"Камень и Ветра 1. Камень на дне" - читать интересную книгу автора (Нейтак Анатолий)

2

Свою историю Анжи рассказывала в основном вслух. И догадки Рышара практически полностью подтвердились.

Существует некоторый процент (и не такой уж низкий, кстати) лайтов, которые не столь антагонистичны большинству себе подобных, как шейды, но всё-таки хуже среднего вписываются в счастливое общество постанкавера. Причины тому могут быть самые разные. Отец Анжи, например, имел доброкачественный генетический дефект, из-за которого физиология его мозга несколько отличалась от "нормы". Что по нынешним временам куда неприятнее, чем рост в метр без кепки или лицо, густо усеянное волосатыми бородавками. Тем не менее он нашёл женщину, готовую притерпеться к последствиям его дефекта и ставшую со временем матерью Анжи. Женщину, чьи странности были обусловлены воспитанием и культурой; женщину, которая была, возможно, одной из последних "истинных" в мельчающей и опошляющейся группке архаистов ортодоксального толка.

Минус на минус иногда равно семье.

Впрочем, вполне естественно, что получившаяся семья предпочла вариться в собственной кастрюле, подавшись в освоители Астероидов, Внешних Спутников и Колец. Где-где, а на сырьевой периферии системы одиночество было не столько вызовом обществу, сколько одним из условий жизни. И – никаких лишних сенсов поблизости.

…Космос. Тишина. Пустота: опасная и вместе с тем привычная. Смешанные образы отца с матерью, вполне естественные – за неимением точек отсчёта и шаблонов для сравнения. Долгие часы за клавиатурой инфоцентра: игры, обучение, общение со сверстниками (не в реальном времени, а письмами, реже – в телеконференциях и совсем уж редко – лицом к лицу). Газовые гиганты, планетоиды, астероиды; работа в помощь родителям. Детей пространства быстро приставляют к делу – и они набирают опыт пси-контроля на порядок быстрее детей планеты. Массы, момент инерции, конфигурации полей тяготения, относительные скорости… всё это Анжи привыкла перерасчитывать мгновенно и изменять почти инстинктивно, лишь изредка сверяясь с программами баллистики. И с точностью прямо-таки поразительной. Иначе было нельзя: космос не любит неаккуратности в людях, оперирующих порой тысячами тонн массы через редукторы кинестатики с числом Бенна от десяти до нескольких сотен.

Однако вторая компонента сенса Анжи, телепатическая, в отсутствие регулярной практики развивалась слабо, с отставанием. Сдерживать и направлять поток эмоций, играть на нюансах и оттенках посыла, замыкать приём и передачу – все эти навыки преподавала ей иная среда. Не слишком дружественная.

…Планета. Шум. Многолюдье: безопасное и вместе с тем малоприятное. В гостях у родни матери, куда Анжи отправляли не реже раза в год на два-три месяца, девочка (позже – девушка) чувствовала себя этакой реликтовой зверушкой. Сообразительной и тупой одновременно. Она вытворяла на своём самолёте такое, что без труда могла бы войти в тройку призёров на зональных соревнованиях. Она была чуть ли не вундеркиндом по математике, геометрии, физике и, конечно, истории; работала с инфоцентром не хуже ребят, старше её на три-четыре года… И вместе с тем она была, по общему мнению, неотёсанной, прямолинейной до грубости, почти совершенно не способной поддерживать цивилизованный обмен посылами на культурные темы. Она – страшно подумать! – почти не интересовалась современной музыкой и сим-играми, не любила разрешённых слабоалкогольных дри-и, скучала во время коллективных просмотров "Тумана вод" и "Кальбона". И была уж вовсе безнадёжна во всём, что касается искусства тонкого флирта. Несколько на иной лад, но Анжи унаследовала от матери её беду. Она не вписывалась. Не походила на молодняк среднестатистических лайтов, и взаимное давление сенсов выталкивало её из их однородного круга. Выталкивало обратно в космос, к родителям и работе.

Анжи радовалась этим возвращениям.

А потом пришла настоящая беда.

…Как и почему случилось ЭТО, так и осталось неизвестным. В пространстве несчастные случаи, как и в безопасной колыбели планеты, не так уж часты. Но они случаются. И если в густом человеческом супе родного мира вокруг мгновенно найдутся десятки добровольных помощников, то в пустоте межпланетного вакуума спасение нередко запаздывает… Когда Анжи вернулась на семейную станцию родителей в Синем Кольце после очередной ежегодной отлучки, мамы уже не было в живых. А отец оказался раздавлен горем и виной – кто знает, насколько реальной, а насколько воображаемой? Важно лишь то, что этот груз оказался достаточно силён, чтобы вывернуть его душу наизнанку и превратить в шейда.

Две, целых две недели Анжи билась рыбой об лёд, стараясь, стараясь и стараясь снова. Тщётно. Шейд, которым стал её папа, не желал снова засиять привычным внутренним теплом. Он любил дочь по-прежнему, даже больше – ведь у него не осталось больше никого. Только вот он уже не мог видеть дочь без того, чтобы не вспомнить жену… и шейд в такие моменты становился темнее, мучая его, мучая Анжи – и оба они ничего не могли с этим поделать. Надлом души не из тех вещей, что можно склеить без шва за пару дней. Или пару недель.

Поэтому, дойдя до предела, отец Анжи принял зелье.

Впоследствии, роясь в статистике, она выяснила, что он протянул ещё сравнительно долго. Большая часть шейдов избавляет себя от мучений в куда меньшие сроки.

Что было дальше, Анжи запомнила плохо. И нисколько не старалась вспомнить. Чудесная химия голубых пилюль, алкоголь и самовнушение заткали прореху на памяти шёлковой вуалью частичной амнезии. Пожалуй, Анжи была близка к тому, чтобы повторить участь отца. Однако шейдом она всё же не стала и не пожелала лишить себя памяти и личности при помощи порции зелья. Что стало с чужаком, занявшим тело её папы, она не знала. Это было ей безразлично. Верхняя граница амнезийной вуали, лёгшей на её ум, пришлась на позапрошлую годовщину анкавера, когда Анжи уже покинула космос, чтобы обосноваться на планете.

Как ей хотелось думать – навсегда.

Что ж, думал Рышар, слушая почти всегда ровный, почти совсем не сбивающийся голос Анжи, что ж… многое теперь ясно. Конечно, трагедия вынудила её искать новое место в жизни. Конечно, трагедия отнюдь не способствовала её единению с беззаботным обществом лайтов. Можно даже не спрашивать, где живёт её родня по матери: наверняка Анжи оставила этот кусок прошлого в другом полушарии и если даже видится с роднёй, то редко и исключительно по Сети.

И ничего удивительного, что в своей новой жизни она выбрала столь дикую цель.

– Когда я начинала собирать статистику по шейдам, – негромко говорила Анжи, – я не подозревала, насколько… неприятно это будет смотреться потом, уже при первичном анализе. Чего стоит одна только оценка "индекса творчества" по Лэму – Фьёрингу… Точнее, разница прикидочных индексов для среднего шейда и среднего лайта. А если взглянуть на кривые сенситивности, то… впрочем, смотри сам!

Повинуясь порывистому приказу Анжи, слева раскрылся малый терминал домашнего инфоцентра. На его плоском экране долю секунды мелькали фрагменты неких каталогов и файловых деревьев, а затем установилось одно изображение. Система координат: логарифм числа исследованных – по вертикали, чувствительность сенса в условных единицах Маара – по горизонтали. И по синему фону – линии двух графиков, чёрного и белого.

Шейды и лайты. И уровень восприимчивости.

– Ты видишь? Видишь?

Рышар видел.

Белая линия взмывала вверх крутым горбом и тут же сходила почти на нет. А чёрная линия нервно плясала вверх-вниз… плясала, отрываясь от нуля, в том числе и в правой части системы координат, там, где белая линия ныряла под неё, прилипая к нулевому уровню. Севшим вдруг голосом Анжи сказала:

– А теперь то же – в возрастной группе до пятнадцати.

Белая линия почти не изменилась. Высокий горб остался там же, где был, разве что стал более пологим и слегка съехал вправо. А вот линия чёрная…

Чёрная взмывала вверх именно там, где белая падала вниз.

– Крайности отторгаются. Так это можно понять. Среднее выжимает прочь как дурное, так и доброе. Нивелировка, выравнивание.

– А чего ты ждала? Или тебе оказалось мало личного опыта, чтобы понять, что в шейдов превращаются не одни лишь подонки и душевно нездоровые люди? Чем тебя не устраивала мудрость Глупого Принца?

– "Меньше знаю, крепче сплю"? – Анжи скривилась. – Спасибо, предпочитаю не дремать.

– Хорошо. И что ты собираешься делать со своей статистикой дальше?

Анжи опустила глаза, отсылая терминал обратно в стенку. Рышар приоткрыл свой сенс – ровно настолько, чтобы отправить посыл – и под возросшим давлением Анжи съёжилась.

"Дело не в аргументах рассудка. Дело в эмоциях. Пока близкое присутствие шейдов будет неприятно лайтам, неприятно до непереносимости, рассчитывать на добрую волю последних не стоит. Конкретно ты можешь пренебречь собственными ощущениями ради абстрактных рассуждений о пользе реабилитации некоторой части шейдов. А не говорит ли твоя статистика, какая доля процента лайтов способна на то же?"

Рышар замкнул сенс. Ответа он не дождался. Да и не нуждался в нём.

Когда-то, давным-давно, он тоже собирал статистику по затронутой теме.

…После того, как разговор иссяк, Рышар и Анжи разошлись по разным углам комнаты. Сгущение поля тонких связей между ними пришло к более-менее устойчивому равновесию. Достаточно сильное, чтобы удерживать их рядом друг с другом, оно не могло полностью погасить естественное отталкивание сенсов. Антагонизм природы шейдов и лайтов давал себя знать. Атомы, хмуро думал Рышар. Мы – атомы. Электронные орбитали наших мыслей частично перекрываются, но ядра эмоций желали бы разлететься в стороны и никогда, никогда уже не встречаться.

Он поднялся – резко, но уже без намерения втихую сбежать, о чём он и уведомил Анжи с помощью краткого посыла. Покинув комнату, Рышар вышел под затянутое лёгкой белёсой дымкой небо и обвёл неторопливым взглядом пейзаж. С самолётной площадки можно было наслаждаться как видом?????, так и видом на его нетронутые цивилизацией?????. Смотря по тому, куда глядеть. Если налево, в сторону заката – глазам представали подкрашенные розовым заревом парящие конструкции города: величаво асимметричные, удвоенные и опрокинутые зеркалом стоячей воды. А если глядеть направо, то там в лежачем зеркале отражалась зубчато выщербленная линия леса на фоне розоватой сини, разбавленной бледным молоком. Рышару вспомнился давешний график, восприимчивость/число исследованных. Поморщившись и отогнав сравнение, оставившее под языком оскомину, он вдохнул влажный, с гнильцой, воздух, сбросил одним движением голубую куртку и без всплеска ушёл под воду.

Обещание холода оказалось неложным. Ноги, руки, живот, грудь сжало жгучими обручами стылой влаги. Рышар высунул голову на воздух, фыркнул, задышал неровно и шевельнул конечностями с намерением поплыть. Упорство и навык сделали своё дело. Ощущение почти нестерпимого холода переплавилось в онемение – в озноб – в удовольствие и острую сладость освобождения. Изгибаясь, как бесхвостый дельфин, Рышар ушёл в действительно холодную глубину, неприятно сжавшую барабанные перепонки. Достал рукой размытую границу воды и ила. Кожу задело мимолётное и скользкое. Рыба? Что-то иное? Рука ушла глубже, сжалась в кулак… Рышар неторопливо всплыл, вдохнул-выдохнул-вдохнул, посмотрел на добычу. Камень. Просто камень. Кусок тёмнокрапчатой твёрдости в ладони. Вымазанный в смывшемся – частично – придонном иле. Повертев так и эдак, Рышар разжал пальцы, и камень, плеснув, ушёл обратно, в ждущую глубину.

Секундой позже рядом раздался всплеск погромче. Поворачиваясь на звук, Рышар уже знал, кого увидит. Счастье или кара, но эмпатия донесла до него физические ощущения Анжи, почти двойняшек его собственных – и то, что мерцало глубже.

Анжи любила плавать, несмотря на не имеющую ничего общего с холодом боль. Объятия воды напоминали ей невесомость и свободу космоса…

И всё остальное, накрепко связанное в памяти с Великой Тьмой пространства, тоже.

На следующее утро они встали выспавшимися, но изрядно заторможенными. Позволив им отдохнуть как следует, не оказывая во сне влияния друг на друга, "Гипноферол" во всей красе проявил свои побочные эффекты. К некоему подобию нормы Рышара вернула только вторая чашка кофе. Анжи обошлась без стимуляторов, предпочтя новое купание в пруду – подвиг, повторить который у Рышара не достало решимости. Когда Анжи, мелко дрожа, вылезла из пятнадцатиградусной воды, Рышар заботливо набросил пушистый халат на её плечи, покрытые каплями влаги и гусиной кожей. Однако жест этот не прогнал угнездившуюся в душах и между ними натянутость. Прав Амиель, трижды прав, отрешённо думал Рышар, тщательно зажимая свой сенс – и всё равно чувствуя в сенсе Анжи отражение собственной дымно-горькой тоски. Прав… союзом тел невозможно достичь слияния душ. Не стоило и пытаться – да что уж теперь…

– Хочешь горячего?

– Да, пожалуйста.

Анжи отпила из дышащей паром чашки осторожно, вытягивая губы и заранее морщась, как неведомый науке зверёныш. Не-е-ет, сам себе возразил Рышар, с тайной улыбкой поглядывая на неё. Врёшь! Что-то – уже бесконечно больше, чем ничего. Неполнота – не лучший вариант, но не в сравнении с пустотой…

А за неимением светила сойдёт и светлячок? Быть может; да только из-за тебя, эгоиста, и она будет давиться неполнотой, старательно уверяя себя и тебя, что так и надо. Она, достойная всего света мира! Анжи, Анжи! Светлый ангел – в полутьме…

А мне-то какое дело? Она – сложившийся человек, более ответственный притом и более сильный, чем основная масса лайтов. И то, что она делает, есть осознанный выбор. Причиной же тому выбору, и без того выводящему совсем не к сияющим высям, отнюдь не ты. И вообще…

Вообще, судя по подловатым этим мыслишкам, ты истинно Шейд. Не подлежащий перекрасу дальше серого, да и серого мало достойный.

– Только давай договоримся, – внезапно сказала Анжи, морщась, как от кислого, – Каждый отвечает за себя сам. И без глупостей. Обещай.

– Не могу. Ты пей, остывает же.

Анжи поджала губы, сглотнула. Улыбнулась беспомощно. И поднесла чашку ко рту.

А на Рышара накатило так, что аж в висках заломило. Но ведь она лайт, погасла мысль, сама себе не веря, как…

А вот так, откликнулась холодная логика. Это идёт из-под бандажа, из-под вуали амнезии. Больше неоткуда. Сознание забыло, зарубцевалось, отгородилось, сохраняя себя… но осколки сидят в живом слишком глубоко. И причиняют боль. Порой эта отрава из глубин всего лишь сочится, но порой попросту хлещет – вот как сейчас. И совершенно непонятно, что с этим делать. Если с этим вообще можно сделать что-то, не прибегая к зелью во всей его тотальности.

У самого "дна" почти невоспринимаемо, но мощно пролязгало: а ведь когда-то идея "всё или ничего" казалась неглупой… зря? Практически не уловив смысла, Рышар вздрогнул. Так вздрагивает человек, задетый волной инфразвука. Неизъяснимый порыв толкнул его вперёд, и спустя миг Рышар неловко прижимал к себе Анжи, поглаживая, укачивая, бормоча что-то бессмысленное и успокаивающее…

Вздохнув, Анжи обмякла. Зверёныш, доверчивый зверёныш… Мучительный узел в чужой душе ослаб, позволяя дышать, тёмный поток, вливающийся в сенс Рышара, почти иссяк.

Надолго ли? Хотелось надеяться, что так.