"Китти" - читать интересную книгу автора (Чаллинор Дебора)

Глава 3

Накануне вечером, измученная долгим днем, Китти слегка ополоснулась, поспешно заплела волосы в косу и провалилась в глубокий сон без сновидений. Утром она не сразу вспомнила, где она находится. Она скучала по непрерывному покачиванию корабля, и шелест волн, накатывающих на берег совсем недалеко от ее окна, создавал иллюзию, что она все еще на корабле.

Китти села на кровати, почесала вспотевшую под тяжелой косой голову и посмотрела в окно. На улице было тепло, и в отличие от вчерашнего дня на небе не было ни облачка. Сначала она хотела проскользнуть по дому в одной ночной рубашке, но, подумав о том, что ее может застать в подобном виде миссис Персел или дядя Джордж, она непроизвольно натянула хлопчатобумажный халат.

Она босиком миновала общую комнату и сморщила нос, почувствовав прогорклый запах, оставленный масляными лампами. Ребекка уже проснулась и теперь хлопотала на кухне. Она помешивала что-то в большом горшке, висящем над огнем и издававшем соблазнительный аромат овсяной каши.

— Доброе утро, Китти, — произнесла женщина, заправляя выбившиеся из-под чепца локоны. — Хорошо спали?

— Да, благодарю вас. Хотя я была вовсе не уверена, что засну.

— Все дело в нашем морском воздухе, — сказала Ребекка. Затем она поднесла ко рту деревянную ложку, подула и попробовала содержимое. — Думаю, в море вы тоже спали хорошо.

Китти уже собралась было идти дальше, но остановилась, почувствовав легкое прикосновение к своей руке.

— Подождите минуту, дорогая, — сказала Ребекка. — Присядьте.

Помедлив, Китти потуже затянула пояс халата и опустилась на краешек деревянного стула.

— Простите меня за прямоту, — сказала Ребекка, — но я не могу принять то, что сказала ваша тетя о причине вашего приезда сюда. Мне кажется, за этим стоит что-то еще. Вы мне не кажетесь слишком счастливой.

Китти молчала.

— Вы ведь не собирались приезжать сюда, верно? — продолжала Ребекка. — Кто-то принял решение за вас.

Глаза Китти обожгли непрошеные слезы, и она впилась ногтями в ладони, чтобы не расплакаться.

Ребекка снова помешала кашу, а потом отерла руки о передник.

— Я знаю, это не мое дело, но, возможно, вам станет легче, если вы с кем-нибудь поговорите. Я хочу сказать, кроме Бога.

Китти подумала о своей тете. Представила, как решительно сжались бы ее губы лишь при упоминании о чем-то деликатном или личном. Поэтому Китти знала, что подобные вещи можно было поверять лишь Господу, да и то если они не оскорбляли его слух. В противном случае проблемы следовало держать при себе.

Китти посмотрела на стоящую перед ней женщину, которая за двадцать четыре часа проявила больше понимания, чем ее тетя за целых пять месяцев.

И она рассказала все.

Китти знала, что выглядит привлекательно — мрачное траурное платье из черного крепа выгодно оттеняло ее темно-каштановые волосы и молочную кожу, — но даже это не могло улучшить ее настроения. Китти чувствовала себя несчастной, потому что ужасно горевала по горячо любимому отцу, и к тому же джентльмен, которого она отчаянно хотела увидеть, все еще не приехал. В ее душе зрело раздражение оттого, что она вынуждена была вежливо улыбаться людям, которых либо не знала, либо недолюбливала. А еще ей было невыносимо скучно.

Китти не любила таких вот чаепитий на лужайке и прекрасно понимала, что их с матерью пригласили только потому, что ее дядя с тетей должны были вскоре отправиться в путешествие на другой конец света. Китти удивилась, когда мать приняла приглашение. Обычно в период траура скорбящие родственники почившего не посещали подобных мероприятий. Но мать пробормотала что-то насчет необходимости присутствия семьи, и вот теперь они сидели здесь среди остальных гостей.

Насколько Китти знала, раньше никто из Дирема, расположенного в графстве Норфолк, не предпринимал путешествия в Новую Зеландию, не говоря уж о тех, кто был нанят церковным миссионерским обществом, если это можно было назвать наймом. Ведь по прибытии в Новую Зеландию дядя Джордж и тетя Сара должны были по большей части заботиться о себе самостоятельно. Но дядя Джордж горел желанием поехать, и тетя Сара неизменно мирилась с его амбициями. Не всегда с улыбкой — потому что улыбалась она вообще редко — Сара самоотверженно влачила свой удел — удел не просто жены, а жены англиканского священника-евангелиста, принадлежащего низкой церкви.

Китти принялась обмахиваться черным кружевным веером, но это не помогло. Жара стояла удушающая. Корсет Китти был зашнурован слишком туго, и она чувствовала, как платье пропитывается потом под мышками и на спине. Китти села прямее и принялась исподтишка рассматривать гостей в поисках интересующего ее джентльмена, но поспешно опустила глаза, заметив пристальный взгляд матери. Если бы только Эмили Карлайл могла прочитать мысли Китти, она непременно заперла бы дочь дома на последующие три года вплоть до совершеннолетия.

Китти прекрасно осознавала, что ее отношения с Хью Александром — самым красивым, интересным и якобы «опасным» холостяком графства — непременно стали бы причиной невероятного скандала, если бы о них стало известно. Они уже дважды тайно уезжали из дома, и Хью… Нет, Китти не собиралась никому рассказывать о невероятно восхитительных вещах, которые проделывал Хью. Но когда они объявят о своей помолвке — при мысли об этом Китти испытывала облегчение, — им не нужно больше будет беспокоиться о том, что их застанут вместе.

Китти надеялась, что Хью попросит ее руки у ее отца, но бедный отец сломал шею, упав с лошади. Его смерть оказалась для Китти самым ужасным и неожиданным потрясением. Льюис Карлайл, далеко не такой религиозный фанатик, как его зять, всегда говорил, что ему безразлично, куда отправится его душа после смерти, коль скоро это будет не Норидж, слишком людный и шумный. Однако глаза Китти всегда наполнялись слезами при мысли о том, что ее чудесный папа лежит в холодной земле на церковном кладбище, одинокий, утративший чувство юмора и острый ум, свойственные ему при жизни.

Эмили, чье бледное лицо по-прежнему носило отпечаток скорби, наклонилась к дочери и, прикрыв губы веером, произнесла:

— Ну же, Китти. Постарайся хотя бы сделать вид, что тебе весело.

— Я стараюсь, мама.

— Нет, не стараешься. Ты ерзаешь и вертишь головой из стороны в сторону, словно кролик на поле. Кого ты высматриваешь?

— Никого.

Эмили вновь внимательно посмотрела на дочь, и Китти поспешно наклонила голову, пока покрывшиеся румянцем щеки не выдали ее. «Неужели мать догадалась о моих тайных замыслах», — с беспокойством думала Китти.

— Тогда сиди спокойно. И, прошу тебя, дорогая, улыбайся. Я знаю, сейчас трудно быть очаровательной и внимательной к окружающим, но все же постарайся. Очень хорошо, что сэр и леди Блэквуд пригласили нас, несмотря на траур. — Эмили снова понизила голос: — Этот шанс нужно использовать, Китти. Я приметила трех или четырех подходящих молодых щеголей. Все с хорошими связями и не такие уж непривлекательные. Поэтому будь так любезна, улыбайся. Ты меня слышишь?

Китти внутренне содрогнулась, когда мать употребила старомодное слово «щеголь», и с трудом сдержалась, чтобы не округлить глаза.

— Хорошо, мама.

Это продолжалось уже почти год. С тех самых пор, как мать разрешила ей удлинить подолы платьев и уложить волосы в прическу. Ситуация усугубилась после смерти отца. Похоже, мать всерьез вознамерилась выдать ее замуж за человека с деньгами, ну или по крайней мере за такого человека с деньгами, на которого Карлайлы могли рассчитывать в их нынешнем положении, хотя раньше и не взглянули бы в его сторону.

Отец Китти служил преподавателем философии, латинского и греческого языков в расположенной неподалеку частной школе для мальчиков. Неудивительно, что после его смерти семья лишилась этого скромного источника дохода. К счастью, дом был записан на имя Эмили, поэтому у Китти с матерью осталась хотя бы крыша над головой. А вот денег не было совсем. И хотя в последнее время мать говорила о том, что устроится работать швеей и станет сдавать комнаты внаем, у Китти сложилось впечатление, что та как можно скорее хочет выдать ее замуж. Она знала, что мать любила ее, так же как и покойный отец, и вовсе не собиралась отделываться от нее. Мать просто хотела для нее лучшей жизни. Ведь если Китти останется старой девой, ей придется работать гувернанткой — это в лучшем случае! — или всю жизнь шить платья для богатых дам, чтобы заработать горб и потерять зрение. Похоже, именно такая участь ждет ее несчастную мать.

Но Китти уже выбрала мужчину, с которым хотела провести остаток жизни, и, если все пойдет по плану — в чем Китти иногда сомневалась, поскольку ее мать уже не раз заводила разговор о том, какой ужасный развратник и повеса этот Хью Александр, — их с Хью помолвка станет делом нескольких месяцев, если не недель, по истечении которых они обвенчаются.

— О Господи, — громко прошептала Китти, — миссис Омсби идет сюда.

Эмили тяжело вздохнула.

Ида Омсби была женой Бернарда Омсби, чрезвычайно богатого владельца крупнейшей в Норидже текстильной фабрики. Супруги Омсби, одинаково толстые и одинаково неприятные, были нуворишами, с гордостью выставляющими напоказ свое богатство. Закутанная в объемную шаль из изумительного индийского шелка, Ида устремилась к Китти и ее матери. На ней было бледно-лимонное платье из китайского шелка, блеск которого не мог замаскировать рыхлого тела, вываливающегося из корсета.

Она уселась рядом с Китти, и бедняжка оказалась крепко прижатой к металлической ручке диванчика, больно впившейся в ее ребра.

— Добрый день, миссис и мисс Карлайл, — произнесла толстуха, ерзая на диванчике, чтобы устроиться поудобнее.

Китти робко попыталась отодвинуться от неприятной соседки. Несмотря на богатство, у Иды Омсби были на редкость плохие зубы.

— Добрый день, миссис Омсби. Надеюсь, у вас все хорошо?

— О да, благодарю вас. Очень хорошо. Хотя, конечно, фабрика доставляет нам немало хлопот. Уверена, вы слыхали об этом.

Китти и Эмили озадаченно посмотрели на сидящую рядом женщину. Нет, они ничего не слышали о фабрике Омсби — они оплакивали человека, которого любили больше всего на свете.

И все же, чтобы не показаться невежливой, Эмили ответила:

— О да, это так ужасно, миссис Омсби.

Ида с подозрением посмотрела на Эмили, очевидно вспомнив, что Льюис Карлайл всегда выступал против невыносимых условий работы на фабрике Бернарда. Наконец она произнесла:

— Да, вы правы. Как вы держитесь после столь тяжелой утраты? Я собиралась к вам заехать, но в последнее время так много пришлось заседать в различных комитетах.

— Мы справляемся. Благодарю вас, — ответила Эмили.

— Приятно слышать, — разочарованно протянула Ида, словно рассчитывала на более грустный ответ или на что-то пикантное, что можно было бы передать знакомым. — Должно быть, вам теперь очень тяжело, дорогая. Ведь у вас совсем нет никаких доходов.

— Мы справляемся, — вновь повторила Эмили и, заметив брата, пересекающего лужайку, радостно воскликнула:

— Джордж, дорогой, иди сюда, расскажи нам о предстоящей экспедиции!

Китти наблюдала за приближающимся дядей. Он был темноволосым, костлявым и угловатым человеком с бледным лицом, на котором застыло хмурое выражение. Возможно, именно поэтому отец Китти утверждал, и не всегда в шутку, что его зятю предстоит спасти множество душ, хотя при этом ему дана всего одна жизнь.

Эмили была похожа на своего брата, но те черты, которые делали его суровым и непреклонным, ее превращали в красавицу. Она обладала длинными и изящными руками и ногами, а густой эбеновый оттенок волос и глаз выгодно подчеркивал белизну кожи. По характеру она тоже была полной противоположностью брату, и до того момента, как умер муж, она была настоящей душой местного общества. Китти знала, что унаследовала от матери и привлекательную внешность, и жизнерадостность. Иногда Эмили даже говорила, что ее дочь слишком живая. И слишком умная для девушки, рассчитывающей на выгодное замужество.

На Джордже был привычный черный костюм, строгость которого смягчал лишь ослепительно белый воротничок. Голову Джорджа, как и головы большинства гостей, венчал цилиндр, но, несмотря на это проявление светскости, его статус был очевиден каждому. Он церемонно поклонился Эмили и Китти и сел на стул, ножки которого тотчас же вдавились в землю. Китти подумала, как повезло миссис Омсби, что на этот стул села не она.

— Это не экспедиция, — поправил Джордж сестру, — а миссия. Приятно видеть, что вы выходите в свет, хотя, на мой взгляд, это несколько преждевременно. Надеюсь, вы приятно проводите время?

— Насколько позволяют обстоятельства, — ответила Эмили.

Джордж кивнул:

— Хорошо. Я молился за вас в дни тяжелой утраты.

— Где тетя Сара? — спросила Китти.

— Думаю, на балконе.

Китти сразу же заметила тетю. Если не считать саму Китти и ее мать, Сара была единственной женщиной, одетой в платье любимого ею черного цвета. Скорее всего в молодости тетя Сара была довольно привлекательной. Китти помнила слова матери о том, как блистала Сара в день своего венчания пятнадцать лет назад. Теперь же ей исполнилось сорок лет. Кроме того, время и тяжелое бремя веры оказались немилосердны. Трудно было поверить, что Сара и Эмили ровесницы. Детей у четы Келлегеров не было, поэтому спустя четыре года после свадьбы глубоко религиозный Джордж стал англиканским священником. Со стороны казалось, что чем более религиозным становился преподобный Келлегер, тем меньше жизни оставалось в его жене, хотя, конечно, никто не говорил об этом вслух. В конце концов супруги трудились на благо Господа.

К компании вразвалочку подошел Бернард Омсби. Он плотоядно оглядел Китти и сел рядом с Джорджем.

— И куда же вы направляетесь, преподобный? — спросил он своим привычным громким голосом.

— В Новую Зеландию.

— А, на острова каннибалов! — воскликнул Бернард, а Джордж поморщился. — Я слышал, они беспощадны. Одного я видел лично, когда пару лет назад ездил по делам в Лондон. Он был одет по последнему слову моды, но его смуглое лицо украшали зеленые полосы. Весьма необычно. Умел управляться с ножом и вилкой.

— Мне говорили, что они могут вести себя цивилизованно, — согласился Джордж.

— И все же мне интересно знать, едят ли они друг друга по-прежнему! — громко выкрикнул Бернард.

Леди, стоявшие вокруг, принялись энергично обмахиваться веерами, а некоторые даже взвизгнули от страха.

— А вот этому, — с видимым отвращением произнес Джордж, — церковное миссионерское общество намерено положить конец, благодарение Господу.

— Хорошая работа. Только не исключено, что вы превратитесь в ужин на чьей-нибудь тарелке сразу же после прибытия!

Китти опустила голову, чтобы скрыть улыбку.

Однако Джорджу было несмешно.

— Насколько я понимаю, мистер Омсби, подобная практика стала следствием войны, а не повседневной деятельности. Победители съедают плоть побежденных в попытке обрести их жизнестойкость и силу духа. Но это глубочайшее заблуждение.

— Что-то вроде вкушения Тела Христова[3]?

Джордж гневно взглянул на Бернарда. Каков нахал! Как он может так отвратительно шутить над Господом Иисусом Христом!

— Нет, ничего подобного, — раздраженно бросил Джордж. — Это совершенно варварский обычай, который искореняется исключительно благодаря усилиям миссионеров общества.

Однако Бернард остался невозмутимым.

— И где именно вы собираетесь поселиться в Новой Зеландии?

— В Пайхии в заливе Островов, — ответил Джордж. — Это самая северная точка мыса Северный. Если я не ошибаюсь, Пайхия расположена на восточном побережье.

В этот момент Китти потеряла интерес к беседе. Она ненароком бросила взгляд на изумрудно-зеленую лужайку и почувствовала, как сердце подпрыгнуло у нее в груди, ведь Хью наконец приехал. Он ее не видел и разговаривал с несколькими другими «щеголями», как выразилась бы ее мать. Он был, как всегда, красив. Темные глаза с поволокой и каштановые волосы красиво оттеняла красновато-коричневая визитка[4] и парчовый жилет кремового цвета. А потом, словно ощутив на себе взгляд Китти, он поднял голову, и глаза влюбленных встретились. Хью еле заметно улыбнулся, а потом вновь присоединился к беседе.

Китти спрятала свою собственную счастливую улыбку под веером. Ей ужасно хотелось подойти к Хью, но она вынуждена была ждать, когда они «случайно» столкнутся. Только тогда она сможет заговорить с ним, да и то если рядом не окажется матери. Эмили не раз повторяла дочери, что не стоит разговаривать с Хью Александром, не говоря уж о том, чтобы стоять с ним рядом или вообще оказаться наедине.

Китти не знала причину антипатии матери. Хью стоял на пороге тридцатилетия. Он был настоящим джентльменом, да к тому же неженатым. Китти не понимала, что отличает его от других холостяков графства. Ей, впрочем, как и любой другой благопристойной молодой леди, не разрешалось оставаться наедине ни с одним из них, но строжайший приказ держаться подальше от Хью озадачивал ее, если не сказать больше. Хью был гораздо привлекательнее большинства холостых молодых людей, невероятно любезен и, по мнению большинства, обладал значительным состоянием. Китти просто не могла понять, почему мать столь враждебно относилась к нему. Она даже сомневалась, что мать была с ним знакома.

Китти распрямила спину, когда Хью и его друзья неторопливо направились в сторону группы людей, стоящих вокруг дяди Джорджа. Когда взгляды влюбленных вновь встретились поверх голов присутствующих, губы Хью еле заметно дрогнули.

Китти потребовалось мгновение, чтобы разобрать слова, но потом она кивнула и, зардевшись, опустила глаза, чтобы в очередной раз скрыть еле заметную восхищенную улыбку. Хью назначил ей встречу в беседке из роз, расположенной сбоку от главного дома.

Розовая беседка была так плотно увита колючими стеблями с покрывавшими их пышными цветами, что невозможно было разглядеть, есть кто-нибудь внутри или нет.

— Хью? — шепотом позвала Китти, страшась того, что может ненароком себя скомпрометировать.

Раздался сухой скрежет ботинок по гравию, и из беседки появился Хью.

— Китти, — произнес он, раскидывая руки, чтобы принять ее в свои объятия.

Китти бросилась к любимому, который увлек ее в укрытый от посторонних глаз полумрак беседки.

— Я думал, ты не придешь, — еле слышно произнес молодой человек, глядя в лучащиеся любовью глаза девушки и поглаживая ее щеку костяшками пальцев. Его прикосновение показалось Китти опьяняющим.

— Мне пришлось сказать, что я отправилась на поиски… ты сам знаешь чего, — сказала девушка, застенчиво взглядывая на Хью. — Я не хотела…

Молодой человек нежно прижал пальцы к губам Китти.

— Знаю, моя дорогая. Нам нужно быть очень осторожными, не так ли?

Китти кивнула, позволив Хью подвести ее к скамье, утопавшей в тени розовых кустов. Молодой человек сел, а потом усадил Китти на колени. Лицо ее обожгла краска смущения — ведь она отчетливо ощущала тело Хью под тканью брюк.

— У меня всего пара минут. Мама станет меня искать.

— Тогда давай потратим их с пользой, — тихо произнес Хью.

Наклонив голову, он поцеловал Китти с такой страстью, что горячая волна окатила ее с головы до обутых в туфельки ног. Рука молодого человека прошлась по лифу платья Китти, а потом скользнула внутрь и коснулась ее груди.

Внезапно в тишине беседки раздался женский голос. Он прозвучал столь резко, что сердце Китти на мгновение замерло.

— Китти Карлайл, чем это вы тут занимаетесь?

Оторвавшись от Хью, Китти развернулась и оказалась лицом к лицу с Идой Омсби. Женщина стояла в проходе. Она выглядела потрясенной, хотя в глазах читалось ликование. От ужаса и витающего в воздухе приторно-сладкого аромата роз к горлу Китти внезапно подкатила дурнота. Она наклонилась, содрогаясь всем телом. Однако приступ прошел без следа, и когда Китти вновь выпрямилась, Иды Омсби уже не было.

— О, Хью, — выдохнула Китти, стараясь сдержать слезы ужаса, — что нам теперь делать?

Молодой человек уже встал со скамьи и теперь с непроницаемым лицом оправлял сюртук и шейный платок.

— Не знаю. Мне нужно идти.

Желудок Китти болезненно сжался.

— Идти? Куда? А как же я?

Хью бесстрастно взглянул на девушку:

— Возвращайся назад и попытайся сделать вид, что ничего не случилось. Возможно, она никому ничего не скажет.

Китти не верила своим ушам. Ида Омсби слыла одной из самых гнусных и мстительных сплетниц.

— Но почему мы не можем выйти отсюда вместе? Мы могли бы сказать маме, что собираемся пожениться.

Хью смахнул с рукава сюртука сухой лист. Он не поднимал на нее глаз.

— Мне жаль, Китти. Но я вовсе не собираюсь жениться.

Внезапно Китти ощутила пугающий приступ головокружения.

— Но я думала…

— Я знаю, что ты думала. — Хью наконец поднял на нее глаза. — Послушай, ты чудесная девушка, но меня вовсе не воодушевляет перспектива обзавестись женой. Очень жаль, но мне больше нечего сказать.

С этими словами Хью обошел Китти и направился к дому.

Китти стояла в беседке на протяжении нескольких секунд, показавшихся ей вечностью, а потом поплотнее запахнула шаль. Вечер был по-прежнему теплым, но Китти внезапно замерзла. Колючий холод, который, казалось, просачивался откуда-то изнутри, пронизал все ее тело. Она судорожно вдохнула, а потом вышла из беседки и направилась назад к гостям.

Однако, достигнув лужайки, она замедлила шаги, а потом и вовсе остановилась, потому что лица всех без исключения присутствующих были обращены к ней.

Китти села на кровати, ритмично поглаживая рукой белое покрывало. Она по обыкновению проснулась в семь часов, вымыла лицо и руки холодной водой и уже оделась, когда Дина, служанка матери, постучалась в дверь спальни, а потом внесла поднос с завтраком, состоящим из омлета и чая.

— Ваша мама сказала, чтобы вы остались в своей комнате, мисс Китти, — извиняющимся тоном произнесла Дина, бросив на нее полный сочувствия взгляд.

Китти кивнула. Должно быть, Дина уже знала о том, что произошло вчера. После возвращения из гостей мать разговаривала с ней на повышенных тонах. Сразу после появления Китти на лужайке ее запихнули в двуколку и отвезли домой. Эмили была бледной и молчаливой как никогда, и все же она дождалась, пока они с Китти окажутся дома, и только потом взорвалась. Она выплеснула свой гнев, подтвердив, что Ида Омсби во всеуслышание поведала о том, что увидела в беседке. После этого Китти отослали в ее комнату, строго-настрого приказав оставаться там до тех пор, пока ее не позовут.

Всю ночь она провела в слезах, сидя возле окна и глядя на залитый лунным светом сад ничего не видящими глазами. Китти очень проголодалась, а мать не прислала ей ужина, но спазмы пустого желудка были ничто по сравнению с острой обжигающей агонией, охватившей все ее существо когда она наконец поняла, как подло и низко ее предали.

Китти взяла из рук служанки поднос.

Сначала она хотела поверить Дине свои мысли, но потом решила, что это еще больше разозлит мать. Кроме того, у служанки были свои проблемы. Вчера Эмили Карлайл сказала, что не может больше пользоваться ее услугами. Дина получала шиллинг и шесть пенсов в неделю, и Эмили не могла больше позволить себе оплачивать служанку.

— Я приду за подносом, когда вы поедите, — сказала Дина.

Кивнув, Китти закрыла дверь. Она налила себе чашку чая, а омлет оставила мухам, жужжавшим на подоконнике теперь, когда встало солнце.

Вернувшись, чтобы забрать нетронутый завтрак, Дина сообщила, что мать ждет Китти в гостиной в два часа дня, но не раньше.

Утренние часы тянулись бесконечно. В полдень до слуха Китти донесся хруст и скрип колес экипажа, остановившегося перед домом. Выглянув в окно, девушка увидела вылезающих из экипажа дядю Джорджа и тетю Сару. На лицах обоих застыло угрюмое выражение. Впрочем, они всегда так выглядели. Китти услышала, как они вошли в дом, потом до нее донеслись приглушенные голоса, а спустя час дядя с тетей уехали.

В два часа дня Китти спустилась вниз и настороженно ждала перед дверью, пока мать позовет ее. Эмили вышивала и, как показалось Китти, намеренно не замечала ее некоторое время. Когда она наконец подняла глаза, Китти поняла, что мать плакала.

— Садись, Кэтрин, — произнесла Эмили.

Китти напряглась. Мать называла ее так крайне редко, и обычно это не предвещало ничего хорошего. Она села.

Они с матерью выглядели, словно две стороны обложки, сидящие на противоположных концах дивана, в одинаковых черных платьях с одинаковым выражением сожаления на лицах. Только причины подобного настроения были разными.

Эмили сделала еще пару стежков и отложила рукоделие в сторону. Некоторое время она молчала, а потом печально оглядела свою красивую юную дочь.

— Ты знаешь, что твой вчерашний поступок — самое худшее из того, что ты могла сделать? — наконец вымолвила Эмили. Она уже не злилась, и ее голос звучал печально.

Кивнув, Китти открыла рот, чтобы объясниться, но Эмили вскинула руку, не давая дочери заговорить.

— Нет, я не хочу слышать извинений, Китти, и, уж конечно, я не хочу слышать подробностей.

— Но я любила его, мама! — воскликнула девушка. — И думала, что он любит меня!

— Если бы Хью Александр любил тебя, он еще вчера приехал бы сюда и попросил твоей руки. Это единственное, что он мог бы сделать, дабы спасти то, что осталось от твоей репутации. Но ведь он не приехал, не так ли?

Китти молчала, ведь мать была права.

Эмили глубоко вздохнула.

— Ты хоть раз послушала меня, когда я предостерегала тебя от этого человека? — спросила женщина.

— Да, я слушала, — ответила Китти, хотя они обе знали, что она не обратила на слова матери никакого внимания.

— Неужели тебе никогда не приходило в голову, что у меня имелись на то веские причины?

— Я думала, что люблю его, — ответила Китти, но уже не так уверенно.

— Вздор! Любовь! Что ты знаешь о любви?

И вновь Китти промолчала. Еще вчера она была уверена, что все о ней знает, но сегодня она чувствовала только боль и растущее унижение.

— Ты помнишь Минни Бентли? — спросила Эмили. — Ее отец был старшим клерком на фабрике Омсби.

Сдвинув брови, Китти кивнула. Они с Минни были подругами, но два года назад семья Минни внезапно уехала из графства.

— Минни когда-нибудь говорила, почему они уехали?

— Она сказала, что отец получил новую должность в Бирмингеме.

— Возможно, и так, но истинной причиной их отъезда стало… — Эмили замолчала в нерешительности. — В общем, Минни оказалась в затруднительном положении.

— Что за затруднительное положение?

— Она ожидала ребенка.

Рот Китти открылся помимо ее воли.

— Ребенка? У Минни родился ребенок?

— Полагаю, что так. Семья уехала, пока ее положение не стало очевидным.

— Бедняжка Минни.

— Глупая Минни, — поправила дочь Эмили. — Скорее уж нужно сказать, бедные мистер и миссис Бентли. Какой стыд! — Эмили судорожно вздохнула. — Китти, я должна тебя спросить. Ты и этот мужчина… Ты все еще девственница?

Испытав огромное облегчение от того, что так оно и было, Китти пробормотала:

— Да.

Лицо матери медленно начало приобретать свой привычный оттенок.

— Хоть какое-то утешение. Я вспомнила Минни, для того чтобы ты знала, кто виновник ее несчастья. Отец ребенка — Хью Александр, Китти, и, очевидно, он отказался жениться на ней.

Китти почувствовала себя так, словно кто-то изо всех сил ударил ее в солнечное сплетение. Она не могла дышать, а в ушах гудело. Ей хотелось опровергнуть слова матери, закричать, что Хью не мог так ужасно поступить, но в глубине души она поверила матери. Да и как не поверить после того, что случилось вчера?

— Теперь ты понимаешь, почему я запрещала тебе приближаться к нему? — спросила Эмили. — Всему Дирему известно, какой он негодяй, несмотря на то что Бентли пытались удержать случившееся в секрете. И я не сомневаюсь, что теперь весь Дирем знает, что именно увидела вчера Ида Омсби. Ты погубила свою репутацию, Китти, и у тебя больше нет шансов найти себе мужа. По крайней мере в Норфолке. — Эмили замолчала, собираясь с силами, для того чтобы произнести следующие слова. — Поэтому я решила — мы с твоим дядей Джорджем решили, — что ты поедешь с ним и тетей Сарой в Новую Зеландию. Они уезжают через две недели.

На мгновение Китти показалось, что мир пошатнулся, и она крепко ухватилась за подлокотники дивана, чтобы не упасть.

— В Новую Зеландию! Надолго?

— На сколько нужно. Наверняка там есть молодые люди, и они не знают о твоем грехопадении. Так что ты сможешь подыскать себе мужа. Возможно, не такого, какого я хотела бы для тебя, но все же мужа.

— Мама, нет! — закричала Китти.

— Мне жаль, моя дорогая, действительно жаль. Но ты должна понимать, что теперь тебе невозможно здесь оставаться. В Новой Зеландии ты сможешь начать жизнь с чистого листа. Ты сможешь помогать тете Саре и работать в миссионерской школе, о которой дядя Джордж столько рассказывал. Это лучше, чем остаться на всю жизнь старой девой.

— Не лучше! Я могу работать учительницей здесь, мама. Я могу шить! Пожалуйста, не отсылай меня!

Но Эмили решительно покачала головой, отчаянно моргая:

— Тебе лучше уехать в Новую Зеландию. Подальше от сплетен и пересудов.

— Но, мама…

— Нет, Китти. Я приняла решение.

Китти залилась слезами. За ней последовала Эмили, придвинувшись ближе и обняв содрогающуюся от рыданий дочь.

— Мне жаль, Китти, но поделать ничего нельзя. Ты хорошая девочка — всегда такой была, — хотя и немного упрямая, но ты совершила ужасную ошибку. У тебя больше не осталось шансов на достойную жизнь здесь, ты понимаешь это?

Китти не могла остановить слез, потому что она не понимала. Совершенно не понимала.