"Пулковский меридиан" - читать интересную книгу автора (Успенский Лев Васильевич, Караев Георгий...)

За чашкой какао

Аркадий Гурманов, русский журналист, гельсингфорсский корреспондент газеты «Ивнинг Стандарт», старый и заслуженный агент английской разведки в России, с благоговейным отупением взирал то на Джона Макферсона, то на небольшую карту, которую разложил тот перед собой на столике.

Карта по очертаниям казалась знакомой. В целом она напоминала то, на чем глаз привык видеть разгонистую, через два континента надпись «РОССИЯ» (или «Russie» или «Russland», или «Russia», — смотря по месту издания). Да, несомненно: вот Новая Земля. Вот — Каспийское море с Кара-Богазом… Но теперь на этом огромном пространстве надпись «Россия» отсутствовала. Теперь все оно, как какой-нибудь Балканский полуостров или как центральная часть американского материка, было изрезано, исполосовано разноцветными толстыми и тонкими извилистыми линиями границ. Они тянулись в самых неожиданных местах и направлениях: эта — южнее Орла, другая — за Волгой, по Яику, третья — поперек Средней Азии… Причудливые контуры никогда никем невиданных государств вырисовывались повсюду. Надписи, короткие и длинные английские надписи, пестрели во всех концах — «Tataria»… «Valahia»… «Belarussia»…

У Пурманова зарябило в глазах; он даже зажмурился.

— Как, Джонни, — проговорил он, наклоняясь еще ближе, точно боясь поверить самому себе. — Как? А… сама Россия? Ее что же? Совсем — тово? Не будет?

Молодой англичанин, не проявляя волнения, подпер языком щеку…

— Четыре месяца назад, — произнес он назидательным тоном, — сенатор Североамериканских Соединенных Штатов Хичкок выступал перед комиссией конгресса… Перед комиссией по иностранным делам. «Уважаемые члены конгресса! — так сказал он. — Географически Россия, конечно, еще существует, с этим ничего не сделаешь… Но политически она отсутствует на земле вот уже в течение более года. Ее нет и не будет уже никогда!» Члены конгресса аплодировали этому заявлению…

Впрочем, данная карта — работа более либеральных кругов. России на ней отведено все же некоторое место… Своего рода — «резервация». Вот, посмотрите: Тульская губерния, Калужская, Ярославская… Другие… Немного? Ну, как сказать! Хватит! Московия в ее естественных исторических границах, как на таблице четырнадцатого века в гимназическом атласе Торнау. Помните такой атлас? Далеко от моря… и от жизни…

— М… м… м… Supposed limits of Russia?.. «Предполагаемые границы России?..» Слушайте, Джонни, но это же… Издано — в Вашингтоне?!

— Карта составлена молодчиками мистера Лансинга для господ делегатов Парижской конференции, Гурманов! Не сомневаюсь: Ллойд Джордж и Клемансо назубок знают каждую закорючку на ней… Что вы разглядываете ее, как сотенную бумажку? Водяные знаки ищете? Не сомневайтесь, фирма солидная: «Государственный Департамент Штатов!» «Мэйд ин Ю-Си-Эй!»[10] Ошибки исключаются! Карта — шедевр…

А мысль, положенная в ее основу, ясна сама по себе: России суждено быть разделенной на целый ряд довольно крупных областей… Естественных областей, заметьте!.. Каждая из них должна быть такой сильной, чтобы соседям не вздумалось прибрать ее к рукам. И в то же время столь слабой, чтобы ей самой не пришло в голову покорять кого-либо…

Экономика?.. Ну, мой друг… Вас смущает появление государств, не имеющих своего угля? Помилуй бог, а зачем он им? Уголь дадим им мы… Возникнут такие «державы», где не растет пшеница? Но тем лучше: дядя Сэм как раз не знает, что ему делать со своей…

Кавказ и «Хохландия», Сибирь и Средняя Азия… А почему не восстать из праха хивинскому хану и бухарскому эмиру? «Белая Русь» получит свое, Молдавия и Валахия — свое… Нет, мы никого не забудем… Мы проведем вам железные дороги; туда, куда нам нужно… Мы навесим телеграфные провода (там, где этого требуют интересы целого)… Фабрики и заводы?.. Вот на этот счет, Гурманов, у меня — свое мнение!

Джон Макферсон внезапно остановился, точно увидев перед собою что-то неожиданное. Глаза его прищурились, выражение лица переменилось…

— В тринадцатом году, Аркадий Веньяминович, Люся Жерве пригласила нас, меня и Женю Слепня (вы его помните? Летчик!), к своим родителям, в их «Жоровку»… Это там, в Псковской губернии. О! Я никогда не забуду того нисхождения в Россию-матушку… Это был земной рай! Тихие плесы заглохших рек… Море безграничных лесов… Первобытных лесов, не разбитых на кварталы, не подвергнутых таксации! Пыльные милые проселки; деревянные хижины, почти ложащиеся крышей на землю; ваши наивные бородачи, верящие в святого Николая больше, чем в Государственную думу, а в родного лешего — крепче, чем в святого Николая… Зачем вам фабрики и заводы, Гурманов? Пусть Европа и Америка гремят, лязгают и коптятся в угольном дыму! Надо предоставить России пахать ее скудную, но все же «золотую» нивушку, петь печальные бесконечные песни, бить поклоны перед «спасовым ликом»…

Разве я не прав? Открою вам секрет: в феврале я встретил в одной знакомой семье, там, в Англии, светлейшую княгиню Ливен, Серафиму Анатольевну… Старая дама была в серьезных финансовых затруднениях… Я помог ей. Я приобрел у нее ее имение на Шексне… Я заплатил ей больше, чем мог заплатить кто-либо из деловых людей: русская недвижимость сейчас не имеет никакой ценности… Вам это известно! И вот теперь я приглашаю вас к себе туда. Приезжайте ко мне в гости весной двадцать второго года. Мы будем с вами ловить налимов, нюхать русскую черемуху и слушать русских соловьев, а?

Он остановился, странно улыбаясь. Журналист недоверчиво смотрел ему в лицо.

— Мечтать изволите, Ванечка!.. — сказал он вдруг не без досады… — Двадцать второй год! Да за три года вы еще не успеете как следует перепороть окрестных мужиков…

— Перепороть? Фи… — возмутился англичанин. — Ну, возьмемте тогда пять лет… Пороть мы никого не будем, Гурманов. Мы не воюем с русскими. Мы устанавливаем у них порядок — извечный, единственно разумный, неотменный… Караем не мы: карать будет его высокопревосходительство господин Юденич… Патрон при мне пообещал Головину (формально, хотя и секретно!) снабдить северо-западное правительство оружием из расчета на стотысячную армию… О, нет, мы не будем никого пороть… Я хочу ликвидировать «Заневскую бумагопрядильную» и купить еще два-три участка земли… Может быть, на Волге… Мечты? Ничего, Гурманов! Сегодня мы с вами можем мечтать! Сегодня мы стоим накануне решительных событий… У меня — прекрасное настроение, дорогой друг: ведь я возвращаюсь на свою родину… Я же наполовину русский…

— Вашими бы устами, вашими бы устами, Джонни, — пробормотал Гурманов. — К сожалению, уже не в первый раз…

— Вы думаете: «Выпил рюмку, выпил две — закружилось в голове?» Так нет же! На сей раз дело поставлено совершенно иначе.

Что известно вам, дорогой сослуживец, про «Русское отделение военно-торгового совета САСШ?» Вот это уж непростительно: вы — в глухой провинции! За океаном создан колоссальный трест. Компания, перед которой Ост-Индская и Гудзонова — игра в бирюльки!

Казначей и секретарь… — он нагнулся к самому уху журналиста: — Как? Вы не слыхали такой фамилии? Ну, дружок, услышите, и неоднократно! Кто этот Ди-Эф-Ди? Племянник мистера Лансинга, это раз. Адвокат, юрист, если верить адресным книгам… Ах, по существу? Не всегда стоит докапываться до существа людей, Гурманов, ну их к чёрту! С этим человеком считаются. Говорят, он берется только за верные дела, и если он за них берется, нужны все семьсот лудунских дьяволов, чтобы его остановить… Вам понятно?

Сенатор Гуд писал по этому поводу патрону:

Итак, Ди-Эф-Ди составил план, а государственный департамент его одобрил. Намечаются удивительные перспективы, Гурманов; многие из них не оставят равнодушным и вас, я уверен… Отчего бы вам… Вот, например, предположено в ближайшее время закупить в Сибири; в Туркестане, в других местах миллионы и миллионы пудов дешевого тамошнего хлеба… Он дешев в Сибири (особенно если речь идет о покупках на валюту), но он далеко не так дешев здесь, на северо-западе… Вы меня понимаете?

Аркадий Гурманов оторопело глядел на молодого человека.

— Джон Джонович! — задохнувшись и словно глотая что-то, начал он. — Я понимаю, но еще не совсем… Есть старая русская пословица — это про шкуру еще не убитого медведя… Простите, Джои Джонович, — глаза его вдруг вспыхнули и забегали, — хлеб, хлеб… Но почему только хлеб? А здесь, в здешних условиях, — лен? Псковский, тверской, новгородский лен? А лес, русский лес, Джон Джонович? А другие виды недвижимого имущества?.. Та же земля?.. И все же — помилуйте! Вы забываете об одном: это же Россия! Вы судите о ней оттуда, издалека! Вы не были там с тринадцатого года, а я, — он непроизвольно вздрогнул всей спиной, — а я в этом феврале кормил вшей в Пермской комендатуре… Россия — бедлам! Покупать! Продавать! Транспортировать! Да разве это теперь мыслимо? Кто же даст мне хоть минимальную гарантию…

— Над Россией, Гурманов, — спокойно остановил его Джон Макферсон-младший, — над Россией учреждается опека. Устанавливается жесточайший контроль. Жандармский контроль: нам нечего бояться слов! Почему я буду стесняться употреблять термины, освященные в парламентах Европы и Америки? Думаете ли вы, что это все будет делаться ради прекрасных глаз питерского интеллигента или ради пышной бороды мужика, простертого перед дедовской божницей? Если угодно — пишите об этом в ваших газетах, но… Впервые за все время русская проблема начинает рассматриваться не как вопрос романтической морали, но как вопрос деловой. Россия из легенды стала бизнесом. А в бизнесе мы не любим ошибаться, Гурманов…

Он неторопливо свернул пестревшую на столе карту и небрежно сунул ее в нагрудный внутренний карман. Аркадий Гурманов со странной смесью надежды, недоверия, зависти и восхищения смотрел на его холеные руки, на причудливый талисманчик, пришпиленный к борту френча, на карие безразличные глаза…

«Мечтатель? Делец? Чёрт! Жаль, что я как-то не обращал на него внимания тогда, там, в нормальном мире… Он был мальчишкой…»

— Поля Дьюкса вы знаете? — вдруг без всякого перехода спросил Макферсон, и Гурманов вздрогнул — так резок был этот скачок из области доверительных откровений в область совсем иную, в близкое контрреволюционное подполье. — Конечно, знаете, потому что он упоминает вас в своих отчетах… Это, — глаза англичанина остановились на какой-то точке гурмановского лба, словно с намерением просверлить его кость и посмотреть, что такое под ней скрывается. — Это и хорошо и плохо… Мы совершенно не учимся у большевиков их конспирации! Впрочем, там имеется одна фигура, сумевшая взлететь еще выше, чем Дьюкс… В общем — надо работать, пока нас не обогнали. Скажите, — где ближайший к Питеру пункт вашей сети? Вернее, я хотел сказать — к Кронштадту. Териоки?.. А что там есть? Катера? Ну, это уже нечто… Меня, друг Гурманов, среди всего прочего, живо занимает флот, Балтийский флот… Это — довольно понятно: я же сам морской офицер, как-никак… С тех пор как немцы так смешно прошляпили две сотни кораблей… Чёрт возьми: не мне говорить вам, что значит наличие или отсутствие этой посуды у большевиков! Постойте: из Териок виден Кронштадт? Помнится — чуть-чуть, на самом горизонте. Гм!.. А нельзя ли подобраться к нему как-либо поближе? Оллила? Оллила, Оллила… Кто-то жил там, на даче, года за три до войны… Придется перебраться в Оллила… Кажется, вы хотите что-то спросить у меня?

Аркадий Гурманов заколебался.

— Я, Джон Джонович?.. Эх, не хотел бы я, чтобы вы поняли меня превратно, Джонни!.. Я работаю по этому делу не первый год… Я не был еще Гурмановым и не жил в Петербурге, когда мои письма уже читали… там!.. Я готов беспрекословно слушаться вас… Мои инструкции не противоречат этому, а вы сообщили мне вещи поразительные… Но…

Он снова замолчал, заколебался…

— Слушаю, слушаю вас, Аркадий Веньяминович! — поощрил его молодой человек, похрустывая финским крекером.

— Это — очень деликатный вопрос, Макферсон… Я задаю его вам только потому, что у нас с вами есть нечто совсем иное в прошлом… Теннисный клуб, да… Люся Жерве… Около десятка лет я работал на хозяина и знал, что этот хозяин сидит в Уайт-Холле… В Англии! А вы называете мне имена, места, замыслы… Племянник мистера Лансинга, сам господин Лансинг, господа Хичкок или Гуд?.. Ну! У меня же профессиональная память! Ваш трест создается за океаном! Вы демонстрируете мне карту, составленную в Вашингтоне… Я хочу работать; хорошо, но мне кажется, я имею право узнать, на какую фирму идет моя работа? Разумеется, если это нескромно с моей стороны, я не настаиваю на ответе…

Молодой человек, откинувшись на спинку легкого кресла, небрежно покачивался, покуривая…

«Ста-ли чи-жи-ка ло-вить, — напевал он про себя, —

Да-бы в клетку по-са-дить…

Чу-чу! Не хо-чу…»

— Вы русский человек, Гурманов? — спросил он вдруг резко. — Считаете себя русским?

Аркадий пожал плечами.

— Кем я считаю себя — это не играет существенной роли, — кисловато проговорил он. — В моем амплуа трудно настаивать на национальной принадлежности… Хотя, скажем так: нет, я не русский. И — не англичанин… к сожалению… Я — гражданин мира! Впрочем, в России, когда она была еще не только географическим понятием, мне жилось неплохо… Да, я — гражданин мира. Космополит…

— Олл райт! — одобрил Макферсон. — Что же тогда вас заботит? Я был уверен, что вы прошли этот приготовительный класс… Скажу вам просто, Гурманов: я не «великий эконом», но… Возьмите мануфактуру папы… Она находилась в России; во главе ее стоял йоркширец, а большинство акций было в руках французского капитала… Да, Луи Дюфур, господин Шнейдер, господин Рамбулье и прочая шушера… Спрашивается — каким же капиталистом был отец: русским, английским, франко-бельгийским?

И что вас заботит? Россия, Финляндия, Эстония, Армения… Экая чушь в конце концов! Разве эти границы важны сегодня? Есть — мы, и есть — они; вот это и есть главная пограничная линия… Вселенная просторна для миллионов рабов, но в ней тесно даже двум владыкам! Пять лет, десять лет — в мире останутся две, ну три могучие державы… И сколько бы их ни было — нам с вами в них найдется место… Мой кузен фон-дер-Варт воевал против нас не один год. Но вот он побежден, и Кэдденхеды делают все, что от них зависит, чтобы оказать ему помощь… Если завтра мне выпадет на долю бежать за океан, я найду пристанище и в Америке, и в Японии… Меня возьмут в тамошние конторы; меня женят на заокеанских невестах… Я — «Макферсон, могущий стать Кэдденхедом»… А если мы с вами сейчас сядем на финский поезд, подъедем к Белоострову и, разувшись, перейдем вброд Сестру-реку (я в ней ловил когда-то раков!) да двинемся на Дибуны? Выдадут за нас большевики тамошних девушек?

Так какая вам, клянусь дубом, тиссом и терновником, разница, кто подписывает чеки, которые не доходят до вас, — Уинстон Леонард Черчилль или Вудро Вильсон? Поверьте, они поделят вас и не поссорятся при этом!

Кстати, о Дибунах, Гурманов! Что все же вы знаете о семье Жерве? Елену Николаевну я видел сегодня тут, в трамвае… Я отвернулся, и она не узнала меня: около нее был этот японец. А где старик? Остался и служит красным? Не понимаю этого! А Левушка? Учится в Петрограде? Удивительно! Ага, смотрите… Вы дождались!

Солнце сияло над Брунспарком. За окном все искрилось в его полуденном вешнем блеске. Толстый Борис Краснощеков перестал притворяться фланирующим туристом. Выпучив рачьи глаза, отмахиваясь от взволнованного шуцмана, он перебегал от сугроба к сугробу, прицеливался аппаратом, переводил кадры, щелкал, перезаряжал…

По дороге из города катился целый кортеж машин. В двух передних виднелись воротники и меховые шапки каких-то солидных людей, боа и дамские шляпы… Внутри следующей поблескивало золото погон, серела одна или две генеральские папахи.

Шуцман хотел было схватить журналиста за рукав, но вдруг остолбенел и вытянулся, как изваяние, над дорогой. Русские генералы — шут с ними в конце концов! Но за русскими вслед ехал господин полицмейстер Вирениус; это было гораздо существенней! А за Вирениусом вслед катилась еще одна машина, и икры Шуцмана задрожали… Там за стеклом близко склонились друг к другу две головы… и одна из них была головой спасителя Финляндии господина Маннергейма!

Машины прошипели по мокроватому апрельскому снегу. За ними остались пышно развороченные белые колеи. Аркадий Гурманов глядел в окно со смесью легкой досады и удовлетворения на лице… Да, все-таки выследил, узнал!.. Вот, пожалуйста: ни одного репортера, кроме Борьки!.. Но в то же время — подумать: экая важность! На кой шут теперь это все? Подарить Краснощекову? «Нам нужен в Прибалтике наш губернатор!» «Наш!» А чей это — наш?

Он обернулся несколько сконфуженно и, не глядя в глаза Макферсону, начал доставать из кармана записную книжку — так только, чтобы не показать смущения. Макферсон, качаясь на кресле, смотрел на него не поймешь как, — то ли с сочувствием, то ли с насмешкой…

— Так-с, Гурманов! — проговорил он, наконец, — не тот вы теперь, не тот… засасывает провинциальное болото! — Ну, давайте займемся делами… Общие представления у меня обо всем есть. Вы должны дать мне детали… А это «историческое совещание»?.. Ну, что же? Пусть совещаются. Зачем же мешать?