"Никчёмные тексты" - читать интересную книгу автора (Беккет Сэмюэль)

VII

А все ли я испробовал, хорошо ли порыскал всюду, потихоньку, терпеливо вслушиваясь, стараясь не шуметь? Я говорю серьезно, как это часто бывает, мне бы хотелось знать, все ли я сделал, прежде чем доложить, что пропал без вести, и все бросить. И всюду ли, я хочу сказать во всех ли местах, где я мог бывать или бывал когда-то, дожидаясь часа, когда можно будет оттуда удрать, в надежных местах, все это я хотел сказать, когда говорил «всюду». Когда-то, я хочу сказать, когда я еще передвигался, чувствовал, что передвигаюсь, с муками, едва-едва, но в общем бесспорно перемещаясь с места на место, это подтверждали деревья, пески, воздух горных вершин, камни городских мостовых. Такая интонация многое обещает, она больше похожа на прежнюю, из тех дней и ночей, когда я хранил спокойствие, несмотря ни на что, и снова и снова проходил бесполезный путь, зная, как он короток и как нетруден, если смотреть с Сириуса, хранил спокойствие, как мертвый, посреди всех моих лихорадочных тревог. Мой вопрос, у меня был вопрос, ах да, все ли я испробовал, я его еще вижу, но он уходит, легче воздуха, словно облачко лунной ночью за чердачным окошком[28] на фоне луны, как луна за чердачным окошком. Нет, в прямом смысле я хорошо это знаю, в смысле вечерней тени, которую провожаешь глазами, думая о другом, в мыслях где-то витая, да, вот именно, в мыслях где-то витая, и глазами тоже, правду сказать, глазами тоже где-то блуждая. Ах, если уж говорить все, говорить из самой глубины души, как в гостиной, тогда нет, у меня только одно желание, если оно у меня вообще есть. Только вот еще одно, прежде чем перейти к серьезным вещам, у меня как раз есть на это время, если я поспешу, как раз есть время, в щели всех времен. И это еще одно, я его называю другое, это старое другое, которое я из последних сил стараюсь не выболтать, видя, как улетают мгновения, а с ними радости, я называю это радостями, я говорю о радостях, улетают, а я даже не пытаюсь воспользоваться случаем, так вот, это другое не сразу вспомнится, если память мне не изменяет, но оно вспомнится, в этом мое утешение, а с ним и вся мгновенная праздничная суматоха. Впрочем, это не я, я говорю не о себе, я это сто тысяч раз говорил, и нечего смущаться, смущаться, зачем я говорю о себе, хотя есть X, образчик рода человеческого, свободный в своих передвижениях, со своими радостями и муками, может быть, с женой и детьми, наверняка с предками, со скелетом по образу Божьему и черепом современного человека, но главное, со способностью к передвижению, вот что самое поразительное, с такой узнаваемой физиономией и такой назидательной душой, что в самом деле говорить о себе, когда есть X, нет, к счастью, я не говорю о себе, хватит, гнусный попугай, я тебя убью. А что если все это время, все это время я проторчал в зале ожидания третьего класса Юго-Восточного вокзала, не смея сунуться в другой класс, в ожидании отправления, что если я с минуты на минуту ждал отправления на юго-восток, вернее, на юг, на востоке море, вдоль всей железной дороги, ломая себе голову где, ну где выходить, или витая в мыслях не здесь, а совсем в другом месте. Последний поезд ушел в двадцать три тридцать, затем вокзал заперли на ночь. Сколько воспоминаний, это все для того, чтобы я поверил, что я умер, я это сто тысяч раз говорил. Но вспоминается все одно и то же, как спицы вращающегося колеса[30] всегда одни и те же, и воспоминания похожи одно на другое, как спицы. И, однако, я себя спрашиваю, каждый раз, когда наступает время себя об этом спросить, крутится ли колесо у меня в голове, вот я о чем спрашиваю, в такт с кровообращением, так мне кажется, а может, оно просто ходит взад и вперед, как баланс в коробке часового механизма, и то еле-еле, измерить-то надо необъятность, и потом, головы ведь заводят только один раз, одновременно с дыханием, так мне кажется. Но, черт побери, вот я опять далеко от конечной станции, в красивой неоклассической колоннаде, и далеко от этого комка мяса, кожи, костей и щетины, который ждет отправления, не зная куда, куда-то на юг, и, может быть, спит, зажав в руке билет во имя приличий, или уронив его на пол, потому что во сне все разжимается, и, может быть, ему снится, что он уже прибыл на станцию небо, или, верней, заря, и какая радость, когда можешь себе сказать, у меня целый день впереди, чтобы себя обмануть, чтобы наверстать, чтобы успокоиться, чтобы отказаться, мне нечего бояться, мой билет годен на всю жизнь. Там ли я остановился, я ли это сижу прямой и напряженный на краю скамьи, руки на коленях, зная, как опасно распускаться, билет зажат между большим и указательным пальцем, в этом зале, в который проникает только темный свет с перрона сквозь дверь на пружине, скупо застекленную и запертую на ключ, в темноте, это там, это я. В этом случае ночь длинна и удивительно безмолвна, и тому, кто, казалось бы, помнит нестройный хор городских шумов, вспоминается теперь только один шум, невозможное воспоминание об одном нестройном шуме, который длился всю ночь, разбухал, замирал, но ни разу ни на миг не прерывался тишиной, которая была бы сравнима с этой оглушительной тишиной. Из чего должно было следовать, но нет, ничего подобного, что зал ожидания третьего класса Юго-Восточного вокзала следует вычеркнуть из числа мест, пригодных для посещения, смотри выше, несколькими веками выше, что эта глыба мрамора уже не я и что следует поискать в другом месте или вообще махнуть рукой, и я сам того же мнения. Но не будем спешить, все города не вечны, и этот, возможно, уже умер, описанный в моем письменном задании, и заброшен вокзал, на котором я жду, прямой, напряженный истукан, руки на коленях, уголок билета между большим и указательным пальцем, жду, когда придет состав, который никогда не придет, никогда не уйдет туда, на лоно природы, или жду, когда рассветет за дверью, запертой на замок, с черным стеклом, покрытым пылью разрухи. Вот почему не следует спешить с выводами, слишком велик риск ошибиться. И искать меня в другом месте, там, где жизнь берет свое, а я здесь, откуда вся жизнь ушла, кроме моей, если я вообще живу, нет, это было бы зряшной тратой времени. А лично у меня, я слышу, как говорят, что у меня нет больше времени, которое было бы не жаль терять, и что на сегодня все, наступает ночь и мне пора начинать.