"Таштагольская история" - читать интересную книгу автора (Падерин Геннадий Никитович)

Визит министра

Наверное, если порыться в архивах, можно было бы сосчитать, сколько плавок уже выдали доменные печи Кузнецкого металлургического комбината после той, исторической, что состоялось 3 апреля 1932 года. Да, можно было бы сосчитать, но не в этом суть — главное, что сибирский чугун, сибирская сталь, сибирские рельсы, сибирский прокат составляют вполне определенную часть фундамента, на котором покоится индустриальная мощь страны.

Кузнецкий комбинат, как известно, создавался из расчета, что кокс и уголь будут свои, местные, а железной рудой снабдит Урал. Недаром в ту пору у всей страны на устах была аббревиатура — УКК: Урало-Кузнецкий комплекс. И долгие годы работал комбинат на магнитогорской руде, что доставлялась за две тысячи километров.

Тем временем геологи, обследуя сибирские недра, вышли на богатый рудный след, можно сказать, под боком у комбината — в заповедных таежных урманах Горной Шории. Вообще-то говоря, незначительные выходы руды были известны здесь еще до революции, велись даже разработки, однако месторождения промышленного масштаба удалось открыть именно теперь.

Комбинат расположен в Новокузнецке. Новокузнецк стоит на Томи-реке, а Томь под самым городом принимает в свои объятия одну из младших сестриц — звонкоголосую Кондому. Если пойти вверх по течению, говорливая речка приведет в самое сердце Горной Шории — к отрогам Абаканского хребта.

Туда, к истокам Кондомы, прорубаясь сквозь тайгу то по одному берегу, то по другому, лег от Новокузнецка рельсовый путь. Обосновались в железнодорожных тарифах звучные шорские названия — Тельбес, Мундыбаш, Темиртау, Каз, Шерегеш, Таштагол. Пробудилась таежная глухомань, потревоженная грохотом маршрутов, везущих руду. Руду, которая в шесть раз ближе (по сравнению с магнитогорской) к домнам сибирской металлургической житницы.

Конечно, не сразу, не в один присест перешли кузнецкие печи на местный паек. Тем более что начало этого перехода совпало с черной годиной в жизни Родины: первая большая руда на самом крупном из здешних рудников — Таштаголе — была добыта месяц спустя после нападения гитлеровской Германии, в июле 1941 года.

Трудным был период становления горношорских рудников, не вдруг набрали они силу. Старожилы вспоминают, как здесь, на равных с прочей техникой, выступала обычная совковая лопата, а на откатке руды использовались лошади.

Николай Дубынин посетил впервые Горную Шорию в 1954 году. К тому времени успел пройти хорошую жизненную школу: был учеником электромонтера, электромонтером, рабочим на одном из бодайбинских золотых приисков, потом закончил Иркутский горно-металлургический институт, несколько лет работал на шахтах Урала и Сибири, пока не занялся научным поиском в стенах Института горного дела. И сюда, в рудную «глубинку», приехал тоже с научной целью: исследовать возможности совершенствования добычи руды подземным способом.

Странно, но эта первая поездка не оставила следа в памяти — были какие-то встречи, разговоры, экскурсионный спуск в шахту, но все прошло, как бы скользнув по самой поверхности сознания. Зато последующие командировки помнятся в деталях, окрашены многоцветной гаммой неповторимых впечатлений.

Но впечатления впечатлениями, детали деталями, а все же пищи для больших идей, чувствовал Николай Григорьевич, не хватает, решающие обобщения нуждаются в гораздо более обширном исходном материале. С таким вот чувством неудовлетворенности, гнетущего недовольства своей работой на рудниках — ее эпизодичностью, невольной обрывочностью — приехал Дубынин в очередной раз в Таштагол. Приехал, надел брезентовую робу, каску и спустился в шахту. А там — аврал, генеральная, что называется, уборка: ждут, оказывается, приезда Ивана Федоровича Тевосяна, который в то время был заместителем Председателя Совета Министров СССР, одновременно исполняя обязанности министра черной металлургии.

В откаточном штреке Дубынину повстречался коногон, который вел в поводу полдесятка лошадей. Вслед ему кто-то кричал раздраженно:

— Да не вздумай мне в шахте спрятать: ненароком еще попадутся на глаза. В клеть их — и наверх, пусть на воле до завтра погуляют.

Пропустив табунок, с неохотой трусивший за коногоном, Дубынин увидел в глубине штрека молодого проворного горняка с метлой и совковой лопатой. Он подбирал оставленные лошадьми шматки «пустой породы», ссыпал в большое ведро. Когда Дубынин поравнялся с ним, горняк, резко выпрямившись, спросил в упор:

— Проходчик?

— Нет.

— Забойщик.

— Нет.

— Значит, люковой?

— Да нет же, я не работаю в шахте, приехал в научную командировку…

— А-а, значит, свободный человек. Держите вот метлу: поможете навоз убрать. Да шевелитесь же: не то как раз министр нагрянет!

Дубынин невольно рассмеялся.

— Если он — министр, так думаете, ему никогда в жизни и конского навоза видеть не доводилось?

Горняк поджал губы.

— Сразу видно чужака, не болеете душой за шахту. А нам поди-ка обидно, что мы тут, в Сибири, на лошадином уровне еще перебиваемся — обидно и неохота этот уровень министру показывать.

Дубынин не нашелся что сказать, молча протянул руку за метлой.

…Министр нагрянул, когда они дошли почти до самого ствола шахты, совсем немного оставалось убрать.

А штрек же был совершенно пустой — заранее всех предупредили, чтобы без особой нужды тут не появлялись, — и в этом пустом штреке они двое — с лопатой, метлой и ведром — оказались как на сцене. Только с той разницей, что сцена имеет кулисы, за которыми можно укрыться.

— Здравствуйте, товарищи, — сказал с легким кавказским акцентом Тевосян, сопровождаемый группой работников министерства и руководителями рудника.

Смущенные Дубынин и его новый знакомый, ответив на приветствие, отошли к стене штрека. Однако министр не спешил пройти.

— Вы что, конюхами здесь работаете? — обратился он к ним.

— Я горный мастер, — не очень внятно пробормотал горняк.

Дубынин молчал, сознавая всю нелепость ситуации. За него ответил из-за спины министра директор рудника Семен Иванович Дегтярев.

— А это Николай Григорьевич Дубынин, научный сотрудник Института горного дела из Новосибирска.

Тевосян с любопытством поглядел на Дубынина, потом бросил насмешливый взгляд через плечо на Дегтярева.

— Кто-то мне говорил, что лошади в шахте уже не используются.

Тот молчал, потупившись.

— Бедность в самом голом виде надо министру показать, — продолжал Тевосян, — показать и потребовать, чтобы министр помог, а вы пытаетесь спрятать ее, да еще и ученого на помощь привлекаете. Как будто он не найдет лучшего применения своим силам!

И заговорил с Дубыниным:

— Значит, из Новосибирска? А здесь часто бываете?

— Довольно-таки часто.

— И что, уже родились какие-нибудь идеи?

— Так, по отдельным элементам технологической цепочки. А общее…

— Общее пока не ухватывается? — подсказал Тевосян. — Не отчаивайтесь, на это нужны годы. А скажите, Николай Григорьевич, кто вам здесь, на месте, из числа работников рудника помогает?

— Да никто не отказывается…

— Вы не поняли меня: я имею в виду не просто содействие, а участие на равных в вашем научном поиске. Есть такие люди?

Дубынин почувствовал, что не может сдержать довольную улыбку: получалось, у него одинаковые с министром мысли по поводу организации научной работы на рудниках. Позабыв о нелепой метле, о ведре, которое продолжало оттягивать руку, не думая, что, быть может, злоупотребляет временем министра, он принялся рассказывать о создаваемой вот как раз теперь совместной исследовательской, или, как ему еще хочется ее назвать, научно-производственной, группе. Она формируется из числа специалистов рудника (четыре-пять человек) и научных сотрудников Института горного дела (один-два). Итого — целый, можно считать, батальон рыцарей науки. От института в данном случае будет пока один он, Дубынин. Естественно, по-прежнему наездами. Группе, освобожденной от всех иных дел, предстоит заниматься опробованием и внедрением новой техники, разработкой рекомендаций для создания новой технологии, проведением необходимых опытов, обучением авангардного звена рабочих навыкам применения новой технологии…

— Институт зачисляет всю группу в свой штат? — живо поинтересовался Тевосян.

— Нет, Иван Федорович, — донесся из-за спины министра голос Дегтярева, — группа будет в штате рудника, на полном нашем содержании. За институтом — научное руководство.

— Вот это правильно, — поддержал Тевосян. — Надо, чтобы здесь, на руднике, эти люди воспринимались как свои, только тогда можно ждать результатов, только в этом случае будет действовать предложенный Николаем Григорьевичем метод…

Он помолчал, на мгновение задумавшись, добавил с ободряющей улыбкой:

— Метод ПС — Подумаем Сообща. Так, Николай Григорьевич?

— Так, Иван Федорович, — кивнул Дубынин.