"Проза поэта" - читать интересную книгу автора (Фет Афанасий Афанасьевич)

Дядюшка и двоюродный братец

Начало и конец

Мазурка приходила к концу. Люстры горели уже не так ярко. Многие прически порастрепались, букеты увяли, даже терпеливые камелии видимо потускнели. Адъютант, танцевавший в первой паре, объявил, что это последняя фигура.

— Посмотрите, как весел Ковалев, — сказала моя дама, обращаясь ко мне, — как ловко он несется с С…вой. Сейчас видно, что он счастлив. И точно, она прехорошенькая!

Я кивнул головой в знак согласия.

— Отчего вы так милостиво киваете головой? Неужели вы не удостоиваете сказать слова в честь красоты С…вой?

— Когда солнце на небе, звезды…

— Пожалуйста, без общих мест. Право, она прелестна, да и Ковалев такой милый…

— Весьма приятно будет мне передать ему ваше лестное о нем мнение.

— Это не одно мое мнение, но всех, кто его знает.

Между тем мазурка кончилась. Стулья загремели, и я раскланялся с моей дамой.

— На два слова, — сказал Ковалев, взяв меня под руку и отводя в соседнюю комнату. — Мы скоро уезжаем?

— Сейчас же.

— Как это можно? С последнего собрания, да еще и перед походом.

— Мазурка кончена. Что ж тут делать?

— Верно, будет полька, а может быть, и галопад.

— Бог с ними!

— Ну так слушай: у меня есть до тебя просьба.

— Сделай милость…

— Ты знаешь, мы выходим послезавтра в поход, а вам кажется, назначено месяца через два.

— Да.

— Когда вы выйдете, кто поступит на ваши квартиры?

— Никто.

— Ты где оставишь лишние вещи?

— В моем казенном домике.

— Кто за ними присмотрит?

— Поселенный инвалид.

— Позволь и мне прислать к тебе свой хлам, воз целый наберется. Чего там нет! Седел, мундштуков, корд, мебели, книг, старых бумаг — одним словом, всякой дряни… А нам велено очистить квартиры под резервы.

— Пожалуйста, не ораторствуй, а присылай.

— Спасибо. Прощай.

Я уехал в гостиницу, переоделся и в восемь часов утра был уже в штабе полка.

Когда полк наш, в свою очередь, выступил в поход, уланы, в которых служил Ковалев, были уже в Венгрии. В Новомиргороде нас остановили до особого приказания. Этого приказания мы ждали с нетерпением. Раз, когда мы собрались на плац перед гауптвахтою на офицерскую езду, к кружку офицеров подошел поручик П.

— Знаете ли, господа, печальную новость. Сестра пишет мне, что Ковалев убит. Первое неприятельское ядро, направленное против их полка, попало ему в грудь.

Я не хотел верить этому известию — так живо представлялся мне веселый, счастливый Ковалев на последнем бале. Но сомнения исчезли, когда, недели через три, я прочел в газетах о смерти штабс-ротмистра Ковалева.

И война кончилась. Мы возвратились на старые квартиры. Куда мне было деваться с имуществом Ковалева? Я знал, что он был совершенно одинок. Да и вещи-то были по большей части офицерские принадлежности, не только другого полка, но и другого оружия, следовательно, купить их было у нас некому. Желая отыскать какие-нибудь положительные сведения о родине Ковалева, я стал рыться в его бумагах. В одном из сундуков с книгами мне попалась писаная тетрадь без начала и без конца. От нечего делать я прочел ее и нашел если не повесть, то, по крайней мере, несколько очерков. Дело идет о дяде и двоюродном брате. Под этим именем, выставленном мною на удачу в заголовке, представляю тетрадь на суд благосклонного читателя.

De mortuis nihil nisi bene![1]