"Современная мадонна" - читать интересную книгу автора (Кендрик Шэрон)

Глава восьмая

Крик малыша и утреннее солнце, лучи которого свободно проникали в комнату, разбудили Энджел. Она подумала, как глупо было с ее стороны не задернуть шторы на ночь. Медленно освобождаясь от сна, она не сразу сообразила, где находится.

И потом вдруг вспомнила, вскочила и села на кровати. А Лоркан кричал все громче, и вместе с его криком все события предыдущего дня вспомнились ей и нахлынули на неe, как волны прилива.

Она находится в отеле «Блэк-Больер». И Роури тоже здесь. Этот крохотный ребенок поручен ее заботам.

Энджел вздрогнула. Вместе с воспоминанием вернулась острая боль. Так бывало каждое утро с тех пор, как она впервые услышала о трагедии.

Чад мертв, его любовница тоже. Их ребенок остался сиротой.

Невнятно и тихо что-то бормоча, Энджел покачала головой и неожиданно ощутила, как вслед за болью — нежеланное, незваное — проникло в ее мозг удовольствие.

Вздрогнув от ужаса, она взглянула на кровать, не понимая, почему почти ожидала увидеть там спящего Роури. И вспомнила их чудесный ужин, заключением которого был…

Энджел вздрогнула. Да почти ничего и не было, но все же… Разве она просто выдумала это сладостное удовольствие, когда он с такой мучительной смелостью прижался губами к ее губам?

Уже было больше восьми часов. Энджел быстро натянула джинсы и пушистый желтый свитер из чистой шерсти, потом взяла на руки плачущего Лоркана. Ей хотелось обнять и укачать его, но он был мокрый и голодный. Энджел переодела его и положила снова в колыбель, размышляя, проснулся ли уже Роури.

Подумав, как далеко надо идти вниз, она решила, что, приехав в Лондон, немедленно приобретет электрическую грелку для бутылочки с детским питанием.

Она взяла колыбельку. Движение, похоже, успокоило малыша. Подойдя к комнате Роури, Энджел тихонько постучала. Подождала секунд десять, но ответа не последовало. Не мог же он уйти завтракать, не проведав своего племянника?

Энджел подождала еще немного и осторожно повернула ручку двери. Роури действительно был там и крепко спал. Он, абсолютно голый, раскинулся на огромной старинной кровати с беззаботной непринужденностью.

Энджел замерла, зачарованно глядя на него, слишком ошеломленная, чтобы хотя бы удивиться, куда девалась ее природная скромность и стеснительность. Может, это потому, что Роури был невероятно прекрасен.

Его кожа, покрытая мягким золотистым загаром, приобретала кремовый оттенок на ягодицах, обычно прикрытых купальными плавками. Широкая спина сужалась к тонкой талии и равномерно поднималась и опускалась с каждым спокойным, медленным вздохом.

Собственный вздох с болью остановился в горле Энджел. Ее зеленые глаза удивленно светились. Эти сильные тренированные мускулы, атласно-гладкая кожа, тонкие завитки волос… Это тело художник мог бы выбрать, чтобы запечатлеть торжество самой жизни.

Особенно мощными казались загорелые ноги на фоне смятых белых простыней…

Опомнившись, она уже готова была тихонько выскользнуть из комнаты, когда Роури вдруг пошевелился. Энджел замерла, чтобы не разбудить его.

Роури лениво перевернулся на спину, и на этот раз она почти не сомневалась, что ее изумленное прерывистое дыхание разбудит его, потому что никогда раньше не видела столь возбуждающего и прекрасного мужского тела.

Энджел закрыла глаза, но образ не исчезал, дразня и смущая ее. Конечно, удивляться тут не приходилось. Она, собственно, не знала мужчин, кроме своего бывшего мужа. И тот смеялся над ней из-за этого. За несколько месяцев брака ее невинность, которая так привлекала Чада, стала источником его насмешек и причиной пренебрежения ею.

Энджел открыла глаза и вновь взглянула на великолепную фигуру спящего Роури.

Тело Чада было бледным и как бы припухшим. Чад всегда стремился накрыть его чем-нибудь, даже в спальне. Возможно, Чад слишком много времени проводил в барах или спал, а идея заняться спортом покидала его после первой же кружки пива.

Энджел поморщилась от отвращения к себе. Зачем сравнивать одного мужчину с другим? Неужели она так соскучилась по сексу, без которого обходилась последние полтора года? И как могло случиться, что их интимная жизнь с Чадом обернулась таким страшным разочарованием?

Сжав зубы, она повернулась и вышла из комнаты так же тихо, как вошла в нее, взяла колыбельку и направилась вниз по лестнице в кухню, чтобы разогреть молоко для Лоркана. Руки у нее дрожали.

В кухне две женщины раскладывали еду на тарелки — на одну бекон, на другую яйца, — а тарелки ставили на поднос. Крупная девушка лет девятнадцати, кудрявая, в веснушках, помешивала овсянку в горшочке деревянной ложкой. Она улыбнулась Энджел, и Энджел, улыбнувшись ей в ответ и указывая на колыбельку, сказала:

— Я Энджел Мандельсон. Я остановилась в вашем отеле, и мне нужно подогреть молоко для малыша.

К счастью, ничего больше объяснять не пришлось. Девушка протянула руку к бутылочке, которую держала Энджел.

— Дайте ее мне, — сказала она, — я сама подогрею. А вы, может, присядете около двери, чтобы не стоять на дороге, пока бутылочка подогреется? — Девушка указала на кресло в небольшой нише, в углу просторной кухни.

Энджел обрадовалась, потому что Лоркан уже снова жалобно захныкал. Она взяла его на руки и прижала к себе, но он тотчас стал беспомощно тыкаться в ее грудь. Девушка у плиты бросила на нее удивленный косой взгляд.

Покраснев от смущения, Энджел почувствовала, что должна объяснить.

— Это не мой ребенок, я не могу сама покормить его.

Девушка кивнула, но не решилась расспрашивать, зная, что ее шеф не одобрит разговоры с постояльцами отеля об их личных обстоятельствах. Она снова улыбнулась Энджел и протянула подогретое молочко.

Лоркан проголодался и, почувствовав запах молока, заворочался у нее на руках. Энджел не могла томить его дольше. Она приложила соску к его губам, и он с жадностью зачмокал.

Когда малыш поел, Энджел немного подержала его, потом положила обратно в колыбель и укрыла шерстяным одеялом. Удивляясь, как быстро можно привыкнуть к тому, что у тебя на руках ребенок, она вышла из кухни, решив, что пора и ей позавтракать.

Когда она села за столик у окна, в столовой еще почти никого не было, и Алан Больер подошел к ней, приветствуя ее гримасой, которая, вероятно, должна была означать улыбку.

— Доброе утро! Надеюсь, я не опоздала к завтраку? — весело спросила она.

— А как же ваш друг? — Владелец отеля устремил взгляд на лестницу, словно ожидая, что Роури появится. — Он разве не хочет тоже позавтракать?

Энджел пожала плечами.

— Я не знаю. Он еще спит. Я не стала его будить.

Но как только девушка произнесла эти слова и увидела, как недовольно нахмурился владелец гостиницы, она пожалела, что не выразилась более осторожно.

И зачем она сказала так, что можно было подумать, будто они с Роури провели бурную ночь и она оставила его в кровати совершенно обессилевшим?

Впрочем — поспешила она сказать себе — они с Роури оба свободны. И даже в провинциальной Ирландии нет законов, которые запрещали бы людям вести себя так, как им нравится, в пределах разумного!

— Все еще спит? — Алан Больер вопросительно смотрел на нее. — И вы хотите завтрак для себя?

— Да, пожалуйста. — Энджел надеялась, что сможет отдать должное еде и избавиться от чрезмерного внимания мистера Больера.

Он ушел, чтобы передать заказ, а потом вернулся с чашкой чая. Но к этому моменту все внимание Энджел было поглощено Лорканом, который начал плакать. Хотя его подгузники были сухими и чистыми и он недавно поел, мальчик капризничал.

Энджел начала поглаживать его, мурлыкая тихонько детскую песенку. Она знала, как важно разговаривать с младенцами, и содрогнулась при мысли, какие страшные впечатления успел получить малыш за свою коротенькую жизнь: крики, скрип тормозов, вой сирен, рыдания. Она крепко прижимала его к груди, желая, чтобы он забыл об этом, обещая себе и Богу наполнить его жизнь только радостью и любовью.

Лоркам наконец успокоился и что-то заворковал. Лицо Энджел озарила улыбка.

— Ну, вот и хорошо! — прошептала она, продолжая гладить и укачивать его, пока он не задремал у нее на руках и она не смогла положить его в колыбель.

Завтрак состоял из бекона, яиц, колбасы, грибов, томатов и поджаренного хлеба. Для человека, который собирался с утра как следует поработать, это было бы в самый раз, но Энджел поняла, что не осилит ничего, кроме небольшого тоста с колбасой.

Алан Больер нахмурился, что, наверное, было проявлением тревоги, когда пришел забрать ее тарелку и увидел, что она едва притронулась к еде.

— Вы не в восторге от завтрака?

Энджел внимательно посмотрела ему в глаза. Пора перестать бояться его!

— С завтраком все в порядке, — сказала она. — Просто у меня нет особого аппетита.

Он с любопытством посмотрел на нее.

— Вы остаетесь только на одну ночь?

— Да. — Желая прекратить дальнейшие расспросы, Энджел достала пустую бутылочку Лоркана. — Вы не возражаете, если я воспользуюсь вашей кухней, чтобы простерилизовать все, что ему необходимо, прежде чем мы уедем? И еще нам нужно приготовить немного питания.

— Нет, я не возражаю. — Алан Больер уставился на темноволосого ребенка. — Что случилось с его мамой?

Энджел подняла на него глаза. Черные кудри упали ей на плечи.

— Как вы узнали, что я не его мама?

— Я знаю, кто вы. Знаю старую мадам Фипатрик. Если бы вы были беременны, до меня бы дошли какие-нибудь слухи.

Энджел вздохнула. Она знала, что этот вопрос будут задавать ей снова и снова. Знала с того момента, когда поймала на себе любопытный взгляд девушки с кухни. И Энджел не может избегать ответа только потому, что это причиняет ей такую боль. Ради Лоркана, больше всего ради него, память о его матери нельзя просто замести, как мешающую жить пыль.

— Она погибла в автокатастрофе. И его папа тоже.

В первый раз она увидела в лице Алана Больера что-то человеческое. Его обветренное лицо на мгновение потемнело. Энджел увидела, как он всеми силами старается сдержаться и сохранить спокойствие.

— Бедный малыш, — проговорил он наконец. Энджел показалось или его глаза действительно подозрительно заблестели? Неужели Алан Больер может плакать над осиротевшим ребенком?

— Приходите в кухню, когда захотите, — сказал вдруг он осипшим голосом. — Делайте все, что вам нужно.

— Спасибо, — сказала Энджел, беря ребенка на руки и утыкаясь лицом в его сладко пахнущие волосики. Она боялась заплакать сейчас, когда должна быть сильной.

Алан Больер удалился. Энджел с облегчением вздохнула. Пора будить Роури: им же надо успеть на паром!

Дверь в его спальню все еще была закрыта, на этот раз Энджел постучала громко, и в ответ раздалось приглушенное ворчание.

— Роури? — позвала она, не зная, ждать ли ответа или пока оставить его в покое.

Еще какой-то неопределенный звук.

— Я тебя не слышу! — окликнула Энджел.

— Как Лоркан?

— Он в порядке.

За дверью послышалось какое-то движение.

— Почему ты не заходишь?

— Ты прилично выглядишь?

— Это зависит, — услышала она сонный голос, — от того, что ты называешь «прилично».

— «Прилично» значит «одетый».

— Минутку!

Снова какое-то движение, затем шаги по комнате. Через несколько мгновений дверь открылась, и на пороге появился зевающий Роури, явно только что проснувшийся.

Энджел старалась не смотреть ему в лицо, отметив только, что свитер он, должно быть, натянул прямо на голое тело, а джинсы застегнул на молнию, а про пуговицу забыл.

Казалось, он тоже избегал смотреть на нее. Его внимание было полностью поглощено безмятежно спящим маленьким племянником. Он наклонился над колыбелькой и заглянул внутрь.

— У него довольный вид, — заметил он.

— Я покормила его. И переодела. И укачала…

Роури поднял темноволосую голову, и она увидела искреннюю признательность, светившуюся в его голубых глазах. И усталость.

— Спасибо, — просто сказал он.

Энджел улыбнулась.

— Я выполняла свою работу.

Роури покачал головой.

— Ты сделала гораздо больше, — возразил он голосом, слегка осипшим спросонья. — Который час?

— Чуть больше девяти.

— Нам пора ехать! — пробормотал он, протирая тыльной стороной ладони глаза и снова зевая. — Надо было меня разбудить!

— Я и пришла будить.

— Раньше.

Ну, она пыталась и раньше, но его обнаженное тело помешало ей. Несколько секунд Энджел понадобилось, чтобы не выдать своего смущения. Еще немного, и она решилась взглянуть в его утомленное лицо. Казалось, эта ночь только усилила его усталость. Черно-синие тени под глазами. Морщинки вокруг рта, резко углубившиеся от напряжения.

— Когда ты последний раз высыпался?

Роури нахмурился, потом пожал плечами.

— Пару недель назад… До аварии.

— Так же нельзя. У тебя жуткий вид.

Он слабо улыбнулся.

— Не делай из меня святого, Энджел! — медленно проговорил он с легкой дрожью в голосе. — Две недели не высыпаться, — это совсем не страшно. Женщинам после родов часто приходится не спать, иногда не один месяц.

Она покачала головой.

— Но в твоей жизни произошло очень драматичное событие.

— Допустим.

— Ты испытал потрясение.

Роури с отвращением вздохнул.

— О, пожалуйста! Пощади! Избавь меня от всех этих психологических душекопаний!

— Ты можешь называть это так, как тебе нравится, Роури, — мягко ответила она, как, бывало, отвечала своему дедушке, когда под старость он потерял способность адекватно реагировать на мир. — Но не нужно быть психиатром, чтобы увидеть, как смерть брата потрясла тебя. Возможно, гораздо сильнее, чем тебе кажется.

Раздраженно вздохнув, он вынул из корзинки спящего Лоркана, повернулся и угрюмо ушел обратно в спальню. После некоторого колебания Энджел последовала за ним.

— И у тебя не было возможности отдаться своему горю, — продолжала она, не обращая внимания на недовольные движения его плеч. — Потому что ты не хотел расстраивать Лоркана.

Очень осторожно он пристроил колыбельку около окна, потом подошел к ней с потемневшим лицом. Сердце Энджел бешено билось.

— И какое же магическое лекарство вы намерены предложить мне, доктор Мандельсон? — Его голос был искажен жестким сарказмом, но у Энджел уже было достаточно жизненного опыта, и его тон не испугал ее.

— Тебе нужно высказаться, — мягко настаивала она.

Роури Мандельсон почувствовал, что его переживания сломали его, но он отрицательно покачал головой. Что происходит с ним, в конце концов? Он, адвокат, который так ловко умеет убедить судей в своей правоте, где он сейчас? Ходит по краю пропасти, падать в которую у него нет ни малейшего желания.

Роури еще раз покачал головой, чувствуя себя на пороге темного, безнадежного отчаяния. Впервые со дня трагической смерти брата. И за это ответственна женщина, которая стояла сейчас перед ним. С ее буйными черными волосами и всезнающими зелеными глазами. С такой бледной фарфоровой кожей, которая казалась слишком белой, чтобы быть настоящей. Колдунья.

— Дай своему горю выйти, Роури, — убеждала она его. — Просто не сдерживай чувств…

Он взял ее лицо в свои ладони, которые дрожали, как у пьяного, заглянул ничего не видящими глазами в ее изумрудные глаза и позволил своим эмоциям вылиться наружу единственным способом, какой знал он, Роури Мандельсон. Он мог сделать это, только целуя ее.

На мгновенье Энджел просто доверилась ему. Она не могла оттолкнуть мужчину, который плакал в молчаливой беспомощности так, как Роури сейчас.

Сердцем она понимала, что это должно было случиться. Понимала слишком хорошо, чтобы быть в состоянии остановить. Слишком хорошо, чтобы не хотеть этого. Но она ждала его слез, а не поцелуев.

Но действительно ли его слез желала она? Не ласки ли она хотела? С прошлой ночи — а может быть, даже с того самого момента, как он вошел вчера в отель «Фипатрик». Может быть, подсознательно, — даже раньше.

Его руки соскользнули с ее лица, пальцы зарылись в шелковую глубину волос, словно он искал там тепло и уют. Она почувствовала, как его язык проникает в ее рот. Почувствовала на своих губах его губы, такие горячие и твердые, словно он хотел поглотить ее целиком.

И внезапно Энджел поняла, что она сама, отбросив все сомнения, страстно целует его, поднимается на цыпочки, чтобы обвить руками его шею, а он склоняется к ней и прижимается, с благодарностью и голодной страстью.

Он не сказал ни слова, но его искусные ласки и без слов говорили, что именно ему и было нужно. Снова и снова он целовал ее, а Энджел содрогалась от удовольствия, ее веки плотно сомкнулись, она неистово впилась ногтями в его плечи, хотя ни одни из них не замечал этого.

Она никогда не получала такого удовольствия от своего тела, как сейчас. Великий Бог! Ничего подобного. Она совсем не протестовала, когда его руки проскользнули под ее свитер, чтобы обнять ее свободную от бюстгальтера грудь. Ее кровь пела в порыве неистовой радости, и она чувствовала, как тяжело он дышал, когда прикасался к этим гладким, обнаженным холмикам, а ее соски словно тянулись навстречу его ладоням, как будто только этого и ждали.

Его другая рука в этот момент гладила бедра Энджел, заставляя ее тело извиваться в непреодолимом желании. Желании его. Она почувствовала, как он расстегивает молнию на ее джинсах, слышала, как трещит, сопротивляясь, джинсовая ткань, пока он стягивал их с ее бедер. За джинсами последовали трусики, и кончик его пальца коснулся самого интимного. Незнакомое ощущение потрясло Энджел.

Он упал на кровать и прижал ее к себе, в то же время нетерпеливо сбрасывая свои джинсы и сдергивая свитер, который надел всего несколько минут назад…

— Д-дверь! — запинаясь, проговорила она.

— Ммм? — Он посмотрел на нее ничего не видящими глазами, захлебываясь в темном бушующем море чувств.

Энджел еще смогла, пока он снимал свитер, взглянуть, закрыла ли она за ними дверь, и с облегчением вздохнула: дверь она закрыла.