"Вендетта" - читать интересную книгу автора (Хамфрис Крис)

ГЛАВА 19 ПОСВЯЩЕНИЕ

Бабушка разбудила Ская до рассвета, когда сон еще не полностью покинул его взбудораженный мозг.

— Завтрак! — возвестила она, поставила на стол стакан воды и затем вновь скрылась в своей комнате.

Скай посмотрел на стол и вздрогнул, но не только от холода — а было нежарко, — но и оттого, что означал этот стакан. В Jour des Morts многие предпочитают поститься — с восхода солнца и до заката ничего не едят и пьют только воду. Но у готовящегося к посвящению выбора нет. Если, конечно, он хочет приобщиться к тайнам умерших предков.

«А хочу ли я?» — задумался Скай.

Когда он выпьет воду, пути назад не будет, он вверит свою судьбу в бабушкины руки.

Юноша неуверенно взялся за стакан. Хотя после операции прошло уже больше трех недель, он все еще удивлялся порой пурпурному цвету кожи со следами желтой антибактериальной мази. Врачи были удовлетворены результатом — пересадка прошла успешно, рука больше не чесалась, хотя еще через неделю после того, как сняли повязку, зудело так, будто под кожей завелась целая колония муравьев. Тем не менее он пока еще не привык полностью к новым ощущениям.

— Готов? — окликнула его бабушка из своей комнаты.

— Да не совсем, — отозвался Скай, но все же схватил стакан, поднес к губам и сделал глоток.

День мертвых начался.

Скай встал и быстро переоделся в ту же одежду, что была на нем в ночь первой охоты, — так велела Паскалин: в черную футболку, черные джинсы, носки, кроссовки.

Она появилась из спальни, также одетая во все черное, и довольно долго бабушка и внук стояли и просто глядели друг на друга. Все три недели, прошедшие со дня выписки из больницы, они носили самые обычные наряды, приличествующие началу осени. Паскалин выполнила обещание: они вдвоем объехали весь остров, останавливаясь на ночлег в маленьких гостиницах, и вернулись лишь накануне вечером. За все это время они словом не обмолвились ни о Дне мертвых, ни о Фарсезе.

А теперь стоят здесь, одетые во все черное, и смотрят друг другу в глаза.

Бабушка первой нарушила молчание:

— Понесешь вот это.

Она указала на подобие металлического лотка на ножках.

— Что это такое?

— Жаровня. В гробницах холодно. И прихвати зажигалку Луки. — Паскалин коротко улыбнулась. — Но ничего более, Скай. В старые времена ты бы весь день провел обнаженным — ведь тебе предстоит, по сути, родиться заново. Сейчас власти не дозволяют разгуливать нагишом, но, кроме одежды, у тебя с собой ничего не должно быть.

Бабушка прошла на кухню. Скай, услышав, как она открывает дверцы буфета, метнулся к своему рюкзаку, вытащил два предмета, оба из камня, и положил их в карманы джинсов.

Едва он выпрямился, в комнату вернулась Паскалин с полиэтиленовыми пакетами в руках.

— Идем, — позвала она.

Скай пошел за ней, чувствуя себя немного виноватым из-за ослушания, но все же надеясь, что предметы, которые он прихватил, не станут помехой посвящению. Он хорошо помнил, каково было ему, когда он в первый раз оказался в мире маццери. Скай тогда совершенно потерялся, испытывая трепет перед незнакомой обстановкой. И сейчас ему необходимо было иметь рядом что-то, что поможет снова обрести себя.

Выйдя из дома, они сразу присоединились к шествию. Оно не было организованным. Никаких повозок или знамен, но из мощенных булыжником переулков появлялись все новые фигуры и вливались в движущийся по улице поток — как будто ручейки в реку, текущую через город в направлении холмов. К тому времени, как впереди показалась окружающая кладбище стена, в слабом свете рождающегося дня Скай насчитал в процессии по меньшей мере четыре десятка человек. Как только передовые оказались перед железными воротами, те открылись, хотя Скай не увидел никого, кто бы мог распахнуть створки. Скрежеща несмазанными петлями, они разошлись, и люди стали проходить на кладбище и разбредаться по аллеям.

Все гробницы здесь были темными. Все, кроме одной.

— Фарсезе, — пробурчала Паскалин, проследив за взглядом Ская. — Богатым не обязательно дожидаться рассвета.

Семейный мавзолей Фарсезе был огромен — двадцать ярдов в ширину и еще больше в длину и своими гранитными колоннадами и зубчатыми стенами совершенно подавлял соседние склепы. За зарешеченными окнами мерцал свет. Скай не сомневался, что одна из громадных теней, движущихся внутри, принадлежит Жаклин. Она тоже хочет приобщиться к знаниям предков. Она тоже хочет этой ночью свободно, повинуясь только собственному желанию, покинуть тело и охотиться. И убивать.

Сейчас они шли тем же путем, каким Скай преследовал бабушку больше месяца назад. Он теперь заметил то, на что тогда не обратил внимания: чем дальше пробираешься в глубь кладбища, тем более убогими становятся гробницы — и по форме, и по степени ухоженности. Когда они наконец остановились, Скай увидел, что семейный склеп Маркагги представляет собой не более чем каменную будку, раз в шесть меньше мавзолея Фарсезе.

Паскалин как будто прочитала мысли внука.

— Мертвым без разницы, — прошептала она. — Для них вся эта внешняя мишура не имеет ровно никакого значения. Важно то, что лежит внутри.

Она указала на жаровню.

— Поставь ее сюда.

Скай так и сделал, поместив железный ящик у небольшой кучки дров сбоку от входа. Бабушка вставила ключ в замок, и двери с недовольным скрипом распахнулись.

— Après vous,[32] — пригласила она.

Скай знал, что не может проявлять нерешительность. Он шагнул внутрь, бабушка вошла следом, и теперь они стояли, освещенные первыми лучами солнца; пар вырывался из ртов, глаза постепенно привыкали к темноте, а ноздри улавливали запахи дерева, холодного камня и… Чего-то еще.

Наконец Скай заговорил:

— И что теперь?

Паскалин протянула руку в темный угол за дверью и вытащила метлу.

— Сначала это, — ответила она, протягивая инструмент Скаю. — Затем…

Из пакета она вытащила совок и щетку с жесткой щетиной. За ними последовали и другие вещи: тряпки, бутылки.

— Мы будем убирать?

После пробуждения до рассвета и шествия на кладбище Скай вправе был ожидать чего-то менее прозаичного.

— Не мы, — ответила бабушка, ставя на пол бутылку с водой. — Ты.

Она вышла на улицу.

— Подожди! — пронзительно крикнул Скай. — Ты же не оставишь меня здесь?

— Я вернусь на закате, — ответила Паскалин, не останавливаясь.

— На закате! — Он осмотрелся, сглотнул. — И что я буду делать все это время?

Бабушка уже казалась темным силуэтом в лучах восходящего солнца, лицо ее скрывали тени.

— Поухаживай за своими предками, Скай. Прибери в их обиталище. Узнай своих мертвецов.

С этими словами она удалилась. Скай остался стоять, борясь с искушением броситься следом и размышляя над новой сотней вопросов. Он огляделся. На улице понемногу светало, но в склепе не было ни единого окна, и солнечным лучам еще предстояло достичь самых дальних уголков. Однако мрак уже рассеялся достаточно, чтобы Скай разглядел очертания привинченных к гробам металлических рамок с фотографиями недавно почивших Маркагги.

— Привет, — негромко, сухим тоном произнес он.

Тишина. Но не абсолютная, как если бы здесь никого не было. Казалось, будто кто-то затаил дыхание перед тем, как ответить.

Скай поднял метлу. Почти с самого момента пробуждения он отчаянно мерз. Бабушка позволила ему надеть одну только футболку, а в каменном саркофаге стоял поистине арктический холод. Однако, двигаясь, Скай начал понемногу согреваться. Поле для деятельности было обширным: вероятно, в гробнице убирали всего раз в году, в этот самый день; сквозь железную решетку, служившую дверью, внутрь попадал самый разнообразный мусор, носимый ветром. Листья, обертки, цветы с других могил — все это вперемешку с пылью заполняло многочисленные щели в каменном полу.

Скай догадался, почему бабушка оставила ему воду для питья, а не для уборки: сухая земля моментально превратилась бы жижу. Когда большая часть мусора была выметена за дверь, он нагнулся с совком и щеткой и принялся методично чистить каменные плитки, скоблить щели между ними, собирая грязь в кучу. Скай не торопился, зная, что в запасе достаточно времени; кроме того, после полученной травмы он стал быстро уставать. Размеренные движения также отвлекали его: Скай легко мог вообразить, будто находится в другом месте — не в каком-то конкретно, но точно не в помещении, где покоятся останки двадцати четырех его предков. Он так сосредоточился на уборке, что едва ли взглянул на гробы.

Утро переходило в день, когда стали видны углы гробницы, очищенные от паутины; нескольких огромных пауков Скай из суеверия не стал убивать, а подцепил совком и выкинул на улицу. Ящерицы выползали и смотрели на Ская немигающим взглядом, он прогнал их обратно в темноту за гробами.

Он отложил щетку, взял уже наполовину опустевшую бутылку и отпил глоток. Поборов искушение осушить ее до дна, Скай завинтил крышку и наконец обратил взор на ряды ящиков.

— Посмотрим, — произнес он и подошел к ближайшему гробу.

К деревянной поверхности была привинчена металлическая рамка шириной примерно с ладонь. Внутри находилась черно-белая фотография женщины неопределенного возраста. Внизу было что-то написано — вероятно, годы жизни, но безжалостное время стерло цифры. Скай смог прочесть лишь имя — Мадлен. На ней была темная блузка с высоким застегнутым воротом. Густые волосы уложены в высокую колонну и закреплены шпильками. Возраст Скай определить затруднялся — от двадцати до пятидесяти. Суровый взгляд, глаза устремлены прямо на него и пронизывают насквозь. Прапрабабушка?

— Мадлен, — произнес он, слегка поклонившись.

Он взял бутылку с политурой и принялся оттирать тусклую рамку.

Не на всех гробах имелись фотоснимки; на некоторых — лишь таблички с именем. Судя по годам жизни, некоторые ящики стояли здесь с тех времен, когда фотография еще не была известна. Один из покойных предков, Маттео Маркагги, жил с 1717 по 1799 год, то есть умер уже старым человеком.

— Что, Матти, в твое время не было вендетты? Что же с тобой случилось, слабак?

Тут Скай рассмеялся. Возможно, Маттео просто оказался удачливым мстителем.

Скай почувствовал, что смех его звучит неискренне, и смолк. Вероятно, все дело в том, что он почувствовал облегчение — от того, что гроб с прахом Маттео был здесь самым старым и Скаю не придется увидеть место последнего упокоения Тца…

Двадцать четыре гроба. Солнце уже склонилось над горизонтом, когда он добрался до того, который умышленно оставил напоследок. Самый новый из всех; на нем была фотография, уже хорошо знакомая Скаю.

— Дедушка, — прошептал он, снова глядя на человека, из-за которого оказался здесь.

Зажигалка, как всегда, лежала на столе возле локтя деда и в то же время покоилась в кармане у Ская. Он достал ее, положил на крышку и принялся полировать, сперва деревянные поверхности, затем рамку с фотоснимком. Гроб дедушки он очищал особенно тщательно, хотя до того не обделил вниманием ни одного своего предка. К тому времени, как Скай закончил, натертое дерево сверкало, как он догадался, в последних лучах заходящего солнца. Они падали прямо на снимок, освещая лицо деда, так что Скай мог хорошо его рассмотреть. И увидел себя.

— Помоги мне, — попросил он.

Чья-то тень заслонила свет.

— Поможет.

Голос был тихим, но для Ская, который, казалось, целую вечность провел в тишине, он прозвучал громким воплем. Юноша вскрикнул от неожиданности, оступился и повернулся к существу, вставшему в дверном проеме и затмившему солнце.

— Они все тебе помогут, Скай. Этого они и ждут — в этот самый день.

Паскалин вошла в склеп и опустила на пол огромную корзину; вытащила из нее маленький складной стол, застелила скатертью. Затем разложила еду: французский батон, немного козьего сыра, виноград, салями. Под конец бабушка отвинтила крышку термоса, и Скай ощутил знакомый запах подогретого вина, которое они пили в хижине перед его первой охотой.

— Будем ужинать здесь?

Бабушка, разливая вино, улыбнулась смятению внука.

— Конечно. Мертвые всегда рады компании.

Несмотря на то что за весь день во рту у него не было маковой росинки, сейчас Скай сомневался, что хочет есть, и, когда бабушка, отломив кусок хлеба, уронила на вычищенный пол несколько крошек, тихо возмутился. Паскалин, не обращая на него внимания, положила сверху на хлеб сыр и протянула внуку. Все еще с неохотой он сел, скрестив ноги, и взял бутерброд. Откусив кусок, Скай понял, как же в действительности проголодался. Бабушка принесла с собой складной стул и теперь со вздохом опустилась на сиденье.

— Ты хорошо поработал, внучек, — отметила она, осмотревшись.

— Мм, — промычал Скай, набивая рот, затем сделал еще один большой глоток вина.

— Достаточно, — сказала Паскалин, отводя его руку, протянутую к термосу. — Здесь не все тебе.

— Почему? Мы ждем гостей?

— Конечно. — Она поднялась. — Помоги мне.

Из корзины появились новые предметы: коробка пирожных и связка свечей, которую бабушка протянула Скаю.

— Это для гробов, тех, что с фотографиями. Пока не зажигай.

Он поместил по одной свече перед каждым глядящим на него лицом, вставив в углубление, очевидно специально для этого предназначенное, и с трудом удержался от того, чтобы не ослушаться и не чиркнуть колесиком зажигалки, дабы разогнать окружающий мрак. Снаружи ночь уже вступила в свои права. Скай так и не привык к тому, как быстро в Средиземноморье заходит солнце.

Сделав дело, он обернулся к бабушке. Паскалин передвинула столик в глубину гробницы, поставила на него открытую коробку с пирожными, налила вино в три маленьких стакана.

— Жаровня, Скай. Занеси ее. Там есть и дрова.

Он вышел на улицу. Ночь была холодная. Из соседних склепов также сочился свет. Скай сложил в железную жаровню растопку, несколько полешек и, вернувшись внутрь, поставил, где указала бабушка: в самом центре помещения.

— Разожги огонь, — велела она.

Скай заколебался. Последний раз, когда он имел дело с огнем, оставил не самые приятные впечатления. Паскалин заметила его нерешительность.

— Давай, внучек, — ободрила она Ская. — Время пришло.

Он кивнул и принялся за работу. Раненая рука побаливала, но сделать требовалось немногое: жаровня была небольшая, и Скай быстро соорудил домик из сухих лучинок, обкладывая снаружи все более крупными поленьями, а внутрь запихнул газету. Бабушка кивнула, и он поднес зажигалку. Через несколько мгновений весело заиграли язычки пламени. Скай впервые за целый день ощутил тепло и подошел ближе к огню.

Из клубящихся вокруг жаровни теней выступила Паскалин. Голова ее была замотана в черный шарф, темные одежды подчеркивали мертвенную белизну кожи; острые скулы, казалось, готовы были разорвать напоминающую пергамент кожу. Лицо бабушки маячило в темноте, словно фонарь. Словно череп.

— Время пришло, — повторила она шепотом. — Время, когда ты должен ступить на тропу, ведущую к твоей судьбе. Сегодня, в единственную ночь в году, Ночь всех душ, мертвые возвращаются, чтобы учить живых.

Паскалин забрала зажигалку, которую Скай все еще сжимал в руке, встала и подошла к одному из гробов со свечой.

— Ты веришь в это, Скай?

— Ты имеешь в виду, верю ли я, что они восстанут, — он судорожно сглотнул, — чтобы учить меня?

— Мы не какие-то там некроманты, внучек. Мы не пытаемся силой вырвать мертвых из вечного сна. Но им и не нужно вставать, чтобы учить нас. Есть и другие способы. Я и спрашиваю: веришь ли ты в это?

Она зажгла первую свечу. Пламя ярко вспыхнуло, затем успокоилось. Его свет отразился в глазах Мадлен Маркагги. Когда ее фотографировали, Мадлен смотрела в камеру, а теперь — прямо в глаза Ская.

Он отвернулся.

— Я сам толком не знаю, во что верю.

Паскалин перешла к следующему гробу и следующей свече.

— Ты молод, Скай. А молодые никогда не хотят верить ни во что, кроме самих себя. Они думают, что будут жить вечно. — Она положила руку на деревянную крышку. — Этот, внутри. Он думал так же. И она тоже.

Палец указал на фото Мадлен.

— И она. И он.

Бабушка обвела рукой гробницу.

— Все они верили, что всегда будут сильными, храбрыми, прекрасными. Что будут живыми! И что они теперь?

— И что же?

— Прах.

Еще одна свеча зажжена, еще один предок призван, всматривается в полумрак.

— Их роскошные волосы, сияющие глаза, сверкающие зубы — всего лишь пыль. И я также обращусь в прах. И ты, Скай.

— Я знаю…

— А знаешь ли ты, что какая-то часть тебя не сгниет в могиле, не станет тленом? Веришь, что что-то переживет смерть?

— Non omnis moriar, — пробормотал Скай.

Это изречение было вырезано на надгробии другого, норвежского деда.

— Я умру не весь. — Он посмотрел на бабушку. — Да, я верю, что что-то переживет смерть.

Она подошла к следующему гробу, зажгла свечу.

— Значит, ты веришь в дух мертвых — дух, который может ходить по земле. И ты веришь, что в тебе есть дух, который тоже может ходить…

— Ты знаешь: я верю! — прервал ее Скай. — Ты видела его. Меня. Мы вместе охотились.

— И тем не менее ты не веришь, что этот дух может ходить свободно, по собственной воле. Почему?

— Потому что он никогда не ходил — я не ходил.

— Просто, несмотря на все, что видел и делал, ты просто не веришь, что можешь. Вера, Скай. Насколько сильна твоя вера?

Паскалин подошла к нему.

— Ты говоришь, что веришь. Но так ли это? — Она наклонилась, и ее лицо оказалось на одном уровне с лицом Ская. — Веришь?

Он верил! Он знал это. Он слишком много видел, слишком много сделал, чтобы не верить.

— Да! — крикнул Скай.

Бабушка повысила голос:

— Тогда в первый раз я говорю тебе: выйди из своего тела!

Он закрыл глаза, попытался представить предыдущие выходы, попытался заставить себя вырваться на свободу. Встал, открыл глаза и обнаружил себя на прежнем месте. С тяжелым вздохом Скай медленно опустился на корточки перед жаровней.

Паскалин некоторое время пристально изучала внука.

— Так. Теперь мы знаем, что для тебя веры как таковой недостаточно. Пока что. Ты не из тех людей, которым нужно просто верить. Тебе требуется что-то материальное.

Она снова отступила в тень, в пространство между гробами, куда не попадал свет свечей.

— Требуется большее. Очень хорошо.

В жаровне потрескивали дрова. Бо́льшую их часть уже поглотил огонь, и сейчас в его затухающем свете Скай наблюдал за бабушкой.

— Что же еще может быть?

Она повернулась.

— Кровь.

— Кровь? Ты имеешь в виду — как наследие?

— Я имею в виду именно то, что сказала. Кровь.

Она ткнула пальцем в темноту, туда, где стояли гробы.

— Что Мадлен Маркагги чувствовала в первую брачную ночь — я чувствую сейчас.

Указала на другой гроб.

— Пуля, которая сразила его в сражении с французскими захватчиками, застряла здесь.

Паскалин дотронулась до своей шеи.

— Кинжал, воткнутый между его ребер гнусными Фарсезе? Вот он!

Женщина ткнула в следующий гроб.

— Мне не нужно знать, чтобы до сих пор чувствовать все.

Напоминающее череп лицо смутно вырисовывалось в свете зажигалки.

— А что знаешь ты, внучек?

— Ничего, — прошептал Скай.

— А что ты чувствуешь в своей крови?

— Все! — выкрикнул Скай.

— Тогда во второй раз я говорю тебе: выйди из своего тела!

Что-то нахлынуло на него, зашевелилось внутри. Скай узнал знакомое ощущение, будто его куда-то засасывает, тянет, толкает; кости словно сдавливало прессом. Ощущения были сродни тем, что он испытывал ранее во время «путешествия», когда проникал в плоть предка-берсерка, когда охотился вместе с маццери. Голова закружилась, перед глазами все поплыло и в то же время обрело поразительную четкость.

Однако, попробовав встать, Скай поднялся самим собой. Это снова был он сам, его тело пыталось удержаться в вертикальном положении, но неудачно, и он опустился обратно на каменный пол.

— Я не могу! — воскликнул юноша.

Бабушка покачала головой.

— Сможешь. У тебя уже получалось. Помнишь то одно спокойное мгновение возвращения? Здесь почти то же самое. Почти. Но повторить по команде… Ладно, значит, мы обнаружили, что и веры, и крови тебе не вполне достаточно. Нужно кое-что еще.

Скай спрятал лицо в ладонях.

— Да что же еще?

Паскалин шагнула назад.

— Когда ты «путешествовал» прежде, как это происходило?

Не поднимая головы, Скай стал вспоминать. Каждый раз присутствовал некий внешний побудительный фактор. В самый первый раз к Сигурду его отправила доска Уиджа. Принеся в жертву летучую мышь, Скай перенесся в далекое прошлое и воплотился в теле Бьорна. В приступе лихорадки снова попал к Сигурду, а потом к Бьорну. Грезя наяву, превратился в ястреба. Руны привели его к Тиццане. А когда Скай охотился с маццери…

— Ты дала мне зелье.

Бабушка кивнула.

— Верно. Это один путь. Быстрый, безболезненный… По крайней мере, до поры. Со временем, когда привыкаешь, так сильно жаждешь «путешествий», что забываешь о предназначении. Кто-то скажет тебе: так и должно быть, но… — Она вскинула голову. — Они не корсиканцы.

Паскалин подошла ближе.

— В каждом столетии новые и новые враги, захватчики приставали к нашим берегам. Мы никогда не позволяли себе роскошь путешествовать ради удовольствия, без цели. Мы выработали собственные пути — одним из них была вендетта. Другой — маццери. Призрачные охотники точно знают цель, поэтому для них не составляет труда по желанию покидать тело.

Скай подскочил.

— Ты хочешь сказать, что мой дух освободит моя цель?

— Да.

— Желания достаточно?

— Абсолютно.

— Но я желаю.

— Нет! Ты хочешь по некой причине. Хочешь достичь некой цели. А я говорю тебе: просто захоти. Приобрести эту силу. То, что она даст твоей крови. Эта сила означает, что ты не умрешь полностью, а будешь жить вечно в тех, кто придет за тобой, точно так же, как те, кто жил прежде, сейчас продолжаются в тебе. — Она обвела жестом гробы покойных предков. — То, что ты ищешь, — это не что-то, чего ты хочешь. Это — кто ты есть, кем всегда был. Это ты.

Паскалин понизила голос, и в то же время он будто бы обрел новую силу. Бабушка подняла зажигалку.

— Итак, в третий раз я прошу тебя…

Пламя. Пламя дедовской зажигалки, склонившееся к свече, которая стояла перед фотографией Луки Маркагги. Фитиль занялся, и глаза деда уставились на Ская. И в этих глазах, этими глазами он увидел, хотя не перевел взгляд, почувствовал, хотя ничего не коснулся, — узнал мужчину, павшего в битве от пули французского мушкета; другого, чья жизнь медленно вытекала из раны, нанесенной в переулке Сартена кинжалом Фарсезе; снова ощутил то, что переживала Тца на верхушке Горна Дьявола, — ее боль и еще бо́льшую боль при рождении ребенка, ставшего первым звеном в длинной цепи, соединяющей их, — цепи, что началась задолго до Тиццаны и продлится еще далеко после Ская. Ская, который сейчас поднимался с пола и начинал полет через туннель в бесконечность, в центр всего, что есть, было и будет…

— …Выйти из своего тела!

И он вышел.

Это действительно оказалось совсем легко и не потребовало ровным счетом никаких усилий воли, вообще никаких усилий. Никакого желания — отсутствие всякого желания. Вера, кровь и цель соединились, а затем были забыты. Словно он выдохнул воздух.

Скай посмотрел на бабушку и увидел ее совершенно по-новому, как никогда прежде. Он разглядел каждую черточку лица. Посмотрел ее глазами назад, в прошлое своих предков по крови. Сегодня был их день! И наконец он посмотрел на самого себя, другую часть своего «я», тихо сползшую на плиточный пол.