"Лишь в твоих объятиях" - читать интересную книгу автора (Линден Кэролайн)

Глава 13

Он развеселился. Она видела, как изогнулись в улыбке его губы, но ей было все равно. Она была слишком потрясена и искала выход для своей ярости.

— Вы знали? — набросилась она на него. — Вы знали, что он будет… таким ужасным?

— Нет. — Его улыбка стала шире. — Я лишь подозревал.

— О… — Она едва могла говорить. — Эта крыса! Этот хорек!

— То и другое сразу? — Он взял ее руку, чтобы помочь ей идти побыстрее.

Она позволила, но не могла успокоиться.

— Да если бы у меня был факел, я подожгла бы его ненавистный магазинчик!

— Мы сможем поджечь его на обратном пути из города, — милосердно сказал Алек.

— Это большое искушение. Хотела бы я никогда не видеть этого места.

Он ухмыльнулся:

— Вот так поворот! Мне следовало бы вернуться и поблагодарить мистера Преннера — он убедил вас там, где я полностью провалился.

— О, вот этого не надо!

Он рассмеялся. Крессида знала, что он смеется над ней, но она все еще пребывала в таком нервном возбуждении, что просто продолжала шагать вперед. Он оставался таким спокойным, таким невозмутимым. А ведь он ударил человека, лишил его сознания! И сделал это очень умело. Крессида время от времени поглядывала на него со смешанными чувствами: она была потрясена, восхищена и немного завидовала ему. Ей так хотелось самой наподдать мистеру Преннеру.

Он перехватил ее взгляд и поднял брови:

— Все в порядке?

Она быстро отвела глаза и стала смотреть прямо перед собой.

— Все прекрасно.

Она заметила, что он все еще улыбается. Он оставил ее в таверне, сказав, что должен отлучиться до ужина, поскольку у него есть поручение. Крессида прошла в свою комнату и долго смотрела в окно, наблюдая суетную жизнь Лондона. Она не знала, что и думать обо всем этом. У отца был бизнес с этим жалким негодяем Преннером, он продавал литографии определенного сорта. Она могла понять, почему он ничего не сказал им об этом, потому что литографии скорее всего были похожи нате, которые она видела в магазине. Наверное, ей не стоило удивляться. У отца вошло в привычку рисовать для них маленькие смешные картинки в письмах, которые он посылал домой. У него всегда было прекрасное чувство юмора. А, появляясь дома, он рисовал миниатюрные портреты ее и Калли, которые потом брал с собой. Она понимала, что мистер Преннер не стал бы платить за рисунки кроликов и птичек или портреты девочек.

Крессида вздохнула. Может быть, ей и не стоило удивляться тому, что она узнала об отце. Всю ее жизнь он больше отсутствовал, чем был рядом, пока три года назад не оставил армию. Сколько Крессида помнила, он очень редко проводил дома больше нескольких недель подряд. Ее представление об отце складывалось по большей части из бабушкиных рассказов, которая считала, что их отец был самым умным, самым благородным и замечательным на всем белом свете. Приезжая в отпуск, он был веселым и добрым, много смеялся и был полон всяких фантастических замыслов. У него в карманах всегда были припасены конфеты для малышек и подарок для его матери. Крессида обожала отца как некое благородное и щедрое существо, время от времени появляющееся в ее жизни, но едва ли она могла сказать, что хорошо знает его.

За последние два года ее обожание несколько умерилось. Она повзрослела и смотрела на него уже совсем другими глазами. Он все еще оставался для нее обаятельным, но не только. Потому что был вспыльчивым, сумасбродным и расточительным. Иногда он бывал наглым, блефовал и, казалось, не понимал, почему Калли стала такой тихой и замкнутой. Может быть, они, взрослые, были для него такой же загадкой, как и он для них. Завоевать привязанность маленьких девочек легко, особенно если бабушка, пока его не было дома, каждый вечер пела ему дифирамбы, но две взрослые женщины видели его недостатки, и нравиться им было труднее.

Калли пережила неудачное замужество и вернулась домой еще более тихой, чем была раньше, а Крессида, после того как бабушка стала терять рассудок, превратилась в практичную домохозяйку. Отец являлся домой все такой же обаятельный и энергичный, как прежде, но они стали другими и уже не тянули к нему руки, затаив дыхание, когда он возникал на пороге с ранцем на плече. В общем, отец отвык жить дома, и они уже давно смирились с его постоянными отлучками.

Где-то в городе колокол на башенных часах начал отсчитывать время. Тени на улице стали длиннее, потом все подернулось серой дымкой, хотя небо было ясное. Приближалось время ужина. Майор распорядился, чтобы еду принесли в гостиную, и должен был ждать Крессиду там. Крессида умылась. Был еще один мужчина, которого она не могла понять, хотя в этом случае ее извиняло то, что она узнала его недавно. По некоторым сведениям, он был предателем и обманщиком, человеком, который пять лет, отсутствовал, а потом вернулся, как ни в чем не бывало, не сказав ни слова в свое оправдание. По Марстону ходили слухи, что эти годы он мог заниматься чем-нибудь противозаконным — от грабежей и мошенничества до убийств.

В его прошлом явно было что-то темное, но Крессида не считала его опасным. Она не могла забыть ни то, как спокойно он стоял под дулом пистолета, ни то, как на следующий день он ни словом не обмолвился о той стычке и вообще ни разу не упрекнул ее. Майор в ее представлении был очень уверенным в себе человеком, прекрасно владеющим своими эмоциями. Поэтому его сегодняшнее поведение еще больше озадачивало ее — то ли он потерял самообладание из-за грубых манер мистера Преннера, то ли действовал продуманно. Он совершенно спокойно приступил к обыску кабинета, да еще велел ей изображать разговор, чтобы не возбудить подозрений у помощника. Все это свидетельствовало о том, что он действовал расчетливо. Можно было только гадать, как бы он поступил, если бы ее не было рядом.

Переходя в гостиную, Крессида продолжала думать о нем. На столе их уже ждал обильный ужин, и хозяин гостиницы улыбался и кланялся ей, выходя из комнаты вслед за служанкой. Дверь закрылась, и они остались наедине. Она прижала ладони к юбке и кашлянула. Почему-то вдруг вспомнилось, что он предложил ей называть его Алеком, а она еще ни разу не воспользовалась его предложением.

Он сидел на скамье у камина, на полу были разложены стопки бумаг. Он хмурился, разглядывая лист, который держал в руках.

— Кажется, я нашел интересующие нас литографии, — сказал он, не поднимая глаз. — Они подписаны «Дж. Т.» и были опубликованы вскоре после соответствующих выплат.

— Как это вам удалось? — Она подошла и взяла протянутый лист.

— Я задавал вопросы, — неопределенно ответил он, подвигаясь, чтобы освободить ей место. Скамья была короткой. Она присела на самый краешек, но все равно его колено касалось ее. Он умылся. Она почувствовала запах мыла, а его коротко стриженные волосы были влажными. Она склонилась над литографией и приказала себе не думать о нем, о том, как волнует ее эта чудесная близость.

— Боже мой, — все, что она могла сказать. — Они все в таком же духе?

— Вам не обязательно рассматривать их, — сказал он, протягивая руку, чтобы забрать бумагу.

— Все такие?

Она продолжала неодобрительно разглядывать литографию. Она и раньше видела похожие, возмутительные картинки. Рисовать такие вещи наверняка небезопасно, а теперь она с ужасом узнала, что это рисунки ее отца. Король был изображен в виде жирной свиньи, а у поросят, сосущих ее, были лица министров. Костлявый Джон Булль кормил свинью из корзины, полной монет.

В первый раз с тех пор, как отец потерялся, Крессида по-настоящему испугалась.

— Ведь отца могли бросить в тюрьму за такие рисунки!

— Не думаю, — заметил майор, и она поняла, что произнесла вслух последний вопрос. — Они не хуже того, что продают другие, если у него хватает ума не хвастаться ими в определенных местах города.

— Остальные такие же ужасные? — Она позволила ему забрать лист из своих вялых пальцев. — О чем отец думал?

— О деньгах.

Он наклонился и стал собирать с пола остальные листы. Крессида успела разглядеть еще один рисунок с королем, снова толстым и, похоже, пьяным, окруженным почти обнаженными, тоже толстыми женщинами, танцующими и блюющими на ковре, сплетенном из мужчин в армейской форме. Она отвела взгляд.

— Что с ним могут сделать?

— За клевету трудно привлечь к ответственности, а преследование человека может только сделать популярными его литографии. Над правительством издеваются еще больше, но оно ничего не предпринимает, разве только подкупает издателей, чтобы они не продавали оскорбительных картинок. — Он сложил литографии в кожаную папку и отложил в сторону.

— Тогда что же мы обнаружили? — грустно спросила она. — Что мой отец презирает правительство, связался с хитрым маленьким издателем и пытается извлечь из этого выгоду? Но, как вы сказали, для него самого этот промысел не представляет опасности, а что это дает нам? Мы по-прежнему не знаем, куда он отправился и где он сейчас!

— Это лишь часть головоломки, — спокойно сказал он. — Одна маленькая загадка решена. Я научился не упускать из виду ни одной самой мелкой детали — просто потому, что я не могу знать, насколько она важна. Она с трудом сдерживала слезы. Он, конечно, был прав.

— Я так надеялась, что мистер Преннер может что-то знать, но это было глупо, да? Мне следовало догадаться, что эта поездка не будет иметь решающего значения, и не настаивать на своем участии.

— Чепуха, — сказал он. — Никто не может заранее знать результата.

— Вы знали. Вы говорили, что мне нет надобности ехать, что поездка навряд ли будет успешной. Вы даже предупредили меня, что могут обнаружиться неприятные сюрпризы.

Его взгляд скользнул по папке с литографиями. Крессида поймала его взгляд и поняла, что у нее есть безумное желание швырнуть все это в огонь.

— Вы очень строги к себе.

— Я признаю, что была не права, — сухо сказала она. — Моя сестра посоветовала бы вам насладиться моим смирением, потому что я не часто его проявляю.

Он засмеялся:

— Я сомневаюсь, что между правотой и неправотой есть четкая граница. На следующем витке они могут поменяться местами.

Ей в это не верилось. Она знала, что он тоже сомневается, но говорит так по доброте душевной. Сегодняшние события ясно показали, что майор, не в пример ей, знает, что делает.

— Что это за «Гнездышко»? Он посерьезнел.

— Публичный дом. Крессида пожала плечами.

— Этого я и боялась.

Она вспомнила его слова о тюрьме.

— Вы уже проверили…

— Нет. Если хотите, я наведу справки…

— Нет! — Она снова покраснела. — Но спасибо за то, что вы честно говорите мне все. Я ценю это, майор.

— Алек. — Он повернул к ней лицо. Они все еще сидели на узкой скамье, так близко друг к другу, что она могла видеть отблески огня в глубине его синих глаз. — Не называйте меня майором.

— О, — смутилась она, — не знаю…

— Пожалуйста, — тихонько сказал он тем особенным голосом, которым шептал ей на ухо в кабинете издателя, когда его губы почти касались ее щеки. Его взгляд скользнул по ее рту, и сердце Крессиды почти остановилось от внезапного острого желания, чтобы он поцеловал ее. Осознав это, она впала в шоковое состояние. Даже если он смотрит на нее вот так, это… ничего не значит, сказала она себе. Но если бы тихий голос, проникающий в самое сердце, что-то означал, если бы он поцеловал ее… ей бы это наверняка понравилось. Очень.

— Хорошо, — с трудом выговорила она. — Если вы хотите… Алек.

Алек упивался ее охрипшим от волнения голосом, когда она произнесла его имя. Может быть, ему и не следовало целовать ее, но он точно хотел это сделать, и она ответила бы ему. Ее сияющие глаза потемнели от желания. Она явно хотела, чтобы он ее поцеловал. Они были одни в Лондоне, в этой комнате, свободные от забот. Сегодня можно не думать о своих обязанностях и заставить Крессиду забыть обо всем. Этой ночью он не хотел ни о чем думать, кроме нее.

Она была всем, чем не был он, то есть его противоположностью. Она не привыкла таиться. Когда он оглушил Преннера, она стала белая как полотно. Но не вскрикнула, не упала в обморок, не запротестовала. А потом, когда она взорвалась от негодования — позже, на улице, это было очаровательно. И даже возбуждающе. А сейчас… Она ждет, опьяненная желанием. Он чувствовал, как его тянет к ней; он видел ее мягкие губы, слышал ее учащенное дыхание. Кровь взыграла от предвкушения.

В дверь постучали. Она отпрянула, краска залила ее щеки. Алек про себя выругался.

— Да? — отозвался он, смиряясь.

В приоткрывшуюся дверь просунулась голова хозяина таверны.

— Прошу прощения, сэр, но девушка забыла принести вино, которое вы заказали. Я принес его.

— Прекрасно, — сказал Алек, спасибо. — Когда хозяин вышел, он повернулся к Крессиде: — Ну что, будем ужинать?

— Да. — Она улыбнулась ему грустной улыбкой, краска еще не сошла с ее лица. Она опомнилась. Они оба пришли в себя. Оба осознавали, что были готовы забыться, и это обоюдное желание оставалось в воздухе подобно вибрациям от затухающих звуков оборванной струны. Выдвигая стул для леди, Алек кожей ощущал их. Крессида сидела напряженная, боясь дотронуться до него, и он знал, что она испытывает те же чувства, что и он.

Еда была незатейливой, но горячей, и они какое-то время молча ели. По выражению лица Крессиды Алек догадался, что ее мысли вернулись к цели их поездки в Лондон. Он почти сожалел об этом. Насколько он знал, благополучие ее семьи зависело от возвращения Джорджа Тернера. Ему было тяжело видеть, как тревога и холод снова появились в ее глазах, еще недавно горевших от желания. А он хотел, чтобы в них отражалось только желание, но не в минуту безрассудства, не по воле случая.

— Почему вы оглушили мистера Преннера? — наконец спросила она.

— Мне не следовало этого делать?

— О нет, вы поступили правильно. Он крыса.

— И хорек! — пробормотал он.

Она попыталась спрятать улыбку, но ей это не удалось.

— Вот именно. И я не жалею, что вы ударили его. Я просто не поняла, почему вы так быстро прибегли к этому средству.

— Мне это захотелось сделать, как только я увидел его. По-моему, я довольно долго держал себя в руках.

— Я все время думаю о том, почему лорд Хейстингс прислал именно вас. — Она отложила нож с вилкой, чтобы лучше видеть его реакцию. — Вы сказали, что, скорее всего это объясняется вашими специфическими талантами — похоже, что вы имели в виду ваше умение одним ударом кулака лишить человека сознания и способность красть лошадей.

Алек хохотнул. Она была порядочной язвой.

— Вы помните каждое мое слово и надеетесь, что в один прекрасный день это можно будет использовать против меня.

— Нет! — Его реакция заставила ее покраснеть.

Но разрумянившиеся щеки только подчеркивали великолепный цвет ее лица. Он с удовольствием наблюдал, как по нему прокатилась розовая волна, и не мог не подумать о других причинах, способных заставить ее покраснеть.

— Вы просили меня рассказать все до мелочей о моем отце, но очень мало сообщили мне о себе и о том, как вы собираетесь действовать. В один прекрасный день вы заявляетесь, чтобы просмотреть бумаги моего отца, потом вы говорите, что надо ехать в Лондон для встречи с издателем.

— Я не просил вас ехать со мной, — поправил он ее, чтобы избежать неприятных вопросов. — Вам действительно не нужно было видеть эту крысу.

— Я хочу помогать, — запротестовала она. — Речь идет о судьбе моего отца.

— Но ваша сестра почему-то не просилась сопровождать меня.

Крессида опустила глаза.

— Калли не поехала бы.

Она съела всего несколько ложек еды и теперь сидела грустная. Она старалась делать что могла, отвечала на все его вопросы и соглашалась на все его действия, даже когда не понимала их смысла, а он не мог объяснить. Он вздохнул и подлил в стаканы вина.

— Когда я служил в армии, я собирал секретную информацию. Но методам добывания сведений меня никто не учил. Преннер не отвечал на вопросы, поэтому я решил поискать ответы сам.

— Собирали секретную информацию? В качестве кого? — повторила она. — Вы были шпионом?

Алек поперхнулся, поставил стакан и рассмеялся:

— Нет. Нуда, в некотором смысле. Я по большей части ездил верхом по деревням и расспрашивал людей, не видели ли они проезжающих французов. — Она подняла брови и ждала дальнейших объяснений. — Иногда они не хотели говорить, приходилось убеждать их.

— Кулаками?

— Исключительно моим невероятным обаянием, — сказал он, и теперь засмеялась она. Алек улыбнулся. — В любви и в войне, мисс Тернер, правила честной игры не применяются.

— Ваша сестра говорила мне, что вы великий мастер добиваться невозможного, — сказала она. — Все вместе, сэр, складывается в очень интересный портрет, совсем не похожий на тот, который рисуете вы сами.

— Вот как? — Он откинулся на спинку стула. — И какой же портрет получился у вас?

Крессида сосредоточенно покачивала свой стакан, следя за кружением вина.

— Мрачноватый. В нем мало светлых красок. Вы меня пугаете.

— Могу только сказать, — сухо заметил Алек, — что раньше в меня никогда женщины не стреляли.

— Но вы остались живы. — Она снова улыбнулась. — Вы уверены, что отцу ничего не будет за его рисунки?

Он ответил не сразу.

— Мог бы я в этом поклясться? Нет. Я не думаю, что его бросят в тюрьму или пошлют на виселицу, но если он оскорбил некую важную персону… — Он помолчал, выражение его лица стало напряженным. — Это очень маловероятно.

— Но он исчез после того, как уехал в Лондон, — заметила Крессида. — Он мог поехать, чтобы встретиться не только с лордом Хейстингсом, но и с Преннером.

— Мог. Но в бухгалтерской книге Преннера нет записей о платеже в интересующий нас отрезок времени.

Она, не отрываясь, смотрела на него. Они оба знали, что это ничего не значит. Алек попытался сменить тему. Он отвык вести светские беседы, особенно с женщинами.

— Выразительный портрет, говорите вы. Могу я узнать подробнее?

Она опустила глаза, пригубила вино.

— Лучше не надо. Мне кажется, многое в нем преувеличено.

— В самом деле, вы невероятно раздразнили мое любопытство.

— Неужели? — Она подняла брови. — Не могу в это поверить.

— В то, что я любопытен, или в то, что вы раздразнили меня?

Ее щеки снова порозовели.

— Я не дразню вас. — Он наклонил голову набок и изучал ее. Розовый цвет стал гуще. — И не собиралась этим заниматься.

— Хорошо. — Он еще подлил вина. — Всю ночь теперь не буду спать, гадая, какое же у вас сложилось обо мне мнение.

— Так уж и не будете, — возразила она. — Сейчас у вас, должно быть, сложилось такое мнение обо мне, что мои слова уже не будут иметь для вас никакого значения.

— Мое мнение о вас, — повторил он. — Хотите его знать? Я думаю, что вы глава семьи даже тогда, когда ваш отец рядом. Должно быть, это изматывает — постоянная ответственность. Но вы практичны и готовы делать то, что требуется. Вы преданы тем, кого любите, готовы защищать их от всех напастей, и очень насторожены по отношению к посторонним. — Он сделал паузу. Это было не все, что он мог бы сказать, но самое главное. — Я подозреваю, что вам хочется быть более доверчивой, но вы обожглись в прошлом.

— А кто не обжигался? — спросила она с вымученной улыбкой.

— Я понимаю. Крессида покачала головой:

— Нет, вы не можете понять. Моя сестра… Она вышла замуж за сущего дьявола. Он был старше ее, красивый, респектабельный и богатый — в нашем понимании, конечно. Калли было тогда восемнадцать лет, и она была самой красивой девушкой в городе. Когда мистер Филлипс появился в нашем доме, мы были польщены. Отец был очень доволен, и бабушка была вне себя от счастья, узнав, что Калли завлекла такого прекрасного джентльмена. Он поговорил с отцом, и их почти сразу же обвенчали, а потом… — Она умолкла, затем продолжила бесцветным голосом: — Я думаю, он бил ее. Она так и не призналась, но я видела следы побоев на ее руках и плечах. Отца, как всегда, не было дома, а бабушка отказывалась верить в это, потому что мистер Филлипс всегда был очень обходителен с ней. Но сестра перестала улыбаться, стала выглядеть на десять лет старше, а я ничем не могла ей помочь.

Вот оно что. Алек чувствовал, что еще один кусочек головоломки встал на место. Не головоломки, которую надо было решить, чтобы найти Джорджа Тернера, но той, которой была сама Крессида. Это, как выяснилось, интересовало его гораздо больше.

Она осушила свой стакан. Рассказ о секретах сестры явно дался ей нелегко.

— А теперь, когда отец исчез, Калли слишком расслабилась, а бабушка совсем разболелась. Так что должен же кто-то заботиться о семье.

— А как насчет мистера Уэбба?

— Тома? — В ее голосе прозвучало удивление. — Том служил вместе с отцом. Он приехал с ним в отпуск… О, это было очень давно, и уже больше не уезжал. Он сказал, что у него нет своей семьи, ему некуда возвращаться, и остался с нами.

— Так он и ваш отец — друзья?

— Нет… не совсем, — задумчиво сказала она. — У отца нет настоящих друзей. У него есть приятели и обожатели. Он из тех мужчин, которые легко завоевывают симпатии в пабе. Вокруг него возникают компании, все смеются, с готовностью покупают ему бутерброды. А Том очень спокойный человек.

— Могу я спросить, почему Том не отправился на поиски вашего отца еще до того, как вы написали Хейстингсу? Вы ведь забеспокоились раньше?

Она снова заколебалась с ответом.

— Он предлагал. Но мы не захотели отпускать его. Алек добавил Тома в список людей, у которых были причины не желать возвращения Джорджа Тернера. Очень любопытно, что мисс Тернер описала своего отца таким вот образом. Признала, что между двумя бывшими солдатами не было личной привязанности, которая удерживала бы Уэбба в Бригхэмптоне. Может быть, мотивы его поведения были достаточно невинными, но у Тернера были две привлекательные дочери. Алек гадал, к которой был неравнодушен Уэбб, и решил, что это должна быть миссис Филлипс, и потом укрепился в этой мысли. Если бы Уэбб был влюблен в мисс Тернер, он, скорее всего, протестовал бы против поездки в Лондон обеих сестер, но он не сказал ни слова. Может быть, Тернер не считал Уэбба достойным своих дочерей, или Уэбб был доведен до отчаяния и ждал, когда леди окажется в таких обстоятельствах, что будет готова снова выйти замуж. Возможно, было еще что-то, о чем Крессида умалчивала. Он отложил эту мысль для дальнейшего обдумывания.

— Спасибо вам за то, что согласились помочь нам, — сказала она.

Встретив ее открытый незащищенный взгляд, Алек почувствовал на своей коже прежние вибрации. Крессида Тернер оказывала на него странное действие. Она улыбалась — и его кровь начинала бунтовать. Она хмурилась — и внутри у него все переворачивалось. Она благодарила его за помощь — и ему хотелось уложить ее перед камином и проделывать с ней те безумные вещи, от которых на лице женщины появляется нежный румянец. Он совершеннейший глупец и подозревает, что станет еще большим глупцом до того, как его работа будет закончена, но он благословлял Джона Стаффорда за то, что тот послал его в ее жизнь.

— Я рад оказаться полезным, — ответил он.

«Рад больше, чем вы можете себе представить».