"Джалалиддин Руми" - читать интересную книгу автора (Фиш Радий Геннадиевич)НЕСКОЛЬКО СЛОВ К КНИГЕ Р. ФИША О ДЖАЛАЛИДДИНЕ РУМИВысшее достижение духовной культуры — смелая, вольнолюбивая мысль, проникающая в самые глубины действительности и вдохновляющая на преобразование ее, — свойственна и присуща всем народам мира на разных ступенях их исторического роста. Вместе с тем формы ее проявления в силу различия конкретных исторических судеб могут быть и бывают у разных народов различными, своеобразными, самобытными. К. Маркс и В. И. Ленин не раз отмечали, что революционная идея, раскрывающая закономерности развития природы и общества, проявилась, например, с наибольшей силой у англичан в политической экономии, а у немцев — в классической философии. Источники такого различия коренятся не в пресловутом непознаваемом «национальном духе», а в конкретно-историческом бытии, сложившемся в определенную эпоху в Англии и Германии. Не место здесь говорить подробно о различии исторических условий у разных народов. Приходится ограничиться лишь констатацией того, что, как установлено историко-литературными исследованиями, вольная и взыскующая мысль проявилась в иранской культуре (и в тесно связанной с ней культуре народов Средней Азии и Ближнего Востока) в наиболее яркой и впечатляющей форме в поэзии. Именно это и придало этой классической поэзии мировое звучание. Достаточно назвать хотя бы всемирно прославленных Омара Хайяма и Хафиза. А ведь Гёте, напомнив о иранской традиции считать великими лишь только семерых своих поэтов, говорил, что в числе остальных, не включенных в великую семерку, немало таких, которые достойнее его, Гёте. Конечно, в гётевской оценке сказалась скромность гения, но вместе с тем в ней содержится и исторически верная характеристика мировой значимости иранской классической поэзии, правильное определение достигнутых ею высот художественного выражения гуманистической идеи. Своим светом, особенно ярким, сверкает в этом поэтическом созвездии звезда Джалалиддина Руми, замечательного человека, поэта-диалектика. Но как противоречиво его творчество! Это приводит к полярно противоположному его восприятию разными читательскими кругами. Насколько невообразимо велика амплитуда колебаний в оценке сущности этого противоречивого творчества, можно судить хотя бы по такому примеру. Один полюс. Преданный сын иранского народа, верный ленинец, Хосров Рузбех, казненный за свою приверженность идее коммунизма и за самоотверженную борьбу за нее, произнес свое последнее слово на суде, перед казнью — слово революционной исповеди и беспощадного разоблачения мира рабства и насилия. Это слово было услышано передовым человечеством, оно было опубликовано под названием «Сердце, врученное бурям» (Русский перевод. М., Издательство иностранной литературы, 1962.) В этой речи несгибаемый революционер, разъясняя положение К. Маркса о коммунизме как реальном гуманизме, иллюстрирует свою мысль стихами Руми, показывая всю их жизненность для нашего времени. Может ли быть более высокая оценка значительности и бессмертия поэта XIII в., чем использование его стихов как орудия в современной борьбе за высший идеал человечества? А вот другой полюс. В известной повести основоположника таджикской советской литературы С. Айни «Смерть ростовщика» выведен омерзительный тип бухарского кровососа, религиозного ханжи, этакая помесь Плюшкина и Иудушки Головлева. В повести, кроме грязных делишек этого ростовщика, показано, что он особенно рьяно посещал мечеть, когда там читали вслух услаждавшие его грязное сердце стихи… Джалалиддина Руми. Можно ли представить бтльшую полярность оценок и суждений об одном и том же поэте? Каков же действительный Руми? Советская литературоведческая наука дала аргументированный ответ на этот вопрос: это великий поэт, который в свой жестокий век произвола и деспотизма в формах мистической поэзии сумел поднять образ человеческой личности до высот обожествления; это — поэт, чье творчество воспринимается людьми XX в. как гимн Человеку с большой буквы. Концепция человека в творчестве Руми, во многом типологически родственная ренессансной, выражена в формулах мистического созерцания (между прочим, так же как и у некоторых представителей европейского Ренессанса). Вспомним глубокое высказывание Ф. Энгельса о том, что в условиях господства религиозного сознания в эпоху средневековья все оппозиционное феодально-церковному мракобесию не могло выражаться иначе, чем в религиозной форме, в частности, в формах ереси и антиортодоксального мистицизма: «Революционная оппозиция против феодализма проходит через все Средневековье. В зависимости от условий времени она выступает то в виде мистики, то в виде открытой ереси, то в виде вооруженного восстания» (Ф. Энгельс, Крестьянская война в Германии). Именно Ход рассуждения и аргументация у Руми таковы. Те, которые утверждают: «Я — раб божий» — безгранично высокомерны, ибо они смеют ставить себя хоть и в подчиненное положение, но Такой глубокий ум, как великий азербайджанский писатель Мирза Фатали Ахундов, в силу своего, присущего обычно всем просветителям, прямолинейного рационализма сумел в образах, используемых Руми, усмотреть хитроумное прикрытие показной набожностью еретических взглядов, но не разгадал в искренних мистико-пантеистических философских построениях Руми возвеличения человеческой личности, Человека совершенного, живого и смертного. Это возвеличение и составляет подлинное содержание концепции о самоуничтожении человека путем слияния с богом (фана) и одновременного самоувековечения (бака) при прощании с бренным миром. Ведь взаимосвязанные самоуничтожение (фана) и увековечение (бака) наступают лишь при физической смерти человека, но при жизни своей благодаря своему моральному самосовершенствованию он, реальный человек, чувствует себя не рабом, а частицей бога, он самоотождествляется с богом, то есть тем самым обожествляется, становится Человеком с большой буквы. Рационалист, не разгадавший мистика, считал концепцию «фана» крупнейшей ошибкой Руми, разъясняя: «Каковая должна быть эта тленность, возможна ли она и что она из себя представляет, — на эти вопросы никто не в состоянии дать ясный, исчерпывающий ответ». Но то, что выражено туманно и непонятно в философской прозе Руми, то ясно и необычайно смело высказано в стихах, которые показывают, что концепцию «фана» можно было бы характеризовать как «самоунижение паче гордости»; ведь в своем конечном смысле это — возвеличение каждой отдельной человеческой личности, которая сложным путем морального совершенствования уподобляется богу: Именно такое обожествление человека, конечно не всякого, а человека высокого в своих нравственных, гуманных качествах, составляет суть Повторю, что по этому поводу довелось мне писать в своей работе «12 миниатюр» (М., Гослитиздат, 1966, стр. 191–192). Каков же механизм такой двойной метаморфозы? Он основан на метафорическом, иносказательном характере поэтического образа. Художественная форма суфийской поэзии трансформировала, преобразовала мистико-суфийские понятия, придав им иное содержание, не мистическое, а поэтическое, ибо известно, что диалектика формы и содержания состоит не только в оформленности содержания, но и в содержательности формы. Сначала в суфийской поэзии абстрактные категории — отождествление человека и бога — облекаются с целью популяризации в конкретные поэтические образы, понимаемые иносказательно; конкретный образ понимается как выражение чего-то сугубо абстрактного, потустороннего. Это первое осмысление: абстрактное через посредство конкретного. Но поэтический образ живет своей внутренней жизнью, развивается в сознании воспринимающих его людей по законам поэтической красоты и вторично трансформируется: конкретное переосмысляется как абстрактное, но другого порядка. Например, метафора Мотылька и Свечи. Поэт-суфий употребил этот конкретный образ для выражения абстрактной, мистической идеи. Продолжая поэтизировать эту яркую метафору, он переосмысляет ее путем нового, У поэта же немистика, принимающего эту символическую метафору, подобное переосмысление может осуществляться совершенно намеренно. Так произошло в стихотворении Гёте «Блаженное томление» в «Западно-восточном диване». В этом стихотворении, где воспроизведен образ мотылька, сгорающего в огне свечи, содержится призыв: «Умри и возродись» (то есть, следуя суфийской терминологии — переход от состояния «фана» в состояние «бака») — но уже не в мистическом смысле, а в общефилософском, даже материалистическом, толковании: тот, кто умирает за высокий идеал, будет вечно жить в памяти людских поколений. Вот так и в суфийской, мистической поэзии Руми многие абстрактные категории, передаваемые через весомые, зримые, конкретные метафоры, в результате В этом и состоит бессмертие поэзии Руми, ее созвучность нашей эпохе. Таковы некоторые выводы советской науки, исследовавшей иранскую классическую поэзию и творчество Джалалиддина Руми. О Руми и его творчестве опубликовано немало статей и работ, но до сих пор Книга Р. Фиша — это первая ласточка. Может быть, не все удалось автору раскрыть: он и не претендует на то, чтобы развернуто изложить философскую систему Руми, его стихотворное наследие. Избрав биографический жанр, автор поставил задачей раскрыть замечательную личность поэта. Конечно, эта личность раскрывается не столько в фактах его жизни, сколько в фактах его творчества, в его стихах. Р. Фиш намеренно ограничил себя преимущественно фактами жизни, создав художественную книгу о поэте. Эта книга может послужить хорошим введением к изучению всего разностороннего творчества поэта и его вклада в мировую поэзию, к тому, чтобы понять и почувствовать поэзию Руми. Достоинства книги и ее недостатки связаны с тем, что это именно И. С. БРАГИНСКИЙ, член-корреспондент АН Таджикской ССР Москва, 19 июля 1972 года |
||
|