ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Никос от души хохотал над своей ученицей. Трейси была настолько расстроена, что не обращала внимания на его злорадство.

Но Трейси поспешила с драматическими выводами. Присев на корточки и присмотревшись в тусклом свете фар пикапа Никоса, она осторожно, боясь обмануться вновь, произнесла:

— Постой, это не вредители. Это же... Не может быть, Никос! Я глазам своим не верю!

— А ты поверь.

— Это же росточки!

— Они самые.

— Уже взошли!

— Все по графику.

— Ох, вы мои маленькие всходики! Мой будущий урожай!

— А у тебя были сомнения?

— Признаюсь честно, я не верила, что из этой затеи выйдет что-то путное.

— Кто еще в правлении корпорации «Лоретто» знает, как появляются из земли ростки горчицы?

— Только я!

Давно уже Трейси не испытывала такого воодушевления. Она готова была прыгать и хлопать в ладоши. Она не узнавала себя в своей детской радости. Но Никос узнал прежнюю Трейси. Именно такой навсегда запомнилась ему внучка Пола Лоретто, рыжеволосая девочка с забавным мопсом.

— Всё, Никос. Я — фермер!

— Согласен, Трейси.

Никос обхватил ладонями радостное личико и поцеловал ее в обе щеки. Он заглянул в синие глаза и спросил:

— Теперь тебе ясно, почему фермеры не работают по ночам?

— Чтобы не уничтожать вредителей там, где их нет? — предположила Трейси.

— В том числе и поэтому, — ответил Никос.

— Ты хочешь, чтобы я осталась в твоем доме на эту ночь?

— Да, уже поздно.

— Хорошо.

Никос улыбнулся и направился было к дому.

— На рассвете я проверю, насколько они подросли за ночь! — воскликнула Трейси, продолжая любоваться своими всходами.

— Если ты так этим интересуешься, можно выставить фотокамеру, допустим, на ежечасное фиксирование кадра и затем проследить динамику роста в зависимости от времени суток, погодных условий и прочих факторов среды. Это даст материал для размышлений. Мы будем точно знать, как в данных конкретных условиях ведет себя интересующий нас сорт горчицы.

— Ты это всерьез?

— Ну конечно же. Ты сама сказала, что теперь ты фермер, а не любитель.

— Никос, ты просто потешаешься надо мной.

— Думай что хочешь, Трейси, но когда я был мальчишкой, мне всегда хотелось проводить подобные эксперименты. Однако мы с отцом тяжело работали, а о покупке таких вещей, как фотокамера, и речи не было. Поэтому мои исследовательские проекты так и остались не реализованными. Но теперь я могу посвятить себя этому целиком.

Трейси молча всматривалась в Никоса, пока он говорил. Он смутился от такого пристального взгляда и спросил:

— Почему ты так смотришь? О чем задумалась?

— Сколько я тебя знаю, Никос, ты всегда выдвигаешь какие-то идеи. Но самое удивительное, что ты заражаешь ими всех вокруг. Прав был дед, тебе, как Гелиосу, подвластно все, — мечтательно произнесла Трейси, идя вслед за Никосом к дому.

Никос повернулся к ней, наклонился и спросил:

— Ты когда-нибудь думала обо мне как о человеке?

— Девочкой мне больше нравилось думать о тебе как о сверхчеловеке. Вот и привыкла.

— Неужели твой дед так часто запирал тебя в «одиночке»? — рассмеялся Никос.

— Это был его метод воспитания, Никос. И в ту пору это не казалось мне смешным.

— Прости. Я неуклюже пытаюсь выяснить, о чем ты бредила, когда лежала в больничной палате.

— Наверное, во мне по сию пору живет страх перед дедом.

— Настолько сильный, что легче было привязаться к чужому незнакомому мужчине, такому, как Карл, чем оставаться в его доме? — прямо спросил Никос.

— Дед чудовищно подавлял меня. Не представляю, как моя мама всю свою жизнь это выносила, слова поперек ему не говоря. Но для меня в один прекрасный день это стало нестерпимо.

— Когда я бывал в вашем доме, мне всякий раз казалось, что я попал в укрепленный военный форт или в секретный бункер, где царит дисциплина и строго соблюдается субординация.

— Ты это очень тонко подметил, Никос. Сколько помню, я чувствовала себя в доме деда заключенной. А после смерти папы я стала неблагонадежной поднадзорной. Я всегда чувствовала на себе бдительный взгляд кого-то из служащих деда. Это бдительное око преследовало нас и за пределами дома. Дед утверждал, что в наших же интересах. Потому что из-за его миллионов я и мама можем стать жертвами похитителей с целью выкупа. Якобы он всячески старается нас обезопасить. В этом была лишь малая доля правды. Я уверена, что таким образом он лишь потворствовал себе, своим наклонностям диктатора. Дед не терпел своеволия и пресекал его любым способом. Дед считал себя непререкаемым авторитетом. И он ненавидел моего отца, потому что тот ухитрялся и в его доме быть свободным. Его дух был настолько непоколебим, что все нападки деда разбивались, как волна о скалу. Когда я повзрослела, то стала подозревать деда.

— В чем?

— Когда дед понял, что сломить отца и перекроить по-своему ему не удастся, он мог пойти на крайние меры.

— Не слишком ли это дерзкое предположение, Трейси?

— Ты знал моего деда, Никос. Сам ответь, мог он подстроить ту аварию?

— Какие у него были мотивы, кроме антипатии?

— Дед нанял отца для охраны особняка. Но охранник, по мнению деда, злоупотребил доверием. Он полюбил мою маму. Они поженились втайне от деда, хотели бежать, но дед помешал им. И вот еще что... Тяжело в этом признаваться, но он страшно бил мою маму, когда она была девочкой. Он держал ее в страхе. Мой отец оказался первым человеком, который был ласков с ней. Всю жизнь ужасы своего детства она скрывала ото всех.

— Невероятно. Она всегда производила впечатление величественной женщины. Кто бы мог подумать, что это не более чем искусная маска. Бедная Диана. Она сама тебе рассказала об этом?

— Нет, не в ее правилах было говорить о дурном в людях, даже если это и чистая правда. Она никогда ни в чем не упрекала своего отца.

— Согласен, Диана была необыкновенно цельной личностью. Но тогда откуда тебе об этом известно?

— Дед вошел в мою спальню в тот самый вечер, когда устроил мою помолвку, и объявил мне об этом. Я категорически отказалась выходить замуж за человека, которого даже не видела. Он же сказал, что тогда силой заставит меня подчиниться. Что мне предстоит узнать, что такое порка. Что это единственное, чего заслуживают такие дрянные девицы, как я и мама. Сказал, что если бы не его регулярные порки, из мамы бы вышло неизвестно что. И лишь благодаря его методам воспитания она стала человеком.

— Он тебя ударил, Трейси? — гневно спросил Никос.

Трейси молчала, плотно сжав губы.

— Он тебя избил?

— Я поняла, что ему это в радость. Мама была вынуждена вызвать врача. Он наложил гипс на сломанную руку. А мама... Мама сказала, чтобы я, не раздумывая, выходила за Карла. И уехала из этого дома. Я точно знаю, что никогда бы не подчинилась деду, если бы мама не настояла на этом браке. Ее мнению я всегда доверяла. Она умела разбираться в людях как никто другой.

Никос сел напротив Трейси. Взял ее руки в свои и заглянул в лицо.

— Твоя мама не ошиблась? — пытливо спросил Никос.

— Она все верно угадала. Я и Карл, мы в чем-то очень похожи. Он жил в постоянном страхе публичного разоблачения. Его отец терроризировал его за связь с Эриком. Мы понимали друг друга. Когда же дед скончался, я подумывала о том, чтобы развестись. Но Карл в ту пору нуждался в моей поддержке, отношение к нему внутри семьи было ужасным. Его родные полюбили меня, и я оставалась с ним столько, сколько это было необходимо.

— И ты сознательно жертвовала своей репутацией ради его спокойствия?

— Он помог мне, я помогла ему, что в этом удивительного?

— Меня удивляет, что такие извилистые дороги ведут человека к его цели. Удивительно, почему в нужный момент ни я, ни ты не сделали ничего, чтобы избежать этих долгих лет скитаний. И мы продолжаем пребывать в заблуждении, что все может устроиться без нашего волевого участия.

— Но я, несмотря ни на что, стремилась к тебе. Несколько лет назад в Нью-Йорке я купила мужской перстень с желтым сапфиром. Я не могла удержаться от этого поступка, потому что когда я увидела перстень, то вспомнила твои глаза, Никос. Тогда мне верилось, что настанет день, когда я подарю это кольцо тебе в знак моей любви. Оно до сих пор хранится в моем доме в Буффало. И когда я летела к тебе, я мечтала, что этот день настанет очень скоро. Ты же встретил меня холодно. Я перестала надеяться, что ты полюбишь меня. И считала, что достаточно любить самой.

— Мы так давно знакомы и так плохо знаем друг друга. Что мне мешает признаться, что я люблю тебя, Трейси?

Он крепко обнял ее, как ту маленькую девочку, которая нуждалась в защите.

— Ты хороший человек. Никос. В тебе говорит жалость. Не нужно неосторожных признаний. Я не хочу обманываться.

— Возможно, ты права. Тогда иди спать...

Она уснула как дитя. Божественный Гелиос прогнал ее страшный сон, и ничто больше не тревожило ее покой. Но другое дело Никос, который в ту ночь не сомкнул глаз.

Он всегда был уверен в своей способности отделять зерна от плевел, хорошее от дурного, правдивое от ложного. Но в Трейси он ошибся. Наверное, потому, что был к ней слишком пристрастен. Так получается, когда пренебрегаешь любовью, когда считаешь, что сам построишь свою жизнь правильнее, чем это сделает капризная и непредсказуемая любовь.

Никос хотел от любви слишком многого и не получил ничего. Ему тридцать восемь, и он одинок. В признаниях труслив, в поступках безволен. И это тогда, когда юное существо взирает на него как на бога! А он даже как наставник плох...

Трейси стояла с чемоданом на краю своего ученического поля. Стройные и сильные стебли тянулись ввысь. Она смотрела на них и понимала, что теперь только страх может ее остановить, но страха она больше не допустит. Ее страхи лежат в дедовой могиле. А впереди новая жизнь.

Скоро ее поле начнет цвести, но она этого не увидит. Это будет ее подарок наставнику и другу.

Жизнь научила Трейси ценить крупицы добра, которые может дать человек человеку, и не требовать большего.

Она улетала с легким сердцем. Трейси верила, что последняя глава в истории ее любви еще не написана. И если теперь им приходится расстаться, то сделают они это как люди близкие по духу.

— Ты действительно не хочешь, чтобы я проводил тебя до Афин? — с робкой надеждой на то, что она передумает, спросил Никос.

Она отрицательно покачала головой. На ее лице сияла таинственная улыбка. Никос видел, что она изменилась, но в чем заключаются перемены, он еще не знал.

Шесть недель они провели вместе. Томительные недели неуверенности и напряженных подозрений завершились этими шестью, исполненными теплотой и симпатией.

— Будет трудно, — предупредил Никос, намекая на ее прежние тревоги.

— Я справлюсь, — отозвалась она голосом той маленькой девочки, которая воевала с дедом за своего трогательного мопса.

— И почему тебе вздумалось непременно лететь одной?

— Потому что таков поступок взрослого человека, которому не на кого рассчитывать, кроме как на самого себя. Разве мой наставник меня не этому учил?

— Ты еще вернешься?

— Ты бы этого хотел?

— Я бы хотел, чтобы ты дала мне время.

— Я позвоню тебе, Никос, — она поцеловала его в щеку. — Пожелай мне удачи в небе и на земле.

— Она у тебя есть, не сомневайся в этом.

Он продолжал смотреть в небо, когда вертолет поднялся, и даже когда вертолет скрылся из виду и шум лопастей затих, он смотрел в далекую синеву. Но когда Никос повернул к дому, то вдруг почувствовал себя совсем одиноким.

— Что случилось, дядя Никос? Ты не болен? — спросил Ари, который последние несколько дней мыслями был уже далеко от Каламбаки. Юноша не мог дождаться того дня, когда уедет в Афины.

— Со мной все нормально. Дай мне, пожалуйста, ключ от номера, где жила Трейси.

— Собираешься перебраться к нам?

— Трейси сказала, что забыла кое-что, я обещал забрать.

— Сейчас принесу ключ.

Ари появился с ключом и сказал:

— А ведь она ничего не забывала. Мама сказала, что она все хорошо проверила перед тем, как сдала номер. Не понимаю, как ты мог ее отпустить, Никос, — тоном очень взрослого человека произнес Ари.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Где еще ты найдешь женщину, которая будет боготворить тебя?

— Это тебя не касается, Ари.

— Я бы мог понять, если бы ты не любил ее. Но ты просто слабак, Никос.

— Ты назвал меня слабаком, мальчишка?

— Я готов ответит за свои слова, Никос.

— Если ты прав Ари, то я еще и дурак.

— Если бы меня любила девушка так, как Трейси любит тебя, я бы целовал землю, по которой она ходит.

— Ты очень молод, Ари.

— Но и ты не безнадежен, Никос, если не упустишь ее.

Трейси терпеливо ожидала, пока соберутся все члены правления корпорации «Лоретто». Ее явный оппонент Винсент Морелли, взявший на себя исполнение обязанностей председательствующего с тех пор, как Диана Коннер отошла от дел, ударил молоточком, когда все были в сборе.

Перед каждым присутствующим лежала подборка документации, отвечающая повестке дня заседания.

Трейси Коннер...

Она была элегантна в скроенном по фигуре и выполненном в лучших традициях итальянского швейного искусства, т.е. дорого и женственно, деловом костюме. Цвет материи, созданный для ее необычной красоты, подчеркивал и нежный оттенок кремовой кожи, и ясность синих глаз, и пикантную яркость медной гривы волос. От нее исходила сила, над ней видал дух волшебства. Она не знала, как такое могло быть, но чувствовала, что это так. Она видела, что и для окружающих перемены, произошедшие с ней, очевидны.

Трейси переродилась. Свобода, заполнившая ее изнутри, встала на место страхов и вселила в нее уверенность. Трейси знала, что чем бы ни закончилось сегодняшнее собрание, она уже не будет прежней пугливой и безвольной мисс Лоретто с виноватым взглядом жертвы. Теперь она фермер, который приехал из Старого Света, чтобы покорить Новый, чтобы громко заявить о своих правах. Она знала, что встретит сопротивление, но ее это не пугало.

— Доброе утро, господа, — обратился председательствующий к правлению.

— Представьте меня всем, — распорядилась Трейси.

Она с первой минуты завладела всеобщим вниманием и не хотела его утратить.

— Это госпожа фон Аксель, она... — начал Морелли.

— Вы ошибаетесь, Винсент, — дерзко оборвала его Трейси. — Представьте меня как мисс Коннер. Я хочу взять слово перед началом заседания. Попрошу секретаря, ведущего протокол, внимательно фиксировать все, сказанное мною.

— Это в наших правилах, мисс Коннер, — заметил уязвленный ее тоном помощник Винсента Морелли.

Трейси сделала вид, что не обратила внимания на его слова.

— Мы вас внимательно слушаем, мисс Коннер, но учтите, что у нас насыщенная повестка дня.

— Уважаемый председательствующий, у меня вызывает сомнение законность вашего места в правлении. Секретарь, вы можете зачитать протокол заседания правления корпорации «Лоретто», где мистер Морелли был назначен председательствующим?

— Мисс Коннер, решившая почтить нас сегодня своим присутствием, полагает, что мы все должны уступить ее капризу.

— Ничуть. Я не считаю возможным потрафлять амбициям самопровозглашенных лидеров, каковым является мистер Морелли.

— Если это все, что вы хотели нам сказать, мисс Коннер, то, согласно повестке дня, настало время заслушать мистера Розенталя. Он будет говорить по существу. Начинайте, мистер Розенталь.

— Господин Морелли, передо мной лежит документ, в котором значится, что первый докладчик — это господин Розенталь. Я благодарю вас за помощь, но полагаю, что справлюсь с принадлежащей мне по праву ролью председательствующего на сегодняшнем собрании.

— Кто дал вам это право, мисс Коннер?

— Оно принадлежит мне от рождения, и вам это хорошо известно. Теперь я хочу заслушать доклад мистера Розенталя, касающийся текущей ситуации в наших региональных филиалах.

Первый докладчик начал выступление. Трейси напряглась. Казалось, все услышанное ею проникло в ее сознание и сложилось там в четкую картину. Выступили по очереди все члены правления. Никто из них не осмелился поставить под сомнения неотъемлемое право Трейси Коннер занимать кресло председателя. В конце совещания она обратилась к Винсенту Морелли, требуя, чтобы он вкратце сделал выводы о положении дел в корпорации и высказал свое профессиональное мнение относительно мер развития. В завершение Трейси огласила главные итоги этой встречи и поблагодарила принявших в ней участие. Свое же участие она подытожила следующим образом:

— Коллеги, все вы знаете, что вследствие безвременной кончины моей матери, Дианы Коннер, я являюсь законным обладателем пятидесяти одного процента акций корпорации «Лоретто», что, с учетом нынешнего курса акций, составляет приблизительно семьсот миллионов долларов. Это несколько меньше, чем накануне маминой смерти. Я надеюсь, что вы, как крупные акционеры, постараетесь сделать все, чтобы уже в ближайшее время стоимость акций корпорации «Лоретто» поднялась на докризисный уровень и по возможности превзошла его.

Когда участники встречи разошлись, Трейси обратилась к секретарю:

— Благодарю вас. Вы отлично выполняете свою миссию. Я бы хотела продиктовать вам пресс-релиз. Известите, пожалуйста, средства массовой информации о том, что Трейси Коннер, урожденная Лоретто, ныне председатель правления корпорации «Лоретто», учреждает фонд помощи семьям итальянских эмигрантов и передает на его нужды фамильный особняк в Буффало. О программе деятельности учреждаемой организации будет объявлено позже. Кроме этого из личный средств она же учреждает фонд защиты жертв семейного насилия, фонд памяти Марка и Дианы Коннер, который будет активно взаимодействовать с органами правопорядка и организациями, занятыми социальной адаптацией детей и женщин. На деньги, оставшиеся от продажи пятидесяти одного процента акций корпорации «Лоретто», мисс Коннер намерена организовать Центр «Гелиос» — Центр защиты животных от жестокого обращения... Это все, секретарь. Но прежде известите об этом мистера Морелли и всех остальных членов правления. Я официально слагаю с себя обязанности председателя правления корпорации, вопросами улаживания моих отношений с которой займется мой адвокат мистер Дональд Джеймисон из адвокатской конторы «Джеймисон, Мандреки и Лоуэлл» в Нью-Йорке.

В тот же день Трейси покинула Нью-Йорк.

Повинуясь сердцу, Трейси летела в Афины. Она не спешила снова увидеть Никоса. Она хорошо помнила его просьбу — дать ему время. Ей самой необходимо было время, чтобы понять, каким чувством она руководствовалась, когда отказалась от достояния предков, от дела, которое зачинал ее прадед, нищим сошедший на американский берег, которое развивал ее дед, ставивший успех корпорации превыше всего, которое сохраняла ее мать, воодушевившая ее на самое верное решение.

Теперь, не имея ничего, Трейси пыталась понять, кто она. И знала наверняка лишь то, что она влюбленная женщина. А это знание превыше всех богатств...

Прослышав, что Трейси в Афинах, чета Падакисов пригласила ее на свою яхту. Ступив на борт яхты, Трейси столкнулась со Стеллой:

— Ты как раз вовремя, Трейси!

— Вовремя для чего?

— Для своей свадьбы.

— Могу я быть твоим посаженым отцом? — взял ее под руку Георгиос Падакис.

Трейси опешила от такой встречи. Затем она увидела, что на борту и Леон, и Мария, и Ирена, и Ари, и...

— Я так долго хотел тебя, что успел смириться с невозможностью этого. Но, только став по-настоящему свободным, я понял, что нет ничего невозможного.

— Особенно для тебя, Гелиос. Тебе еще многому предстоит научить меня.

— Чему, например?

— Научи меня быть любимой. А любить я уже умею.

— Я знаю, сокровище мое.

— Что это за странный звук?

— Какой звук?

— Да вот это шуршание... Разве ты не слышишь?

— А, шуршание! Так это проснулся мой свадебный подарок тебе.

— Боже! Да ведь это крошечный щенок! Курносый мопсик. Никос, спасибо тебе, любимый.

— Мог ли я представить, что у меня все получится, что я буду держать тебя в своих объятьях вот так, не таясь, не стыдясь своего чувства.

— И я не думала... Но был один человек, который знал все наперед, — моя мамочка. Теперь я понимаю, Никос, она сознательно отправила меня к тебе. И дело было вовсе не в отсутствии у меня опыта по части дел в корпорации. Моей маме посчастливилось узнать истинную любовь, и она научилась читать ее сокровенные знаки.

КОНЕЦ