"Шестьдесят рассказов" - читать интересную книгу автора (Бартельми Дональд)
ПЕСОЧНИК
'Уважаемый доктор Ходдер.
** Я понимаю, что как-то не принято вступать в переписку с психоаналитиком своей девушки, однако есть определенные моменты, о которых, как мне кажется, вам следовало бы знать. У меня возникала мысль посетить вас лично, но в таком случае создалась бы, как вы несомненно понимаете, совершенно неловкая ситуация, я пришел бы на прием к психиатру. Ровно так же я понимаю, что этим своим письмом я до некоторой степени вмешиваюсь в проводимую вами терапию, однако вы ведь совсем не обязаны обсуждать полученные от меня сведения со Сьюзен. Я очень прошу вас рассматривать мое письмо, как наш с вами секрет. Я очень прошу вас рассматривать его как сугубо личное и конфиденциальное.
Для начала я хочу подчеркнуть, что мы со Сьюзен очень близки, а потому практически все, о чем вы с ней беседуете, становится известным и мне. Она пересказывает мне и что она сказала вам, и что вы ей ответили. Мы встречаемся со Сьюзен уже около шести месяцев, так что я хорошо знаком с ее историей - или историями. То же самое относится и к вашим реакциям, во всяком случае - в общих чертах. Например, я знаю, что вас раздражает моя манера называть вас в разговорах со Сьюзен «песочником», однако хотелось бы вас заверить, что я не вкладываю в это слово никакого неприятного смысла. Это вполне невинное прозвище, обязанное своим происхождением старому стишку: «Баю-бай, придет пе- сочник/Спи-усни, спи-усни./ Песком глазки припорошит/ И утащит твои сны». (Стихотворение существует во многих вариантах, но я предпочитаю этот.) Кроме того я понимаю, что сейчас вы чувствуете себя не совсем уверенно, виной чему престиж психоанализа, предельно упавший за последнее время. (Обстоятельство, известное вам куда лучше, чем мне.) Это должно вызывать в вас некоторою, более чем оправданную нервозность. Любой специалист, чья методика объявляется сомнительной, испытывает определенное потрясение. Еще бы! (К слову сказать, я очень рад, что вы один из тех, которые говорят, а не просто сидят и слушают. Мне кажется, что это прекрасно, даже великолепно, с чем и хотелось бы вас поздравить!)
Теперь по сути дела. Я отлично понимаю, что желание Сьюзен распрощаться с вами и купить вместо этого рояль вас встревожило. Вы в полном праве беспокоиться и говорить, что она выбирает неверный путь, что под тем, что она говорит, кроется нечто совсем иное, что она прячется от реальности и т.д., и т.п. Валяйте. Но тут существует одна возможность, которую вы, возможно - только возможно - упускаете. Возможность, что ни что ни под чем не кроется.
Сьюзен говорит: «Я хочу купить рояль». Вы думаете: Она хочет бросить анализ и заслониться от мира роялем.
Или: Да, это верно, что отец Сьюзен хотел видеть ее профессиональной пианисткой, что она училась двенадцать лет у Гетцманна. Но в действительности она совсем не хочет бередить свои старые раны. Все, что ей нужно, это мое неодобрение.
Или: Провалившись однажды как профессиональная пианистка, она хочет повторить эту неудачу. Она уже слишком стара, чтобы достигнуть своей первоначальной цели. Спонтанная организация будущего поражения! Или: Она снова увлекается, чем попало. Или: Или: Или: Или:
Характер вашей профессиональной подготовки да и сама ваша наука не позволяют вам задуматься, а что если она и вправду хочет бросить психоанализ и купить рояль? А что если и вправду рояль для нее нужнее и ценнее психоанализа?
Первое и основное, с чем нам следует разобраться, это локализация надежды. Где пребывает надежда - в анализе или в рояле? Будучи психиатром, а не торговцем музыкальными инструментами, вы склоняетесь к первому варианту. Но тут есть существенное различие. Торговец музыкальными инструментами может показать свой товар лицом, вы же, как это ни прискорбно, нет. «Стейн- вей» - величина определенная и хорошо известная, в то время как анализ может оказаться успешным, а может и нет. Я не укоряю вас этим обстоятельством, я просто его отмечаю. (Любопытный вопрос: почему люди так любят, говоря простым языком, подъябывать психоаналитиков? Вот и я, если разобраться, занимаюсь сейчас чем-то подобным. Я имею в виду не враждебность, проявляемую пациентом аналитика на приеме, а другую, самую общую. Этот интересный феномен заслуживает серьезного исследования.)
Может быть, есть смысл описать вам мои собственные впечатления от сеансов психоанализа, у меня их было всего пять или шесть. Доктор Беринг отличался высоким ростом и крайней неразговорчивостью. Вытащить из него фразу: «Какие мысли приходят вам на ум?» было огромным успехом. Вот небольшой эпизод, являющийся, как мне кажется, показательным. Придя на очередной часовой сеанс, я рассказал Берингу нечто, сильно меня взволновавшее (в то время я был сотрудником одной из техасских газет). До меня дошли слухи следующего свойства: четыре черных подростка поймали на пустыре десятилетнего белого мальчика, многократно его изнасиловали, затем засунули в холодильник и захлопнули дверцу (это было еще до распоряжения обязательно снимать с выбрасываемых на свалку холодильников дверцы). Мальчик задохнулся. Я и по сей день не знаю, что же там произошло в действительности, но копы арестовали неких черных парней и, согласно тем же слухам, лупили их по- черному, добиваясь признания. Я не занимался тогда криминальной хроникой и узнал все это у одного из репортеров, освещавших работу полиции, узнал и тут же пересказал доктору Берингу. Убежденный либерал, он побледнел от гнева и спросил, что я предпринимаю на этот счет? Это был первый случай на моей практике, когда Беринг заговорил. Я был потрясен - мне как-то и в голову не приходило, что я должен что-то на этот счет предпринимать (о чем доктор, по всей видимости, догадывался). Вернувшись домой, я позвонил своей тогдашней свояченице, занимавшей должность секретаря одного из членов городского совета. Нетрудно понять, что моя свояченица была весьма влиятельной персоной - советники по большей части мотаются где-нибудь по делам своего бизнеса, перекладывая все муниципальные проблемы на плечи исполнительных секретарей - так что она без промедления послала шефу полиции запрос, что там происходит, нет ли проявлений жестокости со стороны полиции, а если есть, то насколько серьезные. Нужно заметить, что этот случай приобрел широкую известность, журнал «Эбони» прислал для его освещения одного из своих репортеров, но тот так и не смог увидеть арестованных. Более того, копы ему крепко поднакидали, в те стародавние времена они и слыхом не слыхали, что бывают черные журналисты. Они уже знали, что с белыми репортерами нужно обращаться малость посдержаннее, но черный репортер? Это не укладывалось им в голову. Однако моя свояченица использовала свое влияние (влияние своего начальника) и объяснила шефу, что если имеют место серьезные проявления жестокости, копам лучше бы их прекратить, потому что этот случай привлекает слишком много внимания, и если сведения о жестокости вылезут наружу, это сослужит городской полиции очень плохую службу. Затем я связался с одним своим знакомым, занимавшим довольно высокий пост в Отделе шерифа и предложил ему, чтобы он предложил своим коллегам малость поутихнуть. Я намекнул на некие конфиденциальные политические обстоятельства, и он подхватил в том же ключе. Отдел шерифа абсолютно независим от полицейского управления, но они квартировали в одном и том же здании городского суда и имели самые тесные связи. В итоге всех этих телодвижений копы назначили на четыре часа дня пресс-конференцию с участием этих четверых негритят - пусть все сомневающиеся убедятся, что они живы и более-менее здоровы, во всяком случае не избиты в хлам. Я тоже пошел, и эти парни выглядели вполне прилично, за исключением одного, лишившегося половины зубов, копы объяснили, что он упал с лестницы. Все мы знаем, как там в полиции падают с лестницы, но тут все дело было в степени жестокости, и пресс-конференция полностью опровергла слухи, что копы забили арестованных чуть не до смерти. Парни вполне нормально ходили и разговаривали, а если чувствовалось, что они до смерти перепуганы, то разве могло быть иначе? Телевизионных репортажей не было - в те времена газетчики имели обыкновение в самый ответственный момент выдергивать какой-нибудь телевизионный кабель из разъема. И никто не удивлялся, нормальный ход. Я понимаю, что подобные разговоры о минимальной степени жестокости производят впечатление черствости и бездушия, но позвольте вам заметить, что по тому времени заставить копов нашего города вывести арестованных на публику было делом далеко не маленьким. Это был своеобразный рекорд. Так что около восьми часов я позвонил доктору Берингу домой, оторвав его, надеюсь, от обеда, и сказал, что эти парни в порядке, более-менее, и он сказал, что прекрасно, он рад это слышать. Позднее присяжные их оправдали, а я перестал встречаться с Берингом. Чем и ограничивается мой личный опыт психоанализа; должен признаться, он оставил у меня довольно неприятный осадок. Можете делать скидку на это мое предубеждение.
Далее. Я должен возразить против вашего замечания, что «открытость» Сьюзен представляет собой некую форму вуаеризма. Это замечание смутно беспокоило меня некоторое время, пока я его не обдумал. Насколько я понимаю, вуаеризм это эротизированное проявление любопытства, основной феноменологический характеристикой которого является дистанция, сохраняющаяся между ву- аером и его объектом. Напряжение между желанием приблизиться к объекту и необходимостью сохранять дистанцию становится невысвобождением энергии либидо, к которому, собственно, и стремится вуаер
[32]. Напряжение. Но ваше замечание свидетельствует, как мне представляется, о кардинальном непонимании ситуации. Присущая Сьюзен «открытость» - готовность сердца, если мне позволено употребить такое выражение - абсолютно несопоставима с действиями вуаера. Сьюзен приближается. Дистанция не в ее характере - ни в коем случае: как вам известно, она нередко обжигается, но все равно пробует снова и снова. Как мне представляется, ваше замечание непосредственнейшим образом связано с вашими же попытками «стабилизировать» поведение Сьюзен относительно положения вещей, достижение которого кажется вам желательным. Сьюзен выйдет замуж и заживет припеваючи. Или: В Сьюзен имеется определенное количество креативности, каковое должно быть высвобождено и актуализировано. Сьюзен найдет свое место в искусстве и заживет припеваючи.
Однако, как мне кажется, ваши исходные положения искажают ваше понимание ситуации, и грубейшим образом.
Рассмотрим первый вариант. Вы рассуждаете: если Сьюзен вполне довольна существующим положением (когда она переходит от мужчины к мужчине, из рук в руки, как долларовая монета), или хотя бы считает его удовлетворительным, чего же это она обратилась к аналитику? Что-то тут не так. Нужно сменить картину поведения. Сьюзен должна выйти замуж и зажить припеваючи. Позвольте мне предложить другую точку зрения. А что, если «обращение к психоаналитику» является маневром Сьюзен, связанным с тем, что она не хочет выйти замуж и зажить припеваючи? Что, если замужество и последующая жизнь припеваючи представляются Сьюзен горчайшей из судеб, а потому, желая оправдать свое неприятие этой нормы, она выставляет себя перед самой же собой как неуравновешенную особу, нуждающуюся в услугах психоаналитика? Что если вы по сути дела узакониваете ту картину поведения, которую желаете изменить? (Когда она говорит, что не поддается психоанализу, вы пропускаете эти слова мимо ушей, а ведь стоило бы прислушаться.)
Возможно, моя логика шатка, возможно, мои догадки стоят на хрупкой основе. Видит Бог, доктор Ходдер, это сложный, запутанный вопрос. Заметив, что Сьюзен художник in potentia, вы проявили, как мне кажется, завидную проницательность. Однако высказывание «Сьюзен найдет сзое место в искусстве и заживет припеваючи» попросту смехотворно. (Я понимаю, что сформулировал его намеренно смехотворным образом - «и заживет припеваючи» - но тут уж смехотворность громоздится на смехотворность.) Позвольте мне отметить, если это ускользнуло ог вашего внимания, что художник обречен терпеть неудачу, это его основное занятие. Даже самое поверхностное знакомство с соответствующей литературой
[33] (я имею в виду теорию художественного творчества), мгновенно убедит вас, что парадигма неудачи существенно характеризует жизненный путь любого художника. Замыслы не воплощаются, интуиция подводит. «Там» существует нечто, невыразимое «здесь», теряющееся при попытке перенести его «сюда». Это стандартная ситуация. И я отнюдь не говорю о плохих художниках, я говорю о хороших. Такой вещи, как «художник, добившийся успеха» попросту нет (не говоря, конечно же, о чисто житейских аспектах). Так что соответствующее высказывание должно выглядеть следующим образом: «Сьюзен найдет свое место в искусстве и заживет в муках и треволнениях». Дело обстоит именно так. Не обманывайте себя.
Общий смысл вышесказанного состоит в том, что оптимальный выбор терапии не очевиден. Я вам глубоко сочувствую. Перед вами дилемма.
Кстати, я прошу вас отметить, что Сьюзен отнюдь не ищет сиюминутного удовлетворения, на которое щедры так называемые сеансы групповой психотерапии, нудистские сборища и наркотики. Она равнодушна к подобным вещам. Так называемая «радость» не по ее части. Я могу только порадоваться, что Сьюзен не соблазнилась на все эти идиотические занятия, а обратилась к вам. Говоря о ее достоинствах, я назвал бы в первую очередь ум, и если она вовлекается в некие игры, они должны играться со вкусом, в рамках приличия и на достаточно высоком интеллектуальном уровне. Не-плохие игры. Если я поведу Сьюзен в ресторан, она не закажет муравьев в шоколаде, даже если таковые значатся в меню. (К слову сказать, вам не случалось заходить к Альфредо, на углу Бэнк-стрит и Гудзон-стрит? Изумительный ресторанчик.) (Несколько отклоняясь от темы, я хотел бы отметить известную проблему аналитиков, спящих со своими пациентками. Насколько я понимаю, Сьюзен между делом соблазняла вас - привычка, дошедшая у нее до автоматизма - на протяжении всех сеансов анализа. Я слышал краем уха, что появилась некая радикальная фракция терапевтов, бихевиористы или что-то подобное, считающая это, вроде как, вполне этичным. Это правда? Нужно ли понимать, что они занимаются этим только, когда хочется, или вне зависимости хочется или не хочется? Прошлым вечером на званом ужине некая леди- психоаналитик сказала, что за последнее время она слышала о трех подобных случаях; мне показалось, что ей кажется, что это очень много. Как мы все знаем, проблема поддержания отношений наставник-ученик не относится к числу легких. Думаю, вы справились с ней весьма успешно, хотя не трудно догадаться, как трудно вам пришлось, особенно если учесть, что юбки Сьюзен имеют спереди длинный, до самого пояса разрез на пуговицах, из которых она, как правило, застегивает только три верхних.)
Я слишком много брожу вокруг да около? Потерпите. Мир замер в ожидании рассвета.
Следует признать, что еще остается проблема ее депрессий. Не спорю, они ужасны. Однако, как мне кажется, ваша мысль, что я не даю себе труда оказать ей «поддержку» в корне ошибочна. Практика привела меня к убеждению, что в подобных случаях лучше всего заниматься самыми банальными вещами: читать газету, смотреть баскетбол или просто мыть посуду. По моим наблюдениям это значительно лучше помогает ей прийти в нормальное состояние, чем любое количество так называемой «поддержки». (Я перестал беспокоиться насчет chasmus hystericus, сиречь истерической зевоты. Конечно же, это одна из форм маскирующего поведения, но разве не может каждый из нас иметь какой-нибудь тик? Мир замер в ожидании рассвета.) Что делать с пациентом, который находит мир неудовлетворительным? Мир, конечно же, неудовлетворителен, только последний идиот станет это оспаривать. Я знаю, что структура вашей психики все еще структурируется и структурируется, никак не выструктурируется - вам тридцать семь, а мне сорок один - но и сейчас вы должны бы дорасти до понимания, что говно это говно. Мысль нашей общей знакомой, что Америка по не совсем понятной причине намертво вцепилась в этику стяжательства, и что этика стяжательства превратила Америку в такой себе маленький, симпатичненький ад, кажется мне вполне здравой. Что вы делаете с такими мыслями? Залепляете бактерицидным пластырем, не иначе. Что касается ее депрессий, я бы не делал с ними ничего. Оставил бы их в покое. Поставил бы пластинку.
Однажды я был у нее, а около трех часов позвонил этот мужик, другой ее любовник, широко известный музыкант, очень способный, очень лихой - прекрасный, одним словом, мужик. Он спросил у Сьюзен: «Он там?», имея в виду меня, и она сказала «Да», тогда он сказал «Чем вы там занимаетесь?», она сказала «А ты как думаешь?» «Когда вы кончите?» спросил он, и она сказала «Никогда». Способны ли вы, доктор, оценить всю красоту такого ответа в таком контексте?
Короче говоря, я хочу сказать, что Сьюзен изумительна. Такая, какая есть. Не так уж часто выпадает возможность применить это слово без натяжки. А ваши попытки сделать ее еще лучше вызывают у меня - ну, скажем - двойственное чувство. И если это делает меня негативным фактором в анализе - быть по сему. Я буду негативным фактором, пока коровы не придут домой
[35], и с радостным сердцем. Ничего, доктор, не поделаешь, я голосую за рояль.