"Грешная любовь" - читать интересную книгу автора (Медейрос Тереза)

Глава 18

Катриона проснулась от приятного ощущения ласковых пальцев Саймона на своей груди. Теснее прижавшись к нему спиной, она в первый момент хотела лишь поуютнее устроиться в теплой чаше его тела. Но в следующую минуту Катриона уже прошептала:

— Тебе должно быть стыдно, Саймон. Знаешь ведь, что я сплю и не могу защитить свою добродетель, а все равно начинаешь дразнить меня своими ласками.

Рука Саймона скользнула между ее ног и принялась нежно поглаживать укромные местечки.

— Ты абсолютно права. Мне должно быть очень стыдно за свое поведение. А ты чем собираешься ответить на это?

Катриона ахнула от приятного, уже знакомого ощущения пальца, очутившегося внутри ее тела.

— Мм… Не знаю. Наверное, буду делать вид, что сплю.

Она закрыла глаза, но долго притворяться было невозможно. Катриона не могла сдерживать свои вздохи и стоны от удовольствия; когда Уэскотт ласково теребил ее сосок, ее тело само прогибалось, отвечая на прикосновения мужской руки, точно знающей путь к самым греховным местам женщины.

— В день нашей первой встречи, — шептал он, нежно щекоча губами, изгиб шеи Катрионы и вызывая в ней сладостный трепет, — ты, помнится, рассказывала мне о своих познаниях в искусстве любви. Как это ты тогда выразилась? Мужчина попросту кусает женщину за шею сзади, чтобы стояла спокойно, пока он не заберется на нее сзади?

Катриона вздрогнула, так как в эту минуту Саймон легонько куснул ее за шею, одновременно входя сзади в ее плоть.

— Но ты никогда не говорила мне, что следует за этим, — шепнул он в самое ухо Катрионы, до отказа погрузившись в нее и замерев всем телом.

— Следует вот что, — почти не дыша, откликнулась она и стала ритмично двигаться под ним подобно всем женщинам на свете. — А что же еще?

Через несколько минут Катриона снова лежала, расслабившись, на согнутой руке Саймона. Ее окутывала приятная дремота, но было жалко тратить чудесное ночное время на сон. Уэскотт нежно перебирал локоны ее волос, накручивая на палец один золотистый завиток за другим. В воздухе стало заметно холоднее от усилившегося ветра. На опавших листьях и стебельках травы засверкали замерзающие капельки воды. Саймон натянул одеяла, стараясь сохранить уютное тепло их ложа.

— В тот день, когда ты возвращался после Трафальгарской битвы, я думала, что мое юное сердце разорвется от счастья, как только на пристани ты мне улыбнулся, — призналась Катриона. — Мне было всего шестнадцать лет, и я почему-то была уверена, что в следующую минуту ты заключишь меня в свои объятия прямо на глазах у Элис и всего мира, а потом громогласно объявишь, что влюбился в меня на всю жизнь.

— Боюсь, что в ту минуту меня занимали немного другие заботы. — Саймон глянул на мерцающие россыпи звезд. В его профиле было что-то загадочное. — Тогда в толпе встречающих нас людей не только ты одна могла напомнить мне о прошлой жизни. Там была и моя мать.

Катриона нахмурилась, полагая, что ослышалась:

— Твоя мать? Не понимаю. Ты же говорил, что она умерла.

— Я это всем твердил. Но настоящая, правда, в том, что ей удалось, в конце концов, найти состоятельного любовника, который был к тому же неженатым. Да, она заверяла меня, что вынуждена отдать меня отцу ради моего же блага. Говорила, что я достиг того возраста, когда мне необходимо мужское воспитание, что отец предоставит мне возможность жить в настоящем доме и обеспечит мне такое будущее, которое она при всем желании не в силах мне дать. — Он продолжил с горькой усмешкой: — Перед тем как оставить меня в кабинете стряпчего, она еще так прижалась ко мне, будто ни в какую не хотела меня отпускать. И плакала так трогательно и искренне, что вряд ли тебе приходилось видеть что-либо подобное. Она только забыла, что за долгие годы я много раз видел такие же искренние слезы на сцене, когда она исполняла различные драматические роли в театре.

— А ты не думал, что ее слезы были на самом деле искренние при вашем расставании? — тихо спросила Катриона. — Может быть, она всерьез считала свой поступок ради твоего будущего правильным, хоть этот шаг и разбивал ей самой сердце.

— В таком случае она полная дура, — категорично бросил Саймон. — Для меня лучше было бы жить на улице, стать карманным воришкой или даже торговать своим телом, чтобы выжить в этом мире, чем существовать из милости своего папаши. Ведь он презирал меня почти так же сильно, как и мою мать.

Катриона нежно погладила его по груди, но ей нечем было успокоить боль своих собственных воспоминаний.

— И что же ты сделал, когда заметил мать на пристани в тот день?

— То же самое, что сделал бы для любой хорошенькой женщины. Подмигнул ей и пошел дальше. Когда же я оглянулся, она уже исчезла. Позднее я слышал, что она вышла замуж за своего любовника и живет вполне приличной жизнью сейчас где-то в Нортумберленде. — Саймон бросил на Катриону грустный взгляд. — Я еще никогда никому не рассказывал, что мать жива, даже своему отцу.

— Это уже второй секрет, который я должна хранить в тайне, — важным тоном заметила Катриона. — И о том, что твоя мать жива, и то, что ты не имеешь привычки соблазнять девственниц.

Уэскотт лег на нее сверху, переплетая пальцы своих рук с пальцами Катрионы, и прижал их с обеих сторон ее головы. Страсть в его глазах вынудила Катриону замереть в неподвижности.

— Зато я имею привычку соблазнять тебя.

— После нынешней ночи, — прошептала Катриона, раздвигая ноги, — это уже никакой не секрет.

Саймон стоял на краю утеса, наблюдая, как внизу в долине занимается утренняя заря. Ветер ерошил его волосы, играл краями открытого ворота рубашки. По светлеющему небу плыли маленькие пушистые облака, окрашенные розоватым отливом. Казалось, они двигались в такой близости от него, что можно было дотронуться до них рукой. Но он знал, чем бы закончилась такая попытка — облачко спокойно проследовало бы дальше, похожее на неосязаемый пар, каким, в сущности, оно и было.

Уэскотт оставил Катриону спящей под несколькими одеялами. Даже во сне она улыбалась, а на левой щеке красовалась трогательная ямочка. За свою жизнь он много раз ускользал из постели от женщин, прежде чем они успевали проснуться. Обычно Саймон неслышно выходил из спальни, держа обувь в руках, и никогда не испытывал ни малейшего угрызения совести. Да и чего ему было стыдиться? Всякий раз он дарил своим любовницам именно то, чего они ждали от него, и даже находил способ по-своему проститься. Чаще всего Уэскотт всего лишь целовал даму в лоб, отчего на женских губах появлялась счастливая улыбка, а в памяти оставалось приятное воспоминание, которое, вероятно, поможет скрасить унылый зимний вечер, когда дуют холодные ветры и в одинокой постели становится так неуютно.

Но до сих пор ни одна из покинутых им женщин не была его женой.

Разумеется, Саймон не обращался с Катрионой с должным почтением, которого заслуживала бы настоящая супруга. До этого дня он относился к ней как к опытной куртизанке, чьи услуги он купил ради собственного удовольствия. По сути, это было похоже на отношение отца Саймона к его матери, каким он всегда его представлял.

Теперь к длинному списку его прегрешений можно было добавлять роль похитителя девственности. Причем в этот раз его поступок невозможно было объяснить воздействием виски. Несмотря на то, что прошедшая ночь стала самой увлекательной ночью в его жизни, Уэскотт был совершенно хладнокровен и трезв, когда укладывал Катриону в приготовленную им постель.

От понимания, что Катриона верно оценивает его истинную человеческую сущность, легче Саймону не становилось. С его стороны было бы даже более честно овладеть ею быстро и без искушенных приемов соблазнения, овладеть, преследуя свои эгоистические устремления, чтобы у нее были основания презирать его потом. Фактически же он пустил в ход все свои таланты соблазнителя и подарил ей ночь удовольствий, которую она запомнит навсегда.

И которую он тоже никогда не забудет.

Катриона вышла из развалин большого зала в помятой ночной рубашке и с сонной улыбкой на лице. Подняв голову, она загляделась на нежно-голубое небо и удивилась, что солнце стояло уже так высоко. Чувствуя приятную усталость, Катриона зевнула и потянулась с ленивой грациозностью своего кота Роберта Брюса. К ней быстро пришло ощущение боли и напряжения в мышцах, до сих пор не знавших работы. Однако даже это открытие было приятным, и она воспринимала себя невестой, к которой жених в первую брачную ночь отнесся с полным вниманием.

До Катрионы донеслись звуки, похожие на чей-то свист. Склонив голову, она прислушалась и заулыбалась, узнав непристойную шотландскую песенку, которую Саймон горланил на постоялом дворе в день их свадьбы.

Она стала всматриваться в сторону большого луга, бывшего когда-то двором замка, и заметила Уэскотта. Он вел за собой лошадей, направляясь к повозке.

— Доброе утро, солнышко мое, — бросил он, одаривая Катриону своей самоуверенной улыбкой. — Я уже думал, что ты весь день проваляешься под одеялами. Решил даже, что придется тебя будить.

Улыбнувшись в ответ, Катриона шутливо заметила:

— Насколько я помню, ты уже будил меня. И даже несколько раз за эту ночь.

К ее удивлению, Саймон не поддержал откровенного намека каким-нибудь нескромным комментарием. Он просто молча подвел лошадей к повозке и принялся запрягать их.

Катриона нахмурилась:

— Что ты собираешься делать?

— Запрягаю лошадей. Надо подальше убраться из этих мест, пока Эддингем и его батальон оловянных солдатиков не явятся сюда. У нас впереди дальняя дорога, если мы хотим, чтобы до конца этой недели ты вернулась в дом своего дядюшки.

Катриона с удивлением заморгала:

— Ты собираешься меня отвезти обратно к дяде?

— Конечно. — Все внимание Уэскотта было направлено на кожаную сбрую, которую он закреплял на шее лошади. — А куда еще тебя доставить? Я выполнил свою работу, все расчеты между нами улажены.

У Катрионы перехватило дыхание, словно во рту вдруг оказалось толченое стекло.

«Если ты так хорошо знаешь, что я за человек, то тебе должно быть известно и другое. А именно, что я мог бы преспокойно заниматься с тобой любовью, но не любить тебя».

Ведь Саймон честно предупреждал ее, но она так и осталась романтической глупышкой и не прислушалась к его словам.

Сердце Катрионы заныло от унижения и стыда. Получается, что она ничем не лучше всех тех женщин, которых Уэскотт соблазнил. Она попала под власть его искусных рук и сладостного языка, как и те, другие дамы, продавая за ночь в греховных объятиях Саймона свою невинность и свою честь. В эту горькую минуту Катриона даже не знала, кого она ненавидит больше, этого совратителя или саму себя.

Но затем она уловила что-то неестественное в его поведении. От ее внимания не ускользнуло легкое подергивание его губ. Именно таким было лицо Уэскотта, когда он поддразнивал ее и этот красивый предательский рот изрекал ровным тоном лживые слова.

— Я знаю, что ты задумал! — воскликнула Катриона, складывая руки на груди.

— Я же сказал, пытаюсь запрячь лошадей, если можно так называть этих кляч. Надо выехать на дорогу до захода солнца.

— Ты делаешь вид, что все произошедшее между нами ночью, не имеет никакого значения. Что я ничего не значу для тебя.

Затянув подпругу, Саймон выпрямился во весь рост и посмотрел в лицо Катрионы. Он тяжело выдохнул и заговорил:

— Как же я надеялся, что мы, обойдемся без этого неприятного разговора. Ведь знал же, какие опасности влечет за собой совращение девственницы. Такие, как ты, всегда растекаются медом от малейшего мужского внимания.

— Значит, прошлой ночью ты мне оказал малейшее мужское внимание? Но я готова поклясться, что ты сделал намного больше, чем простое внимание. Гораздо больше.

Уэскотт вскинул руки, словно собирался отражать нападение:

— Только, пожалуйста, не говори снова о своей вечной любви ко мне. Я польщен, но это становится немного скучным.

— Замолчи сейчас же! — оборвала его Катриона. — Все, что ты говоришь сейчас, — это ложь!

Уэскотт насмешливо приподнял бровь:

— Я говорю сущую правду. Хотя я и провел юные годы за кулисами театра, хорошего актера из меня не получилось. В противном случае я бы сейчас соперничал с каким-нибудь тенором, затянутым в трико, за ведущую партию в «Дон Жуане», а не спорил бы здесь с тобой.

Больше Катриона не могла скрывать нахлынувших слез и жалобной мольбы.

— Почему ты поступаешь так?

Саймон приблизился к ней и ласково прижал ладонь к ее щеке, как в тот далекий памятный день в конюшне. На этот раз сильнее, чем когда-либо, прикосновение Уэскотта вызвало в Катрионе прилив страстного влечения к нему.

— Ты прекрасная девушка, Кэт. Ни один мужчина в здравом уме не отказался бы любить тебя. Мне посчастливилось, и я не упустил своего шанса. Наверное, это не самый правильный из моих поступков. Однако вовсе не нужно плакать или обвинять меня. В конце концов, мы оба получили то, чего сами хотели.

— Правда? — прошептала Катриона, чувствуя на губах соленые капли слез. На губах, которые прошлой ночью этот мужчина целовал с такой неудержимой страстью. — Ты действительно этого хотел? Или же это твой отец привил тебе такое отношение к самому себе? Чего ты так боишься, Саймон? Может быть, опасаешься, что я брошу тебя, как это сделала твоя мать? Не потому ли ты увлекаешь меня, как и других женщин, в постель, но не пускаешь никого в свое сердце? Лишь бы только право уйти было у тебя одного.

Уэскотт еще раз ласково погладил Катриону по щеке, а затем отвернулся и сделал то, о чем она говорила. У нее не оставалось другого выбора, кроме как дать ему уйти.