"Глубже" - читать интересную книгу автора (Гордон Родерик, Уильямс Брайан)

Глава 15

Доктор Берроуз приподнялся — ему показалось, что он слышит тихий звон, каждое утро неизменно возвещавший подъем в поселении копролитов. Минуту он внимательно вслушивался, потом нахмурился. Ничего, лишь тишина.

— Проспал, наверное, — решил он, потирая подбородок, и с легким удивлением ощупал появившуюся на нем щетину. Он так привык к торчавшей во все стороны бородке, которую долго носил, что теперь, сбрив ее, начал по ней скучать. Где-то в глубине души ему нравилось, как он с ней смотрится. Доктор Берроуз пообещал себе, что вновь отрастит ее перед своим триумфальным возвращением, когда, в конце концов, вновь поднимется на поверхность земли, рано или поздно. На первых полосах газет он будет выглядеть особенно впечатляюще. Перед его глазами возникли заголовки: «Робинзон Крузо подземного мира», «Первопроходец Глубоких Пещер», «Доктор Аид…»

— Ну, хватит, — сказал себе доктор Берроуз, прекратив дразнить свое воображение.

Отбросив в сторону грубое одеяло, он сел на коротком матрасе, набитом материалом, напоминавшим солому. Для человека среднего роста вроде доктора матрас был коротковат, и потому ноги у него на полметра свисали с кровати.

Надев очки, доктор почесал шевелюру. Он сам попытался постричься, но оказался не лучшим парикмахером: кое-где волосы были срезаны до корня, а в других местах торчали клоками в несколько сантиметров длиной. Доктор зачесался еще сильнее, пройдясь по всей голове, а потом и по груди с подмышками. Нахмурившись от досады, он минуту рассеянно рассматривал кончики пальцев.

— Журнал! — вдруг воскликнул он. — Я же не сделал вчера записи.

Он вернулся так поздно, что совсем забыл написать о событиях вчерашнего дня. Щелкая языком, доктор Берроуз извлек книгу из-под кровати и открыл ее на еще не заполненной странице, где красовался лишь заголовок:

Под ним он и принялся писать, насвистывая что-то импровизированное и несвязное:

Ночью так все чесалось, что чуть не помер.

Доктор остановился и задумчиво пососал конец карандаша, а затем продолжил:

Вши просто невыносимы, и с каждым днем — все хуже.

Он обвел взглядом небольшую, почти круглую комнату — четыре метра от стены до стены — и поднял глаза к сводчатому потолку. Стены казались неровными: словно высохшую штукатурку или глину или что-то еще, из чего они были сделаны, накладывали вручную. Из-за формы помещения ему казалось, что он находится внутри большого сосуда: доктор усмехнулся, сообразив, что теперь понимает, как чувствует себя джинн, заключенный в бутылке. Это ощущение усиливал и тот факт, что единственный выход из комнаты находился под ним, в центре пола. Выход был прикрыт листом кованого металла, напоминавшим старую крышку от мусорного бака.

Доктор взглянул на свой защитный костюм, висевший на деревянном колышке в стене, словно сброшенная шкура ящерицы, из глазниц которой (куда были вставлены светосферы) исходили лучи света. Ему следовало бы уже надеть его, но доктор чувствовал, что обязан сначала закончить запись за предыдущий день. И потому продолжил писать в журнале:

Чувствую, что пришло время двигаться дальше. Мне кажется, копролиты…

Доктор помедлил, раздумывая, следует ли ему воспользоваться названием, которое он сам придумал для этого народа — при условии, что они являлись видом, отличным от Homo Sapiens, в чем он пока был не уверен. «Homo Caves», — произнес доктор, а затем покачал головой, решив пока его не употреблять. Не стоило путать понятия, пока он не приведет в порядок все факты. Он вновь взялся за карандаш.

Мне кажется, копролиты пытаются дать мне понять, что я должен уйти, хоть мне и неясно, почему. Не думаю, что это как-то связано со мной лично или, точнее говоря, с какими-то моими действиями. Могу ошибаться, но я уверен, что атмосфера в лагере полностью изменилась. За последние сутки здесь было больше движения, чем я наблюдал за два предыдущих месяца вместе взятые. Если прибавить сюда дополнительные запасы пищи, которые, как я видел, они заготавливают, и запрет женщинам и детям выходить за пределы поселения, то, кажется, они готовятся к осаде. Конечно, возможно, это лишь меры предосторожности, к которым они прибегают время от времени, но мне кажется, вскоре что-то должно произойти.

А потому, видимо, пришло время продолжить мое путешествие. Я буду очень по ним скучать. Они приняли меня в свое доброе, незлобивое общество, где, судя по всему, им друг с другом очень комфортно, и что самое странное — им хорошо и со мной. Возможно, это потому, что я не являюсь ни колонистом, ни стигийцем и они понимают, что я не угрожаю ни им, ни их детям.

Особенно меня поражают их чада — такие игривые и, даже можно сказать, склонные к приключениям. Мне постоянно приходится напоминать себе, что они просто молоды и вовсе не являются отдельным от своих родителей видом.

Доктор Берроуз прекратил насвистывать и усмехнулся, припомнив, как поначалу взрослые не желали даже отвечать на его взгляд, когда он пытался наладить с ними контакт. Они отводили в сторону маленькие серые глазки, всем видом выражая неуклюжую покорность. Его темперамент так сильно отличался от темперамента этого невзыскательного народа, что порой доктор воображал себя героем вестерна, одиноким стрелком, прискакавшим из прерии в город запуганных фермеров, шахтеров или кого-нибудь еще. Для них доктор Берроуз был всесильным, всепобеждающим героем, настоящим мужчиной. Ха-ха! Это он-то!

— Эй, продолжай, наконец, — напомнил он самому себе и начал писать дальше:

В целом, это очень кроткий, добрый и удивительно скрытный народ, и я не могу похвастаться, что близко узнал их. Быть может, в конце концов кроткие и в самом деле унаследовали землю.

Я никогда не забуду, какое милосердие они проявили, когда спасли мне жизнь. Я уже писал об этом, но теперь, собираясь уходить отсюда, очень много об этом размышляю.

Доктор Берроуз остановился и посмотрел вверх, уставившись перед собой, с таким выражением лица, будто пытается что-то вспомнить, но уже позабыл, зачем ему вообще надо было об этом вспоминать.

Затем он пролистал страницы журнала назад, пока не дошел до первой записи, сделанной сразу после попадания в Глубокие Пещеры, и прочел ее про себя.

Колонисты были весьма недружелюбны и молчаливы, когда увели меня очень далеко от Вагонетного поезда и проводили внутрь туннеля, который назвали лавовой трубой. Они сказали, чтобы я шел по ней к Великой Равнине — мол, то, что я хочу увидеть, встретится на пути. Когда я попытался задать им несколько вопросов, они повели себя очень враждебно.

Я не собирался с ними спорить и потому сделал то, что мне велели. Я пошел в сторону от них, поначалу очень быстрым шагом, но затем, когда вышел из их поля зрения, остановился. Я не был уверен, что иду в правильном направлении. Я подозревал, что они хотели, чтобы я запутался в лабиринте туннелей, поэтому вернулся назад и…

Здесь доктор Берроуз вновь прищелкнул языком и покачал головой.

…пытаясь найти дорогу, потерялся окончательно.

Доктор резко перевернул страницу, словно все еще был недоволен собой, а затем просмотрел описание обнаруженного им пустого дома с окружавшими его хижинами.

Он пропустил эту запись, словно она особо его не интересовала, открыв захватанную, грязную страницу. Здесь его почерк, и в лучшие времена не слишком разборчивый, казался даже хуже обычного, и второпях написанные предложения пересекали бумагу под самыми разными углами, словно в тетради не существовало разлинованных строк. Кое-где одни предложения были написаны прямо поверх других, скрещиваясь и перепутываясь, как горка бирюлек. В конце трех страниц подряд огромными, все более кривыми и косыми буквами значилось: Я ЗАБЛУДИЛСЯ.

— Да, непорядок, — укорил себя доктор Берроуз. — Но я был не в лучшем состоянии.

Затем его внимание привлек один абзац записи, и доктор прочел его вслух:

Не могу точно сказать, как долго я бродил по мешанине туннелей. Порой я терял всякую надежду и начинал мысленно принимать тот факт, что, возможно, мне никогда из них не выбраться, но теперь я знаю, что оно того стоило…

Сразу под этими словами красовался гордый подзаголовок: КАМЕННЫЙ КРУГ. На следующих страницах друг за другом шли наброски камней, составлявших подземный монумент, на который наткнулся доктор Берроуз. Он не только обозначил местоположение и форму каждого камня, но и тщательнейшим образом зарисовал в кругах на углу страниц (как обозначают увеличенные фрагменты) символы и странные надписи, вырезанные на их поверхности. Найдя древние письмена, доктор заметно воодушевился, несмотря на все усиливавшиеся голод и жажду. Поскольку он не знал, насколько ему придется растянуть свои припасы, он каждый день заставлял себя пить и есть как можно меньше.

Когда доктор разглядывал эти страницы, на его лице появилась самодовольная улыбка — он наслаждался плодами своего труда.

— Отлично, просто отлично.

Перейдя к следующей странице, он остановился, раскрыв губы в немом «О-о-о!», когда прочитал заголовок.

Ниже было написано несколько строк:

Я думал, мне крупно повезло, когда нашел Каменный круг. Я и не знал, что мне предстоит обнаружить нечто, с моей точки зрения, столь же или даже более важное. Пещеры были доверху заполнены табличками, десятками табличек, и на всех имелись надписи, отчасти похожие на те, что вырезаны на менгирах круга.

Далее следовали десятки страниц с изображениями табличек с мастерски зарисованными письменами, которые были на них вырезаны — каждая буква была тщательно скопирована. Но по мере того как доктор пролистывал страницы, наброски становились все менее аккуратными, и под конец казалось, что их рисовал ребенок.

Я ДОЛЖЕН ПРОДОЛЖИТЬ РАБОТУ — было написано под одним из последних, неряшливых изображений с такой силой, что карандаш продавил бумагу, а кое-где даже порвал.

Я ДОЛЖЕН РАСШИФРОВАТЬ ПИСЬМЕНА! ЭТО КЛЮЧ К ТЕМ, КТО ЗДЕСЬ ЖИЛ! Я ДОЛЖЕН УЗНАТЬ, Я ДОЛЖЕН.

Доктор провел пальцем по глубоким бороздам, оставленным карандашом на страницах, пытаясь припомнить, каким тогда было состояние его ума. Все как в тумане. Запасы пищи закончились, а он лихорадочно продолжал свою работу, практически не обращая внимания на то, сколько у него осталось воды. Когда и она вся была выпита, для доктора это оказалось полной неожиданностью.

Все еще пытаясь припомнить события того дня, он взглянул на заметку, нацарапанную второпях, но куда аккуратнее, почти без надежды, прямо посредине силуэта каменной таблички, рисовать которую он так и не закончил.

Я должен продолжить работу. Силы покидают меня. Камни, которые я вытаскиваю из кучи для осмотра, становятся все тяжелее. Очень боюсь уронить один из них. Я должен ост

На этом все закончилось. Доктор Берроуз не помнил, что случилось потом: разве что, уже на грани потери рассудка, он, шатаясь, отправился на поиски источника и, не найдя его, каким-то непостижимым образом сумел вернуться в Пещеру с табличками.

За пустой страницей следовало ДЕНЬ? и такие строки:

Копролиты. Я все думаю, удалось бы мне выжить, если бы два юных копролита случайно не наткнулись на меня и не позвали бы взрослых. Скорее всего, нет. Дела мои были плохи. Я припоминаю две странные фигуры, склонившиеся над моим журналом: они скрестили свои лучи, глядя на страницы, на которых я рисовал свои наброски. Но я не уверен, что действительно их видел — возможно, мой разум сам рисует картины того, что могло бы там произойти.

— Я отвлекаюсь. А это неправильно, — строго сказал доктор сам себе, покачав головой. — Вчерашняя запись! Нужно закончить вчерашнюю, именно вчерашнюю запись. — Он принялся быстро перелистывать страницы, пока не нашел ту, на которой начал писать, и поднес карандаш к бумаге.

Доктор Берроуз продолжил:

Утром, натянув защитный костюм, я прошел к продовольственным складам, чтобы забрать свой завтрак, через общую территорию, на которой несколько маленьких копролитов играли в нечто вроде нашей игры в шарики. Там их было десяток или больше, все разных возрастов: дети сидели на корточках и катали большие шары, сделанные из породы, напоминавшей отполированный сланец, по чисто выметенному участку земли. Они старались сбить вырезанную из камня кеглю, отдаленно напоминавшую человеческую фигуру.

Дети по очереди бросали в нее шары, но и после того, как каждый из них сделал свою попытку, кегля осталась на месте. Один из детишек поменьше протянул мне шар. Он был легче, чем я ожидал, и для начала я его несколько раз уронил (все никак не привыкну к перчаткам), а потом с некоторым усилием наконец сумел правильно расположить его между большим и указательным пальцами. Я как раз неуклюже пытался прицелиться, когда — представьте себе мое удивление! — серый шар вдруг ожил! Он развернулся и поскребся о мою ладонь! Это была огромная мокрица — я таких в жизни не видел.

Должен сказать, я был так поражен, что выронил ее. Она напоминала Armadillidium vulgare, мокрицу-броненосца, только сидящую на стероидах! У насекомого имелось несколько пар членистых ног, которыми оно воспользовалось на все сто, удрав от меня со скоростью звука, причем несколько ребятишек тут же бросились в погоню. Я услышал, как другие захихикали за своими защитными шлемами: им случившееся показалось очень забавным.

Позднее в тот же день я заметил пару более взрослых членов лагеря, готовившихся к отъезду. Они наклонились к друг другу, соприкоснувшись шлемами защитных костюмов, — вероятно, разговаривая, хотя их языка я никогда не слышал. Насколько мне известно, они, возможно, говорят по-английски.

Я последовал за ними, и они не стали возражать — они вообще никогда не возражают. Мы выбрались из лагеря наверх, и кто-то за нами вновь вкатил на место валун, чтобы перекрыть вход, через который мы вышли. Благодаря тому, что их лагеря вырыты прямо в земле на Великой Равнине и в боковых туннелях, ответвляющихся от нее (а порой их вырезают прямо в потолке), поселения копролитов практически незаметны для стороннего наблюдателя. Я шел за двумя копролитами несколько часов, пока мы не покинули Великую Равнину, свернув в проход, спускавшийся глубоко вниз, и, когда он выровнялся, я понял, что мы оказались в подобии портовой зоны.

Порт был солидным, с широкими железнодорожными колеями, идущими вдоль берега искусственного водоема. (Я считаю, что именно копролиты сконструировали железную дорогу для Вагонетного поезда, а также вырыли систему каналов — и то, и другое было чрезвычайно сложным делом.) У пристани были привязаны три судна, и я обрадовался, увидев, что копролиты сели на ближайшее из них. Я на таких лодках раньше ни разу не бывал. Судно было доверху загружено недавно добытым углем. В движение его приводил паровой двигатель: я наблюдал за тем, как копролиты побросали уголь в топку и зажгли его с помощью огнива.

Когда давление в котле достаточно выросло, мы отправились в путь, покинув водоем, километр за километром следуя по огороженным каналам. Несколько раз мы останавливались, чтобы пройти шлюзы, к которым подплывали — там я мог сойти с лодки на берег и посмотреть, как копролиты вручную поворачивают затвор шлюза.

Мы плыли вперед, и я много думал о том, как сильно этот народ и колонисты полагаются друг на друга — словно живут в некоем дефектном симбиозе, хотя, по моему мнению, фрукты и светосферы — слишком малая плата за тонны угля и железной руды, которые Колония получает взамен. Копролиты — лучшие из всех шахтеров на свете, и помогает им в трудах тяжелое оборудование, приводимое в движение паровыми двигателями (см. мои рисунки в Приложении 2).

Мы миновали несколько участков, где стоял невыносимый жар, которые я описывал ранее, — там, где лава, вероятно, течет близко под поверхностью породы. Я боялся и подумать, как высока температура снаружи моего защитного костюма, но проверять это мне не хотелось. В конце концов мы вновь оказались на Великой Равнине, двигаясь с большой скоростью, ведь топка теперь ревела вовсю, и я уже здорово устал (защитный костюм чертовски тяжел, когда носишь его долгое время), когда мы увидели несколько человек — я уверен, колонистов — на берегу канала.

Это точно были не стигийцы, и мне кажется, мы их напугали. Их было трое, весьма разношерстная команда, и они казались несколько потерянными, явно нервничали. Я не так много сумел разглядеть, потому что линзы моих очков в сочетании со светосферами вокруг окуляров костюма блестят так сильно, что вижу я не слишком хорошо.

С виду они были не похожи на взрослых колонистов, и потому я не имею ни малейшего представления о том, что они делали так далеко от поезда. Они смотрели на нас открыв рот, хотя двое копролитов, сопровождавших меня, как обычно ничего не заметили. Я попытался помахать этим троим, но они не ответили — возможно, их тоже отправили в Изгнание из Колонии, как отправили бы и меня, если бы только я сам не захотел увидеть Нижние Земли.

Доктор Берроуз перечитал последний абзац и вновь принялся мечтать с отсутствующим взглядом. Он представил свой потрепанный журнал, открытый на этой самой странице в стеклянной витрине Британской библиотеки — а то и в Смитсоновском институте.

— История, — сказал он сам себе. — Ты творишь историю.

Наконец он надел защитный костюм и, отодвинув дверь-крышку в сторону, спустился вниз по ступеням, вырезанным в стене. Внизу, стоя на тщательно выметенном земляном полу, доктор оглянулся вокруг, слыша, как в ушах шумит дыхание.

Как прав он был, чувствуя, что все вот-вот изменится!

Что-то и впрямь случилось.

В поселении было необычно темно — и оно полностью опустело.

В центре общей территории горел единственный мигающий огонек. Доктор Берроуз направился к нему, держась стены и вглядываясь в подпотолочные помещения над своей головой. Двойные лучи света из окуляров костюма дали ему возможность увидеть, что все остальные люки в других жилых комнатах открыты. Копролиты никогда их открытыми не оставляли.

Его догадка оказалось верной. Пока он спал, лагерь был эвакуирован.

Доктор подошел к свету в центре территории. Горела масляная лампа, подвешенная над столешницей из блестящего обсидиана, вставленной в заржавленную железную раму. До блеска отполированная черная поверхность, пестрящая разбросанными тут и там белыми пятнами, отражала свет словно зеркало, и доктор Берроуз не сразу увидел на ней что-то, залитое призрачными лучами колеблющегося пламени. На столе были сложены в ряд прямоугольные пакеты, аккуратно завернутые в нечто, напоминавшее рисовую бумагу. Доктор взял один из них, взвесив его в руке.

— Они оставили мне пищу, — произнес он.

Доктор неожиданно расчувствовался, его охватила немая благодарность к добрым существам, с которыми он провел столько времени, и он попытался стереть навернувшиеся на глаза слезы. Но рука в перчатке наткнулась на стеклянные линзы выпуклого шлема, надетого на нем.

— Я буду по вам скучать, — произнес доктор, но звук его дрожащего голоса за толстым защитным костюмом превратился в невнятное бормотание.

Быстро покачав головой, он заставил себя забыть об эмоциях. Доктор Берроуз не доверял подобным проявлениям сентиментальности. Он знал: стоит ему сдаться, и ему уже не даст покоя чувство вины перед оставленной им семьей, женой Силией и его детьми, Уиллом и Ребеккой.

Нет. Чувства — роскошь, которую он не может себе позволить, не сейчас. У него есть цель, и ничто не должно его от этой цели отвлекать.

Доктор Берроуз принялся собирать свертки. Когда он поднял последний, осторожно взяв его в руки, то заметил, что между ними был уложен свернутый пергамент. Он быстро вернул свертки на место и развернул свиток. Перед ним явно была карта, нарисованная жирными линиями, вокруг которых были разбросаны стилизованные символы. Он повернул пергамент, сначала в одну сторону, затем в другую, стараясь понять, в каком месте находится в данный момент. С триумфальным «Есть!» доктор нашел на карте поселение, в котором был сейчас, а затем, ведя по карте пальцем, проследил, куда уходит самая жирная черта — граница Великой Равнины. От ее края отходили крошечные параллельные линии, явно означавшие ответвляющиеся туннели. По соседству с ними было нарисовано множество других символов, которые с ходу доктор понять не мог. Он нахмурился, полностью сосредоточившись на карте.

Эти неловкие, неуклюжие и такие скромные существа дали ему все что нужно. Они показали ему путь!

Доктор, сложив руки вместе, поднес их к лицу, словно вознося молитву благодарности.

— Спасибо вам, спасибо, — произнес он, а в его голове тут же родилось множество мыслей касательно дальнейшего путешествия.