"Леди Фантазия" - читать интересную книгу автора (Хенке Ширл)

Глава 2

Клайд Дайер вот уже два десятка лет служил на Боу-стрит и работал на Грейс Уинстон с того времени, как его кузен Клифтон был принят на работу в ее прекрасное заведение. Как и его кузен, Клайд был исключительно сдержан, и поэтому на него можно было полностью положиться. Это было непростым делом — изучать жизнь знатных особ, тайные пороки которых могли бы воспрепятствовать их допуску в мир фантазий новой мадам. Если бы хоть словечко об одном из гостей «Дома грез» вышло наружу, заведению был бы нанесен непоправимый ущерб. Несмотря на то что некоторым джентльменам было совершенно наплевать, что об их кутежах становится известно свету, большинство ревностно охраняли тайны своей частной жизни.

Клайду не хотелось терять такой стабильный и немалый приработок. Леди Фантазия платила очень щедро.

Он достал неподписанный конверт, почесал свою блестящую лысину и, оглядев заваленные бумагами столы, уселся на расшатанный деревянный стул, который тут же жалобно заскрипел под весом его грузного тела. Стены тесной комнатки были завешены объявлениями о назначенных вознаграждениях за поимку тех или иных преступников. Клайд расчистил место на одном из столов и начал читать письмо, внимательно следя, чтобы никто из коллег даже одним глазком не смог увидеть его содержания.

Граф Баррингтон обратился к Леди Фантазии! Какой шум поднимется, если это станет известно некоторым газетенкам. Клайд хмыкнул, гадая, с какими фантазиями этот реформист явился в заведение мадам. Впрочем, это совсем не его дело, его дело — тщательный сбор самой точной и проверенной информации.

Вулфс-Гейт, Нортумберленд

Литтон Вулвертон, седьмой маркиз Истхем, смотрел, как за окном разгорается очередной безрадостный и промозглый день. Ледяной ветер опять дул с холмов, словно насмехаясь над весной, которая никак не могла прийти в эти северные бесплодные земли его предков. Впрочем, он всегда предпочитал уединение. Все, кто работал в его большом поместье и небольшой деревушке по соседству, обязаны были маркизу не только средствами к существованию, но порой и жизнью. Его непререкаемый авторитет в здешних местах никогда не подвергался сомнению.

За исключением одной бойкой девчонки. Его первой жены.

Амбер почти наверняка мертва. Ну а если нет? Эта мысль не давала ему покоя в течение последних десяти лет, то есть с того самого дня, как она убежала, прихватив у миссис Гриви почти сотню фунтов из денег на хозяйственные расходы. Ни сам маркиз, ни экономка никогда не простят такого вероломства.

Кроме того, если каким-то образом Амбер удалось выжить, он превратится в двоеженца, а его наследник станет незаконнорожденным. Это немыслимо! Эмма умерла при родах, дав жизнь сильному, крепкому малышу, который однажды станет восьмым маркизом. Сэра Вулвертона почти не огорчила смерть второй маркизы. Да и к беспрестанно плачущему ребенку он особого интереса не проявлял, передав его на попечение своего младшего брата и его жены. Он вернет мальчика, когда тот подрастет достаточно, чтобы можно было начать его обучение.

Вулвертон посмотрел на скомканный листок бумаги, который сжимал в кулаке. Черт возьми, неужели Халл прав? Он никак не мог поверить, что такая неприспособленная девушка, как Амбер, могла выжить в этом суровом мире. Это она-то, у которой не хватило мозгов оценить статус маркизы!

Он выругался и бросил смятое письмо в камин, но комок бумаги, не успев загореться, отскочил от металлической подставки для дров и, словно насмехаясь над ним, подпрыгивая, прокатился по каменному очагу.

— Что-то случилось, милорд? — спросила миссис Гриви. — Я видела, что приезжал почтальон.

Маркиз повернулся к двери. Его экономка была невысокой худой женщиной с грубо очерченным лицом, жилистыми, обманчиво сильными руками и седыми волосами, безжалостно стянутыми в тугой узел. Глаза миссис Гриви, сузившиеся от постоянного подозрительного прищура, светились тусклым недоброжелательным светом.

— Он привез не очень приятные новости из Лондона, Эльвира.

Миссис Гриви внимательно смотрела на человека, которому она отдала свою юность и преданно служила всю жизнь. Маркиз, высокий ширококостный и широкоплечий мужчина, вплотную подошел к середине своей жизни. Его черные волосы, обильно сдобренные сединой, были собраны на затылке в старомодную косичку, а лицо, казалось, было высечено из гранита. Римский нос, высокий лоб и большой рот с недовольно опущенными уголками тонких губ, скрывавших крупные прямые зубы, — вся его внешность носила печать рода Вулвертонов.

Маркиз перевел взгляд своих тусклых серых глаз с экономки на лежащее перед ним письмо.

— Умоляю, скажите, о чем говорится в письме, — попросила миссис Гриви, не осмеливаясь приблизиться к хозяину.

Когда она много лет назад поступила простой служанкой в Вулфс-Гейт, он, соблазнившись юным телом, взял девушку в свою постель, но ему быстро надоела слишком худая, на его взгляд, простушка. Тем не менее довольно скоро маркиз оценил преданность Эльвиры и выдал ее замуж за своего дворецкого; вскоре он превратил бывшую служанку в экономку и в некотором роде свою наперсницу. Будучи человеком молчаливым и предпочитающим пить в одиночестве, Истхем не имел близких друзей, а своего единственного младшего брата просто ненавидел.

Маркиз молча смотрел в окно, размышляя, стоит ли удостаивать экономку ответом. Наконец он произнес:

— Халл сообщает, что, похоже, ему удалось отыскать ее.

Миссис Гриви резко вздохнула, останавливая чуть не вырвавшийся вскрик. Нет, этого просто не может быть. Ведь прошло уже столько лет.

— В Лондоне? Как ей это удалось?

Истхем презрительно фыркнул:

— Если верить его отчету, то она стала куртизанкой.

— Это многое объясняет.

В ее тоне ясно слышалось злобное ехидство.

— Значит, ты допускаешь такую возможность? — спросил маркиз. — Она питала отвращение к супружеским обязанностям. Дерзкая, странная девчонка. Нет, этого просто не может быть.

— Взбалмошная девица, воровка, кто знает, на что она способна, — осторожно пробормотала Эльвира.

Истхем разразился чередой гортанных ругательств и ударил кулаком по дубовому подоконнику. Тяжелая доска загудела под его мощной рукой.

— Черт побери! После стольких лет! Если это правда, я не могу допустить, чтобы она оставалась в живых.

— За несколько гиней Халл все исправит, — сказала Эльвира, и мрачная надежда сверкнула в ее глазах.

Маркиз энергично покачал головой:

— Нет! Это удовольствие я оставлю себе.

Она могла читать по его лицу и знала, что сейчас маркиз рисует в своем воображении жестокие игры, которыми сможет насладиться, прежде чем убьет Амбер.

Эльвира судорожно сжала в кулаки свои узловатые пальцы и тут же, чтобы Истхем ничего не заметил, спрятала руки под передником, хотя вряд ли сейчас, когда все его мысли заняты этой стервой с каштановыми волосами, он обратит внимание на нее.

— Позовите посыльного, пусть он ждет за дверью моего кабинета, — приказал маркиз, взмахом руки отпуская экономку и поворачиваясь к ней спиной.

Она, чопорно выпрямившись, вышла из комнаты, а Истхем уселся за большой дубовый стол у стены и потянулся за пером и бумагой. Возможно, все это даже к лучшему. Наконец-то он сможет убедиться, что она действительно мертва, как считают все в Нортумберленде. Поскольку на этот раз его супруга вернется в Вулфс-Гейт навсегда…

Сент-Джонз-Вуд

Амбер сидела у окна, смотрела в сад и любовалась прекрасным весенним утром. За прошедшие несколько лет она настолько привыкла скрывать свою личность, что это стало ее второй натурой, ведь, как всем было известно, Амбер Лихай Вулвертон, маркиза Истхем была мертва.

Амбер сделала глоток крепкого утреннего кофе — именно такой она любила — и разорвала печать на послании Клайда Дайера.

— Похоже, что Баррингтон именно такой, каким хочет казаться, — пробормотала она, быстро пробежав отчет офицера с Боу-стрит.

В нем коротко упоминалось о том, что Баррингтон некоторое время провел в духовной школе, затем купил патент офицера и в чине капитана отправился на войну.

Она улыбнулась. Учеба у святых отцов вполне объясняла, почему мужчина, обладающий такой греховно-соблазнительной внешностью, вел почти монашескую жизнь. Возможно, по той же причине Роберт Баррингтон стал сторонником непопулярного реформистского дела.

Сегодня ночью он явится на свой первый «урок». Амбер перебрала всех куртизанок в «Доме грез» и нашла ту или иную причину, чтобы отвергнуть каждую из них. Ханна была слишком вульгарна, Сесиль, к сожалению, уже начала увядать, Лили постоянно всех поддразнивает, а эта манера вряд ли понравится графу. Клаудия, пожалуй, несколько своенравна… Впрочем, любая из этих девушек, да и остальные тоже были способны преподать уроки любви на самом высоком уровне.

Амбер провела последние три дня в беспокойных размышлениях: осмелится ли она сделать то, что предложила Грейс? Она так и не нашла ответа.

Бросив взгляд на документ, который обеспечит ей допуск на галерею в палату лордов, Амбер вздохнула. «Пора принять решение. Хватит колебаться, словно перед первым поцелуем», — подумала она, поднимаясь.

Решительно потянувшись к шнурку звонка, Амбер позвонила, а когда пришла горничная, распорядилась:

— Бонни, подготовьте платье. Сегодня я выхожу.

Горничная присела в реверансе.

— Какой наряд прикажете приготовить?

— Из более светлого бомбазина. День обещает быть теплым, — ответила Амбер. — Пожалуйста, передайте мистеру Боксеру, что я прошу подать экипаж примерно через полчаса, и сообщите Жанетт.

Бонни кивнула и поспешила выполнять указания. Она была миниатюрной девушкой с ярко-рыжими волосами и лицом, густо усыпанным веснушками, очень сообразительная и услужливая. Ей едва минуло одиннадцать лет, когда Амбер спасла ее от страшного влияния улицы. Девчушку выучили на горничную, и теперь, когда ей было уже семнадцать, она могла услужить даже знатной даме. Амбер предлагала устроить ее на хорошее место, что она не раз уже делала для других своих воспитанниц, но Бонни предпочитала оставаться со своей благодетельницей.

Когда Амбер собралась выйти за пределы своей безопасной гавани, она с головы до ног была одета в черный траурный наряд, и плотная вуаль на шляпке скрывала ее лицо от посторонних глаз. Эта маскировка была не только мерой предосторожности, но и обеспечивала ей особо почтительное отношение окружающих, даже самый недалекий человек не станет задавать лишних вопросов даме в глубоком трауре. Она завязала шляпку и еще раз окинула себя взглядом в большом напольном зеркале.

В этот момент в дверь спальни постучала Жанетт.

— Я вижу, что вы соответствующим образом оделись для палаты лордов, — сказала француженка, живо наклонив голову.

У нее был низкий мелодичный голос. Жанетт Клодин Бориваж, дочь барона Рошмона, хитростью и везением избежала свидания с Мадам Гильотиной. Остальным членам ее семейства повезло меньше.

— Неужели тебе не надоело носить черное?

Вздохнув, Амбер ответила:

— Я его терпеть не могу, но…

— Этот наряд отлично служит твоим целям, та cherie[2], — сказала Жанетт с милой улыбкой. — Ты вооружена?

Высокая стройная блондинка до своего бегства занималась шпионажем против Наполеона и была таким же знатоком в области убийств, как Амбер в области соблазна. Она стала личным телохранителем Амбер, поскольку подруга Леди Фантазии могла беспрепятственно посещать такие места, куда заказан был вход мужчинам, состоявшим на службе у Амбер.

Амбер чуть качнула своим ридикюлем:

— Наверное, я уже привыкла ходить с этим, но если ты возражаешь…

— Нисколько. Скажи, ты продолжаешь практиковаться в стрельбе и перезарядке?

— За исключением последних несколько дней, — рассеянно ответила Амбер.

Почувствовав настроение своей подруги, Жанетт спросила:

— Твое беспокойство, случайно, не связано с этим фанатиком, которого мы собираемся слушать сегодня?

— Мне интересно послушать, что будет говорить граф Баррингтон об использовании детского труда. Что же касается его фанатизма… я пока воздержусь от оценок.

Жанетт нахмурилась:

— Тебе лучше его остерегаться. Он открыто выступает против заведений, подобных нашему, и добился бы закрытия «Дома грез», если бы это было в его власти.

Амбер засмеялась, уловив нечаянную иронию в словах Жанетг, ведь никому, кроме Грейс, она не рассказывала о полуночном визите Баррингтона.

— В Лондоне нет другого такого заведения. И все же будем благодарны, что ни принц, ни даже парламент не обладают подобной властью.

— Верно, но это не остановило ни Баррингтона, ни мадам Мор, ни монсеньора Уилберфорса, которые нападали на тебя, как на обычную сводницу!.

— Не заводись, Жани. Я только хочу услышать его легендарное красноречие и вынести собственное суждение о его искренности.

— С чего это ты так заинтересовалась этим джентльменом? — с подозрением спросила француженка. — Впрочем, я слышала, он очень красив, — добавила она, бросив на Амбер полный любопытства взгляд.

К счастью, Амбер надела одну из самых плотных своих вуалей, которая совершенно скрыла неожиданно вспыхнувший на ее щеках румянец.

— Возможно, мы сможем лучше судить, соответствует ли характер его внешней привлекательности, после того как прослушаем его речь. — Она попыталась небрежно пожать плечами на французский манер. — Возможно, нет. Но парламент должен принять меры, чтобы предотвратить эксплуатацию детей.

— Фи! — сказала Жанетт, истинно по-французски дернув плечиком. — Они лишь рассмотрят предложение мистера Пила сформировать комиссию, которая займется изучением детского труда. Несмотря на хваленое красноречие твоего графа, дело закончится ничем. Не ты одна читаешь «Морнинг кроникл».

— Я склоняюсь перед твоим цинизмом, моя дорогая, — сухо произнесла Амбер.

— И все же ты пойдешь туда?

— Да, пойду, — прозвучал решительный ответ. — Мистер Боксер и его арсенал ожидают внизу.

Она практически сбежала вниз по ступеням. «Это безумие. Мне не следует этого делать». Предупреждение тревожным набатом звучало у нее в голове.

— Что бы мы делали без нашего грозного сержант-майора? — воскликнула Жанетт весело, не обращая внимания на все еще дувшуюся Амбер.

Вальдо Боксер, бывший гвардеец Колдстримского полка, терпеливо ждал у двери. Этот крепкий коренастый мужчина с красным лицом и немодными, закрывающими половину подбородка усами стоял и улыбался женщинам.

— Доброе утро, дамы, — пробурчал он, распахивая дверцу и помогая женщинам сесть в экипаж, сам же он сел рядом с кучером.

Как и Жанетт, Вальдо одновременно выполнял обязанности слуги и телохранителя.

Палата лордов собралась в Вестминстер-Холле, бывшем зале суда по ходатайствам. Боксер остался в приемной. Амбер и Жанетт внимательно наблюдали за вереницей тех, кто предъявлял пропуска, дающие право присутствовать на слушаниях. Лицо Амбер по-прежнему скрывала густая вуаль. Похоже, никто не обратил особого внимания на вдову, и хотя несколько восхищенных взглядов были брошены в сторону ее компаньонки, красавица француженка проигнорировала их.

Амбер и Жанетт поднялись по мраморным ступеням на один из двух балконов, расположенных на противоположных сторонах длинного прямоугольного зала, в котором проходили заседания пэров. Выкрашенные в темно-красный цвет стены зала, по мнению декораторов, должны были придать солидности государственному учреждению, но в действительности интенсивный цвет лишь уменьшал пространство. Из-за большого количества посетителей на балконах были особенно заметны пустующие места в зале собраний.

— Может показаться, что сословие пэров гораздо меньше интересуется вопросом эксплуатации детей, чем те граждане, которым пэры должны служить, — пробормотала с презрением Жанетт.

— Могу поспорить, что граждане гораздо больше заинтересованы в том, чтобы сохранить источник дешевого труда, чем в том, чтобы парламент перекрыл его.

— Над Англией занимается новый день, — ответила Амбер. — И могу поспорить, что мы увидим триумф реформистов.

Десятки толстых свечей горели в медных канделябрах, и в плохо проветриваемом зале становилось душно. Когда Амбер заняла место на длинной деревянной скамье во втором ряду, она с трудом удержалась, чтобы не раскрыть свой веер. Но рисковать было нельзя, мелькание веера могло привлечь к ней ненужное внимание. «Не бойся, он не узнает тебя, глупая». Амбер внимательно осмотрела первый этаж, пытаясь высмотреть Баррингтона.

Жанетт, готовая в любой момент отвести угрозу от своей подруги, с напускной небрежностью окинула собрание равнодушным взглядом.

— О Господи, это, должно быть, ваш граф, — шепнула она Амбер. — Не может быть, чтобы в этих стенах нашелся еще один такой красавчик.

Амбер проследила за взглядом Жанетт и увидела Роберта Сент-Джона, который шел по проходу между скамьями. При резком дневном свете он выглядел даже еще более красивым, чем ночью, во время их первой встречи. У нее слегка перехватило дыхание, и она крепче сжала веер.

— Как жаль, что ты не встречалась с ним раньше, — с приторно-притворным сочувствием промурлыкала Жанетт.

Амбер не нашлась что ответить, но, к ее счастью, представитель тори начал свою обличительную речь, обрушившись с праведным гневом на почтенного мистера Пила из палаты общин, который осмелился предложить парламенту вмешаться в вопросы труда, промышленности и тем самым нарушить естественный ход развития общества.

— Напыщенный стиль, кажется, именно так вы, англичане, называете подобное, — прошептала Жанетт, прикрывшись веером.

Амбер кивнула, и в это время у входа на галерею случилось легкое оживление. Какая-то дама, вероятно лет тридцати, заняла место в переднем ряду, прямо под ними. Ее сопровождал немолодой джентльмен. Блондинка была одета в полутраурный наряд из шелка цвета лаванды, который выгодно оттенял ее утонченный цвет лица. Вдова и ее отец, догадалась Амбер, вновь обращая свое внимание на первый этаж. Выступавший завершил свою речь и вернулся на место.

Когда Роб поднялся и прошел к центру зала, председательствующий объявил:

— Палата предоставляет слово почтенному графу Баррингтону.

Амбер следила за каждым его шагом, и когда он тихим голосом начал свое выступление, напряженно прислушалась.

— Милорды, вы только что стали свидетелями нападок — не просто на человека, а на саму идею, — которые сводятся к тому, что защита английских детей от жестокого, почти рабского угнетения является абсурдной и странной. Позвольте мне описать то, что является действительно абсурдным и абсолютно порочным. — По мере выступления голос Роберта звучал все сильнее и эмоциональнее. — Маленьких мальчиков, всего лишь пяти лет от роду, отправляют в черные недра земли добывать уголь. И вот эти дети от рассвета и до заката машут тяжеленными кирками и таскают вагонетки с углем, и даже когда само солнце, утомившись, отправляется на покой, мальчики продолжают работать почти без отдыха и сна. Маленькие девочки, того же нежного возраста, проживают свои короткие жизни в огромных грязных фабричных бараках, обслуживая опасное оборудование, часто по шестнадцать часов в день, пока не падают без сознания от истощения и голода. Я собственными глазами наблюдал на улицах Лондона, к чему приводит подобная порочная практика — совсем маленькие детишки, кто без руки, кто без ноги, оторванных этими новыми механическими ткацкими станками, выпрашивают милостыню у прохожих. Те, кому повезло еще меньше, хотя с этим можно было бы и поспорить, умирают, когда, смертельно уставшие, они просто падают в железные лапы механических чудовищ, которые тут же перемалывают их заживо. Перемалывают, словно фарш для сосисок. Кто из вас не пользовался услугами трубочиста, который вместе с подмастерьями приходит в ваш дом, чтобы прочистить дымоходы? А знаете ли вы, что этих маленьких детей голодающие родители, как правило, продают трубочисту за несколько шиллингов? Точно так же, как африканцы становятся рабами в Новом Свете, эти дети попадают в рабство прямо здесь, в нашей старой доброй Англии! И это наши английские рабовладельцы загоняют своих подручных в покрытые сажей узкие пространства дымоходов, хлеща по голым пяткам мальчишек своими жесткими щетками.

Слушатели по-разному реагировали на речь Баррингтона — одни содрогались от омерзения, другие морщились от отвращения или многозначительно и пренебрежительно фыркали. Амбер подалась вперед, покоренная его обаянием и мощью его голоса. Глубокий, но мелодичный голос Роберта заполнял зал, гипнотизируя даже тех, кто был раздражен излишне подробным живописанием различных жестокостей.

Жанетт обратила внимание на привлекательную вдову, сидящую перед ними. Хотя это и шло вразрез с правилами, та, как казалось, делала заметки в небольшом блокноте, который достала из своего ридикюля.

— Поклонница вроде тебя? — спросила она у Амбер.

Амбер прищурилась и заставила себя посмотреть на даму, которая находилась к ней ближе, чем к Жанетт. Когда она прочитала написанное, ее губы презрительно изогнулись.

— Думаю, что нет, — прошептала она и перевела взгляд на зал, где граф уже заканчивал свое выступление.

Как только он закончил, блондинка и ее сопровождающий поднялись и вышли из галереи.

— Ты рассердилась. Думаю, тебя разозлили не только те ужасные злодеяния, которые так волнующе описал граф, но и женщина. Почему? — спросила Жанетт.

Амбер ответила, но взгляд ее оставался прикованным к Роберту Сент-Джону.

— Эта пустышка составляла меню. И перестань называть его моим графом.

Жанетт пристально взглянула на подругу и, секунду помедлив, сказала:

— Ты меня удивляешь.

Амбер резко отвернулась:

— Полагаю, нам пора уходить. Все, что мы услышим в дебатах, действительно будет напыщенной болтовней.

Они спустились по лестнице вслед за пожилым мужчиной и молодой женщиной. В ожидании экипажа Амбер и Жанетт обсуждали речь графа.

— Он говорил сильно и убедительно, — сказала Амбер.

— О да, с этим нельзя не согласиться. Этот джентльмен просто magnifique[3]!

Услышав реплики Жанетт, сопровождающий блондинку джентльмен пробормотал якобы себе под нос, но так, чтобы подруги могли его услышать:

— Повсюду эти проклятые французишки. Мы избавили их от тирана. Почему же они не отправляются домой?

Блондинка резко обернулась к мужчине.

— Отец, прошу вас, замолчите, — сказала она и потянула спутника к экипажу, дверцу которого уже распахнул лакей.

— Как отвратительно и грубо, — сказала Амбер, достаточно громко, чтобы старый ворчун мог ее услышать.

Жанетт лишь рассмеялась и похлопала Амбер по руке.

— Если бы у меня был дом, куда я могла бы отправиться, возможно, я бы сделала одолжение английскому джентльмену.

Амбер, заметив печаль в глазах подруги, шутливо запротестовала:

— Что же я буду делать, если ты оставишь меня, Жани?

— Ты могла бы поехать во Францию вместе со мной, ma cherie. Твой французский ничуть не хуже твоего великолепного английского.

В этот момент подъехал их экипаж. Когда Боксер захлопнул за дамами дверцу, Жанетт сказала:

— Если бы я смогла избавиться от своего ужасного акцента, меня перестали бы донимать подобные англофилы.

— Даже не думай об этом, — возразила Амбер. — Мужчины находят твой акцент весьма мелодичным и даже обворожительным.

— О да, в представлении каждого английского джентльмена — идеальная любовница — это французская аристократка, — сухо ответила Жанетт.

Амбер почувствовала, как ее охватила дрожь. Неужели это может сработать? Осмелится ли она? Когда они доехали до дома, Амбер, стараясь ничем не выдать себя проницательной Жанетт, сослалась на легкое недомогание и закрылась в своей спальне. Несколько часов она в раздумьях ходила по комнате из угла в угол. Она снова и снова слышала его голос, а перед ее глазами вставали жестокие сцены, которые вызвали его праведный гнев. Этот красавец в своем праведном гневе действительно походил на архангела, но не святого и бесплотного, а мужественного и благородного до самой глубины своего сердца.

Она глубоко вздохнула. А могла бы француженка благородного происхождения стать его идеальной любовницей?