"Кому бесславие, кому бессмертие" - читать интересную книгу автора (Острецов Леонид Анатольевич)

Глава 5

Антон остался в удрученном состоянии духа не столько от неожиданного посещения Скопова, сколько от известия о смерти профессора. То, что старик, который практически спас ему жизнь, приютив его, погиб в застенках НКВД, невероятно угнетало Антона. Он чувствовал себя прямым виновником его смерти — смерти своего учителя, покровителя и спасителя. Он корил себя за все, что произошло. Ведь если бы не его невнимательность по отношению к тому письму без штемпеля, профессор был бы сейчас жив, а он сам не был бы в тяжелом положении выбора. Это он виноват в его смерти, только он! «Будь бдительным!» — учила советская пропаганда, а он не внимал ей. Умный человек должен был понимать, что этот лозунг относился не только к проискам врагов народа, но и вообще ко всему. Антон должен был постоянно помнить об этом, а не витать в облаках! Если бы он был бдительным, то жизнь его сейчас была бы предельно ясна и однозначна… если бы, конечно, война уже не оборвала бы ее к этому времени.

Из открытого окна подул ветер. Когда шок немного прошел, Антон закрыл окно и сел на пол. Информация о смерти профессора Кротова продолжала давить чувством собственной вины и одновременно будила невероятную злобу по отношению к Скопову и таким, как он. Антон возненавидел его так сильно, как ненавидят личного врага, с которым не может быть примирения ни при каких обстоятельствах.

Он не заметил, как начало светать. От внутреннего напряжения навалилась усталость, и он прикрыл глаза, решив, что сегодня же расскажет Штореру о визите агента НКВД. А тот пусть решает, что с ним делать.

Утром разговора со Шторером не получилось. Рабочий день начался с объявления о том, что ровно через час в Ригу приезжает генерал Власов. Антон не мог не отметить оперативность информации, которой владел Скопов.

Встречать Власова вместе с представителями военного командования Шторер поручил трем сотрудникам, в том числе и Антону.

На вокзал приехали буквально за пять минут до прихода берлинского поезда. Вагон остановился точно напротив группы встречающих, и в проеме тамбура появился бывший командарм. Он выпрямился во весь рост, на насколько секунд замер, окинув взглядом людей, стоящих внизу, и сошел на платформу.

Власов был в шинели без знаков отличия, и лишь офицерская фуражка с кокардой РОА являлась единственным элементом его формы, говорившим о ее действующей военной принадлежности. Антон отметил, что лицо генерала изменилось — стало более хмурым и озабоченным.

Он поднял в приветствии небрежно согнутую в локте правую руку — что-то между красноармейским отданием чести и нацистским «Хайль!» и со сдержанной улыбкой на лице поздоровался с генералом Линдеманном, а затем по очереди со всеми встречающими. Когда очередь дошла до Антона, он крепко пожал ему руку и безо всяких эмоций в голосе пробасил:

— Живой?

— Та к точно.

— Рад, — сказал он и двинулся дальше.

В это момент Антон вспомнил, как Власов вызволил его из рук особистов, вспомнил Скопова и подумал, что так должно и быть — что на каждого энкавэдэшника должен найтись свой Власов. В этот момент он вдруг ясно осознал, что другого пути для него нет, кроме того, на котором он уже находился, каким бы тяжелым и нелицеприятным был этот путь.

Весь день Антон вместе с другими сопровождал Власова по Риге. Они посетили митрополита Сергия, староверческую молельню, где генерал долго наблюдал сосредоточенно молящихся людей перед большой, поблекшей от времени иконой Богоматери.

После окончании молитвы все вышли на улицу, и пока шофер подгонял ко входу автомобиль, Власов в беседе с офицерами неожиданно сказал:

— Я хотел бы снова уметь молиться так, как эти люди. Я потерял свою детскую веру, но я чувствую, что есть выше нас Сила и что человек теряет свое духовное «я», если отрывается от нее. И чем больше я думаю об этом, тем яснее мне видится, что этот отрыв от Высшей Силы, от бога, и есть корень всех зол, которыми больны сегодня и отдельные люди, и народы. У них нет больше ничего, что держало бы их на правильном пути. Только я не могу больше вернуться к простой детской вере и верить в то, что Сила над нами есть наш личный Бог, наш Бог-Отец. Может быть, два хороших русских священника, с которыми я говорил недавно в Берлине, и правы. Они сказали, что вера без любви к Богу-Отцу, просто вера в Бога бесплодна.

Вернувшись в отдел, генерал, уже будучи изрядно утомленным, пообщался с сотрудниками. Он рассказал о целях своей поездки по оккупированным немцами советским городам, которая заключалась в как можно большем привлечении внимания среди русского населения и немецких армейских офицеров к Русскому Освободительному Движению.

Под конец встречи к Власову подошел его адъютант и что-то тихо сказал. Генерал поискал поверх голов взглядом и, увидев Антона, что-то ответил адъютанту.

После того как гостя проводили в гостиницу, Антона вызвал к себе в кабинет Шторер.

— У генерала Власова в дороге заболел переводчик, — сообщил он, — и он попросил, чтобы сегодня вечером переводили ему вы, господин Берг.

— А что будет сегодня вечером? — спросил Антон.

— Прием у командующего генерала Линдеманна, — ответил Шторер. — У вас есть хороший штатский костюм?

— Я бы не осмелился назвать его хорошим…

— Вот деньги, — сказал Шторер, достав из сейфа несколько крупных купюр. — Поезжайте немедленно в магазин готовой одежды Крафта и выберите себе что-нибудь посолидней. На приеме будут высшие офицеры из группы войск и большие чины из СД.

Дождавшись у ворот особняка машину Власова, Антон вместе с генералом прошел в дом.

— Переводи точно, — сказал ему Власов. — Чтобы эти болваны себе четко уяснили, что без Русской Армии им хана.

— Буду стараться, — ответил он.

Внутренняя обстановка поражала своим убранством и роскошью — на окнах атласные шторы, по стенам картины со сценами средневековой охоты, по углам рыцарские доспехи и залитые воском массивные чугунные канделябры. Антону ни разу в жизни не приходилось присутствовать на подобных мероприятиях, и он был слегка ошеломлен увиденным. В большом зале был накрыт длинный фуршетный стол. Вокруг него с бокалами вина в руках прохаживались приглашенные, среди которых были дамы в вечерних платьях и мужчины, большей частью в военной форме.

При появлении Власова все как-то оживились и направили на него свои взоры. Генерал Линдеманн, худощавый человек с узким утонченным лицом, представил Власова обществу и пригласил всех к столу.

Во время фуршета Власов сказал речь, суть которой была очень близка к содержанию его обращений, а также открытого письма «Почему я встал на путь борьбы с большевизмом», которое Антон изучил незадолго до приезда генерала.

Власов говорил, как всегда, ярко и по-актерски выразительно, приковав к себе внимание присутствующих. Антон же старался переводить громко и как можно ближе к тексту, иногда усиливая моменты, повторяя соответствующие интонации.

— Меня ничем не обидела советская власть, — повторил Власов фразу из открытого письма. — Но теперь я вступаю на путь борьбы с большевизмом и зову за собой весь народ, сыном которого я являюсь, потому что видел, как тяжело живется русскому рабочему, как крестьянин был насильно загнан в колхозы, как миллионы людей исчезали без суда и следствия. В СССР террор распространился не только на армию, но и на весь народ. Не было семьи, которая так или иначе избежала этой участи. Армия была ослаблена, а запуганные люди с ужасом смотрели в будущее, ожидая подготовляемой Сталиным войны. Пожалуй, нигде не сказалось пренебрежение Сталина к жизни русских людей, как на практике Второй Ударной армии. Управление этой армией было Централизованно и сосредоточено в руках главного командования. О ее действительном положении никто не знал, и никто им не интересовался. Один приказ командования противоречил другому. Армия была обречена на верную гибель. Русские люди умирали героями, но за что? Я до последней минуты оставался с бойцами и командирами этой армии. Нас оставалась горстка, и мы до конца выполняли свой долг солдат. Я пробился сквозь окружение в лес и около месяца скрывался в лесу и в болотах. Но теперь во всем объеме встал вопрос: следует ли и дальше проливать кровь русского народа? В интересах ли русского народа продолжать войну? За что воюет русский народ? Как высокопоставленный советский военачальник, я был прекрасно осведомлен о планах Сталина летом сорок первого года совершить нападение на Европу с целью разгрома Германии и распространения большевизма на всей ее территории. Известно, что именно эти планы и вынудили Германию напасть на Советский Союз. Но я также отдаю себе отчет, что если бы Сталину удалось первому совершить нападение, то война была бы не менее масштабной и кровопролитной. В конечном итоге именно большевизм втянул наши народы в эту страшную войну. Так не является ли большевизм, и в частности Сталин, главным врагом русского народа?! Я давно пришел к выводу, что мой долг призвать русский народ к прекращению кровопролитной, ненужной ему войны за чужие интересы, к борьбе за создание новой России. Я пришел к твердому убеждению, что задачи, стоящие перед русским народом, могут быть разрешены в союзе и сотрудничестве с германским народом. Высшие достижения русского народа неразрывно связаны с теми периодами истории, когда он связывал свою судьбу с судьбой Европы, когда он строил свою культуру, свое хозяйство, свой быт в тесном соединении с народами Европы. Но большевизм отгородил русский народ непроницаемой стеной от Европы. В союзе с германским народом русский народ должен уничтожить эту стену ненависти и недоверия.

В союзе и сотрудничестве с Германией он должен построить новую счастливую Родину в рамках семьи равноправных и свободных народов Европы…

Когда Власов закончил речь, посыпались частные вопросы, на которые Антон только и успевал реагировать.

— Скажите, генерал, — обратился один из офицеров. — В чем вы видите конечные политические цели для России, если вам удастся разгромить большевизм?

— Паритетный мир с Германией и присоединение к свободной Европе, — незамедлительно ответил Власов. — А дальше — восстановление хозяйства и установление настоящего социалистического строя, с роспуском колхозов, свободой торговли и ремесел.

Спустя некоторое время Антон заметил, что на генерала подействовал алкоголь, и тот стал более смелым в своих высказываниях, пообещав немцам занять Ленинград силами РОА.

— Кончится война, — сказал он, — мы освободимся от большевизма, и тогда в нашем Ленинграде, которому мы вернем его настоящее имя, будем принимать немцев как дорогих гостей!

Реакция на это смелое заявление у многих офицеров была не слишком восторженной, и Антон заметил это по некоторым лицам и сопутствующим тому комментариям.

Когда интерес к Власову снизился, генерал направился к невысокому улыбчивому брюнету, который беседовал в обществе одного военного и яркой молодой женщины в парадном офицерском мундире.

Антон давно обратил внимание, что этот скромного вида человек уже давно бросал заинтересованные взгляды на Власова. Теперь он охотно отделился от своих собеседников и направился им навстречу.

— Вальтер Шелленберг, — представил его генерал Линдеманн. — Бригаденфюрер СС, шеф разведки.

Антон много раз слышал это имя.

В беседе с Шелленбергом Власов моментально протрезвел, хотя и говорил с ним жестко и напористо. Антон понял, что эта встреча является для генерала одной из наиболее важных на этом приеме.

— Пропаганда не может длиться до конца войны, — говорил он. — Если Гиммлер не поддержит создание реальной боевой армии, то все, чем мы занимались целый год в пропагандистском плане, вскоре станет просто бессмысленным.

— Вы так мрачно оцениваете обстановку на фронтах? — с интересом спросил Шелленберг.

— Я, как боевой генерал, считаю, что Сталин уже переломил обстановку на фронтах в свою пользу. Общаясь с офицерами вермахта, я убедился, что многие из них точно так же оценивают ситуацию. Но сейчас еще не поздно исправить положение формированием регулярных русских освободительных сил, подчиненных единому командованию.

— Не скрою, генерал, — задумчиво произнес Шелленберг, — что наше руководство не доверяет вам по двум причинам: во-первых, многие боятся, что, выступив в роли военного союзника Германии, вы выдвинете далеко идущие политические требования, а во-вторых, некоторые… — он замялся, — недалекие партийные руководители считают, что вы можете вести двойную игру и, обладая армией на передовой, повернете свои винтовки против нас, открыв на этом участке путь советскому наступлению.

На эти слова Власов только развел руками, а Шелленберг тут же добавил:

— Я, конечно же, понимаю всю абсурдность подобных домыслов, но, к сожалению, у меня пока нет весомых аргументов, чтобы убедить свое начальство.

— Но, в конце концов, они должны понять, что только настоящая русская армия, столкнувшись на фронте со своими соотечественниками, способна внести сомнения у них в праведность этой войны для России. Тем более что все основные ресурсы пропаганды, на мой взгляд, уже исчерпаны. На сегодняшний день под моим именем стоят более миллиона русских добровольных помощников и регулярных солдат, а это уже более пятидесяти дивизий! А если к ним прибавить еще более миллиона «остовцев», годных к военной службе, работающих на предприятиях Германии?! А тысячи военнопленных, которые охотно могут пойти за мной?! А бывшие белогвардейцы, разбросанные по Европе?! А загнанные в колхозы жители оккупированных территорий?! Неужели вы думаете, что они не присоединятся к нам, когда по Украине и Белоруссии строевым шагом промаршируют регулярные части РОА?! Я мог бы собрать четыре — четыре с половиной миллиона человек! — Власов раскраснелся и громко, так, что некоторые обернулись, воскликнул: — Я дал вам четыре с половиной миллиона людей! Где они?!

Шелленберг с пониманием кивнул, нисколько не смутившись напора Власова, и спокойно произнес:

— Не горячитесь, генерал. Я понимаю вас и полностью разделяю вашу точку зрения. Но чтобы не быть голословным, обещаю вам лишь одно — доложить рейхсфюреру о нашем разговоре. Со своей же стороны я уже собираюсь предложить вам сотрудничество. Мы могли бы предоставить вашему штабу право на создание собственной разведывательной службы. От нас — вся необходимая техническая и иная помощь, от вас — всего лишь возможность для СД пользоваться добываемой вами информацией.

— Благодарю за доверие, — успокоившись, отреагировал Власов. — Я с удовольствием принимаю ваше предложение и готов сразу же по возвращении в Берлин заняться этим вопросом. Но помимо этого я не оставляю надежду на ваш разговор с Гиммлером.

Шелленберг кивнул и обернулся к своим прежним собеседникам, стоявшим поодаль. Поймав его взгляд, женщина и офицер подошли к ним.

— Фрау Вайкслер, — представил он женщину. — Эльза Вайкслер — наш сотрудник.

Невысокого роста, полноватый офицер представился сам:

— Штандартенфюрер СС Гюнтер Зиверг, — несколько напыщенно сообщил он.

Антон вздрогнул. Он хорошо запомнил это имя из злополучного письма «Филина». Судьба сама так и выводила его на путь, известный только ей одной.

Зивергу на вид было лет пятьдесят. У него было круглое красное лицо, мешки под глазами, редкие зализанные волосы. Он постоянно прикладывался к фужеру с вином и в разговоре гордо задирал подбородок. Антон вспомнил, что так же делал Муссолини, которого он видел в новостной кинохронике.

После обмена несколькими дежурными репликами Зиверг неожиданно спросил Власова:

— Известно, что все большевики — атеисты. А вы, генерал? Верите ли вы в бога?

— До революции я учился в духовной семинарии, — не задумываясь, ответил тот. — Уверяю вас, господин Зиверг, тот, кто однажды получил православное образование, уже никогда не станет атеистом. Сейчас именно вера помогает мне нести свой крест.

— Предлагаю выпить за наше успешное сотрудничество, — произнес Шелленберг и взмахом руки подозвал человека с подносом.

Когда все потянулись за фужерами, фрау Вайкслер обронила перчатку. Антон тут же нагнулся и, поднимая ее, заметил, что на белой ткани изящно вышита древнегерманская руна.

— Руна «зиг» означает победу, — тихо произнес он, как бы вскользь продемонстрировав свои знания, и подал перчатку ее владелице.

Она протянула руку и буквально пронзила его жестким выразительным взглядом, так, что Антону даже стало не по себе. Он только сейчас обратил внимание на ее правильные черты лица, тонкие губы и прямой римский нос. Если бы не светлые волосы, то ее образ мог бы вполне походить на образ Медузы Горгоны или какой-либо иной роковой красавицы из античных мифов. Офицерская форма усиливала подобное восприятие.

— У вас прекрасное немецкое произношение, — проговорила она низким голосом и взяла перчатку. — Завтра вы тоже уезжаете с генералом?

— Нет, — ответил Антон. — Я работаю в Риге.

— Вы знаете древнюю германскую историю? — с интересом спросил Зиверг.

— Древняя история — моя специальность, — уверенно ответил Антон и осекся, встретившись взглядом с Власовым, который удивился неожиданно возникшему разговору своего переводчика с высшими офицерами СД.

— Они благодарят меня за перчатку, — неуклюже попытался объясниться Антон.

Видимо, не очень понимая, что произошло, Власов покачал головой и, сложив руки за спину, демонстративно отвернулся.

— Господин генерал, — тут же обратилась к нему фрау Вайкслер. — В ближайшее время мне предстоит еще не раз по делам службы приехать в Ригу. Я могу попросить разрешения воспользоваться здесь услугами вашего прекрасного переводчика?

Антон в смущении перевел ее просьбу. Власов оценивающе взглянул на него и пробасил:

— Ради бога. Только не слишком нагружайте его. У господина фон Берга здесь много работы.

Антон удивился, что генерал знает его новое немецкое имя.

На следующий день Шторер уехал в Берлин, и Антону так и не удалось сообщить ему о Скопове, а кому-либо другому доложить об этом он не решился.

С тех пор прошло более трех месяцев, но Скопов, как ни странно, больше не объявлялся, и Антон, полагаясь на какое-то неясное чутье, решил пока не вспоминать о нем.

В середине августа, утром, его разбудил приход адъютанта Шторера с указанием на двое суток перейти в распоряжение оберштурмбаннфюрера СС Эльзы фон Вайкслер.

Антон ее встретил у входа в фешенебельную рижскую гостиницу, названную немцами «Ноес вельт» — «Новый мир». Она выглядела так же, как и на приеме у Линдеманна — в офицерской форме, стройная и с гордым пронизывающим взглядом. Снова рядом с ней был Зиверг, который довольно дружелюбно протянул Антону руку.

— Я запомнил вас тогда на приеме у Линдеманна, — сказал он, — и был приятно удивлен, узнав, что вы немец, господин…

— Отто фон Берг, — представился Антон без лишних комментариев.

— А я думала, что по акценту вы прибалт, — сказала фрау Вайкслер. — Как видите, я выполнила свое обещание ангажировать вас.

— Буду рад помочь вам, фрау Вайкслер.

— Акцент у вас действительно похож на прибалтийский, — заметил Зиверг.

— Я много лет жил в Москве, — пришлось сказать Антону.

— Хотел бы я пообщаться с вами, если бы выдалась свободная минута, — произнес Зиверг и, небрежно взмахнув «хайль!», направился к ожидающему его автомобилю.

«Я бы тоже этого хотел», — подумал Антон, проводив его взглядом.

— Не волнуйтесь, господин Берг, — сказала фрау Вайкслер. — Я не буду вас долго мучить, как просил ваш генерал.

— Я полностью в вашем распоряжении, — ответил Антон.

— В таком случае идемте! — по-деловому произнесла она. — Вы знаете, где находится тюрьма рижского отдела тайной полиции? Говорят, где-то недалеко?

— В десяти минутах ходьбы, — ответил он, наслышанный о наличии этого заведения.

Пройдя полтора квартала, они свернули за угол и вошли в чугунные решетчатые ворота, которые напомнили Антону ворота отдела НКВД, куда привезли его тогда, зимой сорок первого.

На входе их встретил офицер и, тщательно проверив документы, повел за собой. Минуя несколько решеток и охрану, они молча спустились в подвал и вскоре оказались в длинном коридоре с камерами. Сопровождающий достал из кармана список и, подойдя к одной из камер, прочитал, обращаясь к фрау Вайкслер:

— Григорий Наумов. Майор войсковой разведки. Сведения о четырех музыкантах.

— Откройте, — приказала Вайкслер.

В камере на грязном матрасе, скорчившись, лежал измученный небритый человек и пустым взглядом смотрел на своих посетителей. После того как офицер приказал Наумову встать, Вайкслер принялась задавать вопросы, касающиеся его разведывательной деятельности до того, как он попал в плен. Она спрашивала о том, где и когда он организовывал заброску своих агентов в немецкий тыл, подробности этих мероприятий, имена и псевдонимы «музыкантов» (которыми, как понял Антон, называли радиотелеграфистов), а также показывала фотографии разных людей, видимо, подозреваемых в шпионаже.

Потом они посетили еще несколько камер, где находились такие же безликие изможденные люди, и им задавались похожие вопросы.

Из здания тюрьмы Антон вышел в подавленном, удрученном состоянии. Он с жадностью вдохнул свежего воздуха и посмотрел на фрау Вайкслер. Посещение мрачных казематов гестапо нисколько не отразилось на ее облике.

— Так много работы, что некогда насладиться летом, — сентиментальным тоном произнесла она и, прищурившись, взглянула на полуденное солнце.

Такую фразу и с такой интонацией могла бы сказать манекенщица или актриса, но никак не офицер СД, только что посетивший камеры с заключенными.

— На сегодня все, — сказала фрау Вайкслер. — Вы можете быть свободны, хотя… я была бы вам благодарна, если бы вы составили мне компанию в прогулке по Риге. Только мы зайдем обратно в гостиницу. Я хочу переодеться.

Предложение было сделано по-военному утвердительно, и Антон незамедлительно согласился.

Из гостиницы фрау Вайкслер вышла в легком клетчатом платье, которое сразу же превратило офицера разведки в приятную женщину.

Она улыбнулась и решительно взяла Антона под руку.

— Вы можете звать меня просто Эльза, — сказала она и уверенно повела его по рижским улицам.

Оказавшись в компании уже с настоящей женщиной, Антон расслабился и стал чувствовать себя свободнее, постепенно окунаясь в отобранные войной давно забытые романтические ощущения.

По предложению Эльзы, они сразу же зашли пообедать в небольшой ресторанчик.

— В Берлине я не могу допускать такие вольности, — сказала она за обедом.

— Какие вольности?

— Бросить все дела и пойти гулять с малознакомым молодым человеком.

— Наверное, к этому располагает рижское лето?

— Не только. Чем дольше идет война, тем меньше у всех нас становится времени на отдых и личную жизнь, — неожиданно сказала она. — Вам не кажется это странным?

— Пожалуй, — согласился Антон.

— Вот и я стала замечать это, хотя, казалось бы, все должно быть наоборот. Ведь нам всем обещали счастливый конец.

— Но времена меняются…

— Нет, — резко оборвала она его. — В нашем случае ничего не изменится. В нашем случае будет чем дальше, тем тяжелее.

Антон не нашелся, что ответить, и постарался перевести разговор на другую тему.

— Я более полугода живу в Риге, — сказал он. — Здесь есть места, по которым можно прочесть всю историю города. Идемте, я покажу их вам.

— Вы тоже из пленных? — спросила Эльза, когда они вышли из ресторана.

— Я служил в штабе у Власова.

— Здесь вы должны были уже привыкнуть к мирной жизни.

— Вы правы. Здесь совсем не ощущается война. Особенно это заметно по цветам…

— По цветам?

— В Риге повсюду продается столько цветов, — сказал Антон, подходя к находящемуся поблизости цветочному лотку.

Он купил у пожилого человека букет тюльпанов и протянул его Эльзе.

— Спасибо. Я люблю цветы… а также яркую одежду и украшения из камня. Только с моей работой нет возможности все это носить. А еще я люблю оперу…

Они разговорились о «Риголетто» и «Севильском цирюльнике», о кино, живописи, о своих дворянских корнях, хотя и периодически скатывались на разговоры о политике и войне. В разговорах у Эльзы постоянно проскальзывали военные нотки. Все ее суждения были тверды, отдавали решительностью, и Антон чувствовал, что эта женщина всегда четко знает, чего она хочет в данный момент.

В гостиницу они вернулись уже под вечер. Увлекшись разговором, Антон проводил Эльзу на третий этаж, до дверей ее номера. Он разлюбезничался, поцеловав ей руку, но Эльза простилась довольно сдержанно и, улыбнувшись, захлопнула перед ним дверь.

Антон с чувством легкого разочарования направился к выходу. Дойдя до конца коридора, он понял, что идет в противоположную сторону. Развернувшись, он увидел, как из номера, соседнего с номером Эльзы, вышел не кто иной, как Понтер Зиверг. К нему тут же подошел служащий по этажу, и Антон интуитивно замедлил шаг.

— Сейчас я уезжаю в Юрмалу и вернусь лишь завтра к полудню, — сообщил он служащему. — Проследите, чтобы никто не входил ко мне.

— Вам не нужна уборка?

— Обойдусь, — уходя, бросил Зиверг и свернул на лестницу.

Антон остановился в нерешительности.

— Вам чем-нибудь помочь? — любезно спросил служащий.

— Н-нет… — замялся он.

Вдруг открылась ближайшая дверь, и из нее выглянула Эльза.

— Вы? — удивилась она. — Еще здесь?

— Могу я вам быть полезен, фрау? — тут же встрял служащий.

— Да… то есть я позову вас позже.

Антон проводил взглядом уходящего коридорного и артистично проговорил:

— Я почему-то еще раз захотел вас увидеть.

Эльза, как при первой их встрече, пронзила его взглядом и решительно скомандовала:

— Зайдите.

Лишь только захлопнулась дверь, как она сразу щелкнула выключателем, и ее руки моментально обвили шею Антона. Он опешил от неожиданности, резко погрузившись в чарующие запахи французской косметики и волнующую дрожь близкого женского дыхания. Плохо осознавая происходящее, Антон вскоре ощутил под собой мягкость широкой кровати и ароматную паутину распущенных волос на своем лице. Он проваливался все глубже и глубже в осязаемую темноту, охотно поддаваясь сладостным и забытым ощущениям.

На рассвете Антон открыл глаза и различил в полумраке зашторенной комнаты точеный силуэт обнаженной фигуры Эльзы.

— Можешь пока подремать, — тихо сказала она, облачаясь в длинный халат. — Сегодня ты еще в моем распоряжении.

— А ты куда? — спросил Антон.

— В душ, — ответила она, взяв полотенце. — В этой гостинице он почему-то на этаже.

Когда она вышла, Антон, почувствовав себя выспавшимся, тоже поднялся с постели. Он быстро оделся и отодвинул штору. Летнее солнце уже пригревало каменный город, играя отблесками на водопроводных трубах и в оконных стеклах дома напротив. Антон не удержался и, открыв дверь, вышел на узкий и длинный балкон, чтобы вдохнуть воздуха.

Осмотревшись, он вдруг заметил, что справа на балкон выходит еще одна дверь, которая была слегка приоткрыта. Антон понял, что это выход на балкон из номера Зиверга. Еще не отдавая себе отчета в действиях, Антон приоткрыл дверь и заглянул в комнату. Она была пуста, и он решился войти.

Ни портфелей, ни папок с документами нигде не было, но в глаза сразу же бросился закрытый гостиничный сейф. Если в номере и находилось что-то интересное, то оно могло быть сокрыто именно в нем. Антон решил было уже уходить, как обратил внимание на письменный стол, на котором стоял чернильный набор и лежал лист бумаги с начатой записью. Подойдя к столу, на листе с отпечатанной шапкой «Служебная записка» Антон прочитал: «Бригаденфюреру СС Шелленбергу». Тут же взгляд его упал на урну для бумаг, в которой лежало несколько скомканных листов. «Вряд ли ценные сведения оставляют в урне для бумаг», — подумал он, но тем не менее быстро стал разворачивать каждый бумажный комок и бегло пробегать глазами, в надежде найти что-нибудь важное, касающееся вопросов, связанных с оккультизмом и научными разработками на этой почве. Текст на одном из листов показался ему интересным, и Антон, сунув его себе в карман, быстро выбежал из номера.

Эльза еще не вернулась. Антон решил, что изучит свою добычу потом, в более укромной обстановке. Когда волнение прошло, он лег на кровать и подумал, зачем ему все это надо, но не смог ответить себе на этот вопрос.

Эльза вошла в номер, вновь одетая в форму, с забранными назад волосами.

— Ты уже встал? — улыбнувшись, спросила она.

— Готов к работе, — ответил Антон и, поднявшись с кровати, обнял ее.

Она мягко отстранила его от себя и произнесла деловым тоном:

— Тогда собирайся. Сейчас мы пойдем завтракать, а потом…

— Что же потом?

— Потом я должна быть на совещании в гестапо. Ты дождешься меня, и мы поедем к морю. Перед отъездом в Берлин я хочу увидеть море.

Пока Эльза была на совещании, Антон, прогуливаясь по набережной Даугавы, прочитал бумагу из номера Зиверга. На листе был напечатан текст внутреннего приказа по шестому отделу СД. Это был старый приказ, датированный мартом 1942 года. Он гласил:

«12 марта 1942 г. Штандартенфюреру СС Зивергу.

К настоящему времени в рейхе насчитывается около четырехсот научно-исследовательских организаций и институтов, занимающихся географическими, историческими, эзотерическими и прочими проблемами. Но несмотря на то что все они укомплектованы высококвалифицированными сотрудниками, их работа в целом мне представляется весьма малоэффективной в связи с их раздробленной деятельностью и отсутствием единого централизованного руководства.

Предлагаю вам заняться этим вопросом и не позднее двух-трех месяцев создать рабочую группу, которая могла бы объединить все имперские институты, сохраняя их самостоятельность и своеобразие.

В обязанности группы должны входить ориентация их работы по единому плану, эффективное распределение заказов высшего руководства и централизованный сбор научной информации.

Бригаденфюрер СС Вальтер Шелленберг».

Подтекстом были набросаны, видимо, черновые тезисы докладной записки о проделанной Зивергом работе по этому вопросу.

— К наст. вр. работа закончена — созд. рабочая группа — «6-Г».

Успехи:

— определение ложных русских воен. карт, разраб. лучевого оруж., супертонизирующих ср-в., анализ проекта «В.», орг. летней эксп. на Тибет и т. п.

Проблемы:

1. Отсутствие собственных фин. рычагов управл.

2. Утечка инф. (согласно данным контрразведки — оберштурмбаннфюрер Рольф).

Действия:

— проверить данные о возможном наличии радиопеленга в районе штаб-квартиры 6-Г.

— Рольф.

То, что прочитал Антон, было, без сомнения, важной информацией, которая опять-таки странным образом — он интуитивно чувствовал это — связана с деятельностью «Филина». Мысль о том, что радиопередатчик, который собирался отыскать Зиверг в районе штаб-квартиры 6-Г, мог принадлежать именно «Филину», Антону показалась очевидной, равно как и другая мысль — что «Филина», если это именно он добывает информацию в группе 6-Г, в скором времени может ожидать провал.

Антон порвал бумагу на мелкие кусочки и высыпал их сквозь прутья тротуарной канализационной решетки. Возвращаясь к зданию гестапо, он думал о том, что за время всех злоключений, что произошли с ним, он на каком-то ментальном уровне почти сроднился с «Филином». Он много думал о нем, представлял себе его внешний облик, пытался ощутить его состояние — состояние человека, который, честно выполняя свою работу, с каждым разом все больше навлекал на себя гнев руководства, что в конечном итоге неминуемо должно было привести к непоправимым результатам, если бы он решился вернуться в Москву. И сейчас, чувствуя нависающую, уже с другой стороны, над «Филином» опасность, Антону стало не по себе. Он вдруг решил, что его долг как-то помочь ему, раз уж судьба непостижимым мистическим образом ведет его по пути, который периодически пересекается с путем этого таинственного человека. Но как помочь? Для этого надо обладать хотя бы свободой передвижения, иметь возможность поехать в Берлин, иметь какие-то связи в соответствующих организациях, чтоб хотя бы узнать, где расположена штаб-квартира группы 6-Г.

Когда Эльза вернулась с совещания, они взяли такси и поехали к морю. Шофер уверенно управлял машиной, и через полчаса они свернули в сторону небольшой рыбацкой деревеньки, где за полосой соснового леса показались яркие темно-синие проблески. Машина скатилась по мягкой песчаной дороге и остановилась почти у самой воды.

Море было спокойным. Низкие серые волны медленно набегали на пустой берег, зализывая до блеска широкую темную полосу мокрого песка.

Выйдя из машины, Эльза намочила руки в воде и лизнула палец.

— Соленая, — сказала она.

— Удивительное ощущение, — произнес Антон, оглядывая безбрежный горизонт, на котором кое-где виднелись силуэты рыбацких шхун. — И запах удивительный, — добавил он, набрав в легкие воздух, от которого сразу же слегка закружилась голова. — Я первый раз здесь.

— Только глядя на море, можно осознать всю мелочность людской суеты, — философски произнесла Эльза и добавила: — Так сказал один старый лилианский поэт.

Она взяла Антона под руку и повела по твердому песку вдоль кромки воды.

— Я уезжаю сегодня, поздно вечером, — сообщила Эльза.

— Мы еще увидимся когда-нибудь? — спросил Антон и вдруг поймал себя на мысли, что это дежурный вопрос. Перед его глазами возникла Жанна, и чувство вины неожиданно нахлынуло на него. Он вдруг сильно захотел увидеть ее, вычеркнув при этом из своей жизни событие вчерашнего дня.

Эльза молчала, как бы сознательно не прерывая мыслей Антона. Потом она остановилась и, повернувшись к нему лицом, сказала:

— Увидимся… если ты согласишься выполнить одно мое поручение.