"Глубже" - читать интересную книгу автора (Гордон Родерик, Уильямс Брайан)

Глава 5

Сара ехала в Лондон на поезде, совсем непохожем на тот, в котором находились оба ее сына. Она не позволяла себе спать, но большую часть времени притворялась спящей, чтобы избежать разговоров с другими пассажирами. На последнем отрезке пути поезд часто останавливался, и в вагон заходило все больше и больше народа. Саре было не по себе: на последней остановке в вагон сел человечек с грязной бородой — жалкий побирушка в клетчатом пальто, с грязной хозяйственной сумкой в руках.

Саре следовало быть осторожной. Они порой выдавали себя за бродяг или отбросы общества. Стигийцу с характерными впалыми щеками требовалось лишь отрастить за пару месяцев бороду, хорошенько измазаться в грязи — и его уже не отличишь от несчастных попрошаек, которые ютятся на задворках в любом городе.

Очень умный прием. В таком виде стигийцы могли постепенно проникнуть практически куда угодно, не вызывая любопытства у верхоземцев.

И, самое главное, так они могли целыми днями ошиваться на крупных вокзалах, наблюдая за проезжающими пассажирами.

Сара уже потеряла счет случаям, когда ей встречались бродяги, околачивавшиеся у дверей, из-под спутанных волос которых в ее сторону вдруг устремлялся безжизненный, всевидящий взгляд стигийца, внимательно ее изучавшего.

Но был ли этот бродяга одним из них? Она наблюдала за его отражением в окне, пока тот доставал из сумки банку пива. Бомж открыл ее и начал пить, причем немалая часть пролилась ему на бороду. Несколько раз Сара замечала, что он смотрит прямо на нее. Казалось, он видит ее нечетко, и ей не нравились его глаза — иссиня-черные, причем он еще и щурился, словно не привык к дневному свету. Весьма зловещие признаки, но как бы ей ни хотелось, Сара не могла пересесть на другое место. Меньше всего она желала привлекать к себе внимание.

А потому, стиснув зубы, молодая женщина сидела смирно, пока поезд наконец не остановился на вокзале Сент-Панкрас. Она сошла с него одной из первых и, пройдя за турникеты, неторопливо направилась к вокзальным киоскам. Она опустила голову, чтобы скрыться от камер слежения, которых тут было полным-полно: если ей казалось, что она может находиться в зоне действия одной из них, Сара прижимала к лицу платок. Она задержалась у витрины, наблюдая за тем, как бродяга пересекает главный вестибюль.

Если он действительно стигиец или один из их агентов, ей лучше оставаться в толпе. Сара взвесила возможные варианты побега. Она как раз обдумывала, стоит ли ей прыгнуть в отходящий поезд, когда всего в пятнадцати метрах от нее бомж остановился, чтобы что-то нащупать в своей сумке. Затем, выругавшись на задевшего его прохожего, он направился к главному входу вокзала неуверенной, какой-то запинающейся походкой, вытянув перед собой руки, словно катил невидимую тележку, у которой заело колесо. Сара наблюдала, как бродяга вышел из здания.

Теперь она была почти уверена, что бомж — настоящий, и решила продолжить свой путь. Поэтому, выбрав направление наугад, женщина прошла сквозь толпу и выскользнула с вокзала через боковые двери.

Стояла чудесная погода, и улицы Лондона были заполнены народом. Отлично. Это-то ей и нужно. Всегда лучше, чтобы ее окружала толпа людей — чем больше народу, тем безопаснее. Вероятность того, что стигийцы попробуют что-то выкинуть перед многочисленными свидетелями, куда меньше.

Сара быстрым шагом пошла вперед, на север, в направлении Хайфилда. Грохот заполнивших улицы автомобилей сливался в единый непрерывный ритм, передававшийся подошвам ее ног, пока Сара, наконец, не стала ощущать его чуть ли не в своем желудке. Как ни странно, этот ритм ее радовал. Благодаря успокаивающей непрестанной вибрации сам город казался живым существом.

По пути Сара рассматривала новые здания, отворачиваясь всякий раз, как замечала одну из множества установленных на них камер видеонаблюдения. Ее поразило, как сильно изменился Лондон с того дня, когда она увидела его впервые. Когда же это было — почти двенадцать лет назад?!

Говорят, время лечит. Но все зависит от того, что за это время успеет произойти.

Пока что жизнь Сары была похожа на одинокую, монотонную равнину: ей казалось, что она и не жила по-настоящему. Хотя побег из Колонии случился так много лет назад, память о нем осталась до боли яркой.

Теперь, идя по улицам, Сара поняла, что не может остановить поток воспоминаний, овладевших ею. Она вновь начала переживать мучительные сомнения, охватившие ее, когда она бежала от одного кошмара только для того, чтобы оказаться в другом, в этой чужой земле, где глаза жег мучительный блеск солнца и все было незнакомым и ни на что не похожим. И что самое страшное, ее убивало чувство вины перед своими детьми, двумя сыновьями, которых она оставила.

Но выбора не было, она ДОЛЖНА была уйти. У малыша Сары, которому была всего неделя, начался жар, страшный, убийственный жар, от которого кроху, умиравшего от болезни, трясло в ужасном ознобе. Даже сейчас Сара слышала его нестихающий плач и помнила, какими беспомощными чувствовали себя она и ее муж. Они умоляли врача дать хоть какое-нибудь лекарство, но тот ответил, что в его черном саквояже нет ничего, что он мог бы им предложить. Сара забилась в истерике, но доктор лишь угрюмо качал головой, стараясь не встречаться с ней взглядом. Она знала, что означал этот жест. Она знала правду. В Колонии таких лекарств, как антибиотики, не хватало постоянно. То немногое, что имелось в запасе, предназначалось исключительно для правящего класса, стигийцев и, возможно, очень узкого круга элиты внутри самого Комитета губернаторов.

Но был и другой вариант: она предложила купить немного пенициллина на черном рынке и хотела попросить, чтобы ее брат Тэм раздобыл лекарство. Но муж Сары был непреклонен.

— Я не могу оправдать подобного поступка, — прозвучали его слова, когда он уныло смотрел на младенца, слабевшего с каждым часом.

Затем он принялся распространяться о своем положении в обществе и о том, что их долг — придерживаться определенной системы ценностей. Все это для Сары не значило ровным счетом ничего: она просто хотела, чтобы ее ребенок снова был здоров.

Ей оставалось лишь постоянно обтирать блестящее, красное личико заходящегося в плаче малыша, пытаясь снизить температуру, и молиться. На следующие сутки у младенца уже не было сил кричать, он лишь жалобно всхлипывал — как будто это то были его последние попытки дышать. Он уже даже не сосал молоко. Малыш покидал Сару, а она ничего, решительно ничего не могла с этим поделать.

Саре казалось, что она сходит с ума.

Ее охватывали приступы едва сдерживаемого гнева, и, отойдя от колыбели в угол комнаты, она пыталась причинить себе боль, расцарапывая ногтями руки и прикусывая язык, лишь бы не закричать в голос и не разбудить находившегося в полузабытьи ребенка. А порой она падала на пол, охваченная таким глубоким отчаянием, что начинала молиться о том, чтобы умереть вместе с ребенком.

И наступил страшный час, когда утратившие цвет глаза младенца остекленели и потеряли всякое выражение. Сара сидела, парализованная горем, у колыбели в полутемной комнате, и вдруг ее оцепенение прервал слабый звук. Он был похож на тихий шепот, словно кто-то пытался о чем-то ей напомнить. Сара наклонилась над колыбелью. Сердцем она понимала, что услышала последний вздох, вырвавшийся из запекшихся губ сына. Он лежал тихо, не шевелясь. Все было кончено. Несчастная мать приподняла крошечную ручку и позволила ей вновь упасть на матрас. Казалось, она касается искусно сделанной куклы.

Но тогда Сара не плакала. Глаза ее были сухи, а душу наполняла решимость. Боль матери, потерявшей сына, убила всякую привязанность, которую она испытывала к Колонии, к своему мужу или к обществу, в котором жила. И в эту минуту у нее в голове словно зажегся прожектор. Сара теперь ясно знала, что ей надо делать, и ничто не могло ей помешать: она должна любой ценой спасти двух других своих детей от подобной судьбы.

Тем же вечером, когда тело мертвого младенца, которому даже не успели дать имя, остывало в колыбели, она побросала вещи в сумку на ремне и схватила двух своих сыновей. Мужа, занимавшегося приготовлениями к похоронам, не было дома, и она ушла с обоими сыновьями, воспользовавшись для побега одним из путей, о котором ей однажды рассказал брат.

Однако стигийцы словно заранее знали о каждом ее шаге, все очень быстро пошло не так — они просто играли с Сарой в кошки-мышки. Пока она пробиралась по лабиринту вентиляционных туннелей, стигийцы постоянно были где-то рядом. Сара помнила, как на секунду остановилась передохнуть. Опершись о стену, она затаилась в темноте, прижимая к себе детей и чувствуя каждое их движение. В глубине души она знала, что одного из них придется оставить: с двумя малышами на руках она не убежит. Сара вспоминала, как мучителен был выбор.

Но вскоре на нее наткнулся колонист. Последовала бешеная схватка, и Саре удалось одержать верх, оглушив его резким ударом. Но в драке она сильно повредила руку, и времени для колебаний больше не осталось.

Она знала, что должна сделать.

Сара оставила Кэла. Ему было чуть больше года. Она осторожно положила судорожно дергавшийся кулек между двумя камнями на покрытый гравием пол туннеля. В ее памяти навсегда запечатлелась эта картина: спеленатый белый кокон, испачканный ее собственной кровью. И звуки, которые он издавал — бульканье. Сара знала, что его очень скоро найдут и вернут отцу, а он позаботится о мальчике. Слабое утешение. Она продолжила побег с другим сыном и благодаря везению каким-то образом скрылась от стигийцев и выбралась на поверхность.

Ранним утром они прошли по Центральной улице в Хайфилде — маленький сын с трудом брел рядом с ней по тротуару, он едва умел держаться на ногах. То был ее старший — Сет. Ему тогда исполнилось два с половиной года. Мальчик вертел головой направо и налево, с удивлением глядя на необычное окружение широко раскрытыми, испуганными глазами.

У Сары не было денег, ей некуда было идти, и очень скоро она осознала, что даже за одним ребенком присматривать ей будет трудно. К тому же из-за раненой руки она потеряла много крови, и у нее все сильнее кружилась голова.

Услышав вдалеке голоса людей, она увела Сета с главной улицы и прошла по нескольким переулкам, прежде чем заметила церковь. Стремясь найти убежище на заросшем кладбище, они оба присели на покрытую мхом могилу, впервые в жизни вдыхая утренний воздух и с благоговением глядя на небо в пурпурной дымке. Саре так хотелось закрыть глаза, всего на пару минут, но она боялась, что если позволит себе это, больше уже не поднимется. Голова у нее шла кругом, но она собрала оставшиеся силы и поднялась с могилы, собираясь найти для них какое-нибудь укрытие и, если повезет, что-нибудь поесть и попить.

Сара пыталась объяснить сыну, что собирается делать, но он все равно цеплялся за маму, хотел пойти с ней. Бедный маленький растерянный Сет. От его взгляда, полного непонимания, у Сары разрывалось сердце. Малыш ухватился за ограду самой большой и внушительной могилы на кладбище, на которой, по странному совпадению, были установлены две небольшие каменные фигурки с киркой и лопатой в руках. Сет звал маму, но Сара так и не посмела обернуться, хотя все внутри нее кричало, что она не должна уходить.

Сара вышла с кладбища, не зная, куда идти, борясь с головокружением, из-за которого ей с каждым шагом все больше казалось, будто она танцует странный, дерганый танец на ярмарочной площади.

После этого Сара почти ничего не помнила.

Очнулась она от толчка. И когда открыла глаза, свет показался ей невыносимым. Его яркость ослепляла, и потому она едва различила женщину, стоявшую рядом с ней с озабоченным видом — та спрашивала, все ли с Сарой в порядке. Сара поняла, что потеряла сознание между двух припаркованных автомобилей. Прикрывая глаза руками, она заставила себя встать на ноги и убежала.

В конце концов Сара нашла дорогу обратно, к Сету, но остановилась, увидев, что его окружают люди, одетые в черное. Поначалу она приняла их за стигийцев, но затем, прищурив слезящиеся от света глаза, сумела прочесть на стоящей рядом машине слово «Полиция». Крадучись, она ушла оттуда.

С того дня она миллион раз пыталась убедить себя, что так было лучше, что она была не в состоянии позаботиться о малыше и уж тем более не смогла бы скрыться от стигийцев с ребенком на руках. Но это ничуть не помогало забыть о полных слез глазах маленького мальчика, о том, как он протягивал свою крошечную ручку и звал ее снова и снова — а она уходила и уходила от него.

Крошечная ручка тянется к ней…

В душе Сары что-то съежилось, словно жестоко раненный зверь свернулся клубком, стремясь защититься.

Прохожий на тротуаре бросил на Сару странный взгляд, и она испугалась, что незаметно для себя начала думать вслух, ведь мысли ее были такими ясными и яркими.

«Соберись», — велела она самой себе. Надо оставаться в форме. Сара тряхнула головой, чтобы изгнать из мыслей образ малыша. В любом случае это было так давно, и как и здания вокруг нее, все изменилось — изменилось непоправимо. Если предназначавшееся ей письмо в «мертвом почтовом ящике» говорило правду — а в это она так и не смогла до конца поверить, — тогда Сет превратился в Уилла, в кого-то совсем-совсем иного.

Через несколько километров Сара вышла на шумную улицу, с магазинами и кирпичным монолитом супермаркета. Она недовольно поморщилась, когда ей пришлось остановиться на переходе, в окружении небольшой толпы, ожидая, пока переключится светофор. Ей было не по себе, она подняла воротник, стараясь скрыться в нем. Затем раздался звуковой сигнал, зажегся зеленый человечек, и Сара перешла дорогу, обгоняя людей, увешанных покупками.

Магазины постепенно кончились, пошел дождь, от которого прохожие спешили укрыться в зданиях или в своих машинах, и народа на улицах стало меньше. Сара продолжала идти вперед, и на нее никто не обращал внимания — она же наметанным глазом рассматривала каждого. В голове она слышала голос Тэма — так ясно, словно он шел рядом:

— Смотри внимательно — но тебя видеть не должны.

Именно он ее этому научил. Еще будучи детьми, они дерзко нарушали родительские наказы и нередко тайком уходили из дома. Надев лохмотья и измазав лица жженой пробкой для маскировки, они, рискуя жизнью, углублялись в самое жестокое и опасное место во всей Колонии — в Трущобы. Даже сейчас она легко представляла себе Тэма, каким он был тогда, с ухмыляющейся мальчишечьей физиономией, вымазанной сажей, и с глазами, горевшими от возбуждения, когда они уносили ноги, в очередной раз едва избежав опасности. Она так по нему тосковала.

Размышления Сары резко прервались — все ее инстинкты вдруг забили тревогу. Тощий юнец в смятой и запачканной военной куртке появился с противоположной стороны. Он направлялся к ней. Сара не сделал ни шага в сторону, и в последний момент он отступил, как бы случайно задев ее локтем и демонстративно раскашлявшись прямо ей в лицо. Сара замерла на месте, и глаза ее загорелись, словно где-то внутри вдруг разожгли костер. Продолжая идти, юнец еле слышно бормотал что-то мерзкое. Позади на куртке виднелась надпись большими белыми потрескавшимися буквами: «ВСЕХ ВАС НЕНАВИЖУ». Пройдя несколько шагов он, видимо, сообразил, что Сара все еще смотрит на него — и обернулся, чтобы бросить на нее злой взгляд.

— Шлюха, — сплюнул он в ее сторону.

Все тело Сары напряглось, словно у пантеры перед прыжком.

«Ах ты мразь!» — подумала она, но ничего не сказала.

Он не имел ни малейшего понятия о том, кто она такая и на что способна. Он только что всерьез рисковал жизнью. Сара жаждала крови и страстно желала преподать юнцу урок, которого он не забудет — ей хотелось этого до боли, но она не могла позволить себе подобной роскоши. Не в этот раз.

— В другое время, в другом месте… — пробормотала она, глядя, как тот презрительно, вразвалочку идет, шаркая по тротуару потертыми кроссовками. Больше он не обернулся, так и не узнав, что секунду назад жизнь его висела на волоске.

Сара постояла еще пару минут, чтобы собраться и осмотреть мокрую улицу и проезжавшие мимо машины. Взглянула на часы. Еще очень рано — она шла слишком быстро.

Ее внимание привлек громкий разговор на языке, ей непонятном. Двое рабочих выходили из кафе, запотевшие окна которого освещали изнутри люминесцентные лампы. Не раздумывая, Сара быстрым шагом направилась туда.

Заказав чашку кофе, она уселась за столик у окна. Потягивая водянистую, безвкусную жидкость, вытащила из кармана засаленную бумажку и медленно перечитала письмо. Она так и не смогла заставить себя смириться с тем, о чем там говорилось. «Как Тэма может не быть в живых? Как такое возможно?» Как бы плохо ни шли у Сары дела в Верхоземье, ее всегда хоть немного утешала мысль о брате в Колонии, живом и здоровом. Надежда на то, что однажды она вновь увидит Тэма, была словно колеблющийся огонек свечи в конце невероятно длинного туннеля. Но теперь он мертв — и даже этот огонек у нее забрали.

Сара перевернула послание и прочла написанное на обороте, затем вновь перечитала, качая головой.

Здесь какая-то ошибка — Джо Уэйтс, вероятно, заблуждался, когда писал эти слова. Как мог ее сын Сет, первенец, которым она некогда так гордилась, выдать Тэма стигийцам? Плоть от плоти Сары погубил ее брата! «И если это правда, что могло так его испортить? Что побудило его к убийству?» Но в последнем абзаце таилась не менее ужасающая новость. Сара вновь и вновь перечитывала эти строки: о том, как Сет похитил ее младшего сына, Кэла, заставив его уйти вместе с ним.

— Нет, — громко произнесла она, качая головой и отказываясь признавать, что Сет во всем виноват. Снова и снова: ее сыном был «Сет», а не «Уилл», и он не смог бы совершить ничего подобного. Хотя весточка пришла от источника, которому она полностью доверяла, возможно, кто-то исказил ее содержание. Быть может, кто-то знал о «мертвом почтовом ящике». Но как, почему и ради чего они стали бы оставлять ей поддельное письмо? Сара не видела в этом никакого смысла.

Молодая женщина вдруг сообразила, что с трудом дышит и у нее трясутся руки. Тяжело опершись на стол, она смяла письмо, зажатое в ладони. Стараясь вновь взять свои эмоции под контроль, Сара посмотрела в зал, на других посетителей кафе, опасаясь, что кто-то мог заметить ее волнение. Но люди вокруг (судя по рабочим комбинезонам, в основном строители) были слишком заняты щедрыми порциями жареного мяса с картошкой, чтобы обращать на нее внимание, а владелец заведения сидел за застекленным прилавком и что-то напевал себе под нос.

Откинувшись назад, Сара осмотрела зал, словно впервые увидев его. Она задержалась взглядом на стенах, покрытых панелями под дерево, и поблекшем плакате с яркой Мэрилин Монро, зазывно склонившейся над большим американским автомобилем. В кафе слышались голоса ведущих какой-то радиостанции, но Сара их не слушала, ее лишь раздражал шум.

Потом она расчистила небольшой кружок на запотевшем изнутри окне кафе и посмотрела наружу. Было еще слишком рано и светло, поэтому женщина решила задержаться в заведении подольше и стала уголком салфетки рисовать что-то в лужице кофе, пролитого на расцарапанный стол из красного пластика. Потом она просто уставилась прямо перед собой, словно впала в транс. Когда несколько секунд спустя Сара, чуть вздрогнув, пришла в чувство, то заметила, что пуговица ее пальто болтается на ниточке. Она потянула за нитку, и пуговица упала ей в руку. Ни о чем не думая, она бросила ее в пустую чашку и продолжила смотреть пустыми глазами на затуманенные стекла и неясные силуэты людей, спешивших мимо.

Наконец хозяин поднялся из-за прилавка и неторопливо прошелся по заведению, по пути нехотя проводя грязной тряпкой по пустым столикам и выравнивая стулья. Он остановился у окна и вместе с Сарой несколько секунд смотрел на улицу, а затем спросил, не нужно ли ей чего еще, нарочно стараясь говорить как можно непринужденнее. Не ответив, странная посетительница встала и направилась к двери. Разозлившись, он схватил ее пустую чашку из-под кофе — и тут заметил пуговицу, брошенную ею на дно.

То была последняя капля. Женщина не была постоянным клиентом — и ему совершенно не требовались всякие подозрительные личности, зазря занимавшие столики и почти ничего не платившие.

— Скр… — уже было крикнул он, произнеся первый слог слова «скряга» прежде чем оно замерло у него на губах.

Хозяин случайно бросил взгляд на столик. Он моргнул и чуть повернул голову, словно ему мешала игра света. С красного пластика на него смотрела на удивление искусно нарисованная, реалистичная картинка: лицо сантиметров десять в длину и в ширину, слой за слоем составленное из высохшего кофе, будто написанное темперой. Но вовсе не мастерство художника поразило его до глубины души, а то, что лицо и до предела открытый рот были искажены в громком, протяжном крике. Владелец кафе опять моргнул: изображение было так неожиданно и так пугающе, что несколько секунд он не двигался, глядя на него. Он никак не мог связать это шокирующее изображение агонии с тихой, незаметной, словно мышка, женщиной, которая только что покинула его кафе. Ему это совсем не понравилось, и он закрыл рисунок тряпкой, стараясь стереть его как можно скорее.

Вновь оказавшись на улице, Сара старалась идти помедленнее, поскольку у нее все еще оставалось время. Прежде чем попасть в Хайфилд, она ненадолго прервала свой путь, чтобы снять комнату в маленькой гостинице. На одной улице их было несколько, и девушка выбрала первую попавшуюся — потрепанный викторианский особняк с террасой.

Она жила теперь по принципу: никогда ничего не повторять. И никогда не повторяться.

Сара считала, что, если она начнет следовать привычным схемам, стигийцы мгновенно настигнут ее.

Дав хозяевам несуществующие имя и адрес, она сразу заплатила наличными за одну ночь. Сара взяла ключ у администратора, сморщенного старичка с кислым запахом изо рта и безжизненными седыми волосами, и по пути в комнату проверила, где находится пожарный выход, а заодно обнаружила дверь, которая, судя по всему, вела на крышу. «На всякий случай». Оказавшись в номере, она заперла дверь, да еще и заблокировала ручку стулом. Затем опустила выцветшие на солнце занавески и присела на край кровати, попытавшись собраться с мыслями.

Сару отвлек гнусавый смех, доносившийся с дороги под окнами, и она моментально вскочила на ноги. Чуть отведя занавеску, осмотрела обе стороны улицы, особенно тщательно оглядев тесно припаркованные автомобили. Тут женщина вновь услышала смех и увидела пару мужчин в майках и джинсах, прогуливавшихся по главной улице. Выглядели они вполне безобидно.

Сара вернулась к кровати и легла на спину, скинув туфли. Она зевнула, чувствуя, как ей хочется спать. Но девушка не могла позволить себе заснуть и, чтобы чем-то себя занять, открыла номер «Хайфилдского горна» — эту газету она нашла на стойке администратора. Как всегда, Сара взяла ручку и сразу открыла раздел с объявлениями, обводя предложения для наемных работников, которые могли бы ее заинтересовать. Покончив с рекламным разделом, она пролистала остальные страницы газеты, без особого интереса просматривая статьи.

Между колонками, в которых обсуждались плюсы и минусы превращения старой рыночной площади в пешеходную зону, а также предложения по установке новых «лежачих полицейских» и пуске еще одного автобусного маршрута, внимание Сары привлекла одна статья:

Резкими штрихами Сара принялась рисовать что-то на полях статьи о диком звере. И хотя она пользовалась всего лишь старой шариковой ручкой, очень скоро ей удалось изобразить во всех деталях залитое лунным светом кладбище, немного похожее на то в Хайфилде, где она отдыхала, впервые выбравшись на поверхность. Но на этом все совпадения заканчивались: на переднем плане она набросала большой надгробный камень. Какое-то время Сара внимательно на него смотрела и наконец, используя верхоземское имя сына, вывела на надгробии «Уилл Берроуз», поставив в конце знак вопроса.

Сара нахмурилась. Гнев, вскипавший внутри нее с момента смерти брата, был так силен, что она чувствовала, как волна ярости сметает ее — чтобы, в конце концов, выбросить неизвестно куда, где ей нужно будет найти виноватого. Конечно, корнем любого зла оставались стигийцы, но впервые Сара позволила себе помыслить о немыслимом: если сказанное про Сета правда, тогда он ей за все заплатит — и заплатит дорого.

Все еще глядя на рисунок, Сара так сжала пальцы, что ручка переломилась — осколки светлого пластика разлетелись по кровати.