Александр АНДРЮХИН Программа минимум

Перед каменными буквами названия городка их не заметила автоинспекция. Они пролетели мимо в ту минуту, когда зевающий гаишник тормознул у поста тяжело груженный «КамАЗ», и четверо мотоциклистов в дымчатых шлемах и кожаных куртках проскочили за грузовиком абсолютно не замеченными ни для водителя «КамАЗа», ни для дорожной милиции. Орлы въехали в северную часть города и свернули к парку, переходящему в лес. Часы показывали около десяти вечера, но было уже безлюдно. В этом городишке прохожие исчезают засветло, и любая машина в такой час — редкость.

Они летели по бугристой, плохо асфальтированной дороге, не освещаемой ни одним фонарем, которая фактически являлась границей города, отделяющей окраинные дома от лесопосадки. По пути им опять-таки никто не встретился, кроме кривоногой татарки, которая с лопатой и ведром пыталась перейти дорогу. Они просвистали в сантиметре от ее носа, и она крикнула им вслед:

— Шайтан вас за ногу!

Мотоциклисты внезапно свернули с дороги и въехали в гущу лесопосадки. Они заглушили моторы и некоторое время сидели тихо.

— А кто такой шайтан и почему, собственно, за ногу? — серьезно спросил самый молодой из них, освободившись от шлема.

Трое других молча стали сползать с мотоциклов. Тот, который интересовался шайтаном, зажег фонарик и отправился в гущу леса. Остальные зашуршали целлофановыми пакетами.

— Вот мы и на месте, — огласил поляну густой мужской бас.

И если бы не тьма собачья, то у того, который это произнес, можно было бы увидеть благородную седину на висках и пышные пшеничные усы. Кроме того, прямая спина выдавала в нем бывшего военного. На вид ему было не более сорока. Другой был лет тридцати пяти, прилично накачанный, с короткой спортивной стрижкой. Несмотря на хипповую куртку и жеребячьи мышцы, лицо его было открытым и приветливым. При пристальном рассмотрении в нем улавливалась некоторая застенчивость, свойственная русскому интеллигенту. Третьей была белокурая девушка лет двадцати. Это можно было разглядеть и без фонарика. Несмотря на юный вид, глаза ее были умны, и в них ютилась далеко не юношеская печаль.

Мужчина закурил сигарету и как-то очень меланхолично вздохнул:

— А знаете ли вы, милостивые государи, в какое уникальное место мы прибыли? Это единственный в своем роде регион, где еще продолжают строить коммунизм. Но главная достопримечательность в другом: это захолустье всегда славилось пышными красотками. Да-да, Рахметов, вам, вероятно, будет любопытно, как холостяку, а тем паче — любителю спать на гвоздях: так вот, этот невзрачный городок в прошлом веке был главным поставщиком невест для обеих столиц. Кстати, небезызвестная мерзавка Сушкова, так жестоко мытарившая Лермонтова, была тоже родом отсюда.

— Что вы такое говорите? — усмехнулся качок, хрустя в темноте галетами.

— Но и это еще не все. Оказывается и наша очаровательная коллега также из этих мест, — тонко усмехнулся патрон, покосившись на девушку.

— Просто фантастика!

Мужчины громко рассмеялись, а девушка нахмурилась. Это почувствовалось даже сквозь сумерки.

— О барышнях из Симбирской губернии я наслышан, — произнес Рахметов. — Оказывается, именно им посвятил Чаадаев свои философические письма, потому что, как он писал: «Мужчины в России ленивы и нелюбопытны».

— Не все! Некоторые не ленились даже брать в руки топоры. Взять хотя бы Раскольникова.

— Кстати, убийство процентщицы тоже произошло в Симбирске. Именно симбирский следователь, не помню фамилию, рассказал Достоевскому про этот случай…

В эту минуту среди кустов обозначился худощавый силуэт четвертого, и разговор о достопримечательностях края прекратился. Четвертому было лет двадцать пять, черноволос, строен, лицо не лишено артистического обаяния.

— Тут неподалеку есть подходящая канавка, — произнес он.

И все, как по команде, поднялись с травы и поволокли свои машины в чащу вслед за парнем. Они бросили на дно канавы большой кусок целлофана, скатили в яму мотоциклы, туда же побросали шлемы и куртки, накрыли все это брезентом и тщательно завалили сухими ветками.

— Кажется, все! — отряхнул ладони бывший военный и вытащил из сумки цивильный джемпер. — Выходить будем по двое. Вы, Рахметов с Волковым, следуйте за нами метрах в пятидесяти. Как говорится, на всякий пожарный. А когда дойдете до трамвая, садитесь во второй вагон, а мы сядем в первый.

Группа перешла дорогу и вышла из парка. На окраине города находилось кольцо трамвая. Сквозь шелест листвы и едва уловимые порывы ветра слышалась полуночная жизнь волжского городка с привычным гулом городского транспорта.

— Мне кажется, шеф неравнодушен к нашей коллеге, — насмешливо произнес юноша с артистическим лицом, едва мужчина с девушкой скрылись из виду.

— Скажу больше, ради нее он бросил жену и двоих детей, — отозвался его товарищ. — Более того, он организовал ей побег из следственного изолятора. И сам бежал с ней. Точнее, за ней. Словом, история темная. Не советую интересоваться. Кстати, еще не советую ухаживать за этой мадам, нарвешься на полное непонимание. Еще не вздумай называть ее уменьшительно-ласкательно. Нарвешься на грубость. А вообще она баба ничего, если относиться к ней чисто по-товарищески. Остальное не бери в голову, тем более что завтра понедельник.

Для Маскитова тот понедельник тоже был тяжелым. Точнее сказать, он ненавидел всякий понедельник, поскольку первый день недели всегда ассоциировался у него с больной головой и прорвой всяких дел. Именно по понедельникам Маскитов активно ненавидел всех. Правда, и по другим дням он не пылал ни к кому товарищеской любовью, но по понедельникам его ненависть приобретала особые оттенки.

Ровно в семь он встал угрюмей обычного и подошел к окну. За окном простиралась все та же невеселая картина: несколько тощих яблонь и высокий бетонный забор, наглухо отгораживающий его от всего мира. В это утро небо как-то неожиданно заволокло тучами, хотя весь сентябрь стояла солнечная погода. И надо же было исчезнуть солнцу именно в тот день, когда и без того на душе — точно кошки нагадили.

«Как я все ненавижу, — подумал он устало и саданул кулаком по подоконнику. — Все плохо, очень все плохо». Приезжала из деревни мать и не выразила никаких восторгов по поводу его красно-кирпичного коттеджа и новенького «форда «скорпи» в гараже. Два дня она смотрела на бетонный забор, а на третий заявила, что хочет опять в свои родные гнилушки с общим огородом.

Маскитов подошел к холодильнику, достал баночку пива и крепко задумался. Почему так скверно? Перепил. Это понятно. Но тут дело совсем в другом.

Он отхлебнул из блестящей жестянки и некстати вспомнил, что сегодня садится за руль. Хотя пора привыкать к тому, что уже очень скоро все мусора на перекрестках за одни номерные знаки будут козырять Маскитову.

От такой мысли сделалось теплее, но тяжесть на душе осталась. Что еще? Ах да! Вчерашняя телка в сауне. Эта длинноногая тварь, еще не раздевшись, принялась гадать по руке, а он, как олух, развесил уши. И во всем виноват Канаев. У него плебейская привычка — подбирать девиц подобного рода.

Проститутка нашептала, что Маскитов в ближайшее время встретится с коварной женщиной, имеющей умысел погубить его, и, судя по всему, ее попытка увенчается успехом, поскольку у него, у Маскитова (самого крутого рэкетира в городе), слабый характер.

И черт с ней, с коварной женщиной, но сказать в присутствии Канаева про слабый характер — это высшая степень обиды. Канаев — тупой мужлан, который больше мешает, чем помогает в делах, однако у него власть. В итоге молодость возьмет свое, Маскитов разделается с ним, но только после того, как утвердится в Москве.

Рэкетир ударил проститутку кулаком в лицо, и кровь фонтаном брызнула из носа. Она залила кровью весь предбанник и всем испортила настроение. За такие вещи убивают. Маскитов сильно помрачнел, и у него пропал интерес ко всему. Он покинул сауну, сел за столик и стал глотать рюмку за рюмкой. Это у него-то слабый характер, у Маскитова, который держит в кулаке весь малый и средний бизнес? Вот именно, что малый. А крупная рыба опять плавает вне его поля зрения.

Было заметно, что этот случай прекрасно поднял настроение Канаеву. Он очень завистлив и при случае всегда предаст.

Маскитов подошел к зеркалу, отразившему его угрюмую физиономию, и едва узнал себя в этом опухшем сердитом существе. Выглядел он весьма несвеже и весьма немолодо: красная, дряблая физиономия с коричневыми мешками под глазами, черные густые волосы ежиком, растущие почти от самых бровей, колючие черные глазки, заплывшие со всех сторон. А ведь ему только двадцать шесть.

Он попытался пригладить ежик, щедро полив себя одеколоном, и подумал, что не плохо бы бросить пить. Но разбуженная злоба опять накатила на него. Дела идут день ото дня все хуже. Из трех свиноферм, оставшихся от Хвостова, две пришлось закрыть, поскольку добыча желудей обходится дороже. Он закрыл бы и третью, но в столице требуют, чтобы продолжал работу. От трансплантации он имеет сущие гроши, хотя холодильники переполнены и размещены на его личной земле. Скорее бы стать губернатором, а лучше депутатом Госдумы. Тогда Маскитов будет ходить в галстуке и в шикарном костюме от Кардена. Он будет холеным, чистеньким. Будет ездить на «вольво» с личным шофером, и все вокруг будут уважительно расступаться и обращаться к нему по имени-отчеству. Но, главное, у него отпадет необходимость подчиняться высокопоставленным дядям из столицы, которые много требуют и мало платят, хотя бы за кровавые потасовки. А небось, сами за свежие трупы срывают хорошие бабки. Конечно, депутатство — совсем другой уровень бытия. Не зря же и покойный Хвостов так рвался в Госдуму.

Маскитов отхлебнул еще пива и, наконец, решил принять душ. Что же еще такого змеилось в сознании и никак не вылуплялось наружу? Уж не сегодняшний ли сон? Хотя из него он не помнил ни фрагмента, но холодное ощущение неслыханной мрачности отпечаталось внутри.

«Почему все вокруг так гнусно? — думал он под душем и в столовой, когда пытался проглотить какую-то мерзость из блестящего пакета. — Что же так невесело и нелегко жить в этом паршивом местечке даже с приличными деньгами?» Ничто не скрашивало жизнь: ни красивые барышни, ни золотые побрякушки, ни скупленная за бесценок недвижимость. И только власть, полная, официальная власть над этим быдлом, именуемым народом, может успокоить душу.

И когда бандит выезжал из гаража на своем новеньком серебристом «скорпи», еще большее уныние охватило его. Над головой беспросветная мгла, вокруг качающиеся полуобнаженные деревья, которые уже через месяц будут голыми, корявыми и уродливыми, а земля будет продрогшей, унылой и тоже до чертиков серой. И плохо одетые люди со скучными, тупыми физиономиями будут шнырять, словно крысы, на фоне таких же скучных и серых «хрущевок», и промозглые ветра будут свистать и таскать по тротуарам какой-то мусор. И такое холодное, мерзкое зрелище наблюдается в этой полосе восемь месяцев в году.

Он застонал и неожиданно вспомнил, что сегодня ночью ему снилась змея, которая холодно скользила по его дряблому и, почему-то, старческому телу.

Маскитов поежился и выжал полный газ. Почему же ему так фатально не повезло? Почему он родился именно здесь, в убогом среднем Поволжье, а не где-нибудь на теплых берегах Франции или Греции? Чем он хуже хотя бы тех же негров или индейцев, имеющих возможность ежедневно купаться в океане и ходить в бордели?

Он катил на своем «форде», глядел по сторонам и активно ненавидел все: неказистые домишки, покосившиеся заборчики, лишенные пышности деревца, но больше всего — прохожих. Вот кого бы давить и давить, и расчленять потом на органы, — думал Маскитов с ядовитой усмешкой и вдруг на трамвайной остановке улицы Чернышевского неожиданно увидел ее.

Приблизительно в это же время, на той же улице, в трехкомнатной холостяцкой квартире известного репортера Закадыкина просыпались вчерашние гости.

Самый молодой из них, оторвав от подушки голову, заметил, что его наставник бодрствует, и бодрствует чисто по-обломовски: не вставая с дивана. Рахметов по обыкновению пожирал очередную книгу, бесшумно переворачивая страницу за страницей, и зрачки его бешено бегали, словно ловили ту самую неуловимую русскую мысль, которая то без конца куда-то убегает, то с кровью в горле к чему-то призывает. Юноша спал на раскладушке, и по причине ее скрипучести часто просыпался, поэтому не очень хорошо выспался. Рахметов же выглядел бодро.

— Который час? — спросил Сережа.

— Отдыхай, — отозвался Рахметов. — Нам приказано не высовываться из квартиры. А жаль. Говорят, здесь пиво неплохое.

— Мы одни? — повертел головой юноша, нашаривая на стуле брюки. — Шеф, как я понял, опять на задании с нашей коллегой.

В голосе стажера звучала ирония, но товарищ ее не поддержал.

— Ты прав, коллега уже работает. А шеф, я думаю, решил показаться семье.

— Он тоже из этих мест?

— Тоже! Я же тебе рассказывал. Майор помог ей бежать из следственного изолятора. И сам, разумеется, бежал. А куда деваться? Ведь он и был тем следователем, который вел ее дело.

Стажер присвистнул и в некотором замешательстве отправился в ванную. Когда пару минуту спустя он возвратился свежим и умытым, то спросил полушепотом, с опаской покосившись на дверь:

— Что же она совершила?

Рахметов оторвался от книги и, подняв палец кверху, нравоучительно изрек:

— Не старайся познать непознаваемое. История тут непростая. Если говорить коротко, она перерезала горло одному местному мафиози. Да, тому самому, ради чьего наследства мы сюда прибыли.

Глаза юноши стали такими круглыми, что его товарищ расхохотался. Ему внезапно вспомнилось, как этого пацана с отчаянным лицом и самодельным плакатом на груди он встретил у Савеловского вокзала. На плакате разноцветными фломастерами было написано: «Бескорыстные патриоты, откликнитесь!»

Патриоты не только не откликались, но даже не подымали глаз на явно спятившего парнишку. Они озабоченно прошмыгивали мимо, и им не было никакого дела до разваливавшейся Родины. Рахметов, понаблюдав немного, отвел пацана к своим, в катакомбы.

— За что же она его, если это, конечно, не военная тайна? — продолжал допытывался стажер.

Наверное, как и ты, решила побороть мафию в одиночку. Но это абсурд, дорогой коллега! Мафию обслуживают профессионалы из госбезопасности, те самые, которых упразднила новая власть. Только они никуда не делись. Они нашли свою нишу в криминальных структурах. Но и патриоты никуда не делись. Запомни это! И пускай мы вынуждены сидеть пока под землей, но это до поры до времени. Я имею в виду истинных патриотов, уважающих национальную культуру, а не идиотов, орущих на площадях о нуждах своих хозяев.

— Это я уже слышал! — ответил Серега.

— Прекрасно! Тогда давай пожуем.

Они отправились на кухню, залезли в холодильник, но, кроме яиц, ничего не нашли. Друзей это не обескуражило. Они бодро поджарили глазунью из шести яиц, накрошили в нее луку, посолили, поперчили и жирно намазали горчицей. После чего уплели в один присест, облизали вилки и поставили на плиту чайник. Потом, когда сыто отвалились на спинки стульев, Рахметов, как бы продолжая незавершенный разговор, произнес:

— Так ты толком не рассказал, что у тебя стряслось на личном фронте.

— Но и ты не рассказал, что у нее с нашим шефом.

— Абсолютно ничего, — пожал плечами Рахметов. — Он просто ходит за ней хвостом, а она девица умная. Ничего себе не позволяет ни с ним, ни с кем-либо другим. А тебя, как я понял, патриотом Родины сделала личная обида?

— Почему же обида? — нахмурился стажер. — Может, у меня сердце болит за Отчизну?

— Сердце сердцем, однако, в большинстве случаев, именно личные обиды делают историю. Про порывы сердца сочиняют поэты, а что мы видим на практике? Обиженного Македонского, обиженного Цезаря, обиженного Наполеона! Еще неизвестно, состоялся бы Сталин как диктатор, если бы над ним так не потешались товарищи по партии. Еще неизвестно, был бы двадцатый съезд, если бы Хрущева не унижал Иосиф Виссарионович. Да и Ленин, честно говоря, не от хорошей жизни ринулся в революцию: он с позором проиграл два адвокатских дела. Кстати, и Гитлер, если бы состоялся как художник, то вряд ли бы заинтересовался политикой. Потому что политика, друг мой, — удел обиженных или крутых неудачников. Усек? Тогда выкладывай!

Пунцовая краска залила лицо молодого парня. Он отвернулся к окну и выдавил из себя через силу:

— В общем, история банальная. Жена у меня актриса, женщина красивая. Жили мы с ней на две актерские зарплаты, а какие сейчас у актеров зарплаты, тем более, в провинции? В общем, в один прекрасный день я узнаю, что мою жену взялся ни с того ни с сего спонсировать один тип из «новых русских». Поначалу я не понимал, почему у нас деньги не иссякают. Ну, думаю, научилась жена экономить. А потом узнал от ее подруги, что деньгами жену снабжает директор одной перекупочной фирмы. Словом, в тот же вечер собрал я свой чемоданчик и укатил в Москву.

— И даже не стал разбираться?

— А зачем, когда и так все ясно.

— Тяжелый случай, — согласился Рахметов, после некоторого молчания. — Может, не следовало пороть горячку? Может, не все так страшно, как тебе вообразилось? Наверняка и дети есть?

— Дочь.

В эту минуту закипел чайник. Старший коллега не спеша засыпал в чашки заварку, разлил кипяток и поставил на середину стола пакет со слипшейся карамелью.

— А почему, собственно, ты сразу решил ринуться в борьбу, а не на сцену какого-нибудь столичного театра. Ведь ты же талантливый актер с дипломом ГИТИСа.

— Кому теперь нужно разумное, доброе, вечное? — махнул рукой юноша. — Толпе нужны «мыльные оперы» и порнуха. А «новых русских» нужно давить как тараканов.

Умудренный опытом товарищ иронично усмехнулся:

— Благодари Бога, что встретил меня, а не какого- нибудь прохиндея. А то бы тусовался сейчас с уголовниками или либерал-демократами. Из обиженных легче всего лепить пельмени. А давить никого не рекомендую, даже во имя добра. Ради чего, собственно, брать на душу грех? Убивая даже во имя справедливости, ты берешь на себя и грехи убитого.

— А как же бороться? — удивился Сережа.

— Вот чем! — ответил Рахметов, указывая на лоб. — Ибо только дурак берет на службу армию, а умный берет на службу мудрость. Так говорил Аристотель. А Достоевский говорил, что отдать за Родину жизнь — это самое простое, а ты посвяти десять лет учебе, а потом своими знаниями принеси человечеству реальную пользу! Только тебя пять лет учебы ничему не научили. Свое образование использовать для терроризма — это мелко! Привыкни к мысли, что мы не революционеры и не узколобые националисты. Мы истинные патриоты, которые хотят, чтобы вся духовность и мудрость, накопленные нашей историей, не канули в небытие.

— Только я хотел бы увидеть, как это будет осуществляться на практике, — сдвинул брови актер.

— Увидишь…

В ту же секунду девушка на остановке одним своим видом повергла в прах всех голливудских и Канарских красоток из нездешних цветных журналов. Пролетев мимо и трижды оглянувшись, Маскитов со вздохом подумал, что вот ведь какие рыбки еще попадаются в Среднем Поволжье, можно сказать — ничуть не хуже, чем на импортных видеокассетах. И внутри у него все съежилось и закололо от какого-то приступа обезьяньей грусти. О нет, она не его поля ягодка.

«Но почему же? — возмутилась его козлиная сущность. — Разве у тебя не достаточно денег? Разве ты не хозяин этого заспанного клочка земли?» Неожиданно свернув в ближайший закоулок и описав круг, Маскитов снова поехал по той же улице. Даже из-за угла было видно, что красавица на месте, хотя трамвай уже, кажется, прошел. Почему-то лоб бандита покрылся испариной и в коленях почувствовалась дрожь. Маскитов элегантно тормознул у ее ног и широко распахнул дверцу.

— Девушка, подвезти? — произнес он вульгарно внезапно осипшим голосом.

Перезревшего вида женщины нервно дернулись с места, но весьма вовремя шевельнули своими средне-волжскими извилинами. Вся остановка с любопытством уставилась на «форд», и он, досадуя на сорвавшуюся глотку, с ужасом подумал, что если мамзель откажется, то его самолюбие этого не переживет.

Красотка не отвернулась презрительно, по примеру местных барышень. Она оказалась воспитанной: тонко улыбнулась и без жеманства ответила:

— Спасибо, я на трамвае.

— Зачем же на трамвае? Я вас довезу, не бойтесь! — воскликнул рэкетир, позорно покрываясь пунцовой краской.

Девушка взглянула поверх машины, затем на пустые рельсы и вдруг спросила:

— А вы в Киндяковку?

— Да куда же еще!

— Тогда, пожалуй…

Бандюга почувствовал, как возликовали все его внутренности, а птичка, сделав элегантный жест, означавший «все равно ни черта не дождешься», опустилась на переднее сиденье.

«Вот теперь она моя!» — воскликнула его гнилая сущность, и владелец «форда» выжал полный газ.

Первые пять минут ехали молча. Маскитов никак не мог побороть в себе позорное смущение и краем глаза поглядывал на пассажирку. Ее выбивающиеся из-под плаща ноги были непростительно соблазнительными, но сама она не походила на легкомысленную милашку, обожавшую шмотье и шоколад.

«Такую бы в жены взять», — мелькнула внезапная мысль, и снова невыносимо засосало под ложечкой.

— Вы студентка? — спросил он.

— Да, — ответила девушка.

— Учитесь в университете?

— В Казанском.

— Так вы в гостях?

— У тетки.

Маскитов сразу смекнул, что, исчезни она сию минуту, ее не скоро хватятся. А вообще, девица до того сногсшибательна, что похищать такую даже неловко. Но если бы дело было только в красоте. Куколка, кажется, непростая. Да и не дура.

— На каком факультете вы учитесь, если не секрет?

— На математическом, с уклоном в астрономию. Он бросил в ее сторону удивленный взгляд и с провинциальным простодушием воскликнул:

— Может, вас там учат и сны разгадывать? К чему, например, снится змея?

— К коварной женщине.

Маскитов криво усмехнулся, подумав про себя, что коварная женщина в сто крат лучше этой ядовитой мерзости, символизирующей ее. Но змеи все же не так гнусны, как эти грязные, жирные свиньи, изо дня в день снившиеся ему.

Он прибавил скорость и подумал, что такую куколку, действительно, не всякий решится увезти. Еще он подумал, что впервые в жизни сидит с дамочкой высшего сорта. Конечно, обладать такой было бы вершиной его идиотских мечтаний. Маскитов с тоской перебрал всех своих многочисленных телок и заключил, что все они, по сравнению с ней, беспородные дворняги.

Позавчера он подобрал такую на центральной трассе и даже не стал с ней вести разговоров: просто набрал скорость и повез за город на виллу к Канаеву. Она же, после бессмысленных угроз, распахнула дверь и пригрозила, что выпрыгнет. Можно было врезать по физиономии, но любопытство взяло верх. Маскитов прибавил газ и она действительно выпрыгнула. Было смешно смотреть в зеркальце, как она кубарем катилась по асфальту, а потом с окровавленным лицом распласталась на обочине. Что ж, сама так решила. Он было притормозил, чтобы вернуться и прихватить ее на запчасти, но не захотел пачкать кровью сиденья.

— Значит, учитесь на астрономическом, — повторил Маскитов задумчиво. — А сколько, интересно, астрономы получают?

— Понятия не имею.

Водитель улыбнулся, догадавшись, что его ежедневный доход равен годовой зарплате астронома. Безусловно, это огромный козырь в руках того, кто имеет слабость к красивым девушкам. Но красивая девушка не интересовалась его доходами, и это было обидно. Сейчас бы взять и рвануть за город. И к черту все! Уж она-то не будет устраивать истерик и распускать нюни. Она переживет все молча и гордо, как полагается крале подобного пошиба. Девушка станет тихо презирать его, и в мире не будет ничего ужаснее ее молчаливого презрения. И снова в голове пронеслось, что таких, если увозят, то на Канарские острова, где уже ждут океанская яхта и просторная вилла с прислугой.

— Остановите у перекрестка, — попросила она. Сердце бандита замерло. Остановить — значит выпустить ее из рук. Но это невозможно! Ведь у него наверняка не хватит денег на виллу с прислугой.

От мысли, что уже через полчаса он будет обладать этой феей, перехватило дыхание, и во рту сделалось сухо. Проскочив перекресток, он на полном ходу ударил по тормозам. Они едва не врезались лбами в переднее стекло, а от дико взвизгнувших шин вздрогнули люди на остановке. Красотка не испугалась и не удивилась. Она улыбнулась восхитительно милой улыбкой и произнесла:

— Лихо вы тормозите.

И снова, в который уж раз за сегодняшнее утро, невыносимо засосало под ложечкой. Прежде чем милашка успела взяться за ручку дверцы, он страстно ухватился за ее плащ и умоляюще пробормотал:

— Но как вас зовут, девушка?

— Софья, — ответила она.

Два часа спустя прибывшие собрались на конспиративной квартире местного репортера Закадыкина. Шеф был озабочен. В глазах Софьи светился охотничий блеск.

— Представьте, он клюнул! И сразу пригласил за город…

— В самый их гадюшник?

Майор хмурил брови и был непривычно рассеян. Никто не знал, как у него прошла встреча с семьей.

— Но я предупредила, что приеду с братом, — засмеялась девушка, покосившись на актера.

Рахметов едва заметно усмехнулся, а майор занервничал:

— Приняла решение, не согласовав с начальством? Непорядок! Одобрить не могу. Во-первых, Сережа еще стажер, а во-вторых, это не шутка — забуриться к ним на блат-хату. И потом, одно дело — находиться с бандитом в машине, а другое — за бетонным забором в компании отпетых уголовников. К тому же не забывайте, коллега, Маскитов привык к вседозволенности.

— Он прав. Маскитов — типичная уголовка, — вмешался хозяин квартиры. — Человек для него — тьфу, червяк, которого можно раздавить ботинкам.

— А мы сюда приехали не на курорт, — покраснела девушка. — Мы приехали делать дело. К тому же мне показалось, что в Маскитове брезжит что-то человеческое.

— Что? У этого чмо? — поморщился Закадыкин. — Конечно, это ваша компетенция — провоцировать ублюдков на праведные поступки, но не забудьте, что у него в личном пользовании три морга и свиноферма из бывших людей. Человек для Маскитова такой же товар, как компьютеры или холодильники. И если Маскитова терпят местные отцы, то исключительно из-за того, что на него в центре поставили ставку.

— Вот это любопытно, — оживился Рахметов. — За что его так любят в столице?

— В основном за то, что ухитряется сбывать всю их дребедень. Причем сбывает чисто по-коммунистически. Если в область везут «ножки Буша», то все местные куриные фабрики тут же прекращают работать. Как ему удается их останавливать: взятками или угрозами — непонятно. Но факт остается фактом. Конкуренции для окорочков не существует. Скажу больше, по той же причине в области не работает большинство предприятий, потому что мафии нужно реализовывать импорт.

— А что народ?

— Народ, как всегда, безмолвствует.

— Словом, — заключила девушка, — приглашением следует воспользоваться. Мы можем убить сразу двух зайцев: пошуровать в его моргах и выведать насчет миллиарда. А за меня не беспокойтесь. Не в таких переделках была.

— Я тоже «за»! — кивнул Рахметов.

— Не знаю, — покачал головой майор. — Это нужно обмозговать. А сейчас давайте расходиться по своим делам.

Патрон с репортером тут же вышли из-за стола и начали торопливо одеваться. По озабоченному виду майора было заметно, что с семьей у него что-то не клеилось, но еще не все было потеряно.

— А вы, — кивнул он Рахметову с Волковым, — можете проветриться, только не особо привлекайте внимание.

Майор хотел добавить что-то еще насчет конспирации, однако устало махнул рукой и хлопнул дверью. Когда минут десять спустя конспираторы вышли на воздух, актер спросил:

— А кто такой Маскитов и что нам от него нужно?

Рахметов не без любопытства поглядывал по сторонам и с наслаждением вдыхал осенний воздух. Было заметно, что его мозги работали только в одном направлении: где купить пиво? Тем не менее он пояснил, что местный бандюга унаследовал от своего шефа один страшный медицинский препарат, при помощи которого человек за шесть недель может деградировать до свиньи. У его предшественника, которому перерезала горло их коллега, было целых три свинофермы.

— Ты меня разыгрываешь? — засмеялся Серега.

— Чтоб я сдох! Но мы сюда прибыли не ради препарата.

И Рахметов рассказал, что, по их данным, параллельно со свинофермой Маскитов широко развил торговлю человеческими органами, и все больше детскими. По всей видимости, взятыми у детей из местных детдомов.

Актер перехватил взгляд своего товарища, но так и не понял, шутит он или говорит серьезно.

— Но это чудовищно!

— Более того! Этот бизнес здесь настолько процветает, что высокопоставленные дяди из столицы собираются отвалить Маскитову кругленькую сумму. На развитие!

— Ты издеваешься! Таких следует сразу расстреливать, без суда и следствия…

Рахметов громко расхохотался и указал пальцем на магазин.

— Чувствую, что пиво там.

И пиво, действительно, оказалось там. Они взяли по паре бутылок и уютно расположились на лавочке в детском скверике.

— Да-да, — пробормотал Рахметов, задумчиво прикладываясь к пенистому пойлу, — иногда действительно хочется взять в руки автомат. Но, запомни, добро не должно пользоваться теми же методами, что и зло. Вот наше оружие! — указал Рахметов на лоб. — В случае с Маскитовым тебе не мешало бы усвоить одну истину утверждающий волчьи законы сам неукоснительно должен следовать им. Иначе смерть! Как раз Полежаева и пытается спровоцировать волка. Усекаешь?

— Пока нет, — сдвинул брови актер.

— Потом усечешь, — отмахнулся Рахметов.

Чувство животной тоски весь день не покидало Маскитова. Если он больше ее не увидит, то ему незачем будет жить. И такое заключение не столько пугало, сколько удивляло неотесанного рэкетира. Целый день раскатывая по городу в таком нелепом настроении, он продолжал ненавидеть всех, и его архаровцы на заднем сиденье, чувствуя, что с шефом творится что-то неладное, не приставали с разговорами.

Сегодня патрон был особенно щепетилен. Объездив все просрочившие платежи фирмы, бандит ни одной из них не сделал поблажки, и выгреб из сейфов все до последнего рубля. У кого не было денег, тем «включил счетчик». После чего поехал чистить мелкие шопы. Маскитов не пропустил ни одной самой задрипанной лавки, безжалостно выгребая мелочь даже из кассовых аппаратов. Не побрезговал он и киосками. Но обилие урожая не подняло настроения. Он сильно жалел, что выпустил пташку на волю, и без конца себе клялся, что в другой раз не будет играть в такую глупую игру, как благородство. А ведь красавица как будто приняла его предложение насчет вечеринки. Правда, обещала прибыть с братом, но брат не помешает, если это действительно брат.

При этом глаза Маскитова мутились от ревности, хотя никаких прав он пока на девушку не имел. Да и будет ли иметь?

Последний вопрос повергал беднягу в отчаяние, и он всерьез подумывал, а не пустить ли по ее следу архаровцев? Эти найдут. Из-под земли достанут, если приказать. Но как бы своей грубостью они не испортили дела.

— Эх, какую я утром бабенку подвез, — бросил через плечо Маскитов, не вынеся молчания.

— Ну и как она? — оживилась компания, и глаза у подонков залоснились отвратительным блеском.

Маскитов ощутил к ним такое отвращение, что рука потянулась к револьверу, но, к счастью, он усек между домами мужика с двумя полосатыми сумками.

— Тряхните! — приказал он.

Архаровцы переглянулись. Никогда раньше шеф не опускался до такой позорной мелочевки. Орлы вывернули торгашу сумки и карманы и урвали себе по джемперу. А когда вернулись в машину, Маскитов понял, что всегда ненавидел челноков. Именно они, проклятые коробейники, сбивают цены на ходовой товар. Еще бандит понял, что люто ненавидит и тех, кто пользуется их услугами, потому что они круто недоплачивают. Но особенно хозяин кипел ненавистью к хитрецам, приспособившимся покупать с машин. Когда он сместит губернатора, то под страхом смерти запретит торговлю с машин и в конторах, а рынок обнесет бетонным забором, чтобы ни один козел не смог проникнуть туда, не раскрыв кошелька. «Это быдло должно платить за все!» — прошептал зеленый от злости Маскитов и отпустил архаровцев по домам.

А ночью опять снилась змея, зловеще извивающаяся на его провалившейся груди. Она была скользкой, блестящей, с ядовито раздвоенным язычком, и сатанинский ужас мешал стряхнуть с себя эту ползучую гадость. Наутро, когда бедняга встал и увидел за окном бетонный забор под таким же бетонным небом, то внезапно подумал, что не хочет быть ни губернатором, ни депутатом Госдумы. Лучше быть последним босяком во Флориде, чем первым богачом в этом сонном захолустье. К тому же заработок тут однодневный. Сегодня не урвешь, завтра будет поздно. От свинофермы одни убытки. Мясо синюшников отдает тухлятиной, и теперь его не покупает ни одна тошниловка. Четыре года никто не жаловался, а на пятом распробовали. Скоты! Вот мясо симулирующих от армии было отменным. Только где разживешься дезертирами в мирное время? Правда, московское начальство обещало в недалеком будущем войну, но оно много что обещает. А пока остается промышлять мелким рэкетом.

Такая невеселая действительность окончательно испортила настроение, и Маскитов поклялся расшибиться в лепешку, но непременно улететь во Флориду, даже если ему придется превратить в свиней всю многомиллионную российскую армию. Ведь если верхи действительно развяжут войну, то сразу откроются возможности для трансплантации органов в Европу. В этом случае Маскитов создаст свой собственный канал для сбыта.

Через день он встречается с одной важной персоной из Москвы, которая давно приглядывалась к его свиноферме. Персона собирается отвалить ему миллиард для строительства еще четырех свиноферм. Значит, война неизбежна!

Но Маскитов подумает, как лучше распорядиться деньгами. Он может слинять с ними на острова, где его никто не найдет. Он прихватит с собой Софью и заживет, как король. Ведь сколько же можно возиться с трупами! А губернаторство в этой дыре его больше не привлекает, потому что теперь у него есть она…

В назначенный час в назначенном месте двое молодых людей (она — очень юная и очень привлекательная блондинка, а он — высокий брюнет с умными глазами, несколько мешковатый на ее фоне) с нетерпением поджидали серебристый «форд». Оба заметно нервничали, и девушка сквозь зубы то и дело наставляла юношу:

— Не озирайся так затравленно, ты же актер. Помни: твои родители из бывшей номенклатуры, а сам ты избалован, неглуп и закончил с отличием МГУ, факультет журналистики, международное отделение.

— Но я ни бельмеса в английском, — щелкая зубами, заметил юноша.

— Не важно! Там, куда мы едем, и на русском изъясняются с трудом. Не забудь: ты — мой младший брат, и должен во всем повиноваться мне.

— Мы же договорились, что старший.

— Тогда тем более. Кстати, едет! Соберись! Встань как-нибудь повальяжней и натяни улыбку!

После того, как перед ними тормознула иномарка серебристого цвета, актера нельзя уже было ни в чем упрекнуть. Он небрежно обнимал «сеструху» и снисходительно разглядывал пунцового рэкетира, неуклюже вывалившегося из машины с корзиной роз. Бандит с корзиной выглядел типичным идиотом, поскольку подобную процедуру проделывал впервые. Он сам не ожидал от себя такой светскости, и от этого был несколько сконфужен.

— А я уж подумывал, что вы не придете, — произнес он дурацкую фразу, расползаясь в широкой улыбке.

В его интонации чувствовалась бесконечная инфантильность. Бесконечно инфантильно глядел он и на свою возлюбленную, и сочетание восторга с гордостью за себя делало его еще глупее. Хозяин потянулся губами к ее ручке, но вперед выступил братец и развязно протянул ладонь:

— Альфред! А это моя сестра.

Маскитов осклабился и любезно тряхнул протянутую руку. Девушка из вежливости понюхала розы, после чего бросила корзину на заднее сиденье.

На актера напало вдохновение. Он всю дорогу балагурил и тонко иронизировал над сентиментальностью в доску втюрившегося бандита. До Маскитова юмор не доходил, а сестренка то заливалась журчащим смехом, то толкала актера локтем. Тем не менее, оба очень внимательно следили за дорогой, подмечая, что за ними на приличном расстоянии следуют два мотоцикла.

Ровно через полчаса компания прибыла на место, и девушка не могла не вздрогнуть от мрачного вида железных ворот и глухого забора под колючей проволокой. Ведь она уже здесь была. Актер с нескрываемым любопытством поглядывал по сторонам, и ничто не обошло его внимание: ни огромные собаки, звенящие цепью в глубине двора, ни шкафообразные охранники, покуривавшие у ворот с пистолетами на поясе. Во дворе стояло несколько иномарок, и из двухэтажного дома с колоннами доносилась блатная музыка.

Остановив машину, Маскитов тут же поспешил выпрыгнуть и открыть даме дверцу. Дама уткнулась в розы, чтобы подавить улыбку, а актер закатил глаза.

Когда они поднялись в полутемную гостиную, где уже было несколько мужчин и женщин, девушка сразу определила, что здесь собрался редкостный сброд. Мужчины сплошь из разряда а-ля лопахины, из-под модных костюмов которых выпячивалась провинциальная неотесанность, женщины, одна вульгарней другой, полуобнаженные, в диких платьях с фантастическими причесонами.

Зала была огромной, щедро устеленной толстыми коврами. Девушка узнала и ее. Посередине стоял стол, а-ля фуршет, но, в отличие от европейского, на нем, кроме бутербродов и салатов, были еще фарфоровые кастрюли с дымящейся ухой из осетрины. Вообще, стол был завален весьма разнообразной провизией: от диковинных африканских фруктов до малосольных огурцов.

Гости сидели в креслах, переговаривались, покуривали и опустошали свои рюмки. Серега с тревогой замечал, что мужская половина обволакивает его «сестренку» далеко не пуританским взглядом. «Когда напьются, будет непросто», — подумал он и пожалел, что послушал Рахметова и не взял пистолет.

Маскитов, прежде чем усадить гостей, подвел их к хозяину дома. Насчет него тоже инструктировали. Он был кем-то вроде «крестного отца» в этом городишке, а официально занимал должность вице-губернатора. Именно Канаева актер опасался больше всех. Его же милая коллега не опасалась никого.

Маскитов глядел на свою гостью обожающе, и счастливая улыбка ежеминутно озаряла его физиономию. Он петухом гарцевал вокруг ее кресла и, угощая даму шампанским, сам пил рюмку за рюмкой.

По мере того как шло время, «великосветская» орда все более теряла свой первоначальный лоск. Мужчины делались пунцовыми, женщины все более развязными. И чем больше вечеринка превращалась в попойку, тем сладострастней становился взор Канаева. Он не сводил с девушки глаз, ни минуты не позволяя расслабиться ее «брату». Единственное, что не давало актеру повода для паники, — железное спокойствие девушки.

Наконец, когда быстрые танцы с визгом и задиранием юбок миновали, Маскитов пригласил мадемуазель на медленный. Он был уже достаточно пьян, и совершенно обалдевал от ее юного запаха.

— Это ваши друзья? — спросила девушка, отворачиваясь от пьяной физиономии.

— Это все козлы! — ответил он. — А вон тот, что мнит из себя крутого мафиозо, всем козлам козел!

Маскитов кивнул в сторону Канаева, и Софье стало не по себе. К этому времени уже кое-откуда доносилась откровенная матерщина, а некоторые мужчины, не стесняясь присутствующих, тискали хохочущих женщин. Гостья делала вид, что не замечает происходящего, лицо же Маскитова выражало отвращение.

— Как меня все это забодало, — пожаловался он сердито. — С кем мне приходится общаться по долгу службы.

— А где вы служите? — поинтересовалась девушка. Немного подумав, он ответил серьезно:

— Возглавляю инвестиционный фонд. Маскитов действительно мечтал открыть подобную контору, куда бы люди несли свои сбережения сами и при этом заискивающе заглядывали в глаза. Все-таки те ребята оказались посообразительней. А вот он немного опоздал.

— Но ведь все инвестиционные фонды — жульничество, — ужаснулась девушка и даже негодующе оттолкнула партнера.

— Что вы! — заверил он добродушно. — У нас все честно. Вкладчики очень довольны!

Маскитов улыбался ее детской наивности и думал, что когда увезет ее на острова, то сделает все возможное, чтобы она никогда не узнала, чем действительно пахнут деньги.

— Но, если честно, я не возражаю против таких фондов, которые прикарманивают деньги вкладчиков, — произнес он мягко. — Ведь, по совести сказать, это не фонды обманывают людей, а люди обманывают сами себя. Люди не хотят работать, а хотят, чтобы за них работали другие.

— Что вы такое говорите! — ужаснулась девушка, делая круглые глаза.

— Да-да, Софьюшка! Люди должны сказать спасибо таким компаниям, которые учат уму-разуму. Учение, как известно, стоит дорого. А жуликов подобного рода расплодил сам народ своей тупостью.

— Это неправильно! — топнула ножкой гостья, и в ее глазах блеснули слезы.

— Но я в поте лица зарабатываю деньги, — заверил бандюга, — и зарабатываю немало.

Тут Маскитов не выдержал и принялся хвастать про то, какую бешеную прибыль можно иметь благодаря талантливой постановке дела, и что у него трехэтажный коттедж в городе, но он еще строит белокаменный дворец за городом, да такой, что канаевская вилла по сравнению с ним — жалкий сарай, и что у него тут все схвачено, куплено и содержится под строгим контролем.

Девушка слушала, затаив дыхание, и своим наивным хлопаньем ресниц поощряла его хвастовство. А хвастун уже не мог остановиться и продолжал бить себя кулаком в грудь, уверяя, что деньги на него сами сыплются. Вот послезавтра, к примеру, ему на голову упадет миллиард.

— Так уж и упадет? — покачала головой гостья.

— Упадет! — крикнул Маскитов, выкатив глаза. Серега заметил, как Софья сильно побледнела, как быстро поднесла ко лбу ладонь и безжизненно закатила глаза. «Что-то случилось», — смекнул актер и птичкой вылетел из кресла.

За всем этим хозяин наблюдал очень внимательно и, разумеется, догадывался, что гости Маскитова не столь просты, как хотят казаться. А когда милашке сделалось плохо, Канаев насторожился, сообразив, что здесь что-то не то. Последнюю сцену, с вынесением гостьи из залы, ему досмотреть не удалось: помешал вошедший банкир из старой гвардии. Канаев всей душой ненавидел Маскитова. Старая гвардия была милей, но Маскитова активно поддерживал центр, и именно на него в Москве ставили ставку. Маскитовы были из тех, кто уже не только дышал в затылок, но и грубо наступал на пятки. Эти втрое ненасытнее, поскольку из босяков.

— Проклятое шампанское, — лепетала девушка, закрывая лицо ладонями, и актер, включившись в игру, выговаривал ей с укором:

— Говорил же, Софийка, не пей! У тебя аллергия!

Бедняжку внесли на руках в соседнюю комнату, осторожно уложили на диван, и больная сквозь растопыренные пальцы указала глазами на дверь. Стажер все понял, быстро распахнул окна и театрально воскликнул:

— Ей срочно нужен компресс!

— Компресс? — переспросил Маскитов, чувствуя, как его сердце переполняется какой-то дурацкой самоотверженностью. — Сейчас сделаем!

Он пулей вылетел из комнаты, и девушка вскочила с дивана.

— Нам надо сматываться! Там мой отец!

Без лишних вопросов актер метнулся к выходу и, увидев, что в коридоре пусто, потащил девушку в сторону лестницы.

— Туфли на каблуках ненавижу с детства, — прошептала она, едва ее каблучки зацокали по ступеням.

Она остановилась, сняла туфли и босиком понеслась за актером через темный канаевский двор. Не успели беглецы скрыться за машинами, как в комнате, из которой они сиганули, загорелся свет. Молодые люди притворились прилично поддавшими и, пошатываясь, направились к воротам. Сзади загремели цепью собаки, впереди обозначился охранник с кобурой на боку.

— Отворяй, командир! — вульгарно приказала девушка и добавила, запинаясь, обращаясь к братцу: — Если мы его не встретим, он обидится!

Она подняла палец кверху и принялась с хохотом валиться на спутника. На лице охранника отразилось недоумение. Когда его пальцы опустились на рацию, у стажера на лбу выступил пот. Актер тут же вцепился в его кобуру и радостно загоготал:

— Салютуем, командир! Дай бабахнуть!

Парень молча оторвал его от пояса и сделал знак сидящему в будке. В ту же минуту ворота бесшумно поползли в сторону, и девушка возмущенно воскликнула:

— Его еще нет! Безобразие!

Пьяная парочка, покачиваясь и что-то невнятно бормоча, вышла за ворота, и вскоре их голоса растворились в темноте. Охранник пожал плечами и спросил напарника:

— Ворота прикрыть?

— Прикрой, — ответил напарник и включил рацию. А в эту минуту девушка с юношей во весь дух неслись вдоль забора к березовой роще, где за колючими кустами их товарищи замаскировали мотоцикл.

— Ну что? Где он? — нервничал стажер, обдирая руки о кусты.

— Здесь. Не психуй! Я, кажется, во дворе обронила туфельку.

Молодые люди запрыгнули на мотоцикл и рванули через рощу к дороге. Через мгновение они уже неслись по шоссе в сторону города. А в это время Маскитов пьяно носился по канаевскои даче и тщетно взывал к возлюбленной. И чем чаще он натыкался на пустые комнаты, тем отчаянней становилось его лицо. Бедняга скрежетал зубами и проникался лютой ненавистью к хозяину дома, так слащаво чмокнувшему при знакомстве пальчики его уже почти подруги.

Пунцовый и вне себя от злости, он спустился в залу, где продолжалась отвратительная вакханалия под опостылевшие дерибасовские мотивы. Встретившись с насмешливым взглядом Канаева, зарвавшийся гость пошел прямо на него.

— Где Софья? — спросил он сквозь зубы, чувствуя как его собственные глаза наливаются кровью.

— Сбежала? — улыбнулся Канаев. — Поздравляю!

— Да я тебя за нее… — взревел Маскитов, хватая Канаева за грудки.

Дрожь и испуг прокатились по залу. Гости замолкли, робко потупив взоры, и только исполнитель блатных песенок продолжал все так же хрипло надрываться. Канаев брезгливо отодрал от себя потные руки Маскитова и, хорошенько встряхнув, прохрипел ему в ухо:

— Держи себя в руках, идиот!

Приблизительно в это же время двое других мотоциклистов вместе с Закадыкиным сползали с бетонного забора загородного морга Маскитова. Все трое были ошеломлены и подавлены.

— Дай сигарету, шеф! — произнес некурящий Рахметов, в изнеможении валясь на траву.

Закадыкин дрожащими руками извлек из кинокамеры кассету и сквозь зубы пробормотал:

— Вот сволочи! Я знал, что они сволочи. Но не до такой же степени. Даже запереть как следует не считают нужным.

Бывший санаторий «Наф-Наф» имел за колючей проволокой три каменных здания и несколько летних домиков. Домики были не заперты, и друзья обнаружили в них кучи ношеной одежды. В одном сарае пол был сплошь усыпан детской обувью.

Друзья надели маски и вошли в сторожку. На их шаги с топчана нехотя поднялся дремучий старикашка. В его сонном взгляде было столько равнодушия, что майор даже не стал надевать на него наручники, а только оборвал телефонный провод. Над топчаном висел ящик с ключами, но старик и не подумал препятствовать, когда Рахметов потянулся за ними. После того, как друзья завладели ключами, сторож снова лег на топчан и повернулся на другой бок.

Когда тройка вошла в огромный холодильник, находившийся в здании, с репортером сделалось плохо. Он выронил из рук камеру и стал медленно сползать по стене.

В морге в ужасном беспорядке валялись расчлененные трупы. Тут же, в соседней комнате, находилась лаборатория для их обработки. А в третьей, более прибранной и комфортабельной, под белыми простынями лежали замороженные дети.

— Ну суки, ну сволочи, — бормотал без конца Закадыкин, чувствуя тошноту в каждой клетке своего тела. — Вы заметили, как все здесь оборудовано? Целая фабрика!

— Ты снял усыпальницу? — мрачно перебил патрон.

— Я все снял. И усыпальницу в первую очередь. Как в ветеринарной лечебнице — специальный зал для усыпления. Усекаете, Рахметов? Людей сюда привозят живыми!

Через пятнадцать минут два мотоцикла бешено рассекали темноту бугристого шоссе. Только перед въездом в городок их пути разделились. Один мотоцикл с двумя пассажирами стремительно полетел в аэропорт, другой — на улицу Чернышевского.

На следующий день на конспиративной квартире был созван срочный консилиум.

— Как же мы не учли твоего отца? — удивлялся майор, вглядываясь в голубые глаза коллеги. — Как он умудрился выпасть из нашего поля зрения?

— Честно сказать, — виновато хлопала глазами девушка, — я и вообразить себе не могла, что он посещает подобные мероприятия. Представляете, танцую я с этим ублюдком, который вот-вот готов расколоться про свой разнесчастный миллиард, и вдруг глазам не верю: входит отец, смотрит и не узнает. Я сразу закрываюсь руками и начинаю валиться в обморок. Слава Богу, сработало! Спасибо Сереже — вовремя сориентировался.

— Тебя он точно не узнал? — недоверчиво переспросил шеф.

— Кажется, нет! А то бы бросился на шею, а не встал к нам спиной.

Майор задумался и рассеянно вытащил сигарету:

— Может, оно и к лучшему, что так произошло. Еще неизвестно, чем бы все это закончилось. Главное, что программу-минимум мы выполнили. Морг отсняли. Закадыкин с кассетой завтра будет в Мюнхене… Через пару дней начнется международный скандал, и кое-что просочится на наше ТВ. Но вот какая неприятность: мы оставили вещественное свидетельство. Я имею в виду туфельку. Если мы везде будем разбрасывать туфли, когда-нибудь провалим всю организацию.

— Не надо так трагично, шеф, а то коллега застрелится! — засмеялся Рахметов. — Кому-кому, а Маскитову в голову не придет заподозрить Софью.

— Маскитов ее, может, и не заподозрит, а Канаев наверняка догадается, — ворчливо пробормотал шеф. — А, впрочем, раз так случилось, давайте подумаем, как сделать, чтобы туфелька сыграла в нашу пользу. Нам известно, что миллиард он получит завтра, значит, завтра следует ждать гостей. В котором часу прилетает самолет из Москвы? В четырнадцать? Прекрасно! Тогда вот вам информация к размышлению: я заметил, что у Маскитова нет мобильного телефона. Вместо него он носит на поясе второй пистолет.

В эту же минуту в голове патрона возник остроумный план. Когда он был изложен, мужчины расхохотались, а девушка потупила взор, после чего майор начат торопливо бриться.

— Опять к жене, — подмигнул Рахметов. Стажер понимающе поднял бровь. Девушка тоже начала собираться, но патрону это не понравилось.

— Ты куда? — строго спросил он.

— На кладбище, — ответила она, и глаза ее повлажнели.

Когда они ушли, Рахметов завалился с книгой на диван, а стажер включил телевизор.

— Как тебе вчерашнее общество?

Точно дерьма наелся.

— Привыкай! Это наша будущая власть.

— Окстись! — замахал руками стажер. — Я думал, ты оптимист.

— Я реалист, — отозвался Рахметов. — А для дела быть холодным реалистом куда предпочтительней, чем восторженным оптимистом. Уж поверь мне! Мудрый Аристотель сказал, что каждый народ имеет то правительство, которое заслуживает.

Схватить за грудки самого Канаева — не шутка. Маскитов это понимал, как никто другой, но это его мало беспокоило. Канаев же интуитивно чувствовал, что столичный любимчик, кажется, потерял нюх. Хозяина виллы насторожили неожиданные гости, так внезапно исчезнувшие, несмотря на охрану и сигнализацию. Странное сообщение охранников, что девушка с парнем не вязали лыка и ждали какую-то машину, еще больше встревожило Канаева. Не иначе, профессионалы, подумал он, и позвонил в Москву. На том конце провода занервничали и долго расспрашивали про необычных гостей. Они велели следить за Маскитовым и ждать указаний.

А Маскитов в тот вечер никак не мог смириться с исчезновением Софьи. Он готов был рыдать и рвать на себе волосы. Точно помешанный, рыскал он по двору и звал свою возлюбленную. Наконец наткнулся на крохотную туфельку и вожделенно поцеловал ее в носочек. Канаев, наблюдавший эту сцену из окна, сплюнул и приказал орлам ехать за ним.

На следующее утро бандит проснулся в упадническом настроении. С трудом продрав глаза, он неожиданно понял, что его дальнейшее существование без этой девушки будет не только лишено какого-либо смысла, но вообще станет невыносимо гадостным. Он осторожно снял с тумбочки туфельку, вдохнул ее божественный аромат и тут же поклялся отыскать чаровницу во что бы то ни стало. Бедняга бодро принял душ, побрился, выпил рюмку коньяку и, сунув туфельку под рубашку, уже собрался спуститься в гараж, как внезапно раздался телефонный звонок.

Звонили из Москвы. Ставили в известность, что намерены прилететь завтра и чтобы он был у вице-губернатора в пятнадцать ноль-ноль как штык, а неявку рассмотрят как увиливание от соглашения.

Подобный тон удивил Маскитова, ведь о встрече было договорено заранее. И вдруг он вспомнил, что вчера, когда вернулся домой, на сигнализационном табло горели три ячейки. Это означало, что ночью в три помещения морга, кто-то заходил. Маскитов позвонил сторожу, но тот уже сменился. «Вот черт! Кто посмел сунуться туда, под колючую проволоку, в этой безропотной дыре?» — подумал он и заключил, что портачит сигнализация.

Но тревожные мысли занимали не более минуты. Ведь сегодня предстоит разыскать ее. А завтра он сделает все возможное, чтобы получить миллиард и укатить с ним и со своей невестой на острова.

Сердце бандита защемило, когда он представил себя рядом с Софьей в летящем на Канары лайнере. Маскитов судорожно вдохнул сырого воздуха и вихрем вылетел вон.

Целый день без устали носился Маскитов по городу и не замечал, как мрачнели его орлы. Один из них пробормотал недовольным голосом:

— Чувствую, что вернусь домой с пустыми карманами. Но Маскитов не понял намека. Через час тот же лоб спросил у патрона прямо:

— Чего я буду иметь за дежурство?

— Вот чего! — прохрипел главарь, поднеся к его носу кулак.

Поздним вечером патрон отпустил всех по домам. Орлы, не заработав ни рубля, отбыли в необычайном унынии. Но и через это обстоятельство перешагнул негласный хозяин города. Он был настолько измотан, что не нашел в себе сил поужинать и раздеться. Выпив баночку пива, Маскитов повалился на кровать прямо в одежде, прижав к груди очаровательную туфельку. И ночью ему снился престранный сон.

А снилось ему, будто Софья берет его за руку и ведет в роскошный просторный коттедж под серебристой крышей. И удивлению бандита не было конца, потому что этот загородный дворец он начал строить всего месяц назад, а ведь вот уже как вымахал, и даже стекла вставили. Маскитов отчетливо ощущал запах своей прелестницы, осязал шелк ее волос, но вместо счастья почему-то чувствовал тревогу. Софья собственноручно отворила двери, но сама в дом не вошла, а пропустила хозяина вперед. И когда хозяин переступил порог, возлюбленная с ехидной улыбкой сделала ручкой и захлопнула дверь. «Ну уж нет, — подумал Маскитов, — со мной такие штуки не проходят». Несчастный принялся молотить по дубовой двери, но дверь оказалась запертой наглухо. «Точно крышка гроба», — угрюмо мелькнуло в голове, и он проснулся.

Рэкетир потрогал ставшую такой дорогой туфельку и сказал себе дрогнувшим голосом: «Сегодня я расшибусь в лепешку, но найду ее!» Он резво вскочил с постели и как обычно поспешил под душ. Однако не успел ступить и шагу, как зазвонил телефон. Почему-то в ту минуту его сердце перестало стучать, и когда он в страшном волнении поднял трубку, то не поверил собственным ушам. Это была она.

— Извините, что звоню так рано. Когда мы с братом уезжали от вас, я потеряла туфельку. Мы очень спешили. У нас было заказано такси…

— Туфелька у меня! У меня! Я подобрал ее во дворе, — радостно воскликнул бандюга. — Как хорошо, что ты звонишь. Но откуда ты узнала мой телефон?

— Вы мне сами сказали, когда мы танцевали. Видите ли, мы завтра уезжаем в Казань. Не сможете ли вы сегодня встретиться со мной и вернуть мне туфельку?

— Где и когда? — задохнулся Маскитов, чувствуя, что воздуха не хватает.

— Если вам нетрудно, в Больших Ключищах у магазина. Я буду в три. Сможете?

— Конечно, смогу! Только почему в Больших Ключищах и почему в три? Я могу сейчас.

— Извините, но сейчас я собираю чемодан. А в три мы поедем к тетке в деревню. Итак, я буду ждать вас в три в Больших Ключищах на крыльце магазина.

Чаровница бросила трубку, и Маскитов задохнулся от распирающих его чувств. «Вот же черт! Сон, оказывается, был в руку». Он сунул туфельку за пазуху и, окрыленный, помчался в гараж.

Еще никогда в жизни время для Маскитова не тянулось с таким занудством. Целый день носясь по делам, он без конца поглядывал на руку и проникался подозрением, что часы неисправны. Орлы на заднем сиденье недоуменно переглядывались и не произносили ни слова. Бригада объезжала фирмы, магазины, мелкооптовые лавки, и везде вырисовывалась одна и та же картина: денег нет. Маскитов либо потерял нюх, либо прикидывался шлангом, потому что понимающе кивал и с глупой улыбкой разводил руками. Он никому не грозил, не бил морду, не «включал счетчик», а только снова озабоченно поглядывал на циферблат. Даже когда на рынке они увидели крытый «Газик», нагло торгующий курами, и тогда Маскитов махнул рукой и не стал брать штраф. Такого еще не было. Архаровцы снова недоуменно поглядывали друг на друга и угрюмо помалкивали. День опять обещал быть пустым. Ко всему прочему, пацаны заметили, что за ними следуют красные «жигули» с тонированными стеклами. Похоже, что за ними следят. От этого сделалось совсем не по себе. Маскитов же ничего не хотел замечать. Он тоже был молчалив, но не так, как обычно, — угрюмо и зло, а как-то по-особенному — сам себе на уме. И когда в два часа дня патрон высадил парней у телецентра, только тогда они вздохнули с облегчением.

Ровно через час на окраине города рэкетир притормозил у дверей магазина Больших Ключищ, но не увидел на крыльце ни души. Он посмотрел на часы и сильно занервничал. Прошло минут десять, прежде чем дверь магазина распахнулась и на крыльце появился Альфред с буханкой хлеба под мышкой. «Слава Богу! — выдохнуло гнилое нутро бандита, и Маскитов поспешно выпрыгнул из автомобиля.

— Сеструха минут пятнадцать как укатила на рейсовом, — развел руками Альфред, — и, конечно, дико извиняется…

— Куда она уехала? — затрясся Маскитов, чувствуя, что земля уходит у него из-под ног.

— К бабке в Красный Гуляй!

Не уточняя деталей, Маскитов кинулся обратно в автомобиль. Бросив Альфреду туфельку, он выжал было полный газ, но вдруг внезапно вспомнил, что сегодня в три должен встретиться с московским гостем.

«Черт!» — дернулся Маскитов и резко ударил по тормозам. Машину с визгом развернуло, и ехавший сзади «Икарус» едва не врезался в капот. Только чудо помогло вырулить бедному водителю автобуса, который не замедлил обложить хозяина иномарки чем-то трехэтажным. Но тот пропустил ругань мимо ушей.

Вот это влип! Такого с ним еще не было. На размышление бедняга дал себе ровно минуту, после чего решил ехать дальше. По пути он позвонит Канаеву и все объяснит. Не зверь же! Поймет.

Сумасшедший сорвался с места и полетел что было скорости к Красному Гуляю, резво обгоняя попутные машины. «Да где же, черт возьми, здесь может быть телефон?» — думал он, вертя головой. Однако вокруг были только фермы и одинокие деревянные домишки. Ну хорошо, пусть Маскитов позвонит не сейчас, а через полчаса, ничего от этого не изменится. Подождут.

Шоссе было плохо асфальтировано, с ухабами и мелкой галькой, которая звонко билась о дно. Однако скорости водитель не сбавлял. Каждый раз, когда Маскитов обгонял очередной автобус, сердце его замирало: ведь в автобусе могла быть она. Бедняга жадно вглядывался в пассажиров и снова что было сил давил на газ. В считанные минуты долетел он до деревни и, лихо затормозив на автобусной стоянке, возбужденно вбежал в здание вокзала.

Кассирша долго не могла врубиться в суть вопроса, наконец сообщила ленивым голосом, что рейсовый автобус прибудет через десять минут. А телефона у них сроду не было.

— А где есть? — спросил Маскитов.

— В правлении.

Но на дверях правления висел полупудовый замок, и Маскитов, проклиная это глухое захолустье, опять полетел на автостоянку. Подскочил он вовремя: над горой клубилось густое облако пыли, а с горы, важно покачиваясь, съезжал обшарпанный «Пазик». Маскитов сильно перенервничал, пока дождался, когда автобус скатится вниз и распахнет свои протезные двери. Однако, когда пассажиры с огромными узлами и корзинами выползли из душного салона, Маскитов с ужасом увидел, что Софьи среди них нет. Бедняга с отчаянной физиономией подбежал к шоферу и спросил, не помнит ли он красивой блондинки, севшей в Больших Ключищах? Шофер махнул рукой и проворчал:

— Да разве всех упомнишь в такой давке?

Впрочем, он посоветовал поискать на горе, потому что там сошла основная масса. Маскитов с ревом полетел наверх, но никого там уже не застал. К счастью, домов на горе было не так уж и много. Он стучался в каждую калитку и с отчаянием в глазах вопрошал, не сюда ли завернула Софья, прибывшая к тетке из города. Но везде отвечали одно и то же, что таких сроду не было и знать они таковых не знают.

«Может, она приехала на другом автобусе, на проходящем?» — не сдавался Маскитов и вихрем полетел вниз тормошить угрюмую кассиршу. Но та ответила, что, возможно, его знакомая припылила на такси. И с раздражением заперла кассу.

И снова Маскитов ездил от дома к дому, стучал в ворота и умоляюще расспрашивал про бабушку, которую навещает на каникулах очаровательная студентка Казанского университета. Но все отрицательно качали головой и сочувственно вздыхали.

Совершенно изможденный и расстроенный в доску, Маскитов поехал назад, и если бы не был так влюблен, то, вероятно, заподозрил бы обман. Но ничего такого он даже близко не допустил и решил, что Альфред что-то напутал. Пустяки. Завтра он отловит ее на вокзале и тогда уже ни за что не отпустит от себя. И вдруг, совершенно некстати, Маскитов вспомнил, что тут неподалеку строится его загородный коттедж, который виделся ему во сне. «Заехать посмотреть, чего они там налепили?» — подумал Маскитов и нехотя свернул с проезжей части.

Смеркалось. Трасса была почти пуста. И если бы водитель «скорпиона» не был таким подавленным, то наверняка бы заметил, что вслед за ним свернул с дороги красный «жигуленок» с темными стеклами.

Когда стажер вошел в квартиру Закадыкина и победно поднял над головой туфельку, вся орава дружно ему зааплодировала.

— Фокус удался? — спросил майор, вытаскивая из кармана сигарету.

— Рванул как наскипидаренный!

Рахметов щелкнул пальцами и повернулся к девушке:

— Поздравляю, Быстрицкая! Это твоя заслуга. Девушка сделала реверанс и поднесла ручку для поцелуя.

— Вот и славненько, — произнес майор, задумчиво потерев лоб. — С наступлением сумерек можно уматывать.

С наступлением сумерек трамвай высадил всю компанию в северной части города, и они отправились друг за другом в глубь парка, шурша осенней листвой и хрустя сухими ветками.

Группа молча добрела до ямы, быстро разгребла листву и извлекла на поверхность мотоциклы, шлемы и кожаные куртки. Ни слова не говоря, команда облачилась в свою рокерскую одежду, попрыгала в седла и, как по сигналу, завела моторы.

Мотоциклисты с ревом и дымом вылетели из леса и, не включая фар, на огромной скорости понеслись по вечернему шоссе. Тормознув у перекрестка, они повернули на ту дорогу, где нет поста автоинспекции. За городом мотоциклисты включили фары и, дав полный газ, полетели по трассе, ведущей в Казань.

Так, ни разу не остановившись и не снижая скорости, они ехали два часа. Затем в каком-то глухом лесочке перекусили бутербродами и улеглись на плащ-палатки подремать.

Когда друзья проснулись, уже брезжил рассвет. Шеф цокнул языком и первый запрыгнул на мотоцикл.

У самого въезда в Казань девушка отделилась от своих попутчиков, чтобы подкатить к киоску со свежими газетами. Она долго что-то высматривала из-под темного шлема, наконец, найдя нужное издание, вскользь пробежала по сенсационной новости на первой полосе: немецкая телекомпания располагает новыми кинодокументами о торговле человеческими органами в России. Затем, отыскав раздел криминальных сообщений Волжского региона, принялась водить пальцем по жирно набранным столбцам. Ее ноготь уперся в нужную строчку, и девушка медленно прочла: «Вчера вечером в Симбирской области в районе Старого Гуляя у своего недостроенного коттеджа был убит автоматной очередью двадцатишестилетний предприниматель Юрий Маскитов…»

Не дочитав подробностей, мотоциклистка потрясла над головой газетой, и ее товарищи на мотоциклах дружно закивали головами. Один из них произнес густым басом:

— Ну что, Рахметов, программа-минимум выполнена, хотя мы так и не узнали, на что отвалили миллиард этому Дракуле.

— Во всяком случае, не на нужды трудящихся, а скорей — на морги для тех же трудящихся. Будь спокоен, мастер…

Мотоциклисты отпустили сцепления и с диким ревом понеслись в Казань той самой дорогой, где никогда не было поста ГАИ.

А через полтора месяца началась вторая Чеченская война.