подчинённого: – Это явный блеф. Именно этого они и добиваются, чтобы мы перестали обстреливать крейсера. Поэтому приказываю за истребителями следить, но пока не обстреливать. К тому же… Смотрите! – командир крейсера показал рукой на корабли адмирала Дева, они резко сбрасывали ход, давая возможность повреждённым "Микаса" и "Адзума" обогнать себя и прикрыть их от атакующих миноносцев. А четыре бронепалубных крейсера представляли из себя вполне надёжный "забор" для защиты даже от десятка миноносцев, не говоря уже о четырёх, которые шли в атаку. Естественно, что в сложившейся ситуации продолжать сближение с противником для русских истребителей было самоубийством и они дружно "притормозили", уменьшив скорость до четырнадцати узлов. Сыграть на нервах у японцев в этот раз не получилось. Но…
- Поднять сигнал "Иметь ход тринадцать узлов"! – Фелькерзам отдал приказ не отрываясь от бинокля. – Ваше превосходительство, вряд ли все корабли отряда смогут поддерживать такой ход. – Успенский недоумённо смотрел на адмирала. – Да не нужны нам сейчас все! – раздражённо оглянулся на командира броненосца командующий отрядом, – посмотрите что происходит: "собачки" сбросили ход и если мы сейчас резко сблизимся с ними, то можем подбить одну-другую. А там навалимся и доломаем… Это шанс! Поднимайте приказ и приготовьтесь начать пристрелку шестидюймовками. Флажный сигнал взлетел на мачту "Полтавы" и через несколько минут она вместе с "Сисоем Великим" и "Навариным" стала потихоньку отрываться от более медленных "Нахимова" и "Александра". – Уйдут они от нас, Дмитрий Густавович, – с сомнением в голосе заговорил Успенский глядя на слегка приблизившиеся, но реально непоражаемые крейсера Дева, – Играючи уйдут. Не достать нам их всерьёз с такой дистанции. – Правильно, Иван Петрович, уйдут, – весело глянул на собеседника адмирал, – вот тогда-то наши миноносцы смогут атаковать их концевого. Так что выбор у японцев будет нелёгким: либо под наши тяжёлые пушки с их лёгкими корабликами, либо мину в борт. А может и то и другое… – Ой не разделяю я вашего оптимизма… Вы думаете, что мы с тринадцатью узлами гарантировано догоним даже их повреждённые корабли? – Совсем не уверен. Пока. Но ведь они под обстрелом наших крейсеров. Вполне могут и ход кому то сбить. Хоть на время. Вот тогда мы себе локти искусаем, что вовремя не подобрались поближе…
А русские крейсера всё увереннее нащупывали дистанцию до японцев. Вот уже "Баян" угодил восьмидюймовым снарядом в барбет носовой башни "Микасы", и она замолчала, вот снова стали разгораться пожары на "Адзуме". даже "Изумруд" умудрился залепить снаряд в маленькую "Тацуту" на дистанции более тридцати кабельтов. Адмирал Того не стал искушать судьбу и поднял сигнал отряду "Повернуть влево всем вдруг". Изувеченые корабли стали выходить из под огня и прикрыть их попытались крейсера отряда вице-адмирала Дева. По своим тактико-техническим данным, крейсера типа "Такасаго" были весьма грозными кораблями – одни восьмидюймовые пушки на лёгких крейсерах чего стоят! Да и скорость была у них более чем приличная. но за всё надо платить. За своё мощное вооружение и высокую скорость хода "собачки" расплачивались "хрупкостью" корпуса и очень небольшой живучестью. Они не могли выдержать даже трети той огневой нагрузки, которую достаточно успешно держали их русские визави. Русские уже были достаточно потрёпаны в этом бою, но их значительное водоизмещение и более рациональная защита позволили им поглотить огромное количество вражеских снарядов и остаться при этом в строю. Попадания следовали одно за другим в оба крейсерских отряда и, зачастую, русским тоже доставалось здорово. После попадания восьмидюймового снаряда "Богатырь" запылал от второй трубы до кормы, замолчала вся его артиллерия расположенная в этом районе корабля. Но японцам приходилось похуже. Грохнул взрыв у боевой рубки "Нийтаки", на "Такасаго" удачным попаданием выбило почти все стодвадцатимиллиметровые пушки правого борта, "Кассаги" и "Читосе" горели… Но огонь никто не прекращал – отряду Дева нужно было прикрыть отход израненных "больших братьев" и несмотря на то, что концевого "Такасаго" уже взяли под обстрел подбирающиеся броненосцы Фелькерзама, японцы не собирались отворачивать с боевого курса. Во всяком случае в ближайшее время. Вдруг, после нескольких попаданий, "Адзума" и "Тацута" практически одновременно отвернули влево, через минуту этот манёвр повторил и "Микаса" – корабли выходили из боя с русскими крейсерами, благо они уже достаточно оторвались от броненосцев третьего русского отряда, чтобы не опасаться попасть под их огонь. Четыре лёгких крейсера вице-адмирала Дева оставались одни против пяти больших крейсеров русских. Им предстояло прикрыть отход отряда командующего вчетвером… Нет! Уже втроём! – "Такасаго" получил очередной удар и тоже выкатился их строя в западном направлении. Увидев такое развитие событий адмирал Того скрипнув зубами приказал вернуться в боевую линию своим кораблям. "Тацута" и "Микаса" снова заняли свои места в строю, чтобы хотя бы часть снарядов оттянуть на себя. "Адзума" вернуться был пока (уже?) не в состоянии. Самый "неброненосный из броненосных крейсеров" японского флота получил слишком много, чтобы продолжать бой. Он продолжал отходить на Норд-Вест и, заметив это, четыре миноносца отряда кавторанга Баранова стали снова набирать узлы и подкрадываться к повреждённому крейсеру. Находящийся рядом "Такасаго" с выбитыми орудиями был неважной защитой. Скорее даже не защитой, а ещё одной потенциальной жертвой атаки. Правда были ещё четыре истребителя отряда капитана второго ранга Хиросе, они вполне могли отразить атаку русских миноносцев, но… На северо-востоке из за строя русских крейсеров, на большой скорости, выскочил ещё один отряд миноносцев, сопровождаемый крейсером "Изумруд". И они вполне могут атаковать "Микасу" с носовых румбов, если его не прикрыть. Хиросе хладнокровно ждал приказа куда выдвигать свои корабли… Но тут снова последовало несколько попаданий в "Микасу" и на броненосце рухнула ещё и фок-мачта. (грот-мачта была сбита раньше). Бывший флагман Того, разукрасившись пожарами, снова покидал боевую линию отворачивая на запад. За ним пошёл и "Тацута", не рискуя оставаться под огнём русских крейсеров и вполне резонно опасаясь атаки миноносцев находившихся уже к северо-востоку. Зато "Такасаго", справившись с повреждениями, в строй возвращался. Продолжалась всё та же чехарда, к тому же горящий "Читосе", в свою очередь, покидал своё место, отворачивая на северо-запад, в сторону от русских.
Крейсера продолжали изрыгать друг в друга огонь и сталь. Попадало приблизительно поровну и той и другой стороне: сильно сел на корму "Такасаго", у него же на баке взметнулся султан взрыва и разгорелся пожар, после чего замолчала носовая восьмидюймовка, горели "Микаса" и "Кассаги", "Читосе" всё никак не мог вернуться в боевую линию, огонь бушевал на "Богатыре" и "Громобое", на "Олеге" упала третья труба, досталось и "Баяну"…

Эскадренный миноносец "Бедовый"
А отряд русских эсминцев ведомый "Бравым", не встречая пока сопротивления, нахально выходил на носовые румбы японского кильватера. Хиросе пришлось направить своего "Сирануи" вместе с остальными тремя истребителями на перехват. Сорвать атаку русских было несложно тем более потому, что с северо-востока подходил ещё один отряд японских контрминоносцев из шести кораблей. Правда с русскими был весьма грозный для любого миноносца "Изумруд", но он очень отстал от своих скоростных подопечных. За атаку с севера японцам можно было не переживать. А на юго-западе дела обстояли хуже: первый отряд русских миноносцев ускорился и устремился в сторону искалеченного "Адзума". Теперь, если бы Баранов атаковал бы повреждённый броненосный крейсер, тому приходилось расчитывать только на свои силы. Прикрыть и поддержать его было некому. Командиры миноносцев, Баранов на "Бедовом", Иванов на "Бодром", Шамов на "Блестящем" и Рихтер на "Быстром", не видя друг друга азартно "присели" на мостиках своих кораблей как жокеи в сёдлах: "Ну ещё чуть чуть, ещё десять-пятнадцать минут и можно будет пускать мины! Только бы проскочить! Только бы успеть! Только бы попасть! А там пусть хоть утопят к чёртовой матери!". И то же самое думали все находящиеся на палубах эсминцев, от командиров кораблей до последнего матроса. Но на "Адзуме", оказывается не всё так плохо было с артиллерией. Достаточно много пушек осталось в строю. Вдоль борта цепочка за цепочкой стали пробегать огоньки выстрелов. Да и "Читосе" был выбит из линии очень некстати – ещё издали он поддержал своими орудиями атакуемый броненосный крейсер. Русские миноносцы шли уже по "лесу" из водяных всплесков. Ну и конечно, вскоре последовали попадания. Взрыв в средней части "Бедового" практически "обезножил" головной русский истребитель, он окутался паром из перебитых магистралей и выкатился из строя теряя скорость. Атака становилась безнадёжной, тем более, что "Адзума" торопливо подтянулся к своим крейсерам и для его защиты были готовы пушки их нестреляющего борта. Отряд с "Бравым" во главе тоже попал в незавидное положение: об атаке японской колонны уже не могло быть и речи – она была надёжно прикрыта миноносцами Хиросе, а с северо-востока открыли огонь ещё шесть контрминоносцев. Завязалась перестрелка, последовали попадания с обеих сторон, но русские не могли уже даже вернуться к своим крейсерам – при потере времени на разворот, они подпустили бы противника на совершенно убийственную дистанцию. Приходилось отрываться и уходить на север… И уже очень смутно представлялось когда удастся объединиться с русской эскадрой. Но именно подходившие на помощь своим японские миноносцы "спасли" русских отрезая им путь на север – пришлось разворачиваться, разворачиваться под огнём, но под огнём сравнимого по силам противника. И хоть "Микаса" и "Тацута" тоже подключились к обстрелу, но и русских поддержал приблизившийся "Изумруд". Попадания, в основном, были из малокалиберных "пукалок" калибром сорок семь миллиметров у русских и пятьдесят семь у японцев, но и эти гранаты в немалом количестве попадая в небольшие кораблики наносили повреждения надстройкам, косили осколками людей, вызывали пожары… Покрылись комками разрывов "Кагеро", "Югири", "Сирануи". А вот в "Муракумо" лихой комендор с "Громкого" засадил уже трёхдюймовый снаряд из бакового орудия. Да к тому же прямо в заряженный минный аппарат. Грянул взрыв ужасающей силы и "Муракумо", окутавшись паром, полностью прекратил движение. Но и русским досталось не меньше. Попало всем, но если "Безупречный" отделался только "стандартным набором" попаданий мелкашек, то на "Громком" и "Грозном" замолчали и носовые орудия калибром в семдесят пять миллиметров, а "Бравый"… "Бравый" шёл головным и при развороте на обратный курс он шёл прямо на поредевшую колонну японских крейсеров и сблизился уже почти на десять кабельтовых с идущей впереди "Тацутой". Та, поддержанная крейсером "Такасаго", немедленно сосредоточила на дерзком огонь всех своих пушек… Неизвестно кому повезло – авизо или крейсеру, но стодвадцатимиллиметровый снаряд взорвался в носовой части миноносца, последовало ещё несколько попаданий мелкими снарядами и "Бравый" отчаянно паря вышел из строя ковыляя на десяти узлах… Русским истребителям грозила серьёзная опасность: японские корабли развили по ним ураганный огонь, а шести и особенно двенадцатидюймовые снаряды с "Микасы" даже не при попадании, а при близком разрыве в воде, могли легко вывести из строя миноносец, который потом было бы несложно добить. И барон Фрезен, выручая миноносцы, направил на японцев своего "Изумруда". Крейсер тоже конечно "игрушечный", но почти в десять раз более крупный, чем хрупкие миноносцы. Но и мишенью он был более крупной, а японцы прекрасно осознавали опасность атаки такого корабля и "Изумруд" сразу стал для них приоритетной целью. Весь огонь обрушился на него и попадания немедленно последовали. В носовой части русского крейсера раздался мощный взрыв и он с сильным дифферентом, теряя скорость, стал отворачивать вправо… Потом на его палубе раздалось ещё несколько взрывов, усилился крен на левый борт, но он уже выходил из зоны обстрела, дав русским миноносцам небольшую передышку в самый напряжённый и опасный момент, дав шанс уцелеть, ценой повреждений крейсера. Но только шанс… Но дал…
Отряду Баранова на тот момет пришлось ещё хуже. "Бедовый", выйдя из строя, не дал сигнала о прекращении атаки – Баранова больше волновали в этот момент повреждения его собственного корабля. И три оставшихся миноносца дисциплинированно продолжали некоторое время атаку ставшую уже совершенно самоубийственной: "Адзуму", кроме "Читосе" прикрывал уже и "Кассаги", тоже покинувший строй… Три миноносца с пятнадцати кабельтовых шли в атаку на три крейсера. Днём. Более надёжного способа самоубийства для маленьких кораблей придумать сложно. Прошло несколько фатальных минут, прежде чем Иванов, командир ставшего головным "Бодрого" сообразил, что ведёт отряд на верную и бесполезную гибель, приказал отворачивать. Но было поздно. Во всяком случае для его миноносца. Шквал снарядов накрыл развернувшийся уже истребитель, несколько взрывов и "Бодрый", окутавшись облаком белого пара, остановился… "Бодрый" был обречён… Японцам просто оставалось задержаться, и расчехвостить дерзкий кораблик из пушек трёх крейсеров как… Ну в общем угробить окончательно. Но для этого нужно было бы задержаться. А вот нельзя было… С юга медленно, но верно накатывали "Полтава", "Сисой Великий" и "Наварин"… Нет, добить русский истребитель, при очень большом желании, было вполне реально. Но это потребовало бы времени. Времени, которого бы хватило русским броненосцам приблизиться и "ударить". Ударить так, что лучшие японские "скороходы" могли бы быть покалечены…
- Пётр Васильевич! – к командиру "Бодрого" Иванову подбежал мичман Погожев, – перебит главный паропровод, мы совершенно без хода! – Есть шанс исправить в ближайшее время? – Мех говорит, что нужно минимум полчаса. – Ну вы сами видите, что у нас их нету, – махнул рукой в сторону японских крейсеров командир, – Сейчас наши узкоглазые друзья с толком, с чувством, с расстановкой разнесут "Бодрого" в щепки. – Но надо же что-то делать, Пётр Васильевич! – Да? А что мы сейчас можем предпринять? Вот мы с вами, что? Лично ремонтировать паропровод? Открыть огонь из нашей пушки по японцам? Только стоять и ждать, когда нас начнут топить. Не суетитесь, Дмитрий Михайлович. Закурим что ли напоследок… Но не всё было так однозначно. У "Бодрого" появился шанс. Дело в том, что севернее японские истребители заступили дорогу русскому второму отряду и заставили его отвернуть. Отвернуть на юг, прямо на свои крейсера и "Микасу". А это было уже опасно для самих японцев. Русские эсминцы сблизились на очень небольшое расстояние с ними, ещё немного и можно будет пускать мины. Дистанция, конечно, предельная, но чем морской чёрт не шутит – могут и попасть. "Микаса", "Тацута", "Такасаго" и "Нийтака" немедленно перенесли весь огонь на трёх "нахалов" и дружно отвернули налево. Теперь они удалялись на запад строем фронта, непрерывно грохоча из всех стреляющих в сторону кормы пушек. А пушки не только "грохотали". Они ещё и попадали. Снарядами. Очень немаленькими для миноносцев. Да ещё и с пятнадцати-десяти кабельтовых. "Безупречный" получил сильнее всех: сначала стодвадцатимиллиметровый снаряд, взорвавшийся на его правой скуле, сделал там здоровенную пробоину, а потом ещё несколько попаданий буквально растерзали трубы и паропроводы. На девяти узлах корабль Матусевича отвернул влево прикрываемый корпусами "Громкого" и "Грозного", которые тоже получили несколько попаданий, но хода не потеряли. И своим маневром эти три русских миноносца почти спасли "Бодрого" – теперь стрелять по нему мог только "Нийтака", но и у этого корабля времени на прицельный обстрел было не слишком много – с юга неумолимо приближались броненосцы Фелькерзама и "Полтава" уже начал пристрелку… – А может и поживём ещё! – мичман весело посмотрел на командира, – Может и прикроют броненосцы, сейчас макакам не до нас станет. – Сглазите, мичман, – Иванов мрачно смотрел на проходящих на расстоянии чуть больше мили японцев, – готовиться надо к худшему. – Отворачивают, Пётр Васильевич! Смотрите! Японцы действительно не стали испытывать судьбу, дожидаясь пока русские броненосцы приблизятся на дистанцию уверенного огня и, когда опасность минной атаки миновала, снова взяли курс на север. Вокруг концевого "Нийтаки" вставали всплески пристрелочных выстрелов, но попаданий пока не отмечалось. – Да? А не рано ли вы обрадовались? Гляньте ка туда, – Иванов протянул руку в сторону другого крейсерского отряда японцев, – Не по нашу ли душу? "Касаги" и "Читосе" разворачивались на юго-запад, за ними следовали три японских миноносца. При таком курсе через несколько минут эти корабли выходили на убийственную для "Бодрого" дистанцию. Правда и сами они рисковали страшно, если "Полтава" и "Сисой Великий" обратят на них сколько-нибудь серьёзное внимание. Оказалось – именно "по их душу". Такая лакомая мишень, каким являлся "Бодрый", не могла не представлять интереса для японцев. И две "собачки", не слишком связанные боем на северо-востоке, решили доканать лишившийся хода миноносец. Словно крупнокалиберный пулемёт начал работать по русскому истребителю и результаты сказались немедленно: несколько попаданий стодвадцатимиллиметровыми снарядами в течение нескольких минут превратили его в очередную жертву этого боя. "Бодрый" стал быстро погружаться кормой и вскоре исчез с поверхности моря. Как ни странно, даже в этом смерче огня и стали уцелела одна шлюпка, с которой стали собирать плавающих в воде матросов (ни одного офицера с миноносца среди спасённых не было). Впрочем этот эпизод не прошёл безнаказанным и для японцев: "Полтава", прикрывая "Бодрого", несмотря на весьма приличную дистанцию, умудрилась двенадцатидюймовым снарядом сбить трубу на "Читосе". Крейсер сразу потерял несколько узлов хода и его можно было смело вычёркивать из числа лучших ходоков японского флота. И это японцам ещё несказанно повезло: ещё один двенадцатидюймовый пробил борт у носовой оконечности, но не взорвался. Сработай в нём нормально взрыватель и у "Читосе" так разворотило бы борт, что вряд ли он добрался бы не только до своего порта, но и вообще до берега.
"Баяну" в начале сражения везло. Из всех русских крейсеров он стал получать сколько нибудь серьёзные повреждения последним. Да и к этому моменту, несмотря на то, что уже получил три только двенадцатидюймовых снаряда, не говоря уже о более мелких, потерял одну из труб, держался он молодцом и сохранил шестнадцатиузловый ход. Последний час боя он намертво "прилип" к "Микасе". Израненный гигант огрызался как мог, но практически выбитая средняя артиллерия и многократно выходивший из строя главный калибр не могли пока примерно наказать дерзкого. Ну и кроме того везло. Пока. После того как японцы выполнили маневр уклонения от атаки русских миноносцев, контакт был потерян, но когда "Микаса" вновь взял курс на север, "Баян", вместе с "Богатырём" упрямо продолжили преследование. Они, пользуясь преимуществом в скорости, постепенно приводили бывшего флагмана японского флота на левую раковину и снова начали пристрелку. Справа, всего в пяти кабельтовых, на свою беду, беспомощно раскачивался на волнах подбитый "Муракумо". Он был немедленно взят под обстрел атриллерией правого борта "Баяна", по нему же отстрелялся приближающийся с другой стороны "Изумруд". Даже чудо не могло спасти в такой ситуации японский истребитель. Взрывы пробежали по всей длине его корпуса и он стал быстро погружаться кормой. Мина, которую он выпустил отчаянно пытаясь отомстить за свою гибель, в русские крейсера не попала… Несколько десятков японских моряков оказались в холодной воде весеннего Японского моря. Практически без надежды на спасение – вокруг кипел бой и ни свои, ни противник сейчас не стали бы отвлекаться на спасательные работы. С "Баяна" правда сбросили тонущим несколько коек, но это ничего всерьёз не меняло. За те несколько часов, которые понадобятся вспомогательным судам, чтобы подойти к месту гибели миноносца, морская вода выкачает тепло жизнь из большинства… – Как думаете, Николай Люцианович, – обернулся командир "Баяна" к своему минному офицеру, – продолжим бить по "Микасе" или попробуем нагнать "Адзуму"? – "Адзума" соблазнительней конечно, – отозвался лейтенант Подгурский, – но "Микаса" то по нам стрелять не перестанет, а с такой дистанции получить "чемоданом"… Утопить наверное не утопят, но выбить из строя и лишить хода – запросто. – Я тоже думаю, что "Микаса" сейчас важнее и реальнее, – подал голос штурман, – к тому же там впереди армада миноносцев, а ну как они на нас развернуться при поддержке и "Микасы", и "Адзумы". А вот броненосцу мы сбить ход вполне можем, если повезёт. И тогда его "дожуют" "Полтава" с компанией. – Да я и сам так думаю, Клавдий Валентинович, – кивнул Иванов, – Но могу и ошибаться, хотел узнать ваше мнение. А вы, Николай, спускайтесь-ка на всякий случай к минным аппаратам. Пока дистанция великовата, но кто его знает как обернётся… Подгурский молча козырнул и вышел. – Ой, Фёдор Николаевич, опасно это, – поёжился Шевелёв, – до "Микасы" около десяти кабельтовых. Для его двенадцатидюймовок это практически прямая наводка, сквозь дырку ствола целиться можно. Просто удивительно, что Того ещё не наказал нас за нахальство. – Ничего, – попытался отшутиться Иванов, – Бог не выдаст, Того не съе… Не успел он закончить свою шутку, как японский главный калибр нашёл таки свою цель. Везти бесконечно не может. Двенадцатидюймовый снаряд с "Микасы" ударил в основание второй трубы, взорвался и "Баян" окутавшись паром немедленно "захромал". К тому же "Адзума" давно и безрезультатно нащупывавший дистанцию до русского крейсера, добился наконец сразу нескольких попаданий. Замолчала носовая башня "Баяна", а от близкого взрыва попадали все, находившиеся в его броневой рубке. – Мехи! Немедленно доклад о повреждениях! – заорал в переговорную трубу Иванов вскочив на ноги, – Право руль! Обратный доклад был совсем неутешительным:
Не везёт так не везёт! Практически одновременно с попаданиями в "Баян", "Такасаго" прошёлся своими несколькими оставшимися скорострелками по корпусу и палубе "Богатыря", что за несколько минут ополовинил его огневую мощь… А тут ещё и…
- Мина с правого борта! – истошно заорал сигнальщик и командир "Богатыря". Стемман сдержано выматерился и немедленно скомандовал "лево на борт!". – Ещё одна… Две! С правого крамбола! – не унимался сигнальщик. – Дьявол! Машина! – заорал каперанг в переговорную трубу, – Левая стоп, правая самый полный! Действительно "Тацута" и "Адзума" не сговариваясь одновременно разрядили свои минные аппараты в "Богатыря", который оспасно сблизился с ними. Хоть стрельба с десяти кабельтовых обещала мало шансов на успех японским минёрам, но отвернуть с курса русский крейсер они заставили. А вообще-то не просто отвернуть. Пытаясь принять кормой одну пару мин "Богатырь" неизбежно подставлял борт другой паре. И если прицел был взят точно, то русскому крейсеру из пролива не уйти… Все замерли в ожидании результатов атаки и смотрели как неумолимо приближаются пенные следы японских мин. Одна из них попала в бурлящую за винтами "Богатыря" воду, сбилась с курса и пропала за кормой. Три остальных прошли мимо. В рубке флагмана Ухтомского все облегчённо перекрестились. – Опередили нас макаки! А ведь как хорошо мы по "Микасе" уже примерились! – с сожалением вздохнул Ухтомский. – Не гневите Господа, Павел Петрович! – недовольно отозвался Стемман, – Счастье, что сами сейчас вывернулись. Ещё чуть-чуть и кормить нам местную подводную фауну.
А Того "шлёпнул очередным козырем по игровому столу": С севера на русских ринулась армада эсминцев. К месту боя подходила тройка пожилых русских броненосцев, которые теперь стали самыми сильными кораблями в Японском море ибо практически не были повреждены за время сражения – не стреляли по ним почти. И вот теперь, когда их новейшие собратья были избиты в хлам, эти старички могли "ходить гоголем" по волнам и уничтожать всё, что способны были догнать. Именно их и хотел выбить японский командующий этой немыслимой минной атакой. Атаковать днём три неповреждённых броненосца истребителями было безумием. И русские совсем недавно продемонстрировали бесперспективность такой попытки: из восьми русских миноносцев выходивших в атаку боеспособными осталась ровно половина. Но у японцев атаковали пятнадцать миноносцев. Больших миноносцев. Эсминцев, как их будут называть позже. К тому же два бронепалубных крейсера лидировали эту атаку, вызывая на себя огонь и угрожая вместе со своими "меньшими братьями" атаковать минами отряд Фелькерзама. Русские прекрасно поняли опасность, угрожавшую их броненосцам, "Полтава", "Сисой Великий" и "Наварин" немедленно отвернули на восток и открыли бешеный огонь из всех калибров по приближавшимся японским истребителям. Четвёрка оставшихся в строю русских минионосцев выдвинулась прикрывать их отход. "Громобой", "Паллада" и даже "Олег", находившийся достаточно далеко от места атаки, загрохотали всеми оставшимися в строю орудиями, выстраивая огненную стену защиты. А тут ещё, как в дешёвом американском вестерне… Кавалерия из-за холмов… Все давно уже заметили приближающийся с запада дым, но что за корабль спешит присоединиться к сражению, было неясно ни русским, ни японцам. Теперь же стало очевидно, что это возвращается "Жемчуг". Японцы хорошо помнили на что способны крейсера этого типа: несколько более слабый "Новик" под Порт-Артуром, в одиночку, разогнал как то СЕМНАДЦАТЬ японских миноносцев. Игнорировать присутствие такого корабля японцы, естественно, не могли. "Касаги" и "Читосе" отвернули ему напересечку и миноносцам пришлось атаковать без своих лидеров. И плотный (хоть и недостаточно) огонь русских стал вносить свои коррективы в атаку: рвануло в носовой части "Фубуки" и он стал скатываться в циркуляцию, вывалился из строя "Ариаке" и, с дифферентом на корму с трудом пристроился в кильватер "Акацуки", которого до этого имел за кормой, сел носом "Харусаме", был выбит из строя "Араре"… Но грозная лавина миноносцев продолжала настигать отходящие броненосцы. Было понятно, что относительно молодые командиры японских истребителей не пощадят ни своих жизней, ни жизней своего экипажа, лишь бы хоть одна мина настигла хоть одного из троих… Головному "Оборо" до заветной цели оставалось всего пятнадцать кабельтовых, а с трёх-пяти, можно уже стрелять минами (лучше с трёх, поскольку бить придётся вдогон, а значит и скорость сближения мин с кораблями будет меньше). Но четвёрка русских миноносцев, подставив свои борта под японские снаряды, погасила первый порыв японцев и броненосцы Фелькерзама уже подтягивались под защиту своих крейсеров, а значит их минная атака уже почти не имела шансов на успех и капитан первого ранга Ядзима, командовавший японскими истребителями, приказал отвернуть к югу. На этот раз массированного удара минами русским удалось избежать…
А на юге разыгрывалась ситуация абсолютно "зеркальная": Камимура со своими крейсерами всё-таки соединился с "Сикисимой" и "Асахи" и, для японцев, отходящие на север русские побитые броненосцы показались "лакомым кусочком", тем более, что воодушевлял предыдущий эпизод боя, когда два японских броненосца практически победили в бою с шестью русскими. Разделившись на два отряда ("Асама", начерно починившись, присоединился к броненосцам), они начали преследование противника. Неожиданно удачное попадание "Осляби", выбившее "Сикисиму" из сражения всерьёз и надолго, несколько спутало карты: "Асахи" сначала тоже послушно отвернул за передним мателотом, и только разобравшись в ситуации, лёг на прежний курс преследования. Русские, напрягая все силы, пытались поскорее соединиться с отрядом тихоходов, которые хоть и потеряли значительную часть своей скорости, оставались всё ещё весьма грозными в боевом отношении кораблями. Японцы старались за оставшееся время максимально "покусать" концевые русские корабли. Небезуспешно. Здорово получил "Ослябя", горел "Пересвет", отмечались попадания и в "Победу". И хотя "Асама" с "Идзумо" тоже горели, ситуация была не в пользу русских.

Броненосный крейсер "Идзумо"
Поминутно оглядываясь с крыла мостика уходящего на север "Ретвизана" Вирен постепенно мрачнел. Подчиненные ему корабли совершенно потеряли всякое подобие строя. Сейчас более слабый отряд Камимуры, всего то в три броненосных крейсера, догонял и перестреливался не с семью русскими броненосцами, а только с концевым "Ослябей". Что-то начеркав в блокноте, временно онемевший Вирен передал записку Развозову: "Сложившиеся ситуация неприемлема. "Нахимов" уводит "Суворова" с "Александом" на восьми узлах. Мы их догояем на десяти, а Камимура нас на пятнадцати. Опасно долго для "Осляби", он уже поврежден. Отсемафорьте приказ на "Нахимова": "Поворот вправо последовательно, восемь румбов. Огонь по флагману Камимуры." Невероятно быстро разобрав сигнал, "Нахимов" стал заваливаться в циркуляцию, поворачивая с Севера на… Увы, через три минуты Роберту Николаевичу стало ясно, что на "Нахимове" приказ разоброали не только быстро, но и неправильно. Броненосный крейсер повел ведомые им броненосцы не на запад, а на юг. Теперь куцая русская колонна шла в лоб крейсерам Камимуры, совершенно не в соотвествии с планами адмирала. – Бл… АА!!! Договорить Вирену не удалось, снова разошелся шов на щеке. Заливая кровью многострадальный блокнот и продолжая материться мысленно, адмирал стал спешно писать следующее приказание, должное исправить ошибку сигнальщиков. Хотя возможно на "Нахимове" и сам командир настолько торопился побыстрее принять участие в бою, что приказал повернуть на шестнадцать румбов вместо положенных восьми…" Вдруг адмирал перестал судорожно водить пером по бумаге и задумался. Вернее сказать: в течение нескольких секунд череда мыслей пронеслась в его голове. Читающему эти строки понадобится в несколько раз больше времени, чтобы их пробежать, чем Вирену для принятия решения: "А может всё к лучшему? Может если и мы ещё развернёмся… Скорость сближения будет больше двадцати узлов… Если к отряду "Нахимова" присоединятся "Ретвизан" с "Орлом" (Как там "Победа"? Сможет?) и "Бородино" с "Пересветом"… И японцы не отвернут… Ведь тогда с тридцати кабельтовых из практически десятка тяжелых орудий очень вероятно подбить, а потом и "убить" один из вражеских броненосных крейсеров. Ой как заманчиво!… А если отвернут? Тогда всё зря и мы потеряем время. А нужно уходить из пролива как можно дальше в открытое море пока не спустилась темнота… Или всё-таки рискнуть?… И всё-таки – НЕТ! Вирен решительно стал черкать в своём блокноте и передал записуку Развозову: "Вступить в голову отряда. Курс – ост". Лейтенант отдал соответствующие распоряжения и броненосец стал поворачивать вправо. Несколько минут и он принял в кильватер "Адмирала Нахимова", за которым тащились "Суворов" и "Александр". Отряд стал "рисовать палочку над Т" броненосным крейсерам Камимуры. Правда до противника было более тридцати кабельтовых – далековато для нынешнего состояния артиллерии русских. А вот продолжать идти прежним курсом стало для японцев "сильно чревато": подставиться под анфиладный огонь с четырёх, пусть и повреждённых броненосных кораблей с двадцати кабельтовых… Для флагмана Камимуры такое могло кончиться очень плачевно. "Идзумо" был уже достаточно серьёзно побит снарядами среднего калибра во время своих постоянных перестрелок то с крейсерами русских, то с броненосцами. Хотя пока попадало больше русским, чем японцам: выполняя маневр по смене курса очень трудно вести прицельный огонь, а японцы продолжали бить по разворачивающимся броненосцам. Причём основное внимание они уделяли "Ослябе" и "Пересвету", прекрасно сознавая, что именно они защищены хуже других и попадания в эти корабли наиболее "перспективны". И снова горели два этих броненосца. Русским удалось наконец изобразить кильватер идущий на восток, но японцы мгновенно отреагировали повернув на запад. Противники расходились контркурсами. Вирен очередной раз застонал, наблюдая это: отдать приказ о повороте все вдруг требовало много времени, а повести за собой корабли повернув последовательно значило сдвоить строй, сорвать пристрелку и ещё долго быть мишенью для броненосных крейсеров Камимуры, которые уже пристрелялись. Оставалось пока идти прежним курсом, надеясь всё-таки влепить противнику пару-тройку тяжёлых снарядов, а это может кардинально изменить ситуацию: глядишь и будет сбит ход какому-нибудь броненосному крейсеру, а дальше… Может и история с "Кассугой" повторится. И, несмотря на достаточно неорганизованный огонь русских, девять броненосных кораблей, пусть и с подвыбитой артиллерией, бьющих по двум целям – это серьёзная опасность. И когда линия Вирена перешла к стрельбе на поражение, то просто по статистике нескольким снарядам не должно было хватить места на поверхности моря и они угодили всё-таки в "Идзумо" и "Асаму". Причём каждому из японских крейсеров досталось минимум по одному крупнокалиберному гостинцу.
А в кильватер броненосным крейсерам Камимуры уже плавно вписывались три малых крейсера Уриу. Теперь все трое были однотрубными ("Нанива" и "Такачихо" изначально, а на "Акаси" сбило трубу в предыдущем столкновении). Вирен с особой ненавистью смотрел на эти лёгкие кораблики, которые, тем не менее, умудрились не только выбить "Ретвизана" из строя, но свалить у него две трубы, сделав один из лучших броненосцев русского флота еле-еле ковыляющим по волнам кораблём. Только потому, что адмирал не имел чисто физической возможности, он не высказал всё что думает об этих "узкоглазых снайперах" со старых жестянок. Ох как хотелось приказать перенести весь огонь именно на них. Разорвать, растерзать, разметать их по морю своим главным калибром. Но рассудок взял верх над эмоциями и пушки русских броненосцев продолжали посылать снаряд за снарядом в главного, броненосного противника. Однако нанести серьёзных повреждений японцам не удалось: они уже были в накрытиях, но было понятно, что во-первых это не надолго при бое на контркурсах, а во-вторых, если продолжать двигаться на восток, то Камимура со своими немалыми силами проскочит под хвостом русской колонны на север и обрушится на три броненосца Фелькерзама, которые теперь стали главным козырем эскадры, так как были минимально повреждены. Пришлось Вирену отдать приказ о развороте "все вдруг на шестнадцать румбов" и дистанция до противника была сорвана на долгие десять минут – точность огня при маневрировании была ничтожной. А когда русские легли на курс параллельный кильватеру противника, пристрелку пришлось начинать заново.
Гинконойя Камимура был уже дважды ранен в этом бою. И ему ещё крупно повезло: когда его увели на перевязку второй раз, русский снаряд угодил непосредственно в мостик и, разорвавшись, начисто вымел всех, кто там находился. (Серьёзного обстрела тогда не ожидали и высыпали на свежий воздух из душной и задымлённой боевой рубки). "Идзумо" получил здорово. Хоть и не было ни одного фатального попадания крупным калибром, но "шестидюймовый ливень" потрепал флагмана второго броненосного отряда очень даже… Сейчас адмирал смотрел в бинокль на проходившие в противоположном направлении русские броненосцы и поражался их живучести: страшные, обгорелые, пылающие, со сбитыми трубами, они продолжали "рычать" своей артиллерией в сторону японцев. И, несмотря на то, что бой на контркурсах самый неудобный для артиллеристов вид боя – пристрелочные всплески неумолимо приближались к его крейсерам, русские упрямо пытались нащупать дистанцию и дать хоть несколько залпов из главного калибра. Пришлось сбить и пристрелку своего отряда, отдав приказ принять вправо и разорвать дистанцию.
Эссен сдержанно матерился вполголоса, с тихой ненавистью поглядывая на Черкасова: очередной снаряд с "Асахи" разнёс вторую трубу, попадания в "Пересвет" следовали одно за другим, а противник был словно заговоренным. – Василий Нилович, долго это будет продолжаться? – наконец не выдержал командир броненосца, – Что это такое? Нас избивают как детей. Безнаказанно избивают! Каким глазом целятся ваши комендоры? – Николай Оттович, ну мы ведь курс меняли, пристрелка сбилась… – А у японцев почему не сбилась? – вопрос Эссена совпал с очередным попаданием, разворотившим небронированную обшивку в носу "Пересвета". Корабль стал сильно зарываться носом. -Чёрт! Дьявол!! Сатана!!! – невольно процитировал каперанг графа Альмавиву из "Женитьбы Фигаро", – Да мы то попадём хоть когда-нибудь? – Смотрите! Кормовая башня японца замолчала! ШАРАХ! "Пересвет" словно встряхнула рука невидимого гиганта – очередной снаряд ударил в основание носовой башни, после такого попадания на неё можно было не расчитывать, если там и остались живые люди, если даже её единственная пушка могла ещё стрелять – сама башня была уже безнадёжно заклиненна. Ни о каких её поворотах не могло больше быть и речи. Та самая башня, в которой Эссен так стремился ещё на Мадагаскаре заменить повреждённое в июле орудие… Единственная "одноорудийная" из всех вступающих в этот бой башен русских броненосцев. Замолкла… Но успела… Именно её снаряд ударил в крышу кормовой башни "Асахи". Пробил её… И не взорвался… В который уже раз русские снаряды в этом сражении попав в жизненно важные места кораблей противника оказывались "калёными ядрами" времён парусного флота… Не взрывались и всё тут! И пусть эта башня окончательно вышла из строя, пусть снаряд вынес заднюю броневую плиту… "Асахи" остался в строю и продолжал вести огонь…
Эссен давно бы уже болжен был отдать приказ своему броненосцу отвернуть: "Пересвет" получил классический "кроссинг Т", "Асахи" и "Асама" били по нему всем бортом, а он отвечал только из тех пушек, которые могли стрелять по направлению носовых румбов. Да и дистанция была просто убийственной для броненосных кораблей – около пятнадцати кабельтовых. Но приказ от адмирала на отворот всё не приходил (что неудивительно при растянутости русского кильватера и состояния связи), а показаться трусом Николай Оттович категорически не хотел. Только когда замолчала носовая башня Эссен скомандовал повернуть вправо, оставляя "Бородино" пока в одиночку сражаться с двумя японцами. В разлуку "Пересвет" получил ещё несколько попаданий и для него вполне реальным стало не добраться до Владивостока, пробоины в незабронированной носовой оконечности были весьма опасны. Но и японцам они хоть частично, но отомстили: на "Асаме" упала труба и крейсер с сильным креном и дифферентом на нос вышел из кильватера "Асахи".
А "Орёл", "Ослябя" и "Победа" наконец то накрыли "Идзумо", который тоже слишком уж нахально сблизился с броненосцами русских. Флагман адмирала Камимуры какое то время представлял из себя сплошной пожар от носа до кормы. Обе башни его замолчали. Флаг на гафеле был сбит.
В любом сколько нибудь серьёзном морском сражении есть "точка поворота": ситуация, когда один из противников избит настолько, что он должен либо выйти из боя и отступить, либо его корабли начнут тонуть один за другим. Сегодня эта самая "точка" наступила практически одновременно для обеих эскадр. Оба флота хотели эту битву прекратить, и оба они не могли этого сделать: русским мешали идти к своему порту японские корабли, а японцы не могли просто так пропустить русских к Владивостоку и оставить на уничтожение русским те корабли, которые мешали русским идти к своему порту. Ну и так далее… "Дом, который построил Джек"… Замкнутый круг боя. Поэтому крейсера и броненосцы продолжали исколачивать друг друга снарядами и вот-вот должен был наступить момент, когда никакая сталь и никакая броня не выдержит больше такого издевательства и измученные корабли начнут один за другим отправляться в ведомство соответствующего морского бога. "Микаса" и в самой завязке боя получил больше, чем любые два корабля в этом сражении вместе взятые: только двенадцатидюймовых снарядов в него попало почти два десятка на протяжении получаса. Если бы все они взорвались, то больше этого времени бессменный флагман адмирала Того и не продержался бы на поверхности воды, но несовершенные русские взрыватели срабатывали хорошо если два раза из трёх. Но и этого, вместе с ливнем шестидюймовых "подарков" вполне хватило, чтобы превратить один из сильнейших броненосцев мира в искорёженную развалину с трудом ковыляющую по волнам. Командующий флотом перешёл на авизо "Тацута" и дальнейшим боем руководил уже с него. "Микаса", вместе с "Адзумой" и "Кассугой" сначала решил оторваться от русских в восточном направлении ("Кассуге" при этом не повезло), а потом, слегка починившись и введя в действие часть артиллерии, отряд вернулся в сражение и его пушки нанесли немалый урон русским крейсерам, с которыми постоянно велась жаркая перестрелка. "Микаса" потерял уже более четверти личного состава убитыми и ранеными, но это значит, что механизм под названием "боевой корабль" был разрушен значительно больше: стало меньше комендоров, которые могли стрелять из оставшихся пушек, меньше подносчиков снарядов, меньшее количество людей могло принимать участие в тушении пожаров и заделывании пробоин, откачке воды… На помощь поредевшему экипажу из низов отправляли часть машинной команды и кочегаров, а значит их нагрузка дополнительным бременем ложилась на плечи тех, кто остался… Нет, при таких потерях корабль ещё может существовать, но полноценно сражаться он уже не в силах… Это другой корабль… "Микаса" был "кораблём номер один" японского флота, его экипаж был элитой не только Военно-Морских Сил, но и всей Японии. И в физическом, и в моральном плане, его моряки словно роботы продолжали стрелять, подносить снаряды, носиться по кораблю, тушить пожары, кидать уголь в прожорливые топки уже который час. Их было меньше, чем раньше, но они успевали всё. Ну или почти всё. Люди не ломались – ломалась сталь. И поднять упавшую трубу или заставить стрелять разбитое орудие не могли сейчас даже боги. Избитый броненосец смог ещё, при поддержке крейсеров адмирала Дева, отбить минную атаку русских, смог серьёзно повредить "Изумруд", смог "тяжело ранить" обнаглевший "Баян", всадив в него три двенадцатидюймовых снаряда,(и это только двенадцатидюймовых). Смог, с помощью лёгких крейсеров, избежать минной атаки с "Богатыря"… Но русские поставили себе целью уничтожить именно "Микасу". На "ринге" появились новые бойцы: "Громобой" и "Паллада". Они достаточно долго перестреливались с японскими крейсерами без особого успеха, но сейчас, уворачиваясь от маневрирующего "Богатыря", японский броненосец свернул в их сторону просто напрашиваясь на "кроссинг "Т". "Громобой" не преминул отреагировать соответственно, на "Палладе" тоже прекрасно поняли манёвр и два русских крейсера несколькими бортовыми залпами старательно обработали "Микасу" анфиладным огнём. Броненосцу, несмотря на поддержку "Нийтаки" (более-менее целого) и "Такасаго" (избитого вдрызг в носовой части), отвечать было почти нечем. Но русские не ограничились этим – повернув на встречный курс они прошли вдоль борта "Микасы" на расстоянии всего пяти кабельтовых и исколотили его снарядами так, что стало ясно: флагманскому кораблю адмирала Того долго не прожить. На "Громобое" и "Палладе" не было крупнокалиберных пушек, но на такой дистанции их шести и восьмидюймовки уже пробивали любую броню кроме главного пояса, а точность попаданий была чуть ли не стопроцентной. Взрывы и пожары полыхали на борту японского броненосца от носа до кормы, снаряды рвали в клочья сталь и броню, размётывали человеческую плоть, крушили пушки и корабельные механизмы. "Микаса" умирал… Уже появился заметный крен на правый борт, корабль сильно осел в воде и стал понемногу черпать океанскую волну казематами нижнего яруса, орудия его замолчали. Но русские не ограничились сделанным. "Громобой" и "Паллада" проскочив мимо борта доживающего последние минуты броненосца выпустили по мине и к его борту устремились два пузырящихся следа. А в это же время с левого борта вышли в атаку три оставшихся боеспособными русских истребителя: "Блестящий", "Громкий" и "Грозный". "Микаса" огрызнулся в последний раз, его поддержал и "Такасаго". Русские эсминцы получили серьёзнейшие повреждения, ход их упал до шестнадцати (а у "Блестящего" так и вообще до пяти) узлов, но своё дело они всё-таки сделали: ещё четыре мины пошли в сторону гибнущего врага и при таком положении одна-две из выпущенных обязаны были найти свою цель… И тогда уже никакое чудо не спасёт бывшего флагмана адмирала Того. "Громобой" не попал… А вот мина с "Паллады" прочертила свой пузырчатый след до самого борта "Микасы"… И всё… То есть ничего. Взрыватель не сработал и она только слегка "боднула" борт вражеского корабля под ватерлинией. Из четырёх выпущенных миноносцами одна затонула на полдороге, одна прошла опять же мимо, одна (уже традиционно) не взорвалась. Но четвёртая (выпущенная как раз с "Блестящего") всё-таки сделала своё дело: с русских кораблей видели, что от середины корпуса "Микасы" к носу и корме вдруг стал разливаться жёлтый огонь,, а через несколько секунд до экипажей донёсся смачный рокот следующих один за другим взрывов. "Микаса" медленно лёг на левый борт… Ещё минута… И только днище гиганта возвышалось над волнами. Артиллерия всех русских кораблей дружно замолчала. Нет-нет, это не была дань уважения поверженному противнику, просто все офицеры и матросы российского флота, которые в данный момент наблюдали за гибелью корабля, который всегда считался "врагом номер один" были сейчас способны делать только одно, во всю силу своих лёгких самозабвенно орать: УРАААА!!! Потребовалась пара минут, чтобы пришли в себя офицеры. И ещё минут пять, чтобы эти самые офицеры смогли привести в чувство матросов. Бой ещё не закончился. Гибель "Микасы" оставила без защиты пару японских крейсеров: вдрызг избитый "Такасаго" и почти неповреждённый "Нийтака". "Громобой" с "Палладой" стали отсекать их с западных румбов, а "Богатырь", Баян" и "Изумруд" с северных. Командир "Нийтаки" Шоодзи быстро понял, чем это может закончиться и, на максимальных оборотах, повёл свой крейсер на юг. Он выскочил. А вот "Такасаго" давно уже имел такой дифферент на корму, что его таран поднимался над поверхностью моря. Он не успел. К тому же, русские снаряды летели как раз в его наиболее повреждённую корму и даже близкие разрывы (а в этом случае русские стреляли в основном фугасными снарядами) контузили обшивку и, крейсер, шедевр английских корабелов, всё больше той самой кормой погружался. Никакого крена – только кормой. Море съедало флагманский корабль адмирала Дева "с хвоста". "Такасаго" тоже тонул, он "выжил", получив десятидюймовый снаряд от "Победы" пару часов назад, он вытерпел град шестидюймовых фугасов с русских крейсеров, но безболезненно принять ещё десяток снарядов среднего калибра не смог и он. Уже полностью погрузился ют корабля, волны захлёстывали среднюю палубу… А потом всё произошло очень быстро, корпус просто как будто "заскользил" под поверхность воды и, оставив водоворот, "Такасаго" исчез под волнами.
Южнее, там, где продолжали "выяснять отношения" русские броненосцы с Камимурой, тоже близился момент скорых "погружений". Доставалось всем или почти всем, но первым кандидатом на путешевствие в гости к Нептуну был всё-таки "Идзумо". Несколько залпов с трёх русских кораблей накрывали его на протяжении нескольких минут и крейсер представлял из себя сплошной пожар. Он сильно осел в воде, получил дифферент на нос, ко всему вдобавок наблюдался сильный взрыв в районе кормовой башни. Но прекращать бой он пока не собирался, мало того – носовая, молчавшая уже около двадцати минут, вновь возобновила огонь. Однако даже с пятнадцати кабельтовых русским было видно, что состояние флагманского крейсера адмирала Камимуры уже совершенно плачевное. Оставалось лишь чуть-чуть "дожать" его. Ещё несколько удачных попаданий и не выдержит никакая сталь, даже великолепной британской выработки и сборки. Шестидюймовки русских броненосцев загрохотали ещё чаще. А вот главный калибр рявкал крайне редко: снарядов в башнях оставалось катастрофически мало…
- Ну вот, вашбродь, распоследний, больше нету, – обернулся к командиру башни комендор Жулёв, закрыв замок орудия, – Стрелять будем? – Подождём. Последний – он и есть последний, его в самую морду всадить надо. Лейтенант Нелюбин был раздосадован куда побольше своих подчинённых: ну надо же! Такая дистанция, ну просто бери и убивай японцев, а вот на тебе – стрелять уже нечем, а тут ещё и отворот… Дистанция сорвана и этот "распоследний" снаряд может уйти впустую… Сотни рублей стоящий снаряд, десяток коров, в переводе на крестьянские мерки. Да сейчас даже не это было важно. Можно было быть уверенным, что в данный момент ни офицеры, ни матросы не пожалели бы последних сбережений, чтобы за свой счёт купить один, два или три снаряда. Да негде. И приходилось терпеть и ждать, сохраняя последние возможности нокаутировать врага, если он посмеет войти в клинч. В голос стонали от бессилия матросы, скрежетали зубами офицеры, но большинство башен главного калибра на "Ослябе", "Победе", "Орле" и "Александре Третьем" молчали. Изредко палили те башни, в которых оставалось только по одному орудию. Они не успели из него опустошить погреба и кой-какой запас снарядов имелся. У шестидюймовых пушек было со снарядами получше, но тоже не очень… Приходилось помнить о приближающейся темноте и весьма вероятных минных атаках. Нужно было иметь достаточный запас боеприпасов, чтобы суметь отразить врага. Поэтому стрелять было приказано "экономно". А ведь морской артиллерийский бой, это не стрельба в тире. Невозможно на его реальных дистанциях наводить "точно в трубу". В силуэт вражеского корабля попал – уже здорово. И реальные повреждения противнику можно нанести только за счёт большого количества выпущенных снарядов. И вот хоть ты плачь, хоть матерись – без плотного беглого огня результатов не было и быть не могло. Матросы-комендоры умоляли своих офицеров разрешить интенсивный огонь на такой убойной дистанции, офицерам самим хотелось этого неимоверно… Но приказ. И как это не неприятно, приказ разумный… Японцы же щедро расходовали свои снаряды. Перед боем каждый корабль линии получил полуторный по сравнению с нормальным боезапас и теперь не скупился на выстрелы. Сегодня уже сотни тонн стали и взрывчатки вылетели из стволов орудий, десятки тонн этой всесокрушающей смерти нашли свои жертвы. Но ничего ещё не закончилось… К тому же "Ивате" и "Токива", видя бедственное состояние своего флагмана, увеличили ход и прикрыли его своими корпусами. Это были новые цели и русским приходилось опять начинать пристрелку заново. А значит снова достаточно бесполезный расход снарядов. Но предпоследним снарядом носовой башни "Ослябя" всё-таки "достал "Идзумо". Главный "крейсеробоец" русского флота, наводчик правого орудия, Артур Вилкат, опять не промахнулся: десятидюймовый снаряд разорвался прямо под носовой башней главного калибра, сделав её неремонтопригодной без заводских возможностей. "Идзумо" уже напрочь выбывал из сражения, но на русской эскадре об этом пока не знали.

Броненосный крейсер "Асама"
"Асама" в этом бою умудрился собрать уже "флэшь рояль": строго по одному попаданию всех калибров от двенадцати до трёх дюймов. Вот такие чудеса бывают на войне. Но только одно было очень серьёзным – двенадцатидюймовый снаряд с "Полтавы" разорвался в угольной яме, открыв через пробоину доступ морской воде. Пришлось выходить из строя и заделывать здоровенную дырищу в борту, откачивать воду… Но "Асама", справившись с этим, вернулся в линию и последние полчаса успешно громил на пару с "Асахи", подставившихся "Бородино" и "Пересвета". Последний уже выходил из строя нещадно избитый японской парой, но, по русскому обычаю, преподнёс на прощание "на посошок"… "Полнёхонький стакан"… Её величество Фортуна весело подмигнула русским… Для русских десятидюймовых снарядов дистанция в двенадцать кабельтовых – практически детская. И пара таких, свободно проломив бортовую броню "Асамы", проникла в соседние, подопустевшие угольные ямы. Причём одна их них была именно та, в которой уже побывал полтавский "подарок". Мало того: ОБА СНАРЯДА ВЗОРВАЛИСЬ. В результате в борту японского крейсера образовалась здоровенная пробоина и в неё бодро стала вливаться вода… -Иида! – заорал в переговорное устройство командир "Асамы", капитан первого ранга Ясиро, – Немедленно доклад о повреждениях! Ясиро прекрасно ощутил несколько секунд назад взрыв пары снарядов, попавших в его крейсер, но когда тот стал так стремительно крениться… Это было слишком для такого огромного корабля даже при попадании нескольких тяжёлых снарядов. Обратный доклад был малооптимистичным: Немедленно выходить из боя, ВЕСЬ экипаж на перегрузку угля из ям правого борта в ямы левого (там уже было проведено контрзатопление нескольких отсеков, но это помогало мало). Только при выполнении этих условий ЕСТЬ ШАНС добраться до берегов острова Цусима… "Асама" резко отвернул на запад и на всех парах, которые могли быть позволены при таких повреждениях, стал удаляться на запад. Капитан первого ранга Ясиро понимал, что жить ему осталось в лучшем случае до рассвета, когда он расстелит красную циновку и уйдёт из жизни так, как положено самураю не выполнившему приказ. Древние обычаи требовали оставаться в бою до конца, умереть самому, умереть вместе с людьми, которыми он командовал, но не отступать… Но европейское влияние всё-таки слегка изменило психологию японцев: думать нужно не только о своей чести, но и о стране. А стране было необходимо сохранить при таких обстоятельствах каждый вымпел, каждого моряка… И командир "Асамы" это понимал. Он сделает всё, чтобы дойти до Такесики, но никто не посмеет ему воспрепятствовать уйти из жизни, чтобы не опозорить себя…
Радиограмма адмирала Того командирам кораблей
Категорически запрещаю командирам кораблей, вышедших из боя по объективным причинам, лишать себя жизни до разбирательства причин выхода. Боги сегодня были не на нашей стороне, но так не будет вечно. Империи нужен флот, нужны корабли, которые вы спасли, нужны моряки. Вы, ваше образование, слишком дорого обошлись Империи. Вы не имеете права уйти из жизни без разрешения. Приказ довести до всех офицеров, кондукторов и матросов
До Такесики оставалось с десяток миль, когда из низов крейсера на мостик поднялся инженер Иида. – Рокуро, – обратился он к командиру, – Мы не дотянем. Поверь, раз уж видишь меня здесь, раз я не с трюмной командой. Шансов почти никаких. – Почти или никаких? – мрачно переспросил Ясиро. – Ну не могу я сказать совершенно определённо. Но водоотливные средства не справляются, пробоину заделать не удаётся. – То есть шансы дойти имеются? Мы и так уже покинули сражение, чего же больше ты от меня требуешь? Если осталась хоть ничтожная возможность довести "Асаму" до берега, то мы будем испытывать судьбу до конца. Или ты согласен носить на лбу клеймо предателя? Если так угодно богам, то экипаж разделит судьбу корабля. Но мы используем последнюю возможность, чтобы довести его до порта. – Хорошо. Я возвращаюсь в низы. – Стой! Сначала всё-таки обеспечь, чтобы портрет императора подняли на палубу. Приказ был выполнен в течение десяти минут и на верхней палубе по приказу командира приготовили один из баркасов для того, чтобы спасти изображение Тенно в случае гибели крейсера. Приготовили к спуску ещё несколько шлюпок. Но они, в основном, не понадобились… Ясиро командовал "Асамой" ещё задолго до начала войны. Он по праву гордился своим крейсером, бывшим одним из лучших кораблей мира в своём классе. В первый же день этой войны пришлось сразиться с "Варягом" в Чемульпо, потом были многочисленные небольшие операции и сражение у Шантунга. И ни разу его "Асама" не получил сколько-нибудь серьёзных повреждений. Да и сегодня начиналось всё и шло вполне благополучно… Если бы не эта пара снарядов! Уже было послано радио о помощи в Такесики, уже оставалось до порта с десяток миль, уже видны были дымки судов, идущих на выручку… Ясиро почувствовал, что палуба стала уходить из под ног слишком резко… Напряжённейшая работа почти всего экипажа броненосного крейсера не спасла корабль. Он продолжал крениться и, как только вода достигла портов орудий, пусть и задраенных, "Асама" стал стремительно заваливаться на правый борт. Ещё пять минут и он уже лежал на боку, продолжая извергать дым из практически неповреждённых труб… Баркас с портретом императора всё-таки умудрились спустить в момент опрокидывания, кроме него сорвались две подготовленные шлюпки, причём одна из них при этом не утонула и продолжала держаться на воде рядом с гибнущим крейсером. Пустая. Почти весь экипаж в это время находился внутри, таская уголь, пытаясь заделать пробоины и подкрепить переборки, продолжая держать ход, чтобы поскорее достичь берега… В море, рядом с шлюпкой, виднелось над водой меньше двух десятков голов. Но этим японцам ещё здорово повезло. "Асама" стал переворачиваться дальше и скоро только его днище виднелось над поверхностью моря. Выбраться из стального нутра огромного корабля у моряков не было ни единого шанса. Попытайтесь представить себя на месте тех, кто находился под палубой: узкие лесенки трапов уходят из под ног, на вас сыплется всё, что не закреплено, "пол" и "потолок" стремительно меняются местами… Выбраться из этого ада невозможно. И вот, когда корабль перевернулся кверху килем, все выходы из него уже глубоко под водой… Он стал огромной общей могилой для всего экипажа. И даже не стоит пытаться представить, что пережили люди, опускаясь вместе с ним на дно…
А бой продолжался: русская и японская линии перестреливались с прежней яростью: горел "Александр Третий", на "Сикисиме" свалилась ещё одна труба, рыскал на курсе "Ослябя", Адмирал Нахимов" и отряд Катаоки пытались нащупать дистанцию друг до друга и через некоторое время это удалось обоим: на русском крейсере стал разгораться пожар, а на "Итцукусиме", после попадания восьмидюймового снаряда замолчала его чудовищная тринадцатидюймовая пушка. В общем всем доставалось приблизительно поровну. Катаока и Уриу, поставив свои "картонные" крейсера в линию, рисковали неимоверно. Любой крупнокалиберный снаряд русских, если они обратят на обнаглевшие лёгкие крейсера противника сколь-нибудь серьёзное внимание, может стать фатальным. Но японские адмиралы шли на этот риск, во-первых надеясь, что броненосцам противника будет не до них, а во-вторых… ну деваться просто некуда было: необходимо было поддержать отряд Камимуры здесь и сейчас, отвлечь часть снарядов на себя, добавить часть снарядов от себя, иначе русские могли просто раздавить оставшиеся в строю корабли линии Японии.
Командующий эскадрой любил давать обидные прозвища не только людям, но и кораблям: крейсер "Светлана" он часто называл "Горничная", "Дмитрия Донского" – "Брандвахта", "Сисой Великий" – "Инвалидное убежище"… Броненосец "Наварин" получил малопочтенную кличку "Блюдо с музыкой". Корабль был действительно "так себе", на фоне новейших броненосцев типа "Бородино" он выглядел медленным и слабым. Да и неказистым – приземистый, низкобортный, трубы его торчали в небо не как у всех нормальных кораблей, в один ряд, а как ножки перевёрнутого табурета… Но по ходу сражения "Наварин" потихоньку превращался в один из самых грозных кораблей, которые находились сейчас в Японском море. В отличие от своих более молодых и мощных товарищей он не получил пока ни одного попадания, все его орудия были целы, трубы – тоже, и "Наварин" уверенно держал ход в тринадцать узлов, ход, который был уже недостижимой мечтой для большинства броненосцев. Сейчас в его кильватере шли остальные корабли отряда Фелькерзама. Шли на юг. Командовал "Навариным" барон Фитингоф, крупный, импозантный мужчина с очень неплохим характером. И матросы, и офицеры очень тепло относились к своему командиру и атмосфера на корабле всегда была очень доброжелательной. Но и порядок был, никакого разгильдяйства каперанг у себя не позволял. Почти всё время боя комендоры "Наварина" били по врагу практически в полигонных условиях и командир со своими офицерами даже не переходил с мостика в боевую рубку. После того, как контратакой была парирована минная атака японцев, три броненосца Фелькерзама направились на юг, где адмирал собирался своими свежими силами разрубить наконец "Гордиев узел" сражения. – Бруно Александрович! Бруно Александрович! – на мостик взлетел старший офицер броненосца Дуркин. Лицо его раскраснелось, глаза выпучены, ну и вообще кавторанг явно пребывал в состоянии крайнего возбуждения. – Владимир Николаевич! – укоризненно посмотрел на своего заместителя Фитингоф, – Что случилось? Ну вы же не мичманец уже… – "Микаса"! "Мкаса" потоплен, Бруно Александрович! Представляете? – Ну а что же вы мне сами радио принесли, Владимир Николаевич? – спросил Фитингоф своего старшего офицера, когда на мостике отбушевали страсти по поводу радостной вести. – Да понимаете: вышел на спардек из духотищи кормовой рубки, а тут матрос бежит с бумажкой и орёт радостно. Ну остановил, хотел внушение сделать… В результате сам у него донесение отобрал и к вам прибежал, – смущённо оправдывался Дуркин, – Но ведь кто бы сдержался, а? – Да и я бы не сдержался, – рассмеялся командир, – Спасибо вам ещё раз за радостную весть. – Ну так и нам наверное стоит такой почин поддержать. Ещё минуты и мы снова в контакте с япошками будем. – Дай то Бог.

Эскадренный броненосец "Наварин"
Но вид кораблей русской эскадры бьющихся на юге оптимизма не внушал. С большим удивлением смотрели с мостика "Наварина" на свои корабли ведущие бой с заведомо более слабым противником: русские броненосцы еле ползли, штатного количество труб и мачт не было ни на одном из них, да и вообще выглядели они уныло… А ведь был виден не тот борт, который обращён к японцам…
Но, судя по всему, бой уже догорал. И перестрелка продолжалась только по той причине, что обе группировки кораблей шли на север – русские шли таким курсом поскольку он был генеральным, а японцы стремились объединиться со своими крейсерами. Воевать не хотелось уже никому, здорово побиты были почти все, снарядов оставалось всё меньше, но раз уж курсы параллельные – чего бы не пострелять по противнику. Правда "Ослябя", ведущий за собой остальные броненосцы, потихоньку склонялся к востоку. Дистанция стала слегка увеличиваться. Но пожилые броненосцы третьего отряда взяли курс на сближение с основными силами. На колеблющиеся чашки весов русские готовились бросить вполне весомый аргумент. Сражение могло разгореться с новой силой. Но не судьба… К тому же скорость линии ведомой "Ослябей" уже сравнялась со скоростью "безтрубных инвалидов" и те, ведомые "Ретвизаном", уже явно собирались выйти в голову колонны ведущей бой. Со скоростью у них было неважно, но с артиллерией всё обстояло относительно благополучно. Да и снарядов было пока достаточно. Японским кораблям нужно было либо разрывать дистанцию и уходить на север, либо грозили им серьёзные неприятности, очень серьёзные. Камимура уже утратил возможность управлять силами, находящимися под его началом, и решение должен был принять командир "Асахи", идущего головным.
А "Ослябя" устал… Никакое железо не способно так долго переносить все те удары, которые достались этому броненосцу. Никакой экипаж не способен так долго бороться за жизнь свою и корабля, если во время заделывания одной пробоины образуется две-три новых и разгорается новый пожар как только потушен предыдущий, когда в лёгкие людей врываются ядовитые газы, образовавшиеся при взрывах вражеских снарядов, а сами люди уже измождены до последнего предела… Трюмный механик поднялся на мостик и, козырнув, обратился к командиру: – Господин капитан первого ранга, "Ослябя" тонет. Хорошо если ещё полчаса на воде удержимся. Шансов нет. Водоотливные средства, в основном, разбиты. Тех, что осталось не хватает. – Ну вообще то ожидаемо, – Бэр снял фуражку и промакнул лысину платком, – Передайте на "Победу": "Выхожу из строя. Тону". Право на борт! Но осторожно: два румба. Прекратить огонь! Экипажу – спасаться! "Ослябя" с сильным креном покатился вправо. Крен неумолимо нарастал, артиллеристы спешно задраивали орудийные порты броневыми ставнями. Но не успевали… Вода начала вливаться уже и через нижние казематы. Броненосец всё сильнее прилегал на борт и, в конце концов повалился окончательно. Дым от оставшихся труб стелился по морю, отравляя последние минуты моряков плававших в холодной воде. Но у них ещё оставался какой-то шанс на спасение, а вот из под броневой палубы выбраться не успели многие. И не выбрался бы никто, если бы командир не отдал заранее приказа спасаться…
Когда на "Победе" получили сигнал с впередиидущего мателота, верить в это не хотелось, теплилась надежда, что на "Ослябе" сгущают краски, что всё не так плохо, что выдюжат, справятся… И тяжкий стон-рычание вырвался хором у всех, кто находился в боевой рубке, когда избитый товарищ лёг на борт. Вегда невозмутимый командир "Победы" Зацаренный дал волю эмоциям. Специфически правда. – Владимир Александрович, – обратился он к старшему артиллеристу Любинскому, – огонь по "Асахи". Главным калибром. – Так ведь снарядов то… – К чёрту! Выстреливайте погреба до железки, хватит уже экономить неизвестно зачем. Эти снаряды должны попасть здесь и сейчас! И, даст Бог, отомстим за "Ослябю"! А снарядов в десятидюймовых башнях оставалось: пять в носовой и шесть в кормовой. Но "Победа" не зря был лучшим "стрелком" русского флота, регулярно бравшим главные призы на учебных стрельбах. В "Асахи" попали два снаряда. Всего то два. Что это может сделать пятнадцатитысячетонному броненосцу? Но эти два были одиннадцатым и двенадцатым, попавшими в корабль. И это не считая шестидюймового "града" в несколько десятков штук. И попала эта пара донельзя удачно. (Удачно для русских, конечно). В корме был пробит не только борт, но и скос бронепалубы, а в носу просто отвалилась броневая плита и море стало забрасывать свои волны в широченные ворота, открывшиеся на его пути. Захлёбываясь в этих волнах "Асахи" стал зарываться носом в море всё сильнее и сильнее, вот вода уже подступила к клюзам, пушки нижних казематов втягивались внутрь корабля, казематы задраивались… Нет! Поздно! Бронированный гигант стал быстро переворачиваться и вскоре только его днище возвышалось над поверхностью. Третий броненосец японского флота был потоплен в сегодняшнем бою. А на грани был ещё один… Русский броненосец. Одним из последних выстрелов комендоры "Сикисимы" умудрились попасть двенадцатидюймовым снарядом в носовую башню "Александра". Он пробил броню и взорвался внутри. Сдетонировали заряды находившиеся в башне. Расчёт мгновенно разметало на атомы, крышу сорвало как с консервной банки, пламя рванулось в погреба боезапаса. Ещё чуть-чуть и повторилась бы история с "Фудзи" – взрыв погребов не может пережить ни один корабль… Но ничего более серьёзного уже не произошло: погреба были пустыми. То есть абсолютно. Всепожирающее пламя взрыва не нашло себе "еды" и утихло. Гвардейский броненосец рыскнул на курсе, но быстро вернулся в строй. Как говориться: "Не было бы счастья, да несчастье помогло". А вот если бы это произошло в кормовой башне, где имелся ещё запас на десяток выстрелов… Но Фортуна в этот день была благосклонна к русским…
После гибели "Асахи" японцы не стали дальше испытывать судьбу и Камимура отдал приказ отвернуть на запад. Русские "отзеркалили" его маневр. Огонь был прекращён и "Адмирал Нахимов", единственный из кораблей в этом районе боя сохранивший целые шлюпки, подойдя к месту гибели "Осляби", стал спасать пока ещё держащихся на воде моряков. "Такачихо" и "Акаси" сделали то же самое для экипажа своего погибшего броненосца. Ещё хлопнуло по несколько выстрелов с каждой стороны, но очень быстро противники перестрелку прекратили. Обе стороны понимали, что продолжать бой уже бессмысленно: ни одна из сторон не добьётся больше каких то решительных результатов в обозримое время, японцы не отдадут на "съедение" "Идзумо" и "Сикисиму", которые просто уйдут из зоны поражения, а "Токива" и "Ивате" почти целые и чтобы их серьёзно повредить у русских просто не хватит ни времени, ни снарядов. А с японской стороны было бы уж слишком большим оптимизмом надеятся утопить ещё один русский броненосец из оставшейся армады. В общем и те, и другие в первую очередь занялись спасением экипажей только что утопленных кораблей. После многочасовой канонады над морем царила практически полная тишина. Разбросанные предыдущим боем русские корабли потихоньку стали стягиваться к месту спасательных работ и нужно было снова распределиться по боевым отрядам, чтобы следовать к заветной цели – Владивостоку.
"Буйный" уже который час носился между кораблями и отрядами, Рожественский руководил сражением с его борта и, чтобы не потерять темп при управлении эскадрой, категорически отказывался перейти на более "солидный" корабль. Да и трудно было выбрать на какой – практически все были намертво завязаны на бой с противником. Выбирать было в общем то не из чего. Но дань восхищения со своего флота Зиновий Петрович снимал полную: флаг командующего не на крейсере даже, а на миноносце. Здесь он переплюнул даже Макарова, вышедшего в бой на "Новике". Ведь тот был хоть лёгким, однако крейсером. А здесь… Команды всех не ведущих бой кораблей выскакивали на палубу и иссуплённо орали "Ура!!!" своему адмиралу. Теперь он с полным правом мог называть эскадру "своей". Несмотря на свой тяжёлый характер, он завоевал душу каждого матроса, не говоря уже об офицерах. Весь свой штаб Зиновий Петрович на "Буйный", конечно не взял – слишком мало места на мостике крохотного миноносца. Только Клапье де Колонг (флаг-капитан) и Филлиповский (флагманский штурман) составили компанию своему командующему. А вот четверых опытных сигнальщиков с "Суворова" взять с собой на борт адмирал не преминул. Проблема была даже не в том, что "Буйный" был небольшим и плохо защищённым (вернее – вообще не защищённым) кораблём – мостик его был, естественно, слишком низким и наблюдать за картиной боя было крайне затруднительно. А на миноносце ведь даже на мачту наблюдателя не пошлёшь… Сначала Рожественский планировал "перескочить" хотя бы на "Изумруд", но это потребовало бы не менее получаса. А события стремительно неслись вскачь и терять управление боем нельзя было ни на минуту. Принимать решения приходилось мгновенно, приказы отдавать максимально лаконично, но чётко, анализировать обрывки поступающей информации тоже было сверхсложно… Но приходилось исходить из того, что имелось. Худо-бедно руководящие указания исходили с борта русского истребителя и флот действовал достаточно слаженно. Бывали и накладки, конечно, терялось время, которое было драгоценно. Зачастую приходилось расчитывать на инициативу и здравый смысл подчинённых и они, как правило, не подводили. Однако, когда началась погоня за подбитыми японскими кораблями, уходящими на восток, всё едва не рухнуло: Азарт преследования так захватил командиров русских броненосцев, что им почти уже удалось построиться строем "куча". Что давало все шансы японцам уйти практически безнаказанно, а русским получить очень неприятный фланговый удар. Просто руганью и конкретным матом Рожественскому всё-таки удалось изобразить из атакующих кораблей ту самую "кочергу", которая позволила и, сначала подбить, а потом и утопить "Кассугу", и прикрыться при этом от атакующих с юга "Сикисимы" и "Асахи". Когда "Кассуга" скрылся под водой, а потом ещё и поступил доклад о потопленном "Ниссине", командующий почувствовал нешуточную гордость и настроение его значительно улучшилось. – А ведь не всё так плохо как я ожидал, господа, – обратился Рожественский к стоящим рядом офицерам, – уже три броненосных корабля противника на дне. Мы потеряли только один. Можно всё-таки бить японцев, можно! – Ну "бить", это пожалуй пока громко сказано, – флаг-капитан был, как обычно, осторожен в оценке событий, – Вон на зюйде нашим здорово достаётся. Почти все горят, а на "Ретвизане" уже только одна труба осталась. – Ничего, – адмирал неласково посмотрел на Клапье де Колонга, – Поддержим. Не всё сразу. И до них доберёмся. Но позже, отрядив "пересветы" к основным силам, сам Зиновий Петрович увлёкся вместе с крейсерами и миноносцами "охотой на "Микасу". Ну очень хотелось наконец то отправить на дно японского флагмана. И ведь уже в который раз казалось, что до заветной цели осталось совсем чуть-чуть. И бросались в атаку на пистолетную дистанцию крейсера и миноносцы, получая тяжёлые "раны", но упорно стараясь добить японский корабль. И сколько же ликования выплеснулось на мостике "Буйного", когда у борта "Микасы" всё-таки вырос султан минного взрыва и броненосец стал переворачиваться… Сам Рожественский не постеснялся грохнуть биноклем о палубу и орать "Ура!" вместе со всеми офицерами и матросами. А когда, на кураже, пошли атаки на оставшиеся лёгкие крейсера японцев, то командующий, словно вспомнив свою офицерскую юность, когда ходил в атаки на минных катерах на Дунае, приказал присоединиться к своим миноносцам. Напрасно офицеры штаба пытались его отговорить и командир "Буйного", весело глянув на адмирала повёл свой корабль к атакующей группе. Всё едва не кончилось печально. Японцы хладнокровно открыли массированный огонь по русским и пришлось атаку прекратить. "Громкий" и "Грозный" получили серьёзные повреждения. "Буйный" попаданий не получил, но несколько снарядов с "Икадзучи" взорвались в опасной близости от его борта.
Когда бой прекратился, когда замолкла перестрелка и на севере, и на юге, пора было думать о "переселении" командующего на другой корабль: сколько можно вице-адмиралу лихачить на миноносце. Разговор об этом первым начал Клапье де Колонг: – Ваше превосходительство, пока есть возможность нужно перейти на более солидный корабль. И руководить удобнее, и врач вам нужен посерьёзнее местного фельдшера, да и стол будет получше… – Да плевать на стол! – сердито отозвался адмирал, – Командовать отсюда – как из гальюна. (Коломейцев исподлобья покосился на Рожественского, но промолчал). Нам приходится работать как овчарке при стаде баранов – то разбредаются, то в кучу сбиваются. В бою ещё туда-сюда было, а сейчас построиться надо и уйти до темноты как можно дальше от пролива. – Ну так я и говорю… – Что вы говорите? Вы корабли видите? Сборище инвалидов. Где мне флаг поднимать? Ну на одном из броненосцев третьего отряда. – Нет уж, увольте. Это отряд адмирала Фелькерзама – ему и командовать… Знаете… А прикажите-ка Левицкому подвинтить своего "Жемчуга" к нам поближе… Вроде выглядит он неплохо. Если там всё в порядке – на него и перейдём. С "Жемчугом" было всё нормально, пробоину в носу он уже залатал, мог дать ход в семнадцать узлов и через полчаса командующий вместе с офицерами штаба перешли на крейсер. Практически сразу на мачте взвился флажный приказ Рожественского, который он отдал ещё не поднявшись на мостик: "Построиться по боевым отрядам. Иметь прежний ордер. Курс Норд-Вест двенадцать градусов." Эскадра стала постепенно превращаться из боевой кучи в подобие строя. Эскадра шла домой…
Удивительная вещь человеческий организм. Нежный и хрупкий: его можно убить ничтожным количеством разной химической дряни, можно убить лёгким ударом в определённую точку, да мало ли ещё как… Но он и удивительно прочен и стоек. Он может выдержать совершенно невероятные травмы и нагрузки, в экстремальных обстоятельствах он может творить такие чудеса, в которые отказывается верить самая буйная фантазия… Непреклонная воля Вирена держала его на ногах несмотря на большую кровопотерю, контузию, боль… Держала, пока шёл бой, пока он понимал, что не может позволить себе расслабиться и уйти из боевой рубки "Ретвизана". И даже теперь, когда перестали грохотать пушки, он не собирался покидать свой пост. Он понимал, что ещё ничего не кончилось, что ещё предстоит напряжённая ночь в ожидании минных атак, что расслабляться нельзя… Но его подсознание решило по другому. Оно "решительно потребовало" прекратить издевательство над измученным организмом: в глазах адмирала всё стало расплываться, в ушах зазвенело, колени подогнулись и Вирен стал медленно сползать на палубу по стенке боевой рубки. Благо это вовремя заметил находящийся рядом матрос и успел подхватить падающего адмирала. – Так что, ваше благородие, – обратился он к Развозову, – их превосходительство сомлели. Прикажете отнести в салон или к дохтуру? – Ох ты Господи! Немедленно вызови санитаров и отнесите адмирала в салон. И врача туда! Быстро! Роберта Николаевича бережно уложили на доставленные носилки и отнесли в ближайшую офицерскую каюту (салон адмирала был безбожно разгромлен двумя японскими снарядами). К адмиралу был приставлен фельдшер, но его помощь не понадобилась: измученному организму был необходим просто отдых. Просто спокойный сон…