"Прыжок" - читать интересную книгу автора (Коул Мартина)

Глава 29

Донна направлялась к Маэв и по дороге безо всякого умысла проезжала мимо автомобильной площадки. Она мельком взглянула на передний двор и с изумлением заметила, что Стефан Брунос и Дэви Джексон вдвоем загружают какие-то ящики в кузов белого грузового «Форда». Она припарковала машину и, пересекая передний двор, спокойно приблизилась к обоим мужчинам.

— Привет, Стефан! Привет, Дэви! Я тут ехала мимо и подумала: а не заглянуть ли сюда — посмотреть, оплачена ли страховка?

Дэви от неожиданности уронил на бетон коробку, которую держал в руках. И повернулся к ней.

— Привет Донна, дорогая. Все в порядке? Заходи, и я приготовлю нам по чашечке кофе. Можешь все проверить… — Он через плечо поглядел на Стефана. — А ты сам тут справишься, не так ли?

— Конечно, справлюсь. Вы идите в офис. Я тебе позже перезвоню, Дэви. — И Стефан продолжил загружать коробки в кузов.

— Что здесь? — с напряжением в голосе спросила Донна. — Я хочу знать, что в коробках!

Дэви уныло покачал головой:

— Поверь мне, когда я говорю: тебе этого вовсе не нужно знать, дорогая. Подумаешь — части покореженного двигателя! Мы просто переправляем его одному приятелю.

Донна нахмурилась. И когда Дэви попытался взять ее за руку, оттолкнула его. Даже привычный ко всему Дэви удивился ее агрессивному поведению.

— Какие-то испорченные механизмы, спрятанные на автомобильной площадке? И это в то время, когда страховые агенты повсюду так и шныряют? Думаю, что это не очень умный поступок, не так ли?.. Итак, что это за вещи?!

Стефан поставил очередную коробку в фургон и повернулся к Донне. Лицо его потемнело от физического напряжения и от гнева.

— Послушай, Донна, все это не имеет к тебе никакого отношения, мать твою! А теперь иди внутрь, выпей предложенную тебе чашку кофе и не суй свой длинный нос во все это, ладно?!

Донна почувствовала, как щеки ей будто обдало жаром: лицо ее залилось краской гнева и стыда.

— Не смей так разговаривать со мной, Стефан Брунос. Я взяла на себя все, что смогла в последние несколько месяцев…

Стефан принял нарочито трагический вид и глубоко вздохнул. Смотрел он при этом почему-то на Дэви.

— Каким образом мой братец переваривал эту горластую суку, что все время дышала ему в затылок? Просто не понимаю. Ну, ладно, внимательно послушай меня, Донна. Ты не имеешь права что-либо вынюхивать, понятно? Никакого! Так что забирайся в машину и займись своими делами. Иди играй во взрослую женщину, если тебе это так понравилось. Но только не со мной, ясно?! Ты можешь понять это простое требование или мне облечь его в более доступные пониманию слова? Убирайся! — Он повернулся к фургону, видимо, считая разговор законченным.

Но Дэви Джексон схватил его за руку и резко развернул лицом к себе.

— Не разговаривай так с ней, Стефан! Я этого не потерплю! И твой брат тоже не потерпел бы, если бы он был здесь.

Стефан рассмеялся каким-то отвратительным, искусственным смехом:

— Ох ты, боже мой! Ну неужели ты хотел бы сунуть руки ей под юбку и все такое? Ради Христа, Донна, тебе ведь никогда не было так хорошо, не правда ли? Подожди, вот я расскажу Джорджио об этом. Ты не только мотаешься в Шотландию невесть с кем, но и еще воркуешь с этим долбаным Дэви Джексоном! Но поостерегись гнева Кэрол, дорогая. Она сожрет тебя на завтрак и выплюнет твои косточки…

Дэви шагнул к Стефану, но Донна грубо оттащила его.

— У тебя одни грязные мысли на уме, Стефан! Что ж, погоди, я сама скажу Джорджио, что ты прячешь здесь какие-то непонятные отбросы. Посмотрим, что он на это ответит!

Стефан презрительно ухмыльнулся:

— Ох, да выметайся же ты, Христа ради, тупая шалава! Ты действуешь мне на нервы…

И тут опять заговорил Дэви. Голос его был угрожающе тих:

— Я уже предупреждал тебя, чтобы ты так с ней не разговаривал, Стефан. Прими, наконец, к сведению то, что я тебе сказал. Ибо я уже начинаю выходить из себя.

Донна заметила, как выражение лица Стефана слегка изменилось. Она поняла, что он все-таки боится Дэви. Точнее, боится чего-то такого, что Дэви может сделать.

— Брось, Дэви, — остановила она Джексона. — Я могу сама постоять за себя.

Стефан с мрачным, угрожающим видом уставился на нее. Донна побледнела, глаза ее сверкали от гнева. (А также, как удовлетворенно отметил он, от страха, хотя и от завуалированного страха. Это приятно взволновало Стефана. Ему нравилось ее запугивать.)

— Знаешь, ты меня смешишь, Донна, — злорадно произнес он. — Ты везде болтаешься в своих дорогих костюмах и сделанных вручную туфлях, разъезжаешь в шикарной машине. А ведь это мой брат дал тебе все — дом, автомобильную площадку и прочее. Без него ты торчала бы в какой-нибудь дыре и трещала бы там сама с собой. Потому что любой другой мужик быстренько вышвырнул бы тебя, как только понял бы, что ты не можешь родить ему ребенка. Мой брат возвысил тебя, женившись на тебе. А ты никогда этого не понимала. Ты смотришь сверху вниз на моих мать и отца, на всех нас. Ты — напыщенная мерзкая сука!

Донна, пребывая в шоке, молча смотрела на него. Она безучастно наблюдала, как он резко оттолкнул Дэви в сторону и прыгнул в кабину фургона. «Форд» с визгом развернулся и со страшным скрежетом вырвался на дорогу. Спустя мгновение он исчез из виду.

Донна запечатывающим жестом приложила пальцы к губам, словно этим хотела отогнать дурноту, поднимавшуюся со дна желудка.

Дэви смотрел на ее измученное лицо и чувствовал, как в нем разгорается ставшее уже привычным желание защитить ее: «Она такого не заслуживает. Не заслуживает того, что Джорджио или его родственники швыряют ей под ноги. Донна — женщина, перед которой следует преклонять колени. Если бы только негодяй Джорджио понимал это…»

— Заходи внутрь, дорогая, — ласково сказал он оцепеневшей Донне. — Он просто сутенер, этот Стефан, и всегда был им. Не слушай его, он — проклятый лицемер.

Донна посмотрела на Дэви и машинально провела сухим языком по пересохшим губам.

— Он ненавидит меня. А я даже не подозревала об этом.

С редкой для него прозорливостью Дэви заметил:

— Он не ненавидит тебя, Донна. Он хочет тебя. И всегда хотел. Вот в чем корень проблемы. — Он поднял две последние коробки и внес их в офис.

Донна автоматически двинулась вслед за ним, чувствуя себя совсем разбитой событиями последних нескольких минут.

— Поставить чайник?

Он опустил коробки на пол у двери и направился в крошечную кухоньку. Донна слышала, как он включил воду и начал чиркать зажигалкой. Она приподняла крышку ближней коробки и заглянула внутрь: сердце у нее защемило — коробка была доверху наполнена трехдюймовыми дискетами… Она приняла на себя весь этот поток грязи из-за каких-то нескольких дискет!

Она взяла одну и удивленно уставилась на нее. Когда Дэви просунул голову в дверь, она машинально среагировала на щекотливую ситуацию и опустила дискету в карман.

— Не волнуйся, Донна, он не имел в виду и половины того, что наговорил.

Она набрала в грудь воздуха и ответила так резко, как смогла:

— Я не хочу, чтобы это место когда-либо еще использовали в качестве склада краденых вещей! Ты понял меня, Дэви? Мы слишком много потеряем, если нас с этим поймают, особенно учитывая, что страховые агенты в последнее время постоянно набредают на нас. Они и так уже подозревают нас в нечистой игре, потому что я застраховала площадку как раз накануне ее разгрома. Хорошенько подумай об этом! Наличие у тебя средств к существованию, благополучие Кэрол и твоих детей зависят от этой площадки…

Дэви молча кивнул, продолжая готовить кофе.

В крыле царила непривычная тишина. Смерть Тимми так или иначе повлияла на поведение всех заключенных…

Когда мужчины толпой покидали камеры, чтобы принять утренний душ, было особенно заметно, что общее настроение в крыле в целом подавленное. Даже записной шутник крыла Бенджамин Дэйвс помалкивал. Двое странноватых новичков мылись под душем, стоя бок о бок. Джорджио наблюдал, как они вполголоса переговариваются между собой, и смаковал мысль о том, что скоро с его легкой руки сведения о них станут достоянием всех и каждого.

Эта приятная перспектива смягчала боль от утраты Тимми. Сэди все еще давали успокоительное, чтобы он справлялся с нервами. Даже видавшие виды тюремщики были опечалены страданиями Сэди и его жалким видом. Они приносили ему чай и сигареты, не забывая, правда, ни на миг, что страдалец теперь числится собственностью Дональда Левиса: как бы там ни было, но пока тот не вышвырнет Сэди прочь, парень заслуживает некоторой доли уважения.

Джорджио рассеянно совершал утренний туалет… То, что огромного, неуклюжего Тимми больше не было с ними, стало для Джорджио большей потерей, чем он мог предполагать. Гибель Тимми снова показала ему, в каком опасном положении находится он сам. В глубине души Джорджио понимал, что по первому же капризу Левиса он и сам в любой момент может погибнуть такой же лютой смертью. А Левиса никогда не призовут за это к ответственности. Он даже не лишится сна. «Для Дональда Левиса люди — такой же расходный материал, как презервативы. Ты их используешь, а потом выбрасываешь». — Эта мысль не на шутку испугала Джорджио.

Обвязавшись полотенцем вокруг бедер, Джорджио вышел из душа. Когда он вошел в свою камеру, там никого не было, кроме стоявшего у окошка нового тюремщика.

— А где Сэди?

Мужчина любезно улыбнулся.

— Его захотел посмотреть знахарь… Закрой дверь, Брунос. И закрой ее на задвижку: нам надо поговорить.

Джорджио несколько долгих мгновений смотрел на него, прикидывая: стоит ли ему послушаться или лучше вышвырнуть незнакомца вон. Насколько было известно Джорджио, Левис в ближайшее время не собирался с ним расправляться.

Казалось, тюремщик прочитал его мысли. Он сам закрыл дверь и с силой опустил задвижку ударом обутой в башмак ноги.

— Меня зовут мистер Макнамара, и с сегодняшнего дня я приставлен к тебе. Я работаю на Алана Кокса. Ты в глубоком дерьме, приятель, и я советую тебе внимательно меня выслушать. Я буду приносить тебе весточки, причем регулярно. Первая такова: Кокс и Энтони Кальдер хотят, чтобы ты знал: они оба крайне разозлены из-за заварухи с О'Нилом и Карвелло. Если еще раз произойдет нечто в таком же роде, они все бросят и предоставят тебе выкарабкиваться своими силами… Кокс также предупреждает: если ты будешь намекать на существование чего-то между ним и известной тебе миссис Д., то он бросит тебя к чертовой матери. Скоро я приду еще раз и передам тебе еще кое-какие новости…

Уже подходя к двери, Макнамара неожиданно обернулся и сказал:

— Да, кстати, через четыре дня возвращается Левис. Судя по всему, он чудесным образом исцелился. Однако швы еще будут некоторое время беспокоить его. Потеря почки — страшное дело, сам знаешь. Однако мозги у него на месте, как, я полагаю, ты уже догадался. Увидимся позже.

Оставшись один, Джорджио сел на койку, весь кипя от ярости. «Сейчас мне нужны Кальдер и Кокс. Но как только я выйду, я буду, черт бы их побрал, делать то, что мне нравится! — Он держался за эту мысль, чтобы его чувства не вырвались наружу. — Четыре дня, и Левис вернется!.. Это звенит, как погребальный колокол, в моей голове. Четыре дня, и все начнется заново: придется следить за собой, за своими словами, следить за Левисом и его шестерками. Мне надо как можно быстрее увидеться с Дэви Джексоном. И понравится это моей дорогой женушке или нет, но ей придется пропустить визит».

Джорджио признался себе, что после ее недолгого пребывания в Шотландии он не очень-то будет жалеть о пропущенном визите.

В этот момент в камеру вошел Сэди и бесшумно улегся на нижнюю койку.

— Проклятые доктора! Что они понимают? Сделали мне очередной тест на СПИД. Я уже говорил им, что чист. С конца восьмидесятых я регулярно проверяюсь. Я хочу сказать, что при моей игре такое просто приходится делать. Ведь правда?.. Веселее гляди, Джорджио! Все могло бы быть и хуже. Ты уже вполне мог быть покойником. Учитывая то, что здесь повсюду — Левис.

— Черт с ним, с Левисом, Сэди! В настоящий момент он меня меньше всего волнует. На самом деле, если только он разинет свою пасть, я выдерну нитки из его швов. И посмотрим, понравится это ему или нет.

Сэди прикрыл веками глаза и негромко сказал:

— Алан Кокс — человек, конечно, мощный, но он не волокита, Джорджио. С ним твоя жена в большей безопасности, чем с кем-либо другим. А Пэдди следует дать под зад за то, что он что-то тебе наболтал.

— Не-ет! — покачал головой Джорджио. — Она вышла из его квартиры с большой сумкой и с мокрыми волосами. Не говори мне, дорогой, что она просто принимала душ для собственного удовольствия. Даже я не настолько глуп, черт бы меня разодрал!

Сэди сел на койке и невесело усмехнулся:

— Правда? Тогда для чего весь этот спектакль? Говорю тебе как женщина, — а ты знаешь, что я себя таковой и ощущаю, — Донна по-своему сладкая, как орешек. Давай же признаем это! Если бы Донна ухлестывала за Аланом Коксом, разве стала бы она зря копья ломать ради того, чтобы вызволить тебя? Может, ей просто нужен был хороший душ, чтобы взбодриться после ночной поездки из Ливерпуля? Не попадайся в западню, в которую уже угодили многие пожизненники: мол, твоя старушка на свободе, а ты ничего не можешь с ней сделать — разве что приказать кому-нибудь навредить ей. Но разве ты этого хочешь? Послать кого-то, кто разбил бы ей лицо? Я знаю многих парней, которые поступили так, а потом сожалели об этом, дружище. Глубоко сожалели! Она — все, что у тебя есть в настоящий момент. Если бы ты только понимал это! Мужчины всегда думают, что они владеют своими женами, и в этом заключается их роковая ошибка… Она могла принять душ по многим причинам. Но нет — ты думаешь о самой очевидной из всех: она забавлялась с ним. Как говорит Пэдди, она зашла в квартиру и ушла оттуда спустя час. Взяла свою машину и поехала домой. Наверняка почти всю дорогу из Ливерпуля она спала. Это я могу тебе гарантировать на все сто. Вот потому-то она и приняла душ. После чего переоделась и быстро уехала. Не говори мне, что ты не сделал бы того же самого. Потому что я уверен: ты поступил бы точно так же.

Джорджио был непреклонен:

— Она моя жена, мать ее! Я хотел, чтобы она помогла мне выбраться отсюда, и думал, что могу ей доверять. Но, как поступают большинство женщин, она подсуетилась, как только я свалил со сцены. Это все очень просто, Сэди. И ни ты, ни кто-либо другой — никто не переубедит меня! Алан Кокс знает правила: ты не должен приглашать жену своего друга к себе в дом. Просто не должен! Он думает, что может поиметь меня, когда захочет. Что ж, у него это не получится. И у нее — тоже.

Сэди опять закрыл глаза и улегся на койку.

— У тебя начинается то, что называют тюремной паранойей. Многие парни подхватывают ее. Она вызывается тем, что человек заперт в клетке и слишком много думает. Скоро ты перестанешь доверять даже своим братьям, как и ей, когда она приедет для свидания с тобой. Тебе покажется с полной уверенностью, что она изменила свое отношение к тебе, что она ведет себя отстраненно. И ты автоматически станешь убеждать себя, что это все по одной причине: дескать, она обслуживает кого-то другого… В действительности, Джорджио, с каждым визитом ей становится все труднее и труднее говорить с тобой. Ведь ты всегда теперь прислушиваешься к ней с пристрастием: а не говорит ли она что-то такое, что можно будет вменить ей в вину, что-нибудь, за что ты сможешь потом зацепиться? Постепенно она потеряет терпение, а ты окончательно уверишься: вот, мол, я был прав! И наступит момент, когда она примет решение бросить тебя, потому что уж слишком все это напоминает тяжкую работу. И вот тогда-то она и повстречает кого-то другого, дружище, — того, кто будет говорить ей то, что мог бы сказать ты, если бы не был таким упрямым и невежественным, не желающим себя утруждать. Сидя здесь, ты каждый день воображаешь себе, как она там развлекается с каким-нибудь Томом, Диком или Гарри… Ты дурак, Джорджио. Самый настоящий дурак.

Джорджио потрясенно слушал своего маленького друга. Сэди никогда еще не говорил с ним так.

— С чего это ты так расхрабрился?

Сэди улыбнулся.

— Я скажу тебе, отчего я расхрабрился. Лучшую часть жизни я провел за решеткой, приятель. И повидал много парней вроде тебя. Мне встречались и обыкновенные честные мужчины, и геи — можешь назвать их так или как угодно, — и убийцы, и поджигатели, и грабители. И даже мерзкие насильники. Так вот: как только оказываешься за решеткой, сразу чувствуешь себя выброшенным из жизни. Жизнь для тебя теперь — это четыре стены и ожидание всяких зверств со стороны любого, кто крупнее или сильнее тебя. Но есть и другая сторона медали: жена или подружка, которая не совершала преступления, а лишь полюбила тебя либо вышла за тебя замуж, превращается в мишень, в которую ты направляешь главный удар собственных негативных чувств. Ты тратишь весь остаток энергии на то, чтобы разобраться: а не предает ли она тебя?.. Хотя на самом деле единственный, кто тебя предал, — это ты сам! Ты оказался в клетке по собственной вине, сам себя подставил. Это же все так просто!

Джорджио внимательно выслушал Сэди. Какая-то часть разума Джорджио признавала справедливость слов друга, но другая его часть, несмотря ни на что, отвергала любые аргументы… Влажные волосы и сумка с вещами — достаточно весомое доказательство измены, если речь идет о жене человека, находящегося в заточении. Если же подобная «новость» передается с большой эмоциональной нагрузкой…

В общем, Пэдди Доновон передал Джорджио из рук в руки боеприпасы, и тот был готов пустить в ход весь свой арсенал.

Ник Карвелло тщательно осмотрел судно и утвердительно кивнул. Это была небольшая рыбацкая моторная шхуна, она выглядела крепкой, неоднократно использованной и вполне надежной. В действительности шхуна имела двигатель большей мощности, чем казалось на первый взгляд, а также хорошо укомплектованный бар, удобную кровать и высокочастотное радио. Она могла легко набрать крейсерскую скорость и при этом была достаточно мала, чтобы при необходимости быстро затеряться в море. Ник подтвердил свое положительное решение, обращаясь к молодому человеку, наводившему порядок внутри судна:

— Я хочу, чтобы лодка была полностью готова самое позднее к воскресенью, а потом ее следует перегнать отсюда и поставить в самый надежный лодочный сарай, который у нас есть. И я никому не собираюсь напоминать о чем-либо по десять раз. Договорились?

Молодой человек кивнул. Лицо его большей частью скрывалось под рыбацкой вязаной шапочкой.

Ник Карвелло бросил последний взгляд на выбранную лично лодку и, довольный собой, достал из кармана мобильный телефон и набрал номер Энтони Кальдера.

— Привет! У нас тут все путем. И посудина готова отправиться к месту прыжка. Я тоже готов. О'кей? — Он положил мобильный назад в карман. Повернувшись опять к молодому человеку, Ник будничным тоном заметил: — Не поленись сделать на лодке запас какой-нибудь приличной еды, естественно, в консервных банках. Присовокупи туда хорошую бутылку бордо… Ах, да, еще маленькую бутылочку «Гленморанжи» — мой клиент любит эту марку виски. И потом я хочу, чтобы ты оказал мне небольшую дополнительную услугу. Отыщи для меня Малыша Дики. Передай ему, что нам надо срочно переговорить… Ты все запомнил?

— Я все запомнил. — Юноша повернулся к нему и дружески улыбнулся.

Ник начал непристойно извиваться, подражая манерам женщин легкого поведения, и выкрикивать тонким голоском:

— Такой мужественный! Такой сильный! Поцелуйте же нас!

Юноша выпрямился и усмехнулся:

— Ты получил бы хороший шок, Ник, если бы я согласился.

На секунду лицо Ника сморщилось от притворной грусти.

И чуть позже уже собственным голосом он сказал:

— Можешь поставить на кон свою жизнь — так бы оно и было. Но далеко не сильный шок, какой получила бы твоя старуха, когда я ей объяснил бы, что к чему.

И они оба одновременно рассмеялись. При полном взаимопонимании им было легко и приятно общаться.

Джонни внимательно слушал то, что ему говорила жена. Он намеренно не смотрел на Энни, чтобы та не догадалась, как скоро он выкинет ее слова из головы… Энни никогда не оборачивалась, идя вперед. Стоило людям понять, что она — прирожденный переговорщик, они сначала испытывали легкое потрясение, а затем и приятное изумление от этого ее очевидного дара.

Дэнни Маканултис был низеньким толстым человеком с сильным акцентом выходца с глазговского дна. Его средний брат Кирилл (его мать очень гордилась тем, что дала ему такое звучное имя, а он чувствовал себя от этого сильнее) сидел тихо, пока Дэнни вел переговоры за них обоих. Третий брат, Иан, самый младший, готов был принять все, что бы ни решили за него старшие. Дэнни понимал: прыжок должен быть прибыльным и быстрым делом — нечто вроде привычной и легкой работы, которая к тому же доставляла бы удовольствие. Братья будут ночью на юге, и они вернутся домой спать прежде, чем полицейские пойдут по следу: это — превосходная работа! Но Дэнни также знал, что Джонни, будучи парнем честным и уважаемым во всем королевстве, обладал большой проницательностью, почти такой же, как у его старухи.

— Мы считаем, что каждому из нас положено, по меньшей мере, по семь тысяч за день работы. Ведь мы же себя подводим под монастырь!..

Энни перебила его:

— Всей работы здесь на два часа. Все, что вам нужно сделать, — это дождаться кое-кого в условленном месте. И больше ничего. Вы не будете участвовать в самом прыжке. Я предлагаю вам каждому по пять тысяч — и хорош.

Дэнни в сомнении покачал головой. Кирилл сделал то же самое вслед за ним. Впрочем, они оба знали, что будет так, как скажет Энни.

— При всем уважении к вам, миссис, замечу: мы там будем самыми главными людьми. Именно мы должны отвезти прыгуна к месту назначения…

— Нет, не вы! — снова перебила спорщика Энни. — Вы везете его всего несколько миль, а потом выходите из игры. Пять тысяч каждому, и все!

Дэнни грустно посмотрел в глаза женщины на сносях и выдохнул:

— Восемь.

— Семь, — усмехнулась Энни.

— По рукам.

Джонни тоже усмехался, глядя, как довольный Дэнни пожимает руку Энни.

— О датах я сообщу вам ближе к делу. Это произойдет на одной из следующих нескольких недель. Вам будут предоставлены машина и одежда, так что сможете сразу приступить к работе. И не следует ввязываться ни в какие свары: мы сами со всем этим справимся, прежде чем вы о чем-то узнаете.

— С вами обоими приятно иметь дело!

Энни в ответ молча улыбнулась и проводила братьев до двери. Когда она вернулась в комнату, Джонни, смеясь, заметил ей:

— Ну ты даешь, девочка! Нам же выделили по десять тысяч на каждого.

— Кальдер будет думать, что они получат именно это. Почему бы не нагреть чуток фунтов на этом деле? На самом деле я собиралась предложить им по восемь. Тоже мне — мужчины, а? Вы никогда не цените себя достаточно высоко. Предоставляете возможность простым женщинам вот так обирать вас! — Она положила руку на свой громадный живот. — Этому младенцу пора бы уже трогаться, Джонни. Как только покончим с этим дельцем, выйдем как раз на уровень ста тысяч.

— Я уже присмотрел для нас небольшой домик в Уэльсе, — улыбнулся он. — Тридцать семь тысяч. У нас и так останется много, чтобы просто жить, изредка выполняя какую-нибудь работенку. Я хочу вырвать детей из этой грязи.

Энни подняла брови и серьезно спросила:

— А сможем ли мы когда-нибудь отвадить наших детей от грязи, а?

— Это нам еще предстоит увидеть, моя любовь, — в том же тоне ответил Джонни.

Энни устроилась на кожаном диване и взяла в руки вязание.

— Ты все-таки сообщи Кальдеру и Алану о положении дел. Мы готовы отчалить. Готовы, как никогда.

— Я им сейчас же позвоню, — беспрекословно согласился Джонни.

Начав вязать крошечные пинетки, Энни сказала мужу, обернувшись к нему через плечо:

— Кстати, включи чайник, пока будешь на кухне. Я убила бы сейчас кого угодно за чашку чая.

Джонни угодливо захихикал и набрал номер Алана, думая про себя: «Только моя Энни может сделать меня счастливым. Она просто феноменальна!» (Его отец как-то раз в шутку напутствовал сына: «Женись на шлюхе, сынок. Она не может пасть ниже».) Что ж, мой отец во многих отношениях был прав. Если ты была проституткой с Кинг Кросс, то в дальнейшем выбор для тебя невелик: либо ты наверху, либо в самой земле. Энни хочет подняться наверх, и она тащит меня с собой… И за это я всегда буду ей благодарен».

Джемси погладил брюхатую суку из породы ротвейлеров по голове и успокаивающе заговорил с ней:

— Ну, ничего, моя дорогая, он уже выходит. Вот хорошая девочка! Я такой красавицы никогда не видел…

Он поднял на руки новорожденного щенка и аккуратно положил его возле головы суки. Та вначале тщательно облизала его, а затем вытянула из себя детское место с помощью Джемси и собственных зубов.

Девушка, служившая на псарне, сделала шаг к ним, но сука зарычала на нее, обнажив страшные клыки, и с ворчанием попыталась подняться на ноги.

— Отойди, Джанет! Видишь — собака не в себе! Пойди и приготовь мне порцию горячего тодди. И еще — питье для собаки. Налей большую каплю «Гленфиддиха» в теплое молоко, это ее успокоит. Роды почти закончились.

Джанет с радостью покинула теплую псарню… Она не доверяла этой суке. Никогда не доверяла. Но Джемси всегда мог вытворять с собаками, что хотел. Казалось, те воспринимают его как своего. Словно у него был такой же, как у них, запах.

Джемси увидел, как прорезалась последняя головка, и улыбнулся: «Шесть маленьких красавчиков!» — Он был на седьмом небе.

Спустя десять минут суку начали поить горячим молоком с виски, а Джемси попивал свой тодди, не уставая восхищаться новорожденными щенками. И в этот момент зазвонил мобильный телефон.

Он включил трубку и, сияя от радости, ответил:

— Привет тебе, Алан! У меня, понимаешь, шесть прелестных щенков, новорожденных, красивых — просто слов нет! Да-да, не волнуйся, все готово и ждет тебя. Тут на стенде есть парафиновый воришка — на случай, если ты передумаешь. Мне надо идти, приятель. Поговорю с тобой завтра…

Он выключил мобильник и снова погладил суку по голове, успокаивая ее.

— Ну-ну, моя красавица. Ты пока расслабься, а я скоро вернусь.

Спустя десять минут он оказался в подвале своего дома — тот напоминал настоящий арсенал. Джемси взял в руки «армалит» и тщательно проверил его. Потом начал проверять остальное оружие, которое могло потребоваться для прыжка.

Он так и сиял от счастья во время работы.

Джек Кроун навестил Джоджо. Молча выслушал приятеля, который со всеми живописными подробностями изложил, что он собирается сделать с Ником Карвелло, как только окончательно поправится. Когда Джоджо на мгновение смолк, Джек тяжело вздохнул.

— Что это ты вздыхаешь, Джек? — жестко спросил Джоджо.

Джек сполз еще ниже по неудобному больничному креслу.

— Они нашли твои пальцы?

Джоджо злобно фыркнул:

— Станут они мараться, мать их! Этот сутенер, наверное, оправил мои пальцы в золото и сделал из них ожерелье. Но я обещаю тебе: как только Джорджио выйдет, я отплачу всем им, включая его самого! Изначально за всем этим стоял он. Так он дал понять, что не доверяет нам. Что ж, если он хочет получить свои деньги со сделки, то должен начать выказывать мне уважение. Я не собирался в этом участвовать, это была его идея, а теперь он пытается заткнуть мне пасть. А заодно и тебе. На случай, если мы вдруг решим раструбить об этом деле всем, пока он за решеткой. Тем более что он сидит с Левисом и всеми этими гадами. Левис не стал бы ввязываться в такое дело. Брунос-то думал, что один завладеет всеми деньгами, безмозглый мерзавец! Что ж, я потерял больше, чем свои пальцы. Я потерял лицо и уважение. Однако Джорджио придется усвоить, что со мной нельзя так поступать…

Джек опять заерзал в кресле.

— Ты успокоишься, в конце-то концов? — раздраженно спросил больной. — У меня от тебя в глазах рябит!

Джек закатил глаза к потолку.

— Я больше не хочу ни капли этого. Оно однозначно все сгорит у нас перед носом. Не нужно было нам вообще втягиваться. Как ни рассматривай это, Джоджо, все неправильно.

Джоджо не посмел взглянуть в глаза приятелю и лишь тихо пробормотал:

— Может, и неправильно, дружище. Но в конечном счете, это самый большой источник денег на настоящий момент. А мы лишь на нижнем этаже. Как только совершится убийство, мы сумеем выйти из всего этого и стать богаче, чем когда-либо могли мечтать. И это будет почти полностью легально.

Джек расстроенно покачал головой:

— Но мне это не нравится, Джоджо. И никогда не нравилось. Не нужно было мне тебя вообще слушать. Насчет всего этого…

Джоджо забеспокоился. Раньше во всех их совместных делах Джек спокойно выполнял то, что ему приказывал Джоджо: «А сейчас со мной будто бы говорит не сам Джек, а его тощая жена».

— Послушай, — вкрадчиво обратился Джоджо к приятелю, — все, что мы когда-либо делали, имело отношение к деньгам. А распределением занимался Джорджио. Он и теперь сумеет отвести от нас огонь, когда тот начнет гулять по улицам. Никто из них не узнает, что это мы запрятали деньги, пока Джорджио не скажет им. А Джорджио не станет это делать. Он подумал, что мы можем проболтаться: дескать, как только его упрятали, тут мы и забеспокоились. Вот из-за чего весь сыр-бор. Потому и пострадала моя рука. Наверное, Ник Карвелло что-то знает, потому что мгновенно накостылял мне. Так что не волнуйся на этот счет. Как только Джорджио выберется, он возьмет вожжи в свои руки. Эта дрянь путешествует по воздуху, парень. Он может распределять деньги, откуда захочет. И по всему миру.

Джек догадался, что Джоджо просто пытается успокоить его. Кроуну показалось, что Джоджо сейчас не полностью доверяет ему, своему партнеру, и не хочет, чтобы он, Джек, высовывался… Эта мысль должна была бы огорчить Джека. Но почему-то не огорчила.

Джек Кроун знал, как никто другой, свои способности. Ремесло сводника часто представлялось ему единственной опорой в мире, в котором он жил. Джек понимал, что он всего лишь тяжелый, упрямый парень. Однако в сводничестве он преуспевал, этот бизнес приносил ему доход. Он за много лет не слишком-то возвысился, но в конечном итоге бизнес принес ему много денег и много счастья. И Джек вовсе не хотел ставить под угрозу ту жизнь, которую сам создал, — ни в угоду Джоджо, ни в интересах этого ублюдка Джорджио.

— Послушай, Джек, а как насчет того, чтобы позвонить Алану и сказать ему: найди, мол, себе двух других хлыщей, чтобы занялись этим делом? Тогда от нас не будут ничего ждать, и мы сможем наблюдать за Кальдером без проблем. Алан в этом увидит смысл. Таким образом мы отстранимся от прыжка. А Джорджио… Да пускай себе думает, что хочет, мать его! Ну что — мне сделать это?

Джек долго переваривал то, что сказал Джоджо. Проразмышляв чуть ли не вечность, он улыбнулся, соглашаясь.

Джоджо расслабился. Он хотел выйти из игры. И вот, наконец, добился этого. После недавнего крутого разговора с Ником ему не слишком-то и хотелось вступать в очередную стычку с Карвелло. Единственным его желанием было забрать деньги, очистить их от всей этой грязи, а потом исчезнуть с лица земли.

Джоджо уже ощущал себя хозяином сказочного богатства. И в отличие от Джека у него никогда не возникало сомнений в том, что он делал. Джоджо решил, что в ближайшем будущем переберется за океан, выправит там себе новые документы и начнет новый крупный бизнес: «Это в перспективе должно будет принести мне немалые деньги, а какими путями я этого добьюсь — никого не касается».

— А, как ты думаешь, Алан пойдет на это? — Голос Джека вернул Джоджо к реальности.

— Конечно, пойдет! — В голосе Джоджо опять зазвучали нотки раздражения. — Он что — не понимает, как я отношусь к человеку, который отстрелил мне пальцы? Пошевели мозгами, Джек, черта ради!

Джек кивнул и предложил:

— Принести тебе бутылку «Люкозада»? Или хочешь еще что-нибудь?

Джоджо округлил глаза:

— Эта больница и так обходится мне в тысячу в день. Нажми кнопку звонка, и тебе принесут большой стакан шотландского виски, если выскажешь такое пожелание. Но, ради бога, Джек, никогда, слышишь, никогда не заказывай «Люкозад», когда ты здесь! Я этого не переживу…

Джек шумно вздохнул и снова погрузился в молчание. А Джоджо все говорил и говорил, как будто от звука его собственного голоса могли вновь отрасти потерянные пальцы.

Алан Кокс получил очередное сообщение от Энтони Кальдера. Алан мысленно улыбался, говоря с партнером по телефону, и думал: «Мы готовы к прыжку. Готовы двигаться. Дело — за самим прыжком».

Энтони взялся организовать встречу с человеком, который мог вытащить кого угодно и откуда угодно: из турецкой тюрьмы, из тайской тюрьмы и который способен был похитить ребенка прямо с улицы в любой точке света. Этот человек, бывший парашютист и бывший наемник, знал тюремную систему вдоль и поперек.

Алан чувствовал у себя в крови мощный приток адреналина: «Слишком долгое время я был вне игры. А теперь я вернулся. И наслаждаюсь каждой секундой на игровом поле… Как только прыжок начнется и дело пойдет, я смогу расслабиться и спокойно наблюдать за спектаклем. А сейчас мне осталось лишь позвонить Донне Брунос и договориться с ней о встрече за обедом. Нужно ее проинформировать».

Кокс мог бы сообщить все по телефону, но откровенно не желал этого делать. Шутил, что якобы не доверяет телефонам. На самом деле ему просто хотелось увидеть ее. Его волновала предстоящая встреча с ней.

Набирая номер Донны, он представлял ее себе в спальне, без тюрбана из полотенца на голове и не такой подавленной: «Моя мечта — видеть ее одинокой и самостоятельной женщиной, без Джорджио…»