"Методология экономической науки" - читать интересную книгу автора (Блауг Марк)

Глава 10 Переключение, обратное переключение и тому подобное

Теория оплаты труда на основе его предельной производительности никогда не испытывала недостатка в критиках, но теория, объясняющая ставку процента через предельную производительность капитала, по крайней мере до недавних пор, отделывалась лишь легкими «царапинами». Однако в 1950–е годы Джоан Робинсон, за которой вскоре последовали другие кембриджские экономисты (из того Кембриджа, что находится в Великобритании), положила начало совершенно новой атаке на так называемую теорию распределения, основанную на предельной производительности. Эта атака в первую очередь была направлена против хиксианского упрощения неоклассической теории цен на факторы, сводящего всю экономику к модели с двумя факторами и одним товаром. Утверждалось, что запас капитала в экономике, будучи скорее совокупностью разнородных машин, нежели однородным фондом покупательной способности, не может — в отличие от «труда» и «земли» — быть измерен в собственных технических единицах; оценка капитала предполагает существование конкретной ставки процента, а это означает, что ставка процента не может определяться предельным продуктом капитала, иначе мы начинаем ходить по кругу; следовательно, теория предельной производительности не может объяснить природу ставки процента.

Большая часть этой критики отпадает, если мы заменим упрощенную формулировку теории предельной производительности дезагрегированной вальрасовой версией, которая не использует и не подразумевает концепцию агрегированнной производственной функции, как, впрочем, и понятия общего запаса капитала в качестве экономической переменной. Более того, идея, что агрегированию капитальных благ, мол, сопутствуют трудности, которых не возникает при агрегировании труда, не говоря уже о товарах, является просто популярным заблуждением (Blaug M., 1980, р. 408). Даже если необходимо измерять капитал в его собственных технических единицах, чтобы осуществлять грубые сравнения экономик в различных равновесных стационарных состояниях, вопрос о естественной единице измерения капитала не встает, если нас интересуют, как это всегда и бывает, качественные выводы с незначительными отклонениями от положения равновесия. Когда же мы хотим иметь дело с такими отклонениями, различные капитальные блага действительно агрегируются в общий фонд покупательной способности; единая равновесная ставка процента на денежный капитал, инвестированный в конкурирующие проекты, возникает только потому, что инвесторам безразлично, какую физическую форму из множества возможных имеют капитальные блага.

Однако у кембриджских критиков есть еще один «туз в рукаве». В упрощенной теории предельной производительности капи–талоинтенсивность экономики связана исключительно с относительными ценами факторов, в частности, падение ставки процента или рост уровня оплаты труда неизбежно влечет за собой рост среднего уровня капиталовооруженности в экономике. Но какой бы версии теории предельной производительности мы ни придерживались, говорят кембриджские критики, невозможно показать, что падение ставки процента всегда будет менять иерархию наиболее прибыльных из имеющихся сейчас технологий одним и тем же образом, который приводит к росту общей ка–питалоинтенсивности экономики. Это происходит из–за феномена двойного переключения, или обратного переключения, который может иметь место даже при строго неоклассических условиях совершенной конкуренции, совершенной информации, мгновенной адаптации, непрерывно дифференцируемых производственных функций фирм и максимизации прибыли. Утверждают, что феномен обратного переключения разрушает логическую состоятельность неоклассической теории распределения: если не существует строго монотонной связи между изменениями ставки процента и изменениями капиталовооруженности, Мы должны отказаться от идеи объяснения ставки процента в терминах относительной редкости капитала в экономике, что в конечном счете является основой теории, объясняющей ставку процента через предельную производительность, и фактически должны отказаться от всех представлений об обратной зависимости функции спроса на капитал от ставки процента.

1960–е годы прошли под знаком серьезных дебатов о состоятельности концепции обратного переключения. Нет необходимости делать обзор истории «великого спора о обратном переключении», закончившегося безоговорочной капитуляцией Самуэльсона, который ранее отрицал возможность обратного переключения кроме как в необычных обстоятельствах, поскольку Джеффри Харкурт (Harcourt G.C., 1972, ch. 4) уже описал этот чрезвычайно поучительный эпизод в истории современной экономической мысли, кадр за кадром. Что, собственно, такое обратное переключение? Простейшую иллюстрацию его приводит Самуэльсон в своей декларации о безоговорочной капитуляции 1966 г. В этой иллюстрации приводятся два технологических процесса производства заданного товара за одно и то же время, но с разными затратами труда и без каких–либо машин (см. Blaug M., 1980, р. 523). Легко показать, что процесс с меньшими затратами труда не обязательно будет более выгодным при всех возможных ставках процента: если необходимый труд используется на более ранней стадии производства, при высокой ставке процента этот процесс окажется более затратным, поскольку при использовании метода сложных процентов подлежащее выплате вознаграждение труда будет расти быстрее. Также легко показать, что существуют схемы использования труда в этих процессах, при которых менее трудозатратный процесс оказывается прибыльнее при низких ставках процента, менее прибыльным из двух при более высоких ставках и вновь наиболее прибыльным при еще более высоких ставках. Это и есть феномен обратного переключения. В этом простом примере он возникает в силу воздействия изменений ставки процента на общую сумму вознаграждения, выплачиваемого в конечном счете рабочим, что влияет на сравнительные издержки труда, используемого в разное время в различных, но одинаковых по продолжительности технологических процессах производства одного и того же товара. В более сложных примерах этот феномен проистекает из ступенчатого характера использования факторов в идентичных производственных технологиях, различной продолжительности альтернативных технологических процессов, а также из того, что получаемый с их помощью товар иногда служит ресурсом для других производств.

Теперь уже все согласны, что обратное переключение возможно, и его возникновение разрушило бы концепцию строго монотонной связи между капиталоинтенсивностью и относительными ценами факторов. Но насколько вероятно возникновение обратного переключения? Самуэльсон, признавая обоснованность теоремы о переключении, выразил некоторые сомнения в ее эмпирической значимости, и Хикс предположил: «Похоже, что обратное переключение находится на самой границе области возможного» (Hicks J.R., 1973, р. 44). Кембриджские экономисты, с другой стороны, настаивали, что обратное переключение и связанный с ним феномен обращения капитала (capital reversing) (более низкие вместо более высоких уровней капиталовооруженности при снижении ставки процента) чрезвычайно вероятны и на самом деле обычно имеют место, но они не попытались ни оценить эмпирическую значимость переключения, ни обсудить, как бы это можно было сделать. Ясно, что это было бы непростой задачей. Строго говоря, изменения в уровнях капиталовооруженности вследствие изменений относительных цен факторов подразумевают мгновенные перемещения между альтернативными равновесными стационарными состояниями, что совсем не похоже на исторический процесс замены труда капиталом, который приходит нам всем на ум, когда мы встречаемся с утверждением, что богатая капиталом экономика типа американской будет характеризоваться более низкой ставкой процента, чем богатая трудовыми ресурсами экономика типа индийской.

Оказавшись перед лицом знакомой проблемы проверки сравнительно–статических утверждений и не желая изучать распространенность обратного переключения с помощью утомительных микроэкономических исследований длительности производственных процессов и соответствующих временных графиков использования ресурсов, кембриджские экономисты нашли прибежище в аналитических теоремах об условиях, необходимых для того, чтобы избежать переключения. Наиболее знаменитая из них показывает: для того, чтобы предотвратить переключение в л–секторной модели с фиксированными технологическими коэффициентами, нам нужно хотя бы одно капитальное благо, которое было бы исключительным в том смысле, что (1) в его производстве используется каждый существующий в экономике ресурс и (2) его собственное производство описывается непрерывно дифференцируемой неоклассической производственной функцией с переменными коэффициентами. Похоже, кембриджские экономисты находят эти условия слишком строгими, чтобы они имели место в реальном мире, на основании чего заключают, что обратное переключение является общим правилом, а не исключением (Harcourt G.S., 1972, р. 17In), но другие экономисты, пройдя тот же путь, пришли к совершенно противоположному выводу (Eltis W.A., 1973, р. 115—116, 123—125). Аналогично, было показано, что эмпирическая значимость переключения зависит от того, (1) опускается ли ставка процента ниже критического уровня и (2) падают ли цены товаров, когда фирмы возвращаются к ранее использовавшимся технологиям (Ferguson C.E. and Allen R.F., 1970). Итог этого спора пока, кажется, заключается в том, что оценка вероятности переключения должна основываться на оценке взаимозаменяемости факторов в экономике, а этот вопрос вряд ли будет окончательно разрешен в ближайшем будущем.

В любимых моделях Кембриджской школы всегда используются линейные леонтьевские технологии — каждый продукт в каждом секторе производится по единственной технологии с фиксированными коэффициентами — и это, естественно, перекладывает бремя взаимозаменяемости факторов на потребителей, предпочитающих один выпускаемый набор другому, а поскольку за разными наборами стоят разные технологии, то взаимозаменяемость факторов «входит через заднюю дверь». Иными словами, даже в наихудшем случае, когда взаимозаменяемость факторов исключена по предположению, некоторая степень взаимозаменяемости все равно привносится структурой конечного спроса, включающего спрос иностранных покупателей. Этот результат становится еще более вероятным, если мы принимаем «анализ видов деятельности» (activity analysis) в качестве способа описания технических возможностей, доступных фирмам, находящимся на полдороги между производственными функциями с жестко фиксированными и переменными коэффициентами (см. Blaug M., 1980, р. 431—435). Следовательно, неочевидно, что переключение между технологиями действительно происходит. Если не происходит обратного переключения, мы все равно можем сталкиваться с обращением капитала (Harcourt G.S., 1972, р. 128—129, 145—146), но для того, чтобы получить этот результат, потребуются еще более причудливые предпосылки о технологии — такие, как наличие больших разрывов между коэффициентами использования факторов в различных технологиях. Если мы не можем заставить себя поверить в то, что переключение — это распространенное явление, убедить себя в том, что обращение капитала когда–нибудь может произойти, еще труднее.

Таким образом, нет ничего абсурдного в знаменитом заявлении Фергюсона (Ferguson C.E., 1969, p. xvn, 266) о «вере» в неоклассические аллегории до тех пор, пока «эконометристы не смогут дать нам ответы». Самуэльсон в 10–м издании своего базового учебника выражает схожие чувства: «наука политическая экономия пока что не располагает эмпирическими знаниями, чтобы решить, к какому идеализированному полярному случаю ближе реальный мир: (а) неоклассическим аллегориям или (б) простой парадигме обратных переключений» (Samuelson P.A., 1976, р. 618). И Джоан Робинсон (Robinson J., р. 82), и Харкурт (Harcourt G.S., 1972, р. 25, 29, 122; р. 37, 58), однако, не согласны, что вопрос может быть разрешен с помощью эмпирических фактов: обратное переключение и обращение капитала, по их словам, являются утверждениями об альтернативных равновесных состояниях, и такие контрфактические возможности в реальном мире не могут наблюдаться никогда, даже в принципе.

Если принимать это фантастическое заявление всерьез, оно бы сделало всю неоклассическую исследовательскую программу неуязвимой для эмпирического опровержения. Возьмем самый простой из возможных примеров стандартных неоклассических прогнозов: налог на производителей масла вызовет рост цены масла, поскольку он смещает кривую предложения масла влево; чтобы проверить этот прогноз, взглянем на цены масла, удостоверившись всеми возможными средствами, что за период наблюдения кривая спроса на масло не смещалась. «Э, нет, — сказали бы нам Робинсон и Харкурт, — вы сравниваете два альтернативных состояния равновесия, при переходе между которыми проходит логическое, а не какое–то конкретное время, и поэтому ваш прогноз не может, строго говоря, быть эмпирически опровергнут». Эта увертка, конечно, облегчила бы защиту неоклассической экономической теории^ но лишь ценой смены методологии фальсификационизма на методологию эссенциализма (см. выше, главу 4). По сути, несмотря на поддержку Джоан Робинсон попперовских идей на словах (Robinson J., 1977, р. 1318—1320, 1323), работы Кембриджской школы постоянно впадают в эссенциалистскую аргументацию. Заявлять о своем убеждении, что в один прекрасный день эконометристы выполнят обещанное — совсем другое дело. История как естественных, так общественных наук полна примерами подобной «веры», то есть решениями скорее игнорировать логические аномалии теории до тех пор, пока не будет доказана их эмпирическая важность, чем оставлять целые области интеллектуальных усилий без какой бы то ни было теоретической основы. Как показали Поппер и Лакатош, нет ничего иррационального в склонности ученых придерживаться исследовательской программы несмотря на аномалии, если лучшей конкурирующей программы не существует. Продолжая наш предыдущий пример, дело обстоит так, как если бы один экономист сказал другому, утверждающему, что конкретный налог на производителей масла с большой вероятностью вызовет рост цены масла, что его рассуждения основаны на ортодоксальном представлении, согласно которому все кривые спроса имеют отрицательный, а кривые предложения — положительный наклон, и равновесие находится в точке пересечения кривых; между тем современная теория потребительского выбора показывает, что кривые спроса могут иметь положительный наклон точно так же, как и отрицательный; следовательно, исходное утверждение о налоге на производителей масла может оказаться как истинным, так и ложным. Большинство экономистов, оказавшись лицом к лицу с подобными аргументами, ответили бы, что кривые спроса с положительным наклоном в принципе возможны, но немногочисленны и встречаются редко и что эмпирические исследования статистических кривых спроса фактически еще ни разу не дали ни одного убедительного примера такой кривой (см. выше, главу 6). Аналогично, можно признать, что обратное переключение и обращение капитала являются вполне возможными явлениями, но до тех пор, пока не будет показано, что они действительно имеют место, экономистам не стоит выбрасывать свои учебники по теории цен, экономике труда, теории роста и экономике развития только потому, что изложенные там модели содержат несколько неперевариваемых аномалий[110].

Хаусман отрицает наличие аналогии между существованием товаров Гиффена и кривых спроса с положительным наклоном в теории спроса, с одной стороны, и обратным переключением и обращением капитала в теории капитала и ставки процента — с другой: «Специалисты по теории спроса знают, что товаров Гиффена мало. Они знают, почему такие товары существуют. Они могут успешно предсказывать, что определенные товары в определенных экономиках… вероятно, будут товарами Гиффена. Специалисты по теории капитала, с другой стороны, не знают, широко ли распространено обращение капитала. До недавних пор у них не было теории, объясняющей это явление… Специалисты по теории капитала также неспособны предсказать, когда произойдет обращение капитала… Нет оснований заявлять, что обращение капитала зависит лишь от незначительных поправок в упрощенных теориях капитала» (Hausman D.M, 1981b, p. 81—82). Это без сомнения так, но вопрос по–прежнему состоит в том, чтобы количественно оценить значимость обратного переключения и обращения капитала; теперь мы знаем, что они могут произойти, но не знаем, происходят ли. Представители Кембриджской школы соглашаются, но не признают, что бремя доказательства возложено на них: «когда логическая возможность обратного переключения и обращения капитала установлена, обосновывать свою позицию эмпирически необходимо именно тем, кто игнорирует эти возможности» (Steedman L, 1991, р. 441). Иначе говоря, если я покажу, что зеленые лебеди вполне могут существовать, а вы будете отрицать, что они действительно существуют, то именно вам и следует доказывать свою правоту, объездив весь мир и осмотрев все места, где встречаются лебеди. Какая удобная позиция и какая возможность отвергать любое правило, имеющее хоть какие–то исключения!

Действительно ли кембриджские критики верят в декларируемый ими на публике агностицизм в отношении теории капитала? Стали бы они заходить настолько далеко, чтобы отрицать, что, в общем, Индии и Китаю следует отдавать предпочтение трудоинтенсивным технологиям? (Sen A.K., 1974). Несомненно, в конкретных случаях нам все равно придется осуществлять детальную оценку проектов, но, вероятно, мы были бы удивлены, обнаружив, что экономика, в избытке располагающая трудовыми ресурсами, использует такую же капиталоинтенсивную технологию, как Америка или Великобритания. А если так, не признаем ли мы тем самым незначительность обратного переключения и обращения капитала в реальном мире, по крайней мере, при сопоставлениях различных экономик? Короче говоря, мы совершенно обоснованно сохраняем неоклассическую теорию распределения в тех границах, на которые она распространяется, если при этом добавляем, что распространяется она не слишком далеко.

Бурмайстер (Burmeister E., 1991, р. 470—471), который уж точно является неоклассическим экономистом, если таковые вообще существуют, отмечает невнимание экономического сообщества в последние годы к феномену обратного переключения. Модели с неоднородным капиталом рассматриваются так, как если бы они были моделями с единственным капитальным благом — что, строго говоря, некорректно — на тех основаниях, что последние дают достаточно хорошие ответы на некоторого рода вопросы. Однако вовсе не ясно, что представляют собой сами эти вопросы, кроме чисто логических головоломок о той или другой экономической модели. Хаусман в еще одном обзоре дебатов об обратном переключении приходит к выводу: «Экономисты не понимают феноменов капитала и ставки процента. Они не понимают, почему ставка процента обычно положительна (и следовательно, не понимают, как может функционировать капитализм)» (Hausman D.M., 1981b, p. 191). Раз так, то мы имеем убийственный обвинительный акт одному из самых желчных споров в современной экономической теории. Но в действительности это не так. Дело скорее заключается в том, что причина существования положительной ставки процента имеет (если вообще имеет) мало общего со статической теорией равновесия, которая послужила ареной для великих споров об обратном переключении; она покоится на присутствующей в динамической модели ценообразования неопределенности в стиле Найта и Шумпетера. Но это уже другая история.