"РАЗВЕДКА: ЛИЦА И ЛИЧНОСТИ" - читать интересную книгу автора (Кирпиченко Вадим)

Наши новые знакомые — директора ЦРУ

Если лет 25 тому назад Уильям Колби, тогда директор ЦРУ США, обращаясь к какой–либо аудитории, объявил: «Вот, познакомьтесь, пожалуйста, мой хороший друг и коллега Вадим Кирпиченко!», я бы сам скомандовал себе: «В Сибирь, шагом марш!» и отправился бы в какой–нибудь лагерь, где обретались вероотступники, узники совести и правозащитники.

Такой шизофренический сон мог привидеться прежде только в результате неумеренного употребления алкогольных напитков.

Но прошли годы, и этот бред стал явью. Действительно, Билл Колби и я прилюдно называли друг друга коллегами и друзьями. Мир изменился, и люди тоже.

Впрочем, Билл Колби, увы, уже покойный, — это особый случай. Из всех директоров ЦРУ он наиболее активно боролся за избавление своего учреждения от таких его функций, как многочисленные «тайные операции», связанные с грубым вмешательством во внутренние дела суверенных государств, похищением и уничтожением неугодных Вашингтону людей, совершением государственных переворотов и так далее. Надо сказать, что Колби нашел в себе мужество, чтобы публично не один раз осудить эти варварские действия. Многие подчиненные уважали его за это. Но матерые волки «холодной войны» считали диссидентом и даже предателем.

Впервые мы познакомились с Колби в Софии в апреле 1992 года на международной конференции представителей

спецслужб, а затем стали регулярно встречаться на различных форумах, конференциях и семинарах в Вашингтоне, Нью–Йорке, Сеуле, но чаще всего в Москве. Затем последовали знакомства с другими директорами ЦРУ, бывшими и действующими, — Гейтсом, Вулси, Хелмсом, Уэбстером и, наконец, Тернером. Повезло мне, однако, на контакты со «шпионами № 1» Америки. Долгие годы мы изучали названных и подобных им деятелей на расстоянии, не имея какой–либо прямой связи с ними, и все они представлялись нам людьми, наделенными какими–то сверхъестественными качествами, не похожими на простых смертных. Главное для нас было определить поточнее их политические взгляды, отношение к СССР, к России, проанализировать их практическую деятельность по руководству Центральным разведывательным управлением.

И теперь, время от времени встречаясь с этими, в основном пожилыми уже людьми, я с интересом изучаю их, пытаюсь обнаружить в них какие–то необычные свойства характера, интеллекта, что–то отличающее их от простых людей, но, честно признаться, не обнаруживаю ничего удивительного.

Объективности ради следует признать, что у всех них есть характерные особенности и свойства: выдержка, спокойствие, вежливость, умение слушать собеседника. Никто из них не страдает недержанием речи, все мало едят и очень мало пьют спиртного на приемах и званых обедах. Они никогда не выказывают раздражения или явного удивления.

Очевидно, все эти качества выработаны долгой работой в службах, где неврастеникам нет места, где приходится принимать важные государственные решения и распоряжаться судьбами людей. В этих условиях и рождается привычка взвешивать каждое сказанное слово и не давать произвольного выхода своим эмоциям.

Все бывшие директора ЦРУ с большим удовольствием приезжают в Россию, чтобы, наконец, понять, кого они победили в «холодной войне», с кем и зачем они все–таки боролись, отдав этой борьбе лучшие годы жизни. Во время встреч с ними у меня возникало ощущение, что, посещая наши города и веси, они прежде всего хотели убедиться, что Россия побеждена навсегда, что больше она никогда не под–298

нимется, и испытывали от увиденного у нас чувство большого облегчения. Поэтому столпы американской разведки были милы, ласково улыбались и горячо благодарили за гостеприимство.

Меньше всего дарил нам улыбок Гейтс. Приезжал он в Москву в октябре 1992 года в качестве действующего директора ЦРУ, был сдержан, осторожен, недоверчив и боялся сделать какой–нибудь неверный шаг. По всему чувствовалось, что отойти от мысли, что перед ним находится уже не «главный противник», он не мог, да и беседы с нами он пытался временами вести с позиции силы. Идея поддержания контактов на равных ему никак не подходила. Поведение Гейтса, манера излагать свои мысли, его взгляды находились в полном соответствии с имевшимися у нас характеристиками: убежденный воин времен «холодной войны», сильный аналитик, противник поиска разумных компромиссов.

Роберт Гейтс возглавил ЦРУ в 1991 г. после Уильяма Уэбстера, во время правления президента Буша. Исследователи разведывательных служб, политологи, представители средств массовой информации всегда называли Гейтса опытным разведчиком, прошедшим все ступени служебной карьеры вплоть до высшего директорского поста. Позволю себе с этим не согласиться. Вряд ли можно назвать опытным разведчиком, асом разведки человека, который сам ни разу не работал «в поле», не встречался с агентурой в «боевых» условиях, не вербовал агентов и не докладывал добытую им самим информацию в Центр.

Люди наподобие Гейтса, сделавшие карьеру в разведке исключительно в штабах, на мой взгляд, и по характеру, и по образу жизни отличаются от сотрудников, прошедших свой путь через работу в резидентурах. Конечно, мои наблюдения не являются универсальными и их, естественно, можно опровергнуть различными живыми примерами, но все–таки люди, работавшие «в поле», как правило, более коммуникабельны, более открыты для общения, у них меньше комплексов и, наконец, они вообще более дружелюбны и оптимистичны, чем бюрократы, которые всю жизнь провели в коридорах власти.

Аппаратчик, не нюхавший настоящей разведывательной работы, страдает, как правило, комплексом неполноценности и отсутствие конкретного опыта пытается компенсировать показной строгостью, жесткими подходами и неразумной мелочной требовательностью. Такие люди встречались и в отечественной разведке. Они могут быть хорошими организаторами, неплохими аналитиками, но до конца понять душу и проблемы «полевого» работника им не дано.

Оценивая Гейтса, пишущие о нем люди как раз и отмечали его неразумную требовательность, жесткое отношение к подчиненным, недоверчивость и даже грубость.

Сейчас уже трудно установить, какие международные анализы и прогнозы Гейтса оказались точными, а какие нет. Но среди множества высказываний о Гейтсе мне хочется выделить один пассаж, связанный с его отношением к Советскому Союзу, к России. В своих докладах президенту США Роберт Гейтс очень часто преувеличивал разведывательную и военную мощь СССР, что вызывало ответную реакцию руководства США в виде новых финансовых вливаний в американское разведывательное сообщество и в создание новых военных программ вплоть до известной программы «звездных войн».

Исследователи ставят вопрос так: а не заключается ли дальновидность и коварство Гейтса именно в том, что, сознательно преувеличивая опасность, исходящую от СССР, он подталкивал президентов США на принятие новых военных программ? Этим самым супераналитик Лэнгли вызывал ответные действия СССР, в результате которых советская экономика потерпела крах, что в свою очередь поставило российскую военную мощь на грань исчезновения. Если это именно так, то надо признать гениальность Гейтса и поставить бюст на родине героя в городе Уичито в штате Канзас, где Роберт Гейтс родился 25 сентября 1943 года, в результате чего, кстати, я вынужден отмечать свой день рождения одновременно с Гейтсом.

Следующим директором ЦРУ, с которым мне пришлось познакомиться, был Роберт Джеймс Вулси. Встреча состоялась в Вашингтоне в январе 1993 года, когда он еще не был окончательно утвержден в своей новой должности. Вулси

произвел на меня очень хорошее впечатление своей политической незашоренностью, искренним желанием понять собеседника, готовностью к поиску полей сотрудничества.

В отличие от Гейтса, у него уже был обширный опыт взаимодействия с советскими представителями на различных международных совещаниях и конференциях, в основном по вопросам разоружения.

Так, он принимал участие в качестве члена делегации США на переговорах по ограничению стратегических наступательных вооружений в Хельсинки и в Вене, а затем был уже руководителем американской делегации на переговорах в Женеве в 1969–1970 годах. При президентах Рейгане и Буше работал в ряде правительственных комиссий, в том числе по реформе Федерального законодательства по стратегическим силам.

Поражает количество университетов, которые Вулси окончил с отличием: 1963 год — Стенфордский, 1965 — Оксфордский, 1968 — Йельский.

Разговор с Вулси был конкретным, насыщенным и профессиональным и касался главным образом вопросов будущих контактов между ЦРУ и СВР. И, надо сказать, что в дальнейшем Вулси стремился пунктуально выполнять все договоренности.

И Гейтс, и Вулси не справились с задачей реформирования ЦРУ, которое оказалось необходимым в период после окончания «холодной войны», они систематически подвергались критике со стороны общественности и Конгресса США и, наконец, пали, став жертвами дела Олдридча Эймса¹. Долго он будет им еще являться в кошмарных сновидениях!

После своей отставки Вулси не ушел из большой политики, он часто высказывается по вопросам международных отношений, по поводу главных направлений деятельности ЦРУ. Приведу одно из его характерных высказываний в интервью, которое было опубликовано в январе 1997 года во французском сборнике «Политик интернасиональ»:

¹ Олдридч Эймс — руководящий сотрудник ЦРУ, осужден в 1985 году американским судом к пожизненному заключению за шпионаж в пользу СССР, а затем России. Он признал, что был советским и российским агентом с 1985 по 1994 год. Служба внешней разведки это сообщение не комментировала.

«ЦРУ переживает сложный период переориентации на новые цели, задачи и методы разведывательной деятельности, что вызвано происходящими в мире политическими переменами. Однако основными объектами его интереса по–прежнему являются Россия и Китай. Пристального внимания требуют также непредсказуемые режимы таких стран, как Иран, Ирак, Ливия, Судан, и исламский фундаментализм. Главными направлениями деятельности ЦРУ на современном этапе остаются добывание разведывательной информации за рубежом, в первую очередь с помощью агентуры, анализ международных событий и прогноз развития ситуации, а также проведение «тайных» операций».

Как и Вулси, большинство других бывших директоров ЦРУ дружно говорят о необходимости реформ, переориентации на новые цели, но по существу все они подчеркивают и утверждают неизменность главных направлений в деятельности ЦРУ, с сохранением прежних форм и методов работы.

В июле 1994 года меня попросили оказать внимание приехавшему в Россию Ричарду Хелмсу. Ему к этому времени исполнился уже 81 год, но жизнь его еще не согнула, и понятие «старик» к нему как–то не подходило.

Родился Ричард Макгарра Хелмс в семье иммигрантов из Германии и среднее образование получил в немецкой гимназии, а затем прошел курс в частной средней школе в немецкоязычной Швейцарии.

Окончив в 1935 году Уильямс–колледж в США, Хелмс занялся журналистикой и в качестве американского корреспондента освещал Олимпийские игры в Берлине в 1936 году. Вершина журналистского успеха Хелмса: он получил через год интервью у Гитлера.

С 1942 года Хелмс в звании лейтенанта начал службу в военно–морских силах США. В следующем году его прикомандировали к Управлению стратегических служб¹, он стал, таким образом, профессиональным разведчиком. Ему даже довелось поработать во время войны в Европе под личным

руководством самого Аллена Даллеса. За четыре года пребывания в ВМС и УСС Хелмс дослужился до подполковника, затем вышел в отставку и остался на службе в созданном в 1947 году Центральном разведывательном управлении. Здесь он занимал различные руководящие должности, имел отношение к реализации разведывательной программы полетов самолетов–разведчиков «У–2» над территорией Советского Союза и в связи с этим давал показания в комиссии Конгресса по делу сбитого над территорией СССР американского пилота Пауэрса.

В 1965 году президент Джонсон назначил Хелмса директором ЦРУ. На этом посту он находился до 1973 года.

Вскоре после отставки Хелмса президент США Ричард Никсон совершенно неожиданно для бывшего директора предложил ему поехать послом в Иран. То, что было неожиданным для Хелмса, вовсе не было случайностью для хозяина Белого дома. Он разыгрывал в это время на Ближнем и Среднем Востоке серьезную шахматную партию. В начале семидесятых годов Никсон поддерживал интенсивную переписку с президентом Египта Анваром Садатом и уже исходил из того, что египетский лидер скоро покончит с советским военным, экономическим и политическим присутствием в Египте. (Советская разведка в этом вопросе, кстати, оказалась на высоте, поскольку имела возможность знакомиться с этим эпистолярным творчеством.) Таким образом, Садат практически становился другом и союзником Вашингтона. Но оставался еще один верный американский друг — Иран, где последний шахиншах Мохаммед Реза Пехлеви чувствовал себя год от года все более неуверенно. Сохранить эту страну вместе с Египтом в орбите влияния США — такой была главная задача Никсона. Вот почему ему в Иране нужен был не столько крупный дипломат, сколько опытный разведчик и большой специалист по «тайным операциям». Собственно, новое назначение Хелмса именно так и было понято политологами всех мастей. Но этот шаг, увы, не спас шахский режим, который был сметен волной народного гнева в 1979 году.

Ничего не скажешь — богатая политическая биография, насыщенная большими событиями жизнь… Какой же он на самом деле, этот Ричард Хелмс?

Итак, на 82 году жизни вместе со своей супругой Цинтией Маккелви бывший журналист, бывший моряк, бывший разведчик и бывший дипломат, ныне свободный от всех обязанностей, кроме разве умеренной игры в теннис и чтения художественной и мемуарной литературы, Ричард Хелмс прибыл в Санкт–Петербург для осмотра его достопримечательностей. Это был его первый визит в нашу страну.

Оказывая Хелмсу гостеприимство, я имел намерение побеседовать с ним по некоторым вопросам и, в частности, узнать, как правительственные круги США относятся к миротворческой деятельности России в Содружестве Независимых Государств, к положению русскоязычного населения в Прибалтике и к другим актуальным в то время проблемам.

Против ожидания, Хелмс вел беседу вяло, старательно прислушивался к моим вопросам, часто переспрашивал. Наконец я понял, что у него не все в порядке со слухом, и умерил свое любопытство.

Несколько раз Хелмс упомянул, что давно уже отошел от конкретных политических дел, хотя и продолжает живо интересоваться международными событиями.

В ходе беседы я затронул тему о предателях из нашей службы и сообщил Хелмсу, что в своих мемуарах сделал ссылку на одно его интервью, в котором он квалифицировал наших перебежчиков как людей корыстных и аморальных, а отнюдь не как идейных и бескорыстных борцов против советской системы. Хелмс подтвердил, правда, без большого энтузиазма, сказанное им ранее по этому поводу.

Что касается вопросов, которые задал Хелмс, то его интересовало мое мнение о развитии обстановки в Северной Корее и о книге Судоплатова, с которой он в США уже ознакомился. Я сказал ему, что в книге содержится множество вымышленных фактов, непроверенных материалов и привел соответствующие примеры.

Надо сказать, что заметно более молодая, чем сам Хелмс, его жена Цинтия активно участвовала в беседе и задавала множество вопросов. Некоторое время спустя после возвращения в США Цинтия прислала в качестве благодарности за хороший прием свою книгу «Жена посла в Тегеране». Главное достоинство книги в том, что автор просто и выра–

зительно рассказывает, как она жила, что видела и слышала в Иране, что читала о его истории и культуре, с кем встречалась, как воспринимала быт и нравы населения. При этом Цинтия не пытается делать каких–либо политических обобщений, не вторгается в чужие сферы деятельности.

От общения с Хелмсами осталось впечатление, что они дружная пара и что они стремятся насытить новыми впечатлениями грустную пору своей жизни.

В июле 1995 года на московской земле появились в качестве гостей посла США бывший директор ЦРУ Уильям Уэбстер со своей молодой супругой (некоторое время он был вдовцом) и бывший американский посол в Заире, Тунисе и Саудовской Аравии Вальтер Калтер также с женой. Уэбстер и Калтер — большие друзья и хорошо известные люди в верхнем эшелоне вашингтонских властей. Посол США в Москве Пиккеринг и другие сотрудники посольства оказывали им подчеркнутое внимание, давали приемы, обеды и водили их на экскурсии. А у меня состоялось еще одно интересное знакомство. Мало того, что Уэбстер был директором ЦРУ (1987–1991 годы), до этого он одиннадцать лет занимал пост директора ФБР. Это единственный случай в истории Соединенных Штатов, когда один человек последовательно руководил обеими спецслужбами.

Начинал Уэбстер свою карьеру, как и Хелмс, со службы в военно–морском флоте (1943–1946 годы), затем, получив юридическое образование, работал судьей и прокурором в штате Миссури.

В США Уэбстер известен как человек, жестко и неукоснительно исполнявший законы, а кроме того, как смелый новатор: он открыл двери ФБР и ЦРУ для представителей различных этнических групп США. Таким образом, Уэбстер стал в США своего рода символом и олицетворением американской Фемиды, и поэтому все называют его не сэр и не мистер, а «джадж» — судья. Джадж Уэбстер! Хорошо звучит, солидно…

Как и Хелмс, Уэбстер приехал в Россию впервые. Сначала он ловил советских шпионов в США, затем засылал своих в Советский Союз, а теперь приехал сюда сам, чтобы поразмыслить, зачем он все это делал, и увидеть собственными

глазами бывших «главных противников». Ну и нам очень было любопытно взглянуть профессиональным оком на грозного и всемогущего босса. И снова перед нами сдержанный, вежливый, разумный человек. Подтянутый, спортивный, верой и правдой служивший своему государству, а теперь отдыхающий от своей очень нервной в прошлом работы. Но отдых этот весьма относителен. В свои 70 с небольшим лет Уэбстер полон сил и энергии и состоит консультантом, советником и членом совета директоров разных компаний.

Рассказывая о своем образе жизни, Уэбстер не без гордости поведал, что увлекается теннисом и конным спортом, и даже имеет своих лошадей. Я сразу же задал вопрос, приученный долгой службой в разведке выяснять все подробности, а сколько, собственно говоря, у него скакунов. Тут джадж Уэбстер надолго задумался, и я уже решил, что он просто забыл, о чем у нас шел разговор. Но после паузы он все–таки ответил, что у него пять лошадей. Тут я снова проявил настойчивость и спросил Уэбстера, почему он так долго считал. Собеседник ответил, что лошади находятся пока в его совместном владении с сыном и они еще окончательно их не поделили.

Уэбстер очень гордится и тем, что он происходит из семьи первых переселенцев из Европы. Кстати сказать, таких людей в Соединенных Штатах немало. В их гостиных висят портреты предков — первооткрывателей Америки — и стоят старинные фортепьяно, которые, согласно семейным преданиям, были вывезены из Европы.

Уэбстер сообщил мне, что его прародитель прибыл в Америку в 1620 году на знаменитом судне «Мейфлауэр» («Майский цветок») вместе с другими «отцами–пилигримами», мало того, во время морского путешествия из Европы в Америку он познакомился со своей будущей женой. Здесь же, на паруснике, их и обвенчали.

У Уэбстера интересная манера вести разговор: сначала идет неторопливая беседа, вопросы, ответы, а потом он вдруг задает неожиданный вопрос, сформулированный так, что при любом ответе на него отчетливо видна позиция отвечающего.

На обеде у посла США в честь Уэбстера и Калтера слева от меня сидела живая и веселая жена Уэбстера, а справа — молодая высокая дама с типичными русскими чертами, ми–306

ловидная и приятная. При знакомстве она с гордостью сказала, что ее девичья фамилия Трубецкая и что она, стало быть, княгиня, а замужем она за американским бизнесменом, также русского происхождения. К этому следует добавить, что напротив меня сидел американец с не менее звучным именем Петр Голицын. Мне как–то сразу страстно захотелось самому стать отпрыском еще более древнего рода, скажем, Милославским или Ромодановским, и отсудить у какого–нибудь колхоза свои кровные земли и разводить на них, как Уэбстер, скаковых лошадей… Но, как всегда, сразу возник и проклятый вопрос: «А зачем мне нужны эти лошади? К тому же эти традиционные перебои с овсами… Да ну их всех!..»

Общение с носителями княжеских и графских титулов воскресило в моей памяти историю о том, как прошлым летом мы с женой были приглашены на обед к великим княгиням — бабушке и матери нашего будущего монарха цесаревича Георгия. В ответ на мое признание в близости к августейшей и порфироносной семье княгиня Трубецкая сурово ответила, что эти люди не имеют никакого права на российский престол. Вот тебе и на! А недавно и сам академик Лихачев (естественно, после ухода Собчака с поста санкт–петербургского мэра), опираясь на строго научные исторические факты, доказал, что претенденты не имеют никакого права на царствование у нас. А жаль… В случае чего знакомство с царем могло бы и пригодиться…

После обеда все собрались на веранде посольского особняка на Спасопесковской площадке, где начался оживленный светский разговор о разновидностях хобби. Дошла очередь и до меня. Я рассказал о своих пристрастиях, сделав акцент на огородных работах и на кошении травы. Это вызвало некоторую сенсацию. Публика стала подходить к нашей группе и живо обмениваться только что полученной информацией. Особый интерес вызвало то обстоятельство, что я сажаю и картошку. Бывший директор ФБР и ЦРУ даже разволновался и, сообщив, что они с женой тоже пытаются что–то делать на своем участке, стал дотошно выяснять, как ухаживать за картошкой, на какую глубину ее следует сажать, а главное, каким концом следует втыкать клубни — тупым или острым.

С кошением травы все тоже обстояло непросто. Сначала американцы думали, что я кошу траву специальной машинкой, а потом долго не могли понять, что такое коса, ибо уже забыли английское слово «сайс» и думали, что речь идет о серпе. Ну, прямо инопланетяне какие–то!

Последний мой знакомый из плеяды столпов американской разведки — четырехзвездный адмирал Стенсфилд Тернер. Ранее мне уже много приходилось слышать и читать о нем, и когда в мае 1996 года он вторично приехал в Москву и попросил встречи со мной, я с большим интересом принял это предложение. Встречи с Тернером оказались интересными, насыщенными, достаточно откровенными и, надеюсь, взаимно полезными.

Снова «морской волк», но уже самый настоящий, с самым высоким адмиральским званием на американском флоте. В 1947 году он окончил военно–морскую академию, затем, находясь на военной службе, учился в Оксфордском университете, получил последовательно степени бакалавра и магистра гуманитарных наук по специальности «международные отношения».

Далее пошли войны. Во время войны в Корее Тернер служил на эсминце, затем участвовал в вьетнамском вооруженном конфликте, уже командуя таким же кораблем. С 1972 по 1974 год — начальник военно–морской академии, а затем командующий 2–м флотом США в Атлантическом океане.

В 1975 году Тернер был назначен верховным главнокомандующим союзными вооруженными силами в Южной Европе со штаб–квартирой в Неаполе.

Оттуда в марте 1977 года Тернер совершенно неожиданно для себя был назначен директором ЦРУ и возглавлял это ведомство до января 1981 года.

Инициатива назначения Тернера на этот пост целиком принадлежала президенту Картеру. В подаренной мне книге «Секретность и демократия. ЦРУ в переходный период» Тернер подробнейшим образом описывает процедуру назначения и свои переживания в связи с изменениями в служебной карьере. Этот поворот в жизни Тернера объясняется тем, что Картер хорошо знал его по совместной уче–308

бе на одном курсе в военно–морской академии. В США назначение Тернера живо обсуждалось и при этом всегда подчеркивалось, что Тернер был официально признан лучшим выпускником курса, а будущий президент занял только 5–е место.

Однако мой большой интерес к Тернеру объяснялся отнюдь не его близким знакомством с бывшим президентом, а его политическими взглядами.

Во–первых, заняв пост директора ЦРУ, он критически оценил положение в этом учреждении и предпринял смелые попытки поставить управление под контроль законодательных органов; а во–вторых, после окончания «холодной войны» он совершенно недвусмысленно заявил, что в новых условиях натовский альянс «сыграл свою роль» и должен быть распущен.

Об этом адмирал, в частности, говорил в октябре 1995 года в норвежском городе Буде на международной конференции, где обсуждалась тема окончания «холодной войны». «Блок НАТО, — напомнил он, — был создан во время «холодной войны» с совершенно ясными целями. Сейчас эти цели достигнуты. Ситуация изменилась, и НАТО в настоящее время находится в поисках своих новых политических целей. Так почему вообще не распустить НАТО?»

В Москву Тернер прибыл по приглашению Института США и Канады Российской академии наук для участия в семинаре «Гражданско–военные отношения в демократическом обществе». Заседание длилось целый день, выступавших было множество, и Тернер, как и другие представители натовских стран, ошарашенно воспринимал убийственные факты о положении в российской армии, о неразберихе с ее реформированием, о всевозможных злоупотреблениях и воровстве. Ужасное впечатление произвело сообщение отставного российского генерал–полковника, который поведал аудитории о том, что он теперь не носит генеральский мундир из опасения, что ему могут плюнуть в физиономию, так как его коллеги–генералы постоянно делают безответственные заявления, занимаются коммерцией, погрязли в гнусных интригах, и все эти действия окончательно скомпрометировали некогда уважаемое генеральское сословие.

В своих выступлениях представители натовских стран выражали нам свое сочувствие, давали советы, как лучше реформировать армию, чтобы сделать ее профессиональной, пытались убедить в том, что продвижение НАТО на Восток не таит в себе никакой угрозы для интересов России, а в душе, надо полагать, радовались, что теперь навсегда покончено с некогда победоносной Красной, затем Советской, а ныне распятой российской армией. Мне кажется, что я даже улавливал радостный блеск в глазах молодых северо–атлантистов, когда выплескивался очередной поток информации о бедственном положении нашего воинства.

Стенсфилд Тернер внимательно слушал ораторов, но его серо–голубые глаза ничего не выражали, и изборожденное глубокими морщинами лицо морского волка оставалось непроницаемым.

Вообще, весь его облик — это олицетворение спокойствия, уверенности и собранности. И одет он в спокойные сине–серые тона.

Выступление Тернера также было по–военному четким и кратким. Он рассказал о взаимодействии ЦРУ с Конгрессом США, о проблемах секретности в разведывательном сообществе США, о необходимости разведки быть законопослушной. Кстати сказать, в своем интервью газете «Совершенно секретно» (№ 7 за 1996 год) адмирал сообщил, что свой доклад на нашей конференции он согласовал с ЦРУ и получил соответствующую апробацию. Замечу попутно, что наши бывшие руководящие работники разведки в большинстве своем считают недостойным согласовывать свои выступления с пресс–бюро Службы внешней разведки России, поскольку наша демократия давно уже обогнала в своем развитии все другие демократии мира, и снова мы маячим впереди планеты всей.

Выступления соотечественников на конференции «Гражданско–военные отношения в демократическом обществе» были в основном острыми и интересными, но все они безбожно нарушали регламент и заплывали в своих рассуждениях далеко в сторону от объявленной темы.

После окончания конференции я спросил у Тернера, как обстоят дела в США на подобных форумах по части соблюдения регламента и деловитости. Собеседник явно не хотел

нас обижать, но потом все–таки сказал, что у них порядка значительно больше, так как в Америке давно научились ценить время.

Как это уже очевидно, из политики Тернер не уходит и помимо активного участия в разного рода конференциях является еще и профессором Центра международных исследований проблем безопасности Мэрилендского университета. Здесь он ведет семинар по проблемам возникновения войн, исходя из понимания, что войны есть продолжение внутренней политики государства. Тернер с большим удовольствием принял мое приглашение посетить наше Бюро по связям с общественностью и средствами массовой информации в Колпачном переулке (сейчас оно размещается на Остоженке) и ознакомиться с его работой. Здесь пресс–секретарь директора СВР Татьяна Самолис с большим энтузиазмом рассказала ему о наших принципах работы с журналистами: никому не лгать, вежливо разъяснять, почему СВР не может удовлетворить ту или иную просьбу представителя прессы, не оставлять невыполненным ни одного обещания. Несомненно, такая линия поведения способствовала тому, что СВР имеет сейчас нормальные отношения со средствами массовой информации. В свою очередь, Тернер с видимым удовольствием рассказал, что, став директором Центрального разведывательного управления, он после недолгих размышлений понял полезность работы с прессой и учредил впервые в истории ЦРУ аналогичное учреждение. Задача его была двуединой: просвещать американскую общественность о деятельности управления и информировать о работе иностранных разведок как в США, так и в других странах.

Беседовать с Тернером было интересно. Он не уходил от ответов на вопросы и создавал впечатление доверительности в разговоре, был всегда четок и конкретен. Тернер отличается от большинства мужского населения планеты тем, что не курит и не употребляет спиртных напитков. Причиной такого нестандартного, скажем, поведения является то, что пятьдесят лет тому назад погиб в автомобильной катастрофе его родной брат, находившийся в нетрезвом состоянии. После этого Тернер дал обет воздержания от алкоголя и ни разу его не нарушил. Так что выпить за его здоровье во время обеда мне пришлось одному.

Своей открытостью, доброжелательностью, готовностью к диалогу Стенсфилд Тернер больше всего напоминал мне Билла Колби. И оба они заметно отличались от других директоров ЦРУ. Если те были способными администраторами и сторонниками замкнутой разведывательной системы, то Тернер и Колби были ее реформаторами в сторону большей открытости и законности.

Колби приезжал в Россию чаще остальных бывших директоров ЦРУ, давал многочисленные интервью российским журналистам и у нас, и в США, поэтому нет особой нужды излагать в деталях его взгляды и практическую деятельность. Однако поскольку я имел удовольствие довольно часто общаться с ним, а в промежутках между встречами обмениваться письмами, и тем более, что его уже нет на этом свете, я хотел бы в конце этой главы сказать еще несколько слой о нем.

Думаю, что Колби искренне хотел глубоких реформ в ЦРУ, чтобы превратить эту организацию в более цивилизованную и законопослушную. Об этом свидетельствуют и его высказывания, и практические действия в бытность директором разведывательного ведомства. Колби решительно выступил против бесцеремонного вмешательства во внутренние дела других государств, против организации убийств и похищений руководящих деятелей за границей, против проведения медицинских опытов над людьми, он осуждал агрессивную политику США в ряде районов мира. А начал он свою деятельность в качестве руководителя разведки с увольнения на пенсию начальника внешней контрразведки Джеймса Энглтона, который отвечал и за внутреннюю безопасность управления. С течением времени Энглтон превратился в неуправляемого монстра, который никому не подчинялся, подозревал всех в предательстве, стал настоящим параноиком и держался на своем посту так долго потому, что его патологическая ненависть к Советскому Союзу не вызывала ни у кого сомнений и являлась как бы индульгенцией против всех его грехов и беспрекословным доказательством его выдающегося патриотизма.

Энглтон вел свои интриги, не ставя в известность руководство Лэнгли, и даже имел в своем распоряжении личные шифры для переписки с зарубежными партнерами

ЦРУ. Как свидетельствуют компетентные люди, особо тесные связи у Энглтона были со спецслужбами Израиля.

Мне всегда было легко и интересно беседовать с Колби не только в силу общности профессии, но и потому, что в наших биографиях было много сходного: одна возрастная группа, участие во второй мировой войне, принадлежность к воздушно–десантным войскам, работа в резидентурах в условиях войн и кризисов (у Колби — вьетнамская война, у меня — арабо–израильские и Афганистан), совместное участие в международных конференциях по проблемам разведки…

Хочу развеять и одну легенду о Колби. И при жизни, и после его смерти американские и российские журналисты переписывали друг у друга одни и те же фразы о том, что он, мол, серая и невыразительная личность. Из одной статьи в другую кочевала фраза: «По словам лиц, хорошо знавших Уильяма Колби, он идеально подходил для шпионской деятельности: незаметный, серый человек, напоминавший коммивояжера, запомнить внешность которого очень трудно…» Все это не так. Колби, наоборот, привлекал к себе людей своей доброжелательностью, открытостью, вокруг него всегда толпились ученые, журналисты, бизнесмены, всем было интересно с ним поговорить, узнать его мнение по самым различным вопросам, в том числе и далеким от разведывательной тематики. Но, как известно, очень трудно бывает избавиться от однажды найденного клише, особенно если делаются псевдонаучные ссылки на Грэма Грина¹, который якобы использовал черты Колби при написании своего «Тихого американца».

Колби отнюдь не был серым, это был яркий человек, и даже смерть его в апреле 1996 года была необычной: не справившись с течением во время прогулки на байдарке–одиночке, он потерял сознание и утонул в реке Уикомико, недалеко от американской столицы.

В заключение приведу выдержку из письма Уильяма Колби ко мне от февраля 1993 года:

«…Вы правы, что мы еще не дожили до того момента, когда государства могут обойтись без разведки. Самое главное, вы правы, говоря о том, что разведка должна быть ори–¹ Речь идет о романе английского писателя Грэма Грина, напечатанного в 1955 году.

ентирована на защиту национальных интересов своей страны, но без идеологических предвзятостей относительно «противников». Следуя таким курсом, разведывательные службы наших государств могут служить своим народам, избегая непродуманных эксцессов на своем пути, и сотрудничать в тех областях, где совместно мы можем сделать больше для своих стран, чем по отдельности. Разработка конкретных деталей этой деятельности будет непростым делом, но это будет захватывающий процесс, и он принесет благо всем нам».

Предатели

В своих воспоминаниях о работе в разведке я никак не могу обойти тему предательства, хотя, естественно, никаких приятных эмоций она не вызывает. Но это тоже часть жизни в разведке, и никуда от этой темы не уйти. Предательства имели место в прошлом, есть они и теперь…

Во время сталинских репрессий некоторые разведчики отказывались возвращаться в СССР и оставались за границей во имя спасения своей жизни. Осуждать их трудно: здесь срабатывал нормальный инстинкт самосохранения. После смерти Сталина и устранения Берии и его сообщников никакой «охоты на ведьм» в разведке уже не велось. За время моей службы в этом ведомстве не было ни одного случая, чтобы разведчик стал жертвой доноса, интриг или клеветы и был незаслуженно репрессирован. Теперь предательство имело уже совершенно иную основу — разнообразные проявления аморальности в сочетании с психическими отклонениями. Подавляющее большинство таких предателей попыталось представить себя перед лицом мировой общественности в роли политических борцов с системой, которая провозгласила себя социалистической, как противников тоталитаризма, как «узников совести».

Но вот уже изменилась система, она делает мучительные попытки перейти к рыночной экономике, к демократии, а предателей, увы, не стало меньше, да и прежние «идейные», несмотря на полученные гарантии, что–то не спешат возвращаться на родину. Вывод напрашивается такой: наш перебежчик предает не социальную систему, а свою родину, кол

лектив разведки, друзей (которым предательство перебежчиков обходится дорого — ломается их служебная карьера), родителей, жену, детей. Во всех известных случаях предательства никаких идеологических мотивов не просматривается. Причины его самые прозаические и низменные: казнокрадство и, как следствие, вербовка иностранной спецслужбой на основе компрометирующих материалов; бегство от больной или нелюбимой жены; уход от семьи с любовницей; пьянство и деградация личности на этой основе; трусость, проявленная при столкновении с иностранной спецслужбой; патологическая жадность к деньгам и вещам; половая распущенность; боязнь ответственности за промахи в служебной деятельности; бездушное или неприязненное отношение к своим ближайшим родственникам и даже желание отомстить своему начальнику ценой собственной измены. В этом далеко не полном наборе мотивов предательства возможны самые удивительные сочетания и комбинации.

Каждое предательство тяжело сказывалось на настроениях в коллективе разведки. Ни один такой случай не вызывал в ком–либо сочувствия к самому предателю — со всех сторон раздавались самые жесткие и крайние оценки его поступка. Ряд предательств был раскрыт совместными усилиями разведки и контрразведки, и сотрудники, вставшие на путь измены, получили суровые приговоры. Кстати говоря, предательство никогда не остается нераскрытым, хотя иногда это происходит слишком поздно.

Те из предателей, кого не настигла кара, кто спас свою жизнь, убежав к своим хозяевам, по данным, которыми мы располагаем, не обрели спокойной и счастливой жизни. В Центре же их предательство оборачивалось многочисленными неприятностями для сотрудников разведки. Начинались мучительные разбирательства и служебные расследования, которые приводили к стереотипным выводам: 1) допущены просчеты при приеме бывшего сотрудника на работу; 2) его плохо изучали и не воспитывали в процессе работы; 3) руководство подразделения допустило ошибку при рекомендации его на работу за границу. Виновным давались взыскания, начиналась очередная кампания перестраховок и недоверия, которая длилась до очередного пре

дательства. Далее все начиналось с начала и следовали уже знакомые императивы: уволить, понизить, предупредить, объявить, усилить, углубить, потребовать, обратить внимание, тщательно разобраться, наказать виновных своей властью и так далее, и тому подобное.

На той стороне предатель, получив за измену сумму благ, делает безуспешные попытки прижиться на новом месте, пьет и гуляет под надзором полиции, пытается забыть о предательстве, но сделать это практически невозможно: мысль о том, что он предатель, навсегда поселяется в его сознании и преследует до самой смерти. Жалко покинутых детей, покинутых жен, но всего невыносимее думать о престарелых родителях, об их неустроенной и обездоленной старости, знать, что последней мыслью в угасающем сознании умирающего отца будет мысль о сыне–предателе…

Предатели из числа бывших сотрудников разведки, живущие ныне на Западе, естественно, не хотят, чтобы их называли предателями. Возможно, они даже самих себя пытаются убедить в том, что они вовсе не предатели, а идейные правдоискатели. В целях самооправдания некоторые сделали попытку стать писателями. В частности, за последние годы в роли авторов книг выступили Кузичкин, Гордиевский и Швец, разоблачающие «козни разведки и КГБ». К ним можно отнести и Олега Калугина. Но о нем я подробно расскажу позже в следующей главе.

В.А.Кузичкин изменил родине в 1982 году в Иране. Он бежал в Англию один, оставив в Москве больную жену и одинокую мать. Книга его вышла в 1990 году. Называется она «В стенах КГБ» и написана с помощью небезызвестного Фредерика Форсайта. Книга не вызвала на Западе какого–либо интереса, критика обошла ее молчанием. В ней не найти материалов исследовательского характера, и заполнена она главным образом фактами из личной жизни Кузичкина, соответствующим образом препарированными.

При чтении этой книги меня поразила настойчивость, с которой Кузичкин доказывает читателю, что он встал на путь лжи и предательства с детских лет. Он, оказывается, уже в младенческом возрасте полностью разочаровался в существовавшем режиме, ибо ясно видел все его пороки. Став взрослым, он планомерно проводил линию на преда–317

тельство. Чтобы иметь возможность убежать из Советского Союза, он, находясь на службе в армии, вступает в члены КПСС. Членство в партии помогает ему стать студентом Института стран Азии и Африки, где он, продолжая ненавидеть государственную систему и КПСС, с мыслью о будущем переходе на Запад активно участвует в партийной жизни и избирается в течение нескольких лет членом институтского партбюро. Эта деятельность Кузичкина принесла ему желаемый результат — он был приглашен на работу в разведку, и путь для его ухода на Запад, таким образом, был открыт. О том, что ему с детства пришлось лгать и притворяться, Кузичкин пишет с явным удовольствием.

Комментировать книгу с точки зрения соотношения в ней вымысла, дезинформации и действительно имевших место фактов бессмысленно, она этого просто не заслуживает. Остановлюсь только на примере, который касается лично меня, — тут мне доподлинно известно, что соответствует действительности, а что нет. Обо мне Кузичкин, в частности, пишет: «Кирпиченко… был резидентом КГБ в Египте, когда в отношениях с Садатом наметились первые признаки ухудшения. Резидентура КГБ узнала из своих надежных источников, что Садат планирует выдворить из Египта всех советских советников. Одним из таких источников являлся Сами Шараф, возглавлявший египетскую службу безопасности. Резидентура направила разведданные в Центр, но, к изумлению ее сотрудников, реакции никакой не последовало. Наоборот, Центр начал задавать вопросы о надежности информации».

В действительности дело обстояло следующим образом.

1.Центр регулярно информировался о готовившейся акции против военных специалистов, и это не вызывало каких–либо недоуменных вопросов со стороны Центра.

2. Информация — а вернее, дезинформация — о том, что Сами Шараф — мой агент, впервые появилась в книге Джона Баррона «КГБ» в 1973 году и с тех пор в разных вариантах почему–то перепечатывается в книгах предателей. Ответ на это «почему» я дам в одной из последующих глав. Сами Шараф никогда не был нашим агентом, а я с ним не был даже знаком.

3. Наших специалистов Садат изгнал из Египта в июле 1972 года, а Сами Шараф был посажен Садатом в тюрьму в

мае 1971 года и поэтому вообще никого и ни о чем не мог информировать.

Если книга Кузичкина не вызвала на Западе никакого интереса, то книга Гордиевского, написанная им в соавторстве с преподавателем Кембриджского университета Кристофером Эндрю, привлекла внимание политиков, историков и журналистов.

Но прежде о самом предателе. Гордиевский был завербован английской разведкой МИ–6 в 1974 году. Утечка через него информации к противнику вызвала предположение о наличии на этом участке работы предателя. Кольцо вокруг Гордиевского стало смыкаться, он почувствовал опасность, и летом 1985 года англичане тайно вывезли его из Москвы.

. Интерес к книге был вызван содержавшимися в ней «сенсационными» разоблачениями, а безапелляционность суждений авторов и полная бездоказательность их утверждений вызвали законное возмущение и раздражение информированных читателей. Книга начинается со следующего исторического открытия: «Опричнина, прародительница современного КГБ, первая в истории России политическая полиция, была основана в 1565 году Иваном Грозным…» Копнув в глубь веков, авторы заставляют вспомнить школьный анекдот. Нерадивая ученица стоит у доски и не может ответить на вопрос учителя, что такое опричнина. Наконец она слышит подсказку отличника с первой парты и бодро сообщает: «Опричнина — это пирог с гречневой кашей». По мере внимательного прочтения книги я постоянно возвращался к этому определению… Действительно, книга эта — настоящий пирог с кашей. В ее переплет втиснуты все сведения, которые когда–либо печатались на Западе о КГБ и разведке, при полном отсутствии спокойного анализа и трезвых размышлений. И хотя книга называется «КГБ: взгляд изнутри», правильнее было бы назвать ее «Поверхностный взгляд извне».

Помимо опричнины авторы делают и другие исторические «открытия». Так, английские разведчики Локкарт и Рейли характеризуются в книге как очень наивные, легковерные и не искушенные в политике люди, которых окончательно запутали сотрудники ВЧК Здесь же «проливается

свет» на коллизию вокруг Ленина и Сталина: «Невысокое происхождение Сталина и его грубые манеры, в которых отсутствовал всякий намек на буржуазную утонченность, опять же вызывали у Ленина чувство вины за свое непролетарское происхождение…» Как видим, авторы углубились еще и в тайны психологии.

Весьма оригинальным является взгляд авторов на борьбу с фашизмом. Они осуждают, в частности, то, что в борьбе с фашизмом одновременно участвовали и Коминтерн, и советская разведка. Эндрю и Гордиевский крайне недовольны тем, что именно эти две силы вовлекали «честных и доверчивых» англичан в борьбу с фашизмом. Так и хочется уличить самих авторов в явных симпатиях к фашизму, тем более что они все время дают повод для этого.

Общеизвестны настойчивые попытки руководства СССР во время второй мировой войны добиться от своих союзников скорейшего открытия второго фронта в Европе. Авторы проводят мысль, что Тегеранская конференция глав трех союзных держав, состоявшаяся в конце 1943 года, проходила по сценарию НКВД и советской разведки, а Рузвельт и Черчилль оказались игрушками в руках Сталина и сдавали ему одну позицию за другой в вопросе открытия второго фронта. Много усилий Эндрю и Гордиевский уделили «доказательству», будто советник и ближайший помощник президента США Рузвельта Гарри Гопкинс был агентом советской разведки. Это утверждение базируется на двух фактах. Во–первых, Гопкинс, активный борец с фашизмом, выступал за эффективный союз России и США в войне с Гитлером, а во–вторых, преподаватель института, где готовят разведчиков, прямо сказал в своей лекции (на которой присутствовал Гордиевский), что Гарри Гопкинс был «самым важным агентом Советского Союза в США за период второй мировой войны». Умудренный опытом работы в советской разведке и приобретший дополнительный опыт в качестве агента английских спецслужб, Гордиевский должен был понимать, что ни в какой лекции имена ценных агентов не называются. Но ведь читатель, конечно, глуп, он и это заглотает. Читатель, однако, оказался не так прост. По вопросу о том, был ли Гарри Гопкинс агентом советской разведки, на страницах западной прессы разгорелась бурная

дискуссия, пик которой пришелся на конец 1990–го — начало 1991 года. Приговор был вынесен жесткий: «В книге поражает почти полное отсутствие новой информации», «В книге слишком много второстепенных и анонимных источников», «Книга изобилует сомнительными местами», «Нападки на Гопкинса — это позорная клевета», «Такие же бездоказательные обвинения, как против Гопкинса, выдвигаются также против президента Финляндии Урхо Кекконена и премьер–министра Швеции Улофа Пальме». Это выводы американского историка и общественного деятеля Артура Шлезингера, который в мартовском номере журнала «Атлантик» (США) за 1991 год сделал интересную попытку подвести итоги дискуссии вокруг этой скандальной книги, и он, как мне кажется, справился с этой задачей.

И снова о Сами Шарафе. Из книги в книгу история о моей работе с ним обрастает новыми подробностями. У Эндрю и Гордиевского есть такой пассаж: «Кирпиченко играл на тщеславии Шарафа, постоянно уверяя его, какое огромное значение его информации придавал сначала Хрущев, а потом и Брежнев». Вместо брани сделаю корректное замечание: невозможно обсуждать с человеком какие–либо вопросы и тем более играть на его тщеславии, не имея чести быть с ним знакомым.

Соавторы замахнулись на всю историю развития органов безопасности в России, а получился конфуз. Эндрю поставил под сомнение свою репутацию как преподаватель университета, а из Гордиевского писателя так и не получилось, и он остался тем, кто он есть, — предателем.

Другие предатели не претендуют на писательские лавры, но, единожды связав свою судьбу с иностранной разведкой, вынуждены продолжать свое сотрудничество, в том числе принимая участие в различных оперативных играх с нашей разведкой. В этом качестве выступали Богатый и Гундарев.

А.Н.Богатый с женой и двумя детьми, оставив в Москве отца–пенсионера и тяжелобольную мать, бежал в США из Марокко в 1982 году, а В.П.Гундарев — из Греции в 1986 году. При этом Гундарев бежал не только от нас, но и от собственной жены, украв у нее, по существу, младшего сына. Вместе с ним бежала и его любовница — учительница советской школы.

С течением времени и тот и другой стали искать контакты с работниками советских учреждений в США и подавать невнятные сигналы, что при соблюдении нами определенных условий они могли бы вернуться на родину и снабдить советскую разведку важной информацией, которую получили у американцев. Вся эта возня велась достаточно вяло, без выдумки и без какой–либо уверенности, что мы клюнем на эти приманки. Вскоре наши оппоненты из ЦРУ и ФБР выдохлись, и эти поползновения прекратились. Создалось впечатление, что и Богатый, и Гундарев пошли на эти контакты под большим нажимом и лишь для того, чтобы отработать положенное им содержание за предательство.

Тема предательства и предателей интересует многих. Задаются вопросы, каким образом человек решается на предательство, как осуществляется само предательство, каковы его последствия, как в дальнейшем складывается жизнь предателя, если ему удалось избежать возмездия…

На всех моих встречах за последнее время с представителями иностранной прессы эти вопросы неизбежно поднимались по инициативе собеседников. В основном спрашивали, не пересмотрели ли мы в разведке свое отношение к предателям в результате изменений, которые произошли в нашем государстве, не рассматриваем ли мы их в настоящее время в качестве борцов с прежней тоталитарной системой. Кстати сказать, в аналогичном ключе поднимается эта проблема и в некоторых наших печатных органах, где ставится заодно под сомнение и прежняя практика по отношению к предателям со стороны правосудия.

Бельгийский журналист Ален Гийом, работающий в газете «Ле суар», задал мне все эти традиционные вопросы. После состоявшегося между нами обмена мнениями он согласился с тем, что ставшие известными за последнее время случаи предательства носили в своей основе аморальный характер и были связаны со злоупотреблениями по службе.

При встрече с английским писателем и журналистом Расселом Уорреном Хау, проживающим в США, среди прочих была затронута тема о том, не связаны ли случаи предательства с некоторыми психическими отклонениями. Мы сошлись во мнении, что этого нельзя исключать. После нашей беседы

господин Хау решил поговорить на эту же тему с бывшим директором ЦРУ США Ричардом Хелмсом (возглавлял ЦРУ с 1966 по 1973 год) и задал ему вопрос относительно психической полноценности предателей и мотивов их перехода на сторону США. Ответ Хелмса был таков: «Я не думаю, чтобы хоть один русский перешел на сторону противника по идеологическим соображениям, но я также не считаю, что они изменили по причинам материального свойства. КГБ был гордой элитой. Сотрудники КГБ жили лучше, чем кто–либо другой в Советском Союзе. Кирпиченко прав в том, что у них у всех были проблемы психологического порядка, именно поэтому Джим Энглтон отказывался от их услуг». Дж. Энглтон был в свое время начальником внешней контрразведки ЦРУ, отвечал за ее безопасность, отличался повышенной подозрительностью и категорически не верил перебежчикам из СССР. Интервьюировавший Хелмса Рассел Уоррен Хау поставил перед ним уточняющий вопрос: считал ли Энглтон всех перебежчиков подставами КГБ. Хелмс ответил: «Что ж, возможно, он утверждал также и это. Но он видел, что они были, если выразиться мягко, людьми, не имевшими высоких принципов. Они перебежали из–за проблем со своей любимой девушкой, или из–за пьянства, или потому, что их должны были арестовать».

Для меня было приятной неожиданностью, что мои собственные мысли и оценки по поводу предателей в основном совпадают с мнением бывшего директора ЦРУ. Он как бы протянул мне из–за океана руку помощи в этом вопросе.

За последние годы у нас стало модным обращаться к знаменитому толковому словарю Даля. Писатели и журналисты прибегают к этому приему для подтверждения собственной позиции по какому–либо вопросу, для придания большей выразительности своим тезисам… Решил и я посмотреть, какое объяснение понятию «предатель» давалось в прошлом. По Далю, это «изменник, вероломец, крамольник, лукавый и облыжный человек, душепродавец». В общем, «предатель» и ныне столь же ясное и конкретное понятие, каким оно было прежде, и смысл его неподвластен времени.