"Время надежд" - читать интересную книгу автора (Берристер Инга)

4

– Спасибо, что устроили мне экскурсию по Госворту.

Они дошли до границы парка и остановились на вершине холма, любуясь домом, уютно расположившимся в простирающейся перед ними долине.

– Мне нравится бывать здесь, – честно ответила Мейбл. – Летом они проводят под открытым небом певческие праздники, а также играют спектакли, используя фасад дома как задник. Люди приходят пораньше и устраивают пикники на траве, атмосфера на таких вечерах бывает просто удивительная.

– Представляю.

Мейбл покосилась на Ричарда с некоторым сомнением. Уж не смеется ли он над ней? Вполне возможно, если он сравнивает ее стиль жизни со своим. Вероятно, считает ее занудной дамочкой средних лет, жизнь которой так скучна и однообразна, что даже какой-то пикник приобретает для нее гипертрофированное значение. Однако, посмотрев в глаза Ричарду, Мейбл прочла в них только искреннюю заинтересованность.

– Одри мои восторги не разделяет. Когда мы в прошлый раз ходили вместе на концерт, для нее самым ярким впечатлением стали комары.

– О, это мне знакомо. Я испытал то же самое, когда по глупости поддался на уговоры племянников и пошел с ними на концерт какой-то поп-группы.

– Одри любит современную музыку, – с вызовом сказала Мейбл.

– Что ж, этого следовало ожидать. В ее возрасте я тоже любил, она еще вырастет из этого увлечения, как все мы.

Что он имеет в виду? Что значит, «следовало ожидать»? Разве он не знает вкусов и пристрастий Одри? Довольно трудно не заметить, что она следит за всеми музыкальными новинками, тем более когда магнитофон или проигрыватель включаются на полную мощность, так что чуть барабанные перепонки не лопаются. Или Ричард – из тех мужчин, которых женщины интересуют только в постели?

Все чувства Мейбл немедленно восстали против такого предположения. Почему? Да только потому, что мне невыносима даже мысль о том, что моя дорогая доченька, умница и красавица, могла связаться с мужчиной, который потребительски к ней относится. Никакой другой причины нет, сказала себе Мейбл.

Это было бы скорее в моем духе, это меня недостаток жизненного опыта и не слишком высокая самооценка вполне могли бы привести к низменным взаимоотношениям с мужчиной. Не то чтобы я собиралась вступать в связь с кем бы то ни было и уж тем более с человеком, который…

Мейбл невольно поежилась. Ее мысли приняли опасное направление, и чувства быстро выходили из-под контроля.

– Вам холодно? Простите, это моя вина. Я слишком долго задержал вас на улице.

Она с улыбкой покачала головой. Но глупое сердце шептало, что даже если она и замерзла, тепло улыбки Ричарда растопило бы холод. Они стояли так близко, что стоило только кому-то одному сделать небольшой шаг вперед, как их тела бы соприкоснулись. Если бы Ричард поднял руку, то мог бы обнять Мейбл за плечи. Ах, если бы он обнял меня и привлек к себе…

Сдавленный вздох Мейбл привлек внимание спутника. Он повернул голову и нахмурился. На какое-то ужасное мгновение Мейбл показалось, что Ричард сумел прочесть ее мысли и понял то, что она так отчаянно пыталась скрыть. Она в который раз напомнила себе, что этот мужчина принадлежит ее дочери. Она мысленно молилась, чтобы кто-то или что-то помогло ей выдержать отчаянную битву с самой собой. Мейбл попыталась сосредоточиться на мысли о том, как расстроится Одри, и какое унижение ждет ее саму, если Ричард догадается, что творится у нее в ее сердце, и поделится своей догадкой с Одри. Дочь будет иметь полное право ужаснуться и презирать мать, во всяком случае, сама Мейбл в полной мере испытывала к себе оба эти чувства.

Она не понимала, что с ней происходит. После смерти Ларри прошло много лет, на протяжении которых Мейбл ни разу не испытала ничего похожего на сексуальное влечение. Более того, порой она робко мечтала об эмоциональной близости с мужчиной, который любил бы ее и заботился о ней, но при этом никогда не возникало этих неуправляемых, мощных, до боли острых ощущений. Так почему же они вдруг охватили ее именно сейчас и почему из всех мужчин их суждено было вызвать именно любовнику Одри?

А может, причина именно в том, что он принадлежит Одри? Может, где-то в темных глубинах подсознания, о которых Мейбл даже не подозревала, живет ревность к собственной дочери? Женщина мысленно содрогнулась от этой мысли. Интуиция подсказывала ей, что это неправда. Но вдруг объяснение все-таки в этом?

Или все дело в возрасте? Или гормоны разыгрались? В голове Мейбл громоздились теории одна другой безумнее. Она когда-то читала в журнале, что женщины, готовящиеся разменять пятый десяток, порой начинают вести себя сумасбродно. Может, это все объясняет? Как-никак, ей тридцать шесть, до сорока рукой подать.

– Вы достаточно хорошо знаете здешние места, чтобы посоветовать, где мы можем перекусить?

Ричарду пришлось повторить вопрос, прежде чем Мейбл услышала. Она испуганно воззрилась на него расширенными глазами.

Ричард нахмурился и мягко спросил:

– В чем дело? Что-то не так?

Мейбл всегда считала, что интимность между мужчиной и женщиной начинается с физического контакта, но, похоже, ошибалась, потому что сейчас каждая клеточка ее тела ожила и затрепетала всего лишь от одного звука его голоса, словно сама интонация, хрипловатые модуляции, бархатная теплота накинули на обоих невидимую сеть.

– Я… мы… Одри, наверное, уже нас заждалась.

Это было единственное, что она смогла пролепетать. Внутри у нее все дрожало, в горле пересохло, Мейбл никогда еще не испытывала подобного смятения чувств – даже когда узнала о своей беременности, и уж тем более, когда они с Ларри…

– Не думаю. Мне показалось, она собиралась провести большую часть дня со своей подругой. Возможно, я не очень хорошо знаю девушек ее возраста, но, по-моему, как только они встретятся, разговоров хватит на весь день.

– Э-э-э… я… – Господи, ну почему я не могу четко и ясно сказать ему, что не буду с ним обедать? Почему я не напоминаю ему об Одри? Веду себя как последняя дурочка. Одно то, что Ричард пригласил меня на ланч, еще не означает, что он хочет…

На этом месте мысли Мейбл споткнулись. Чего хочет? Лечь с тобой в постель? Разумеется, у него этого и в мыслях нет, он всего лишь вежлив с тобой. В конце концов, ты все-таки мать Одри, и если он пока не догадался, до какого состояния тебя довел, то, когда ты откажется с ним пообедать и вообще будешь вести себя, как шестнадцатилетняя девчонка, он довольно скоро узнает правду.

– Да, я бы с удовольствием перекусила.

Мейбл, словно со стороны, услышала свой осипший голос. И что бы она ни твердила себе о хороших манерах и поведении, приличествующем ее возрасту, сердце, отказываясь внимать любым доводам рассудка, прыгало в груди, как мячик, а пульс бешено бился от возбуждения.

В конце концов, они остановили выбор на весьма миленьком деревенском трактире в нескольких милях от Госворта. Их усадили за столик возле огромного камина, еда оказалась простой, но вкусной и очень сытной.

Когда Ричард посмотрел на часы и с сожалением заметил, что пора трогаться в путь, Мейбл не могла поверить: неужели прошло больше двух часов. Время пролетело незаметно. Ричарду каким-то чудом удалось заставить Мейбл забыть о своей обычной сдержанности, и она разговорилась. Рассказав о себе, услышала ответную исповедь Ричарда. Только теперь она поняла, как, оказывается, ей недоставало именно такого собеседника – умного, привлекательного, который, как ни странно, в свою очередь тоже находил ее интересной и привлекательной.

Но этого не может быть, я все придумала, сказала себе Мейбл, когда они выходили из трактира. Ричард всего лишь вежлив со мной, не более того, а я уже нафантазировала себе невесть что. Беда в том, что я так давно не бывала в обществе мужчины.

– Вы не против, если мы немного пройдемся, прежде чем ехать обратно? Лично мне, чтобы переварить этот обильный ланч, нужен свежий воздух и небольшая прогулка.

Мейбл молча кивнула.

Начинавшаяся за трактиром дорожка привела их на узкую аллею, с обеих сторон окаймленную живой изгородью, за которой простирались поля.

Преодолеть преграду, как выяснилось, оказалось не так-то просто. Рослая Одри с легкостью перемахнула бы через изгородь, Мейбл же пришлось попотеть. Она ненавидела себя за неуклюжесть, проклинала свой маленький рост. Ричард понял ее затруднения.

– Разрешите, я помогу.

Прежде чем Мейбл успела возразить, он наклонился, подхватил ее под мышки и легко, словно ребенка, перенес через живую изгородь. Мейбл пришлось признать, что, несмотря на возраст, он явно находится в отличной физической форме.

В жесте Ричарда не было ничего возбуждающего, однако Мейбл даже через одежду с необычайной остротой почувствовала прикосновение к своей груди. Но еще больше ее поразила собственная реакция. К счастью, предусмотрительно выбранный костюм не позволял Ричарду видеть, что произошло с ее телом: грудь отяжелела, соски затвердели, напряглись и бесстыдно растягивали ткань, словно желая привлечь к себе внимание.

Мейбл не знала, куда деваться от стыда. Как только Ричард поставил ее на землю, она поспешно отошла от него, надеясь, что он припишет ее внезапно вспыхнувший румянец холодному ветру.

Чтобы хоть как-то отвлечься от мыслей о своем постыдном физическом отклике и одновременно пытаясь скрыть смущение, она принялась дотошно расспрашивать Ричарда о работе.

Он рассказал, что всегда мечтал писать, но, будучи лектором университета, прекрасно понимал, насколько трудно писателю добиться успеха. Он уже решил, что сочинительство навсегда останется только хобби, когда случай свел его с издателем, которому Ричард и решился представить на суд свою первую рукопись.

– Мне просто повезло, – заключил Ричард.

Мейбл тут же возразила и, преодолев робость, принялась с жаром уверять, что его исторические романы на редкость хорошо читаются и что он один из ее любимых писателей. Ричард улыбнулся. Тут она вдруг спохватилась, смутилась собственной горячности и неловко закончила:

– Наверное, вам уже надоело выслушивать восторги читателей.

– Ну что вы, нисколько, если говорят искренне, – тепло заверил Ричард. – Хотя, признаться, меня несколько смущают незаслуженные похвалы.

Мейбл остановилась и серьезно посмотрела на Ричарда.

– Похвалы вовсе не незаслуженные. Одри, наверное, уже рассказывала, как мне нравятся ваши книги.

– Да, упоминала, – так же серьезно ответил он. – Но я не придал ее словам значения, потому что воспринял их как всего лишь дополнительную морковку перед моим носом.

Мейбл не ответила, поскольку не знала, как понимать последнюю фразу.

– Я очень признателен, что вы разрешили остановиться у вас, – продолжал Ричард. – Писатели и в лучшие времена не самые приятные в общении люди, а когда работают – тем более. Наша братия грешит эгоизмом и порой забывает обо всем и всех. Я, например, иногда засиживаюсь за работой далеко за полночь. Надеюсь, стук моей пишущей машинки вам не помешает…

– Конечно, не помешает.

Уж не пытается ли Ричард в мягкой форме предупредить, чтобы я оставила его в покое? Что ж, его можно понять. Труд художника-иллюстратора отнимает много сил, и для успешной работы мне тоже требуется уединение. Надо сразу же внести ясность и заверить его, что я не собираюсь то и дело заглядывать к нему, предлагая то чашку чая, то какое-нибудь угощение.

– Полагаю, вы хотите, чтобы во время работы вам никто не мешал, – сказала Мейбл. – Если вы захотите приготовить себе чай или что-то перекусить, пожалуйста, не стесняйтесь. Я обычно не завтракаю, а когда работаю, перехватываю между делом бутерброд или яблоко, а уж вечером мы… – И спохватилась: – Наверное, по вечерам у вас будут свои планы.

– То есть, вы предпочитаете, чтобы я ужинал вне дома?

Слишком прямой вопрос. Мейбл замялась. Интересно, какой ответ от меня хотят получить? – с недоумением и даже негодованием подумала она. Ричард выжидающе молчал.

– Э-э-э… я…

– Как бы мне ни было приятно вечерком расслабиться в вашем обществе, ваша насыщенная светская жизнь не даст нам возможности ужинать вместе. Это вы хотите сказать?

Издевается он надо мной, что ли?

– Нет, я имела в виду, что вы не должны чувствовать себя обязанным ужинать вместе со мной, – натянуто улыбнулась Мейбл.

Решив поскорее прекратить разговор, который становился опасным, Мейбл отвернулась и вдруг услышала тихий голос Ричарда:

– Кто говорит об обязанности? Я думал, это было бы скорее удовольствием…

Мейбл вздрогнула. Если бы она не знала, как обстоят дела, то могла бы, пожалуй, принять эти слова всерьез. Чего доброго, она решила бы: Ричард с ней флиртует и дает понять, что считает привлекательной женщиной. Разумеется, этого просто не может быть! У этого мужчины роман с ее дочерью, и в данной ситуации то, что она прямо-таки тает от его прикосновений, просто отвратительно.

Мейбл надеялась, что дочь не слишком сильно влюблена в Ричарда, потому что в противном случае, и Мейбл почти не сомневалась в этом, он не может ответить Одри взаимностью. Меньше всего на свете она желала бы своей девочке страдать от безответной любви. А мистер Барраклоу, без сомнения, рано или поздно заставит ее страдать, рано или поздно на его пути попадется другая женщина, которая в отличие от Мейбл не станет долго раздумывать, стоит ли ответить на ухаживания известного писателя.

Заметив, что она вздрогнула, Ричард нахмурился.

– Вы замерзли. Пожалуй, нам пора возвращаться.

Возвращаться… Если бы она могла вернуться к тому моменту, когда не подозревала о его существовании. Мейбл знала Ричарда меньше двадцати четырех часов, но эти часы непоправимо изменили ее жизнь. Они изменили ее саму, обнажили грани ее натуры и сокровенные чувства, о существовании которых она даже не догадывалась. Если бы Мейбл чуть больше знала о Ричарде Барраклоу до встречи, у нее была бы возможность как-то подготовиться… но, увы, ничто не защитило бы ее от себя самой.

Нет, подумала Мейбл, все-таки отец был прав, когда потребовал от меня соблюдать строгое безбрачие. Может, он сумел разглядеть во мне то, чего я сама о себе не знала?

Но если эта внутренняя уязвимость, эта непреодолимая потребность… – надо называть вещи своими именами! – потребность в физической близости с мужчиной, существовала во мне все эти годы, то почему не проявилась раньше? Почему только Ричард пробудил во мне эти чувства?

Мейбл была слишком растеряна, чтобы найти ответ на прямо поставленный вопрос. Ричард повернул обратно, и она двинулась следом. Он первым подошел к живой изгороди, но вместо того, чтобы перелезть через нее, повернулся к Мейбл и протянул руки. Мейбл медлила. Она понимала, что рискует выглядеть смешной, но боялась, что если Ричард снова поднимет ее, то предательское тело непременно откликнется. Даже сейчас, глядя на него снизу вверх, она ощущала, как внутри разливается странное тепло, слышала, как сердце забилось чаще, и уже предчувствовала, как ее тело тает в его руках, словно призывая мужчину откликнуться на безмолвный призыв.

В ужасе сознавая, что если сделает хотя бы шаг к Ричарду, то поставит себя в унизительное положение и предаст Одри, Мейбл пробормотала:

– Я сама справлюсь. – Она даже нашла в себе силы улыбнуться. – Я, знаете ли, не ребенок, а взрослая женщина.

Зря она это сказала. Ответный взгляд, которым Ричард медленно обвел ее фигуру, вызвал у Мейбл ощущение, будто внутри у нее все плавится.

– Да, я знаю, – мрачно ответил он прежде чем отвернуться. Когда Ричард уже стоял по другую сторону живой изгороди, Мейбл услышала, как он негромко добавил, словно разговаривая сам с собой: – В конце концов, я тоже не мальчик, а мужчина.

Она тут же сказала себе, что ослышалась. Наверное, воображение сыграло с ней злую шутку, вложив в уста Ричарда слова, которые он, вероятнее всего, и не думал произносить.

Мейбл относительно легко преодолела преграду, но, как только снова оказалась на земле, тут же ухитрилась споткнуться о несуществующую кочку. Позже она могла объяснить себе происшедшее только тем, что слишком сосредоточилась на проклятом препятствии и перестала смотреть под ноги.

Споткнувшись, она невольно вскрикнула. Ричард отреагировал молниеносно: быстро развернулся, обхватил Мейбл и притянул к себе. В результате она оказалась в гораздо более тесном контакте с его телом, чем если бы Ричард просто помог ей перебраться на другую сторону.

Мейбл вдохнула теплый мужской аромат его тела, и сердце ее забилось вдвое быстрее. Порыв ветра взлохматил ее кудри, одна прядка упала на щеку, и Ричард осторожно отодвинул волосы с ее лица и заправил за ухо. Вероятно, поначалу он действовал чисто инстинктивно, но потом замер и внимательно всмотрелся в глаза Мейбл, словно пытаясь что-то прочесть в них.

Позже, задним числом, Мейбл говорила себе, что именно в этот момент ей следовало оттолкнуть Ричарда или каким-то иным способом дать понять, что его близость ей неприятна; именно тогда следовало вспомнить об Одри, но вместо этого Мейбл просто стояла и смотрела на него широко раскрытыми глазами. Ей вдруг стало не хватать воздуха, и губы сами собой приоткрылись, женщина попыталась дышать глубже, но от этого грудная клетка расширилась и ее груди оказались прижатыми к торсу Ричарда. Совершенно немыслимо предположить, что Ричард мог почувствовать их податливость и уж тем более заметить, как набухли и затвердели соски, ведь их тела разделяло несколько слоев теплой одежды. Но все-таки, как догадалась Мейбл, он что-то почувствовал, прочел молчаливое приглашение если не в реакции ее тела, то во взгляде, потому что движения рук, поправлявших ее волосы, внезапно стали ласковыми, большой палец нежно погладил чувствительную зону за ухом. Гладит меня, словно кошку, подумала Мейбл, тщетно пытаясь справиться с волной сладостных ощущений, порожденных этими прикосновениями.

Мейбл понимала, что дышит слишком часто, что своим поведением выдает сокровенную тайну, но ничего не могла с собой поделать. Другая, более опытная, женщина никогда бы не отреагировала так бурно на обыкновенную, ни к чему не обязывающую ласку, да даже и не ласку в полном смысле слова, а так, полувопрос-полуприглашение, после которого обоим следовало отстраниться друг от друга и сделать вид, будто ничего не произошло: подумаешь, он всего лишь коснулся пальцем ее щеки.

Но она отреагировала чересчур остро, глаза расширились, тело затрепетало, дыхание превратилось в короткие прерывистые вздохи, и Ричард, конечно, расценил это как приглашение столь же откровенное, как если бы Мейбл произнесла его вслух по слогам.

По-видимому, ему не составило труда правильно расшифровать ее послание, потому что прежде, чем Мейбл успела разобраться в своих чувствах и хотя бы помыслить о сопротивлении, рука Ричарда взяла ее за подбородок и приподняла ее голову. Как-то само собой получилось, что он придвинулся еще ближе, и Мейбл получила возможность отчетливо почувствовать его силу и… слабость. Мейбл не желала замечать очевидного и отчаянно пыталась убедить себя, что твердая плоть, упиравшаяся ей в бедро, всего лишь плод ее разыгравшегося воображения.

Возможно, если бы она не бросила все силы на борьбу с самой собой, то смогла бы предвидеть, что последует дальше, и избежать этого. Однако, поглощенная внутренней борьбой, она только и могла, что беспомощно, как очарованный подросток, смотреть в глаза Ричарду, понимая, что он собирается ее поцеловать и что она должна каким-то образом остановить его, но в то же время сознавая, что не сделает этого.

Все поцелуи, которые Мейбл знала за последние двадцать лет, – это сдержанные поцелуи скупого на ласку отца, пылкие – любящей дочери, дружеские поцелуи знакомых, скорее напоминающие клевок в щеку, и очень-очень редко, когда не удавалось этого избежать, – нежеланные и ничуть не возбуждавшие ее поцелуи некоторых мужчин. Поцелуи Ларри помнились очень смутно, как нечто почти нереальное. Мейбл, правда, не забыла, что однажды он больно прикусил ее губу, и еще помнила, как он смеялся над ее нежеланием целоваться по-французски. То, что Ларри называл «французским поцелуем», тогда казалось ей неприятным и совершенно непривлекательным занятием.

Однако, несмотря на отсутствие опыта и долгие годы безбрачия, очевидно, где-то в глубине ее существа жило некое тайное инстинктивное знание, потому что едва губы Ричарда приблизились, губы Мейбл нетерпеливо раскрылись ему навстречу, веки сами собой сомкнулись. Когда Ричард почти сразу же оторвался от ее рта, Мейбл открыла глаза, и он прочел в их темной глубине томление и жажду. Ричард снова припал к ее губам, и у Мейбл промелькнула мысль, что он сделал это только потому, что ее губы были все еще приоткрыты и без слов молили о продолжении.

Еще трижды, а может, четырежды повторялась эта легкая нежная ласка, и каждый раз, когда Мейбл с сожалением открывала глаза, уверенная, что все кончилось, что вот сейчас Ричард оттолкнет ее от себя, она снова и снова растерянно читала в его глазах какой-то неясный вопрос, на который не могла ответить.

Казалось, Ричард чего-то ждал от нее, но чего?

Губы Мейбл припухли и стали очень чувствительными. Она ощупала их кончиком языка и вздрогнула, услышав, как при этом Ричард резко втянул воздух. Его пальцы, все еще державшие Мейбл за подбородок, скользнули по щеке и погрузились в волосы. Ричард пробормотал под нос какое-то слово, возможно, ее имя, но Мейбл не была в этом уверена. Она нерешительно посмотрела на него, и в следующее мгновение Ричард накрыл ее рот своим.

На этот раз поцелуй не был ни коротким, ни нежным. На этот раз… Мейбл казалось, что сердце перевернулось в груди. Кровь словно превратилась в жидкий огонь, каждая косточка размякла, она чувствовала себя, как… Мейбл даже не могла подобрать сравнения. Она никогда не испытывала ничего подобного и не знала, что вообще способна испытывать. Если бы Ричард захотел снять с нее и с себя всю одежду, уложить ее на землю и овладеть ею прямо здесь, среди пожухлой осенней травы и опавших листьев, она не только не стала бы его останавливать, но с готовностью помогла бы осуществить намерение.

К счастью, Ричард не собирался делать ничего подобного. Вместо этого он оторвался от ее губ и осыпал короткими быстрыми благодарными поцелуями ее лицо и шею. Когда его губы оказались рядом с ухом Мейбл, он хрипло прошептал:

– Мы не должны этого делать.

Вот именно, не должны! Презирая саму себя за отвратительное, недопустимое поведение, Мейбл на миг замерла, а потом быстро и решительно вырвалась из объятий Ричарда.

– Да, не должны, – с горечью подтвердила она.

Мейбл трясло так, что это невозможно было не заметить. Как я могла? Как допустила, чтобы это произошло? Почему все это вообще началось? По-видимому, Ричард Барраклоу – не просто сексуален, а наделен поистине неукротимой, не поддающейся контролю эротической энергией, иначе он никогда бы даже не попытался прикоснуться ко мне. В конце концов, я же мать Одри.

И все же… Все же ничто не давало повода заключить, что ему недостает выдержки и самообладания…

Впрочем, это еще ничего не значит, ведь совсем недавно ничто также не давало повода заподозрить в нем человека, чья незрелость и ущербное самолюбие побуждают его укладывать в постель молоденьких девушек. Возможно, в этом все дело, и тщеславную натуру мистера Барраклоу приятно согревает мысль, что он сумел очаровать сразу и мать, и дочь. А может…

От этих мыслей, следовавших одна за другой, как гончие за лисой, Мейбл отнюдь не становилось легче. Она попыталась взять себя в руки, унять бешеное биение сердца, но куда там. Тело по-прежнему страстно стремилось к Ричарду каждой своей клеточкой, и Мейбл с трудом верилось, что это ее тело. Женщина чувствовала, что вот-вот расплачется. Она не плакала уже много лет. Давным-давно поняв, что барахтаться в жалости к себе – занятие совершенно бесплодное, Мейбл просто не позволяла себе распускать нюни.

Никогда еще она не чувствовала себя такой уязвимой, и все из-за Ричарда, все из-за мужчины, который не имел никакого права заставлять ее испытывать эти чувства. Из-за мужчины, у которого, как считается, роман с ее дочерью. Из-за мужчины, который только что предал и саму Одри, и ее любовь.

Бремя вины становилось невыносимым. Мейбл хотелось спросить Ричарда: понимал ли он, что делает, вспоминал ли в этот момент об Одри и испытывает ли теперь хотя бы малейшие угрызения совести. Но язык не поворачивался произнести имя дочери. Только не сейчас, уговаривала она себя, когда я только что побывала в его объятиях. Я откликнулась на его ласки с готовностью, я самозабвенно участвовала в этом предательстве наравне с Ричардом, и произнести сейчас имя Одри означало бы предать ее во второй раз. В результате Мейбл ограничилась тем, что тихо спросила:

– Как вы могли вести себя так… низко? Ричард нахмурился и резко бросил:

– По-моему, вы сгущаете краски.

У Мейбл перехватило дыхание. Она чувствовала горечь и презрение к себе. Еще немного, и он сказал бы: «Не обращайте внимания, это ведь всего лишь поцелуй». Что ж, может, она и неопытна, но все же способна понять, что это был не «всего лишь поцелуй». И в такой оценке вовсе нет преувеличения. Бросив на Ричарда осуждающий взгляд, Мейбл сердито сказала:

– Сгущаю краски, говорите? Не думаю. Не в нашем случае.

Хмурая складка на лбу Ричарда стала еще глубже.

– Понятно. Кажется, я совершенно неверно оценил ситуацию.

Инстинкт самосохранения призывал промолчать, но боль и чувство вины помешали Мейбл внять предостережению, и она холодно спросила:

– Что вы имеете в виду?

Спокойный задумчивый взгляд Ричарда совсем не походил на взгляд человека, терзаемого угрызениями совести или неутоленными амбициями.

– Думаю, вы сами знаете, – ответил он мягко, почти нежно, тоном, каким уговаривают непослушного ребенка.

– Нет, не знаю. – Голос Мейбл прозвучал чересчур резко, почти визгливо. Однако Ричард продолжал рассматривать ее все тем же серьезным вопрошающим взглядом, который начинал ее тревожить.

– Ладно, – медленно произнес он, – я думал… Мне казалось, вы, скажем так, не возражали против того, что произошло между нами.

Как только до Мейбл дошел смысл его слов, она пришла в ярость.

– Вы хотите сказать, что это я во всем виновата?! – вскричала она. – Я ввела вас в искушение? Похоже, вы один из тех мужчин, которые сначала изнасилуют женщину, а потом заявляют, что она сама этого хотела!

В пылу гнева Мейбл не вполне осознавала, насколько оскорбительны ее слова, пока Ричард не перебил:

– Минуточку… – Он несколько раз глубоко вздохнул, словно пытаясь обуздать свои чувства. Наконец овладел собой и уже спокойнее продолжил: – Я ни на миг не предполагал, что вы виноваты. Более того, я вообще не думаю, что здесь может идти речь о такой категории, как вина. При чем тут вина? Я всего лишь пытался сказать, что, по-моему, у вас не вызывало отвращения случившееся между нами… Или вернее, то, что, как мне казалось, происходило между нами. – Голос его стал жестче. Тоном, не допускающим возражений, Ричард сказал: – Что касается вашего замечания насчет изнасилования, уверяю вас, сама мысль о том, чтобы принудить к сексу женщину – любую женщину, – кажется мне варварской и отвратительной. Я не понимаю, что движет мужчиной, когда он навязывает себя. Если у вас сложилось обо мне превратное впечатление – что ж, прошу прощения.

В его напряженном голосе было столько отвращения, что Мейбл стала сама себе противна. Она попыталась взвалить на Ричарда вину за то, в чем, по меньшей мере наполовину, была повинна сама. Ей хотелось закричать: да, я веду себя так глупо, так по-детски только потому, что в ужасе от происшедшего и чувствую себя виноватой, что я, конечно, знаю… Что знаю? Что Ричард прав и я его хочу? Не в этом ли заключается простая правда? Правда – да, но не простая, в их ситуации нет ничего простого.

– Если вам станет от этого легче, позвольте заверить, что я не повторю свою ошибку. Даю слово: пока я живу под вашей крышей, вам больше не грозят подобные… недоразумения.

Иными словами, он обещает больше не прикасаться ко мне, «перевела» про себя Мейбл. Мне бы радоваться, но почему же я чувствую себя так, словно на меня опустилась темная туча? И что Ричард имел в виду, говоря «пока я живу под вашей крышей»? После того, что произошло, он наверняка передумал селиться в моем доме на время своего пребывания в Чешире, а как же иначе?

Но, по-видимому, Ричард не передумал, а Мейбл была слишком обессилена, чтобы потребовать от него поискать другое жилье. Кто знает, что он ответит, если она поднимет эту тему? Может, он обвинит ее в том, что она не столько доверяет его слову, сколько не доверяет самой себе?

Когда они почти дошли до машины, Мейбл с трудом выдавила из себя:

– Вы… вы же не собираетесь рассказывать об этом Одри?

Было ужасно неловко задавать Ричарду такой вопрос, но если весть о ее глупости дойдет до ушей Одри, если собственная дочь отвернется от нее, она этого не переживет.

Во взгляде, которым наградил ее Ричард, смешалось изумление и еще что-то – как решила Мейбл, презрение.

– С какой стати я стану ей рассказывать? На это нечего ответить. Действительно, с какой стати? Ответ Ричарда поставил ее на место. Он почти открытым текстом признал, что поцелуй, столь ошеломляюще подействовавший на Мейбл, для него ровным счетом ничего не значил.

Странное дело, убедившись, что Одри ничего не узнает, Мейбл должна была успокоиться, но вместо этого почувствовала сосущую болезненную пустоту внутри, ей стало горько и одиноко – так одиноко, как никогда в жизни.