"Прыжок" - читать интересную книгу автора (Коул Мартина)

Глава 41

Донна видела перед собой напряженное лицо Кэрол и чувствовала, что всем сердцем тянется к ней. Хорошо зная Кэрол Джексон, Донна не могла не понимать: то, что она сейчас ей скажет, разобьет Кэрол жизнь. Потому что перед ней стояла порядочная женщина, которая никогда не смирится с тем, что делали и делают Джорджио, Пэдди и ее муж.

— Я думаю, тебе следует пойти на кухню, Кэрол, и хорошенько выпить.

Кэрол испуганно посмотрела на усталое лицо Донны, на темные круги под ее глазами, на жестко сжатые губы — и инстинктивно почувствовала, что предстоящий разговор нанесет ей, Кэрол, глубокую рану.

— Значит, мне нужно много выпить, чтобы услышать то, что ты собираешься мне сказать?

Донна прошла на кухню и бросила ей через плечо:

— Кэрол, дорогая, тебе понадобится больше одного стакана, пока не пройдет этот день. Поверь мне на слово.

Кэрол, нервно усмехнувшись, присела за стол. Опущенная голова Долли тревожила ее больше всего: «Если и Долли расстроена, значит, дело серьезное».

Донна тоже села и налила Кэрол большой стакан шотландского виски.

— Прежде чем я начну, скажи мне: что ты знаешь о делах Джорджио и Дэви в Шри-Ланке?

Этими словами Донна словно окатила Кэрол ледяной водой.

— Я знаю достаточно, — жестко ответила она. — Вопрос в том, насколько много ты знаешь.

Долли неодобрительно посмотрела на Кэрол. Та не поняла смысла этого взгляда; она не знала, как его воспринимать.

— Я полагаю, ты обнаружила, что там была порнография, да?.. — с вызовом спросила она. — Что ж, советую тебе спуститься с небес на землю, Донна. Порнография — часть нашей повседневной жизни. И неважно, фильм ли это про голубых или лесбийский секс. Мягкое порно никогда никому не приносило вреда. Так что если ты носишься, как кошка с ободранной задницей, вокруг да около кусочка фильма про гомиков, то я пришла, чтобы сказать тебе, что ты заблуждаешься, Донна. Сильно заблуждаешься!

Донна и Долли молчали. И Кэрол тяжело вздохнула.

— Послушай, я понимаю, что порнография баламутит тебя. Честно говоря, мне она тоже не по нутру. Конечно, это противно, но, как говорит Джорджио, если не мы, то кто-нибудь другой все равно будет этим заниматься. Что бы ни случилось, порно будут делать. И мы тоже можем заниматься этим. Ты разве этого не понимаешь? Это же просто экономика. Обычная экономика…

Донна сделала глоток виски и искоса взглянула на сильно накрашенное лицо Кэрол.

— А ты когда-нибудь видела, что в этих журналах и на этих дисках? Ты когда-нибудь видела это так называемое мягкое порно, которое мой и твой мужья продают всем и каждому? Вот я — видела! И, поверь мне, Кэрол, это нечто омерзительное.

Кэрол всплеснула руками.

— Что это — жесткое порно? Фильмы про гомосексуалистов? Слушай, моя сестра делала их, когда ей нужно было зарабатывать на жизнь в семидесятых. Они были в ходу сразу с появлением немого кино, дорогая…

— Дурочка, на этих фильмах и фотографиях не женщины, а дети! Отель в Шри-Ланке торгует детьми! Маленькими, Кэрол, как твои дети! Я была там и все видела собственными глазами, черт побери! Господи Боже!.. Стефан Брунос был там, — продолжала Донна в наступившей напряженной тишине, — он собирался подготовить очередную погрузку. Это обеспечило бы поступление товара по телефонным линиям, чтобы их приняли на этом конце и записали на диски, а потом переписали на другие и так далее. Недавно я обнаружила таблицу с данными о проектируемых поставках. Она начинается с небольших сумм, с фунтов — с нескольких фунтов! Но потом цифры добираются до миллиона. Я сначала думала, что это связано со строительным бизнесом Джорджио. Но это были диски, Кэрол. И Дэви все об этом знает. И Большой Пэдди тоже.

Кэрол не могла и не хотела верить услышанному. Лицо ее страшно побледнело, и только глаза ярко горели.

— Только не мой Дэви… Ни в коем случае! Джорджио — да, он продал бы собственного маленького сына за несколько фунтов. Но только не мой старик! Ни за что! Ты все неправильно поняла. Ни за что, говорю я тебе! Отель в Шри-Ланке — он и есть отель, черт бы его побрал! Я не знаю, где ты насобирала информацию, леди…

Донна снова перебила ее.

— Я только что вернулась из Шри-Ланки, Кэрол. Послушай меня, женщина! Я знаю, что я там видела, ясно? Я знаю, что там за ставки!

Кэрол все еще качала головой.

— У тебя крыша съехала. Дэви был прав, когда говорил это. Ты — как долбаный Иона. С тех самых пор, как взяли Джорджио, вечно суешь нос, куда не следует…

Донна с готовностью кивнула:

— Поэтому Пэдди и следил за мной, не так ли? Поэтому и Дэви приглядывал за мной, так? Чтобы я не разведала что-нибудь про их небольшое дельце.

— Какое дельце? — завыла Кэрол. — У меня насчет этого из документов есть только твои слова. А я живу с Дэви черт знает сколько лет. Он ненавидит все такое! Терпеть не может педофилов и растлителей… — Ее пронзительный голос сорвался.

Донна провела себе по лбу дрожащей рукой.

— Покажи ей журналы, Долли.

Долли встала. Подойдя к своей большой хозяйственной сумке, она вытащила оттуда журналы и положила их перед Кэрол.

Кэрол посмотрела на детские лица на обложках глазами, полными слез. И содрогнулась.

— Но это все равно не доказывает, что мой Дэви в этом замешан!

— Пэдди и Дэви, — тихо и раздельно произнесла Долли, — приехали сюда, чтобы забрать несколько коробок. Я тайком вытащила эти журналы из коробок. До того, как они приехали. Твой Дэви так же в этом замешан. Все они замешаны. Они все — мразь. Все!

Кэрол снова взглянула на журналы. Перегнувшись через стол, Донна стала переворачивать перед ней страницы. Кэрол не сводила глаз с фотографий детей, открывавшихся перед ее взором. Видела их пустые лица, маленькие тела, распластанные перед камерой. Видела громадные руки безликих мужчин — они трогали детей, унижали их… Она почувствовала, как из ее желудка поднимается желчь.

Все время она боялась чего-то подобного. Все время такая мысль всплывала у нее из подсознания: «Джорджио Брунос способен на что угодно. Как-то раз он что-то говорил о Таиланде, когда был у нас дома… Описывал Дэви женщин, которых они могли бы использовать. Я тогда была на кухне и все слышала». Она не могла этого не слышать, потому что Джорджио говорил очень громко и выражался весьма образно. Она до сих пор помнила неприятно взволнованный голос Дэви, который упрашивал Джорджио рассказать обо всем в подробностях, просил еще рассказов. У нее в голове опять звучал голос Джорджио, который становился все громче по мере того, как он описывал бордели и девушек из баров, случаи полнейшего надругательства над ними — такого, какое было вполне возможно в этой стране, где тело скупались оптом и по дешевке.

Кэрол тогда пошла спать, и ей было стыдно от того, что она подслушивала. Но отчасти и от того, что никак не среагировала… Когда Дэви поехал туда с Джорджио, чтобы взглянуть на участок, где предполагалось выстроить отель, она уже тогда точно знала, о чем шла речь. Но Кэрол ничего никому не сказала, потому что если бы высказала свое мнение, то должна была признать, что это правда. А этого ей хотелось бы меньше всего. Стоило ей признать это — у нее с Дэви все было бы кончено. Закончился бы их брак… Она понимала, что теперь он точно закончился. Конец наступил в тот самый момент, когда она вошла в этот дом.

— А знаешь Донна, в каком-то уголке рассудка у меня уже это было заложено. Я чуть ли не думала об этом, когда ехала к тебе сюда. Только открыто не могла этого признать. Просто я не могла признать, что Дэви в этом замешан. О, то, что Джорджио впутался в такое, меня не удивляет. Он кобель. И всегда был им. Он даже пытался приставать ко мне, когда я была беременна Джеми. Говорил, что беременные женщины его заводят…

Она увидела в глазах Донны ужас и запнулась.

— Знаешь, что, Донна? Я теперь думаю, у меня шоры были на глазах во всем, что касалось Дэви. Но ты со своим Джорджио! Господи милосердный, ты же была слепа, как летучая мышь, мать твою!.. — Кэрол было очень больно, и она хотела, чтобы так же больно стало кому-нибудь еще, а точнее, Донне — человеку, который нанес ей такой удар. Чтобы той стало еще больнее. — И знаешь, что хуже всего? У самого Джорджио есть ребенок. Сын!

Долли недоверчиво покачала головой.

— Замолчи, Кэрол. Оставь это! Сейчас не время и не место…

— Ох, отвяжись, Долли! Ты все еще защищаешь своего Золотого Мальчика, не так ли? У нее есть право знать! Как только он выходит из дома, сразу же направляется туда. Хочешь, я тебе еще что-то скажу, Донна? Ты как-то раз поехала в «Паркхерст», а она тоже приезжала туда: навещала его с ребенком. Она приехала из Марбеллы с Джорджио-младшим. Ты даже говорила с ними. Дэви рассказал мне. Он говорил, что Джорджио едва в обморок не свалился, когда вместо нее в комнату для свиданий вошла ты!.. Он собирается оставить тебя с носом, дорогая. Вот почему он хотел, чтобы ты продала дом. Он хотел забрать все. И он оставил бы тебя ни с чем!.. И даже тебя, Долли, свою кормилицу, свою суррогатную мать, он собирался вышвырнуть пинком под зад. Он грязный, порочный! Он уронил моего старика — заставил его пасть так же низко, как пал сам. Он в этом замешан вместе с Гарри и Банти. О, наверное, ты удивишься! А почему, как ты думаешь, Гарри начал козырять в ту ночь, когда тут у вас все перевернули, а? Преданность Джорджио? Черта с два! Джорджио не мог слишком быстро бросить тебя, как только Джорджио повязали, — вот почему, дорогая. Вдруг Джорджио раскроет рот в тюрьме? А эти маленькие дети ведут их к богатству. К несказанному богатству, как заметил мой Дэви… Грязный ублюдок! Звериная рожа!

Донна в смятении посмотрела на свои руки. Из всего, что неожиданно выяснилось, сильнее прочего ее ранили слова о ребенке… У Джорджио был ребенок, живой ребенок! Перед ее мысленным взором промелькнула высокая светловолосая девушка с красивым темноглазым мальчиком. Донна входила в тюрьму, а девушка как раз оттуда выходила. Донна тогда восхитилась ребенком. Она почувствовала, в себе нарастающую волну боли, готовую выплеснуться наружу горестным воплем. Донна отчаянно попыталась удержать крик в горле…

— Что за кошмар, а? Какая грязь, какая мерзость все это. Донна поразилась тому, насколько сдержанно прозвучал ее собственной голос, при том что внутри у нее все кричало.

Кричала ее душа — от высшей несправедливости: почему Джорджио произвел на свет ребенка, а она осталась бесплодной? Почему позволено процветать таким вещам, как детская проституция, которая легко позволяет удовлетворять самые низменные инстинкты мужчин? Почему ей суждено было любить того и доверять тому, чье имя — НИКТО? Грязный, мерзкий НИКТО!

При мысли о руках Джорджио на ее теле Донна едва не задохнулась от омерзения. Воспоминания о том, как она лежала с ним в постели, как мечтала, чтобы он дотронулся до нее, всколыхнули все у нее внутри — ум и душа восставали против этого.

Кэрол израсходовала свой гнев и теперь сожалела о том, что наговорила. Она взяла вялую ладонь Донны в свои руки и тихо сказала:

— Сейчас нам надо решить, что дальше делать.

Наконец, лицо Донны сморщилось, силы покинули ее — и все три женщины дружно заплакали.

Каждую из них по-своему предали, и каждая надеялась на то, что подруга по несчастью поможет найти выход.

Смахнув слезы с глаз, Донна произнесла твердым, решительным тоном, какого от себя никак не ожидала:

— А теперь нам надо раскрыть все это и вытащить на свет!

Джорджио стоял в комнате для отдыха за спиной Большого Рикки, который играл в пул, и внимательно следил за игрой. Большой Рикки сражался с новичком в крыле — Элфи Хартлендом. Это была известная личность в «Паркхерсте» и в других тюрьмах для особо опасных преступников: сильный, красивый парень и признанный авторитет. Подвизаясь в качестве вооруженного грабителя, Элфи сейчас отбывал пятнадцатилетний срок за налет на строительную компанию, в ходе которого он ранил из пистолета какого-то художника. Элфи отличался развитым чувством юмора; кроме того, он прекрасно разбирался в лошадях. Будучи сам алчным, азартным игроком, Хартленд уже устроил так, чтобы тюремщики поставили на него, и даже завел расходную книгу.

Хоть Джорджио и был увлечен игрой, однако в какой-то момент он заметил, что Бивис и Батхед как-то очень уж оживленно разговаривают в своем углу. Предполагалось, что они играют в карты, однако оба были поглощены беседой. Более того, они время от времени поглядывали на Джорджио.

Он и так нервничал из-за того, что на завтра был запланирован прыжок, и теперь почувствовал себя чуть ли не параноиком: эти двое чересчур много знали о нем, и если бы они раскрыли рот, он мог бы оказаться в большой беде. Джорджио не спеша подошел к их столу и провел в банде несколько минут. Этого никто не заметил: все были слишком заняты — они глядели в телевизор либо играли в карты. И только Сэди отметил этот странный факт. Он искоса поглядывал на Джорджио, сидя перед телевизором. Лицо Сэди помрачнело. Джорджио закончил разговор, встал, вяло потянулся и вернулся к столу, где играли в пул.

Сэди понаблюдал за Джорджио еще несколько секунд, а потом незаметно выскользнул из комнаты. Джоржио не видел, как он ушел.

Алан Кокс сидел в своем кабинете за рабочим столом. Он потягивал коньяк и курил сигару. И желал сейчас лишь одного: уползти куда-нибудь подальше и вернуться через сорок восемь часов, когда все будет закончено. Но не мог позволить себе этого. Хотя бы потому, что слишком был поглощен Донной Брунос.

«Если бы не она, — мысленно сказал он себе, — я закрыл бы глаза на все эти проклятые дела». Но тут же вынужден был признать, что это ложь.

Алан несправедливо обвинял ее: ему просто нужен был козел отпущения. Донна, с ее представительным и одновременно обаятельным обликом и грацией, с невинной внешностью и имиджем богатой леди, превосходно провела свою партию.

Больше всего Кокса беспокоила собственная внутренняя слепота: он думал, что хорошо знает Джорджио Бруноса, а на деле вышло, что это далеко не так. Алан не только не разобрался в приятеле — он даже верхнего слоя защитной маски не смог с него содрать!

Он вспоминал Джорджио, каким тот был в юности, когда папаша Брунос водил их обоих на занятия боксом. Как только их пути разошлись, они оба изменились. Однако детская дружба до последнего времени продолжалась. «Ведь Джорджио столько сделал для меня, когда я был в тюрьме! «Теперь Стефан мертв, Джорджио должен бежать… А мне надо попытаться воспрепятствовать этому».

Стук в дверь прервал его размышления, и он громко сказал:

— Входите!

Дверь открылась, и Алан с изумлением увидел на пороге Донну.

— Привет, Алан.

Он молча, в оцепенении смотрел на нее, словно она была джинном, выскочившим из бутылки.

— Донна? — наконец выдавил он из себя. Едва заметно улыбнулась, присаживаясь напротив него на стул.

— Ты удивлен, что видишь меня здесь, не так ли? Что ж, мне пришлось прийти. Теперь Кэрол Джексон все знает, и благодаря ей я тоже кое-что знаю. Оказывается, не только Джорджио, Дэви и Пэдди в этом замешаны, но и Гарри, и эта сука с лошадиным лицом, на которой он женат. Дональда Левиса от этого незаметно отстранили, и он даже понятия не имеет, что, как и почему. Думает, что Стефан — просто жадный ублюдок. Кэрол рассказала нам все, что знала. Она сообщила мне, что Джоджо О'Нил и Джек Кроун тоже увязли в этом деле по самую шею. И что это Джорджио устроил так, чтобы Джоджо получил взбучку от Ника Карвелло. Потому что тот становился слишком алчным. Чем больше я узнаю фактов, тем сильнее удивляюсь, насколько глубоко погряз в дерьме Джорджио Брунос. И тем больше я его ненавижу. И вот теперь я надеюсь услышать от тебя ответ на вопрос: ты догадывался об этом или, может, даже знал обо всем?

Алан несколько секунд нервно моргал, обдумывая сказанное Донной. Она же пристально глядя на него, ощущала все обаяние его мужественности и вспоминала его раздетым. Он покраснел, словно прочитав ее мысли. Румянец сначала залил ему шею, а затем перекинулся и на красивое лицо.

Донна заметила, что он первым отвел глаза. И на мгновение ее охватила эйфория: «Наконец-то я выросла. Я — настоящая женщина. И, — мысленно добавила она, — это случилось как раз вовремя».

— Да, я догадывался о многом из того, о чем ты рассказала, Донна. Но я все же кое-чего до сих пор не понимаю. Почему, например, Пэдди, если он был во всем замешан, не должен был знать о прыжке? Во всем здесь какое-то жульничество, куда ни посмотреть И, похоже, твой муж был главным подстрекателем всего этого.

Донна вздернула голову.

— Не называй его так! Он больше не мой муж. Я потратила на него двадцать лучших лет жизни! Но правда состоит в том, что тебя я узнала лучше, чем когда-либо могла узнать его. И как мужчину, и как человека.

Алан положил свою руку на ее ладонь и склонился к ней через стол. Она ощутила запах сигары от его дыхания.

— Донна… — нежно сказал он.

Она отдернула ладонь и быстро сказала:

— Я хочу, чтобы прыжок остановили, Алан. И на этот раз я не приму от тебя ответа «нет». Джорджио Брунос намерен завтра опять выйти в этот мир, а я не могу такого ему позволить. Я не позволю, чтобы это случилось! По справедливости он должен просидеть за решеткой так долго, чтобы ему больше не понадобились ни его мозги, ни член, ни ноги.

Алан широко раскрыл глаза, услышав, что за слова она употребляет. И Донна улыбнулась жестокой, торжествующей улыбкой.

— Я тебя шокировала, Алан? Очень жаль! Жаль, что я прожила столько лет, не называя вещи своими именами, не говоря того, что я думала на самом деле. И не делая того, что хотела бы делать. Вместо этого я говорила и делала то, что хотел Джорджио. Что ж, отныне будет иначе. И это единственный пока положительный итог. Теперь я самостоятельная личность. Более того выяснилось, что боец. Я буду сражаться с любым, кто встанет на моем пути. С кем угодно!

Алан широко открытыми глазами взглянул на нее и увидел, каков ее настоящий потенциал… Какой женщиной она могла бы стать, если бы вышла замуж за кого-то другого, а не за Джорджио! Ведь сегодня весь мир рассыпается вокруг нее, но она, как феникс, все время восстает из пепла. И восстает с желанием отомстить.

Кокс почувствовал откровенную радость от того, что близко знает эту женщину. Его тянуло к ней, он хотел ее. «Джорджио Брунос, наверняка, свихнулся, если смотрел на других женщин в то время, как она ждала его в постели», — эта мысль в последнее время регулярно посещала Алана.

— Я не могу остановить прыжок, Донна…

Донна глубоко вдохнула воздух, но Алан протянул к ней руку в предостерегающем жесте, чтобы не дать ей снова заговорить.

— Послушай меня, дорогая! Просто выслушай меня. Я не могу остановить прыжок… Но я могу сделать так, чтобы Джорджио получил по заслугам. Это лучшее из того, что я способен сейчас предложить. Я устрою все так, чтобы он не попал в Ирландию.

— Что ты имеешь в виду? — хмуро спросила Донна.

Алан встал из-за стола и наполнил две чашки кофе. После чего ответил ей:

— Вот что я имею в виду. Эрик сейчас остановит прыжок, только если об этом распорядится Джорджио. Если я поеду к Эрику и попытаюсь своим распоряжением отменить прыжок, он потребует от Джорджио подтверждения. Оно должно будет поступить через Энтони Кальдера или еще через какого-нибудь близкого ко мне человека. Таков закон криминального мира! Я хочу сказать: подумай об этом… Джорджио должен быть устранен по ряду причин. Худшая из них та, что Стефан Брунос мертв. Это дерьмо еще не запахло. Но когда это случится, Джорджио заподозрит нас в гораздо большей степени, чем сейчас. Он обязательно узнает, что это мы свалили Стефана. А сейчас все выглядит так, будто смерть Стефана наступила в результате несчастного случая на отдыхе. Такое постоянно случается — и чуть было не случилось с тобой, дорогая. Но Джорджио наверняка, узнает об этом значительно больше, чем известно властям. Если мы сейчас подставим Джорджио, он будет преследовать нас всеми средствами, что имеются у него в распоряжении. Потому что просто перемножит два на два… Нет, прыжок должен свершиться. И мы должны расправиться с ним только после прыжка. Потом, когда он окажется опять в этом мире и получит возможность все выяснить и сопоставить, нам необходимо будет вывести его из игры.

Донна заглянула в глаза Алану:

— Ты хочешь сказать… Ты говоришь, что… — На лице ее отразилось полнейшее смятение.

Алан кивнул. Лицо его приняло жестокое выражение. Такое лицо могла Донна видеть, когда Алан избивал Стефана Бруноса.

— Это единственный выход для любого из нас, Донна. Пока Джорджио дышит, мы — в смертельной опасности. Он будет слышать шепот о нас. И поверь мне: сплетничать будут. Особенно целенаправленно будут нашептывать в уши Джорджио. Он проницательный. Он всегда разнюхивал все еще до того момента, как кто-то что-нибудь успевал сделать. Я знаю его… У него есть кое-кто в Ирландии — кто поджидает его и будет поражен, а потом испуган, если он не появится. И этот некто знает гораздо больше о том, что происходит, чем когда-либо знала ты.

— Ты говоришь о Виде, матери его ребенка? — она произнесла это с горечью.

У Алана широко раскрылись глаза от изумления.

— Сейчас я знаю все, — прошептала она. — Я тебе об этом говорила. Кэрол просветила меня насчет нее. А также насчет всего остального.

— Что ж, тогда ты должна знать, что Вида — тот человек, который устраивает финальную стадию прыжка из Ирландии. У меня есть основания считать, что Джорджио намерен оставить тебя ни с чем. Я подозревал его в этом с самого начала.

— Что ж, спасибо, что, наконец-то, поставил меня в известность! — почти выкрикнула она — А у меня было впечатление, что мы — друзья!

Он покачал головой.

— Пока ты держалась за этого греческого сутенера, мне нужно было сохранять с тобой мир, не так ли? Он же мог вышибить Виду из плана! Не думаю, что ему хотелось бы это делать. Но такое могло случиться — по сценарию. Как ты помнишь, я оказывал своему приятелю услугу… И со всем моим уважением, Донна, ты же видишь, что он все же меня достал! Несмотря на все свои грехи, Джорджио был мне приятелем, когда я нуждался в нем. Так вот, теперь мне надо обеспечить, чтобы этот приятель — мой добрый старый приятель — перестал дышать при первой же возможности! Так что не сиди здесь, как сама Британия, черт побери, которая все знает и полна женской силы и прелести! Запомни, что я тоже в этом деле с прыжком по самую шею и что мне после всего этого придется жить в преступном мире…

Донна мысленно должна была признать, что все его слова — истинная правда.

— Так каков же твой план, Алан? Что ты хочешь сделать?

— Всем известно, что Ник Карвелло ненавидит педофилов и растлителей начал Алан. — Некоторое время назад Левис пустил слух, что Джорджио занимался порно с участием детей. Очевидно, Левис знал, что это — чистая правда, потому что вместе со Стефаном всерьез намеревался вытрясти как можно больше денег из Джорджио. Ник поверил всему: он хотел устраниться от прыжка. Я стал тем единственным человеком, кто сумел уговорить его остаться в деле — поручился своим словом, что все это — мура собачья. Видишь ли, в то время я так и думал. И все мы так думали: Джорджио — ненавистник растлителей, Джорджио — настоящий мужчина… Ну, ладно, оставим это. Я теперь по-тихому скажу Нику, что все это — правда. Расскажу ему все, и это для нас — лучший вариант, потому что Ник будет преследовать Джоджо и Джека Кроуна, как маньяк. Он их ненавидит. Он возненавидит и Джорджио за то, что тот поставил его в подобное положение: помогать Бруносу, зная, что он — растлитель! Это приведет Ника в безумное состояние, и ты даже не представляешь, насколько оно будет безумным. Следовательно, когда Джорджио доберется до Ливерпуля, либо Ник будет поджидать его там с двенадцатизарядным обрезом, либо твой муженек, прибыв на место, не найдет никакой помощи, мать его! Там не будет ни тайного дома, ни дороги, ничего… На твоем месте я бы рассчитывал и полагался на этот вариант. Ты должна понять одну вещь: Джорджио необходимо сдохнуть. А если этого не случится, мы с тобой окажемся в такой большой беде, какой ты даже не можешь себе представить. Особенно ты — потому что он определенно выяснит все о твоей поездке в Шри-Ланку. О том, что всю эту заваруху для него устроила его жена…

Донна в изумлении слушала Алана. Все казалось ей полным кошмаром: ее жизнь в опасности, мир рушится вокруг нее… Но вместо того, чтобы бежать от угрожавших ей опасностей, бежать от Джорджио, Донна все равно желала схватиться с ним.

— Позвони сейчас же Нику Карвелло! Я подожду, пока прыжок завершится. Но я предупреждаю тебя, Алан: если он доберется до Ирландии, я пойду в полицию и расскажу им все, что знаю. Все равно пускай они хоть запрут нас и выбросят ключи! — мне надо, чтобы этот ублюдок, за которым я была замужем, света божьего не взвидел.

Алан молча кивнул, сжав зубы, подавляя в себе сильное желание придушить эту женщину, без которой ничего подобного с ним не случилось бы. Но, даже пребывая в ярости, он не мог не восхищаться ею: «У Донны Брунос больше решимости, чем у любого из тех, кого я встречал в своей жизни. Она будет бороться до конца…»

И он надеялся на лучшее и молился перед Богом, чтобы она, в конце концов, своего добилась.

Левис ласково улыбался Сэди, глядя, как тот пьет из небольшого стаканчика виски с содовой.

— Итак, Сэди, что это за большой секрет, который ты собираешься мне поведать?

Сэди посмотрел на Дональда Левиса и глубоко вздохнул.

— Вы знали, что до шестнадцати лет я был глухим, мистер Левис?

Дональд покачал головой.

— Откуда, мать твою, я мог это знать? Почему меня это должно было интересовать?

Сэди нервно облизнул губы.

— Ну, так вот, до шестнадцати лет я вынужден был читать по губам. Вы же знаете, какую жизнь я вел, Дональд. Все это знают. В детстве я страдал от гнойного отита. И был совершенно глухой, прямо как пень. Но зато я выучился читать по губам. И могу делать это сейчас…

Сэди заметил, как Левис прищурил глаза. И отпил еще виски, прежде чем закончил фразу:

— Я кое-что незаметно прочел по губам. И, думаю, вы должны об этом знать, мистер Левис.

Дональд Левис прищуренными глазами посмотрел на Сэди и негромким голосом подбодрил его:

— Продолжай, дорогой. Говори, что у тебя на уме. — Он долил виски в стакан Сэди и уселся поудобнее в ожидании дальнейшего рассказа.

— Это касается Джорджио, мистер Левис. Джорджио и Бивиса с Батхедом.

— Продолжай! — кивнул тот.

На этот раз Сэди залпом выпил виски. Ему потребовалось изрядное мужество, чтобы продолжить.

— Это было в комнате для отдыха, недавно. Джорджио подошел к ним и подсел за их стол. Я наблюдал за ними из любопытства, вы понимаете? Я часто делаю так. Благодаря этому мне становится известным многое из того, что происходит. И это охраняет меня. Мне совсем не светит впутываться в проблемы других людей, я просто хочу отбывать свой срок спокойно и не собираюсь кому-нибудь наступать на мозоль.

Левис тяжело вздохнул.

— Ну ладно, Сэди, мы уже установили, что ты никого не закладываешь. Ну а теперь ты мне скажешь, в чем дело, мать твою?!

Сэди нервным движением провел ладонями по волосам.

— Джорджио присел к ним за стол и сказал: «Если вы разинете пасть про меня, ребята, про Шри-Ланку и товар, я вырежу вам сердце». Я не смог разобрать их ответ, потому что их лица были от меня скрыты. Но потом Джорджио произнес: «Это был наш бизнес, наш бизнес». И еще он добавил, что все равно им никто не поверит, потому что он — последний человек, которого могли бы принять за растлителя.

Сэди заметил отсутствующий взгляд Левиса и быстро проговорил:

— Я хорошо понял то, что прочитал по губам, мистер Левис. И не пришел бы к вам, если бы это было что-то другое. Судя по выражению лица Бруноса и по его словам, он с ними заодно, это точно. Джорджио их предупреждал о последующих событиях. Предполагалось, что он должен будет прибить их утром, чтобы попасть на пересылочный пункт… Вы еще многому удивитесь. Чего я только не читал по губам в этой тюряге! Так что лучше поверьте мне, мистер Левис, потому что я кладу на кон свою жизнь.

Левис бесстрастно спросил:

— А почему ты это делаешь, Сэди? Тебе-то что за выгода?

Сэди невесело рассмеялся.

— А какая может быть выгода для таких, как я, мистер Левис? Но я имел дело с этими двумя мерзавцами много лет назад, когда еще был ребенком. Они — мразь, мистер Левис. Они убивали маленьких детей. Насиловали, пытали, а потом убивали их. Это я сказал Джорджио, кто они. Я хотел прийти прямо к вам, но он остановил меня. Теперь я понимаю почему. И я также знаю, что у Джорджио есть отель в Шри-Ланке. Или, по крайней мере, какой-то бизнес там. Их случай — это международные педофильные круги, мистер Левис. Они лжесвидетельствовали против других в этом деле. Вот почему они оказались здесь. Никто не видел их лиц ни до, ни после суда. А теперь Джорджио боится, что они могут сорвать с него защитный покров. Не знаю, что заставило его так думать или что они могли ему сказать. Все, что я знаю — я прочитал по его губам. И вы должны что-то с этим сделать. Вы единственный человек, кому я доверил это. А теперь, мистер Левис, моя жизнь в ваших руках. И мой дар отныне в вашем распоряжении. Я так это понимаю.

Левис кивнул, признавая логичность слов Сэди: этот дар, как выразился Сэди, был сейчас Левису весьма кстати.

— Но все же, Сэди, почему ты мне это рассказываешь? Скажи правду. Ну, давай, Сэди, я же тебя знаю! Что на самом деле стоит за всем этим? Ты давно был привязан к заднице Джорджио, и я считал тебя лучшим другом.

Сэди опрокинул в себя остатки виски из стакана и сильно закашлялся, глаза его наполнились слезами из-за непривычки к большим дозам алкоголя.

— Они меня жестоко изнасиловали, когда мне было двенадцать лет. Они покалечили меня, и очень сильно. Я не пожелал бы никому, чтобы с ним случилось такое, мистер Левис. Особенно с маленьким ребенком, скажем, трех лет. Ведь и вы не стали бы мириться с подобным, не правда ли?

Психопат и социопат Дональд Левис — жестокий и порочный человек, сгусток противоречий и собрание извращенных понятий о том, что хорошо и что плохо — не мог ни при каких обстоятельствах смириться с чем-то подобным. Во всяком случае, в тюрьме это точно было невозможно. Никто из нормальных мужчин-заключенных не мог позволить спокойно находиться в тюрьме такого рода извращенцу, кто бы он ни был. На подобные тюремные понятия и опирался в своем поступке Сэди.

— Ты хорошо сделал Сэди, дорогой, — задумчиво произнес Левис. — И, как ты верно подчеркнул, твой маленький дар может оказаться весьма ценным для меня. Теперь я за тобой присмотрю. Ты отныне под моей защитой. Я с этим разберусь, и больше не забивай этим свою маленькую головку.

— Спасибо, мистер Левис, — улыбнулся Сэди.

Он вернулся в комнату отдыха. Джорджио подмигнул ему, когда Сэди сел смотреть фильм «Эммендейл». И Сэди нежно улыбнулся Джорджио, а потом отвернулся к экрану.

Однако Сэди видел перед собой не телеэкран… Ему виделись двое мужчин в темной, вонючей комнате; он ощущал смрад фекалий и крови, смешанный с резким запахом пота, слышал шумное мужское дыхание, насыщенное перегаром от бренди и табачного дыма, а затем — детский плач, в котором были боль и ужас ребенка. Этим ребенком был он, Сэди.

Дэви пришел домой в одиннадцать тридцать вечера полупьяный и очень усталый. Он стянул с себя кожаный пиджак и повесил его на перила лестницы. Зевнув, Дэви прошел в прихожую.

Кэрол ждала его, сидя в кресле. Она не накрасилась, что само по себе стало шоком для Дэви: ему редко доводилось видеть жену без макияжа. На ней была махровая ночная рубашка. На полу, возле кофейного столика, стояли два чемодана.

— Что? Ты опять меня покидаешь, Кэрол? — спросил он ее полушутливым тоном, но с некоторым беспокойством.

Кэрол встала с кресла. Сложив руки на груди, она широко улыбнулась.

— Нет, Дэви, я не покидаю тебя. Я вышвыриваю тебя вон. — Она с удовольствием понаблюдала за его потрясенным лицом, за тем, как он, опомнившись, заскрежетал зубами от злости.

— Послушай, Кэрол, я сегодня не настроен шутить, дорогая. На самом деле я от этого очень далек! — Он сложил указательный и большой палец так, чтобы получилась буква «о». — Далек от того, чтобы ты треснула меня. А если ты будешь настаивать на этом, то я сам не только тресну тебя, но и врежу так, что у тебя будет синий, нет, черный фонарь, мать твою!

Кэрол уперлась кулачками в бока.

— О, правда? Что ж, Дэви Джексон, а я все-таки на это настроена. — Она изобразила пальцами такую же букву «о». — Я даже могу ткнуть ножом в твое вонючее, грязное, развратное сердце! А теперь забирай свои чемоданы и уматывай отсюда, пока я не выполнила своей угрозы. И вот еще что: я думаю, тебе следует нанять адвоката — без него ты вряд ли получишь доступ к Джеми и другим детям. Потому что после того, что мне стало известно, я не разрешу тебе видеться с ними иначе как в моем присутствии или в присутствии другого доверенного лица!..

Она наносила ему удар за ударом и наслаждалась этим. И когда Кэрол увидела по выражению лица мужа, что до него дошел смысл ее слов, она снова широко и злорадно улыбнулась, хотя сердце разрывалось от боли у нее в груди.

— Кэрол… Кэрол, дорогая, выслушай меня!

Дэви сделал шаг к ней, но она отпрянула.

— Нет, Дэви, больше я тебя слушать не буду. Ты втянул меня в такое, какого я даже во сне не могла себе представить, как и то, что ты на такое способен. «Несколько фильмов про гомиков, — говорил ты. — Ничего особенного. Мы даже снабжаем этим товаром легавых». Помнишь? Ты мне лгал, мерзавец! А теперь разворачивай свою задницу и убирайся. Мы с тобой закончили, Дэви, хватит. Я мирилась с твоими оскорблениями, с твоим нравом, с твоим распутством и твоими тюремными приговорами. Но это небольшое дельце!.. Это конец, приятель. Только это я и хочу сказать, клянусь тебе. Убирайся! И занимайся своими шлюхами, возвращайся к какой-нибудь своей глупой птичке — делай, что хочешь, мать твою! Но убирайся из моего дома!

Дэви посмотрел на женщину, на которой его в свое время заставили жениться. Эту женщину он по-своему любил в течение долгих лет. Она вырастила его детей, стирала ему одежду, готовила еду и, наконец, навещала его в тюрьме. Мысли об этих давно прошедших прошлых днях опять вернулись к нему, и Дэви окатила холодная волна страха.

— Кэрол, дорогая, послушай меня… Пожалуйста, позволь мне объяснить…

Она услышала в голосе мужа слезы, увидела его перевернутое лицо — и нарочито громко щелкнула пальцами. Перед мысленным взором Кэрол вновь прошли фото детей в порнографических журналах — эти мерзости, появившиеся там при активном участии Дэви… Она вихрем налетела на него: из нее сочился яд ненависти, а в руки вливалась бешеная сила; Кэрол с криками и воплями проволокла Дэви по коридору до выхода, одним толчком отворила парадную дверь и вышвырнула его через ступеньки на дорожку.

Слегка очнувшись, она услышала, как в глубине дома заплакала Джеми: тоскливый плач ребенка доносился с верхней ступеньки лестницы. Девочка видела все, что происходило, разбуженная громкими голосами и напуганная затем их стычкой. Но Кэрол еще не могла уделить внимания маленькой дочери.

Она вернулась в прихожую, взяла чемоданы и, дойдя с ними до двери, с размаху выбросила их через проем на лужайку перед домом; кожаный пиджак Дэви последовал за ними. Потом, кинув последний взгляд на его умоляющее лицо, Кэрол с треском захлопнула дверь и решительно поднялась по лестнице. Вот теперь она подняла на руки младшую дочь и крепко прижала ее к груди… Она прижимала к себе ребенка, которого родила в сорок один год, чтобы привязать Дэви к дому. Ребенка, которого она любила больше других.

И, присев на ступеньки лестницы с Джеми на коленях, Кэрол горько заплакала.