4

В тот день я так и не пошел к Картрайтам. Обшарив все кусты, я опрометью бросился назад, в поместье, приходя в ужас при мысли, что Катерину мог утащить в лес кто-то неведомый; возможно даже, то самое существо, которое держало в страхе все окрестные плантации.

Однако, примчавшись домой, я обнаружил ее на веранде. Держа в руке стакан лимонада, Катерина раскачивалась на качелях и болтала со своей служанкой. Ее кожа была бледной, а взгляд — спокойным и умиротворенным, будто бы она никогда в жизни не бегала. Как ей удалось добраться сюда так быстро? Я собрался было подойти и спросить, но передумал. Не хотелось бы выглядеть сумасшедшим, который излагает свои безумные мысли.

В этот миг Катерина взглянула на меня и, прикрывая рукой глаза от солнца, спросила с деланным удивлением:

— Вернулись так скоро?

Я молча кивнул, а она соскользнула с качелей и скрылась в гостевом домике.

Воспоминания о ее улыбающемся лице преследовали меня и на следующий день, когда я все же заставил себя нанести визит Розалин. Было даже хуже, чем в первый раз. Миссис Картрайт сидела на кушетке прямо возле меня, и, стоило мне пошевелиться, ее глаза начинали сиять надеждой, что я сию секунду достану кольцо. Я с трудом выдавил из себя несколько вопросов: как себя чувствует ощенившаяся в июне Пенни, как поживают ее щенки, как продвигаются дела у Онории Фелл, городской портнихи, которая шьет Розалин розовое платье. Но как бы я ни старался обмануть себя, на самом деле я хотел только одного: извинившись, уйти и провести остаток дня с Катериной.

В конце концов я что-то пробормотал о том, что не хотелось бы возвращаться одному в темноте. Если верить Роберту, произошло еще три нападения на животных, включая лошадь Джорджа Брауэра, убитую прямо возле аптеки. Я чувствовал себя почти виноватым, когда миссис Картрайт провожала меня прямо до экипажа, как если бы мне предстояло пойти на войну, а не проехать три мили до дома.

Добравшись до поместья, я с упавшим сердцем обнаружил отсутствие Катерины. Я уже собрался было развернуться и пойти в конюшню расчесать Мезанотт, но тут услышал сердитые голоса, доносившиеся из открытых окон кухни главной усадьбы.

— Мой сын не посмеет ослушаться меня! Ты вернешься и займешь свое место в строю! — Это говорил отец, и его итальянский акцент был очень заметен, как всегда, когда он бывал сильно расстроен.

— Мое место здесь. Армия не для меня. Что плохого в том, что я поступаю так, как сам считаю нужным? — отвечал второй голос, уверенный, гордый и в то же время рассерженный.

Дамон.

Когда я вошел в кухню и увидел брата, сердце мое забилось сильнее. Дамон был мне самым близким другом, человеком, которого я почитал больше всех на свете, даже больше, чем отца, хотя никогда не решился бы признаться в этом вслух. Я не видел его с прошлого года, с тех пор, как он вступил в армию генерала Грума. Он, казалось, стал выше, волосы его потемнели, а кожа на шее загорела и покрылась веснушками.

Я крепко обнял его, радуясь, что вовремя вернулся. Брат с отцом никогда не ладили, и их ссоры порой доходили до драки.

— Братишка! — Он похлопал меня по спине и тут же высвободился из моих объятий.

— Мы не закончили, Дамон, — предупредил отец, отправляясь в свой кабинет.

Дамон повернулся ко мне.

— Вижу, отец не изменился, такой же, как всегда.

— Не такой уж он плохой, — мне всегда было неловко плохо говорить об отце, даже сейчас, когда я злился на него из-за вынужденной помолвки с Розалин. — Ты только что вернулся? — спросил я, меняя тему разговора.

Дамон улыбнулся. Вокруг его глаз появились тоненькие морщинки, незаметные для тех, кто знал его хуже, чем я.

— Час назад. Не мог же я пропустить объявление о помолвке своего младшего брата, не правда ли? — спросил он с легким сарказмом в голосе. — Отец рассказал мне. Кажется, на тебя возложена обязанность продолжить род Сальваторе. Только подумай, на бал Основателей ты придешь уже женатым!

Я обмер. Я и забыл о бале. Он был главным событием года, и отец вместе с шерифом Форбсом и мэром Локвудом готовили его месяцами. Частично бал устраивался с целью благотворительности на военные нужды, частично для того чтобы люди имели возможность насладиться последним вздохом уходящего лета, а в основном — для того чтобы лидеры города могли потешить свое тщеславие. В любом случае, бал Основателей всегда был одной из моих любимых городских традиций. Сейчас же я ожидал его с ужасом.

Дамон, вероятно, почувствовал мое состояние, потому что принялся копаться в своем брезентовом рюкзаке, грязном и, кажется, испачканном в крови. Наконец, он извлек большой, бесформенный кожаный мяч, намного большего размера и более продолговатый, чем бейсбольный.

— Сыграем? — сказал он, перебрасывая мяч с одной ладони на другую.

— Что это? — спросил я.

Футбольный мяч. Мы с ребятами играем, когда выпадает свободная минутка между боями. Тебе это пойдет на пользу. Хоть не будешь таким бледным. Мы же не хотим, чтобы ты раскис, — он так похоже сымитировал голос отца, что я не мог не рассмеяться.

Дамон вышел на улицу; я последовал за ним, стягивая на ходу льняной пиджак. Солнечный свет вдруг стал теплее, трава — мягче, все вокруг показалось лучше, чем еще минуту назад.

— Лови! — крикнул Дамон, застав меня врасплох. Я успел поднять руки и поймать мяч на уровне груди.

— А мне можно поиграть? — вдруг спросил женский голос.

Катерина. Одетая в скромное летнее платье-рубашку сиреневого цвета, с волосами, забранными в пучок на затылке. Я заметил, как идеально подходит к ее темным глазам блестящее голубое ожерелье с камеей, покоящееся во впадинке на шее, и представил себе, как, охватив пальцами нежные ладони, целую ее белое горло.

Я заставил себя оторвать от нее взгляд.

— Катерина, это мой брат Дамон. Дамон, познакомься с Катериной Пирс. Она гостит у нас, — напряженно проговорил я, глядя то на него, то на нее и пытаясь оценить реакцию Дамона.

Глаза Катерины смеялись, как будто ее невероятно забавляла моя церемонность. Дамон реагировал так же.

— Дамон, должна вам сказать, что вы такой же душка, как ваш брат, — сказала Катерина с преувеличенным южным акцентом. Несмотря на то, что это была расхожая фраза, которую могла бы произнести любая местная девчонка в разговоре с мужчиной, в устах Катерины она прозвучала слегка издевательски.

— Это мы еще посмотрим. — Дамон улыбнулся. — Ну как, братишка, позволим девушке сыграть?

— Я не знаю. А какие правила? — спросил я, вдруг почувствовав себя неуверенно.

— Да кому они нужны, эти правила? — сказала Катерина, широко улыбнувшись и мимоходом обнажив свои крепкие, идеально белые зубы. — Думаю, я все равно играю жестче.

В один прыжок она выхватила у меня мяч. Как и накануне, ее руки были холодны как лед, несмотря на жару. От ее прикосновения я ощутил во всем теле небывалый прилив энергии.

— Проигравший чистит моих лошадей! — прокричала она, и ветер разметал ее волосы.

Дамон посмотрел, как она бежит, затем сказал мне:

— Вот девушка, которая хочет, чтобы ее догоняли.

С этими словами Дамон оттолкнулся от земли и побежал. Его мощное тело неслось вниз по склону прямо к пруду.

Через секунду я тоже побежал, чувствуя, как свистит в ушах ветер. «Я догоню вас!» — вопил я. Я выкрикивал эту фразу много раз, когда мне было восемь, и я играл с девочками своего возраста, но сейчас я чувствовал, что ставки в этой игре высоки, как никогда прежде в моей жизни.