Александр Кулешов Победил Александр Луговой Глава первая ССОРА Глава вторая УТРО В РЕДАКЦИИ Глава третья СТРАНИЦЫ ДНЕВНИКА Глава четвертая ПРИМИРЕНИЕ Глава пятая ОТВЕТСТВЕННОЕ ЗАДАНИЕ Глава шестая В ТЫЛУ ВРАГА Глава седьмая ТИХИЙ ВЕЧЕР Глава восьмая РЕДАКЦИОННАЯ ЛЕТУЧКА Глава девятая НА ГРАНИЦЕ Глава десятая СПОРТ — ЭТО ИСКУССТВО? Глава одиннадцатая СПОРТИВНЫЕ БУДНИ Глава двенадцатая НОВЫЙ ГОД Глава тринадцатая НОЧНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ Глава четырнадцатая ГОРЕСТНЫЕ ДНИ Глава пятнадцатая ЕЩЕ СТРАНИЦЫ ДНЕВНИКА Глава шестнадцатая ВЕСНА Глава семнадцатая ПЕРВЕНСТВО МОСКВЫ Глава восемнадцатая НА ВСЕ ДАЕТСЯ СЕКУНДА Глава девятнадцатая ПОСЛЕ СУДА

Александр Кулешов Победил Александр Луговой

Глава первая ССОРА

— Ваша фамилия Артемов? Николай Сидорович? Весовщик магазина № 6?

— Все правильно.

— Пожалуйста, гражданин Артемов, расскажите суду, что вы видели вечером в пятницу во дворе дома номер 18.

— Покороче? Или как?..

— Рассказывайте, как вам удобно. Так, чтоб все было ясно.

— Есть такое дело. Значит, я смотрю в окно. Задержался там на развеске — у нас это бывает. Темно уже. Смотрю, вваливаются голубчики в калитку. Раз-раз, пол-литру вынули, стаканы́ — и пошла разливка. Это безобразие, товарищ судья! Верно? Верно говорю?

— Продолжайте, гражданин Артемов, мы слушаем.

— Я и говорю... Тут Никитишна подбегает...

— Скажите, свидетель, вы имеете в виду дворника Русанову?

— Ну да, дворничиха, Никитишна, вот фамилии не скажу, да ее тут все знают. Она подбегает и пошла и пошла их честить. А этот, вот который кудлатый, повернул ее да как даст, простите, коленкой ей под...

— Ясно, свидетель. Дальше.

— Ну, Никитишна тоже, знаете, не из робких. Выскочила на улицу — и в крик. И как раз эти патрульные входят... Вот этот, здоровый, девчонку эту тоже признаю. А еще был маленький очкарик. Вот его что-то не вижу. Нет его тут.

— Дальше что было? Значит, вошли дружинники...

— Вошли. Девчонка как кудлатого схватит. Ну, здорово! Видать, сильная девка: как крутанет — он так и покатился. Второй, который с пол-литрой, шасть в калитку — и с приветом. А вот этот, гадина, вот этот длинный...

— Свидетель, я попрошу вас быть посдержанней в выражениях.

— Что? А, ладно. Это можно. В общем, он нож выхватил...

— Чего плетешь-то? Совсем заврался, какой нож! Стамеску...

— Подсудимый Трофимчук, не перебивайте свидетеля!

— А что ж он...

— Немедленно прекратите разговоры! Пожалуйста, гражданин Артемов, продолжайте. Суд вас слушает.

— Ну черт его знает, может, и не нож, стамеску. Темно уж было. В общем, размахивает, матерится... извините, ругается нехорошо. Кудлатый тут поднялся и тоже бежать. А длинный, Трофимчук, что ли, на драку лезет.

— Дальше что?

— Да все вроде. Этот вот здоровый, ну, дружинник, как его...

— Луговой?

— Ну да, Луговой. Он свою дружинницу в охапку — и подальше от греха, а очкастый...

— Никонов?

— Вот-вот, Никонов — как подскочит. Стамеску выхватил, и совсем пошла тут драка. А как раз милиция подоспела.

— Все, гражданин Артемов?

— Да все вроде бы...

— У прокурора, у защиты будут вопросы? Нет? Тогда объявляется перерыв. Свидетели Луговой, Донская, Артемов, Байкова, Байков, Русанова могут быть свободны. Суд благодарит вас.

Свидетели покидают тесноватую, полутемную в этот осенний день комнату суда. Минуют длинный коридор и выходят на улицу.

Обмениваясь впечатлениями, не спеша расходятся в разные стороны.

Эти двое идут совсем медленно. Молча. Уныло.

Они красивая пара.

Оба ладные, стройные. Несмотря на сырой осенний ветер и мелкий дождь, оба без шапок, в легких плащах. От них так и веет здоровьем и молодостью. Первой нарушает молчание Люся. Не глядя на своего спутника, она тихо спрашивает:

— Очень стыдно было?

Александр взрывается:

— А почему мне должно быть стыдно? Я что, мусорщик? Или милиционер? Я, что ль, обязан подбирать всех подонков в городе? Какие-то кретины будут распивать водку по дворам, а я за это должен отвечать?

Люся делает пренебрежительный жест рукой, словно отметая всю эту горячую тираду. Так же негромко она задает новый вопрос.

— А зачем ты записался в дружинники?

— Что значит «зачем»? — Голос Александра звучит неуверенно. — Все записывались, ты же знаешь. Ты записалась, а я, мастер спорта по самбо, нет, что ли? Но это не значит, что...

Люся перебивает его. На этот раз она тоже начинает горячиться.

— Именно! Именно мастер спорта — и именно по самбо. А не по художественной гимнастике, как некоторые...

— Но, позволь...

— Не перебивай! Я тебя слушала. По-твоему, если мастер спорта Александр Луговой записался в дружинники, то в городе автоматически исчезнет преступность? Все хулиганы испугаются и запишутся в кружок кройки и шитья! Так?

— Да при чем тут?..

— Не перебивай, а то я вообще не буду с тобой разговаривать. Ты странный человек! Честное слово. Здоровенный парень, самбист, а от хулиганов бегаешь! И ведь ты не трус, Алик. Я помню, как ты тогда из реки девочку вытащил. Бросился в прорубь, не побоялся. И пьяных ты раз-два — и на прием. А как настоящий бандюга — так ты от греха подальше. Правильно сказал этот весовщик. Просто удивительно...

У Люси не хватает дыхания, она замолкает, и этим спешит воспользоваться Александр.

— Знаешь, ты тоже меня удивляешь! Я, конечно, не Власов и не Брумель, не гордость советского спорта — пока еще, во всяком случае. Но все-таки третье место по Москве имею. И, наверное, от меня больше толку на ковре или в университете, чем на кладбище или в больнице. Ну полез бы я, саданул бы он мне по руке своей стамеской. Получил пятнадцать суток, а я распрощался бы со спортом! Кому это нужно?

Люся останавливается и поворачивается лицом к Александру. В бледном свете уличного фонаря ее русые, коротко подстриженные волосы — словно в бриллиантовом уборе, тысячи дождевых капель осели на волосах и сверкают разноцветными лучиками. В больших серых глазах — упрек и возмущение. Она засовывает руки в карманы плаща.

— Ты знаешь, я иногда спрашиваю себя: почему мы встречаемся? Ты же... ты же... — Она подбирает слова побольней. — Ты же трусишка, такой, знаешь, мещанинчик от спорта. Медалька! Грамотка! Победка! Копишь, копишь. Сквалыга! Зачем они тебе? Ну зачем тебе спорт?

— А тебе зачем? — Александр тоже засунул руки в карманы. Его прическа, разделенная ровным пробором, смоченная дождем, тоже сверкает. Губы дрожат. — Тебе зачем? Хорошо, самбо пригодится на войне. А твоя художественная гимнастика? Она зачем нужна? Чтоб фигура была красивая, да? Походка? Да? Чтоб парни заглядывались. Чтоб Витька за тобой бегал. Чтоб хвост за тобой ходил!

Он уже почти кричит, и редкие, спешащие по плохой погоде прохожие удивленно оборачиваются.

Секунду Люся стоит молча, крепко стиснув зубы. Потом резко поворачивается и быстрым шагом переходит улицу.

Александр некоторое время смотрит ей вслед. Затем торопливо нагоняет ее, берет под руку.

— Ну ладно, Люська, хватит, — говорит он примирительно. — Просто смешно, ругаемся из-за пустяков...

Люся высвобождает руку и, не останавливаясь, не оборачиваясь, почти шепчет:

— Чтоб не смел больше звонить! И заходить! И ждать! Видеть тебя не хочу. Оставь меня. Не провожай.

Александр смущенно плетется сзади.

— Да брось ты, ну чего обижаешься? Ну погорячились мы, наговорили, перестань...

Люся молчит. Александр идет рядом, раздумывая, что бы сказать. Наконец нерешительно предлагает:

— Я зайду вечером, ладно?..

— Нет! Я занята! Мы с Виктором идем гулять. У меня теперь каждый вечер занят. Хвост стоит — ты же сам говоришь!

— Ну, Люська, хватит. Ты же умная...

— Нет, дура! Абсолютная дура! Только идиотка могла встречаться с тобой. Тысячу раз себе говорила. Но теперь хватит! Уйди, Алик, — она говорит почти ласково, — уйди. Ты мне противен. Уйди.

Люся быстро пробегает несколько метров, оставшихся до автобусной остановки, и вскакивает в машину. Совсем не в ту, которая ей нужна.

Александр растерянно смотрит вслед исчезающим в мглистых сумерках красным огонькам.

Подумаешь! Вечно она читает свои нотации. Классная дама. Синий чулок. Праведница...

Александр медленно идет под усиливающимся дождем. Мимо, шурша по мокрому асфальту, проносятся машины, откуда-то из окна слышна громкая музыка.

Он идет к площади Маяковского, и огни ее все ярче пробиваются сквозь пелену дождя. «Зачем я занимаюсь спортом?». А она зачем? Зачем вообще занимаются спортом? Во всяком случае, не для того, чтобы устраивать драки с какой-то пьяной шантрапой. Поразительно! Если он дружинник, да еще самбист, — так он должен за всеми хулиганами в городе бегать!

Нет, уважаемая Людмила Петровна, спортом занимаются не для этого. Он прекрасно понимает, что спорт — не самоцель, что никто не прыгает, не бегает, не борется, только чтобы прыгать, бегать или бороться. Спортом занимаются ради здоровья, развлечения, ради славы своего коллектива. «Медалька! Грамотка!» Что она понимает! А ведь сама мастер! Небось когда весной второе место выиграла на первенстве Москвы, так прямо в зале ему на шею бросилась. Это воспоминание больно жалит Александра, и он распаляется еще сильней.

Сама прыгала, как коза, от радости. Вот для того и занимаются. Чтобы приносить славу своему коллективу, университету, городу. Наконец, стране. Интересно, что принесет больше пользы: если он, Александр Луговой, станет чемпионом страны и прославит этим университет или если он доставит в отделение какого-то подонка, размахивающего стамеской? Просто смешно!

Конечно, спорт имеет и прикладное значение, тем более самбо. Но надо же разбираться. Если у нас все будут заниматься спортом — это очень хорошо: будут здоровей, лучше учиться, работать. Если все будут самбистами — еще лучше: в случае войны пригодится. Но это  в с е! А вовсе не чемпионы и мастера. У чемпионов иные задачи: множить славу, учить других, передавать опыт. Она же этого не понимает! По ее логике выходит, что, раз Власов такой сильный, ему самое дело грузить мешки. А что одно его выступление за границей порой агитирует за нашу страну больше, чем десять книг и фильмов, она понять не может. И вообще, что она может понять! «Пойду гулять с Виктором». С этим болваном! Ну и иди, пожалуйста. Надо вообще кончать. Нет, больше он ей не позвонит. Ни за что!

Александр сам не замечает, как ускоряет шаг. Его останавливает милицейский свисток. Черт! Он совсем забыл: придумали этот дурацкий переход через метро — все толкаются, давка...

Он спускается вниз, выходит на другую сторону улицы и продолжает путь. Он живет рядом с садом «Эрмитаж», и пройти осталось немного. Дождь перестал. Пахнет сырым асфальтом. Пахнет бензином и еще чем-то. Чем? Он подносит руку к лицу. А, это Люсины духи. Их еле слышный аромат остался на его рукаве. Как все-таки глупо получилось. Действительно, не очень-то он был вежлив. Чем она виновата, что все ребята в нее влюблены? Что она такая красивая? А может, это все ему кажется, может, в нее и не влюблен никто? Почему она над ним всегда смеется, когда он говорит ей об этом? А Витька — так она его тоже терпеть не может.

Ну, хорошо, если говорить начистоту, влюблен-то он! Вот и кажутся ему всякие глупости. А зачем было обижать ее? Она ведь не виновата, что он такой ревнивый дурак.

Александр теперь полон раскаяния. Он торопливо входит в будку телефона-автомата, набирает номер. Три гудка, пять, десять... Дольше ждать глупо. Телефон у них в столовой, и если кто-нибудь дома, то подходят почти сразу. Просто никого нет.

Он опять набирает номер и тоскливо ждет. Два гудка, пять, десять...

Он снова бредет по мокрым улицам. Вот и «Эрмитаж». Александр входит в сад. Пусто. Тускло горят огни над входом в кино. Несмотря на позднее время, дворник в брезентовом плаще сметает листья.

Александр садится на скамейку. Дворник подозрительно оглядывает его, но продолжает подметать.

Александр поднимает воротник плаща. Становится холодно, и уходивший куда-то дождь возвращается опять.

Вот здесь, в «Эрмитаже», они познакомились. Это было два года назад, они учились тогда на втором курсе. Был какой-то спортивный вечер. Иван Васильевич привез Александра и еще троих своих воспитанников. Им предстояло продемонстрировать приемы самбо. Приехала и Люся с подругами из секции; она была тогда еще перворазрядницей и волновалась. Впрочем, теперь, когда она мастер, она волнуется не меньше.

Александр усмехнулся. Со своими смешными, торчавшими в стороны косичками Люся показалась ему совсем девочкой. Он даже решил, что Люся — школьница, и спросил, в каком классе она учится.

— Я не в классе, — ответила Люся, — я в институте, на втором курсе. — И посмотрела на Александра своими большими серыми глазами.

— На втором курсе?! — Александр опешил. — Такая маленькая — и уже на втором?

Они оба рассмеялись. Так началось их знакомство.

Потом, когда он словно завороженный следил за Люсиным выступлением, Александр понял, что ошибался. Это с высоты его ста восьмидесяти пяти сантиметров она показалась ему маленькой. Да еще эти косички...

Нет, Люся была не маленькой. И удивительно хорошо сложена. Впрочем, гимнастки-«художницы» все хорошо сложены. Дело не в этом. Дело было в другом. Люсе было свойственно какое-то особое, неповторимое обаяние (а может быть, так казалось только ему — влюбленному, — мелькала у него порой трезвая мысль). Секрет этого обаяния крылся в переменчивости Люсиного настроения. Она была то резкой, решительной, даже суровой, то какой-то особенно мягкой, ласковой — все лучилось в ней.

И никогда нельзя было знать, какой она станет через минуту.

Эти черты ее характера сказывались и в ее выступлениях.

Когда она двигалась по сцене с лентой, обручем или мячом в руках, движения ее были то исполнены удивительной силы, стремительности, даже мощи, то вдруг становились мягкими, изящными и грациозными, словно это выступал совершенно другой человек.

Елена Ивановна, Люсин тренер, умело использовала эту особенность своей ученицы, строя комбинации на контрастах и неожиданностях.

— При твоей манере исполнения и темпераменте кабы еще высокая техника — тебе б цены не было, — говорила она Люсе, задумчиво качая головой.

Но техника у Люси, хоть и была отличной, все же не позволяла ей пока надеяться на призовые места во всесоюзных соревнованиях.

Забыв обо всем, следил Александр за Люсиным выступлением в тот вечер. Он влюбился сразу прочно и, как он считал, навсегда.

Чтобы показать себя с самой лучшей стороны, он так старался во время своей показательной схватки, что чуть не сломал партнеру руку.

Домой шли вместе.

С тех пор виделись так часто, как могли. Ссорились тоже часто — и каждый раз навсегда. Но все плохое быстро забывалось. Хорошее же запоминалось надолго.

Вот здесь, в этом саду, рядом с домом Александра, любили они гулять, ходили на концерты и в кино, ели мороженое, а то и обедали в кафе, если позволяли студенческие финансовые возможности.

Когда гасли огни и ворчливые контролеры выпроваживали засидевшихся посетителей, он отправлялся провожать Люсю домой, на Арбат. Шли медленно, глухими переулками.

Назад Александр тоже шел пешком — в такой час уже никакой транспорт не работал...

Александр встал, посмотрел на часы: одиннадцать. Он вдруг заторопился к автомату. Поздно. Неудобно, Люсины родители уже, наверное, ложатся спать. Торопливо вошел в стеклянную кабину, закрыл дверь, опустил монету, набрал номер.

Ждал с бьющимся сердцем.

Один гудок, два, три...

...Подойти или нет? Люся смотрит на аппарат. Она прекрасно знает, что это звонит Александр.

— Люся! Ты подойдешь? Это, наверное, тебя.

— Я подойду, мама.

Она решительно снимает трубку.

Мама совсем не прислушивается, просто до нее случайно доносится разговор — не вставлять же ей, в конце концов, в уши вату.

— Я слушаю. Я же просила тебя не звонить! Нет-нет, нет... — Я сказала... Нет-нет. — Ну и ходи! — И я говорю серьезно. — Нет-нет. — Твое дело. — Не желаю. — Не собираюсь! Как знаешь. — Нет, нет, нет.

(О господи, эти современные дети!)

Люся вешает трубку и уходит к себе в комнату. Снова звонок.

— Люся, ты подойдешь? Это, наверное...

— Нет! Скажи, что меня нет дома!

Мама со вздохом подходит к аппарату.

— Что вы, Алик, что вы, совсем не поздно! Люсеньку? Сейчас, сейчас она подойдет. — Нина Павловна вызывающе смотрит на дверь Люсиной комнаты. — Люся! Тебя. Это Алик.

Некоторое время царит тишина. Потом в двери Люсиной комнаты звонко дважды щелкает замок.

Нина Павловна неуверенно говорит в микрофон:

— Алик! Вы знаете, она, оказывается, уже спит. Да, да. А вы завтра приходите вечерком — мы будем ждать. Да. Да. И Люся... — Она вешает трубку.

(О господи, эти современные дети!)

Укоризненно покачивая головой, она уходит накручивать бигуди.

А Люся лежит в постели, подложив руки под голову, и злится.

Ну кто ее просил? «И Люся будет ждать!» Никто ждать не будет, пусть сидит с отцом и матерью, пьет чай. А она уйдет. Уйдет в кино. Хватит! Нечего ей больше с ним встречаться. Теперь она поняла, с кем имеет дело. Сегодня он показал себя в истинном свете! Она, видите ли, занимается спортом ради поклонников, ради Виктора!

Ну и отлично. Александр, во всяком случае, больше не будет среди этих поклонников. Трусишка да еще грубиян. И хвастун к тому же. А эгоист! Это же надо такого эгоиста поискать! А лгун. «Буду всю ночь стоять под твоими окнами»...

Некоторое время Люся лежит не шевелясь. Потом встает, пересекает комнату и осторожно отодвигает штору на окне. Но в дождливом мраке ничего не видно. Тоненькие струйки извиваются по стеклу. За их частым разливом видны освещенные витрины диетического магазина, переулок, угловой вход в почтовое отделение. Здесь обычно ждет ее Александр, когда они сговариваются встретиться внизу.

Сговаривались... Она напрягает взгляд. Но ничего нельзя разобрать. А вдруг он действительно простоит там всю ночь! Люся медленно возвращается к постели и залезает под одеяло. Тепло. Уютно. А на улице — холод, дождь... В общем-то, он не такой уж плохой парень — Алик. Кстати, почему она зовет его Аликом, когда Алик это уменьшительное от Алексея, а не от Александра?

В конце концов все мы немножко любим похвастаться. И насчет эгоизма это тоже еще вопрос. Он всегда готов ей помочь. Когда есть деньги, тащит что-нибудь: цветы, пирожные (которые она никогда не разрешает себе есть)... И ребятам всегда готов помочь. И вот девочку тогда спас. На любую работу всегда первым идет. А что касается трусости, так она ведь это нарочно. Чтоб уколоть. Просто он не понимает, что к чему. Он искренне убежден, что станет выдающимся спортсменом, и бережет себя для этого. Смешно конечно. Но надо объяснить ему, а не ссориться. Надо его «перевоспитывать».

Все же она была сегодня несправедлива. Обругала, трубку бросила. А он стоит там под дождем. Мерзнет...

Люся тяжко вздыхает. Она вспоминает, как ей сразу становится радостно, когда, выглянув в назначенный час в окно, она видит его высокую широкоплечую фигуру у входа на почту. Как быстро спускается она тогда по лестнице, перебегает улицу, берет его под руку.

И они идут, идут куда-нибудь далеко — просто так, без цели, болтая и радуясь. В Парк культуры, например. Там есть такая скамейка — «их» скамейка. Они могут просидеть на ней хоть пять часов подряд. Иногда — не закрывая рта, иногда — молча.

Или едут летом на пляж,в Серебряный бор. Александр здорово плавает, у него по плаванию второй разряд. Впрочем, она тоже не новичок...

Нет, надо что-то предпринять. Надо просто решительно поговорить с ним. Чтоб он понял, чтоб выкинул из головы эти глупости. Ведь ребята и те смеются. И надо познакомиться, наконец, с этим Ростовским, его тренером. А то она только видела его мельком на тренировках. Ростовский сколько раз приглашал, а она как-то стеснялась.

Люся решительно встает. Снова пересекает комнату, раздвигает штору. Но за стеклом по-прежнему ничего не видно. Спуститься?..

В этот момент какая-то машина, явно пренебрегая за поздним временем правилами уличного движения, сворачивает в переулок и сильным светом фар выхватывает угол дома, вход в почтовое отделение, тротуар.

Пусто. Никого нет. Нигде ни одного человека.

Люся медленно возвращается к постели.

Конечно. Что он, дурак — торчать здесь под дождем! Сказать так ей — это он может. Фразер! Нет, все-таки какой хвастунишка. «Всю ночь буду стоять!» Спит небось давно и сны видит, как он чемпион страны по самбо или, еще того больше, чемпион мира по этой их дзю-до новой какой-то!

А она уж расчувствовалась! Перевоспитывать собралась. Нет! Сказала, что все кончено, — значит кончено!

Люся ворочается с боку на бок и еще долго не может уснуть.