"Шанхайский регтайм" - читать интересную книгу автора (Picaro)

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Дневник Владимира Бека


"1 мая 1883 года


Потихоньку собирая свои вещи в положенный отпуск, обнаружил "Diary", подаренный мне дядюшкой перед отъездом к месту службы. Вещь добротная, английская: прекрасная бумага, отличный шагреневый переплет. Настоящий спутник путешествующего человека.

Решил вспомнить гимназические годы, когда несколько раз начинал и довольно скоро бросал дневниковые записи. Примером к таким начинаниям, как и во многом другом в моей жизни, служил любезный дядюшка. С детских лет помню, как подглядывал за ним в приоткрытую дверь кабинета, где на стенах висели географические карты, шкуры африканского льва и бенгальского тигра. Дядя обычно сидел за огромным столом и просматривал дневниковые записи своих путешествий, подготавливая отчет для императорского Географического общества или статью к печати.

Вот и сейчас, обнаружив его красивый и до сих пор бесполезный подарок, решил снова вести дневник. И не с целью отобразить для грядущих потомков свою рутинную, гарнизонную службу в Туркестанском крае, а с точностью художника, пишущего портрет, перенести на бумагу все впечатления и ощущения от предстоящего мне отпуска. Чтобы вернувшись в заброшенный среди песчаных барханов гарнизон нашего полка, где не переставая дует горячий ветер, от которого на зубах хрустит песок, скучным вечером достать "Diary" и перечитать. Оживить в душе недавние воспоминания о не начавшемся, но уже в каком-то смысле прошедшем отпуске.

Свое нынешнее состояние тела и духа могу охарактеризовать одним словом: Ожидание. Два года в горячих песках на задворках империи, двадцать четыре месяца гарнизонной службы среди ограниченных и сильно пьющих сослуживцев, среди исполнительных, но совершенно не развитых нижних чинов и хитрых туземцев, совсем недавно приведенных Белым генералом (35) под руку Белого царя (36). Семьсот тридцать дней пресных лепешек, грубого черного хлеба гарнизонной пекарни, сладчайших дынь, винограда и скверной воды из артезианских колодцев и арыков. Оказалось, что всего этого слишком много для меня, молодого поручика, окончившего Киевское юнкерское училище и всю свою жизнь прожившего на зеленой и хлебной Малороссии, где реки полноводны и чисты, а дожди освежают землю и тело не два-три раза в год. Если бы мне поручили рисовать топографическую карту, то я закрасил бы контуры Туркестана желтой, песочной краской, а благославенную Украину изобразил бы сочной зеленью лесов и цветом небесной лазури.

Два года уныния в чужом краю и, наконец, ожидание двух месяцев долгожданного отпуска. Два месяца цивилизованной жизни! Гамак в саду мамашиного имения и речка. Жизнь в городском доме дяди, где на соседней улице дом семейства старинных тетушкиных приятелей Петровых, у которых за время моего Туркестанского сидения подросли и готовы на выданье три дочери-погодки. А еще в нашем городе целых два театра и три заслуживающих внимания увеселительных заведения. "Бирхаус" с хмельным баварским пивом в фарфоровых кружках, легкомысленный "кафе-шантан" месье Леруа и отличная ресторация с цыганским хором. Городской сад с прогуливающимися семьями, молоденькими гувернантками, боннами с детишками и места для пикников, куда выезжают целыми пролетками…

Осталось всего-ничего: дождаться резолюции нашего полковника и в путь. Несколько дней терпения и на ротной повозочке в С., а оттуда по железной дороге в цивилизованные края. Ну что же, раз надо, наберемся еще немножко выдержки."


"4 мая 1883 год


Свершилось. В первом часу был наконец вызван в канцелярию, где получил проездные бумаги и жалование. Очень доволен, что ожидание завершилось благополучно. Там же переговорил с Петром Алексеевичем, и он пообещал выделить мне на послезавтрашнее утро двуколку с возницей. Пригласил его к семи часам на прощальный ужин. Кроме того, обещались быть Станислав Георгевич, штабс-капитан Онуфриев, поручик Летехов. Каюсь, всех не люблю за неотесанность и приземленность, но попрощаться буду рад.

И главное — Еду!"


"5 мая 1883 года


Замечательная штука зеленый чай! При нашей жаре без него никак. Недаром туземное население хлещет сей напиток с утра до вечеру. После вчерашнего проснулся утром совсем разбитым. Выпил три пиалы, пропотел и значительно улучшилось настроение.

Послал Федора на туземный базар взять по двадцать фунтов кураги, изюма и орешков для гостинцев. Пока он ходил сам собирал чемоданы. За два года службы практически ничего не нажил. Все имущество уместилось в двух чемоданах и сундучке.

Перебрал подарки, которые заготовил еще в прошлом году. Дяде везу прекрасный рукописный "Коран" в сафьяновом переплете украшенном чеканными и гравированными серебряными накладками. Мамаше, в свое время приобрел красивый местной работы серебряный браслет с бирюзой, серьги и четки того же камня. Душеньке Ирочке купил в подарок домашние туфельки, расшитые золотом, серебром, бисером, и прелестную шкатулку чеканного серебра. Узор на крышке затейливо сплетен из арабской вязи. Правда, есть у меня опасение что ветреница успела позабыть о простом поручике, с которым флиртовала в бытность его юнкером. Чему печальным подтверждением служит тот факт, что не ответила на два последних письма и открытку с днем ангела. О женщины, женщины!

Вечером в гарнизоне случилось целое событие. Курил у арыка с Петром Алексеевичем, как караульные подняли тревогу. Оказалось в гарнизон желает попасть настоящий караван, чуть ли не Али-баба и сорок разбойников. Мы подошли посмотреть и увидели, что у ворот стоят груженые повозки, а при них десятка четыре казаков и драгун. Возглавляет отряд двое офицеров инженерного корпуса: капитан с поручиком. Как через час рассказал наш лекарь, в одной из повозок лежал еще один заболевший дорогой офицер. У него сильная лихорадка и подозрение на брюшной тиф.

Познакомиться, переговорить с вновь прибывшими у меня не получилось. Офицеры спешились и сразу проследовали к нашему полковнику. Мой денщик Федор говорил с нижними чинами из драгун и те якобы рассказали ему, что едут в Персию с посольством к шаху. Очень маловероятно. Впрочем, меня это уже не трогает, пусть едут хоть к шаху персидскому, хоть к индийскому набобу.

Спать сегодня ложусь рано. Хочу хорошо отдохнуть перед дорогой."


"18 мая 1883 года


Впервые выдался вечер, когда есть время и главное — желание продолжить записи. Пишу сии строки, сидя у походного костра в афганских горах. Размышляя, как был прав тот доморощенный мыслитель, на своем опыте дошедший до морали: "человек предполагает, а начальство располагает". Сдается мне, был сей философ из субалтернов…

Начиная дневник, рассчитывал я сегодня нежиться под мамашиной опекой в гамаке или прогуливаться в мундире и при сабле по городскому саду, ан нет! Вмешался безжалостный, не внемлющий ни слезам, ни мольбам поручиков, Рок в лице и эполетах нашего полковника.

Не хочется вспоминать, но мои дела в тот печальный день происходили следующим образом. Будит меня утром в день намечавшегося отъезда Федор и говорит, что требуют срочно к полковнику. Делать нечего. Быстренько одеваюсь, пристегиваю саблю, иду. С одной стороны прикидываю, может передать со мной чего желает наш Сергей Сергеевич, а с другой — грызет меня предчувствие: не в посылке дело. И с каждым шагом становится на душе все тяжелее, а вместо светлой радости наваливается ощущение недобрых перемен.

Захожу к полковнику, рапортую и вижу: сидит напротив него вчерашний приезжий капитан — внимательно меня через стеклышки пенсне изучает. Думаю, что лет двести назад при великом короле Людовике-Солнце французские гвардейцы только за один такой наглый взгляд вызывали на дуэль.

Выслушал наш почтенный Сергей Сергеевич рапорт и говорит: познакомьтесь, поручик, с вашим новым командиром — капитаном от топографии, господином Дуковым Владимиром Ипатьевичем собственной персоной. Только вчера к нам из самого Санкт-Петербурга прибыли. Вместе с поручиком Понятовским, который сейчас отсутствует, так как в лазарете больного товарища навещает. Прошу, мол, любить и жаловать.

Я, конечно, поклонился и каблуками щелкнул. А сам еще не понял, что слова "ваш новый командир" означают: не видать мне отпуска, как своих ушей без зеркала. Господин капитан поднялся, ручку мне протянул и сказал, что очень рад.

Через несколько минут наш полковник все окончательно разъяснил. Оказывается, заболевший офицер был толмачом с пушту при экспедиции, а капитан Дуков оную возглавляющий, без него, как без рук, и требует себе нового переводчика. Есть у капитана бумага волшебная из военного ведомства от господина министра и сказано в ней: "подателю сего исполнять любое желание". А в моем формуляре черным по белому записано, что поручик Бек владеет свободно языками: арабским, дари и пушту. Не говоря уже об аглицком, французском и немецком. Впрочем, последним менее всех остальных.

Эх, дядя, дядя! Не скоро вы свой подарок от родного племянника получите! Зря вы его с юных лет учили-мучили. Теперь ждите, когда господа Дуков с Понятовским закончат топографией-географией заниматься и соизволят в родные пенаты возвратиться! Вот тогда вместе с ними ваш племянник вернется и получит свой долгожданный, теперь уже совсем сказочный отпуск в родные края.

Как только понял я, что мои планы рухнули, то так мне скверно на душе стало, словами не выразить! С детских лет такого разочарования и обиды не испытывал. Все это тут же на моем лице отразилось, и даже наш полковник — человек строгий позволил себе сказать пару слов мне в утешение. Дескать, не его вина, бумага волшебная, и дело важности государственной. Впрочем, что жалеть без толку, если заботы дня нынешнего совсем заслонили мечты дня вчерашнего. Сижу сейчас и мучаюсь. Никогда ранее так много верхом не ездил: ноги натер, спина болит, седалище отваливается. Казацкий сотник Еремеев советовал маслом лампадным смазать, да с таким успехом мог амброзию присоветовать. Где я его возьму?

И что самое обидное — неделю трясусь по кочкам, а сказать хоть словечко на пушту еще не довелось. Ни одного афганца мы до сих пор не видели.

Кругом горы, облака и ночью холодно, как в леднике. Хорошо еще у казачков запасная бурка нашлась, уступили товарищу. Господа топографы спать изволят в повозке, и по утрам им денщики кофий с ромом варят, а для моего Федора у них места в экспедиции не нашлось! Кофием, правда, угощают, но я отказываюсь. Не люблю сей напиток да и гордость свою иметь надо. Да Бог с ними, со всеми."


"20 мая 1883 года


Отношения с топографами не складываются. Несмотря на то, что питаемся из одного котла, хотя правильнее будет сказать за одной скатеркой, господа в свою компанию принимать меня не желают. Разговоры у них за едой ведутся только о петербургских знакомых, до которых мне дела нет, так как не имею чести знать. Меня почти ни о чем не спрашивают и ничего не рассказывают. Позавчера за ужином разговор зашел о международной политике. Дуков, по-видимому, считает себя большим знатоком оной и так увлекся, что о некоторых российских сановниках разглагольствовал, будто знаком с ними лично и даже в дружеских отношениях. Очень ругал англичан за их экспансию в Индии и Афганистане. Говорит, что вскоре терпение тамошних мусульман лопнет, будет англичанам новое восстание сипаев. Если бы по манере и заносчивости человека можно было определять его классный чин, то по тому надменному виду, который принимает во время беседы господин капитан, можно смело дать ему камергерский. Один взгляд скрозь пенсне чего стоит! Поручик по сравнению с ним просто рубаха-парень, хотя со мной и десятком слов за день не перемолвится.

Единственный, с кем у меня сложились приятельские отношения, это сотник Еремеев. Старше меня лет на десять, но добродушен, отзывчив и совершенно не заносчив. Однако, далеко не прост, с этакой, я бы сказал, хохлацкой хитрецой. Но он весь день крутится, словно белка в колесе, выезжает далеко вперед на разведку и только обедает с нами, а все остальное время проводит со своими казаками.

Нижними чинами из драгун командует унтер-офицер Храмов, бородатый мужик с Георгиевским крестом. Впрочем, почти все нижние чины у нас из заслуженных, с медалями за турецкую кампанию. Я еще в юнкерском учился, а эти мужички по Балканам топали и турок в штыки встречали. К сожалению, ближайшее время войны не предвидится и сидеть мне в нашем Н-ском гарнизоне до тех пор, пока Аллах не смилуется или дядя не похлопочет за родного племянника. Господин топограф во время приступа политической говорливости вещал, что следующая война будет с англичанами и скорее всего в нашем регионе, потому что Российская империя единственный достойный соперник британской. Немцы и французы не в счет. А так как британская экспансия не останавливается, то несколько независимых индийских племен, Афганистан остались единственной прокладкой между нами и британцами. Говорит, если англичане окажутся решительней, то вполне возможно, что их сипаи в скором времени будут стирать свои красные мундиры в Аму-Дарье. Каков Тайлеран! Мог бы быть более оригинальным. Тема далеко не новая, у всех на устах еще со времен скобелевских походов. Помнится, перед отъездом на службу, я как раз говорил об этом с дядей. Так он мне очень легко доказал, что не время нам с Британской империей тягаться. Еще Берлинский конгресс все по своим местам расставил, чтобы наши горлопаны не кричали.

Стоит человеку приехать из Петербурга в провинцию и начинается этакая вот хлестаковщина. Об известных государственных деятелях говорит, как о знакомцах, а между борщом и кашей политику империй в двух словах определяет. Думает, если человек в Н-ском гарнизоне служит, то ему можно пыль в глаза пускать? Да мой дядюшка, действительный член императорского Географического общества и член-корреспондент, Иран, Индию, Китай чуть ли не пешком прошедший, всегда говорил, если бы не англичане, то прозябали бы эти страны в дикости и невежестве. А беспокойства от них на наших границах было бы гораздо больше. И если есть что цивилизованного в этих государствах, то британская администрация. Знаю, такие мысли после несчастной Крымской войны, победоносных Балкан у нас в стране и армии не популярны, но из проигрышей необходимо соответствующие выводы делать. Не случайно же именно Великобритания, а не скажем Франция половиной мира правит.

Вчера впервые видели туземцев. Двое всадников с ружьями высоко над нами в горах. Они тоже заметили нас и тут же скрылись. Может простые охотники, а может разбойники. В здешних местах лихих людей хватает. Сотник после "встречи" на полдня лично в передовой дозор уехал, ночью удвоил караулы и все время просыпался, посты проверял. Очень ревностно к своей службе относится.

Афганцы слегка взбодрили своим появлением, но не думаю, чтобы кто из местных разбойников рискнул против нас выступить. Полсотни вооруженных до зубов военных для здешних мест сила. Если бы кто решился напасть, то особого вреда нанести бы нам не смог. Ибо казачки наши — люди бывалые. Видно по тому, как с конями управляются, из ружьишка на охоте бьют. Их бы к Стеньке Разину, то одной персидской княжной дело не закончилось бы!

Да, нижние чины у нас люди храбрые, свой долг знают. Им бы в командиры не фанфаронов, как это у нас часто бывает, а людей знающих и умелых. Таких как Скобелев. Вот человек был! У нас в полку многие с ним служили, до сих пор, как вспоминать начинают, так слеза в голосе и на глаза наворачивается. А люди все отнюдь не сентиментальные. Вот что значит великий человек. Рядом, с кем прошел, у того память на всю жизнь оставил.

Что-то после обеда неважно у меня с желудком. Каждый час-полтора бегаю. Нужно будет завтра поститься, посидеть на зеленом чае с сухариками."


"22 мая 1883 года


Сегодня впервые понадобились мои знания. Аж целых два раза. Первый, когда казаки на пастухов натолкнулись. Двое мужчин с мальчишкой пасли стадо барашков в долине. Думаю, наш караван произвел на них в первый момент далеко не приятное впечатление: стояли, хмурились и на вопросы почти не отвечали. Наверное, вообразили, что мы разбойники и пришел их смертный час.

Желая расположить к нам туземцев, Дуков предложил купить у них двух барашков. Я перевел, но бедняги по-видимому не хотели ничего продавать, долго переглядывались перед тем, как согласиться. Капитан щедро расплатился золотом, что было правильно, так как глаза у афганцев повеселели. Как обычно с туземцами, золото помогло разговорить их. Пастухи рассказали, что дальше по тропе версты через три будет селение.

Туда мы добрались быстро и без происшествий. Десятка три хибарок на вершине холма, убогие сады около каждого домика, быстрая горная речка. Время близилось к вечеру, капитан решил в селение не входить, разбить лагерь неподалеку. Пока обустраивались, появилась делегация. Трое седобородых, весьма бодрых на вид старцев и десяток мужчин с ружьями. Еремеев потом говорил, что только у одного было пистонное ружье. У остальных кремневые.

Увидев вооруженных туземцев, мы были начеку, но быстро поняли, что они опасаются нас гораздо больше и вряд ли могут что-либо злоумышлять. Я с первых же мгновений старался всячески заверить афганцев в нашем миролюбии, успокоить. Скажу без ложной скромности, что проблем с переводом у нас не было.

Я пояснил, что мы воинские чиновники русского царя. Направляемся с важным письмом к губернатору провинции. После чего предложил поужинать с нами. Афганцы согласились. Из барашков и рису сделали плов, нельзя сказать, чтобы очень хороший, но по-моему, все остались довольны. Из гостей в разговоре принимали участие только седобородые, да и те были немногословны. Капитан спрашивал не озоруют ли в округе, на что один из стариков рассказал о шайке некого Ахмад-хана, под началом которого было до сотни человек. Но месяц назад его поймали и отрубили голову. Оставшись без главаря, разбойники разбежались и теперь стало спокойно. При расставании капитан приказал раздать всем подарки: головы сахару и китайский чай.

Сейчас в лагере, кроме меня и часовых, все спят. Из селения временами доносится собачий лай. Говорил с Еремеевым о том, как должно быть скучно жить в таком диком месте. По-сравнению с этим кишлаком наш Н-ск просто губернский центр!

После парной баранины опять скрутило живот, так что опасаюсь, не до сна мне будет."


"26 мая 1883 года


По-прежнему в седле, по-прежнему на горной тропе, по которой с трудом продвигаются наши повозки. Иногда дорога поднимается так высоко в горы, что кажется протяни руку и коснешься пальцами снега на вершинах. Очень холодно даже днем. Изо рта идет пар, пальцы, если бы не рукавицы, коими меня ссудил Еремеев, просто бы замерзли.

Наш жизненный распорядок таков же, как и в самом начале. Подъем около шести утра, легкий завтрак, нижние чины собирают лагерь, а сотник совершает рекогносцировку. Начинаем движение, которое продолжается пока господа топографы не решат, что именно здесь им нужно остановиться для проведения съемок местности. Я в такие моменты расстилаю на солнышке бурку и присаживаюсь отдохнуть. Иногда даже успеваю подремать.

До сих пор не привык к нашему вечному движению. Хотя казачки уже не смеются над моей посадкой в седле, страшно устаю и ощущаю в хребте постоянную ноющую боль. Из-за разряженности горного воздуха днем все время хочется спать. Часто ощущаю этакую стесненность в области грудной кости. К сожалению, в нашем караване эскулап не предусмотрен и его обязанности у драгун исполняет унтер, который из всех хворей признает за реальную только понос, а остальные жалобы лечит ловкими зуботычинами. Казаки же, как я заметил, принимают от любых недомоганий настойки на спирту, при чем у каждого на своих, особых травах собранных бабкой-знахаркой. Видел я у Дукова в дорожном чемодане целую батарею аптекарских пузырьков и коробок с патентованными лекарствами, но так как отношения между нами остаются чисто служебными, то есть никакими, то считаю зазорным показывать со своей стороны любое проявление слабости, даже вызванное недомоганием.

Поручик Понятовский старше меня лет на пять и приблизительно на столько же моложе своего патрона. Высок, худ, с усиками, вопреки армейской моде, с эспаньолкой, от чего верхом отчаянно напоминает Дон Кишота. На меня смотрит свысока в прямом и переносном смысле. При разговоре с капитаном съеживается и становится, как бы ниже ростом, что несомненно некая оптическая иллюзия. Хорошо стреляет из револьвера. Дня два назад после обеда заговорили о пистолетах — поручик продемонстрировал новинку — свой шестизарядный бельгийский "нагант" образца 1878 года, купленный в Петербурге перед отъездом. Я заметил в ответ, что наш армейский "смит-вессон" тяжелее будет, более громоздок, но калибр пули, длина ствола, а соответственно убойная сила и прицельная дальность значительно выше.

Поручик предложил состязание, я согласился, так как стрелять люблю и в полковом тире провел немало часов, набивая руку и тренируя глаз. Господин Дуков участвовать отказался, сославшись на усталость, и мы по очереди сделали по десятку выстрелов с пятидесяти шагов в пустые ящики из-под консерв, на которых намалевали мелком подобие стрелковой мишени. Из моих выстрелов четыре вошли в десятку, а остальные разбросало, да так, что одна из пуль только задела доску. Понятовский же попал семь раз в центр и три в низ мишени. Я без сожаления признал свое поражение, так как считаю, что если индивидуум явно превосходит вас в каком-либо умении, то не грех выразить человеку восхищение.

В середине дня проехали мимо кишлака, но кроме стариков, которые вышли к дороге и чумазых ребятишек никого не видели. Я спросил название селения, мне ответили, что-то вроде "Место под самыми облаками". Один из стариков спросил откуда мы? Был сильно удивлен, что из Российской империи. Сказал, первый раз в жизни видит русских. Верю, ибо места настолько дикие и пустынные, что каждый человек, живущий в здешних горах, представляется мне настоящим отшельником. Кто-то из античных мыслителей сказал, что все познается в сравнении. Теперь я с этим совершенно согласен, так как часто тепло вспоминаю о нашем гарнизоне, а недавно приснился мне воскресный обед у полковника. На таком расстоянии, среди голых камней наш Сергей Сергеич кажется не старым служакой и бурбоном (37), а домашним, уютным старичком. Этаким помещиком, управляющим своим полком, как собственным имением.

Сию минуту подумал, неужели возможны обстоятельства и место, где мое нынешнее положение покажется мне таким же приятным, каким теперь видится Н-ск?

Спросил за ужином у господина капитана, как долго продлится наше путешествие? Ранее он на такой вопрос отвечал весьма туманно: мол все в руце божьей. Сегодня же с минуту изучал меня своими выпуклыми глазами скрозь стеклышки в золотой оправе и наконец ответил, что не меньше трех месяцев. Такой ответ меня сильно огорчил, ложусь ко сну в прескверном настроении. Эх, ну почему мне не уехать в отпуск на день раньше? Сидел бы сейчас у мамаши на веранде или гулял бы с Ирочкой в городском саду. Катал бы ее на лодке. Эх мечты! "


"30 мая 1883 года


Вчера вечером завершили спуск в долину. Последние несколько дней часто попадались кишлаки. Видели дехкан (38), работающих в садах возле своих домов. Два раза встретились с путешествующими афганцами. Первый раз это была группа верховых из четырех человек. Все с ружьями, одеты не бедно. При виде нашего отряда первыми съехали с дороги, и поднявшись на холм, молча наблюдали, как мы движемся мимо. Воображение подсказывает считать их разбойниками, но скорее всего охотники или слуги одного из местных феодалов.

Вторыми путешествующими оказались пожилой купец с двумя слугами. Все трое на ишаках и каждый тянет за веревку еще по длинноухому, нагруженному сумками с товарами. Нас совершенно не испугались. Купец быстро освоился и, отвечая на вопросы г. Дукова, предлагал нам купить "замечательные кувшины, молитвенные коврики или кинжалы работы знаменитых мастеров". Насилу отговорили купца не распаковывать товар. Еле сдерживая на своем лице улыбку, Дуков пообещал через меня, что на обратном пути мы обязательно посетим лавку достопочтенного Гасана и купим его замечательные товары. Мои спутники уже проехали дальше, а старик все держал меня за рукав и подробно рассказывал, как просто отыскать его лавку в городе. Получалось, все караванные тропы в Афганистане сходятся у ее двери. Насилу вырвался. Но встреча с торговцем внесла в скуку нашего путешествия некоторое разнообразие.

В отличие от почитателей Жюля Верна, я благодаря дядиным рассказам с детства, усвоил, что все географические и этнографические путешествия, совершаемые научными мужами, в действительности выглядят совсем не так, как их затем описывают. Настоящая жизнь сильно отличается от мемуаров. Не говорю уже о произведениях господ беллетристов-популяризаторов, зачастую, если и совершавших поездки, то только на пикник в загородный лес. Дядя рассказывал, что пресловутые приключения в путешествиях это постоянная усталость, жара и холод, ночевки на голых камнях или в душном тропическом лесу, когда насекомые, комары и прочие гады пытаются залезть к вам под одежду. Это малярия и инфекционные болезни, сбивающие вас с ног не хуже лошадиного копыта. Туземные слуги нечистоплотны, ленивы, глупы и все время пытаются что-нибудь украсть.

Единственно о ком отзывался дядя с восторгом, так это о британских джентельменах в Индии. По его словам, они единственные в мире европейцы, которые научились путешествовать с максимальным комфортом даже в непроходимых джунглях. Когда я жил у него летом в имении, то не проходило и трех дней, чтобы он с удовольствием не вспомнил о своей поездке по Кашмиру с британским чиновником из лесного ведомства, совершавшим инспекцию по самым отдаленным уголкам княжества. Я даже видел даггеротип, где они вдвоем, одетые в строгие светлые костюмы, за отлично сервированным столиком пьют five-o-clock посреди дикого леса.

Сейчас, прослужив в Туркестане два года, трясясь по горным тропам, я все больше и больше считаю мнение дяди совершенно справедливым. Наше путешествие, каковое без малейшего сомнения выглядит для большинства любителей чтения экзотичным и даже таинственным, для меня ничего не несет, кроме ежедневной усталости, разбитых надежд на счастливый отдых. Единственное, на что можно надеяться, так это на незначительное продвижение по службе и похвальную отметку в формуляре. Наш полковник, объявляя мне "приговор" в то злополучное утро, сообщил о возможном представлении к награде в будущем, но я — человек реалистических взглядов на жизнь и давно успел понять, как быстро начальство забывает о своих обещаниях. Хотя все это значения не имеет, так как я служу Царю и Отечеству не из корыстолюбивых побуждений, а по зову сердца.

По словам капитана, которые подтвердил встреченный нами купец, на следующий день мы должны прибыть в небольшой городок, где нас ожидает прием у местного хана. Нам дадут проводников и после трехдневного отдыха мы снова уйдем в горы.

В обед один из драгун, оступившись, подвернул ногу. Ступня мгновенно распухла, и Еремеев даже решил, что сломана кость. К вечеру опухоль немного спала, бедняга теперь скачет на одной ноге, когда слазит с лошади. Со стороны это выглядит даже комично.

Надеюсь, что завтра смогу выспаться в нормальной постели, раздевшись, по-человечески, а не в шинели, да стараясь завернуться в одеяло с головой. И хорошо помыться, ой, как не мешало бы! Прикажу нагреть побольше воды и налить в какую-нибудь бочку.

Вот о чем мечтается во время географических экспедиций!"


"1 июня 1883 года


Подъем в пять утра и начинается всеобщая суматоха в лагере. Перед смотром, предшествующим вхождению в город, все нижние чины переодеваются, бреются, надраивают пуговицы мелом, а сапоги ваксой. Унтер нервничает и орет так, что его наверное слышат афганцы. Казаки и драгуны чистят лошадок, доводят до блеска трензеля. Первый раз после училища мне не нужно думать о других в такой ситуации. Могу со спокойной душой ограничиться собственной персоной. Я помылся, побрился, а шинельку, беря пример с начальства, скатал и теперь сижу в мундире, благоухая колонской водой.

Смотр завершился благополучно. Дуков был неразговорчив, но судя по отсутствию замечаний, остался доволен внешним видом и выправкой нижних чинов. Вскоре из города в сопровождении десятка солдат прибыл посланец губернатора. Осведомившись, как мы добрались, он передал приглашение на торжественный обед в честь дружбы афганского и русского величеств. Завтра, после полудня нас — офицеров ждут в поместье губернатора. Чиновник так же сопроводит наш отряд к отведенному месту жительства. Скоро увидим, чем афганский Н-ск отличается от туркестанского.

Снимаемся.

Въезд состоялся. Кривые улочки с глинобитными, убогими домишками и скудными садами. Пыльно. Население встретило нас с большим любопытством, за которым прячется настороженность. Чумазые дети, не перестающие обмениваться громкими замечаниями по поводу наших мундиров и оружия, все время неотступно следуют за отрядом с момента вхождения в городок. Взрослые ведут себя гораздо сдержанней.

Остановились в караван-сарае, представляющем из себя большой барак, разбитый тонкими перегородками на множество клетушек. Кроме нас, здесь почти нет других постояльцев. Несколько каких-то купцов и погонщиков.

До позднего вечера размещались и обустраивались. Теперь в моем распоряжении комнатка с деревянным топчаном. Земляной пол застелен вытертым ковром, а поверх лежанки брошен сплюснутый до толщины блина тюфячок. Весьма убогое помещение.

Вначале хотели посетить местную баню, но потом из большой бочки, установленной во дворе, устроили средневековую ванну. Меня так разморило в ней, что с трудом заставил себя вылезти. Если бы не время отходить ко сну, то так бы и остался нежиться в горячей воде. С удовольствием ощущаю себя чистым телом и душой.

Из-за перегородки слева раздается могучий храп Понятовского. Но это не помешает мне спать, ибо за время службы привык и не к таким ариям. За день я сильно утомился, но чувствую себя хорошо. Вечная привычка мысленно забегать в будущее подсказывает, что три дня, которые мы собираемся провести в городе, в горах будут вспоминаться, как чудесный сон. Увы."


"2 июня 1883 года


За старшего оставлен сотник Еремеев, а мы втроем в сопровождении шести казаков отправились на праздничный обед. Проезжая через город, обратил внимание на мечеть под голубым куполом, вызвавшую из памяти давнюю поездку в Самарканд. В остальном же здешняя архитектура весьма бедна и примитивна. Сонные пыльные улочки, маленькая крепость с глиняными стенами, две древних пушки у ее ворот… Единственное оживленное место в городе — рынок на центральной площади. На нем обычная азиатская пестрота и толчея.

Наш гостеприимный хозяин прислал сопровождение — десяток слуг, одетых в расшитые серебром синие куртки и красные шальвары. У каждого за спиной новенькая винтовка Мартини-Генри (39), на груди крест-накрест два патронташа. При виде нашей кавалькады местные жители спешили уступить дорогу и низко кланялись. Чувствуется, что здешний простой люд уважает свою власть.

Поместье губернатора находится примерно в двух верстах от города. В уютной долине, по которой протекает спускающаяся с гор река. Сам дом представляет из себя небольшое белое здание, обнесенное высокой стеной. Вокруг разбит фруктовый сад. У ворот нас встречали слуги, а также музыканты с барабанами и дудками. Варварская музыка.

Спешившись, сопровождаемые худым и хлопотливым управителем, мы прошли во двор, где ожидал хан Саидулла. С ним были двое сыновей. Старшему лет двенадцать, второй, кажется, младше на два года.

Капитан через меня выразил хану нашу сердечную благодарность за оказанное гостеприимство и передал подарки. В честь нашей признательности Саидулла получил охотничье ружье тульской работы со стволами дамасской стали, дагестанскую шашку с золотой насечкой и золотой портсигар. Подарки афганцу понравились, он долго разглядывал ружье, переламывал стволы и смотрел в них, любуясь полировкой.

Хану лет сорок-сорок пять, одет в богатый халат, на голове белоснежная чалма. На ногах голубые сафьяновые сапожки. Весьма упитан, с объемистым животом, а лоснящееся жиром лицо утопает в складках на шее. Взгляд черных, все время прищуренных глаз кажется хитрым и умным. На пальцах перстни с самоцветами.

Говорил Саидулла много и цветисто. Часто употреблял цитаты из Корана, при этом каждый раз смотрел на пожилого муллу, который, не вступая в разговор, находился рядом.

Мне пришлось основательно потрудиться, чтобы полностью передать все слова нашего хозяина. Это было трудно, так как хан почти не делал пауз и я, стараясь поспеть за ним, несколько раз запинался. От чего непроизвольно краснел, как гимназист на уроке. Пришлось слегка укорачивать ханские витиеватости.

Стол, точнее скатерти на великолепном ковре персидской работы ломились от расставленных блюд с горами белейшего риса, с шафраном и жирной бараниной. Также имелась великолепная жареная форель. Свежеиспеченные лепешки, несмотря на свой пресный вкус, были очень недурны. На сладкое подали щербет, ореховую и медовую халву. Из напитков был зеленый чай, а также всевозможные взвары.

Обед длился часа три, но мы не столько ели сколько говорили. Причем, подобно ученому попугаю, я повторял за Саидуллой и господином капитаном каждое слово. Тяжкий труд.

По-видимому, Дуков был в ударе и проявил себя настоящим оратором. По крайней мере, в том виде, как он это представляет себе. Заявил, что в отношениях между российской империей и афганским королевством наступают новые времена — времена перемен. Как верные слуги нашего государя, мы передаем благородному афганскому народу самые светлые пожелания мира, благополучия и достатка. Но к нашей скорби, кроме русских, существуют еще плохие люди, желающие вбить клин (тут я растерялся с переводом) в нашу дружбу и мечтающие рассорить наши народы…

Слушая капитана, хан кивал и поглаживал бородку. Он прекрасно понял о ком речь и, когда пришла его очередь, сказал, что британцы не раз вторгались в Афганистан и с позором изгонялись обратно к своим индийским рабам. Мол де, афганцы больше всего любят свою свободу и никогда не покорятся неверным… То, что я записал в дневнике, всего лишь бледная тень произнесенного обеими ораторами.

Дуков сказал, что во все времена Афганистан был надежным щитом, прикрывавшим от захватчиков путь в Среднюю Азию. Теперь же королевство отделяет наш Туркестан от вторжения коварных врагов, которые одни у нашего Государя и вашего падишаха… Каюсь, не в силах выносить англофобию капитана, я в дальнейшем старался смягчать некоторые выражения не в меру агрессивного топографа.

Потом беседа перешла на более практические вещи. Капитан просил предоставить проводника, на это Саидулла ответил, что самый лучший знаток горных дорог вернется в город послезавтра. Он проведет наш караван хоть до самого Пешевара. Хан любезно предложил запастись в путь продовольствием и под его диктовку я составил список купцов, которые дешево продадут нам все необходимое.

После сладкого принесли кальян и говоруны притихли. Если бы в зале вдруг появились прекрасные девы в чадрах и шальварах, то это было бы продолжением достойным сказок Шахерезады. Но сказки для того необходимы нам, дабы расцвечивать причудливыми узорами фантазии серую ткань действительности. Однако Афганистан не Турция с Египтом, танцовщицы так и не появились. Танец гурий заменила прогулка на конюшню хана, где он долго хвастался жеребцами. Я равнодушен к лошадям и со страхом думаю о сотнях верст, которые мне предстоит преодолеть верхом на своей Звездочке. Господа топографы в отличие от меня прекрасно разбираются в лошадиных достоинствах и долго восхищались статью какого-то жеребца. Не упустив случая вспомнить о том, что у него имеется конюшня, Понятовский пустился в рассказ о верховой травле волков. На мой взгляд, довольно варварская забава.

Напоследок нам показали мужской танец под барабан и дудки, а так же некое подобие вольтижировки, во время которой слуги хозяина носились перед нами на лошадях. Всадники воинственно кричали и палили из винтовок в воздух. Мы усердно хлопали в ладоши, затем капитан одарил ханское воинство серебряными рублями.

Близился вечер, когда мы, наконец, откланялись и вернулись в город. Заждавшийся сотник Еремеев сгорал от любопытства. Он приставал ко мне с расспросами, но чувствуя себя предельно утомленным, я ограничился очень кратким пересказом происшедшего. Кажется, казак подумал, что я зазнался, но сейчас мне как-то все равно. За прошедший день я наговорился так, что охрип.

С удовольствием отужинал гречневой кашей с мясом.

По возвращению господа топографы засели в комнате капитана и с тех пор не появлялись. Наверное, обсуждают произведенное на хана впечатление. Забавно.

Хотел выйти, побродить по городу, но после ужина сразу отяжелел и почувствовал непреодолимое желание лечь спать. Допишу дневник и тут же лягу.

За исключением часовых все нижние чины собрались во дворе, покуривают табачок и время от времени над чем-то хохочут. По-видимому, бывшие в нашем эскорте казаки делятся впечатлениями о дворце хана. Остальные обитатели караван-сарая, как правоверные мусульмане, недавно совершили намаз (40) и уже разошлись по своим комнатам."


Кабул, 1928 год


Выслушав отчет о полете, успешных переговорах и переданных вождю деньгах, Саидов сдержанно похвалил:

—Неплохо. В конце недели полетите снова, доставите горцам патроны и пулемет. Сейчас отдыхай, на базаре я справлюсь сам… В пять часов к Филимонову, поедете вместе к Пурятинскому.

—Точно,— кивнул Юсуф.— У его падчерицы именины, а я совсем забыл о них. Нужен подарок.

—Подберешь что-нибудь в лавке, или у соседей. Недорогое.

Абдалла вернулся на рынок, а молодой человек прилег вздремнуть. В нужное время напольные часы разбудили его звонким боем. Юсуф совершенно не выспался, но делать было нечего, пришлось вставать. Для того, чтобы окончательно придти в себя, выпил чашечку крепкого кофе. Вскипятил воды из колодца в большом котле. Гремя медными кувшинами и тазами, помылся, тщательно побрился опасной бритвой. Внимательно осмотрел в зеркале загорелое, обветренное лицо и обработал квасцами маленький порез у кадыка. Занялся своим гардеробом. Бухарский халат к случаю не подходил, и Юсуф оделся совершенно по-европейски: рубашка с накрахмаленной манишкой, галстук бабочкой, серый в черную полоску костюм и начищенные до зеркального блеска серые с черными носами туфли. Поверх драповое пальто и на голову — круглую каракулевую шапочку.

Выйдя из дому, взял на соседней улице экипаж. На рынок в дядину лавку не поехал. Купил подарок в британском магазинчике, неподалеку от совпосольства. Флакончик цветочных духов и огромную, размалеванную слонами с тиграми коробку засахаренных индийских фруктов. Затем поспешил к летчику в гостиницу.

Военлет долго не открывал дверь комнаты: спал после полета. Когда же заспанный Паша наконец-то появился на пороге, то пришлось минут пять втолковывать ему, куда и зачем нужно сейчас ехать. В ответ на слова "бухарца" он только бессмысленно таращил мутные глаза. Оказалось, что приземлившись, летчик на радостях "обмыл" с Черепахой удачное возвращение.

Морщась от злости, Юсуф загнал пилота в душевую и заставил постоять под струями ледяной воды. Постепенно взгляд трезвеющего Филимонова приобрел осмысленное выражение. Обмотав махровым полотенцем широкие чресла, Павел сунул в рот папиросу и стал бриться. "Бухарец" тем временем сходил в посольский буфет и приобрел дюжину любимых именинницей пирожных. Разговорился с продавщицей о цветах. Услышав, что у дочки бывшего полпреда сегодня "день ангела", тетка отвела Юсуфа к посольскому садовнику, и тот, войдя в положение, срезал в теплице семь алых роз. Буфетчица завернула букет в "серебряную" бумагу и украсила красной шелковой ленточкой. Попросила передать "девочке" ее наилучшие пожелания.

* * *

Опоздав на полчаса, молодые люди наконец-то прибыли к особняку бывшего дипломата. Маленькая белая вилла находилась на границе района, где дома, принадлежавшие европейцам, сменялись туземным кварталом. Выйдя в отставку, Пурятинский получил здесь от Аманулы-хана в пожизненное пользование дом с садом. Со слов "дяди" Юсуф знал, что афганский монарх высоко ценил заслуги дипломата царской школы и был недоволен его отставкой.

Но время летело быстро, память у коронованных особ коротка, на смену старому полпреду пришли новые люди, и скоро все забыли о Пурятинском. Так говорил "дядя" и это наглядно подтверждал вид резиденции бывшего посла. Зигзаги трещин покрывали стены, кое-где отвалились куски штукатурки. Дом требовал ремонта, бассейн давно не чистили, а землю в облетевшем саду покрывал ковер неубранных листьев. По деревьям в саду было видно, что их уже несколько лет не подрезали. Привратник в солдатской шинели и турецкой феске проводил молодых людей по выложенной камнем дорожке в дом. Судя по всему, ограниченные средства не позволяли Владиславу Игоревичу держать необходимый штат прислуги. Тот же привратник сходил, позвал хозяина дома. И пока Пурятинский шел откуда-то из комнат в прихожую, турок принял у гостей их пальто и головные уборы.

—Добрый вечер, товарищ пилот,— воскликнул появившийся Пурятинский.— Здравствуйте, господин Аббассов. Очень рад, очень рад! Уже стал побаиваться, что вы заняты и не придете на наш скромный праздник,— он пожал руки молодым людям и пригласил пройти в комнаты.— Мариночка, к тебе гости!— позвал он.— Доченька, иди к нам!

Прежде чем вышла именинница, Юсуф успел осмотреться. Как и снаружи, в гостиной на всем лежал признак старения и простоты, граничившей с бедностью: потускневшая мебель, выцветшие обои, потолок с потрескавшейся побелкой. Молодому человеку показалось, что к торжеству никто не удосужился даже вытереть пыль с мебели и вымыть высокие узкие окна, стекла в шкафах.

Его критический осмотр был прерван появлением маленькой полной девушки. Шестнадцать-семнадцать лет, черная коса на плече и смуглое восточное лицо. Далеко не красавица, но черты приятные и располагающие к себе. Открытый и простодушный взгляд живых карих глаз. На шее переливается зелеными огоньками изумрудов золотое ожерелье. Голубое, изящное платье. Белые чулочки, подчеркивающие полноту ножек, и синие туфли.

Владислав Игоревич представил молодых людей дочери, после чего они вручили цветы и подарки. От оказанного внимания щечки Марины простодушно зарумянились и, чтобы скрыть смущение, девушка уткнулась лицом в бутоны роз. Она искренне поблагодарила. Заметив, как ее глазки быстро, изучающе перебегают с одного гостя на другого, Юсуф мысленно улыбнулся.

Через минуту выяснилось, что блондинистый Филимонов вызвал у именинницы больший интерес, чем скуластый и коричневый от загара бухарец. Марина стала с любопытством расспрашивать военлета о его опасной мужественной профессии. Павел охотно снисходительным тоном отвечал на вопросы дилетантки и женщины. Внимание девушки ему нравилось и, чтобы произвести большее впечатление, он предложил устроить ей прогулку на своем аэроплане. Посмотреть на Кабул с высоты птичьего полета, так сказать.

Обрадованно вспыхнув, Марина обратилась к отцу за разрешением. Владислав Игоревич с улыбкой ответил, что ничего не имеет против. И если товарищ пилот не возражает, даже он не отказался бы от такого аттракциона.

—Возьмете старика на небо?— спросил Пурятинский, добродушно улыбаясь.— Пока ангелы не прибрали?

—Ну, папа,— укоризненно произнесла Марина и чмокнула отца в щеку.— Не говори так.

Филимонов легкомысленно ответил, что с удовольствием покатает знакомых. Поинтересовался, когда же будут остальные гости? Хозяева смущенно замялись, и "бухарец" решил, что он с пилотом единственные, кто ответил на приглашение бывшего дипломата. Но ошибся. Буквально через несколько минут в доме появился еще один гость. Высокий тучный пуштун за пятьдесят, в военном мундире, но без знаков различия. На полной груди блестела эмалями орденская звезда.

Новоприбывшего господина звали Арман Абдмохаммед и служил он чиновником в министерстве внутренних дел. Кем именно уточнять не стал. По-европейски бритый старый знакомец Пурятинского держался несколько высокомерно. Протянул пухлую ладонь военлету, кивнул поклонившемуся Юсуфу и вручил имениннице коробочку с подарком. Галантно поцеловав воздух над девичьей ручкой, господин Арман Абдмохаммед сказал Марине длинный и по-восточному цветистый комплимент. Вежливо поблагодарив, девушка с видимым удовольствием примерила на руку подаренный золотой браслет.

* * *

Прохаживаясь по гостиной, Юсуф обратил внимание на большое фото, где хозяин дома в френче с орденом Боевого Красного Знамени на груди стоял рядом с Амануллой-ханом. Позади короля и дипломата виднелся автомобиль, смешанная группа военных. Среди мундиров афганских гвардейских офицеров выделялись красноармейские гимнастерки с "разговорами". Заметив взгляд молодого бухарца, Владислав Игоревич с гордостью рассказал, что в свое время фактически он был зачинателем отношений между молодой революционной Россией и таким же молодым Афганским королевством, решившим сбросить с себя иго британского протектората.

—Да, дорогой Юсуф,— подтвердил господин Арман Абдмохаммед.— Наш уважаемый хозяин в двадцатые годы приложил немало усилий, чтобы между Афганистаном и СССР были добрососедские отношения. Его величество часто вспоминает о твоей работе на благо наших государств,— сказал пуштун с важностью.

—Благодарю,— ответил Пурятинский.— Падишах, как всегда, добр ко мне,— он вежливо улыбнулся.— Мы начинали, когда только-только закончилась Великая война, и старые империи рассыпались одна за другой, а на наши плечи легла огромная ответственность,— продолжил дипломат.— В те времена старое устройство мира с болью и кровью отходило в прошлое. Многие политические деятели цеплялись за устаревшие взгляды и смотрели на ситуацию с изживших себя позиций. Но молодой падишах изначально проявил себя, как замечательный политический деятель и реформатор. Я всегда считал и считаю, что хан Аманулла — великий человек, опередивший свое время! Нужно было обладать настоящим политическим чутьем, чувством перспективы, чтобы разглядеть в Октябрьском перевороте начало великого будущего.

Не желая уступать друг-другу в верности королю, чиновник и Юсуф бурно поддержали сказанное бывшим дипломатом. Тем временем военлет болтал в сторонке с именинницей. Марина, польщенная вниманием молодого мужчины, краснела и мило улыбалась. Пурятинский прервал славословия в адрес афганского монарха и спросил дочку, не пора ли за праздничный стол?

—Ой!— девушка снова зарделась.— Минуточку, я схожу, посмотрю закончила ли Гуль накрывать… Я сейчас,— и она выскользнула из гостиной.

Тут же вернувшись, именинница радостно пригласила всех в столовую, где ждал накрытый стол. На белоснежной накрахмаленной скатерти стоял сервиз дореволюционного, произведенного фирмой Попова фарфора. Столовое серебро украшала монограмма хозяина дома, а на гранях фужеров и рюмок богемского хрусталя вспыхивали радужные блики. Приборов было не меньше дюжины и, когда хозяева с гостями расселись, большая часть стульев оказалась свободна.

Владислав Игоревич лично откупорил бутылку "Вдовы Клико", не забыв упомянуть, что куплена она до начала Великой войны. Во время последней командировки в тогда еще Санкт-Петербург, превратившийся буквально через несколько месяцев в Петроград. Юсуф хотел отказаться от вина, но господин Арман Абдмохаммед насмешливо улыбнулся и сказал, что не стоит обижать хозяев из-за предрассудков.

—Мракобесы и лицемеры толкуют Коран, как им вздумается,— говорил он,— и каждый на свой лад пытается лишить людей удовольствий. Пророк ничего не говорил ни о русской водке,— чиновник кивнул в сторону запотевшего графина,— ни о замечательном французском коньяке, которым я надеюсь,— он улыбнулся Пурятинскому,— мой друг еще порадует нас сегодня. Пророк Мохаммед говорил лишь о финиковом вине… И потом, отказаться выпить за нашу дорогую именинницу,— Арман отвесил поклон в сторону девушки,— будет просто верхом невежливости. Не стоит такому молодому и прогрессивному человеку, как вы, уподобляться провинциалам.

—Давайте выпьем,— не выдержал военлет и, поднявшись, отсалютовал виновнице торжества фужером.— За твою красоту, дорогая Марина,— и он лихо опрокинул в рот шампанское.

—За тебя, доченька,— Пурятинский сделал глоток вина и чмокнул девушку увлажнившимися губами в смуглую щечку.— Будь счастлива и всегда здорова.

Юсуфу ничего не оставалось, как присоединиться к тосту и смущенно пригубить вино под насмешливым взглядом господина Абдмохаммеда. Чиновник же с видимым удовольствием отпил половину своего бокала и тяжело опустился на стул. Глядя на него Юсуф подумал, что такой старый прохвост, уж точно не упустит в жизни ни одно из удовольствий. Тот заметил его взгляд. Делая паузы в еде, стал рассказывать молодому человеку, что в Афганистане всегда спокойно относились к алкоголю и традиционно употребляли легкое местное вино. Не говоря уже об арабских братьях в древние времена. В подтверждение своим словам господин Арман вспомнил великого Омара Хайама и процитировал к месту несколько рубайат (41).

—Замечательный поэт,— отозвался Пурятинский и предложил новый тост — за великого реформатора, чьим гостеприимством он пользуется и по сей день, за его величество Амануллу.

Юсуф выпил этот тост без возражений и с опаской посмотрел на военлета, который налил себе еще водки.

* * *

К концу обеда общим вниманием завладел захмелевший Филимонов. Благодаря его усилиям, графин с национальным русским напитком наполовину опустел. Пашино лицо покраснело, манеры стали развязными, голос громким. Он часто перебивал собеседников и, перехватив инициативу, произносил тосты "за дело товарища Ленина и партии большевиков", "за победу коммунизма и Мировой революции". Самым политически нейтральным оказался "за дружбу между рабочими и крестьянами СССР и Афганистана".

Тонко улыбаясь, Пурятинский смотрел на разошедшегося пилота, пил тосты и не обращал внимания на фамильярность гостя. Господин Арман Абдмохаммед же легко направил беседу на авиацию, которой так увлечен его величество Аманулла и расспрашивал пилота о его работе. Пуштуна интересовало все: гражданские и военные аэропланы, состоявшие на вооружении ВВС РККА, их достоинства и недостатки, а так же приходилось ли уважаемому господину Филимонову принимать участие в боевых действиях?

—Наверное, не приходилось, ведь вы еще слишком молоды,— сам себе ответил чиновник.— Вам не больше двадцати пяти?

—Мне двадцать семь лет,— с вызовом отчеканил Павел.— В Гражданскую я не воевал — не получилось, а вот в Туркестане поработал…— он принялся рассказывать, как гонялся за бандами басмачей, в прошлом году был одним из пилотов, разгромивших банду Джунаид-хана.

Юсуф с неодобрением смотрел на болтуна, с помощью вилки и ножа живописно демонстрировавшего, как именно садились-взлетали на такыр аэропланы. Как перебрасывали по воздуху десант и вели разведку, бомбили, обстреливали басмачей на "бреющем" из пулеметов…

Арман Абдмохаммед слушал внимательно и задавал уточняющие вопросы, свидетельствовавшие о его неплохом знании военного дела. Владислав Игоревич выступал при старинном приятеля в качестве переводчика, хотя, "бухарцу" показалось, что чиновник солгал, сказав, что не знает русского. Пурятинский слегка упрощал живописный рассказ военлета, а несколько вопросов пуштуна содержали в себе уточнения моментов, которые дипломат вообще не переводил.

Марина вначале слушала пилота с живым интересом, но вскоре заметно заскучала. Несколько раз она покидала стол и отправлялась к служанке на кухню, чтобы присмотреть за готовкой. Вернувшись в последний раз, спросила отца и гостей, подавать ли десерт прямо сейчас? Может сделать короткий перерыв?

Решили прерваться. Мужчины хотели курить, и Пурятинский предложил всем перейти к нему в кабинет. Девушка осталась помогать служанке убирать и накрывать на стол. Владислав Игоревич не забыл по этому случаю заметить, что Мариночка постаралась: сама приготовила по рецепту покойной жены великолепный торт "Наполеон". Юсуф и чиновник вежливо выразили удивление кулинарными талантами девушки.

Марина смутилась и сказала:

—Ну что ты, папа. Какие пустяки.

* * *

В кабинете хозяина дома на полу лежал персидский ковер, вдоль стен вытянулись к потолку книжные шкафы с томами энциклопедий и справочников по географии, политике, экономике. Имелись сочинения Ленина и Троцкого, сиял золотым тиснением "Капитал" на немецком. Лежали подшивки советских, британских, немецких и французских газет. Юсуф обратил внимание, что периодика свежая: господин Пурятинский продолжал следить за ходом мировой политики.

Взяв из коробки сигару, "бухарец" прикурил от зажженной Филимоновым спички. Пилот отказался от "гаваны" и попыхивал своей папиросой. С пьяной усмешечкой он разглядывал на одной из стен кабинета целую галерею фотопортретов. Из позолоченных рам на него смотрели покойный Ленин, недавно отправленный в ссылку Троцкий, маршал и президент Ататюрк, падишах Аманулла. Кроме того, над письменным столом висел портрет Амануллы-хана маслом, с гравированной серебряной табличкой в уголке рамы, извещавшей, что это подарок падишаха господину Пурятинскому по случаю его отставки.

Юсуф задал несколько вопросов бывшему дипломату о его работе. Владислав Игоревич оживился, глаза заблестели. Он достал из ящика письменного стола толстый фотоальбом и дал молодому человеку. Внутри имелось множество фотографий, на которых был запечатлен господин Пурятинский в значительные и замечательные моменты своей карьеры. Юсуф с любопытством разглядывал снимки и задавал уточняющие вопросы. Бывший дипломат охотно давал пояснения.

—Здесь я во время службы в Персии,— Владислав Игоревич показал на молодого человека в царском дипломатическом мундире, почти затерявшегося среди чиновников тегеранского посольства.— Молодой, наивный, только женился на покойной Валечке,— Пурятинский вздохнул.— А это после награждения моим первым Владимиром…

"Владимиром" дело не ограничилось и царь-батюшка успел отметить заслуги уверенно шагавшего по служебной лестнице дипломата знаками святой Анны и святого Станислава третьей степени. А также владимирской звездой. Разглядывая портреты, где Пурятинский позировал при полном параде — в мундире и орденах, со шпагой, Юсуф вспомнил розетку с большевистским Красным Знаменем на его груди и мысленно усмехнулся.

С началом революции внешний облик Владислава Игоревича заметно переменился. Исчезла "николаевская" бородка, прибавилось морщин, взгляд потяжелел. Мундир с шитьем и фрак, отошли в прошлое, а их место заняли пиджаки и военные френчи, фуражка с красной звездой. Шпагу сменила шашка и кобура с пистолетом. Впрочем, на большинстве снимков Пурятинский представал лицом гражданским. Какие-то заседания, митинги, военные парады и демонстрации. Самарканд и Бухара, пожелтевшие вырезки с сильно отретушированными фотографиями, на которых бывшего царского дипломата можно было узнать с большим трудом.

На одном из фото Владислав Игоревич позировал рядом с Фрунзе. Потом пошли страницы с афганским периодом: падишах, его офицеры, дипломаты других стран, Герат и Кабул. Генерал Энвер-паша со своим штабом, Бухарский эмир, какие-то седобородые старейшины в национальной одежде и бравые племенные вожди с саблями и маузерами, опоясанные патронташами не хуже революционных матросов…

В очередной раз выразив восхищение "исторической карьерой" дипломата, Юсуф спросил, не собирается ли, уважаемый хозяин, написать мемуары? Будет очень обидно, если человек — участник таких замечательных событий, сам творивший историю двух стран, не оставит потомкам воспоминаний.

—Не знаю,— помрачнел Пурятинский.— Я думал об этом, но пока еще не решил. Для написания воспоминаний необходимо свободное время, уединение и покой, а я собой еще не располагаю…— бывший дипломат осекся, кинул быстрый взгляд на безмятежно наслаждавшегося сигарой Армана.— А где же ваш друг?— Владислав Игоревич обратил внимание на то, что пилота нет в кабинете.— Думаю, и нам пора вернуться к столу. Мариночка, наверное, заждалась, а ведь это ее праздник,— он отобрал у Юсуфа альбом, спрятал в стол и шагнул к двери.— Хватит на сегодня прошлого. Идемте, господа.

* * *

Марина и служанка накрыли стол под сладкое. В центре оказалось серебряное блюдо с огромным "наполеоном". Как и обещалось, Владислав Игоревич откупорил бутылку французского коньяка. В отличие от гурмана Абдмохаммеда военлет проглотил свою рюмку изысканного напитка, словно это была простая водка. Он вообще уделил алкоголю немало внимания и сильно осоловел.

Юсуф ел приторно-сладкий торт, нахваливал кулинарные способности девушки и с тревогой следил за опьяневшим пилотом. Пора было завершать вечер и забирать Филимонова, но у Марины на этот счет имелись свои планы: не разбираясь в степенях мужского опьянения, она потащила гостя танцевать. Пилот мужественно продержался на ногах два регтайма (42), а затем вернулся за стол к бутылке с коньяком, не обращая внимания на огорчение именинницы.

Пожалев девушку, молодой "бухарец" галантно предложил в качестве партнера себя. Чтобы в какой-то мере сохранить свою "легенду", он признался, что танцует очень плохо, но будет рад, если Марина научит его. Девушка отнеслась к замене без особого энтузиазма, но вскоре выяснилось, что молодой человек пластичен, хорошо чувствует музыку и партнершу. Лицо именинницы раскраснелось, пухленькая грудь учащенно вздымалась, приподымая драгоценное ожерелье. Изумруды в нем были крупные, индийские или афганские, но плохой местной огранки.

Во время танца Юсуф расспрашивал девушку о ее жизни, интересах. Не таясь, Марина простодушно жаловалась на одиночество, отсутствие друзей и сказала, если бы не уроки живописи, которые она берет у какого-то итальянца, то "впала бы в отчаяние".

—Папа каждый год обещает, что уедем жить в Европу,— слегка задыхаясь от быстрых движений, рассказывала она,— но всякий раз откладывает. А я хочу увидеть Париж, побывать в Лувре и на Елисейских полях… Так надоело сидеть взаперти.

Еще девушка сообщила, что мечтает стать знаменитой художницей. Но в Афганистане и вообще, на Востоке это невозможно. Мужчины смотрят на женщин, как на рабынь и всячески эксплуатируют. Марина с вызовом взглянула на гостя, но тот только улыбнулся и поинтересовался нельзя ли увидеть ее работы? Он в детстве пытался рисовать, но Коран запрещает изображать людей, и родители в свое время приказали ему бросить это занятие. Сейчас он жалеет.

В глазах девушки появилось сочувствие. Она ответила, что с удовольствием покажет ему свои картины, так как хотелось бы узнать мнение незаинтересованного человека.

—Папа все хвалит,— говорила Марина.— Он меня очень любит и все, что я ни делаю — "великолепно",— закончив танцевать, они стояли рядом с патефоном, перебирая пластинки.— Мой учитель тоже щедр на похвалы, особенно в день, когда я приношу ему плату за уроки,— усмехнулась девушка.— А мне бы хотелось узнать мнение постороннего человека.

—К сожалению я полный профан в живописи,— поспешил сказать Юсуф.— Мое мнение основывается не на знании, а всего лишь на моем "нравится-не нравится", поэтому оно ничего не стоит.

—Все равно,— отмахнулась Марина.— Я хочу услышать вашу оценку. Но я не буду устраивать "выставку" сегодня. Необходимо расставить работы, нужен дневной свет…— девушка задумалась.— Вот если бы вы смогли придти к нам еще раз?— она с надеждой посмотрела на собеседника.— Через несколько дней?

Юсуф сказал, что с удовольствием принимает приглашение, но сейчас не может ответить, когда именно снова навестит гостеприимный дом. У него множество дел в торговой фирме, принадлежащей родственнику.

—Ничего,— улыбнулась Марина.— Приходите в любой день, кроме среды и пятницы, после полудня. В это время в студии достаточно света, и я смогу показать вам свои работы… И берите с собой товарища Филимонова,— она бросила насмешливый взгляд на пилота, который с трудом поддерживал беседу за столом.— Мне будет интересно узнать и его мнение.

* * *

Закончив танцевать, Юсуф посмотрел на часы и, выразив сожаление, сказал, что ему пора идти. Говоря, он незаметно подтолкнул военлета в спину и напомнил, что у того завтра трудный день на аэродроме. Несмотря на опьянение, Паша понял намек и тяжело поднялся. Пурятинский не стал задерживать молодых людей. Арман Абдмохаммед пожал обоим на прощание руки, вручил по визитной карточке и выразил надежду, что в скором времени они снова встретятся и продолжат знакомство.

Накинув шаль, Марина вышла в сад проводить гостей. Посмеиваясь, напомнила Филимонову обещание "прокатить с ветерком над Кабулом". Военлет шумно заверил, что не забыл и, прощаясь, попытался поцеловать девушку. Марина ловко увернулась и смутилась. Погрозив пилоту пальчиком, она дошла с молодыми людьми до ворот и послала им на прощание "воздушный поцелуй".


Шанхай, 1934 год


В этот раз на встречу пришли не двое, а трое китайцев. Знакомые толстяки — мистер Пинг с мистером Ю и третий — повыше ростом, широкоплечий, в строгом черном платье. На худом аскетичном лице незнакомца влажно блестели черные злые глаза.

По легкому замешательству комиссионера Александр понял, что мистер Фанг не ожидал появления нового участника переговоров. Он спросил об этом китайца, когда они возвращались в пансионат.

—Не волнуйтесь, мистер Джонсон,— с некоторой задержкой ответил Фанг, который вел машину и внимательно следил за дорогой.— Я имею дело только с проверенными, уважаемыми людьми. Нам с вами нет смысла беспокоиться…

Третий клиент во время встречи никак себя не проявил. Кратко назвался:

—Зедонг,— опустился на табурет и молча просидел, наблюдая за Фангом и американцем.

Впрочем, беседа долго не продлилась. Пинг и Ю были немногословны. Почтительно извинившись, они попросили еще неделю времени для того, чтобы дать окончательный ответ. Увидев недовольство на лице Александра, Пинг поспешил добавить:

—Вопрос о закупке вашего товара почти решен. Наш хозяин никак не может определиться с размерами заказа.

—Очень может быть,— слегка поклонился Ю,— что мы увеличим партию. Значительно увеличим.

—Но нам необходима еще неделя времени,— закончил Пинг.

Александр постарался сделать вид, что колеблется, размышляет над просьбой. В другое время и при других обстоятельствах проволочка со сделкой ничего, кроме законного раздражения у него бы не вызвала. Но учитывая продолжавшийся односторонний роман с Натальей, он не был готов сейчас уезжать из Шанхая. Рыжая-бесстыжая "не отпускала", занимая с каждым днем все больше места у него в сердце и мозгу. Последние две ночи после ее ухода он даже не смог уснуть. Наталья по-прежнему оставалась холодной и отстраненной, казалось, все время думала о чем-то своем. Вчера, получив в подарок золотую, усыпанную бриллиантиками брошь-бабочку, холодно поблагодарила. А он надеялся на совсем другую реакцию. Даже обиделся, но очень быстро на смену огорчению пришла тоска.

—Хорошо,— Саша взял со столика шляпу.— Я согласен подождать еще семь дней. Не больше.

—Спасибо, мистер Джонсон. Мы сообщим вам о времени и месте встречи через уважаемого мистера Фанга,— сказал Пинг и трое китайцев поклонились…

Комиссионер остановил машину напротив дверей гостиницы, и Александр выбрался на тротуар.

—У меня такое впечатление,— начал Саша,— что вы все-таки ошиблись с выбором покупателей, дорогой Фанг. Мне кажется, что вся эта троица всего лишь посредники. Торговцы воздухом, как сказали бы в Чикаго.

Он замолчал, испытующе глядя на китайца. Фанг не стал обижаться. Выдержав паузу, убежденно ответил, что не сомневается в серьезности намерений мистера Ю и Пинга.

—Не беспокойтесь, господин Джонсон,— сказал он.— Я провел с ними несколько сделок и они всегда выполняли свои обязательства. Просто обстановка в стране очень напряженная, любой коммерсант сталкивается со множеством проблем. Что уж говорить о таком деликатном товаре, как у вас,— он достал коробку с папиросами, закурил.— Не исключено, увеличив заказ, они захотят, чтобы мы "подвинулись" в цене. Скинули несколько процентов.

—Ну, если вы уверены в своих клиентах,— Александр оставил без внимания замечание о снижении цены,— то вскоре мы закончим нашу сделку. До свидания, дорогой Фанг.

* * *

После секса с Натальей, он принял душ и расположился на кресле в гостиной. Девушка осталась лежать в кровати, курила.

—Саша,— заговорила она,— ты не обидишься, если я скажу одну вещь…

—Ты это о чем?— мгновенно ощутив тревогу, он поднялся и встал на пороге спальни.— Что случилось?

—Мне должны позвонить сюда,— зеленые глаза проститутки избегали его взгляда.— Я дала номер твоего телефона.

—Кто будет звонить?— дернув щекой, Александр подошел к кровати и грубо взял девушку за подбородок, попытался заглянуть ей в глаза.— Зачем?

—По делу,— Наталья решительно отвела его руку.— По важному делу,— она поднялась и, затушив папироску, взяла персик из вазы на ночном столике.— Мне могут позвонить в любое время и я дала твой телефон. Извини, если что не так,— она вонзила зубы в спелый плод и струйка сока потекла по подбородку.

—Ты мне не ответила, кто и зачем,— Александр чувствовал, как в нем все сильнее закипают гнев и раздражение.— Это по твоей работе? Клиент?

Зеленые глаза "стрельнули" в него и тут же спрятались за пушистыми ресницами. Некоторое время она молча ела. Мужчина терпеливо ждал.

—Нет,— наконец ответила Наталья.— Просто один человек привез мне… письмо от знакомой. Она осталась в Харбине,— девушка кинула косточку в пепельницу и вышла из комнаты.— Мы с ней вместе в гимназии учились,— донеслось из ванной.— Моя лучшая подруга!

—И ты хочешь сегодня уехать раньше, чем мы договаривались?— зло спросил Александр.

—Нет,— ответила Рыжая-бесстыжая сквозь шум льющейся воды.— Я сегодня буду до девяти вечера. Как ты и хотел.

* * *

—Может отвезти тебя?— Саша поцеловал девушку в щечку на прощание и открыл дверцу такси.— Мне все равно делать нечего, могли бы после заехать в кино.

Наталья быстро села в красный "рено".

—Не нужно,— сказала она.— Не хочу в кино. До завтра. Па-па!

Хлопнула дверца, и машина отъехала. Александр сделал вид, что возвращается в гостиницу, но тут же подбежал к ожидавшему его такси и плюхнулся на переднее сиденье рядом с водителем.

—За той машиной,— приказал он.— Быстро!

Усмехнувшись над волнением пассажира, усатый таксист тронул авто с места.

—Не извольте беспокоиться,— сказал он.— Не потеряем.

Еще час назад, когда Александр нанимал такси для слежки, он без труда признал в шофере соплеменника, возможно даже бывшего офицера. Но говорил с ним исключительно на французском. Заплатил за простой, объяснил предстоящее задание. Вначале водитель заупрямился, перспектива преследовать чужую машину показалась ему криминальной и опасной. Саша добавил еще десятку и пояснил, что хочет проследить за своей подругой, выяснить куда она поедет. Лицо шофера смягчилось, он согласился, но напоследок, как бы в шутку поинтересовался не собирается ли клиент стрелять в свою пассию?

—Нет, что вы,— Александр даже замахал руками и рассмеялся.— Всего лишь проследить.

—Тогда никаких проблем,— ответил шофер.— Буду вас ждать, месье.

* * *

На улицах вечернего города было активное движение — трамваи, такси, частные авто, рикши, но усатый шофер ловко и привычно лавировал в этой сутолоке. Мимо проползали освещенные электричеством витрины магазинов, вывески, пешеходы и люди у входов в дансинги, рестораны и бары. Едва не касаясь голов прохожих со стен домов свисали разноцветные флаги реклам-вывесок. Вскоре между авто Александра и Натальи остались две машины. Водитель Саши сказал, что не стоит подъезжать ближе: таксисты в Шанхае — народ глазастый. Может заметить "хвост" и тогда преследование станет невозможным.

Чтобы как-то занять себя, отвлечься, Саша курил одну сигарету за другой. Его форточка была открыта и он стряхивал пепел прямо на мостовую. Непривычное движение по левой стороне, как в Англии, еще больше действовало ему на нервы.

Первые минут десять шофер молчал, стараясь не упустить "рено" с рыжей девицей, но вскоре расслабился. Стал болтать на не очень хорошем французском о жизни в Шанхае. Жаловался на налоги, на китайских хунхузов (43), подминающих под себя любой бизнес и взимавших с торговца, рикши или таксиста свои нелегальные налоги.

—И попробуйте не заплатить,— он состроил на усатой физиономии печальную гримасу.— Для начала могут шины проколоть, стекла побить, а потом сожгут и все! Ходи-побирайся!— водитель оглянулся на пассажира.

—А полиция?— спросил Александр и выбросил окурок в форточку.— Я слышал, здесь хорошая международная полиция. Французы, русские, британцы…

Вздохнув, таксист признал, что — да, семь лет назад во время восстания, когда красные попытались захватить власть, или в тридцать втором, когда шли бои между японским десантом и китайцами, то "русский полк" сильно отличился. Если бы не русские муниципальные полицейские, то международный Шанхай просто утонул бы в кровавых беспорядках и погромах. Но одно дело военное положение, а борьба с китайскими тайными обществами, которые обложили всех налогом, совсем другое. Тем более, во французской криминальной полиции полно инспекторов-китайцев, а те своих без большой нужды не трогают. Взятки берут.

—Рука руку моет,— произнес шофер на русском.— Внешне в сеттльменте на улицах все спокойно, а вот, если в глубь посмотреть… Тут такое творится!— закончил он патетически.— Одно хорошо, что банки каждый день не грабят, как в Америке.

Расстояние между машиной с Мариной увеличилось, и таксист замолчал. Совершив пару обгонов, пристроился сразу за "рено". Саше показалось, что в заднем стекле едущей перед ними машины видны рыжие волосы девушки. Он инстинктивно вжался в сиденье, на всякий случай прикрыл лицо ладонью. Это было глупо, так как на улице окончательно стемнело.

—Можете не прятаться,— подтвердил шофер, ухмыляясь.— Вас оттуда не разглядеть. Я чуть за ними проеду, потом кого-нибудь пропущу между нами… А вот японцы,— вернулся он к прежней теме,— первым делом у себя в секторе порядок навели. Всех красных, хунхузов арестовали в первые же дни, когда власть взяли, и расстреляли. Теперь у них все чинно, все по струнке ходят. Никаких бродяг, воров и бандитов. Японцы знают, что такое порядок.

На время в авто воцарилось молчание. Сашино такси, как привязанное проследовало за "рено" по набережной Бунда, затем через весь французский сектор к китайскому. Шофер бросил озабоченный взгляд на пассажира.

—Влетит вам поездочка в копеечку,— сказал он с каким-то злорадством.— Похоже ваша женушка к друзьям-китайцам собралась.

—Я не женат,— сухо заметил Саша.— Вы главное машину не потеряйте из виду, а деньги… Сколько стоит столько и заплачу.

"Не твоя забота",— подумал он со злостью. Дурацкая погоня и болтливый водитель все больше раздражали молодого человека. Он достал из портсигара самокрутку с ганджой. Закурил, водитель принюхался.

—Вы точно не собираетесь в подружку стрелять?— спросил он хмуро.— А то давайте я вас от греха подальше, лучше в курильню отвезу. Есть у меня на примете. Хозяева — белые люди, вышколенный персонал. Полежите, отдохнете, трубку покурите и расслабитесь.

—Вы не беспокойтесь,— перебил Саша.— У меня и оружия с собой нет,— соврал он: во внутреннем кармане пиджака лежал "кольт" тридцать второго калибра.— Может потом… На обратной дороге.

—Как хотите,— сказал шофер.— Хозяин-барин,— пробормотал он на русском.— Могу и к девочкам завезти. Красивые чистенькие и недорого.

Саша затянулся самокруткой и ничего не ответил.

* * *

—Вот мы и за городом,— голос водителя прозвучал неожиданно и громко.— Не могу понять, куда он едет.

Провалившийся на пару минут в сон Александр вздрогнул и открыл глаза. Они медленно ехали чуть ли не в поле. Машину трясло на ухабах, свет фар выхватывал из темноты грунтовое шоссе, ямы, темные кусты на обочине. Слева и справа виднелись черные силуэты погруженных в ночную темноту каких-то хибар. Далеко впереди поблескивал рубиновыми катафотами преследуемый "рено".

—Долгая поездка получается,— сгорбившись за "баранкой", шофер напряженно всматривался в дорогу.— Может вернемся? А то я не нанимался всю ночь за городом кататься. Опасно здесь.

Александр молча достал бумажник и отсчитал двадцать долларов. Протянул таксисту:

—Это сверх счетчика.

Усач мельком глянул на деньги. Сгреб купюры и спрятал в карман брюк.

—Вот с жиру бесится,— пробормотал он на русском.— За такие деньги с бабой полночи кувыркаться можно.

Впереди фары Натальиной машины осветили дорожную развилку.

—Ага,— сказал водитель.— Направо деревни и поля, а налево свернут — там загородные дома, виллы…

Неожиданно притормозив, "рено" медленно пополз с шоссе куда-то в бок направо. Таксист выругался и прибавил газу, боясь потерять "подопечного" из виду.

—Черт, где они?— подавшись вперед, Александр чуть не ткнулся головой в лобовое стекло, "рено" внезапно исчез из виду.— Быстрее!

Его шофер выматерился, надавил на газ, и через минуту они едва не проскочили мимо съезда с основной дороги. Накатанная повозками колея уходила с шоссе куда-то в заросли. Натальино такси видно не было. Александру показалось, что он заметил, как среди стеблей бамбука, гаоляна вспыхивает и гаснет свет удаляющихся фар.

—Рессоры угроблю,— мрачно произнес шофер, но осторожно съехал с шоссе на непонятную дорожку.— Не стоит нам сюда ехать, ей-богу, не стоит…

Их сильно тряхнуло и усач замолчал. Саша таращил глаза, пытаясь рассмотреть впереди Натальин "рено". Дорога в зарослях петляла, делала резкие повороты, затем бамбук исчез, по обеим сторонам потянулось поле усеянное маленькими холмиками.

—Потеряли,— с облегчением в голосе сказал водитель.— Нету его. Удрал.

Преследуемое такси, воспользовавшись форой в расстоянии, исчезло, словно провалилось сквозь землю. Не слушая возражений пассажира, усатый шофер остановил машину, погасил фары. Впереди ни по левую, ни по правую руку не было заметно никакого движения, никакого света. Александр вылез наружу, стал напряженно всматриваться и вслушиваться в окружавшую темноту. Ничего. Только ветерок и отдаленный шелест стеблей.

Водитель открыл дверцу. Тяжело выбрался из-за "баранки" и, закуривая папиросу, прошелся вперед. Быстро вернулся назад.

—Да он нас на кладбище завез,— сказал усач испуганно.— Тут старое китайское кладбище, везде могилы. Ну и поездочка!

* * *

Возвращались в напряженном молчании. Несколько минут назад Александр едва не подрался с водителем, хотя в глубине души понимал, что тот прав. Он хотел, чтобы шофер вернулся к развилке и они попытались отыскать Натальину машину на дороге, вдоль которой располагались виллы. Саша рассудил, что девушке нечего делать в селе ночью, следовательно, туда она поехать не могла. Ранее он знал, с ее слов, что проститутка снимает комнату в каком-то общежитии для одиноких девиц во французском секторе. Сейчас же она скорее всего ехала к клиенту, тот вполне мог жить за городом. Ничего о своих предположениях Саша вслух сказать не успел, так как шофер решительно заявил, что для него поездка окончена. Он возвращается в Шанхай, а если пассажир и дальше собирается искать приключений на свою голову, то может просто покинуть такси…

—Ищите девку на своих двоих,— сказал усач грозно.— Лично мне пора домой.

В голове Александра мелькнула шальная мысль: не пригрозить ли водителю пистолетом? Но сдержавшись, он залез в кабину. Когда вернулись в город, приказал везти на Бунд. Там и вышел. Медленно двинулся вдоль набережной, глядя на рейд, где светились огоньками военные и пассажирские корабли. Потом свернул на авеню Жоффра. Долго брел вперед без цели, переходя с одной улицы на другую, не обращая внимания на остальных прохожих и автомобили, не раз пугавшие его клаксоном. Привлеченный разноцветными бумажными фонариками, горевшими в миниатюрном садике-кафе, занял свободный столик. Заказал виски с содовой и льдом.

Пил и наблюдал за ночными бабочками, жучками-светлячками, прочей насекомой нечистью, водившей хороводы вокруг огоньков. Каждое мгновение кто-то из них в безумном влечении слишком близко подлетал к огню и тут же падал на траву с обгоревшими крылышками. Мысли быстро пьянеющего Александра плавно и привычно, как это не раз бывало за последнее время, скользнули в прошлое…


Кабул, 1928 год


Юсуфу так и не пришлось совершить третий полет с Филимоновым. Самолет, принадлежавший транспортной фирме уважаемого господина Саидова, был затребован военным министерством. Военлет получил задание провести разведывательные полеты, обнаружить и помочь уничтожить появившуюся в сотне километров от Кабула шайку мятежников. Они грабили дома королевских сторонников и успели снискать поддержку среди населения убийствами нескольких налоговых и полицейских чиновников.

На ликвидацию банды отправили пехотную роту и кавалерийский эскадрон. Но афганский офицер, командовавший карательным отрядом, вскоре показал себя совершенно беспомощным полководцем. Все его попытки уничтожить бандитов лишь приводили к потерям среди солдат. Дважды отряд окружал селения, где ночевали разбойники, и оба раза преступникам удавалось с боем уйти целыми и невредимыми. Не последнюю роль в неуловимости банды сыграло то, что настроенные против падишаха-отступника дехкане, помогали любому, кто объявлял себя борцом за веру. А через несколько дней военные попали в засаду и превратились из охотников в беспомощную дичь. Первыми же выстрелами был убит командир отряда, среди королевских солдат началась паника и люди побежали. С большим трудом старшему по званию офицеру удалось вывести уцелевших из ловушки. С тех пор военные расположились в ближайшем городке и, запросив помощь, никаких действий не предпринимали.

После такого поворота в событиях кто-то из столичных генералов решил, что пора прибегнуть к авиации. Советские пилоты служившие Аманулле по-контракту оказались заняты выполнением других задач и пришлось Абдалле на время уступить армейским свой "Р-1". Первый вылет Филимонова прошел спокойно. Вернувшись в Кабул, он отметил на карте места, где засек подозрительные скопления людей. Потом, через два дня его самолет приземлился рядом с городком, в котором засел карательный отряд афганской армии. Военлет передал командиру предписания из штаба и снова отправился в разведку.

На этот раз аэроплан с русскими летчиками не вернулся. Прошло трое суток прежде чем информация о пропаже "Р-1" дошла к Саидову. Он задействовал свои связи среди советских военных, и на поиски вылетел аналогичный "разведчик". В первый же день экипаж поискового самолета обнаружил пропавшую машину: она лежала на горном склоне задрав вверх шасси. Ни живых, ни мертвых рядом не было. Скорее всего у "Р-1" во время полета отказал двигатель, и пилот попытался посадить планирующую машину. Что произошло с членами экипажа, остались ли они живы — установить с воздуха не удалось. Судя по отсутствию рядом с разбившейся машиной живых или мертвых людей, летчик, занимавшийся разведкой, высказал предположение, что пилоту с бортмехаником удалось уцелеть, и они покинули место аварии.

Генерал, командовавший операцией, отдал приказ отыскать пропавших летчиков, но командир карательного отряда ограничился тем, что несколько раз выслал на их поиски десяток кавалеристов. Возглавивший всадников лейтенант опасался столкновения с бандой, которая по слухам множилась с каждым днем за счет недовольных королевской властью и провел поиски очень небрежно. Он старался не удаляться от городка, где находились основные силы, в селения не заезжал из-за возможной засады. Поймав и допросив нескольких пастухов, каких-то странствующих торговцев, офицер сообщил по начальству, что местное население совершенно ничего не знает о попавшем в аварию аэроплане. Никто не слышал об иностранцах и поэтому стоит считать экипаж разбившегося самолета погибшим.

* * *

Выяснив координаты места, где пилот обнаружил разбившийся аэроплан, Саидов не стал рассчитывать на военных. Зная инертность властей и тяжелую обстановку в районе, он посчитал, что действуя частным образом, быстрее добьется результата своими силами. После короткого ночного совещания "племянник" был брошен на решение этого вопроса.

Один из трех фордовских грузовиков транспортной фирмы Мирзоева поступил в распоряжение Юсуфа вместе с усатым и мрачным толстяком — шофером Ари и худеньким коротышкой Мехмедом. Оба были по национальности турками, служили простыми аскерами (44) у Энвер-паши. Как и сотни других солдат они перебрались в Афганистан после смерти генерала и долгое время пробавлялись, как умели. По старой памяти Абдалла подкармливал многих турок: все шофера на фирме были из бывших турецких воинов.

Конечно, в целях конспирации следовало бы взять для поездки кого-нибудь из пуштунов и тем более не использовать грузовик. Большинство афганцев считали появившиеся в стране наземные и крылатые машины происками дьявола и неверных. Этому в свое время поспособствовали британцы, активно использовавшие авиацию против восставшего падишаха Амануллы, даже бомбившие его дворец. А прибывшие в страну самолеты из России часто применялись для усмирения мятежей и ничего, кроме ненависти у простых афганцев не вызывали. Так же они не принимали автомобили, считая самодвижущиеся повозки проделками адских сил.

Поэтому Абдалла долго колебался использовать ли для операции столь заметный грузовик или лошадей, но фактор времени сыграл в принятии решения главную роль. Аэроплан с Филимоновым пропал четверо суток назад и с каждым новым прошедшим днем оставалось все меньше надежды, что экипаж "Р-1" жив. У пилота с борт-механиком было очень мало шансов, уцелев в аварии выжить в охваченном мятежом районе.

Рассудив, что чужие в Афганистане турки не предадут, "дядя" передал двоих служащих под командование Юсуфу. Ари считался на фирме отличным шофером-механиком, а Мехмед великолепно стрелял из ручного пулемета и был храбр. В маленьком, почти тщедушном теле бывшего аскера жила душа льва, и приятели дали ему прозвище "Мехмед-Альп" (45). Но меньше всего полагавшийся на силу Саидов снабдил "сына покойной сестры" контактами в нескольких селениях — адресами людей, с которыми он в разное время вел дела. На дорожные и непредвиденные расходы Юсуф получил крупную сумму серебром. Пришлось снова нацепить на талию тяжелый пояс с зашитыми в нем деньгами.

Перед тем, как уехать, "бухарец" отправил Марине Пурятинской букет цветов и записку с извинениями так как Саидов хотел, чтобы "племянник" не терял знакомства с ее приемным отцом. Пурятинский представлял для торговца определенный интерес, и он рассчитывал на то, что Юсуф сделается своим человеком в доме бывшего дипломата. В нескольких строчках молодой человек написал, что вынужден срочно на пару дней покинуть Кабул. Повторный визит и просмотр работ девушки, к сожалению, придется отложить. В ответе, который Марина прислала вместе с мальчишкой-посыльным выражались сожаление, и надежда на скорую встречу.

* * *

В кузове грузовика, где разместились Юсуф с Мехмедом трясло не меньше, а то и сильнее, чем в тесной кабинке аэроплана. Нормальные дороги в Афганистане практически отсутствовали. Во время поездки предстояла, как минимум, одна ночевка и молодой человек сунул за пазуху дневник Владимира Бека. В Кабуле до записок туркестанского поручика все никак не доходили руки.

За последние дни сильно похолодало, начинался октябрь, и молодой человек одел под халат толстый британский свитер. Помимо теплой одежды запаслись оружием. У ног "бухарца" стоял на растопыренных ножках вороненый "льюис". Мехмед-Альп любил этот пулемет и стрелял из него метче, чем из винтовки: короткие очереди турка с трехсот метров кучно ложились в самый центр мишеней. Кроме того, каждый вооружился кавалерийским карабином "мосина" и двумя револьверами, а толстяк-шофер прихватил с собой четыре ручных гранаты системы "миллса". Рядом с Юсуфом лежали две брезентовые сумки со снаряженными дисками к пулемету.

Оружие оружием, но "племянник", как и Абдалла, рассчитывал на "дядиных" знакомых и звонкую монету в денежном поясе. И потом, он думал, что Филимонов и Черепаха погибли во время аварийной посадки. Скорее всего их трупы лежат под обломками аэроплана или где-то неподалеку в какой-нибудь расщелине. Их просто не заметили с воздуха. Юсуфу предстоит, отыскав разбитый "Р-1", найти тела погибших товарищей и доставить в столицу. На первый взгляд задание выглядело несложным.

Сама гибель летчиков на Юсуфа большого впечатления не произвела. С борт-механиком он был едва знаком, а нагловатый Паша симпатии к себе не вызвал. Да и за свои двадцать пять лет "бухарец" успел навидаться всякого. Первых погибших от пуль он увидел еще в двадцатом году, когда их эшелон, следовавший из Тулы к границе с Польшей, остановился на какой-то станции. Тела трех человек — двух бородатых мужиков и толстой бабы с широким, восковым лицом лежали у цистерны с водой. На груди каждого трупа чернели дырочки от пуль. Неподалеку прохаживался часовой из комендантского взвода и на расспросы любопытствующих, равнодушно отвечал:

—Мешочники эта, шпекулянты. Шлепнули мы их, товарищи…

Потом на фронте война не замедлила открыть ему свое истинное лицо, показав жестокую картину, в которой не было места благородству и романтике из прочитанных книг. Только животные чувства, данные человеку от рождения: усталость, боль, голод и страх. Люди гибли часто, и очень скоро смерть перестала быть чем-то особенным. Юсуф быстро привык к тому факту, что человек, с которым день, час, минуту назад шел, говорил, хлебал из одного котелка, мог внезапно упасть и замолчать навсегда, превратившись в кусок остывающего мяса. Корм для червей. Тяжелее было с мыслью о том, что и ты такая же ходячая мишень для пуль, осколков и сабель. Но, как ни странно, вскоре и это почти перестало волновать юношу. Цепляясь за происходящее вокруг, фиксируясь на мелочах, притупленное постоянной усталостью и голодом сознание молодого бойца загнало страх смерти куда-то далеко в мозг. Правда, каждую ночь ужас уничтожения возвращался кошмарными снами, которые усилились после того, как он увидел обезглавленного и посаженного белополяками на кол красноармейца из соседнего взвода. Голый, залитый черной и блестящей, как смола, кровью, облепленный роящимися мухами, со связанными за спиной руками труп очень долго являлся ему в ночных кошмарах.

А потом было еврейское местечко, куда они вошли через пару часов после начала погрома, учиненного красными казаками. Несколько десятков жидов, старых и малых, женщин и мужчин, изрубленные шашками, застреленные, валялись на пыльных улицах, во дворах собственных домов в лужицах загустевшей крови… Видел Юсуф, тогда еще Саша, и как расстреливали пленных поляков, вешали ксендза, как свои же казаки секли шашками не выдержавшую польского огня и побежавшую с позиций "пешку" (46). Много чего он насмотрелся во время и после войны…

Память милосердно притупила наиболее страшные картины, кое-что забылось совсем. И смерть двух случайных знакомых да еще в стране, где жизнь человеческая зачастую ничего не стоила, вошла в сознание Юсуфа, почти не затронув чувств.

Он привалился к деревянному трясущемуся борту грузовика и, спрятав ладони в рукавах халата, сонно поглядывал по сторонам. Горы, холодное серое небо, редкий кустарник на склонах… Мехмед сидел рядом, вытянув поперек кузова короткие ноги в ватных штанах и британских армейских ботинках, курил самокрутку с анашой. Сделав затяжку, турок надолго задерживал дыхание и выпускал резко пахнущий дым изо рта маленькими порциями.

—Дай-ка, я попробую,— попросил Юсуф.

Пулеметчик сильно, глубоко затянулся и протянул остаток папиросы спутнику.

* * *

"Бухарец" сделал последний фотографический снимок останков сгоревшего "Р-1", сказал стоявшему неподалеку Мехмеду "идем" и начал спуск по усыпанному камнями склону. Да, бедняге Филимонову в последний момент пришлось совсем плохо. Юсуф представил, как пилот тщетно пытается посадить падающий аэроплан, и крылатая машина пикирует на гору. Он оглянулся назад, перед глазами промелькнула картинка: самолет с грохотом и треском утыкается в землю. На мгновение застывает хвостом вверх, качнувшись, переворачивается, раздирая обшивку и сминая кабины пилота и борт-механика…

Юсуф покачал головой. Похоже члены экипажа получили при аварии серьезные ранения или, как он думал раньше, сразу погибли. Но вот кто забрал их трупы и сжег разбитую машину? Не забыв прихватить снятый с турели пулемет… Неподалеку отсюда почти на одинаковом расстоянии лежали два селения. В одном у него был "дядин" контакт: местный кузнец. Если похозяйничали тамошние людишки, то скорее всего, проблем не будет. За небольшую плату в звонкой монете пуштуны покажут, где зарыли тела неверных.

Они вернулись к грузовику, как раз с наступлением сумерек. Толстяк-шофер уже совершил омовение и расстелил молитвенный коврик. Подошло время магриба.

Спрятав фотоаппарат и винтовку в кузов машины, Юсуф взял вещмешок, в котором держал свой джойнамаз (47). Завершив необходимые приготовления, очистившись, он подобрал полы халата и обратился лицом в направлении Каабы (48), которое они раньше определили с помощью компаса. Стал читать ракаат (49).

Ощутил, как мышцы лица приобрели выражение отрешенности. Когда-то он часами тренировался перед зеркалом, пытаясь довести появление "маски" до автоматизма. В результате получалось неплохо и "дядя", по-началу присматривавшийся к "сыну покойной сестры", хвалил его устремленный в себя взгляд и тщательное воспроизведение намаза. Юсуф помнил, что вначале чтение молитв было увлекательной игрой и, когда он приехав в Бухару, молился в мечети, то ощущал себя настоящим актером. Со временем ритуалы вошли в привычку, и он сросся со своим вторым "я". Теперь все происходило естественно, само-собой, как будто Саша родился мусульманином и был обрезан в детстве, а не в зрелом возрасте.

Завершив молитву, он помог Ари развести костер и приготовить ужин. Они поели, после чего подошло время иша (50). Потом наконец-то закончив на сегодняшний день с молитвами, Юсуф взял на себя первое дежурство и расположился почитать у костра.


Дневник поручика Владимира Бека


"4 июня 1883 года


Завтра снова в дорогу. За трое суток, проведенные в афганском городке, так и не получилось хорошо отдохнуть. Вчерашний и сегодняшний дни прошли в походах по городу, посещали рекомендованных ханом купцов, закупали овес, рис, муку и прочее для дальнейшей поездки. Цены, если сравнивать их с туркестанскими, не такие уж маленькие. Вчера караван-сарай посетил наш будущий проводник. По-русски не знает ни слова. Ему лет сорок, пуштун, всю жизнь занимается охотой, вождением караванов, торговлишкой. Глядя на его лицо жесткое, как сухарь, с бледным косым шрамом, пересекающим морщинистый лоб, в голову приходят более подходящие для такого человека занятия: грабеж на большой дороге и убийства. Будь моя воля, то лучше самим искать тропы в горах, чем следовать за таким вот Али-бабой. Бог ведает, куда он нас заведет.

Говорит проводник мало, очень уверенно и хотя во время беседы веки все время держит прикрытыми, меня не покидало ощущение, что ни одно наше движение, ни одно физиогномическое выражение не остается им незамеченным. Зовут разбойника Абдул Самар. С ним едут двое юношей — племянники. Одному лет шестнадцать, другому около двадцати. Все трое одеты добротно и не без роскоши по-местным меркам. Лошади, сбруя, оружие тоже хороши. Юноши держатся более скованно, чем их дядя, но видно привыкли к разнообразному люду и чужеземцам. К нам, русским особого интереса не выказывают.

Господин Дуков с моей помощью на плохонькой карте объяснил проводнику наш предположительный маршрут. Тот ответил, что места ему хорошо знакомы, дорога тяжелая, и, если на то будет воля Аллаха, доберемся до цели недели за три-четыре. После Абдул дал несколько советов по поводу того, что нужно приобрести в дорогу. Капитан спросил давно ли ему приходилось бывать в некоем селении, резиденции муллы Абдурахмана. Из вопросов и ответов я понял, что сей мулла новый духовный лидер тамошних афганцев, хотя их скорее можно назвать пуштунами, или даже индийцами, так как территориально они расположены в той части Индии, где до сих пор существуют пограничные княжества, считающие себя независимыми. Живущие там племена вечно конфликтуют с британцами и доставляют им немало причин для беспокойств. Не удивительно, что наш англофоб выказал интерес к такой персоне, как этот мулла, о котором я кажется читал в английской газете. Если я помню правильно, то он всю свою молодость возглавлял разбойничью шайку. Там же писалось, как в один прекрасный день на него снизошло откровение: явившийся во сне пророк Мохаммед наставил его на путь истинный. Совершив хадж, мулла вернулся в горы и принялся призывать соотечественников к войне против неверных.

Наш Абдул ответил, что не более, чем три месяца назад посетил крепость хаджи и тот находился в добром здравии. Капитан выразил странное желание навестить сего благочестивого человека раз мы будем неподалеку. Проводник ответил, что мулла нетерпим только к британским собакам, поэтому можно рассчитывать на его гостеприимство, так как Абдурахман не раз с похвалой отзывался о российском Царе. В его представлении российское противостояние британцам заслуживает одобрения со стороны каждого правоверного. Глупости, конечно, что какой-то полусумасшедший разбойник может понимать в мировой политике? Впрочем, у Дукова на сей счет особое мнение.

У меня сложилось впечатление, что господин капитан остался доволен услышанным. По крайней мере, он еще раз сказал, что мы обязательно должны посетить цитадель муллы. На это Самар рассказал, что в крепости проживает муж его родной сестры и он поможет нам с аудиенцией у хаджи Абдурахмана, так как командует у муллы отрядом всадников. На том беседа с проводником и завершилась.

Не нравится мне стремление начальства залезть в логово льва. Я, конечно, не большой знаток Востока, но два года службы, дядины рассказы, убедили меня в том, что хитрость и вероломство не зря приписываются здешним народам. Сколько налетов совершали туркмены, киргизы на наших поселенцев, сколько русских христиан были проданы в рабство на невольничьих рынках Бухары и Хивы! Сколько разбойничьих шаек до сих пор бродят по горам, в песках, и бывает совершают налеты на городские окраины. Если бы не русская армия и администрация, то эти края мгновенно бы вернулись в дикое состояние. Русские, как и британцы должны нести прогресс отсталым народам, насаждать, пусть силой, цивилизацию! Британцы преуспели в своих колониях и нам не зазорно было бы взять с них пример. В некоторых случаях патриотизм не в том, чтобы априори отвергать чужой положительный опыт, а смирить гордыню и поучиться! Так не раз говорил мой дядюшка, и я совершенно согласен с ним. Но сейчас похоже верх взяли люди наподобие господ топографов, для которых дикий туземец в зеленой чалме есть образец доблести и свободного духа. И только из-за того, что он враг Британской империи. А ведь забывают господа, что цвет кожи у русского и британца один — белый. И стоим мы на одной, более высокой ступени развития, чем пуштун, с молоком матери впитавший обычаи своего рода-племени и ненавидящий нас за христианскую веру.

Были сегодня с прощальным визитом у хана. Получили подарки: каждому офицеру по кинжалу в серебряной оправе и ножнах. Клинки из местной стали и по-видимому дрянь. Мой арабский кинжал, дядин подарок при выпуске в офицеры, гораздо красивее, а прочность и заточка у него такие, что я им с легкостью перерубал гвозди. Поручик Сибирский, когда увидел сей фокус, неделю потом за мной ходил, пытался купить, или сменяться.

Сегодня еще нужно собраться, а я опять утомился беготней и необходимостью постоянно переводить. Когда вернусь, буду молчать целыми днями. Хотя язык уже привыкает и горло не хрипит.

Соберусь, помолюсь и спать лягу."


"11 июня 1883 года


Продвигаемся медленно, так как господа топографы уделяют много времени съемкам местности. Пуштуны держатся отдельно и на все попытки нижних чинов подружиться (казаки не раз предлагали нехристям табачку) делают отрицательные жесты, стараются отъехать подальше. На обед останавливались в кишлаке у местного старосты. Его предупредили от хана, что будут проезжать важные господа, хитрец поднял на ноги всю деревню, не удивлюсь, если лепешки и рис, которые мы ели, отобран у ее жителей, да в таком количестве, что самому старосте надолго останется.

Заметил, что наш Абдул и его племянники люди здесь известные, жители здоровались с ними весьма почтительно. А после обеда к Самару выстроилась целая делегация, из услышанного я понял, что некоторые люди просят привезти всякие мелочи, а другие передают приветы своим родственникам. Так что наш проводник еще и почтальон.

Очень устал от верховой езды."


"12 июня 1883 года


Снова в горах. Поднимаемся хорошо протоптанными, но крутыми тропами. Часто встречаются люди: местные пастухи, охотники, странствующие торговцы.

Несмотря на лето, днем прохладно, а ночью просто холодно. Бурка спасает, но стараюсь ложиться поближе к костру. Среди нижних чинов заметно легкое уныние и я совершенно не удивлен, что людям надоели горы. Временами я сам с трудом удерживаюсь от того, чтобы не впасть в меланхолию.

Дуков, когда не занят съемкой, подзывает меня к себе и вместе с Понятовским мы подъезжаем к проводнику. Капитан задает ему много вопросов о нравах и обычаях, царящих в племени муллы Абдурахмана. О его проповедях против британцев. Меня эти вопросы не интересуют, я бы даже сказал, что многие просто неприятны, как и ответы. Например, Абдул рассказал про о lt;дин из "славных подвигов" муллы. Полгода назад во владения хаджи приехал некий европеец со слугами-индийцами. Так как селение, где он остановился, находилось неподалеку от британских владений, то поначалу его приняли терпимо и разрешили разбить лагерь рядом с кишлаком. Но уже через несколько дней туземцы проявили свою кровожадную натуру. Как я понял, вся провинность бедняги англичанина состояла в том, что беседуя со старейшинами, он имел на груди крестик. Сами дехкане убить его не решились, но сообщили мулле о госте, и он прислал к нему гонца с приглашением посетить крепость. Не заподозрив злого умысла, британец отправился со своими слугами в горы, и по дороге был убит. Злодейство списали на слуг-индийцев: люди муллы пытками вырвали у них признания, записали на бумаге и отослали британцам. Слуг же посадили в яму. Когда англичане потребовали выдать "преступников", то несчастных вывели на площадь, где подстрекаемая муллой толпа забила их камнями. Фактически только за то, что один был крещен, а другой хоть и мусульманин, но служил неверному.

Тут я не выдержал и спросил Самара не боится ли он. Ведь с ним могут поступить точно так же из-за службы нам, христианам. Проводник посмотрел на меня с нескрываемым высокомерием и ответил, он правоверный мусульманин, его ревность в вере хорошо известна, так что такого просто не может быть. При этом смерил меня весьма дерзким взглядом. Еле сдержался, чтобы не дать наглецу плетью по физиономии.

На капитана рассказ о злодейском убийстве произвел странное впечатление. Он с удовлетворенным видом переглянулся с Понятовским и продолжил задавать вопросы, как ни в чем не бывало. В глубине души я был удивлен, не побоюсь сказать, такой глупостью. С этого момента я ощущаю между нами не просто дистанцию, приличествующую подчиненному и начальнику, малознакомым людям, но настоящую пропасть в жизненных ценностях и взглядах.

Лично для меня жизнь цивилизованного белого человека, христианина, независимо от того, к какой церкви он принадлежит, несоизмеримо ценнее, чем этнографический интерес к восточному князьку."


"15 июня 1883 года


Вынуждены сегодня оставить наши повозки в селении, так как по словам проводника дорога далее превращается в узкую горную тропу. Абдул договорился со старейшинами кишлака о том, что арбы будут дожидаться нас в целости и сохранности. По его рекомендации капитан сделал небольшой денежный подарок старосте. Кроме того афганцам обещано доплатить, когда мы будем возвращаться назад.

Груз из повозок навьючили на выпряженных лошадей и ишаков, которых прикупили в городе. До этого момента длинноухие смирно брели в хвосте нашего каравана, но теперь пришел их черед потрудиться. Купили у афганцев несколько овец и устроили ставший уже традиционным плов.

Самар говорит, что в ближайшие дни селений больше не будет. А один из местных пастухов рассказал, неделю назад к нему на пастбище наведались с десяток всадников. Все незнакомые, вооружены ружьями и саблями, очень грозного вида. Вынудили за сущие гроши продать барана. Проводник выслушал рассказ, помрачнел и сказал, что это могли быть разбойники. Нам необходимо быть очень осторожными. Я передал его слова капитану, и он, встревожившись не на шутку, приказал удвоить число караульных. Держать винтовки готовыми к бою. Оказывается наш топограф не из храбрецов будет, думаю его беспокойство продиктовано не очевидной угрозой, а скорее свойствами личного характера. Я же чувствую себя совершенно спокойным, так как знаю, десять, или даже двадцать разбойников не рискнут напасть на наш караван.

Во-первых: по форменной одежде и поклаже видно, что люди мы военные и ценных товаров при себе не имеем.

Во-вторых: нас более пятидесяти человек, а разбойники нападают только тогда, когда имеют значительный перевес и видят пред собою достойную риска цель. А схватиться в неравном бою с военными, рисковать жизнью из-за лошадей и оружия? Нужно быть безумцем, чтобы решиться на такое.

Я поделился своими соображениями с Еремеевым. Сотник сказал, что так-то оно так, но осторожность не помешает. Я хорошо понимаю его: начальство приказало — он исполнил. Надеюсь, казачки и драгуны не подстрелят с перепугу кого-нибудь из безобидных дехкан. Места здесь безлюдные, дикие, но известия о такого рода происшествиях таинственным образом мгновенно разносятся далеко вперед. Это было бы для нас плохой визитной карточкой. Впрочем, я несколько увлекся, но думаю, такая ситуация возможна. У нас в гарнизоне были случаи, особенно в ночное время, когда часовые открывали стрельбу по бродягам и мальчишкам. Нередко со смертельным исходом.

Дабы не выглядеть в глазах начальства беспечным, я демонстративно достал свой "смит-энд-вессон" и проверил заряжен ли барабан. Увидев, как я разломил корпус револьвера, Понятовский полез за оружием и так же произвел инспекцию. Было забавно."


"21 июня 1883 года


Продолжаем движение по горным тропам.

Погода для лета очень холодная. Днем ношу поверх шинели бурку, а кепи сменил на папаху, благодаря любезности сотника, пожертвовавшего мне запасную. Очень ему признателен, так как ветром, который здесь дует практически беспрестанно, мне продуло голову. Второй день подряд я все время сморкаюсь и чихаю. Голова сильно болит. Пробовал лечиться чаем с ромом, но помогает плохо. Надо бы ромом с чаем.

Командир наконец-то удовлетворил свое любопытство и перестал донимать расспросами Абдула. Меня это радует, так как из-за моего нынешнего состояния часами заниматься переводом было бы выше моих сил.

До резиденции муллы, как минимум, еще дней десять пути.

На горных вершинах лежит снег, и погода совершенно не летняя. Наш Н-ск вновь представился мне не таким уж и плохим местом. Не говоря уже о матушкином имении и стольном граде Киеве, где я провел юношеские годы в юнкерском училище.

Вернусь из экспедиции, буду писать дяде, чтобы помог с переводом в более цивилизованное место. Звучит несколько малодушно, но два года я отслужил верой и правдой в самой глуши, и считаю, что мои способности и рвение к службе можно использовать с большей пользой. Если правда, что за участие в нынешней экспедиции полагается награда, то пусть заменят ее переводом в полк, расквартированный в европейской части империи.

Времена великого Скобелева прошли, а прозябание в захолустье не лучшая судьба для молодого и перспективного офицера, с отличием выпущенного из училища. За два года службы не раз удостаивавшегося похвалы начальства.

Вечером натолкнулись на кострища и следы ночевки небольшого отряда всадников. Проводник с казаками говорят, ночевало человек двадцать. Не меньше.

Самар считает, это был купеческий караван, или шайка разбойников. Все в очередной раз переполошились. Еремеев каждую ночь так часто отрывается ото сна проверять караулы, что днем дремлет верхом. Даже начинает похрапывать."


"25 июня 1883 года


Сегодняшний день навсегда останется в моем сердце кровоточащей раной. Началось с того, что одна из вьючных лошадей попала копытом в заросшую травой расщелину и сломала бабку. Бедное животное пришлось пристрелить. Человек суеверный, мистически настроенный назвал бы это предзнаменованием. Не знаю. Может и так.

Через несколько часов караван начал огибать горный склон, поросший густым кустарником и усеянный скальными обломками. По правую руку было глубокое ущелье с речкой на дне. Я ехал рядом с капитаном и поручиком. Абдул с племянниками, трое казаков двигались впереди, шагах в ста от нас. Едва они скрылись за скальным выступом, после которого начиналась этакая альпийская лужайка, как по нам дали ружейный залп. Вначале я даже не понял, что произошло. Вообразил, начинается гроза и посмотрел на небо.

Вокруг стали ржать, шарахаться кони, истошно закричал раненый в грудь казак Панаев. Оглядевшись, господин капитан указал рукой куда-то вверх. В той стороне над камнями клубился пороховой дым. К нам подъехал сотник и крикнул, что задерживаться ни в коем случае невозможно: необходимо продолжать движение, иначе нас всех перебьют. Взявшись за винтовки, часть казаков изготовилась к стрельбе, но господин капитан, сотник стали командовать: "Вперед! Все вперед! Не останавливаться!".

Мы пришпорили лошадей и, не обращая внимание на узость тропы, поскакали вслед за проводником. Лошади двух драгун и какого-то казака оступившись, упали. В результате нижний чин Прохоров получил перелом правого запястья, а казак, не знаю его фамилии, вывихнул ногу. Из-за падений суматоха усилилась еще больше и, когда мы — офицеры, с десяток нижних чинов, сворачивали на лужайку, остальные сгрудились позади, мешая друг дружке проехать. Как рассказывали драгуны, добавили неразберихи ослы, которые частью заупрямившись, остановились как вкопанные. Остальные животные рванулись вперед так, что таинственным образом оказались впереди всех, хотя всегда двигались в хвосте каравана.

Засевшие на горе разбойники воспользовались возникшей задержкой и дали второй залп. Если от первых выстрелов погиб один казак, а один был тяжело ранен, то вторым залпом убило на месте трех драгун и четверых казаков. Еще восемь человек получили различные ранения. Людей охватила паника.

Оказавшись на лужайке, я увидел, как спешившись, наш проводник с племянниками и двумя казаками стреляют по спускающимся с горы людям. Через минуту Еремеев с остальными казаками поддержали наш авангард своим огнем. Получив отпор, атакующие разбойники залегли.

Господин капитан приказал драгунам спешиться. Я так же слез с лошади. Взяв в руки винтовку, засел за большим камнем. Стрелять не спешил: занятая позиция не позволяла достаточно хорошо обозревать местность. Позади меня загремели выстрелы. Оборотившись, я увидел, что десяток драгун под командой унтер-офицера ведут у поворота перестрелку с разбойниками, атаковавшими нас на тропе. Другие солдаты, возглавляемые поручиком Понятовским, карабкались по горному склону, чтобы поднявшись, зайти к нападавшим в тыл. Сказалась привычка к военной службе: наши воины быстро преодолели неожиданность коварного нападения и вели себя достойно, беспрекословно слушаясь командиров.

Тут я заметил, как над поднимающимися вверх драгунами, появились несколько разбойников и сделал по ним три, или четыре выстрела. Не могу утверждать с уверенностью удалось ли мне попасть в кого-то из врагов, но они залегли. А когда драгуны поддержали меня огнем, то поспешно отступили и скрылись за камнями.

Бывшие впереди казаки Еремеева стреляли метко и, передвигаясь по-пластунски, приближались к противнику, который прекратил наступление и рассеялся по склону. За время боя на альпийском лугу разбойники ранили двух драгун и убили еще одного казака. Мы же нашли потом среди камней и кустарника шестерых убитых, пятерых раненых. И множество следов крови, оставленных подстреленными.

Получив достойный отпор, враги поняли, что им с нами не справиться. Бросив убитых и тяжелораненых, они отступили. Воодушевленные победой, казаки желали преследовать противника, но мы — офицеры остановили их, так как погоня могла привести к катастрофе.

С момента первого залпа и до бегства разбойников прошло (я определил по своим часам) не больше сорока минут. Нам же показалось, когда мы обменивались впечатлениями, что бой длился не менее двух часов.

Выставив караулы, мы принялись считать потери. К великой нашей скорби маленький отряд за считанные минуты лишился десяти крещеных жизней: девять человек погибли от вражеских пуль, а одного драгуна понесла испуганная лошадь. Вместе с ней он и свалился в пропасть, где сломал себе шею. Раненых же по-странному совпадению тоже оказалось десятеро. Можно было бы сказать двенадцать, но царапины, полученные мной и поручиком Понятовским, вряд ли можно счесть полноценным ранением. После боя мое внимание обратили на глубокую ссадину, оставленную вражеской пулей на левой щеке, хотя к тому моменту, когда я обнаружил ее, кровь перестала течь и засохла. Разгоряченный боем я даже не ощутил, как меня задело. Можно сказать не рана, а пустяковая царапина.

Раненым стали оказывать помощь, а часть людей отправилась вылавливать разбежавшихся лошадей и ослов. Другие снимали вьюки с убитых животных.

Подведя итог нашим потерям, капитан позвал меня с собой осмотреть и допросить раненых разбойников. Далее я вынужден писать о вещах, которые до глубины души огорчили и расстроили меня, хотя человек я военный, далеко не сентиментальный. На войне, как на войне, но некоторые вещи вполне уместные для одних, остаются спорными для меня.

Когда мы подходили к тому месту, где лежали пленные, до нас донеслись ужасные крики. Мы ускорили шаг и через минуту увидели, что у двоих афганских разбойников перерезаны глотки, а третьего колет своим ножом казак… Нет, не буду называть здесь его фамилию. Как потом выяснилось, бедняга потерял сегодня двоюродного брата и был вне себя от горя. Капитан приказал ему прекратить, но тот не сразу послушался. Разбойник еще дышал, и господин Дуков проявил своеобразное человеколюбие. Достал револьвер и выстрелил разбойнику в сердце, чем прекратил его страдания. Затем подошел к другому афганцу, раненому в живот, и выстрелил этому бородачу в лоб. В голове несчастного образовалась огромная дымящаяся дыра, а камни под затылком окрасились кровью и сгустками мозгового вещества. Отвратительный поступок! Конечно, злодеи заслужили смерти, но марать свои руки… Не понимаю. Даже наш проводник, существо низменное и грубое, стал смотреть в сторону, когда господин Дуков направился к третьему разбойнику. Я же, наоборот, специально, наблюдал за выражением лица капитана. Оно побледнело, зубы прикусили нижнюю губу, а в глазах появилось выражение странного любопытства. Капитану явно хотелось убивать. Бр-р!

Не успел Дуков поднять свое оружие, как раненый с ужасом следивший за ним, громко закричал: "Не стреляйте! Заклинаю вас именем Иисуса Христа, не стреляйте!". В первый момент я не осознал, что разбойник кричит на английском. До господина капитана же это дошло по-видимому мгновенно, он сразу убрал руку с револьвером за спину, как гимназист, испугавшийся удара линейкой по пальцам.

С англичанином заговорили мы оба, почти одновременно. Через пять минут выяснилось, что странный пленник (он назвался Альфредом Прамером, эсквайером), будучи по-образованию геологом, служил у одного из индийских властителей. Прослышав о золоте, которое якобы находили в местных горах, раджа отправил Прамера на поиски месторождения, но во время одной из ночевок на его лагерь напали разбойники и захватили в плен. Слуг-индийцев продали в рабство, а его, узнав, что он — рудознатец, решили использовать по-назначению. Принялись таскать за собой по горам, чтобы указал место с золотом. Несколько недель инженер скитался вместе с похитителями пока те не устроили засаду на наш отряд.

Во время боя, увидев, что мы побеждаем, Прамер рискнул сбежать. Преследовать его не стали, так как разбойники были озабочены спасением собственных шкур. Когда он бежал к нам навстречу, то его левую ногу зацепила случайная пуля.

У господина Дукова рассказ британца вызвал явное недоверие. Он сразу отыскал двух казаков, нашедших раненого и допросил. Станичники в один голос ответили, что разбойник прятался за скалой, сопротивления не оказал и все время что-то лопотал по-своему. Ни винтовки, ни ножа при нем они не нашли, хотя сразу обыскали. Только пенковую трубку и кисет с табаком. Капитан распорядился вернуть трубку пленному и приказал сделать перевязку.

Англичанин был явно рад тому, что избежал смерти, и во время перевязки рассыпался в благодарностях. Глядя на него, я с тоской думал о том, что образованный белый человек, служа за жалование туземному царьку, вынужден переносить такие страдания и опасности. Хотя в настоящий момент, благодаря местному платью и дочерна загорелому бородатому лицу, мистер Прамер совершенно походит на пуштуна. Только его правильная, я бы сказал, рафинированная английская речь говорила, что перед нами человек из цивилизованного мира. Такой же, как и мы.

Подошел поручик Понятовский и с удивлением воззрился на британца. Господин капитан попросил геолога повторить рассказ и тот охотно поведал свою историю по-второму разу, хотя было заметно, что бедняга устал от пережитого. Понятовский задал несколько вопросов, после чего капитан приказал следовать за ним, и мы втроем перешли на другую сторону лужайки. Здесь господин Дуков сделал серьезное лицо и заявил, что по его глубокому убеждению геолог не кто иной, как британский агент. Послан в эти края с разведывательной целью. Нападение явно не было случайной разбойничьей засадой, а инспирировано британским агентом против нас, против русских военных. Тут господина Дукова снова повлекло на просторы политики. Поговорив о британской угрозе и даже вспомнив несчастных Грибоедова с Виткевичем (51), он сказал, что мы должны допросить агента. Вывести на чистую воду.

Удивленный такой подозрительностью я ответил, что, как по мне, то раненый европеец рассказал чистую правду. Даже, если на минуту представить, что он главарь шайки, то где доказательства? Взят без оружия, свидетелей у нас не осталось (тут я бросил выразительный взгляд на Дукова), а карать беднягу без доказательств было бы настоящим преступлением. Никаких несуразностей и противоречий я в рассказе Прамера не вижу. Места здесь дикие, каждый белый человек всегда подвергается смертельной опасности. И почему мы должны предвзято и с подозрением смотреть на попавшего в беду англичанина?

Моя горячая речь по-видимому оказала некое воздействие на господ топографов. Переглянувшись, они пожали плечами. Помолчав, Понятовский сказал, что без допроса все равно не обойтись. Необходимо тщательно расспросить британца, а если удастся поймать на противоречиях, то тогда станет ясно, что он врет. Капитан выразил полное с ним согласие, а так как мы все равно несколько дней, пока не убедимся, что разбойники убрались восвояси, пробудем на одном месте, то будет время поговорить с Прамером. "Ложь всплывет, как масло",— закончил Дуков и его глаза за стеклами пенсне нехорошо заблестели. К британцу приставили двух сторожей, а мы занялись обустройством лагеря.

Оказалось, господин поручик обладает познаниями в хирургии, а в его саквояже имеется набор необходимых инструментов. Он сделал перевязки, затем попытался удалить пули у тяжелораненых казаков, но один из них скончался во время операции, другой же испустил последний вздох (упокой Господь его душу) к полуночи. Состояние остальных раненых можно считать удовлетворительным.

Из-за погибших у нас было отвратительное настроение. Вечером все, кроме часовых, собрались у свежевырытых могил, и господин капитан прочел молитву. Сказал прочувственные слова о храбрых воинах, сложивших головы в чужом краю за Веру, Царя и Отечество. Многие нижние чины, не стыдясь, плакали. У меня тоже на глаза навернулись слезы, но я сдержался, так как считаю, что будучи офицером, должен подавать своим людям пример выдержки. В этот момент подошел драгун, стороживший мистера Прамера, и сообщил капитану, что тот чего-то хочет. Капитан попросил меня выяснить, что случилось.

Я пошел к англичанину и был до глубины души благодарен ему, когда узнал, что он, как истинный джентельмен, желает выразить нам искреннее сочувствие. Будучи христианином агликанской церкви, хотел бы вместе со всеми преклонить голову над могилами павших героев. Не в силах отказать благородному порыву я подставил мистеру Прамеру плечо и отвел к могилам, которые начали засыпать землей. Все с удивлением посмотрели на нашу странную пару. Я пояснил поступок англичанина. Казаки и драгуны были явно тронуты поведением чужака, а на лицах господ топографов я с удовольствием увидел изумление. Думаю, что при виде такого благородства у них пропадет охота сомневаться в честности британца.

После печальной церемонии я проводил мистера Прамера на отведенное ему место. Проверил имеется ли у него еда, вода и табак. Приказал охране, если у нашего друга возникнет нужда в чем-либо, тут же сообщать мне или другим офицерам.

Сейчас время отдыха, позволившее мне сделать в дневнике эту запись. Надеюсь, я смогу уснуть и поспать до того, как придет мой черед стоять в карауле. Решено увеличить число постов и мы — офицеры будем каждый час по очереди проверять их. Нельзя исключить, что в темноте разбойники захотят снова напасть на нас. Тяжкий день прожит, но ночь предстоит нелегкая и я молю Господа, дабы дал мне сил достойно справиться со своими обязанностями. Аминь."


Афганистан 1928 год


Грузовик с чужаками в селении встретили недружелюбно. Знакомство Абдаллы с кузнецом Заргаром почти ничего не дало. Он хмуро выслушал слова приветствия и наилучшие пожелание, переданные Юсуфом от "дяди". Принял в подарок несколько упаковок британского табаку и штуку шелка для своих жен. Но в дом к себе не пригласил. Сказал, что болеет жена и он боится, как бы хворь не перекинулась на гостей. На этом беседа оборвалась: к мастерской кузнеца пришел встревоженный староста. Юсуф поспешил передать крепкому седобородому старику немного денег и попросил о помощи. Дескать, их прислали родичи кафиров, крылатая машина которых разбилась в горах неподалеку от селения. Намекнул, что очень хорошо отблагодарит.

Крестьяне переглянулись. Заргар отвел старика в сторонку и несколько минут ему что-то втолковывал. Потом ушел в кузню, а старейшина поманил к себе Юсуфа.

—Вот что, уважаемый,— начал старик, поглаживая седую, желтую вокруг рта от табака бороду,— зря ты помогаешь неверным и ездишь на этой чертовой английской повозке,— староста презрительно сплюнул.— Мы слышали, что несколько дней назад над нашими соседями в Старом Колодце летала проклятая чужеземная машина. Хочешь, можешь съездить к ним и расспросить. А если Аллаху было угодно обрушить ее на землю, то пусть святится имя его,— на коричневом морщинистом лице появилось благочестивое выражение, и старик провел ладонями по бороде.— Пусть покарает он всех неверных и вероотступников! Да будет на то его воля!

Юсуф повторил "Ин ша Алла" (52) и умилостивив воинственного старика серебром, расспросив о дороге, поспешил к грузовику. Мальчишки и несколько взрослых вооруженных ружьями проводили чужака до машины, оставленной на въезде в кишлак.

* * *

Ари остановил грузовик. Высунув из окна голову в сдвинутой на затылок кепке, то оглядывался назад, ожидая реакции Юсуфа, то снова смотрел на появившихся впереди всадников.

—Что будем делать, эфенди?— коснулся "бухарца" Мехмед.— Мне не нравятся эти люди.

—Зря мы сюда поехали,— вздохнул Ари.

Видя, как волнуются товарищи, Юсуфу захотелось успокоить их, сказать что все в порядке, минут через пять всадники поравняются с грузовиком, объедут машину с обеих сторон и так же лениво потрусят дальше. Но вскоре стало ясно, что он обманывает себя. Лиц афганцев видно не было, но в их руках и за спинами имелись винтовки. Один из всадников в кожаной куртке и тюрбане придержал лошадь и, неспешно сняв ружье, принялся целиться в автомобиль.

Голова турка нырнула в кабину, двигатель взревел, из-под колес брызнул гравий, машина рывками поползла назад. Растерявшийся Юсуф схватился обеими руками за дощатый борт. Увидел, как выстрелил афганец: вспышка, грохот. Следом за вожаком схватились за оружие и остальные всадники.

—Прячьтесь,— Мехмед потащил молодого человека вниз.— Ложитесь, эфенди!

Перед тем, как Юсуф упал на дно кузова, рядом с его головой, обдав щеку тугим ветерком, пронеслась пуля. Еще одна просвистела над самой макушкой. В кабине Ари лихорадочно вращал баранку, дергал рычаги и жал педали: грузовик принялся медленно, неуклюже разворачиваться. Афганцы продолжали стрелять, пули с грохотом били в борт, откалывали щепы.

—Держи за ножки!— орал Мехмет-Альп: схватившись за "льюис", он пытался навести его на врагов.— Придерживай за распорки!— и кожух лег на спину скорчившегося "бухарца".

Юсуф ухватился за ножки пулемета, попытался усесться поудобнее. В следующее мгновение он оглох: турок дал в приближающихся всадников короткую очередь. Молодой человек опустил голову, пытаясь хоть как-то спасти свои уши от грохота. Толстый, как самоварная труба, кожух ствола "льюиса" дергался на плече, обжигая шею, ухо, выплевывая огонь и раскаленный свинец. В заложенных, словно ватой, ушах пронзительно звенело и выло…

* * *

Первые же очереди, выпущенные Мехмедом заставили нападающих рассыпаться. Настолько-насколько это было возможно на узкой дороге. Двое раненых всадников кулями свалились с седел на землю.

Ари наконец-то развернул грузовик и надавил на газ. Машина понеслась по ухабистой, усыпанной камнями земле, гремя и трясясь, казалось, она вот-вот развалится. Стрелять при такой тряске стало практически невозможно. Выпустив последнюю очередь прямо в холодное, голубое небо, Мехмед уронил "льюис" на дно и забился в угол кузова. Когда машина подскочила на какой-то выбоине, Юсуфа так швырнуло о борт, что его голова стукнулась о доску.

На несколько минут молодой человек потерял возможность нормально соображать. Придя в себя, обнаружил, что лежит у борта. В руках по-прежнему были пулеметные сошки. Кулаки Юсуфа сжимали железные штыри так, что ногти впились в ладони до крови. Он попытался сесть, но в это мгновение лопнула простреленная покрышка заднего колеса. Грузовик подскочил и пошел юзом. Юсуфа отбросило к борту и он чуть не сломал себе руки, инстинктивно выставив их вперед.

Проехав с сотню метров, машина остановилась. Ари распахнул дверцу кабины и с необыкновенной для такого толстяка резвостью пустился наутек. Но далеко убежать ему не удалось: афганская пуля не хуже железной палки ударила его в правую икру, и турок упал. Не растерявшийся Мехмед-Альп схватился за пулемет и, опустив ствол на задний борт кузова, выпустил длинную очередь. Один из афганцев опрокинулся, раненые лошади двух других рухнули вместе со своими хозяевами. Уцелевшие бандиты сдержали бег коней, кое-кто повернул назад.

Окончательно придя в себя, Юсуф увидел, как турок перекидывает пулемет за борт грузовика, швыряет туда же сумку с запасными дисками. Легко словно гимнаст Мехмед соскочил на землю. Несколько пуль с грохотом ударились о доски рядом с головой "бухарца". Он подполз к борту и перевалился наружу. Присел за кузовом. Голова болела, а в ушах отчаянно звенело. Сквозь войлок тишины, заложившую ушибленные барабанные перепонки, пробился пулеметный грохот: спрятавшись за россыпью камней, Мехмед-Альп перезарядил "льюис" и открыл огонь.

Еще один подстреленный афганец выронил винтовку и, раскинув руки, свалился с коня. Еще одна лошадь, получив пули в шею и мощную грудь, поднялась на дыбы и обрушилась набок, подминая под себя всадника. Преследовавшие грузовик бандиты не выдержали прицельной стрельбы. Несколько человек обратились в бегство, остальные, повинуясь приказам вожака в коричневой куртке и тюрбане, спешивались. Прячась за рассыпанными по склонам валунами, палили в ответ из винтовок.

Пули защелкали вокруг турка, заставили укрыть голову за камнями. Теперь он вел стрельбу практически вслепую. Стараясь прижиматься к земле всем телом, Юсуф пополз к нему.

* * *

Заряжая в пулемет предпоследний диск, Мехмед зло оскалил мелкие зубы. Губы у него нервно подергивались, а на лбу выступили капельки пота.

—Нам конец, эфенди,— произнес он с непонятным торжеством в голосе.— Через час мы будем в садах Аллаха.

Спереди нестройно грохнули ружья и с противным жужжанием над головами пронеслись пули.

—Эти дети ослов скоро поймут, что нас можно обойти с фланга,— Мехмед-Альп лязгнул затвором,— поверху склона.— он ткнул черным от оружейной смазки пальцем куда-то вверх.— И тогда нас перестреляют, как голубей…— турку перехватило горло и он закашлялся:

—Кх, кх… Эфенди, у меня к вам просьба…

Юсуф лежал, прижимаясь щекой к холодной земле, чувствуя, как в кожу впиваются острыми гранями камешки. Было больно. Он мог перевернуться и устроиться поудобнее, но наоборот сильнее вдавливал щеку в осколки. Ощущение боли отрезвляло, помогало удержать мозг от накатывавшейся волнами паники.

—Я не хочу попадать живым в руки дикарей,— говорил Мехмед-Альп.— Обещайте, эфенди, что, если меня ранят… И я не смогу…— он громко сглотнул.— Вы добьете меня. В голову. Из револьвера.

—Хорошо,— выдавил из себя "бухарец".— Не беспокойся.

За спиной, от кабины грузовика послышались жалобные крики. Мехмед обернулся.

—Это Ари, он ранен,— сказал турок и потертый приклад "льюиса" прижался к его щеке.— Просит помощи…— он сказал еще что-то, но палец уже надавил на спуск и пулемет загрохотал.

На голову Юсуфа, заставив вздрогнуть упали несколько стреляных гильз. Молодой человек извернулся и пополз прочь. Оказавшись за грузовиком, он стал на четвереньки и добрался к кабине. У радиатора, привалившись к бамперу, сидел стонущий Ари. Увидев "бухарца", турок обрадовался, но его толстое лицо тут же исказилось от боли.

Под грохот коротких злых очередей Юсуф забрался в кабину и вытащил из-за сиденья водителя армейскую сумку с бинтами и лекарствами. Под руки ему попалась жестянка с гранатами "миллса". Внутри нее в гнездах из толстого войлока лежали четыре черных поделенных на квадратики, словно плитка шоколада, яйца. Стараясь не задеть проволочные кольца, молодой человек переложил их в карманы халата.

Пулемет замолчал, оборвав очередь. Юсуф коротко глянул в сторону стрелка: Мехмед-Альп лежал, уткнувшись лицом в землю, и не шевелился. "Льюис" сдвинулся и задрал ствол вверх.

—Держи,— молодой человек кинул водителю санитарную сумку.— Я сейчас…

Он вернулся назад и приподнял голову аскера. Под левым глазом Мехмеда имелась черная дыра от пули. Турок был мертв, и Юсуф бесцеремонно отпихнул его маленькое тело в сторону. Не целясь, дал очередь из пулемета, который почти сразу же заткнулся: кончились патроны в диске. В ответ хлопнуло несколько ружейных выстрелов.

Молодой человек перезарядил оружие. Подумал и с паузой в несколько минут метнул в сторону афганцев две гранаты. Первая упала совсем близко и на защищавшие его камни посыпались осколки. Юсуф выругался и после второй взялся за "льюис". Стрелял короткими очередями, практически вслепую, считая в промежутках до двухсот. Несколько раз сбивался со счета, начинал сначала. Время летело очень быстро и вскоре оружие вместо того, чтобы привычно содрогнуться и с раскатистым грохотом ударить в сторону врагов, только беспомощно, сухо лязгнуло затвором. Патронов больше не было и Юсуф с минуту неподвижно лежал, размышляя что делать дальше.

Затем снова вложил в руки мертвого турка пулемет. Достал третью гранату и, вытащив кольцо, засунул "ананаску" под тело Мехмеда так, чтобы предохранительная чека по-прежнему удерживалась во взведенном состоянии. Афганцы постреливали, и пули время от времени плющились рядом о камни. Он осторожно, чтобы не сдвинуть мертвеца, отполз в сторону.

Когда добрался до кабины, увидел и услышал стонущего Ари. Шофер кое-как перевязал раненую ногу и на бинте проступило кровяное пятно. Он стал что-то говорить, но Юсуф не слушал и внимательно разглядывал местность перед собой. Довольно крутой склон, на высоте метров двухсот деревца, кустики…

До них нужно добраться, а дальше будет видно. Юсуф вытащил наган. Подобрал и заткнул за пояс полы своего бухарского халата. Рванулся вперед быстро, как только мог.

* * *

За спиной гремели выстрелы, но разбойникам не удавалось попасть в поднимающегося на холм беглеца. Задыхаясь от самого быстрого бега в своей жизни, Юсуф жадно хватал ртом воздух. В ушах и груди бухало так, что он даже не слышал грохота ружей. Капли пота сбегали по лбу и, попав на ресницы, размывали окружающее.

До кустов и деревьев, за которыми хотел укрыться "бухарец", осталось меньше полусотни шагов, когда из-за ствола туи появился бородач в кожаной куртке с патронташами, мешковатых штанах и сапогах. На голове у мужчины был намотан серый от пыли тюрбан. Слева и справа от него встали еще двое афганцев с оружием.

—Не стрелять,— приказал мужчина в тюрбане и шагнув вперед, вскинул к плечу винтовку.— Я сам убью собаку.

Вороненый ствол его "маузера" слегка качнулся, мушка встала ровно посередине прорези прицела. Точно на животе бегущего Юсуфа. Молодой человек заметил среди деревьев людей, но ничего не успел сделать. Бородач в тюрбане плавно нажал на спусковой крючок и пуля калибра семь девяносто два сотых миллиметра, кусочек свинца в мельхиоровой рубашке, унеслась навстречу "бухарцу".

Взмахнув руками беглец сбился с шага, пошатнулся и, упав на бок, скатился вниз на несколько метров. Стоявшие по обеим сторонам стрелявшего мужчины одобрительно закивали головами в бараньих шапках и поздравили вожака. Тот скупо улыбнулся, передернул затвор, и на камни, звякнув, упала гильза.

Тем временем внизу к грузовику подъехали первые всадники. Один обогнул машину и навис над раненым турком, по-прежнему сидевшим у кабины. Направил ему в голову ствол ружья, но стрелять не стал. Еще один разбойник заглядывал через борт в кузов. Трое всадников спешились и пошли к убитому Мехмеду, продолжавшему держаться за свой пулемет.

—Идемте,— вожак повесил "маузер" за спину.— Гасан, обыщи труп, а мы пойдем поговорим с пленным.

—Если успеем, уважаемый Хабибулла,— шедший по правую руку афганец озабоченно смотрел, как спешившийся товарищ, пинает и тычет раненого прикладом.— Шад забьет собаку раньше, чем мы подойдем.

Вожак нахмурился и громко прокричал орудовавшим вокруг грузовика людям, чтобы не смели никого убивать. Он сделает это, если будет нужно, своей собственной рукой.

* * *

Юсуф лежал на боку лицом к вершине. Живот болел, но он понял — пуля угодила прямо в денежный пояс. Скорее всего расплющилась о серебряные монеты. Удар сбил с ног. Катясь вниз, он не выронил оружие и продолжал сжимать в руке револьвер.

Молодой человек приоткрыл глаза и наблюдал за тем, как трое бородачей с винтовками, перекрикиваясь с товарищами, медленно идут вниз. Посередине шел мужчина в тюрбане и куртке. Негромко щелкнул курок скрытого телом нагана: "бухарец" поставил его на боевой взвод.

Неожиданно прогремел взрыв. Земля под Юсуфом дрогнула. Он увидел, как спускавшиеся афганцы замерли и в изумлении уставились куда-то вниз. Тот, что слева, даже сделал движение будто хотел отскочить в сторону, но сдержался. Расстояние между бандитами и лежащим на земле "трупом" не превышало десяти метров.

Откинувшись назад, Юсуф трижды выстрелил. Человек в тюрбане пошатнулся и схватился за оцарапанную пулей щеку. Его спутники, получившие по пуле в грудь, один за другим свалились на землю. Поднимаясь на ноги молодой человек выстрелил еще раз, но промахнулся. Через мгновение он налетел на уцелевшего бандита и с размаху рукояткой револьвера заехал опешившему бородачу прямо в лоб…

* * *

—Как говоришь, звали того молодца, которого ты оглушил?— задумчиво спросил Абдалла.

—Хабибулла, а также Бача-и-Сакао,— устало ответил "племянник".— По крайней мере так его называли несколько человек… Я не уточнял,— Юсуф взял пиалу с чаем.— Не до имен мне было.

—Еще бы,— с непонятной интонацией в голосе произнес "дядя".— Столько всего сразу навалилось,— Абдалла вскочил на ноги и прошелся по комнате, пиная шелковые подушки.— Но ты у нас — молодец,— на лице торговца промелькнуло странное выражение.— Взять главаря в заложники и выторговать свою жизнь и жизнь Ари в обмен на его. А где деньги, которые я давал тебе?

—Оставил этому Хабибулле,— хмуро ответил Юсуф.— Сказал, что плачу…— он отхлебнул чай.— За то, чтобы они за нами не гнались. Впрочем, вожак и сам в бой не рвался. Его люди… Те вначале уходить не хотели, я даже испугался. Но он так на них орал, да и помощник постарался. Они видели, что я не шучу: приставил к затылку главаря наган и гранату достал.

—Разбойники убрались, а ты что?— перебил Саидов, останавливаясь за спиной молодого человека.— В грузовик и?

—Не совсем так. Ари держал бандита под прицелом, а я поменял простреленное колесо. Десять раз потом изошел: все время казалось что вот-вот,— молодой человек нервно передернул плечами,— выстрелят и все. Но обошлось. Я загнал пленного в кабину, Ари сел за руль, и мы поехали. Через четверть часа турку стало совсем плохо: начал сознание терять.

—Врач говорит, что может трепанацию придется делать,— проворчал Абдалла.— Сильный ушиб. Бредит сейчас в госпитале.

—Прикладом били,— пояснил Юсуф.— Я пленного из кабины выпихнул, деньги перед ним высыпал и сел за руль. Жал на газ так словно черти гнались по пятам,— он устало улыбнулся.— Впрочем так оно и было. И черти, и гнались…

—Гнались, но не догнали,— Абдалла сверху вниз внимательно смотрел на подчиненного.— Фартовый ты, племянничек. С таким везением в карты на деньги нужно играть.

—Мы буквально через полчаса натолкнулись на отряд регулярной кавалерии,— продолжал Юсуф.— Они нас едва не застрелили, но когда бумаги из министерства увидели, то сразу остыли. И сопроводили в город, где стоял карательный отряд,— он задумался и добавил: — Перепуганные они какие-то. Мне показалось, даже обрадовались, что есть повод к своим из патруля вернуться.

—Ясно,— заложив руки за спину, Абдалла качнулся с пяток на носки и обратно.— История фантастическая, но чего в жизни не бывает… Сейчас ложись отдыхать, а завтра напишешь подробный отчет. Дня три-четыре посидишь дома, придешь в себя,— "дядя" развернулся и вышел из комнаты.

Юсуф успел заметить, как его короткие и сильные пальцы быстро перебирают бусинки четок.


Шанхай, 1934 год


С Иваном Всеволодовичем Боярышниковым — инспектором полиции французского сектора, в прошлом полковником тяжелой артиллерии, Сашу, как и обещал, познакомил шанхайский старожил. Константин Павлович нисколько не удивился, когда молодой человек телефонировал ему и попросил о помощи. Договорились встретиться в антикварном магазине Лугового. На одной из улиц, прилегавшей к авеню Жоффра, которая несмотря на французское название из-за обилия фирм, принадлежавших эмигрантам, наверное была самой русской в Шанхае.

Расставшись в очередной раз с Рыжей-бесстыжей, Саша сел в такси и назвал адрес магазина. Проезжая по запруженным авто, трамваями и рикшами улицам, он хмуро глядел перед собой и размышлял, не делает ли сейчас ошибку. Мало того, что собирается впутать в свои интимные отношения постороннего человека, да еще хочет, чтобы тот помог ему в деле, которое иначе, как слежкой не назовешь. В Штатах он просто обратился бы к знакомому частному детективу и тот за пару дней собрал бы нужную информацию.

Здесь тоже есть агентства и Фанг наверняка знает, кого порекомендовать, но Саша не хотел впутывать в свое любовное безумие комиссионера. Китаец — человек ушлый и, если поймет, что партнер по бизнесу влюбился, как последний сопляк в проститутку, наверняка, попробует сговориться с Натальей. Такого шанса он не упустит, начнут какую-нибудь свою игру. Пусти козла в огород, как говорится… Или решит, что с таким партнером ему не по-пути, а сделка обещает неплохую прибыль, если все сладится.

После неудачной погони за красным "рено", завезшим их на кладбище, Саша с трудом держал себя в руках. Наталья исправно приходила к нему каждый день, оставалась до самого вечера, а потом уезжала. Находясь с ним, девушка была несколько взвинчена: чувствовалось, что женщина с нетерпением ждет, когда истечет время визита и можно будет наконец-то удрать от навязчивого соплеменника. Все на том же красном авто неизвестно куда и к кому.

Стоило такси с рыжеволосой проституткой отъехать, как на Александра наваливалось чувство дикой тоски и одиночество. Оставаться в номере гостиницы, где все, даже воздух, в котором ощущался аромат духов и Натальиных папирос, он не мог. Несколько вечеров и ночей до самого утра бродил по барам и дансингам, напивался в одиночестве или с такси-герл (53). Как-то забрел в игорный дом и проиграл сто мексиканских долларов в рулетку. Огорчение от проигрыша подействовало несколько отрезвляюще, но тем же утром Александр сцепился с какими-то пьяными французами и чуть не подрался. Успокоило забияк то, что в заведение заглянули двое констеблей пропустить по стаканчику после смены.

Вид полицейской формы подействовал на всех отрезвляюще и, ворча под нос проклятия, Александр швырнул на стол кучку звонкой мелочи и ушел. Констебли внимательно посмотрели на него, и один громко сказал товарищу на русском: "а господинчик то в зюзю…". На улице, бредя к остановке такси, Саша вспомнил о полицейском, знакомом Лугового и решил позвонить. Пусть порекомендует детектива или сам проследит за девицей и даст о ней полную информацию. Адрес, родственники и самое важное другие клиенты.

Зачем ему все это нужно Саша не знал. Что он будет делать, когда узнает куда, точнее к кому уезжает Наталья придумать не мог. Предъявлять претензии? Смешно: она просто расхохочется в ответ или сбежит навсегда. Что еще хуже. Но все же… Молодой человек надеялся, узнав о девушке побольше, найти выход из сложившейся ситуации. Отрезать ее от других клиентов, соблазнив деньгами… Черт с ними, с бумажками! Предложить уехать или наоборот, самому остаться тут, перенеся бизнес из Чикаго… Он не знал, что ему делать, но чувствовал, если будет сидеть, сложа руки, то просто в один прекрасный день совершит какое-нибудь отвратительное безумие. И похлеще, чем чернокожий герой Шекспира.

* * *

При первой встрече, Боярышников, нестарый еще господин лет сорока пяти, широкоплечий, в штатском, но с гвардейской выправкой вел себя сухо. По-видимому, изучал странного американца. Сохранял на квадратном лице холодное выражение и следил за приезжим внимательными серыми глазами. Владельца антикварной лавки называл запросто "Костя" и, когда обращался к нему, то выражение на лице утрачивало официальность.

В ответ на просьбу Александра, изложенную Константином Павловичем, инспектор сообщил, что обращаться за помощью к частным агентам, он не советует. Китайцы отличные шпионы, но…

—Они будут тянуть время, чтобы содрать с вас побольше денег,— говорил полицейский, потягивая из рюмки херес, налитый хозяином.— Кроме того, доложат вашей подруге о слежке. Да, да. Не удивляйтесь. Попробуют получить и с нее. И скорее всего, поставят в известность эту мадаму… Как там фамилия владелицы борделя?— он взглянул на злосчастную визитку, которую дал Саша.— Лихуа. Я о ней что-то слышал… Не помню,— покачал инспектор седеющей головой.

—По-моему вы преувеличиваете,— сказал Александр: ему показалось, что бывший полковник набивает себе цену.— Разве такое отношение… И потом, есть же детективы-европейцы!

—Есть,— кивнул Боярышников.— Такие же канальи, как и узкоглазые. Не забывайте, сюда съезжается сброд со всего мира, а уж такого рода делишки для них, как мед для мух.

—Вы не волнуйтесь, Саша,— вмешался Луговой, который писал на листке бумаги: правил свою статью в газету.— Иван поможет вам. Бедная глупая девушка — русская, и мы все решим нашими силами. Правда?

—Да,— ответил Боярышников.— Хоть я и не попечитель падших девиц,— холодно усмехнулся инспектор.— У меня есть помощник, констебль из наших. Правда, он сейчас в отпуске…

—Я оплачу все расходы,— перебил Саша.— И дам премию вашему человеку.

—Разумеется,— полицейский достал папиросу.— Дело потребует двух-трех дней. Когда мой констебль узнает настоящие имя и фамилию вашей подруги, то я наведу справки в архиве. Может быть у нее нехорошее прошлое,— серые глаза холодно уставились на молодого человека.— А также разыщем ее регистрационную карточку. В общем, сделаем все честь по чести. Только вы постарайтесь, чтобы девица не заподозрила о ваших намерениях. Хорошо?

—Не сомневайтесь,— Александр скрестил на груди руки.— Я прекрасно все понимаю. Это не в моих интересах.

—Саша, пообещайте мне,— Луговой оторвался от своих записей и строго посмотрел сквозь очки на молодого приятеля,— что не будете предпринимать никаких опрометчивых действий?

—Никаких глупостей,— сурово сказал бывший полковник.— Просто ждете результата.

—Да, конечно,— кивнул Александр.— Можете не беспокоиться.

* * *

На следующий день после первой встречи с Боярышниковым, рано утром молодого человека разбудил мальчишка-коридорный: сообщил о приходе констебля. Саша пригласил гостя в номер. Маленький толстенький полицейский его возраста, Петр Евгеньевич в недорогом чесучовом костюме и белой панамке был вежлив и лаконичен. Говорил только о предстоящей работе. Попросил клиента встретить девушку снаружи, когда она будет выходить из машины.

—Я тайком сделаю ее фотографический снимок,— пояснил он и, заметив выражение неудовольствия, появившееся на Сашином лице, заверил, что это необходимо для работы, а негатив и фото он потом отдаст клиенту.— Послежу за объектом три дня,— рассказывал констебль,— выясню кто, где и с кем бывает, напишу отчет и представлю господину полковнику. А он вам потом сам отдаст.

Александр вынул из бумажника пятьдесят американских долларов десятками.

—Я хочу, чтобы ваш отчет сразу попал в мои руки,— он тряхнул купюрами.

—Можно и так,— не моргнув и глазом, ответил Петр Евгеньевич и взял деньги.— Не извольте беспокоиться, все сделаем наилучшим образом.

—Я вам после еще столько же дам,— пообещал клиент.

Полицейский поклонился и снова заверил, что все будет сделано, как должно.

—Комар носа не подточит,— сказал он выходя из номера.

* * *

Но толстячок-констебль обманул. Три дня от него не было ни слуху, ни духу, а потом сразу позвонил Боярышников. Сухо сказал, что работа сделана и договорился встретиться через полтора часа. В маленьком кафе, где-то на границе международного и французского сеттльментов. Не знавшему город Александру пришлось записать адрес.

Минут за десять до назначенного времени молодой человек был на месте. Не успел он расположиться за столиком в бамбуковом кресле, как вошел инспектор. В левой руке Иван Всеволодович держал картонную папочку, которую, поздоровавшись, протянул Александру. Пока тот читал рукописный отчет Петра Евгеньевича, полковник заказал официантке мороженое и кофе.

—Пройдоха ваш констебль,— буркнул Александр, рассматривая фото Натальи, снятое, когда он вел ее к гостинице.— Обещал мне первому сообщить.

—Нет,— ответил Боярышников.— Вахмистр человек порядочный и очень исполнительный. Никогда не нарушает полученных приказов. Моих приказов. Насчет денег, которые вы ему дали не волнуйтесь я учту их при расчете.

—Я не об этом,— отмахнулся Саша.— Не в деньгах дело. Зачем было врать?

—Чтобы вы не волновались и не спорили,— полковник поблагодарил девушку, принесшую заказ и пододвинул к себе мельхиоровую вазочку с белоснежными шариками мороженого.— С гимназии люблю пломбир,— он неожиданно застенчиво улыбнулся и взялся за ложечку.— Всякий раз, когда в детстве ел, горло воспалялось, а удержаться не мог. Мамаша на меня ругалась и не разрешала покупать,— полковник вздохнул.— Неподалеку от нашей гимназии мороженщик торговал…

Александр, читавший, как красный "рено" за три вечера трижды проделал путь от его гостиницы к вилле некоего господина Лана, только молча кивнул в ответ на ностальгические воспоминания полицейского. Из наблюдений исполнительного Петра Евгеньевича получалось, что объект слежки — девица Наталья Сергеевна Губкина. Мадемуазель Губкина каждый вечер покидала Сашину гостиницу и совершала поездку на окраину Шанхая. Высаживалась она у ворот виллы господина Лана. К отчету была приложена фотография небольшого бунгало, окруженного стеной. Над воротами красовался выложенный смальтой дракон. На следующее утро девицу отвозили обратно в город к общежитию в китайском районе, где она снимает комнатку на третьем этаже. Через шесть-восемь часов Губкина снова садилась в машину и на этот раз ехала в гостиницу к Саше.

—Кто такой Лан?— Александр хмуро посмотрел на наслаждавшегося пломбиром Боярышникова.— Вы о нем…

—Узнал, узнал,— полковник промокнул губы салфеткой.— Сорок шесть лет, владелец маленькой киностудии. Сам снимает фильмы. Друг детства господина Лю,— голубые глаза поймали взгляд молодого человека.— Не знаете такого?

—Нет. Первый раз слышу… Хотя, подождите,— Саша задумался.— Да, Наташа мне как-то говорила, что фирма мадам Лихуа получила важный заказ от какого-то Лю,— вспомнил он.— Это о нем шла речь? Кто это?

—Скорее всего о нем,— ответил Боярышников, вычерпывая остатки мороженого из мельхиоровой чаши.— Очень богатый человек. Бизнес, политика, незаконные сделки и тайные общества. Разносторонний человечек,— усмехнулся полковник.— Сам он к женщинам равнодушен: содомит. Но любит "угощать" друзей и нужных людей красивыми девушками. Я думаю, мадемуазель Губкина познакомилась с Ланом на такой вот интимной вечеринке у господина Лю.

—Понятно,— Саша заглянул в отчет вахмистра и, прочитав бумажку до конца, сунул в папку.— И что господин режиссер такой же влиятельный, как и его друг-содомит?

—Нет,— Иван Всеволодович взялся за чашечку с кофе.— Мелкая рыбешка, но плавают они в одной луже. Вырос вместе с Лю в деревне. Оттуда перебрались в Шанхай… Начинали контрабандой и сводничеством. Потом Лана стали приглашать в массовку на съемки. Затем он играл незначительные роли в китайских фильмах. Лю тем временем быстро пошел в гору, разбогател,— полицейский закурил папиросу и задумчиво выпустил колечко дыма.— Дал приятелю денег, чтобы тот открыл свою киностудию.

—Понятно,— повторил Саша и сжал кисти рук, лежавшие на коленях в кулаки.— А что вы узнали про Наталью? Про фирму, где она работает?

—Фирма уважаемая,— усмехнулся полковник.— Работает около сотни девушек, много белых. Если ваша пассия захочет оттуда уйти, то больших препятствий ей чинить не будут. Тысяча мексиканских долларов и она свободна.

—Ну и порядки,— заметил Саша.

—Уж какие есть. Отец и мать вашей Натальи,— продолжал Боярышников,— умерли в Харбине несколько лет назад. Папаша работал на железной дороге, мать вела домашнее хозяйство. Ни там, ни здесь девчонка полицией не задерживалась. Есть старший брат, остался в Харбине. В ее личном деле имеется бумага… сообщение одного харбинца, что старый железнодорожник имел совпаспорт,— помрачнел инспектор.— У нас таких "редисками" называют: внутри "белые", а сверху "красные". И сыночка воспитал в любви к Советам. Поэтому, тот в Харбине и остался, когда "красные" КВЖД забрали.

—Это не важно,— скривился Саша.— Наталья то уехала сюда.

—Хорошо вам,— потемнел лицом Боярышников.— Между вами и "красными" целый океан. Можно и не замечать… А вот у нас Совдепия под боком. И среди китайцев коммунистов, как собак нерезаных. Нам все важно,— подытожил полицейский.

Он раздавил окурок в пепельнице и одним глотком допил кофе. Демонстративно посмотрел на часы.

—Большое спасибо, господин Боярышников,— сказал Александр.— Вы мне очень помогли. Сколько я вам должен?

Инспектор назвал сумму — двести долларов, получил деньги. Взял с соседнего кресла шляпу и поднялся.

—Не собираюсь совать нос не в свое дело,— сказал он на прощание,— но хочу предупредить… Не наделайте ошибок. Любое нарушение закона и вас, в лучшем случае, вышлют из Шанхая.

—Не беспокойтесь,— небрежно ответил Александр.— Я — законопослушный человек.

—Не сомневаюсь,— Боярышников поправил на голове шляпу.— Честь имею.

Полицейский ушел. Саша заказал мартини с лимоном и, попивая горьковатый вермут, перечитал отчет вахмистра. Несмотря на полученную информацию, он так и не знал, что ему делать дальше.

* * *

Ничего, кроме раздражения, фильм у Александра не вызвал. Слащавая мелодрама с китайскими актерами. Главный герой — трудолюбивый молодой клерк, героиня — продавщица в магазине готового платья. Магазин принадлежит белому господину лет пятидесяти, и тот, пользуясь каждым удобным случаем, пристает к девушке. А когда молодой человек пытается вступиться за честь подруги, вышвыривает его на улицу и увольняет продавщицу. Клерк делает подруге предложение, но злобный хозяин магазина клевещет на жениха владельцу фирмы, где тот работает, и глупый китайский бизнесмен выгоняет преданного служащего. Молодые люди оказываются на улице, без денег, а свадьба, становится недосягаемой мечтой. Но фильм заканчивался вполне американским "happy-end": главный герой, подрабатывавший в порту носильщиком случайно встречал вернувшегося из Америки дядюшку-миллионера. Богатый старик, узнав в смазливом юноше, сына покойного брата, тут же устраивал будущее парня и его невесты. Фильм завершала сцена, в которой дядя вручал молодоженам ключи от магазина, где раньше работала девушка. Он выкупил его у проигравшегося в карты европейца и подарил племяннику.

Актеры играли гротескно, заламывали руки и становились в позы. Главная актриса с глупым, кукольно-безжизненным лицом семенила ножками, сюсюкала и жеманничала. Европеец лапал ее за талию, тонкие запястья и, затащив в кабинет, пытался повалить на диван. При этом он свирепо таращил глаза и плотоядно ухмылялся. Голос белого звучал резко, а хохот и вовсе демонически. Когда появлялся отрицательный персонаж, то в зале среди зрителей поднимался возмущенный шепот на китайском.

Саша следил за происходящим на экране вполглаза: он купил билет на "Странности судьбы" не для того, чтобы насладиться фильмом. Его интересовал актер, игравший дядюшку. Фильм был снят на киностудии "Шанхайский Дом", принадлежавшей мистеру Лану, и владелец сыграл миллионера, осчастливившего молодую пару. Среднего роста, полный, с двойным подбородком. Гладкое лицо украшено усиками и бородой. Хотя бороденка скорее всего относилась к гриму.

Выйдя на улицу, Саша закурил и подумал, что Лан взял не внешностью. Китайский бизнесмен от кино должно быть наплел Рыжей-бесстыжей о своей работе черте что, или дурочка сама вбила себе в голову, что с его помощью сделает карьеру в кинобизнесе. Наталья любила кино, погружалась во время просмотра в действие, как в гипнотический сон и могла потом бесконечно долго обсуждать игру актеров. Всякий раз в ее голосе звучали мечтательные и завистливые нотки…

Молодой человек еще раз мысленно сравнил Лана с собой и возмущенно фыркнул. На его взгляд, как мужчина, толстый и пожилой китаец, никак не мог с ним конкурировать. Наверное, дело в авансах, которыми режиссер заинтересовал Наталью. Вчера Саша попытался переговорить с ней на важную для него тему. Хотел, чтобы девушка бросила работу и они месяц-другой пожили вместе. Он планировал снять квартиру или дом в Шанхае, положил бы ей определенное содержание. Столько сколько она зарабатывает за тоже время у мадам. В ответ Наталья небрежно бросила "я подумаю" и тут же перевела разговор на другое. Ему стало ясно — такая перспектива проститутку совершенно не заинтересовала. Сейчас Саше казалось, что он знает ее планы. Через постель владельца киностудии в кинозвезды. Наивная дурочка.

* * *

Он сидел за рулем прокатного автомобиля, бессмысленно наблюдая, как струйки дождя скатываются по лобовому стеклу. Четверть часа назад "форд", который он медленно и неуверенно вел к вилле мистера Лана, застрял на раскисшей от дождя дороге. До маленького изящного домика, скрытого от посторонних глаз фруктовым садом и невысокой кирпичной стеной, осталось около километра грунтового шоссе. Вчера днем он отыскал его с помощью таксиста и с безразличным видом издалека обошел чужие владения, так и не рискнув подойти и позвонить в звонок на воротах. Таксист-китаец терпеливо дожидался клиента в машине.

Причиной такого поведения Саши было исчезновение Натальи три дня назад. Она даже не предупредила его, что не приедет. В первый день молодой человек просидел у телефона часа четыре, ожидая ее звонка. Не выдержав, спустился вниз и растолковав портье и швейцару, что надлежит делать в случае прихода рыжеволосой девушки — впустить в номер и передать от него записку, пошел к такси.

Через час он был у общежития, где проститутка снимала на третьем этаже комнату. В дом его не пустили. Получив пару монет, консьержка-китаянка рассказала коверкая английский, на шанхайском "пиджин", что мисс с фотографии вчера вечером уехала на красном "рено". Предупредив управляющего господина Ли, что вернется на следующей неделе… Наталья бросила его. Чувствуя, как почва уходит из-под ног, Саша перезвонил на всякий случай к себе в гостиницу и услышал, что никто не приходил.

Не зная, как действовать дальше, он поехал в бордель мадам Лихуа. Попросил девушку, которую несколько раз заказывал к себе. Симпатичная китаянка лет тридцати в салатовом ципао, украшенном белыми магнолиями, вежливо улыбаясь, отрицательно покачала головой. Сообщила, девушка, о которой он спрашивает, сейчас не работает. Она в отпуске и вернется через восемь дней.

—Но вы не беспокойтесь,— в руках китаянки появился альбом и перед потенциальным клиентом замелькали страницы с фото, на которых грациозно изгибались обнаженные тела.— У нас лучший выбор девочек во всем Шанхае. Берите любую.

Александр решительно отказался и ушел, но вскоре вернулся и спросил, есть ли в заведении еще русские девушки? Оказалось, что да, есть… Он заказал комнату и обед с виски. Когда пришла высокая, чуть полная девица с приятным круглым лицом, он сразу повалил ее на кровать. Зло и грубо подмял проститутку под себя, совершенно не сдерживая раздражение, нашедшее выход в сексе. Новая знакомая по имени Юля слегка оторопела от такого напора и жаловалась, что у нее останутся синяки на руках и шее. Он не обращал на ее вскрики внимания и закончив, дал щедрые чаевые. Потом стал накачивать виски. Испуганно глядя на злого скуластого клиента большими коровьими глазами, Юля послушно пила. Вскоре девица опьянела и стала болтать. Александр направил разговор на ее товарок, работающих у Лихуа. Спросил, знакома ли она с рыжей Натальей?

Глупо хихикая, Юля сообщила, что они подружки и несколько раз в паре обслуживали клиентов, ездили на вызовы. Но давно: последний раз месяц назад. И она стала рассказывать, как какой-то японец, весь в разноцветных татуировках "любил" их по очереди. То ее, то Наташку…

—Очень могучий мущщина,— заметила она с пьяным глубокомыслием.— Так ни разу и не кончил. А на лицо чистая макака,— она глупо захихикала.

Александр продолжал расспрашивать девку, но ничего интересного проститутка больше не сообщила. Наташка последнее время куда-то исчезла, в борделе появлялась редко и вообще, "скрытничала"… Юля выпила еще виски, пригорюнилась и, взяв у мужчины "честное-благородное слово" никому не рассказывать, призналась, что у нее в заведение есть "душечка-подружечка". Китаянка. Денег поднакопят, уйдут "на волю" и будут жить вместе.

—Вы не обижайтесь,— Юля обняла клиента и положила ему голову на плечо,— но я к мущинкам равнодушная…

Из борделя Александр отправился к себе, посетив по дороге несколько баров, где пил все подряд. Быстро уснул. Проснулся с жутким похмельем, что было на руку: головная боль и тошнота не давали думать о Наталье. Она опять не появилась.

Оклемавшись и опохмелившись, Саша взял машину и поехал отыскивать виллу мистера Лана. В кармане пиджака лежал "кольт" тридцать второго калибра, который он последнее время таскал с собой. Впрочем, иметь под рукой оружие уже много лет стало неотъемлемой привычкой, частью натуры. Но сейчас тяжесть пистолета беспокоила его: Саша боялся не сдержаться, если…

Что "если", он так и не определил для себя. В присутствии Натальи в доме у режиссера молодой человек не сомневался. Но бродя вокруг виллы мистера Лана, Александр так ни на что и не решился. Устав ходить, вернулся в город и снова напился. Проснувшись, позвонил Фангу: потребовал, чтобы китаец связался с клиентами. Предупредил, он ждет решения в ближайшие дни.

—У меня дела в Чикаго,— зло говорил Саша в эбонитовую трубку.— Пусть не думают, что на них свет клином сошелся. Мне нужен ответ или я уеду…

Несколько растерявшийся Фанг долго распинался перед "взбесившимся" американцем о том, что ждать осталось всего пару дней. Все будет замечательно, он уверен, господа Пинг и Ю обязательно приобретут большую партию товара. Нужно еще немножко терпения, чуть-чуть подождать и все решится к общему удовольствию. Во время телефонного разговора Сашина злость стала угасать, на ее место вползала тоска. Пригрозив, что в случае, если китайцы опять попытаются перенести сделку, он просто уедет, молодой человек повесил трубку на рычаг.

Наталья не приходила. Саша начал пить. У себя в номере, потом в казино. Проиграв сотню долларов, ушел бродить по шанхайским улицам. Время от времени он названивал в reception и спрашивал, не появлялась ли рыжеволосая девушка. Портье невозмутимо отвечал, что к мистеру Джонсону никто не приходил…

Глазея на витрины и рекламы, Александр наткнулся на афишу фильма "Странности судьбы" и прочитал, что в одной из ролей снялся сам мистер Лан, владелец киностудии "Шанхайский Дом". Ему сразу захотелось посмотреть на соперника. После сеанса за рюмкой коньяку Саша решил сейчас же увидеть Наталью. И плевать, где она. Плевать на Лана и на всех ее клиентов. Пусть ответит уедет ли вместе с ним…

Он отыскал прокатную фирму и, заплатив большую страховку, укатил на стареньком черном "форде". Саша не знал города и повторить путь на виллу, который он проехал несколько дней назад на такси оказалось сложно. Несколько раз он сбивался с пути, просил о помощи китайцев, европейцев и полицейских. Белые всякий раз оказывались приезжими и ничем не могли помочь. Учуяв спиртное констебли хмурились, но получив денежную купюру, терпеливо втолковывали водителю, как ему попасть по адресу, написанному на бумажке. Китайцы же презрительно улыбались и что-то отвечали на своем "птичьем" языке…

Под самый вечер он все-таки выбрался за город и, свернув на знакомом перекрестке, двинулся в сторону вилл. Пошел сильный дождь, и вскоре в дополнение ко всем неприятностям машина застряла в грязи. Всего в нескольких километрах от бунгало китайца.

За окном быстро темнело. Саша взял с заднего сиденья бутылку коньяка, откупорил и сделал хороший глоток. Устало откинулся на спинку и закрыл глаза. Поднес ко рту горлышко, отпил. Алкоголь снимал напряжение, расслаблял…


Кабул, 1928 год


Дневник Владимира Бека


"26 июня 1883 года


Ночь прошла в напряжении, но без происшествий. Днем несколько раз высылали разведку. Разбойники нигде не обнаружены. Господин капитан принял решение, что завтра выступаем. Солдаты смастерили двое носилок: один казак и один драгун в тяжелом состоянии и не могут ехать верхом. Остальные раненые чувствуют себя неплохо. Решено двигаться короткими переходами с предельной осторожностью, высылая разведчиков.

Во второй половине дня господа топографы учинили мистеру Прамеру унизительный допрос. Я присутствовал при сем действе и краснел от стыда за соотечественников. Дуков опустился до того, что кричал на беднягу и угрожал применить силу — передать британца в лапы нашего проводника, который дескать не европеец и вырвет из него признание пыткой. Произошло это после того, как мистера Прамера заставили по-третьему разу повторить свой рассказ и стали путать. Нарочно сбивать каверзными вопросами. Бедняга понял, что ему не верят и даже начал заикаться от волнения. Под конец Понятовский позволил себе кричать на него и в открытую заявил, что никакой он не геолог, а возглавляет шайку разбойников. Нужно было видеть изумление появившееся на лице англичанина.

Когда же прозвучала гнусная угроза применить насилие, он побледнел и заявил, что не намерен более доказывать свою невиновность и не ожидал к себе такого отношения со стороны европейцев. На этом унизительный допрос закончился, так как господа топографы, взявшие на себя функции полицейских сыщиков осознали, что угрозы им не помогут. Они ушли. Понятовский напоследок бросил многозначительную фразу, что мистеру Прамеру не мешает хорошо подумать над своим положением, а то потом поздно будет.

Когда "следователи" удалились, я не знал, куда девать глаза от стыда. Я извинился перед англичанином и попросил войти в положение моего начальства, которое после засады и гибели людей не может придти в себя и видит везде измену. Мистер Прамер сказал, что понимает наше беспокойство, но по выражению его лица я видел, хотя британец и пытался скрыть свои чувства — он до глубины души оскорблен и напуган.

Вечером я официально обратился к господину начальнику экспедиции. Заявил, что считаю недопустимым такое обращение с нами же освобожденным европейцем. Господин капитан весьма холодно выслушал меня и ответил, что этот вопрос не в моей компетенции. И он сам решит, как ему поступать с человеком, которого он подозревает в организации засады. Даже добавил, что я до конца не осознаю, какие события сейчас происходят в отношениях между нашей и британской империями. По его словам британцы только и ждут, когда появится возможность нанести нам удар в Средней Азии руками афганцев.

Я понял, что мои слова прошли мимо ушей Дукова и говорить с ним бесполезно. Вечером я невольно услышал начало беседы между Понятовским и сотником Еремеевым. Поручик интересовался, нет ли среди казаков людей, которые могли бы развязать язык англичанину. По-видимому они продолжают подозревать мистера Прамера и собираются подвергнуть его пыткам. Не в моих силах переубедить этих господ. У меня впечатление, что после пребывания под обстрелом их охватило некая разновидность помешательства. Чувствую, необходимо что-то сделать, если не желаю оказаться невольным соучастником злодейства.

Конечно, на войне позволительно многое из того, что человеку гражданскому покажется невозможным и омерзительным, но мы не воюем с англичанами, тем более пленными и ранеными!"


"27 июня 1883 года


Ночью произошло чрезвычайное событие: на лагерь было совершено нападение. Подкравшись в темноте к нашей лужайке, разбойники начали стрелять. Поднялась суматоха. Казаки и драгуны открыли ответный огонь. Перестрелка длилась целый час, потом затихла сама собой. К счастью, никто из наших не был убит или ранен. С рассветом выяснилось, что Прамер, оставленный сторожами без должного присмотра, исчез. Попытки разыскать его ни к чему не привели.

Господин капитан и Понятовский считают ночное нападение и пропажу англичанина явным доказательством того, что он — британский агент, шпион и верховодит местными разбойниками. Я не стал с ними спорить, но думаю они ошибаются. Мне кажется, несчастный мистер Прамер стал жертвой жадности разбойников, считавших его слишком ценной добычей. Думаю, они рискнули своими шкурами, чтобы выкрасть геолога. А может напуганный вчерашним допросом, англичанин сбежал от нас, чтобы не попасть в руки палача? Не знаю, не знаю. Остается только гадать.

Решено пробыть во временном лагере еще один день. Абдул озабочен происходящим и неоднократно подходил ко мне с предложением повернуть назад. Дальнейшая дорога тяжела и труднопроходима, есть несколько мест, где разбойники могут устроить засады. Я передавал его предостережения господину начальнику, но Дуков отвечал решительным отказом. В последний раз он сказал Самару, что увеличит вознаграждение и надеется на его мужество, так как караван должен продолжить свой путь. Я обеспокоен упорством начальства, но даже не пытаюсь говорить с капитаном на эту тему. Также, как и афганец, сказавший, что на все воля Аллаха, я полагаюсь на божественное проведение.

К моему удивлению, исчезновение англичанина не сильно огорчило господина Дукова. Капитан считает, что бегство полностью изобличило в Прамере британского агента. Он и поручик даже позволили себе указать на мое прекраснодушие и заблуждение в отношении "геолога". Я не стал с ними спорить и тем более высказывать предположения относительно причин, заставивших англичанина решиться на отчаянный шаг. Бедняга попал из огня да в полымя. На редкость невезучий человек."


"28 июня 1883 года


Вчера миновали горный кишлак, где живут пуштуны, признающие своим вождем муллу Абдурахмана. Абдул встречался со старейшиной и вернулся расстроенным: нам отказано в посещении кишлака и проходе по его земле. Придется возвращаться назад и идти по обходной тропе. Она намного хуже и удлинит наш путь дня на три. Проводник говорит, будущая дорога пользуется дурной славой из-за частых камнепадов.

Все встревожены отношением туземцев, но Самар спокоен: ни один староста не пропустит караван без разрешения муллы. Такие порядки в здешних землях завел Абдурахман.

Я спросил не будет ли наш обходной маневр принят за враждебные действия? Абдул ответил, что сообщил о нашем намерении продолжить путь. Старейшина в ответ заявил, ему все равно, так как тропа не его территория. Еще староста сказал, что отправит к достопочтенному хаджи гонца с известием о нашем караване.

Дуков холодным приемом нисколько не встревожен, только досадует на испортившуюся погоду: похолодало, идет мелкий дождь.

Устал и снова ощущаю нехватку воздуха. У одного из драгун воспалилась рана, началась горячка. Пришлось сделать носилки и для него. Все очень устали."


"3 июля 1883 года


Слава Богу! Наконец-то, закончился наш спуск с горы, куда забирались целых двое суток. Под самое небо. Не обошлось без неприятных происшествий. Скончался один из раненых и сорвалась в пропасть навьюченная лошадь. Многие нижние чины простудились и теперь кашляют, как собаки.

Мы находимся в долине. По словам проводника в ней семь-восемь верст в длину и около двух в ширину. Из-за каменистой почвы она бедна растительностью, со всех сторон окружена горами. Люди здесь не живут.

Заканчивается долина узким ущельем, которое тянется дальше на несколько верст. Ущелье выходит в место, где расположено селение муллы Абдурахмана. Проводник называет его крепостью, но то, что в представлении здешних жителей — крепость — нам скорее всего покажется обычным скоплением глинобитных домишек. На мой взгляд, Афганистан совершенно не блещет архитектурой и природными красотами. Думаю, даже Кабулу далеко до Самарканда.

Господин капитан решил, что мы разобьем в долине временный лагерь. Во избежание недоразумений, отправляем вперед Самара, чтобы поставить муллу в известность о нашем прибытии. Оказывается у Дукова имеется рекомендательное письмо от некого афганского хана, который хорошо знаком с хаджи. Абдул, как настоящий посол, передаст письмо Абдурахману. Будем надеяться, что сия верительная грамота откроет нашему усталому каравану врата гостеприимства. Племянники проводника останутся с нами в качестве определенной гарантии верности пуштуна.

В версте от начала ущелья отыскались развалины нескольких домов, или сараев. Трудно понять, что здесь было раньше: от строений остались только разрушенные стены из камня. Возле них растет нечто вроде заброшенного сада: несколько десятков одичавших деревьев. Именно здесь, внутри уцелевших стен мы поставим наши палатки.

Самар уехал. Сотник Еремеев отправил за ним следом трех самых проворных казаков. Они тайно проследят за Абдулом до конца ущелья и дождутся его возвращения. В случае, если проводник будет ехать назад не один, казаки должны предупредить нас. Таким образом мы хотим обезопасить себя от внезапного нападения. Разумная предосторожность, но по зрелому размышлению бесполезная.

Под рукой муллы около тысячи воинов. Противостоять им мы в любом случае не сможем. Только героически погибнуть. Успешное бегство в здешних горах подобно чуду… Эх, завели нас господа топографы в пасть шайтану! Какой смысл в визите к этому "горному старцу" (54)? Хватило бы с нас и топографических изысканий. Всему причиной — стремление некоторых господ выслужиться, снискать славу первопроходцев.

Последнее время меня не покидает тяжкое предчувствие, что добром наше путешествие не кончится. Надеюсь, мое настроение — всего лишь следствие перенесенных опасностей и физической усталости.

Часть нижних чинов отправлена собирать дрова, остальные развьючивают лошадей. Дуков мимоходом сообщил мне, что после ужина состоится военный совет. Так и сказал. Кутузов в Филях, да и только."


"4 июля 1883 года


Долго думал продолжать записи в дневнике, или нет. Решил все-таки продолжить, ибо происходящее с нами может оказаться началом исторических событий. Следовательно заслуживает остаться на бумаге, но изначально будет мной подвергнуто цензуре.

После разговора у Дукова чувствую себя несколько странно. И дело даже не том, что до сих пор находился в полном неведении относительно целей нашего путешествия. Просто не могу определиться по отношению к услышанному в палатке капитана. Слишком велик груз ответственности неожиданно легший на мои плечи. Никогда не видел себя участником и, в некотором роде, творцом политической игры. Тем более способной привести к переменам в политике нашей империи.

На состоявшемся два дня назад совете господин капитан оказал мне доверие (запоздалое), посвятив в истинную цель, ради которой было предпринято наше столь длительное, полное опасностей и невзгод путешествие в афганских горах. Господин капитан принадлежит к корпусу Генерального штаба и является личным агентом военного министра. Цель путешествия состоит не столько в топографических съемках, сколько в установлении дружеских отношений с муллой Абдурахманом: господин министр видит в нем будущего союзника российской империи на границе Афганистана и Пешевара. Как рассказал господин Дуков, среди грузов нашего каравана находятся сумки с золотом. Сто пятьдесят тысяч рублей в английских соверенах (55). Эта огромная сумма должна быть передана мулле в качестве подарка. Как я понял, в генштабе считают, что с помощью этих денег наше государство получит надежного союзника, через которого сможет проводить свою политику в Афганистане и Индии. Тем самым потеснив в регионе британские интересы с целью укрепления российского влияния и обеспечения безопасности границ империи.

Мне же, как переводчику, волей судьбы вовлеченному в столь значительные события, предстоит с максимальной точностью и убедительностью донести до Абдурахмана слова и перспективы, которые раскроет ему господин капитан при личной встрече. С одной стороны я полон гордости за оказанное доверие и причастности к вопросам большой политики, с другой же, ощущаю малодушный трепет, боязнь, что не в полной мере смогу соответствовать, так как мой пушту оставляет желать лучшего. Но господин Дуков уверен, что я справлюсь и похвально отозвался о моей работе в качестве переводчика за время экспедиции. Надеюсь, что смогу полностью оправдать возложенное на меня доверие.

Господин капитан пообещал, что мое усердие и труды не останутся незамеченными: получат должную оценку вышестоящего начальства. Вполне возможно, это послужит началом блестящей карьеры. Мне было сказано, что по-возвращению я буду представлен к награде и следующему чину. В случае, если события в Афганистане будут развиваться в намеченном русле, то господин капитан обещал взять меня под свою опеку, чтобы в полной мере использовать мои способности. Польщен и в некотором роде витаю в облаках. Перспективы открываются значительные.

Если русская экспансия в Афганистан окажется успешной (походы Скобелева, взятие Бухары и Хивы говорят за такое развитие событий), то наша империя очень скоро столкнется с британским львом, но к чему может привести такая схватка, остается только гадать."


"5–6 июля 1883 года


Приехали казаки и предупредили о возвращении проводника. Вместе с ним едут несколько десятков верховых. На всякий случай мы приготовились к бою, но как и предполагали наши разведчики, афганцы были настроены мирно.

Еще вчера господин капитан решил для безопасности укрыть золото, чтобы в случае неожиданного нападения, оно не досталось коварному врагу. Для этой цели был использован старый полузасыпанный подвал, который нашли у одной из стен. Для обустройства тайника привлекли двух надежных драгун. С обоих взяли присягу молчать.

По приказу господина капитана Еремеев разослал казаков в разведку, а драгун отправил строить траншею и бруствер. Нижние чины работали лопатами, а унтер-офицер Храмов стоял и следил, чтобы никто не отлучался. Тем временем двое рядовых расчистили найденный подвал. Затем мешки с золотом перенесли в яму, накрыли деревянным настилом и тщательно засыпали землей и камнями. Получилось очень хорошо: со стороны совершенно не видно, где тайник. Капитан с помощью приборов определил географическую широту и долготу местонахождение золота, занес координаты на составленные им ранее кроки горной долины. Все эти предосторожности снова навеяли на меня печальные размышления о будущем.

Проводник Абдул представил нам Батур Мухаммадзаи, одного из командиров достопочтенного хаджи. Пуштун передал от муллы приглашение посетить его крепость. Батур сообщил, что Абдурахман будет рад видеть посланников российского царя, под рукой коего благоденствуют тысячи правоверных. Не говоря уже о том, что мы друзья его старинного друга хана Ахмеда. В свое время они пролили немало крови, сражаясь за веру.

Господин капитан принял приглашение и велел готовиться к поездке. Было решено, что с нами едет половина казаков и драгун, а все остальные под командой сотника останутся в лагере. Также оставляем в лагере накопившийся за путешествие архив: материалы топографических съемок. Едем налегке. Мы быстро собрались и, окруженные воинами муллы, направились в ущелье.

В крепость Абдурахмана наше посольство прибыло к вечеру. Более сотни домов облепили, как ласточкины гнезда, склоны гор и громоздятся друг над другом. Самар говорил, что здесь много пещер, которые используются под склады и тайные убежища. Мулла живет в маленьком, изящном дворце-крепости из оштукатуренного камня. К нему прилегает зеленый купол мечети и минарет (56), с которого Абдурахман обращается к своему народу. По углам крепостной стены имеются две маленькие башенки с пушками. С военной точки зрения крепость находится в очень выгодном положении. Если британцы полезут сюда за муллой, то им придется очень туго, так как горные тропы легко контролировать и сотни вооруженных пуштунов без труда остановят продвижение целой бригады.

В город нас не пустили, но предоставили для проживания гостевой дом на окраине. Довольно большое строение, окруженное невысокой стеной. Приближалось время магриба и, оставив около нашей резиденции охрану, Батур поспешил доложить мулле о прибытии русских кафиров.

Выставив посты, распределив время дежурств, мы с господином капитаном и Понятовским, попытались получше рассмотреть крепость и селение в бинокли. Пришли к общему мнению, что место хорошее. Тот, кто им владеет, держит под своим контролем все ближайшие караванных пути из Афганистана в Пешевар. Думаю это приносит мулле немалый доход.

Горы и темнеющее серое небо неожиданно остро вызвали у меня чувство тоски и одиночества, несмотря на товарищей, стоявших рядом. Призыв муэдзина (57), прозвучавший с минарета и отразившийся от скал многократным эхом, только подчеркнул обособленность селения от остального мира. Снова прихожу к мысли о том, что здешние места не для моей европейской натуры. Тяжело мне придется, если из карьерных соображений останусь в Афганистане.

После молитвы вернулся Батур с помощниками, привезли свежеиспеченные лепешки, рис, фрукты и живого барана. Батур сообщил, что завтра пополудни господа офицеры приглашены во дворец. На встречу с достопочтенным хаджи, муллой Абдурахманом. Наши солдаты должны остаться в гостевом доме и не покидать его. Господин капитан поблагодарил за приглашение и просил передать мулле, что с нетерпением будет ждать встречи.

Мы славно поужинали и легли спать. Перед сном в разговоре господин Дуков сообщил мне, что завтра Понятовский останется с нижними чинами, а к мулле мы пойдем вдвоем.

Ночь прошла без происшествий. Хорошо выспавшись, я почувствовал себя полным сил. Мои опасения, что плохо справлюсь с переводом исчезли. Разговаривая с Батуром, я прекрасно понимал его, а он меня. Дала себя знать ежедневная практика общения с проводником. Кстати, Самар с племянниками откланялся и уехал жить к родственникам.

Утром, после завтрака, мы с господином капитаном переоделись в парадные мундиры. Дуков показал мне маленькую золотую коробочку, украшенную чеканной цитатой из Корана. Внутри на бархатной подушечке лежал массивный перстень червонного золота с крупным рубином. Через три часа это произведение ювелирного искусства одного из поставщиков императорского двора украсило палец на руке Абдурахмана.

В назначенное время приехал начальник личной охраны муллы толстяк Дагар Мухаммадзаи. Он и его воины вооружены современными английскими винтовками и саблями. Под конвоем нас доставили во двор крепости. Над воротами развевалось зеленое знамя с черной вязью цитаты из Корана. Внутри крепости я обратил внимание на две новенькие митральезы (58). Господин капитан тоже заметил их, и на его обычно холодном лице появилась довольная улыбка было ясно, что в военном деле мулла следит за последними достижениями военной техники. Все воины, попадавшиеся нам по дороге, также вооружены современными винтовками.

Перед тем, как ввести в здание дворца, Дагар почтительно попросил нас отдать ему на время револьверы и сабли. Естественно мы подчинились. После чего нас провели в небольшую залу, где одиноко на подушках красного шелку сидел пожилой седобородый мужчина в зеленой чалме.

Он жестом пригласил нас присесть. Перед тем, как опуститься на пол, господин капитан вручил мулле подарок, сопроводив его маленькой речью. Дескать, рубин приобретен в Индии, где в скором времени, как он надеется, над городами поднимется зеленое знамя пророка. Еще он сказал, что перстень — дар нашего императора, который считает, что известный ревнитель веры охотно примет руку помощи, протянутую ему через афганские горы из России. Мулла вежливо поблагодарил и надел кольцо. По-видимому, драгоценные камни — слабость Абдурахмана, так как почти все пальцы на руках украшены кольцами с изумрудами и сапфирами.

Содержание последовавшей далее беседы я здесь дословно приводить не буду по понятным причинам. Могу только сказать, что наша первая встреча с муллой ни к чему конкретному не привела. Господин капитан старался, как можно ярче и шире развернуть перед Абдурахманом перспективы и преимущества дружбы с Российской империей. Мулла отвечал, что польщен предложением, но он всегда строго следовал заветам веры и с особой осторожностью относится к сотрудничеству с христианами. В качестве отрицательного примера мулла привел индийских и пуштунских князей, которые пошли на сговор с британцами и теперь превратили себя и своих подданных в рабов. На этом он хотел закончить беседу, но господин капитан сказал, что дело защиты веры требует больших расходов. Абдурахман оказался проницателен и в его глазках сразу же зажегся огонек интереса. Он пространно ответил, что ничего на земле не происходит помимо желания пророка. И если Аллаху будет угодно оказать ему помощь, то он с благодарностью примет ее и употребит во имя святой веры.

Господин капитан сообщил, что перстень не единственный подарок нашего щедрого императора. Есть большая сумма золотом, которая может быть передана мулле, как будущему союзнику. Абдурахман надолго задумался, перебирая бусинки четок. Наконец, он объявил, что должен обратить свое сердце в молитве к Аллаху, дабы тот помог ему осознать божественную волю. Продолжить беседу мы сможем завтра. Он пришлет за нами.

Здесь мы откланялись и вернулись в гостевой дом. Дагар передал нам пожелание своего хозяина, чтобы мы не покидали территорию жилища и пообещал прислать еду.

За время нашего отсутствия ничего интересного не произошло. Никто к дому не приближался. Пуштуны-охранники спокойно несли службу и совершенно не интересовались русскими.

Господин капитан пересказал Понятовскому беседу с муллой и попросил меня помочь составить черновик отчета. Это оказалось тяжелой работой, так как Дуков желал добиться максимальной точности и требовал, чтобы я дословно вспоминал ответы нашего хозяина. Мне пришлось попотеть, хотя на память я не жалуюсь, но во время беседы был сосредоточен на самом процессе и стремился, как можно точнее донести смысл обоим сторонам. В конце господин капитан спросил, какое впечатление осталось от беседы лично у меня. Я ответил, мулла заинтересован в подарках и дружбе, но по старой восточной традиции постарается затянуть переговоры.

Дальнейшие рассуждения генштабиста я приводить не буду. Откровенно говоря, они показались мне излишне радикальными. Впрочем… Как говорится, начальство сидит выше и лучше видит. Так что не мне лезть в политику.

Мое нынешнее дежурство приходится на середину ночи, поэтому ложусь рано, чтобы хорошо выспаться и завтра быть с ясной головой."


"7 июля 1883 года


Спали спокойно. После завтрака прибыл Дагар с воинами. Отконвоировал нас во дворец шейха Абдурахмана. Сегодня наша беседа напоминала торг между покупателем и продавцом. Господин капитан выступал в роли покупателя, а почтенный шейх предлагал себя, свой народ, его мужество, ружья и сабли. Оба сходились в том, что изгнание англичан — дело богоугодное. Мулла отдал ему всю жизнь, начиная с посвящения в мужчины, когда напав вместе с отцом и дядями на британский пост, застрелил своего первого кафира. При этом воспоминании лицо шейха приобрело мечтательное выражение. В предложении русских он видит волю Аллаха и готов взять золото с тем, чтобы употребить во славу истинной веры. Но потребуется много времени для подготовки и проведения джирги, на которую соберутся старейшины союзных племен. Здесь мулла поинтересовался, как долго мы собираемся пользоваться его гостеприимством?

Господин капитан ответил, что он должен лично убедиться в начале действий против общего врага. Только тогда он сможет со спокойным сердцем вернуться домой и подтвердить, что мулла Абдурахман — верный союзник. Но расставание с уважаемым шейхом будет коротким, так как он вскоре вернется, чтобы привезти снаряжение и деньги, которые несомненно понадобятся патанам в их священной борьбе.

"У вас благородные намерения,— заметил мулла.— Однако, ваше присутствие обратит на себя внимание тех предателей, которые, рискуя головой и вечным позором, шпионят для врага. Я уверен, что среди моих подданных таких людей нет, но вот среди соседей… Ваш караван в пути уже однажды подвергся нападению разбойников". Мулла сказал, он знает, за этим стоят англичане. Ему достоверно известно, что в шайке, напавшей на нашу экспедицию был британский военный агент. Потом в горах ходили слухи, что он погиб, или был ранен во время схватки с доблестными русскими. Абдурахман поинтересовался, не удалось ли нам захватить в плен кого-нибудь из разбойников? Я ответил, что нет. М-да, очень неприятно чувствовать себя в роли доверчивого простака. Обманул меня геолог, обманул. Обвел вокруг пальца, как деревенского простачка.

Мулла заверил, что в его крепости уважаемым гостям ничего не грозит. Ни одна британская собака, их прислужники так и не смогли приблизиться к ее воротам. Абдурахман выразил опасение, что, если русские задержатся у него в гостях, то шпионы смогут организовать новую засаду на обратном пути.

Дуков ответил: на все воля Аллаха, и наша судьба, судьба русских офицеров,— "Служить Царю и Отечеству, не взирая на опасность". Далее он заявил, что мы не можем вернуться, не имея твердых гарантий.

Беседа зашла в тупик. Шейх погрузился в размышления и тянул паузу, а мой начальник сохранял на своем лице выражение полного спокойствия и непоколебимой твердости. Чтобы прервать затянувшееся молчание, капитан спросил, не разрешит ли, уважаемый шейх, совершить ознакомительную поездку по своим владениям. Абдурахман отрицательно покачал головой и сказал, что слишком дорожит нашими жизнями. И не стоит привлекать к себе излишнее внимание.

После чего снова воцарилось тишина. Минут на пять.

Господин капитан не выдержал первым. Он сообщил мулле, что не позднее, чем через час собирается передать ему десять тысяч рублей золотом. Надеется, деньги помогут Абдурахману в его благородной борьбе.

Шейх оживился и похвалил Дукова за мудрость. Пообещал, как только деньги окажутся у него, он тут же разошлет гонцов и оповестит союзные племена о проведении джирги. Но по-прежнему считает, что нам лучше побыстрее отправиться в обратный путь. Наше присутствие приведет к ненужным пересудам во время совета племенных старейшин. А вот, когда мы вернемся в следующий раз, то он, наверняка, сможет нас порадовать…

Господин капитан предложил, дабы не смущать соседей, покинуть гостевой дом и вернуться в долину. Мы могли бы там дождаться джирги. Мулла заметил, что ситуации это не изменит. Наше присутствие во время джирги нежелательно.

Мой начальник решил не продолжать далее беседу. Он попросил у муллы Абдурахмана разрешение откланяться, так как желает поскорее передать ему первую часть денег. Шейх ответил, что не видит причин задерживать дорогих гостей. Пожелал нам хорошего отдыха. А деньги следует отдать Дагару, который пользуется его полным доверием.

Вернувшись в гостевой дом, мы передали начальнику охраны два кожаных мешка с золотыми монетами. По приказу господина капитана поручик Понятовский сорвал с мешков пломбы и продемонстрировал Дагару горсти соверенов. При виде звонких струек, которые весьма эффектно текли из рук офицера, патан пришел в возбужденное состояние. И как мне показалось, стал смотреть на нас с большим почтением. По крайней мере, в его речи появилось больше уважительных оборотов.

В целях снискать расположение начальника охраны, господин капитан подарил ему золотую табакерку и свой запасной револьвер. К ним он присовокупил двадцать пять фунтов, попросив раздать деньги среди людей Дагара. Не знаю, сколько золотых попадет в руки телохранителей шейха: уж очень алчно патан ухватился за кошель. Впрочем, это уже его дело.

Перед тем, как мусульмане ушли, Дуков попросил передать нашему проводнику, чтобы навестил. Дагар пообещал прислать Абдула.

Переодевшись, мы — офицеры, собрались вместе отобедать. По лицу и замечаниям господина капитана было видно, что он очень расстроен сегодняшними переговорами. Сообщения о воинственных настроениях муллы Абдурахмана оказались явно преувеличены. Не похоже, чтобы шейх собирался в ближайшее время воевать с британцами и не стоит ожидать от него решительных действий. Нужно найти подход к мулле, или искать других союзников…

Понятовский заметил, деньги наш единственный рычаг, а учитывая настроение Абдурахмана, то лучше с ними не расставаться. Иначе дело закончится тем, что мы исчерпаем средства, а "воз" останется на месте. Искать же других союзников мулла нам не позволит. Из крепости без присмотра нас не выпустят. Да и путешествовать в здешних краях — значит подвергать себя смертельному риску. Мы будем для всех лакомой добычей. Стоит только местным пронюхать о золоте…

На все это капитан мрачно ответил, что не собирается раздавать казенные соверены просто так. Мулла должен начать действовать, иначе первый взнос останется последним.

Нашу беседу прервал приход Абдула. Господин капитан дал ему денег и стал расспрашивать о том, что говорят в селении. Проводник ответил, наше появление наделало много шуму и большинство правоверных недовольны тем, что святое место осквернено прибытием кафиров. Но мы — гости шейха и будем находиться в полной безопасности, пока этого желает Абдурахман. Каждый день у его брата собираются соседи, которые буквально допрашивают Самара. О целях же нашего приезда ходят самые разнообразные предположения. Некоторые считают, что русский царь желает пригласить воинов шейха к себе на службу. Ведь всем известно, что они самые храбрые и искусные бойцы в мире. Будет устроено состязание, после которого отберут наиболее достойных. Также говорят: некий русский эмир предлагает Абдурахману руку дружбы и просит взамен одну из дочерей. Мы же должны увезти девушку в Россию.

Я спросил, как сам Абдул объясняет цели нашего посольства. Проводник ответил: рассказывает всем, что мы составляем карты горных путей. По ним пойдут торговые караваны из Туркестана, и патаны получат возможность брать с них дань. Некоторые верят.

Капитан поинтересовался, что слышно за пределами селения? Есть ли какие-то известия о британцах? Самар сказал, с весны англичане рассылают во все стороны разведчиков и перебрасывают на аванпосты дополнительные отряды пехоты и кавалерии. Возможно, готовится поход против одного из племен. О нападении на наш караван тут знают все. Говорят, это сделала шайка некого Сардара, который служит британцам. Возможно, что именно он напал на нас со своими людьми. Снова укол в мое самолюбие.

Активность англичан на аванпостах вызвала у господина капитана живой интерес. Он спросил не сможет ли Абдул провести к укреплениям кого-нибудь из нас? И нельзя ли связаться с кем-то из других племенных вождей, чтобы тоже протянуть им руку помощи. Например, с неким Фаридун Торьялом?

Самар ответил, что не имеет права без разрешения шейха покидать селение. Фаридун Торьял же недавно получил ранение в перестрелке с кровниками и лежит раненый. Об этом хорошо известно, так как одна из жен муллы — сестра вождя. Проводник подчеркнул, что покидать селение ему и нам без личного разрешения Абдурахмана запрещено. Под страхом смерти. Господин капитан сказал, что у него и в мыслях нет нарушить указания достопочтенного шейха.

Вскоре Абдул ушел. Мы же продолжили беседу. Долго ломали головы над тем, как повлиять на решимость муллы и побудить к действиям. Ничего замечательного ни один из нас так и не смог предложить. В конце беседы меня посетила мысль, как можно было затевать столь опасную и дорогостоящую экспедицию фактически на авось? Такое впечатление, что в нашем военном министерстве немало людей склонных к обычному авантюризму.

Вечером люди Дагара привезли фрукты, свежий хлеб и барана. Потом прибыл сам начальник охраны. Передал благодарность муллы за деньги и приглашение посетить завтра крепость. Это несколько нас приободрило. Капитан с поручиком считают, что золото произвело на шейха должное впечатление и, возможно, во время визита мы услышим нечто конкретное.

Дай-то Бог."


"8 июля 1883 года


Терпение и выдержка, вот наше единственное оружие в данный момент. Тратим время на бесплодные разговоры. Сегодняшняя беседа с муллой ни на шаг не продвинула нас к цели. Старый хитрец был явно не в духе. Свел все к разговору о том, что денег, полученных вчера мало даже для подарков старейшинам соседних племен. Как по мне, то за десять тысяч можно купить все его "царство" с подданными.

Кроме того, Абдурахман сообщил, что Фаридун Тарьял, его шурин лежит при смерти. Если на то будет воля Аллаха и он заберет несчастного к себе, то мулле на некоторое время придется уехать на похороны. А это дополнительные расходы… И крайне нежелательно, чтобы на время его отсутствия русские оставались в селении.

Господин капитан промолчал. Тогда Абдурахман зашел с другой стороны: на похороны съедутся вожди соседних племен, в том числе и те, кто формально признает британскую власть. Ему представляется, что будущее печальное событие при определенных условиях можно обратить на пользу общему делу. До созыва джирги мулла увидит многих вождей и сможет переговорить с каждым по одиночке. Большинство горцев очень горды и очень бедны…

Мой начальник прекрасно понял намек шейха, но притворился, что не видит, куда тот клонит. Тогда мулла прямо заявил: ему необходимо золото. О вчерашних десяти тысячах он упомянул так небрежно, словно это была трехрублевая ассигнация.

Но господин капитан в ответ проявил твердость. Сказал, следующие деньги он сможет передать уважаемому мулле после того, как убедится в серьезности и необратимости его намерений. Как только дело сдвинется с мертвой точки, он пришлет Абдурахману еще двадцать тысяч. Кроме того, он просит уважаемого шейха о разрешении для своего офицера провести разведку британских постов. Будет очень хорошо, если мулла выделит русскому надежную охрану и проводника.

На лице шейха появилось недовольное выражение. Он снова сказал, что долг гостеприимства не позволяет ему рисковать нашими жизнями. Об оставлении крепости не может быть и речи, а за действиями британцев постоянно следят его разведчики, поэтому он в курсе всех последних событий. Ничего необычного не происходит, и мы можем быть совершенно спокойны насчет британцев.

Тогда господин капитан высказал шейху пожелание, чтобы он организовал ему встречу с теми из вождей, которых считает наиболее важными союзниками. В личных беседах Дуков помог бы убедить их в общности наших целей. Объяснить все выгоды союза с могущественной российской империей. Абдурахман помрачнел и довольно резко заметил, вождям будет достаточно его слов — слов шейха, ибо никто другой не сможет донести правоверным волю Аллаха лучше, чем он.

На этом раздосадованный хаджи прервал нашу встречу. Мы покинули крепость. На обратной дороге Дагар выпрашивал у нас подарки и деньги. Намекал, что уважаемый Абдурахман прислушивается к его скромным советам и он может быть нам полезен… Завершилось все тем, что господин капитан подарил прохвосту пятьдесят червонцев и пригласил отужинать с нами.

Деньги начальник телохранителей шейха принял с видимым удовольствием и долго рассыпался в благодарностях. От ужина, после долгих колебаний, решительно отказался. Оглянувшись на своих людей, шепотом пояснил, мулла не приветствует открытой дружбы с неверными.

Перед тем, как мы расстались у гостевого домика, Дуков попросил Дагара снова вызвать проводника. Начальник охраны обещал прислать Абдула.

Когда проводник явился в дом, господин капитан предложил ему денег и попросил выполнить такую просьбу: Самар должен будет найти предлог и покинуть селение муллы. Встретиться с вождями соседних племен, с теми, кто наиболее враждебно настроен против англичан. Передать им небольшие денежные подарки и сообщить о нашем присутствии в селении шейха Абдурахмана. Намекнуть на то, что посланцы русского царя с удовольствием встретились бы с ними. Переводя Абдулу просьбу, я подумал, что мой начальник явно потерял терпение и решил идти ва-банк.

Выслушав предложение капитана, проводник решительно заявил, что не возьмется за его исполнение. Любые действия за спиной муллы приведут к гибели. Дуков попытался подействовать на Самара, увеличив вознаграждение, но тот был непреклонен. И сразу ушел.

Расстроенный неудачами господин капитан попросил его не беспокоить и закрылся в комнате. Обсуждая с Понятовским сегодняшние события, я заметил, начальство торопится и, на мой взгляд, совершает ошибку. На Востоке не любят, когда их торопят, подталкивают. Вода по капле камень точит.

Поручик пожал плечами. Он считает, тратить время на бесплодное ожидание бессмысленно. Мулла — старый хитрец и будет тянуть время до бесконечности, выпрашивая одну подачку за другой, но такое развитие событий для нас неприемлемо. Необходимо искать других союзников среди племенных вождей. Давать побольше денег и подарков приближенным шейха Абдурахмана, купить их расположение. Через советников повлиять на муллу, или установить контакты с другими племенами. Патаны любят золото.

Так то оно так, но на деле пока выходит по-другому. Впрочем, посмотрим, как будут дальше развиваться события.

Сидение взаперти начинает раздражать меня и остальных людей. Хотя мы все прекрасно понимаем, что окружающая нас туземная жизнь скучна и малоинтересна и оставаясь в гостевом жилище, мы совершенно ничего не упускаем. Но возможность совершать короткие прогулки для моциона была бы очень кстати.

Неважно себя чувствую эти дни из-за нервного напряжения и сильно разряженного горного воздуха. Все время ощущаю усталость и сильную сонливость.

Вновь с острой тоской подумал об утраченном отпуске."


"9 июля 1883 года


Приехал с обычным визитом Дагар и на наш вопрос о здоровье шейха степенно ответил, что несмотря на бессонную ночь, проведенную муллой в молитвах и размышлениях, великий человек чувствует себя хорошо. После чего наш охранник и надсмотрщик откланялся.

Решили устроить сегодня банный день. Солдаты натаскали из маленького бассейна, который имеется во дворе дома и питается по трубе из горного ручья, много воды и нагрели в чанах, которыми нас снабдил Дагар. До самого вечера все мылись, стирали, чинили форму.

Никаких событий больше не происходило. Сижу сейчас на камне, в дворике и делаю эту запись. Чувствую себя немного уставшим. Через четверть часа мне заступать в караул."


"10 июля 1883 года


Во время утреннего дежурства наблюдал, как сотня всадников покинула селение и вытянулась цепочкой на тропе, уходящей в горы. Доложил об этом начальству.

После завтрака вздремнул. Проснувшись, вышел во двор. Там застал поручика Понятовского, готовившегося к отъезду. Оказывается, господин капитан попросил у муллы разрешение на посылку гонца в долину. Абдурахман милостиво позволил, но прислал сопровождение: десяток своих воинов. Такое впечатление, что шейх очень боится, чтобы кто-нибудь не сделал и шага без его ведома.

Дуков через Дагара вновь вызвал в гостевой дом проводника. Хотел снова повлиять на несговорчивого Абдула и золотом склонить на поездку к соседям. Вместо проводника пришел его племянник и сказал, что дядя очень извиняется, но придти не может, так как со вчерашнего вечера захворал. Юноша также передал просьбу, выплатить Абдулу остаток денег, причитающихся за работу. Сегодня в селение приедут торговцы и дядя намеревается приобрести у них какие-то товары для перепродажи на афганской стороне. Капитан выдал деньги и попросил, чтобы дядя подробно разузнал у купцов о новостях. Не упуская ни одной мелочи. Юноша сказал, что передаст и ушел.

Остаток дня я отчаянно скучал. Дремал, смотрел на селение и крепость. Все время жевал фрукты привезенные людьми муллы.

Господин капитан не в духе. Сидит у себя в комнате, что-то пишет. Драгуны и казаки курят, чинят сбрую. Время от времени начинают негромко браниться друг с дружкой. Думаю, им так же скучно, как и мне.

К вечеру ничего нового не произошло. Спросил Дукова, каким он видит наше ближайшее будущее? Что будем делать?

Начальство ответило, что попросит о новой встречи с муллой. Будем говорить, говорить, говорить…

М-да. Обидно, если наше путешествие не даст результатов и мы вернемся не солоно хлебавши. Столько сил и денег потрачены ради дикарского царька! Неужели он надеется, что мы отдадим ему золото ради красивых глаз? Напрасно ждет.

И самое смешное, что рано или поздно он все равно ввяжется в схватку с британцами. Мулла и его люди — настоящие разбойники. Ничего кроме убийств, насилия и воровства, они не знают. Для них грабеж и смертоубийство такое же привычное занятие, как для наших крестьян сеять хлеб и столкновение людей муллы с англичанами — неизбежно."