"Кровь нуар" - читать интересную книгу автора (Гамильтон Лорел)

Глава двадцать четвертая

Поцелуй становился все крепче, и наконец Джейсон прижал меня к кровати, и я почувствовала, как растет желание в его теле. Настолько, что я обняла его ногами, и самая его интимная часть вдруг уперлась в самую интимную мою. Джейсон с нервным смехом отпрянул:

— Нужен презерватив.

Я закрыла глаза, на миг смутившись.

— Ну, конечно. Прости, я увлеклась.

Он наклонился ко мне, поцеловал меня быстро, резко, и на лице его светилась радость, что я настолько с ним забылась.

— Жан-Клод задал мне очень мало ограничений, но одно из них — вот это. Незащищенный секс запрещен.

Он снова меня поцеловал, потом соскочил с кровати порыться в багаже.

А я лежала и думала над этим фактом: я так увлеклась, что готова была на незащищенный секс с Джейсоном. Я принимаю таблетки, так что секс, строго говоря, незащищенным не назовешь. Такая осторожная я стала после того, как несколько месяцев назад испугалась, что беременна. И как же я могла стать такой беспечной? Вспомнились слова Ирвинга, что моя осторожность не помогает, значит, пора стать безбашенной. В них дело? Мне просто надоело, что мои самые искренние усилия сделать лучше всегда оборачиваются не той стороной, так чего вообще стараться? Да нет. Просто забылась с красивым мужчиной в постели.

Господи, это тоже звучит не лучше.

Джейсон вернулся с ленточкой нераспечатанных презервативов. Я насчитала не меньше четырех.

— Ну и амбиции!

Он посмотрел на презервативы и засмеялся снова:

— На случай, если окажется бракованный. Мне неохота снова вылезать из кровати.

Я невольно улыбнулась — это один из лучших моментов в том, чтобы быть с Джейсоном. Он всегда заставляет меня улыбаться. Никаких там стрингов, никакой трагической страстности — просто близкие друзья, сумевшие стать любовниками, оставаясь при этом друзьями. И это хорошо.

Он положил презервативы на тумбочку, потом залез на кровать, не переставая улыбаться. Придвинулся ближе — улыбка изменилась, глаза стали серьезнее, улыбка почти погасла, лицо лишилось выражения, остался только пристальный взгляд. Глаза как голубые небеса, весенние небеса, но он наклонился ко мне, и голубизна стала темнее, и глаза стали цвета летней жары, без малейшей весенней легкости.

Он остановился, потом наклонился ко мне поцеловать, лежа рядом со мной.

— Какое у тебя лицо, Анита, — выдохнул он.

— Какое?

Он улыбнулся, но глаза остались серьезными, темно-голубыми. Наклонившись, он ответил губами прямо мне в губы:

— Вот такое.

И поцеловал меня. Сперва нежно, потом сильнее, сильнее, телом прижимаясь ко мне сбоку, и обнаженный перед — вдоль длинного изгиба моего тела. Ощущение прижатого к бедру его паха заставило меня включиться в поцелуй руками, плечами, ртом. Он понял — или это отреагировало его тело, став тверже, мощнее, упираясь мне в бок, и он впился мне в рот, а я в его. Этот поцелуй был будто другой вид секса, нашедший свой собственный ритм, будто мы оба знали, что изображаем. Тела мое и его поплыли в этом поцелуе, и Джейсон начал тыкаться мне в бедро в такт с движением ртов.

Он отодвинулся, беззвучно смеясь, чуть отпрянув от меня, не касаясь больше бедра.

— Если не перестанем, то так оно все и кончится.

Я только со второй попытки смогла ответить:

— Тогда перестанем, потому что я хочу для тебя не так.

Он оперся на локоть — вторая рука тихо бродила по моему голому животу. Будь у меня меньше метафизической силы, сейчас он бы играл с вполне реальными шрамами, а так — тигр-оборотень, пытавшийся выпустить мне кишки, не оставил ни следа.

— Ты вдруг стала очень серьезна.

— Просто подумала, что будь я метафизически слабее, ты бы сейчас мог играть со шрамами.

Он тронул меня за лицо:

— Анита, не думай о том, что мы потеряли. Думай о том, что у нас есть.

Я улыбнулась ему, поскольку он этого хотел.

— Получается, ты просишь не думать о схватке, в которой мне могли бы остаться шрамы, и о том, кто погиб, чтобы меня спасти.

Лицо его стало серьезным и нежным:

— Вот теперь ты это поняла. — Я хотела возразить, но он положил палец мне на губы и сказал: — Дальнейший разговор на эту тему мне не поможет прийти в настроение.

Я улыбнулась, прямо в этот палец у меня на губах. Он отодвинулся, и я смогла сказать:

— Мне кажется, ты все еще в настроении.

— Девочкам намного легче, — сказал он. — Посмотреть вниз — и сразу все ясно.

— Вот это мне нравится в мальчиках.

Он тихо засмеялся:

— Я заметил.

Снова он прижался ко мне, показывая, что все еще вертикален, но не совсем еще тверд.

— Так что настроение у меня несколько упало, и давай бросим серьезные мысли. Думай только о сейчас и обо мне.

Я посмотрела ему в лицо. Тело его выражало радость, но лицо было серьезнее обычного. Наверное, этого следовало ожидать, но Джейсон всегда такой радостный партнер. В сексе по крайней мере — последующие постельные разговоры могли быть глубокими до психотерапии, но секс всегда неосложненный.

— Опять у тебя серьезное лицо, — упрекнул он.

— Я сделала, как ты просил, — стала думать о тебе.

— Зачем тогда так серьезно? — нахмурился он.

Я подсунула руку ему под шею, под короткий шелк волос, погладила, притянула его к себе.

— У тебя такие мягкие волосы, каких мне в жизни трогать не доводилось.

— Мягче, чем у Натэниела?

— Да, — ответила я и попыталась притянуть его для поцелуя.

— Врешь, — сказал он, упираясь рукой и не приближаясь.

— Вру?

— Я же был с вами двумя, не забывай. У него волосы как мех на коже.

— Да, но это не просто мягкость. У его волос другая текстура.

— У Жан-Клода мягкие волосы.

Я нахмурилась:

— Да, но не такие, как у тебя. Волнистые волосы никогда не бывают так мягки, как прямые.

— У Ашера волосы как пена.

Я нахмурилась сильнее, убрала руку, просто глядя на него теперь.

— Я тебе один раз сказала комплимент, и ты его не хочешь принять?

— Прости, но я вдруг тебе не поверил.

— Я во время секса не вру, Джейсон. Никогда не говорю того, чего не имею в виду, и никогда ничего не изображаю.

Он опустил голову, я теперь видела только его профиль — очень симпатичный.

— Прости, Анита. Это не у тебя пунктик, это у меня.

Он смотрел на меня, и глаза меняли цвет, возвращаясь к обычной, светлой голубизне.

— Какой пунктик?

— Ты теперь знаешь мое семейство. Сколько я живу, никому не был нужен. Отец хотел совсем не такого сына. Ты знаешь, каково жить, все время зная, что ты не такой сын, как хотел твой отец?

— Если заменить сына на дочь.

Он вгляделся пристальней, с неподдельным интересом:

— Твой отец хотел вместо тебя мальчика? Или что?

Я улыбнулась:

— Нет, он был мной доволен. Я была его напарником на охоте, мы всякими мужскими вещами занимались вместе.

— Мачеха, Джудит, — сказал он.

— Бываешь ты иногда излишне сообразителен.

— Прости.

— Они поженились, когда мне было десять, и с тех пор я ни разу не была достаточно хороша. Недостаточно белокурая, недостаточно женственная, недостаточно вежливая, недостаточно послушная — не та дочь, которую ей хотелось.

— У нее есть дочка твоего возраста?

— Да, Андриана. Идеальная дочь для Джудит.

— И чем она занимается?

— Адвокат, и помолвлена с адвокатом.

— Bay! Адвокат и помолвлена, и выйдет замуж еще до тридцати лет. С этим трудно конкурировать.

— Я где-то лет в пятнадцать поняла, что конкурировать мне с ней невозможно, и даже не стала пытаться. Ты выработал себе путь, я тоже какой-то свой нашла.

— И какой же?

Он лег на живот, положив голову на скрещенные руки, лицо его оживилось вниманием. Секса он, конечно же, хотел, но и слушать хотел тоже.

— Стала отчаянным сорванцом. Отказалась носить платья. Отказалась играть с Джудит в ее игру.

— Черная футболка и гробовой грим?

— Ты спрашиваешь, стала ли я готом?

Он кивнул, не снимая голову с рук.

— Да, наверное. Но не потому, что мне это на самом деле было приятно, а потому что было неприятно ей. Ходила в футболках с самыми агрессивными надписями, и почти все черные. Но подругами в школе у меня были хорошие девочки, а не те, что пишут стихи о смерти. Те меня раздражали.

— Почему?

— Потому что я видала смерть, а они все только притворялись.

— А ты не слишком хорошо выносишь притворство?

— Вообще не выношу.

— Но ты всегда могла сказать себе, что твоя Джудит — злая мачеха.

— Да, но Бабуля Блейк, которая меня воспитывала те два года, пока папа не встретил Джудит, — с ней Другая была проблема.

— Какая?

— Ты помнишь, я еще в первых классах школы видела призраков. Годам к тринадцати я случайно смогла поднять сбитую машиной зверушку. В четырнадцать я подняла из могилы моего умершего спаниеля. Папа возил меня к маминой маме, бабушке Флорес, чтобы я научилась владеть этим умением. Но Бабуля Блейк не хотела, чтобы я этому училась. Она верила, что если будем как следует молиться, зло отступит от нас.

Джейсон посмотрел на меня большими глазами:

— Она вправду в это верит? И даже сейчас?

— Я думаю, что да. Точно знаю, что она молится за мою душу. Знаю, что она верит: поднимать мертвых — зло. А спать с вампирами — смертный грех.

— А про оборотней она что думает?

— О, вы тоже прокляты.

— Она знает, что ты живешь с двумя такими?

— Нет.

Он улыбнулся мне:

— Приберегаешь весть до того момента, когда ее она сильнее всего стукнет?

— Нет, я вообще родственникам рассказывать не собираюсь.

Он посмотрел на меня:

— Никогда не приедешь домой на каникулы и никого с собой не привезешь?

Я вздохнула:

— Ну кого мне привозить?

Он задумался:

— Вампиры, как я понимаю, исключаются.

Я кивнула.

— Постой, получается так, что ты не хочешь приезжать домой на каникулы, а жизнь с двумя оборотнями как раз это тебе и запрещает?

Я подумала несколько секунд.

— Может, и так. Но Натэниел и Мика — это не предлог не ездить к родным. Я их люблю, и мы наконец создали домашний уклад, который мне подходит.

Он кивнул.

— Я с тобой знаком дольше, чем оба они, и никогда не видел тебя такой спокойной или такой довольной.

Я улыбнулась:

— Ладно, со мной мы провели психоанализ. Теперь твоя очередь?

Он даже смутился немного:

— Прости, пожалуйста.

— Если бы не хотелось на эту тему говорить, я бы не стала.

— Верно, но зачем ты так много… открыла?

— Потому что я видела твоих родных и решила, что ты имеешь право узнать больше о моих.

— Ты это сделала, чтобы мне было лучше? — спросил он.

— Может быть. Но ведь помогло?

Видно было, как он задумался, потом кивнул.

— Да. Наверное, мне нужно было знать, что не я один был чужим в своей семье за каждым праздничным обедом.

— Да, эта фраза вполне передает смысл. Всякий едет домой ради ностальгии и счастливых воспоминании. А у меня такое чувство, что в детстве я своей семье не подходила, и выросла — легче не стало. Когда я была маленькой, то думала, что меня цыгане подкинули или в роддоме подменили — но были мамины фотографии. Слишком я была на нее похожа, чтобы не быть ее дочерью.

— Она была из Мексики?

— Ее семья. А она американка в первом поколении.

— У тебя не слишком испанский вид.

Я улыбнулась:

— Цвет кожи от отца, но волосы, глаза, сложение — все от мамы. У отца скулы немножко не такие, чтобы дать мне эту прелестную экзотическую форму лица, но все равно я призрак на пиру, Джейсон. И чем старше я становилась, тем больше напоминала папе его утраченную жену, а Джудит — ту женщину, которую она заменила.

— Так это твой пунктик или их?

— И мой, и их. Понимаешь, мама была у папы первой любовью, может, даже, первой любовницей — не знаю, но много в чем первой. Очень многое пришлось преодолевать. Потом еще это самое «трагически погибла молодой» — оно на все набрасывает романтический флер.

— То есть Джудит было трудно состязаться с погибшей святой? — спросил Джейсон.

— Что-то вроде этого.

— Ты домысливаешь? Или точно знаешь, что именно такие чувства были у твоей злой мачехи?

— Не знаю, Джейсон. Я знаю, какие чувства были у меня, и какие, мне казалось тогда, у них. Я была девчонкой, а сейчас вижу их яснее. Слишком много багажа у них накопилось.

— Слышу, — ответил он, и лицо его снова стало серьезным и не очень довольным. — Я хотел утонуть в сексе и не думать, а мы влезли в психотерапию, которую ты так ненавидишь.

Я тронула его за плечо:

— Некоторый разговор ты заслужил.

— Чем? Тем, что мой отец — во-первых, сволочь, а во-вторых, умирает?

— И это. И то, что ты мой друг, и я здесь для того, чтобы давать тебе то, что тебе нужно. Если тебе беседа нужна больше, чем секс, значит, будем беседовать.

— Тебе нужно накормить ardeur, — напомнил он.

— Да, но если до этого дойдет, я могу просто спустить ardeur с цепи, и он сметет все наши сомнения.

— Ardeur — штука отличная, и может заменить очень долгую прелюдию, но мне сейчас не этого хочется.

— А чего тебе хочется? — спросила я.

Он посмотрел на меня с серьезным лицом, почти незнакомым, будто то, что мы сегодня видели, переменило его. А может, то, что случилось сегодня, позволило ему показать скрытую свою сторону. А может, путешествие по волнам моей измученной памяти придает всему более серьезный вид. Самой не разобраться, и нет Натэниела или Мики, чтобы мне в этом помочь. Единственный кроме них мужчина, который обычно помогает мне разгрести лабиринт замешательства, лежит сейчас рядом со мной, запутавшись в собственных проблемах.

— Я тебя хочу, — ответил он просто.

Я нахмурилась.

Он ласково улыбнулся, но до глаз улыбка не дошла.

— На выраженный в твоих глазах вопрос я сейчас дам исчерпывающие разъяснения.

— Ты так хорошо меня знаешь?

— В постели — да. Когда ты раздеваешься, то перестаешь следить за выражением лица. А в одежде тебя иногда так же трудно понять, как Жан-Клода.

Я задумалась на секунду:

— Наверное, мне не хочется раздеваться при тех, кому я не доверяю.

— Да, — улыбнулся он.

Я устроилась поудобнее на подушках и потребовала:

— Так давай разъясняй.

— Я вполне могу найти женщин с которыми спать или трахаться. Я стриптизер. Они мне суют телефонные номера, склоняют к чему-нибудь, выходящему за рамки закона. Еще я pomme de sang Жан-Клода — многие женщины за одно это готовы были бы со мной спать, чтобы быть ближе к вампирам. И за вервольфами тоже бегают фанатки, но совершенно иного типа. — Он блеснул белозубой улыбкой, и даже глаза заискрились. — А еще есть достаточно женщин, ничего этого не знающих, которых вполне можно уговорить.

Я ждала продолжения, но сперва увидела, как погасло сияние в глазах, растаяла на лице улыбка. И лицо как бы застыло между прежним обаянием и этой новой серьезностью.

— Но? — подсказала я.

Он перевел дыхание и ответил:

— Но только ты говоришь мне правду. Только ты говоришь мне, чего именно ты хочешь и чего не хочешь. Говоришь сама и ничего не изображаешь. Не щадишь мое самолюбие, хорошо у меня получается или нет. Не ловишь меня ни в какие ловушки. Никаких иных у тебя нет целей, кроме чистой радости. Тебя не волнует, что мы будем делать потом или что мы делали до того. Ты полностью и целиком поглощена сексом, почти с той минуты, как прикоснешься к мужчине. И это дает такое расслабление, самозабвение — ты даже представить себе не можешь.

— Но разве не все так?

Он улыбнулся и покачал головой:

— Нет, не все. У большинства в голове вертятся события дня, мешающие сексу. Многие женщины не умеют отключить голову достаточно надолго, чтобы просто наслаждаться.

— Я и мужчин таких знаю, — сказала я.

Он снова улыбнулся:

— Меня, например.

— Не как правило, но иногда. Психоанализ ты обычно откладываешь на потом, будто секс тебе расчищает путь для общения сердец.

— Да не в этом дело, — ухмыльнулся он. — Я больше хочу секса, чем разговоров.

— Но не сегодня, — тихо напомнила я.

В глазах его еще задержалось веселье, но лицо опять посерьезнело — будто это был тот Джейсон, что станет постепенно с течением лет все чаще из этих глаз выглядывать. Все мы взрослеем, наверное, и даже Джейсон.

— Нет, не сегодня. Но я с разговорами уже покончил. Я хочу касаться тебя и чувствовать твои прикосновения. Хочу утонуть в аромате твоей кожи, во вкусе твоего тела. Секс был моей зависимостью еще с детства и до сих пор он для меня — любимый способ Ухода от действительности.

— И правда у тебя секс-зависимость?

— Опять психотерапия?

Я невольно улыбнулась:

— Ты знаешь, что Натэниел проходит курс психотерапии?

— Знаю, что ему ставят или ставили диагноз секс-зависимости, если ты об этом.

— Так ты знаешь, как это у него серьезно обернулось?

— Знаю, — ответил Джейсон. — И если ты хочешь действительно получить от меня определенный ответ — нет, я не секс-зависимый. Я был к этому близок в школе и совсем близок в колледже. Но когда Райна чуть не убила меня в процессе, это меня несколько излечило от рискового поведения. Как ни одному психотерапевту не удалось бы.

В результате одного метафизического события я однажды разделила с ним эти воспоминания. Это было ужасно, потому что я была в голове у Райны, и знала, что бывшая лупа нашей стаи вервольфов плевать хотела, будет Джейсон жить или нет. Он согласился, чтобы его привязали, а она на нем перекинулась, чтобы таким образом он был введен в стаю. Чего он не понял — это что она будет его полосовать как захочет, ни о чем не думая. Для нее тут было больше крови, чем секса — у нее была ментальность истинного серийного убийцы. И счет трупов был бы куда больше, если бы ликантропия не спасала жизнь ее жертвам. Хотя, если честно, я не могла вспомнить никого, кто был бы обращен так же кроваво, как Джейсон.

От этой мысли я отмахнулась — Райна иногда возникала у меня в мозгу, и сейчас было совсем не время.

— И потому что ты сумел после этого шока изменить поведение, у тебя нет настоящей зависимости?

— Что-то вроде этого, хотя, наверное, разные психотерапевты могли бы рассудить по-разному.

Мы смотрели друг на друга, слишком оба серьезные для этой ситуации — голые в кровати. Оба мы слишком глубоко задумались для намеченного занятия. Я стала уже думать, как бы нам перейти к чему-то другому, или, может, пришла пора одеться опять.

— Люблю смотреть, как ты думаешь, — сказал он.

Я нахмурилась:

— В смысле?

— В смысле, что даже посреди секса иногда тебе случается задуматься. Не о прошедшем дне, не о чем-то постороннем, а именно о сексе, о том мужчине, который с тобой, о том, что ты делаешь.

— Откуда ты можешь знать, о чем я думаю?

— Ладно. О чем ты думаешь?

Я попыталась не улыбнуться — не получилось.

— Гадаю, как нам от разговоров перейти к сексу.

— Видишь?

— Ладно, о чем думаешь ты, мистер Серьезная Морда?

Он улыбнулся.

— О том, что я хочу видеть твое лицо, когда ты смотришь снизу мне в глаза и мы занимаемся любовью.

— Так ты хочешь быть верхним? — спросила я, попытавшись обратить это в шутку. Но шутка сдулась под его серьезным взглядом.

— В итоге.

— Ха! В итоге…

Он подался ко мне, и на его лице появилась такая улыбка, что если бы ее видели посетительницы «Запретного плода», они бы выскребли свои банковские счета до цента.

— Именно.

Я хотела было спросить, с чего он хочет начать, но он меня поцеловал, скользнул руками по моему телу, и спрашивать не пришлось. Он мне продемонстрировал.