"Крик молчания" - читать интересную книгу автора (Ли Миранда)

4

Голова Одри автоматически повернулась, чтобы убедиться в том, что Эллиот обратил внимание на похотливый взгляд Лавинии. Его глаза отвлеклись от чего-то или от кого-то и слегка нахмуренно встретили ее ищущий взгляд. С секунду он пристально, но невидяще смотрел на нее, потом его лицо прояснилось и он вновь обратился к Одри.

— Тебе не нравится мой подарок? — спросил он, кивая на золотое ожерелье.

Ответить ей помешал отец, шумно хлопнувший Эллиота по плечу.

— Разумеется, нравится! Но будьте осторожны, молодой человек. Стоит только начать дать женщине драгоценности, и она затащит вас к алтарю прежде, чем вы успеете сообразить что-нибудь.

— Ну, папа, — упрекнула Одри, покраснев от смущения.

— В самом деле, Варвик, не смеши, — язвительно подхватила Лавиния. — Они только-только познакомились. К тому же я не могу представить себе, чтобы мужчина вроде Эллиота отказался так легко от своей холостяцкой свободы.

— Вот как, Лавиния? — убедительно спокойным, голосом спросил Эллиот, поворачиваясь к ней. — Вас, наверное, удивит это, но я уже побывал в супружестве. Разве Одри не сказала вам? Я же вдовец.

Наступило ощутимо наэлектризованное молчание, пока Эллиот не продолжил и вполне спокойно не рассказал о трагической смерти жены. Его слова вызвали поток сочувственного шепота, Но и немало новых вопросов, благодаря которым стало известно, что покойная миссис Найт была известной детской писательницей — М. С. Туэйтс. Эта новость просто сразила Одри. Пару лет назад она видела М. С. Туэйтс по телевидению, когда одна из ее книг получила какую-то премию. Леди не только выглядела простовато, но и была по меньшей мере лет на десять старше Эллиота.

— Но ей ведь было около сорока, когда она умерла? — заметила Алиса, подтвердив удивление Одри.

— Верно, — согласился Эллиот. — Мойра была на несколько лет старше меня.

— Больше, чем на несколько, — как всегда бестактно вставил Эдуард. — Вам ведь немного больше тридцати?

— Всего лишь тридцать три…

Одри постаралась не показать своего шока, но у нее закружилась голова. Она-то представляла себе Мойру сногсшибательным, утонченно женственным созданием, которую Эллиот любил до безумия. Женщиной вроде Лавинии. Но Одри никак не могла вообразить его безумно влюбленным в несомненно умную, но слишком уж домашне выглядящую писательницу.

Жуткие подозрения возникли в ее мозгу, но она постаралась отделаться от них. Ее Эллиот просто не мог жениться на богатой, старой и больной женщине только ради ее денег! Он просто не мог этого сделать! К тому же он говорил, что любил свою жену. Разве нет? Или только отрицал, что женился на деньгах? Она пыталась вспомнить…

Кто-то включил проигрыватель и поставил пластинку с ритмической музыкой, и Одри смутно услышала, как Лавиния приглашала всех потанцевать.

— Хватит хмуриться, новорожденная, — прошептал Эллиот в ее ухо. — Потанцуй со мной. Все только этого и ждут от нас.

Одри взглянула на открытое красивое лицо Эллиота и вдруг почувствовала себя виноватой в том, что сомневалась в этом мужчине, который был так добр к ней раньше и все еще оставался добр сейчас.

— Ладно, — благодарно улыбнулась она, — но я не очень хорошо танцую.

— Не волнуйся. И я не балерун. — Однако он довольно уверенно взял ее в свои руки и мягко повел по фойе, мраморный пол которого представлял собой прекрасную танцплощадку.

Одри приложила максимум усилий, чтобы танцевать как можно лучше. Но ощущение вплотную прижатого к ней стройного, мускулистого тела отвлекало ее, в конце концов она запуталась в его ногах и пришла в окончательное уныние.

— Прошу прощения, — запинаясь, произнесла она. — Я так неуклюжа…

— Не глупи, — откликнулся он и сжал ее еще — сильнее в своих руках, прижал еще ближе к себе. Но перестал передвигать ее быстро по полу, ограничив их движения еле заметным покачиванием и кружением. Вскоре Одри полностью погрузилась в чувственное тепло его объятия, расслабилась, закрыв глаза, угнездив свою голову под его подбородком и наслаждаясь каждым мигом этого танца. Она не питала иллюзий насчет того, что Эллиот несчитал для себя нормальным пребывание в ее объятиях. Но ведь она уже решила не думать так сегодня ночью. Сейчас же он принадлежал ей. Если он мог так притворяться, то она могла притворяться не хуже. Внезапно музыка смолкла. Глаза Одри распахнулись. Взглянув через плечо, она увидела Лавинию, стоящую у проигрывателя и холодно глядящую на нее. Изобразив широкую улыбку, Лавиния весело объявила:

— Варвик уже открыл портвейн. Кофе тоже подано для тех, кто предпочтет его.

Эллиот пробурчал что-то про себя. Одри послышалось нечто вроде «сучка», но она не могла быть уверена в этом. Когда Эллиот высвободился из ее объятий, на его лице было неумолимо холодное выражение.

— Не желает ли леди кофе? — предложил он с галантным поклоном, вытянув в ее сторону руку.

Одри засмеялась и взяла его за руку. Однако остаток вечера и удовольствие от присутствия Эллиота были испорчены взглядами, которые бросала на них мачеха. Кислые — на нее и соблазнительные — на него. Одри была словно на иголках, ожидая чего угодно от этой Лавинии. Та даже нашла случай, чтобы присесть рядом с ним, и даже обнаглела до того, что положила — этак небрежно — свою руку на его бедро. Эллиот даже не моргнул. Одри захотелось выцарапать своей мачехе глаза.

По-своему она была даже рада, когда вечеринка вскоре после полуночи, наконец, закончилась, и гости пошли по домам, хоть ей и очень не хотелось, чтобы Эллиот уходил.

Однако он задержался после ухода гостей, и отец сделал поспешное заключение о том, что Эллиот хотел побыть наедине с Одри. Поэтому кивнул и подмигнул в знак того, что они с Лавинией поднимутся наверх и «оставят молодых». При этих словах Лавиния побагровела и саркастически возразила в том смысле, что в тридцать семь она еще не чувствует себя старой. Варвик проигнорировал ее и, взяв за руку, вывел из комнаты.

После их ухода Одри сделала дрожащий выдох и прошептала:

— Очень прошу извинить меня, Эллиот. Они сидели на софе, потягивая последние капли кофе, однако на некотором расстоянии друг от друга. Эллиот бросил на нее невыразительный взгляд.

— Извинить за что?

— За то, что ввергла тебя в подобную ситуацию. За то, что тебе пришлось отвечать на все эти вопросы. И за Лавинию…

— Ax да, Лавиния… Она вела себя весьма откровенно, а?

Одри почувствовала себя несчастной и призналась:

— Да уж…

— Будем надеяться, что твой отец ничего не заметил.

Одри наблюдала, как он сделал последний глоток кофе и поставил чашку. Поразительный мужик, во всех отношениях! Все в нем было замечательно — внешность, поведение, сдержанная уверенность. Его даже не очень заботило то, что с ним обходились как с объектом сексуального желания.

— И часто… такое… случается? — поинтересовалась она.

Он пожал плечами:

— Скажем так — чаще, чем хотелось, бы.

— Не надоедает? — резко спросила она, дав волю своей ревности.

— Ага, — согласился он с нескрываемым отвращением, несколько приободрив ее, пока она не вспомнила, что она сама была виновата в похожем поведении за обеденным столом: Щеки ее сильно покраснели. Неужели Эллиот мог поставить ее вровень с Лавинией? Ведь она не была низменно похотлива. Она любит этого мужика. В этом она была уверена уже тогда, когда открыла ему дверь сегодня вечером. Настолько уверена, что едва не закричала об этом во весь голос.

Установилась весьма напряженная тишина, заставившая усиленно забиться сердце Одри.

Внезапно Эллиот поднялся на ноги, вынудив ее смотреть на него снизу вверх.

— Мне пора идти, — произнес он сухим голосом. — Мне необходим восьмичасовой сон, если я должен быть в форме наутро в качестве инструктора по вождению.

У нее сжалась грудь — она совсем забыла о машине. И об уроках вождения. О, господи… Она уже не знала, что хуже: попытаться преодолеть свой страх перед машиной или продолжать видеться с Эллиотом. И то, и другое причинит ей боль: одно из прошлого, другое из будущего.

Одри прикрыла на минутку глаза, потом открыла их и встала.

— Вы… ты вовсе не обязан делать это, знаешь, — проговорила она придушенным голосом, смотря на него незащищенными глазами. — Я могу обратиться в школу вождения.

— Ты предпочитаешь? — мягко спросил он. Она постаралась не отвести глаз и спрятать эмоции, которые, чувствовала она, могли отразиться в них.

В конце концов она не смогла солгать.

— Нет, — призналась она, — я бы предпочла, чтобы ты учил меня.

Он не сказал ни слова, нахмурил брови и не спускал с нее своих серых глаз. Она почувствовала неловкость, ощутив себя слишком близкой к нему.

— Я понимаю… ты на самом деле не хочешь этого, — продолжила она дрожащим голосом. — Ты просто демонстрируешь свою доброту ко мне.

Мышцы на его челюстях вздрогнули.

— Разве это преступление — быть добрым?

— Нет… Но никому не нравится, когда его жалеют! — вспыхнула она. Он расстроенно вздохнул.

— Кто сказал, что мое чувство к тебе — жалость?

— О, будь честным, Эллиот! — вспыхнула она опять. — Неужели ты думаешь, я не понимаю, почему ты пришел сегодня, почему ты прикрыл меня, даже почему ты подарил мне это красивое ожерелье?

Она притронулась к нему дрожащими пальцами.

Он наклонился и взял ее за плечи с почти гневным выражением лица.

— Ты и понятия не имеешь, почему я явился сюда сегодня, — проворчал он. — Ты вовсе ничего не знаешь обо мне, за исключением того, что навоображала своей идеалистической головкой. Я совсем не добрый человек, Одри. Вовсе нет. Но я человек честный. Конечно, я жалел тебя. Почему бы и нет? У тебя были неприятности. Тебе нужен был кто-то на твоей стороне, и я предложил себя.

Но если ты принимаешь меня за «белого рыцаря», то ты заблуждаешься. Я могу быть черным, как любой сукин, сын. Даже хуже, чем твой Расселл!

Он издал горький смешок.

— Желаешь еще немного честности? Так вот, ты совершенно права: я не хочу учить тебя вождению. Я даже не хочу тебя видеть вообще. Но не по тем причинам, которые тебе подкидывает твой комплекс неполноценности. Совсем наоборот. Меня беспокоит перспектива, что в конце концов я совращу тебя, маленькая, глупенькая дурочка.

Одри изумленно заморгала. Что такое он сказал? Что он считал ее привлекательной и даже желанной? От этой мысли ее сердце бешено забилось.

— Даже сейчас мною владеет сумасшедшее желание поцеловать тебя, — продолжал бушевать он, все сильнее сжимая ее плечи. — Беда в том, что я не пожелаю остановиться на поцелуе. По мимо своей воли я захочу почувствовать мягкую плоть в своих руках. Мягкую… теплую… влажную… женскую… плоть. Я захочу погрузиться в эту плоть, потеряться в ней. Трогать ее… пробовать на вкус…

Голова у Одри закружилась… Ей не оставалось ничего иного, как стоять перед ним, глядя вверх в его глаза, чувствуя, как возбуждение перехватывает ее дыхание, как его откровенные слова разжигают ее пылкое воображение, как горячо бежит кровь по ее жилам.

Нестерпимо долго его серые глаза пялились на нее. Потом его голова пришла в движение, опускаясь к ней, со страстным взглядом, прикованным к ее рту.

Ее губы раскрылись в беззвучном вздохе.

Он сейчас поцелует меня, подумала она, задыхаясь от предвосхищения.

Но он неожиданно выпрямился, дрожь пробежала по всему его телу, его руки отпустили ее, и он отступил назад.

— Дьявол все возьми, — проворчал он. — Я не могу. Не должен.

— П-почему нет? — не сдержала она страстного желания. — Я… я хочу, чтобы ты поцеловал меня, — договорила она, содрогаясь в ожидании.

Он готов был поддаться искушению. Она видела: он уступал искушению. Его глаза были прикованы к ее рту, все его тело вибрировало от напряжения, которое наполнило электричеством всю комнату. Одри внутренне сжалась и задержала дыхание, не осмеливаясь и вообразить себе, что произойдет в следующую секунду. Она сама еще не была в полном согласии с тем, что она только что сказала. О господи, никогда еще не вела она себя "столь бесстыдно!

Но в последнюю секунду он застонал и отвернулся. Его руки заметно тряслись, когда он запустил их в свои густые темные волосы. Еле слышно он произнес вульгарное слово, потом поспешил к столу и наполнил стакан из одного из графинчиков, стоявших рядом с остатками торта. Кажется, кукурузным виски.

С открытым ртом Одри наблюдала, как он одним глотком влил в себя виски. Что это он надумал, безвольно подумала она. Но когда он снова повернулся к ней с глазами, излучающими свирепое раздражение, она нервно отступила назад.

— Неужели ты ничему не научилась от Расселла? — бросил он ей через разделяющее их пространство. — Ради Бога, Одри, не предлагай себя так откровенно мужчинам, которых ты совсем не знаешь.

— Но я… я знаю тебя, — в смятении запротестовала она.

— Что ты знаешь? — усмехнулся он. — Мой возраст? Мое гражданское состояние? Мою профессию? Что все это говорит тебе о том, какой я на самом деле человек? Ни фига!

— Я знаю, что ты добрый и хороший, — настаивала она на своем. — Я знаю, ты не причинишь мне преднамеренной боли.

Он горько рассмеялся.

— Ты не прислушалась ни к одному сказанному мною слову.

Он медленно двинулся в ее сторону с насмешливым выражением лица.

— И вовсе-то я не такой. Просто я страдаю больной совестью после жизни, прожитой с такой женщиной, как Мойра. Что-то из ее характера оставило глубокий след в моей душе. Но я сомневаюсь, чтобы это продлилось долго. Да я, — речь его замедлилась, а глаза опустились на ее груди, вздымавшиеся и опадавшие под обтягивающим их кремовым шелком, — уже чувствую, как слабеет моя сопротивляемость…

Ее обдало жаром, соски стали торчком под его обжигающим взглядом.

— Добрый и хороший?! — усмехнулся он, рванулся к ней, схватил ее, прижал к себе, обволакивая ее, дрожащую и податливую, своим, ставшим до ужаса твердым телом.

— Добрый и хороший! — повторил он, смеясь, скользя руками вверх, беря ее шею прямо-таки в борцовский захват. — Разве добрый и хороший мужчина стал бы делать такое?

Его горячий и агрессивный рот накрыл ее губы. Без намека на компромисс. Без намека на совестливость. Он требовал и брал, не терпя никаких возражений, никакого сопротивления. Он раздвинул ее губы, навязал ей свой проникающий язык с агрессивной властностью, которая оставила ее бездыханной.

Не о таком поцелуе мечтала Одри, совсем не о таком. Но пока душа ее была шокирована, даже напугана насильственностью его действий, ее чувства, ее вожделение к этому мужчине не позволяли ей оставить без ответа такое страстное нападение. Через секунду она уже отвечала, ее собственное желание разгоралось с поспешной готовностью, ее губы сами раздвинулись еще шире. Ее руки пришли в движение, обвились вокруг его мощного мужского торса и сжали его со всей силы.

Его рот с громким судорожным вздохом оторвался от ее губ, словно шокированный ее готовностью, но быстро вернулся к своему естественному делу, на этот раз еще нежнее, предлагая Одри образец подлинно сексуального поцелуя. Теперь Эллиот откровенно совращал ее, его язык вступил в хитрую игру с ее языком, его руки убаюкивали ее голову. Его большие пальцы начали потирать ее уши, мочки, заставив ее содрогаться от наслаждения. Он поворачивал ее голову в одну, потом в другую сторону, исследуя различные части ее рта, и каждый поворот его языка вызывал трепетные волны жара и возбуждения во всем ее естестве.

Стало трудно думать. Все труднее и труднее. Она единственно отдавала себе отчет в том, что это совсем не походило на испытанное с Расселлом. Ни малейшим образом.

Когда из глубины ее горла вырвался стон, Эллиот вздрогнул и еще больше вжал ее в себя. Одна его рука продолжала играть с ее волосами, а другая скользнула по ее спине, на выпуклости ее ягодиц. Она почувствовала через платье жар его руки, которая охватила одну половинку, сжала ее, подняла все ее тело и прижала к себе. Почувствовала, как напряглось его естество.

И опять его рот оторвался от ее рта, на этот раз, чтобы провести влажный, опустошающий след на ее шее. Она задохнулась и как бы замычала, когда он стал всасывать ее плоть, и откинула голову назад в откровенном признании охватившего ее экстаза. Ее дыхание совсем прервалось, когда он подхватил ее на руки и понес вон из гостиной.

— Где твоя комната? — просипел он, уже пересекая фойе и направляясь к лестнице.

— Пер… первая на… право, — запинаясь, ответила она, ошеломленная на миг той скоростью, с которой все происходило.

И только когда он начал подниматься, перешагивая через две ступеньки, она вспомнила о единственном препятствии, которое должно было помешать его очевидным намерениям.

— Эллиот! — выдавила она из себя. — Нельзя! Боль отчаяния в ее голосе наконец дошла до него, ибо он остановился и уставился на нее глазами, совершенно ей незнакомыми. В этот момент не осталось ничего от холодной утонченности в их бушующей серой глубине.

— Что значит «нельзя»? — пробурчал он. — Что может нас остановить?

— Я. В смысле я… У меня «гости», — еле слышно ответила она. —

— «Гости»? — тупо повторил он и закрыл глаза.

— Я очень сожалею, — прошептала она, смущенная до глубины души и физически несчастная. Неужели он мог подумать, что она не хочет его тоже? Мой Бог, ей было даже больно — так она его хотела.

— Она сожалеет… — он потряс головой и открыл глаза. Выглядели они ужасно.

— О, господи, — выдохнул он и опустил ее на первой площадке на пол.

Повернувшись, ухватился за поручень и несколько раз глубоко вздохнул. Испустив последний дрожащий вздох, он повернулся и попытался успокоить ее искренне извиняющимся взглядом.

— Мне следовало бы извиниться. Что за дьявол вселился в меня? Я даже не подумал о противозачаточных. Поверь мне, Одри, Мать-Природа только что спасла тебя от самой большой ошибки в твоей жизни!

С разрывающимся сердцем она глядела на него. Она-то видела все в ином свете. О, она понимала, что он не любит ее и, вероятно, никогда не полюбит. Но с этим она не могла ничего поделать, как не могла и переменить свои чувства к нему. Она любила его до безумия и берегла бы, — как сокровище, воспоминание о минутах, проведенных с ним в постели. Может, ничего и не последовало бы после, но по крайней мере один раз она побывала бы с ним в постели.

Но где там!.. Судьба не была достаточно предрасположена к ней, чтобы предоставить хотя бы мимолетное счастье…

Она едва не заплакала, когда он взял ее лицо в свои теплые и нежные руки.

— Это и к лучшему, — мягко проговорил он. — Тебе следует искать любви, Одри, а не просто секса. А по правде говоря, в данный момент я не гожусь для любви. Дать молодой уязвимой девушке вроде тебя только одно, без другого, было бы преступно, особенно когда прошло так мало времени после твоего опыта с Расселлом.

Одри пыталась пролепетать что-то насчет того, что ей было абсолютно наплевать на Расселла, но он заставил ее замолчать одним взглядом.

— Если ты думаешь, что мне легко говорить такое, — мрачно продолжил он, — то ошибаешься. Самым легким было бы взять и использовать тебя, потом сказать тебе однажды, что в твоих услугах больше не нуждаются и что я меняю тебя на кого-то еще. Поверь мне, я знаю тип мужчин, которые именно так и поступили бы. Я сам был таким на протяжении многих лет и мог бы стать таким снова. Обязательность не моя природная черта.

Шокированная, Одри моргала, глядя на него. О чем он говорит? О том, что до женитьбы был неисправимым Дон Жуаном, бессердечным Казановой? И хотя его внешность и сексапильность вполне могли сделать из него бабника, она не могла поверить, что он таким и был. Черствый повеса ответил бы на сексуальные притязания Лавинии. И ему было бы наплевать, на эмоциональное и физическое состояние юной девушки. Может быть, он и был когда-то хамом, но не оставался таковым. Его поступки говорили о нем больше, чем его слова.

— Ты слушаешь меня, Одри? — спросил он нетерпеливым голосом.

— Я?.. Да…

— Мне показалось, что ты не слушаешь. Скажу проще: я не собираюсь спать с тобой. Я буду тебе другом, если ты еще хочешь этого. У тебя, похоже, немного друзей. Но ради бога, не усложняй наши отношения и не влюбляйся в меня. В любом случае это будет только рикошет после Расселла. Сначала нащупай твердую почву под ногами, а потом уже бросайся в новый роман. Со временем появится новый мужчина, примерно твоего возраста, который действительно полюбит тебя и не причинит тебе боли. Пока же…

Ее сердце подпрыгнуло.

— Пока — что?

Его губы обнажили зубы в циничной усмешке.

— Пока что я постараюсь не наскакивать на тебя во время уроков вождения. Ты кажешься очень чувственной девушкой, которую легко зажечь. Почему Расселл назвал тебя скучной в постели, не могу понять! Вероятно, мне придется заняться бегом трусцой… или, может быть…

Его глаза затуманились в задумчивости.

Сердце Одри сжалось, когда она сообразила, что он рассматривал возможность завести себе любовницу, — какую-нибудь опытную женщину, которая удовлетворит его половые потребности и сделает его таким образом «безопасным» другом для нее.

Опустошенность заполнила ее. Тебе не нужно этого делать, хотелось ей крикнуть ему. Я уже не наивна и неуязвима, как раньше, — вот в чем дело. Я понимаю, что тебя интересует только секс. Я понимаю. Но я ничего и не требую взамен. Единственное, чего мне хочется, это лечь с тобой и утешить тебя. Не растрачивай напрасно мою любовь! Не дай ей съежиться и умереть без наслаждения, без попытки, без исполнения желаний!..

Она открыто смотрела в его прекрасные глаза, и эти слова рвались из ее сердца. Но она ничего не сказала, и ее опустошенный вздох вывел Эллиота из задумчивости.

— Тебе лучше пойти баиньки, Одри, — сказал он. — Ты выглядишь утомленной.

Она покорно кивнула, ненавидя себя за молчание. Но логика подсказывала ей, что она напрасно потеряла бы время, предлагая себя Эллиоту в качестве любовницы. Он не сказал бы «да». Она пыталась уговорить себя: это из-за того, что он пытался уберечь ее от беды. Но давно знакомый голос нашептывал ей: если бы она была действительно красивой и сексуальной, он не отказался бы от нее так легко…

— Не провожай меня, — тем временем говорил он. — Я знаю дорогу. Десять часов утра не будет слишком ранним началом для тебя?

— Нельзя ли… в одиннадцать? — она предчувствовала, что ей долго не удастся заснуть сегодня ночью, как бы она ни устала.

— Тогда в одиннадцать, — он шагнул вперед и запечатлел весьма платонический поцелуй на ее лбу. — Спокойной ночи, праздничная девушка.

Одри наблюдала, как он выходит из дома, и сердце в ее груди, казалось, опускалось все ниже.

— Ах, Эллиот, — вздохнула она, затем повернулась и вскарабкалась по оставшимся ступенькам к спальне.

Сон действительно долго не приходил к ней.