"Кружево" - читать интересную книгу автора (Черепанов Сергей Иванович)ЛЕБЕДЬ-КАМЕНЬКак песчаный мысок пройдешь — сначала камыши увидишь, а дальше на высоком бугре — камень. Откуда он здесь явился? Кругом на пятьдесят верст простой гальки не найдешь, везде черная земля. А тут вдруг камень! Присмотришься к нему — на лебедя похож. Будто лежит белый лебедь, крылья по сторонам раскинул и шею вытянул. Наши мужики пробовали разбить — не разбивается. Ямы вокруг него копали, хотели узнать, глубоко ли он в землю уходит, но так и не докопались. Девки издавна вокруг камня игры ведут, а парни тут подружек выбирают. У них песня вот такая поется: Весной, когда сойдет снег, волны на озере заплещутся и зазеленеет камыш, прилетают к нам лебеди. У них тоже свой порядок есть. Покружатся над белым камнем и только потом в камыши опускаются, начинают гнезда вить. Выходит, что и для птицы этот камень не простой. Отчего и как это получилось, я тебе расскажу. Когда-то жил в нашей деревне Игнатко. Парень он был статный, лицом красивый, характером удалый. Только ни кола, ни двора не имел. Родители его умерли, избенка развалилась, и пришлось ему ходить по чужим людям. Раньше говорили: не родись красив, а родись богат. У кого мошна толстая, тому и доля. А бедному и доли не было. С красивого лица воды не напьешься, тряхнешь кудрями — семью не накормишь. Так оно и выходило. Ни одна сваха не бралась для Игнатка невесту высватать. Ну, а Игнатко и сам понимал, что на голом месте свадьбу не справишь, под ракитовым кустом жить не будешь. По этой причине сторонился людей. В праздник ли, в будни ли вечером, когда люди по хозяйству управятся, а девки и парни на игрище собираются, он в поле уходил. Ляжет на траву и слушает, где какая птица поет. В одном месте соловей трели выводит, в другом — кукушка кукует, в третьем — золотая иволга вскрикивает. Но более он синичек любил и из всех птиц выделял. Соловей только песни на всякие лады распевает, кукушка — весь век бездомовница, иволга тем и хороша, что богато одета. А синичка ростом мала, и одежа у нее пестрая, зато целый день эта малая птаха трудится: то гнездо поправляет, то птенцов кормит, то начнет рассказывать, какие дела на белом свете творятся, — всего не переслушаешь. Во многих она местах бывает, когда осенью улетает в теплые края. Но еще и тем она пришлась Игнатку по душе, что сама себя в обиду не дает. Издавна ее гнездо люди зорить боятся. Попробуй, унеси птенцов, она тут же в клювике к твоему двору огонька принесет и весь двор спалит. С одной такой птичкой Игнат большую дружбу завел. Синичку эту ребятишки где-то из рогатки подбили, крылышко ей поломали. Игнатко синицу у ребят отобрал, отнес в гнездо, а крылышко вылечил. Пока лечил, каждый день для ее малых птенцов еду приносил: червячков, зернышек и букашек всяких. Потом, когда синичка оздоровела, стали они с Игнатком совсем неразлучны. Парень в поле пары пашет, а птичка у него на плече сидит и щебечет по-своему. Иным людям диво, а Игнатко птичий язык научился хорошо понимать. Осенью, когда начали на березах листья желтеть, собралась синица в далекий путь. — Хорошо вам, птицам, — позавидовал ей Игнатко, — сниметесь с наших мест и улетите. А мне вот плохо. Закружит над полями снег, и снова надо куда-то идти, в чужой двор в работники наниматься. — А чего ты желаешь? — спросила синичка. — Только скажи, я для тебя все сделаю. — Ничего мне не надо: ни золота, ни серебра, ни прочего богатства. Хорошо бы крылья приладить и птицей вольной стать. — Сделать это я могу, но ведь трудно одному тебе будет. Все птицы парами живут. Вот слушай: как найдешь подружку и захочется вам птицами стать, идите на Баскую гору. Там весны дождитесь. Весной на горе зацветет белым цветом черемуха. Вот тогда-то... А что дальше сказала птичка-синичка, никто не знает. Один Игнатко слушал тайные слова, которые она шепнула ему на ухо. После этого вспорхнула синичка, поднялась над лесом и улетела за Урал. В тот же день, под вечер, ехал Игнатко с поля, вез снопы пшеницы на гумно к хозяину. Идет рядом с возом, брови нахмурил. Да и было отчего хмуриться: с кем он теперь перемолвится? Вон в небе косяки журавлей летят. Они тоже здешние места покидают. Курлыкают: то ли радуются тому, что от зимы уходят, то ли жалко им старых гнезд. Люди скоро молотьбу закончат и начнут брагу ставить, свадьбы справлять. В самых бедных семьях — и то потеплеет. Только ему, Игнатку, нет радости. Весну, лето и осень на хозяина горб гнул, а за это хозяин спасибо не скажет. Заехал в переулок, а тут ему навстречу девушка. Взглянул на нее Игнатко — сердце замерло. Девушка смотрит на парня, глаз отвести не может. Стоял Игнатко, стоял, все-таки вымолвил: — Как тебя зовут? Та назвалась Катериной. Потом и сама спросила: — А тебя как звать-величать? Ну, Игнатко тоже свое имя сказал. Мало-помалу и разговорились, многое друг другу поведали, будто давным-давно не виделись. Перед тем как расстаться, спросил Игнатко у Катерины: — Будешь со мной дружить? — Буду, — сказала девушка. — Да ведь я батрак. — Мне все равно. Не по себе Игнатко березу заломал, высоко сокол залетел. Тут в деревне жил один богатый мужик, по прозвищу Горбун: на спине горб, одна нога короче, вторая длиннее. Все его боялись. И не только потому, что на вид страшный. Сказывали про него всякое: будто по ночам он варево какое-то варил и золотые монетки отливал; то детей урочил, то скотину портил. Вот за этого злодея Катю и просватали. Он за девушку, когда срядился с ее родителями, отдал корову с теленком, сто золотых рублевиков и целую неделю будущего тестя вином поил. Дожидались только зимы, мясоеда, чтобы свадьбу справить. Рассказала девушка об этой беде и заплакала. — Лучше бы, — говорит, — не встречать мне тебя, а то теперь еще тошнее будет идти за немилого. Игнатко ее по русой голове погладил и ласково успокоил: — Никому тебя не отдам. Завтра же пойду к твоему отцу, в ноги поклонюсь. — А коль откажет? — Тогда уж по-другому сделаем. Убежим из деревни, будем жить вольными птицами. Катя и на это согласилась. Скажи бы ей в огонь за Игнатком идти, она бы и в огонь бросилась. На другой день пошел парень к Катиному отцу. Однако неспроста девушка отказа боялась. Родитель ее, Мосей Ипатыч, мужик был суровый, за грош семью и работников в дугу гнул. Амбары во дворе от пшеницы ломились, а каждый фунт муки со счету выдавал. Игнатка он и слушать не стал. Заорал на него, ногами затопал и под конец еще собак с цепи спустил. Вот, дескать, тебе невеста, не суйся, куда не просят. Куда же было после этого парню податься? Оставалось невесту убегом брать. Но опять неладно: девушка — не иголка, в сено не кинешь, от людского глаза не скроешь. А пуще всего Горбуна приходилось бояться. Много дней ходил Игнатко вблизи Катиного двора. Девушка словно с белого света сгинула, нигде ее не видать. А она в горнице была заперта. Родители ей шагу ступить со двора не велели. Вот уже и заморозки по утрам начались. Потом снег выпал. Покров наступил. Дальше и до мясоеда недалеко. Была у Кати подружка Феклуша. Не девка, а прямо-таки веретено. В хороводах первая, плясать лучше ее никто не умел, чего хочет, достанет, хоть со дна морского. К ней и пошел Игнатко, все рассказал, во всем повинился. Выслушала она его и даже ногой топнула: — Коли так, не бывать Катюше за Горбуном. Жди сегодня ночью в загумнах, с рук на руки передам тебе невесту. В тот же вечер явилась она к Катиным родителям и начала просить: — Отпустите Катю к нам. Мне одной тоскливо дома сидеть, скучно пряжу прясть. Мосей Ипатыч и на нее было начал кричать, да только не на ту, слышь, напал. Она ему сразу ответ нашла: — Ты, — говорит, — дядя Мосей, как пес, на всех лаешь. Девка скоро бабой станет, может быть, век слезы проливать придется, а ты напоследок песен попеть не даешь. И все-таки свое выбила. Надоело Мосею слушать, согласился. — Ну, ин ладно, пускай идет. Только ты мне ее домой приведи. — Приведу! Жди! — засмеялась бедовуха, а сама, как только вышла с Катей на улицу, сразу же мимо дома — да прямо в загумны. Катя лишь тут поняла, что из неволи вырвалась. Из загумен Игнатко с Катей пошли в лес, на Баскую гору. Была там полянка, а на полянке черемуха росла. Да теперь меж ее голых веток ветер гулял и последние листочки, какие от лета остались, на землю сбивал. Перед черемухой Игнатко остановился, какое-то слово сказал — видно то, которое ему синица шепнула. Вдруг под черемухой ход открылся, а оттуда свет, словно солнечный луч, брызнул и темную ночь осветил. Спустились беглецы вниз по ступенькам. И оказались они в подземном доме. Обо всем синичка позаботилась, чтобы Игнатко и Катя могли весны дождаться. А Мосей с Горбуном всю деревню на ноги подняли. Кинулись беглянку искать, погоню по дорогам и тропкам пустили. Но напрасно. Следы до Баской горы довели, а дальше пропали. Мосей со злости чуть бороду у себя не выдрал; ему не дочь было жалко, а то, что корову с теленком и золотишко приходилось Горбуну обратно отдавать. Под утро Горбун у себя дома опять какое-то зелье в чугунном котле варил. На этот раз не монетки отливал, а смотрел, куда девка девалась. Видел, как Феклуша с Катей в загумны шли, видел, как Игнатко девушку на руках нес, а как дошел до горы — ничего не стало видно, все варево замутилось. Зашипел горбатый, схватил котел, грохнул его на пол, разбил на мелкие куски. Потом по-волчьи завыл, по-вороньему закаркал. Начал по дому из угла в угол метаться, все, что под руки попадется, крушить. С тех пор каждую ночь на Баской горе волчьи стаи собирались, вороны слетались. Это Горбун их созывал, спрашивал: — Где были? Что видели? Не нашли ли следы Катерины и Игнатка? — У-у-у-у-у! У-у-у! — отвечали волки. — По всем полям, лесам, деревням мы бегали, каждый след нюхали — нигде Катерины нет. — Кар-р-р! Кар-р-р! — каркали вороны. — И мы за сто верст леса и деревни облетели — нигде Катерины нет. Прошла масленица. Повисли с крыш ледяные сосульки. Растаяли снежные сугробы. Вскоре в лесах подснежники зажелтели. Мужики на пашни поехали. Вот уже на березах, на тальниках и вербах листочки появились. Славно стало в лесу: птицы щебечут, матушка-земля в солнечном тепле парится, в талой воде моется. В мае на Баской горе расцвела черемуха. Как раз заря занималась. Только первый солнечный луч на гору упал, весь куст черемухи белым цветом укрыло. В тот же час под кустом ход открылся. Вышли оттуда Игнатко и Катя. Оба веселые, счастливые. Посмотрел Игнатко на небо, белую черемуху взглядом окинул. — Ну, Катюша, вот и наша пора пришла. Взялись они оба за руки. Игнатко слова какие-то прошептал. Закачалась черемуха, полетели с нее белые лепестки, как лебяжий пух. На том месте, где молодая пара стояла, лебедь с лебедушкой оказались. Взмахнули лебеди крыльями и поднялись в небо. Покружили, покружили над деревней, в камыши опустились. Ах, Игнатко, Игнатко! Надо было ему со своей подружкой на другие озера лететь, а он не хотел родного места покинуть. Люди смотрят на лебедушек, радуются. Увидел и Горбун на озере лебедей. А однажды растопил печь, варево сварил и узнал Игнаткову тайну. С той поры хлеба не ел, щей не хлебал, ночей не спал — на лебедушек охотился. Изготовил из ясень-дерева самострел, тетиву из волчьих жил натянул, стрелу наточил. По вечерам и по утрам на берегу сидел, караулил. Но лебеди не подплывали, держались камышей. Осенью, как и прежде, потянулись в небе стаи журавлей. Курлы-ы, курлы-ы! До свидания, до будущей весны! Поднялись в небо и наши лебеди. Взлетели в чистое небо, закружились над озером, но потом, видно, с деревней захотели попрощаться. Дали круг по-над берегом и только второй начали, тут их Горбун подстерег. Натянул тетиву самострела и, как только лебеди с ним поравнялись, пустил вверх стрелу. Вскрикнула лебедушка, упала на землю. Стрела ей в самую грудь угадала. Накинулся на нее Горбун, начал тело зубами рвать. Громко закричал лебедь. Будь Игнатко человеком, не дал бы подругу в обиду. А что лебедь сделает? Он птица гордая, вольная, но, кроме крыльев, нечем ему защититься. Залетел лебедь выше облаков, крылья сложил и бросился вниз, на то место, где лебедушка упала. Так ударился, что берег дрогнул и по озеру, как в бурю, волны заходили. Горбуна глубоко в землю вбил, а Катю крылом прикрыл и тут же в камень превратился. А у нас в обычай вошло: кто подружку себе на Лебедь-камне выбрал, у того дружба на всю жизнь крепкая и верная. |
||
|