"Ужасы. Замкнутый круг" - читать интересную книгу автора

АЛЕКС КИРОБА Распад личности

Они в спальне Нэнси. Она забралась под одеяло в своей длинной фланелевой ночной рубахе, на крошечные ножки натянуты толстые шерстяные носки. Нэнси почесывается, словно кошка, устраиваясь поудобнее на ночлег. Макс только что проделал пятьдесят приседаний и стоит при тусклом свете ночника, стягивая с себя черные плавки, оставившие на теле красные полосы. Его вялый пенис и обвисшая, сморщенная мошонка слиплись, а кожа от холодного воздуха пошла пупырышками, и, укладываясь в постель рядом с Нэнси, он ощущает запах собственной мочи. Нэнси уже лежит на животе с закрытыми глазами, подобрав под себя руки. Через мгновение она открывает глаза, и ее серая с зеленым радужка возбуждает его — странно, какие мелочи могут возбудить человека, — но сегодня в ее пристальном взгляде читается что-то непривычное.

Он протягивает руку и большим пальцем надавливает на тугой клубок мышц возле правой лопатки: обычно это заставляет ее извиваться от боли и одновременно удовольствия, и она просит нажать посильнее. Им понадобилось несколько недель, чтобы приспособиться и освоить все потайные местечки на телах и в душах друг друга.

Сегодня она даже не шевелится, как будто он и вовсе ее не касался, потом стряхивает его руку и заявляет: отстань от меня. Он с тоской смотрит ей в глаза и думает: я это надолго запомню.

Сегодня уже два месяца, но они никуда не пошли вместе. Когда ты рядом, мне так уютно, что не надо никаких приключений. Она закрывает глаза. В этом месяце мне исполнится тридцать восемь лет, и мне уже не хочется повсюду таскаться и развлекаться. Мне хочется выйти замуж и родить ребенка, и я не намерена играть с тобой во все эти игры, потому что ты не тот мужчина, каким я хотела бы тебя видеть.

Он вглядывается в улыбчивые морщинки на ее неулыбчивом лице, закрывает глаза и чувствует, что она наблюдает за ним. Надо бы и ему что-то сказать, но в голову ничего не приходит. Он вздыхает, встает и начинает одеваться, и кожа вновь покрывается пупырышками, но он не чувствует холода. С твоей стороны глупо так поступать, ведь я еще не отремонтировал твою квартиру, говорит он, натягивая свитер. Это он так шутит: в следующие выходные он собирался покрасить стены в ее квартире.

Зашнуровав кроссовки и чувствуя спиной взгляд Нэнси, он направляется в кухню выпить стакан воды, потому что во рту внезапно пересохло. При резком свете лампочки без абажура, едва поднеся ко рту стакан с водой, Макс опирается на раковину, потому что вдруг ощущает, как в груди что-то обрывается. Тело тянет вниз, глаза слепит отблеск лампы на мойке, и он цепляется свободной рукой за сушилку с посудой, помытой сегодня вечером перед приходом Нэнси. Пальцы нащупывают шершавую ручку ножа, и это грубое ощущение как-то успокаивает. Он подносит нож к лицу, словно собирается поцеловать, и холодный блеск стального лезвия приводит его в себя, а стакан выскальзывает из руки и разбивается в раковине. За его спиной появляется Нэнси. Макс, с тобой все в порядке? Можешь переночевать на диване, если ты не… Он молниеносно разворачивается, и холодная сталь в его руке мелькает в воздухе. Вначале он видит, как ее серо-зеленые глаза округляются, словно два рта одновременно восклицают: о! Потом у нее под подбородком раскрывается в нелепой ухмылке еще один рот, и грудь, обтянутая фланелью, покрывается блестящей малиновой жидкостью. Ее руки, словно птицы, взмывают к этому новому рту, словно прикрывая нелепую улыбку, она поворачивается и, шатаясь, идет к двери, издавая странные, булькающие звуки, а он, все еще с ножом в руках, идет за ней и говорит, что все в порядке и что ей не стоит стесняться, потому что он ее любит.

Макс, медленно моргая, завязывает шнурки на кроссовках, все время ощущая на себе взгляд Нэнси. Он идет в гостиную, где на спинке дивана висит его куртка, а за ним идет Нэнси. Макс, тебе необязательно уходить сразу, если ты хочешь обсудить все это. Нет уж, слышит он странный, как будто чужой голос и, выйдя из двери, словно во сне, шагает по улице, пока не подходит к своей припаркованной машине. Он забирается внутрь и усаживается, соображая, что же ему теперь делать. Он пытается понять, что произошло, но его отвлекают ночная жизнь на улице, шум проезжающих мимо машин и голоса прохожих, звучащие так невнятно сквозь металл и стекло его машины, что он не может сообразить, на самом ли деле они существуют или в его воображении. Свет, тень и звук представляют собой фрагменты головоломки и никак не складываются в целое. Время идет — там снаружи, — но в его крошечной машине оно остановилось, и он воображает, что может сидеть здесь годами, не испытывая голода или потребности пописать.

Макс знает, что сейчас холодно, но он не ощущает холода. Когда я почувствую, что стало холодно, говорит он, обращаясь к темной, тихой машине, я включу мотор и поеду домой. Немного погодя, однако, холод начинает донимать его, скорчившегося во тьме, едва ли не физически ощутимый и в то же время недосягаемый, как радуга, но все, что при этом ощущает Макс, похоже на сосущую пустоту в груди. Он склоняется вперед, упираясь лбом в рулевое колесо, но это не помогает.

Макс заводит машину и выезжает на автостраду, направляясь на запад, и понимает, что машина едет как бы сама по себе. Его это нисколько не удивляет, но он задумывается, откуда она знает, в каком направлении ехать и как соблюдать правила движения. Ну разумеется — вот его слева обогнал «BMW», — все дело в огнях! Перед ним мелькает длинный ряд красных огоньков, маня за собой, а в зеркале отражаются яркие огни передних фар. На несколько мгновений он закрывает глаза в порядке эксперимента, потом открывает снова и — да, огни не дают ему сбиться с курса. Он расслабляется, включает радио, и зеленые цифры на экране поют для него — «С тобой как в раю»,[12] — пока он мчится сквозь ночь. Кончается песня, и диджей бормочет что-то свое, а Макс все поражается тому, как управляют машиной огни. Он стискивает руль покрепче, чтобы ощутить сопротивление, потом ослабляет хватку, как будто убаюканный слаженным пением шин и дорожного покрытия, а затем делает резкий рывок влево. Машина перескакивает через две колеи, врезается в бетонный разделительный барьер и со скрежетом заваливается вверх колесами на встречную полосу. Еще не смолкло эхо от этого скрежета, а Макс уже видит сквозь треснутое лобовое стекло, как увеличиваются в размерах огни от передних фар, слышит визг тормозов, крики людей, и мощный удар разворачивает его машину на бок. Макс тоже лежит на боку, разбитый вдребезги так, что его удерживают лишь одежда и боль. Вспышка, жар, и он, с усилием повернув голову, успевает увидеть, как язык пламени жадно тянется к нему, лижет одежду и лицо, и ощутить запах собственной плоти, когда она горит, трескается и лопается, и тогда только понимает, что эта боль посильнее боли в груди от пустоты, и тогда он кричит.

Макс встряхивается и видит «тойоту», припаркованную впереди. Он включает зажигание и выезжает на автостраду, где берет направление на запад, следуя за красными огоньками задних фар других машин, пока не подъезжает к своему повороту, и вскоре уже оказывается в собственной захламленной квартире, с недоумением оглядываясь, словно очутился в незнакомом месте. Он бредет в темную спальню и, не зажигая света, тяжело опускается на постель, с трудом скинув кроссовки, прежде чем улечься на бок. Он чувствует слезы на глазах, но плакать, собственно, не о чем, и тогда он просто бессмысленно вглядывается в узкую полоску света из гостиной, пока не отключается полностью.

На следующее утро он просыпается рано, когда серый рассвет едва проникает сквозь жалюзи. Незачем вставать и суетиться, как обычно по будням, поэтому он просто лежит, наблюдая, как серый свет постепенно превращается в розовый, а потом в бледно-желтый, затем он встает и сообщает на работу, что заболел.

Той ночью Макс паркуется в квартале Венеция, под уличным фонарем, отбрасывающим чудной потусторонний свет, от которого тени сгущаются и приобретают зловещий вид. Он проходит по темной улице, заворачивает за угол и направляется в кинотеатр порнофильмов, каждой своей порой источая пары алкоголя, поскольку накачивался с самого утра крепким бургундским. Максу взбрело в голову, что стоит учинить побольше всякого непотребства, рано или поздно жизнь обретет смысл и цельность, а дыра в груди заполнится сама собой.

Макс сует в окно пятерку, получает назад два четвертака (так на так выходит, осеняет его безумная мысль, и он улыбается), толкает дверь и входит в кинотеатр. Это небольшое помещение, примерно на сто мест в десять рядов, с высоким потолком, пропитанное запахом сигаретного дыма и мужского любовного пота. Экран размером напоминает те, что размещаются над дверями школы, а на бледном экране мужчина с женщиной трахаются. По обеим сторонам экрана висят стереодинамики, из которых разносятся прерывистые стоны женщины почти синхронно с ритмическими движениями на экране, и музыка в стиле диско сопровождает проталкивание члена во влагалище. Макс нервно озирается, когда бледные в свете экрана лица зрителей оборачиваются к нему, как поворачивают головы кошки на звук открываемой жестянки с кормом. Высокое сексуальное напряжение ощущается как заряд электричества, густо пахнет дымом и потом, а из дальнего угла доносится ритмичное поскрипывание стула, явно недостаточно смазанного. Макс сидит посередине пустого ряда и за спиной слышит шепоты и вздохи гадюк, скрывающихся в стигийской тьме вокруг него, а подняв глаза на экран, видит, как Нэнси совокупляется с племенным жеребцом. Краем глаза он замечает, как с соседнего ряда поднимается привидение, обходит стулья и садится рядом с ним. Чужая рука грубо и торопливо лезет к нему в промежность пальцами, похожими на бледных червей, и, пока Макс, оторопев, смотрит на это, расстегивает ему молнию и сует руку внутрь, стискивая его бледного червя. Макс переводит взгляд к экрану, пытаясь вообразить, будто там Нэнси, чтобы обвинить ее в том, что происходит, но обнаруживает там какую-то блондинку, которая, выгнувшись и широко раздвинув ноги, демонстрирует свою дыру. Макс в замешательстве поворачивается к соседу и видит чудовищно искаженное мелькающими тенями лицо, подумав, что, пожалуй, и сам он выглядит не менее гротескно. Мужчина убирает руку, подмигивает ему со значением, поднимается и выходит в дверь под экраном, скрытую занавеской. Макс застегивает ширинку и тоже встает. Он неуклюже пробирается по проходу между рядами туда, где, как ему кажется, находится выход, но потом решает, что нет смысла противиться происходящему, будь, что будет, и тоже проходит за занавеску под экраном. Он оказывается в тесном помещении, освещенном только торговыми автоматами с кока-колой и конфетами, а перед одним из автоматов стоит электрический фонтанчик с водой, и возле него ждет мужчина с пальцами-червями. В дальнем углу находится туалет, и Макс решает, что именно туда они и направляются. Он открывает дверь туалета и в огненно-красном свете видит там двух мужчин, один из которых стоит на коленях и сосет член другого. При виде такого коленопреклонения Макс захлопывает двери, смущенный тем, что парень у поилки наблюдает за ним. Макс подходит к поилке и наклоняется, чтобы напиться, вообразив во рту прохладные струйки воды. Парень быстро подходит сзади, обхватывает его руками, молниеносно расстегнув и стянув с него джинсы вместе с трусами, пока Макс упирается рукой в край поилки и нажимает кнопку, и не успевает Макс напиться, как его партнер уже одной рукой грубо растягивает ему ягодицы, а другой втискивает в задний проход свой огромный член. Член не входит, тогда Макс слышит звук плевка — и дело пошло на лад. Пока парень долбит его в задницу, Макс озирается и видит симпатичного молодого человека, который наблюдает за ними, расстегнув ширинку и одной рукой стискивая собственный член, а другой держа у носа какую-то склянку. Нет, думает Макс, на самом деле меня здесь нет.

Макс сует деньги в окошко, получает сдачу и входит в кинотеатр, где пробирается на свободное место подальше от всех. Он проваливается в пьяный сон, а проснувшись, обнаруживает у себя на бедре чью-то руку. Он сбрасывает руку, словно дохлую рыбу, и уходит из кинотеатра.

Вернувшись домой, он с облегчением устраивается на полу, укладываясь с пьяной осторожностью и уставившись в потолок. Мохнатый длинноногий паук спускается по стене, Макс наблюдает за ним, но не испытывает ни малейшего желания прихлопнуть его, как обычно. Благодаря боли или упадку сил он научился испытывать сострадание — живи и жить давай другим, — во всяком случае, это потребовало бы слишком многих усилий. Звонит телефон, но ему не хочется отвечать, хотя потом его внезапно осеняет. Он объясняет пауку, что, может быть, кому-то плохо и надо с кем-нибудь поговорить. Он заставляет себя подняться, бормоча, я ведь не эгоист какой-нибудь. Макс? О, вот это сюрприз, Нэнси, какого черта ты звонишь? Макс, с тобой все в порядке? У тебя какой-то странный голос. Это потому, что я сам странный — ну да ладно, ты по делу звонишь или в приступе человеколюбия? Он смотрит на паука, подмигивает ему и садится на диван. Макс, не надо так. Она прерывисто вздыхает, а Макс молчит. Я не передумала, Макс, но вчера, уходя, ты выглядел как-то странно, и я за тебя беспокоюсь. Вот уже второй раз за полминуты ты называешь меня странным — это уже существенно. Он снимает кроссовки. Не надо так, Макс, — я правда за тебя беспокоюсь, и мы можем остаться друзьями. Мы можем остаться друзьями, повторяет он, словно эхо, и стягивает носок, вытаскивая зацепившуюся за ноготь шерстинку. Ты этого хочешь, Нэнси? Молчание затягивается. Нет, я не этого хочу — мне тебя не хватает, даже после всего, что ты натворил. Он перестает разглядывать пальцы на ногах. И я тебя правда люблю, но этого мало, потому что существует еще кое-что помимо любви. Например? Ну такие важные вещи, как доход и честолюбие. Я и делал важные вещи: вспомни, как ты приходила домой смертельно уставшая, а я тебя утешал, и ты рассказывала мне то, чем нельзя поделиться больше ни с кем на свете? Макс… И я честолюбив: разве я не стремлюсь к тебе — и разве может быть большее честолюбие, чем желание заполучить тебя? Снова пауза. Вообще я могу стать другим, правда. Ну, не знаю, Макс. В ее голосе что-то изменилось, и Макс подался вперед. Просто скажи, что хочешь попытаться, потому что, если мы попытаемся оба, может, что-нибудь и получится, но, ради бога, не ставь на нас крест. Она тяжело дышит, кажется, даже плачет и бормочет что-то, но он не понимает что. Что ты говоришь? Это все кровь — трудно говорить, когда столько крови. Он молчит. Ладно, мы попытаемся, — она всхлипывает, — но не надо ничего обещать.

Вернувшись из кинотеатра, он ложится прямо на пол и наблюдает за тем, как над ним медленно вращается потолок, и с надеждой смотрит на телефон, воображая, как резкий звонок вот-вот нарушит тишину. Он закрывает глаза и, может быть, засыпает ненадолго, потом открывает глаза, встает и плетется в крошечную кухню, где крошечные тараканы бросаются в укрытие, когда загорается свет. Покрытый известковым налетом водопроводный кран протекает, и капли падают в раковину, забитую грязной посудой. Под раковиной стоят емкости со всякими чудодейственными чистящими средствами, и он берет одну из бутылок — вот хорошо было бы очистить жизнь, словно засорившийся слив, — читает предостерегающую красную надпись на этикетке и, неохотно поставив бутылку назад, возвращается в гостиную, падает на диван и вопросительно смотрит на телефон.

— Пять минут, — говорит он вслух, — я даю тебе пять минут.

Он не соображает, что кто-то стучит в дверь, пока не слышит собственное имя. Максвелл Гриффин! Полиция Лос-Анджелеса. Пожалуйста, откройте дверь!

Он было поднимается, чтобы открыть, но потом рассуждает, если не ответить, то они, пожалуй, уйдут — он ведь ждет звонка от Нэнси через пять минут, — и вновь опускается на диван.

Максвелл Гриффин!

Макс смотрит на телефон и ждет, но телефон не звонит.

Пер. Т. Казаковой