"Основные пункты социального вопроса в жизненных необходимостях настоящего и будущего" - читать интересную книгу автора (Штайнер Рудольф)

I. ИСТИННЫЙ ОБРАЗ СОЦИАЛЬНОГО ВОПРОСА, КАК ОН РАСКРЫВАЕТСЯ В ЖИЗНИ СОВРЕМЕННОГО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

Не из катастрофы ли мировой войны выросло социальное движение современности? И в происходящих ныне событиях не обнаруживается ли со всей очевидностью несостоятельность тех идей, которые десятилетиями считались основой правильного понимания социальных устремлений пролетариата?

Все, что мы видим, все, что вырвалось ныне из подавлявшихся до сих пор требований пролетариата и открыто вышло на арену истории, — заставляет поставить этот вопрос. Силы, бывшие виновниками этого подавления, частично уничтожены. Можно ли и теперь сохранить в нашей общественной жизни такое же отношение к социальным устремлениям, охватившим значительную часть человечества, какое до сего времени насаждалось именно этими силами? Думать так может лишь тот, кто лишен всякого понимания неистребимости подобных импульсов, свойственных человеческой природе.

Многие из тех деятелей, общественное положение которых позволяло им словом или делом оказывать влияние на силы, толкавшие нас в 1914 году к военной катастрофе, развязывая или, напротив, сдерживая их, находились в плену величайших иллюзий относительно действительного значения этих импульсов. Они полагали, что военная победа умиротворит натиск социальных сил. Этим деятелям пришлось убедиться, что именно в результате их политики эти социальные устремления и смогли теперь проявиться в полной мере. Да, катастрофа, постигшая человечество, действительно оказалась тем историческим событием, благодаря которому эти социальные устремления смогли полностью проявить свою ударную силу. Правящие лица и классы вынуждены были в течение последних роковых лет постоянно принимать во внимание то, что исходило из социалистически настроенных кругов. Они охотно действовали бы совсем иначе, если бы могли не считаться с требованиями этих кругов. Но развитие событий, совершающихся на наших глазах, является в значительной мере результатом именно этих — социалистических — устремлений.

То, что десятилетиями подготовлялось в ходе исторической жизни человечества, ныне вступило в решающую фазу своего развития. И поистине трагедией человечества является тот факт, что перед лицом происходящих ныне событий оказываются несостоятельными идеи, возникшие в предшествующий период — период исторического назревания этих событий. Многие общественные деятели, идеи которых складывались к эту эпоху, ставили своей целью осуществление определенных, социальных мероприятий, вытекающих из этих идей. Однако в настоящее время они лишь очень мало или совсем ничего не могут сделать для решения роковых вопросов, поставленных самими фактами жизни.»

Правда, многие из них еще верят, что те формы общественной организации, которые они так долго считали необходимыми для социального переустройства человечества, окажутся при практическом их осуществлении столь действенными, что смогут направить поток событий в жизнеспособное русло. оставим в стороне мнения тех, кто и теперь еще тешит себя иллюзией, будто старый строй может устоять против натиска новых требований, выдвигаемых ныне значительной частью человечества. Обратимся только к устремлениям людей, убежденных в необходимости переустройства жизни. Нельзя не признать, что и здесь мы повсюду встречаемся с партийными суждениями по всем вопросам современности. Эти партийные суждения представляют собой лишь мертвые оболочки, мумии суждений, неспособные охватить живой ход событий: он их отбрасывает. Факты жизни требуют решений, к которым взгляды существующих партий не подготовлены. Правда, эти партии возникали и развивались вместе с развитием фактов. Но они от них отстали, подчиняясь инерции привычного мышления. И, может быть, по отношению к господствующим еще в настоящее время взглядам вовсе не является с нашей стороны нескромностью, если мы беремся утверждать, что наша оценка этих взглядов с необходимостью вытекает из всего хода событий в переживаемый нами период мировой истории; и что вследствие этого именно в нашей современности должна найти отклик попытка обнаружить и указать в социальной жизни современного человечества нечто такое, что по своеобразию своему совершенно чуждо привычному образу мыслей социальных деятелей и партийных группировок. Ибо вполне возможно, что трагическое бессилие всех попыток разрешить социальный вопрос коренится как раз в ложном понимании существа пролетарского движения. В ложном понимании — даже со стороны тех, чьи социальные взгляды выработались на почве самого пролетарского движения. Ибо человек далеко не всегда правильно понимает свои собственные желания.

Обоснованным поэтому представляется наш призыв заново поставить вопрос: чего же в действительности хочет пролетариат? И соответствует ли это подлинное волеизъявление пролетариата тому, что понимают ныне под этим в пролетарских или непролетарских кругах? Раскрывается ли в размышлениях очень многих о «социальном вопросе» истинный образ этого «вопроса»? Или же для этого требуется совершенно иное направление мысли? К этому может непредвзято подойти только тот, кто велением судьбы был поставлен в положение, дававшее ему возможность непосредственно вживаться в духовную жизнь современного пролетариата — именно той его части, которая в значительной мере руководила социальным движением последнего времени.

Многое уже сказано о развитии современной техники и современного капитализма, о том, как в процессе этого развития возник современный пролетариат и каким образом из экономических отношений, характеризующих современный общественный строй, выросли его социальные требования. Исследования, проведенные в этом направлении, заключают в себе много верного. Но решающая сторона проблемы остается незатронутой. Это может стать очевидным для тех, кто не даст себя загипнотизировать известным тезисом: вся жизнь человека определяется внешними условиями, — но сохранит способность непредвзято подойти к рассмотрению душевных импульсов, исходящих из глубины внутренней сущности человека.

Несомненно, социальные требования пролетариата исторически развивались вместе с развитием современной техники и современного капитализма. Но этот факт сам по себе ничего не говорит о том, что же собственно живет в этих требованиях как чисто человеческий импульс. И пока мы не проникнем в жизнь этих чисто человеческих импульсов — мы не сможем подойти к раскрытию истинного образа «социального вопроса».

Существует формула, часто употребляемая в мире пролетариата и могущая оказаться весьма знаменательной для тех, кто захочет проникнуть з более глубокие движущие силы человеческих устремлений. Эта формула гласит: современный пролетарий стал «классово сознательным». Он уже не подчиняется другим классам до некоторой степени инстинктивно, бессознательно. Он сознает свою принадлежность к определенному классу и в соответствии со своими интересами намерен определять отношение этого — своего — класса к другим классам общества.

Тому, кто способен понять скрытые потоки душевной жизни людей, выражение «классовое сознание», столь широко употребляемое современным пролетарием, укажет важнейшие черты, характеризующие жизнепонимание тех трудовых классов, жизнь которых связана с современной техникой и современным капитализмом. Прежде всего надо обратить внимание, каким воспламеняющим действием в дуйте пролетария обладают научные теории о законах экономической жизни и об их влиянии на человеческие судьбы. Здесь мы касаемся факта, относительно которого очень многие, размышляющие лишь о пролетариате, но не вместе с ним, имеют самые туманные, а в свете серьезнейших событий современности — весьма вредные представления. Ибо придерживаясь мнения, что марксизм и позднейшие его продолжатели сбили с толку «необразованного» пролетария, невозможно подойти к истинному пониманию переживаемой нами эпохи мировой истории, пониманию, столь необходимому нашей современности. Ибо высказывая такое мнение, человек только показывает, что у него нет желания направить взгляд на существенное в современном социальном движении. Это существенное заключается в том, что пролетарское классовое сознание проникнуто понятиями, характер которых определяется развитием современного научного мышления. В этом классовом сознании действует тот строй мышления, который действовал в речи Лассаля «Наука и рабочие».[3]

Многим, считающим себя «практиками», подобные вещи могут показаться маловажными. Но для подлинно плодотворного понимания современного рабочего движения необходимо обратить на них внимание. Ибо в требованиях, выдвигаемых ныне как умеренными, так и радикально настроенными пролетариями, движущей силой являются не сами экономические условия, непосредственно порождающие импульсы человеческих действий, как многие думают; этой движущей силой является экономическая наука, овладевшая классовым сознанием пролетариата. Как в научной, так и в газетно-популяризаторской литературе пролетарского движения решающее значение этой науки обнаруживается столь ясно, что отрицать его — значит намеренно закрывать глаза на факты.

Фундаментальным, определяющим для всех социальных отношений эпохи фактом является тот, что содержание классового сознания современного пролетария формируется под нлиянием определенной научной системы. Пусть тот или иной человек, работающий у машины, еще очень далек от «науки», но разъяснения относительно своего положения он получает от тех, кто черпает их именно из этой «науки».

Исследования, касающиеся экономической жизни нашей эпохи, эпохи машинной техники и капитализма, во многом освещают основополагающие факты, характеризующие современное рабочее движение. Но подлинное объяснение социальных отношений нашей эпохи не вытекает непосредственно из того факта, что труд современного рабочего является трудом машинным, что рабочий зажат в тиски капиталистического строя. Это объяснение надо искать в другом — в тех совершенно определенных мыслях, которые складываются у рабочего, занятого машинным трудом в условиях капиталистических производственных отношений, и которые составляют содержание его классового сознания.

Очень возможно, что господствующие в настоящее время навыки мышления многим помешают полностью уяснить себе все значение указанного различия двух точек зрения, а подчеркивание этого различия будет сочтено лишь диалектической игрой понятиями. Но тем хуже для тех, кто не в состоянии схватить в этом самое существенное: они очень далеки от подлинно плодотворного подхода к вопросам социальной жизни людей. Чтобы понять рабочее движение, надо прежде всего знать, как рабочий мыслит. Ибо рабочее движение — от его умеренных реформистских направлений до самых разрушительных крайностей — создается не «внечеловеческими силами», не абстрактными «экономическими законами»; оно создается людьми — под воздействием усвоенных ими представлений и волевых импульсов.

Не сами по себе машина и капитализм непосредственно внедряли в сознание пролетариата идеи и волевые импульсы, определяющие характер современного социального движения. Главное здесь в том, что это движение для своего идейного обоснования обратилось к новейшим научным течениям именно потому, что машинный труд и капитализм не могли дать душевной жизни пролетария, его сознанию такого внутреннего содержания, которое удовлетворяло бы его чувство человеческого достоинства. Средневековый ремесленник черпал это чувство из своей профессии. Он был связан со своей профессией как человек. И в силу такого именно характера этой связи его собственная жизнь в человеческом обществе представлялась ему жизнью, достойной человека: в своем труде он мог видеть реализацию того, чем он хотел быть как «человек». В условиях же машинного труда в капиталистическом производстве человек в поисках идейной основы для осознания своей ценности как «человека» может опереться только на самого себя, на свое собственное внутреннее существо. Машинный труд в капиталистическом производстве ничего в этом отношении ему не дает.

Так и получилось, что сознание рабочего, пролетария обратилось к идеям и понятиям, вырабатываемым научным мышлением. Его внутреннее, собственно человеческое самосознание оказалось оторванным от связи с его повседневным трудом, от непосредственно окружающей его жизненной среды. Но это произошло в ту эпоху, когда в ведущих классах общества восторжествовал тот строй научного мышления, который сам уже утерял духовную творческую силу, способность дать человеческому сознанию такое содержание, которое всесторонне удовлетворяло бы запросам человеческой души. Прежние мировоззрения давали человеческой душе сознание своей включенности в духовное бытие мира. В новом научном знании человек — это только явление природы, частица природного бытия. Такое знание не может уже восприниматься человеком как некий поток, притекающий к нему из духовного мира и несущий в себе душевное существо человека. Как бы мы ни судили об отношении религиозных взглядов и всего, что им родственно к научному мышлению нашей эпохи, но при непредвзятом рассмотрении исторического процесса нельзя не признать, что научные представления преемственно связаны с религиозными. Но прежние мировоззрения, основанные на религиозных представлениях, не смогли передать новому, научному мышлению свойственную им способность — питать внутреннюю душевную жизнь человека. Эти старые мировоззрения оторвались от научного мышления и стали жить обособленно, в своем, присущем им содержании сознания. Но к этому содержанию сознания душа пролетария не могла привлечься. Для ведущих классов общества в этом религиозном сознании еще могло содержаться нечто ценное. Для них оно еще могло связываться тем или иным образом с их жизненным положением. Люди, принадлежащие к этим классам, могли не искать новых источников для самоосознания, потому что сама жизнь силой своих традиций еще питала их души и удерживала их в старом мировосприятии. Пролетарий же вырван из всех прежних традиционных жизненных связей. Это человек, жизнь которого строится на совершенно иных, новых основах. И одновременно с исчезновением прежних основ жизни исчезла для него и возможность черпать духовное содержание из старых источников, связанных с теми традициями жизни, от которых он был отчужден.

Развитие машинной техники и современного капитализма сопровождалось одновременным — насколько можно говорить об одновременности в отношении столь обширных, всемирно-исторических явлений — развитием современной науки. К ней-то и обратилась душа пролетария со всеми своими надеждами и верой. У нее искал он нового, необходимого ему содержания сознания. Но и в отношении к этой науке положение пролетариата отличалось от положения ведущих классов общества. Люди, принадлежащие к этим классам, не ощущали необходимости в том, чтобы их научные представления становились основой всего жизневосприятия, питающего внутреннюю жизнь души. Как бы ни проникались они «научными представлениями» о том, что по законам природы прямая причинная связь соединяет низших животных с человеком — это представление оставалось для них лишь теоретическим тезисом. Не возникало побуждения перестроить в полном с ним соответствии также и все свое эмоциональное жизневосприятие. Разумеется, такие естествоиспытатели, как Фохт,[4] и популяризаторы научных знаний, как Бюхнер, проникались в своем сознании представлениями научного характера. Но наряду с такого рода представлениями в их душах жило нечто, что удерживало их во власти традиционных жизненных связей, разумное оправдание которых возможно лишь на основе веры в духовный миропорядок.

Представим же без всякой предвзятости, до какой степени воздействие научных представлений на тех, кто всем своим существом крепко связан с традиционным строем жизни, отличается от воздействия тех же представлений на современного пролетария. В короткие вечерние часы, свободные от работы, он слушает агитатора, который говорит: «Достижения современной науки уничтожают веру в духовное происхождение человека. Известно теперь, что первобытные люди жили, как звери, лазая по деревьям, прячась в пещеры и т. п. Известно, что все люди произошли от общих предков по чисто естественным законам природы».

С этой научностью, с этим строем мышления сталкивался пролетарий в поисках такого миросозерцания, которое дало бы ему возможность ощутить в своей душе, каким же образом он как человек включен в мировое бытие. Эту научность он принимал полностью и серьезно и делал из нее свои выводы для руководства в жизни. Век машин и капитализма затрагивал его иначе, чем представителя ведущих классов общества. Этот последний чувствовал себя включенным в строй жизни, не утерявший еще для него связи с внутренней душевной жизнью человека. Поэтому он всецело заинтересован в том, чтобы использовать достижения новейшей науки в рамках существующего строя жизни. Пролетарий же в своем душевном существе полностью вырван из этого строя жизни. Для него этот строй жизни не заключает в себе ничего, что могло бы осветить его внутреннюю жизнь, внеся в нее достойное человека содержание. Живое осознание себя как человека пролетарий мог надеяться получить лишь через научное мышление — это единственное порождение старого жизненного строя, обладающее, казалось бы, силой, способной оправдать подобную надежду.

Кто-то из наших читателей, вероятно, усмехнется, заслышав о «научности» мышления пролетариата. Пусть усмехаются те, кто считает «научными» только знания, приобретаемые многолетним сидением в «учебных заведениях», пусть противопоставляют они эту свою «научность» сознанию «необразованного» пролетария. Они высмеивают факты, имеющие решающее значение для всей дальнейшей истории человечества. Эти факты свидетельствуют, что очень многие высокообразованные люди живут в противоречии с наукой, тогда как «необразованный» пролетарий руководствуется в своем жизнепонимании той наукой, которой он, возможно, вовсе не обладает. Образованный человек воспринял содержание научных идей, в его душе они сложены как бы в некий внутренний ящик; но сам он включен в определенный жизненный строй и от этого строя он получает душевные импульсы, определяющие его жизненные ориентиры, а не от «науки». Пролетарий же условиями своего существования приведен к такому восприятию жизни, которое определяется научным образом мыслей. Он может быть очень далек от того, что другие классы называют «научностью». Но свои жизненные ориентиры он получает из определенного научного направления, формирующего его понятия и представления. Для других классов основой мировоззрения являются религиозные, эстетические или иные идеи духовного характера. Для пролетария же наука — хотя зачастую лишь в самых общих ее выводах — приобретает значение жизненного верования. То или иное лицо, принадлежащее к «ведущим» классам, может чувствовать себя вполне «просвещенным», «вольнодумцем». Несомненно, мир его представлений складывается под влиянием научных убеждений. Но в его восприятиях живут еще, им самим не замечаемые, пережитки традиционных жизненных верований.

Нечто очень важное, присущее старому строю жизни, не было воспринято новым научным мышлением, а именно: сознание, что само это мышление как явление духовного порядка коренится в духовном мире. Для человека, принадлежащего к господствующим классам общества, эта особенность современной научности не имеет большого значения. Ибо его духовная жизнь питается истоками старых традиций. Для пролетарий же это невозможно, ибо его новые жизненные условия уничтожили в его душе действенность старых традиций. Он унаследовал от господствующих классов научный образ мышления И это наследие стало для него основой его представлений о существе человека. Но это духовное по своей природе наследие не осознает своего собственного происхождения из истоков духовной реальности. Единственное наследие духовной жизни, воспринятое пролетарием от господствуюших классов, отрекается от своего духовного происхождения.

Автор нимало не заблуждается относительно того впечатления, которое высказанные здесь мысли произведут на тех читателей — из непролетарской, равно как и из пролетарской среды, которые считают себя знатоками «практики жизни». Опираясь на ото».практическое знание», они, разумеется, сочтут все здесь сказанное пустым, совершенно нежизненным умствованием. Но факты, характеризующие переживаемый нами момент мировой истории, все убедительней разоблачают иллюзорность этого «практического» знания. Стоит лишь без всякой предвзятости взглянуть на эти факты, чтобы убедиться, что сторонники «практического» жизнепонимания, не вникающие в суть этих фактов, приходят в конце концов к взглядам, не имеющим уже ничего общего с самими фактами жизни. Господствующие идеи. до тех пор придерживались этой «практической» позиции, пока не утеряли всякую связь с действительностью. В этом отношении переживаемая нами катастрофа может для многих явиться как бы судьей, призывающим к ответу: «Как мыслили вы о том, что должно произойти? А что произошло в действительности?» Неужели та же участь должна постигнуть и наше социальное мышление?

Со стороны представителей пролетарского понимания жизни автор предвидит и такую оценку высказанных им мыслей: вот еще одна попытка перевести обсуждение действительного существа социального вопроса на рельсы, удобные для буржуазного образа мыслей. Но такой поборник пролетарского подхода не видит, что будучи по своему жизненному положению пролетарием, руководство для своей жизни, жизни пролетария, он ищет в идейном наследии, навязываемом ему господствующими классами. Он живет по-пролетарски, но мыслит — по-буржуазному. Однако в новой исторической эпохе необходимостью становится не только усвоение нового образа жизни, но и усвоение новых мыслей. А новый — научный — образ мыслей сможет наполнить жизнь человека душевным содержанием лишь в том случае, если он окажется в состоянии на свой лад дать человеку такой же импульс к обеспечению полноценности своего внутреннего человеческого существа, какой на свой лад давало старое мировоззрение.

Этим намечается путь к раскрытию истинного образа одного из элементов, слагающих рабочее движение наших дней. На этом пути мы услышим голос души пролетария: «Я жажду духовной жизни. Но эта духовная жизнь есть идеология, отражение в сознании человека явлений внешнего мира, она не притекает ко мне из особого духовного мира.» Все, что перешло в новую эпоху из старых источников духовной жизни, неизбежно воспринимается сознанием пролетария как идеология.

Чтобы понять тот строй души пролетария, который находит свое выражение в социальной практике наших дней, необходимо ясно представить себе — какое же действие в душе человека может оказать убеждение, что духовная жизнь есть идеология. Мне могут возразить: какое дело рядовому среднему пролетарию до этого философского тезиса, который кружит головы лишь более или менее образованных вожаков! Тот, кто так думает, проходит мимо действительных фактов жизни — как в мыслях своих, так и в поступках. Он не понимает основного, что произошло в жизни пролетариата за последние десятилетия. Он не видит связи, существующей между убеждением, что духовная жизнь есть идеология, и требованиями и действиями того самого радикального социалиста, которого он считает «необразованным», а также и действиями тех, кто — движимые смутными импульсами самой жизни — «устраивают революцию».

Трагедия непонимания социальных требований современности заключается в том, что широкие круги общества ничего не хотят знать о тех силах, которые из глубин душевной жизни народных масс стремятся вырваться на поверхность общественной жизни, не хотят обратить свой взор на то, что действительно совершается в душах людей.

Не-пролетарий прислушивается к требованиям пролетария и со страхом слышит: лишь обобществление средств производства может дать мне существование, достойное человека. Но ему и в голову не приходит, что его класс при переходе в новую историческую эпоху не только обрек пролетария на труд с непринадлежащими ему средствами производства, но и не дал этому труду ничего, что могло бы сделать его опорой для душевной жизни человека. Те, кто — как выше указано — в своих мыслях и поступках проходят мимо действительных фактов жизни, могут сказать: «Но ведь пролетарий просто хочет добиться для себя условий жизни, равных условиям жизни господствующих классов. При чем же тут душевная жизнь человека?» Действительно, и сам пролетарий утверждает: «Мне ничего не нужно от других классов для моей души. Я хочу лишь, чтобы они меня не эксплуатировали. Я хочу уничтожить классовое деление общества.»

Но это утверждение все же не затрагивает существа социального вопроса. Оно ничего не раскрывает в истинном образе этого вопроса. Ибо если бы сознание трудовых классов могло бы унаследовать от господствующих классов подлинно духовное содержание, то их социальные требования приняли бы совершенно иную форму, чем требования, выдвигаемые в настоящее время пролетариатом, тем пролетариатом, который в воспринимаемой им от господствующих классов духовной жизни видит только идеологию. Этот пролетарий убежден, что вся духовная жизнь есть идеология. Но это убеждение делает его все более и более душевно несчастным. И это душевное несчастье, которое он не сознает, но от которого тем не менее тяжело страдает, имеет для социального положения современности неизмеримо большее значение, чем все требования — сами по себе вполне обоснованные и справедливые — об улучшении внешних материальных условий жизни.

Господствующие классы не признают себя виновниками распространения в среде пролетариата того мировоззрения, которое ныне враждебно им противостоит. Но они действительно являются его виновниками, потому что из своей собственной духовной жизни они смогли передать пролетариату только такое наследие, которое неизбежно должно быть им воспринято как идеология.

Основное, что определяет характер социального движения наших дней, заключается не в самих требованиях изменения условий жизни одного класса людей — хотя это само по себе вполне естественно. Главное здесь — в способах претворения в жизнь этих требований, как они представляются классовому сознанию пролетариата.

Взглянем же с этой точки зрения совершенно непредвзято на окружающую нас действительность. Многим из тех, кто стремится мыслить в направлении импульсов пролетарского движения, кажется просто смешным, когда речь заходит о том, что те или иные духовные устремления могут способствовать решению социального вопроса. Они высмеивают это как идеологию, как пустую теорию. Из одной только мыслительной, из чисто духовной жизни человека — так они думают — ничего, разумеется, нельзя почерпнуть для решения острых социальных проблем наших дней. Но если пристальнее всмотреться в действительные факты жизни, то станет очевидным, что подлинный жизненный нерв, подлинный основной импульс современного, и именно пролетарского социального движения коренится совсем не в том, о чем говорит современный пролетарий, а в том как он мыслит.

Современное пролетарское движение нашей эпохи — как, может быть, никакое другое из подобных движений, известных в истории — является движением, возникшим из мысли. Я утверждаю это не как вывод из одних только размышлений о социальной проблеме. Если позволительно мне сделать замечание личного характера, то скажу следующее: в течение нескольких лет я преподавал в общеобразовательной школе для рабочих различных профессий. Это дало мне возможность близко узнать жизнь души современного пролетария и ее стремления. В связи с этим мне пришлось также познакомиться с деятельностью профессиональных союзов рабочих разных специальностей. И в своих высказываниях я могу, как я полагаю, опираться не на одни только теоретические соображения, но и на наблюдения, почерпнутые из опыта реальной жизни.

Те, кому довелось ознакомиться с рабочим движением там, где оно ведется самими рабочими — а таких лиц среди ведущих представителей интеллектуальной жизни общества еще, к сожалению, слишком мало — хорошо знают, какое огромное значение имеет тот факт, что в сознании очень большого числа людей интенсивнейшим образом властвует определенная научная система. Главная трудность в обсуждении социальных загадок заключается в недостатке взаимопонимания между различными классами общества. Людям из буржуазных классов слишком трудно перенестись в душу пролетария, им слишком трудно понять — каким образом в еще нетронутый разум пролетария могла найти доступ такая сложная — оставляя в стороне всякую оценку ее по содержанию — мыслительная система, как учение Карла Маркса, усвоение которого предъявляет самые высокие требования к мыслительной способности человека.

Конечно, учение К. Маркса одними принимается, другими отвергается — быть может, по одинаково убедительным основаниям. Оно и ревизуется теми, кто после смерти Маркса и Энгельса рассматривали социальную жизнь с иных точек зрения. Содержания этого учения я здесь касаться не буду. Это не представляется мне существенным для понимания самой сути современного рабочего движения. Существенным является тот факт, что в рабочей среде в качестве мощного импульса действует некая мыслительная система. Сложившееся положение можно охарактеризовать так: практическое движение, выдвигающее требования, касающиеся повседневной человеческой жизни, никогда еще не опиралось до такой степени на исключительно мыслительную основу, на базу определенной научной доктрины, как это имеет место в современном пролетарском движении. Можно даже сказать, что оно является первым таким движением в истории человечества, опирающимся на чисто научную основу. Однако этот факт надо понять правильно. Рассматривая все, что современный пролетарий может сказать о своих взглядах, стремлениях и восприятиях, нетрудно — при более пристальном наблюдении самой жизни — убедиться, что все эти программные положения вовсе не так важны.

Действительно же важное значение имеет тот факт, что для пролетария основным началом, определяющим всю его жизнь в целом, является то, что для других классов связывается лишь с одним из элементов сознания: мыслительная основа всего жизнепонимания человека. Однако пролетарий не может утвердить в своем сознании реальность возникающей в нем отсюда внутренней основы. Такому утверждению препятствует тот факт, что вся вообще мыслительная деятельность унаследована им от господствующих классов в виде идеологии. В реальной действительности он строит свою жизнь на базе мысли, но воспринимает эти мысли как нечто нереальное, как идеологию. Только по-настоящему оценив все значение этого факта в жизни современного человечества, можно понять суть пролетарского жизнепонимания и характер реализации этого жизнепонимания в действиях его представителей.

Из всего, что сказано выше о духовной жизни современного пролетариата, ясно, что определение особенностей этой духовной жизни и должно быть выдвинуто на первый план на пути к раскрытию истинного образа социального рабочего движения. Ибо причины, не удовлетворяющих пролетария условий жизни, он видит в том свете и стремится их устранить тем способом, как это вытекает из его духовной жизни, из его классового сознания.

И все же в настоящее время ничего, кроме насмешки или раздражения не может вызвать в нем мысль, что в этих духовных основах социального движения заключается нечто, само по себе обладающее значительной действенной силой. Да и как может пролетарий признать, что духовная жизнь является движущей силой его действий, если он не может воспринять ее иначе, как в виде идеологии? От духовной жизни, воспринимаемой в виде идеологии, нельзя ожидать, что она способна указать выход из невыносимых социальных условий. В научно ориентированном мировосприятии пролетария не только сама наука, но и искусство, религия, мораль, право представляются ему составными частями идеологии. И во всем, что действует в этих отраслях духовной жизни, он не усматривает никакой самостоятельной реальности, проникающей в его собственное бытие и могущей внести нечто от себя в его материальную жизнь. Для него все это — только отблеск или отражение материальной жизни. Пусть идеи и способны «оказывать обратное воздействие» на материальную жизнь, будучи восприняты в виде тех или иных представлений и волевых импульсов, — все же по происхождению своему они остаются лишь идеологией — продуктом самой материальной жизни. В его глазах они сами ничего не могут дать для устранения социальных бедствий. Только внутри самой материальной жизни должно возникнуть нечто такое, что откроет путь к этой цели.

Духовная жизнь нашей эпохи перешла от господствующих классов человечества к пролетариату в такой форме, которая исключает в его жизневосприятии всякую возможность видеть в этой духовной жизни какие-либо реальные силы. Именно это должно быть понято прежде всего в поисках решения социального вопроса. Если такое положение вещей будет развиваться и дальше, то духовная жизнь человечества обречена на полное бессилие пред лицом социальных требований настоящего и будущего. Убежденность в этом бессилии духовной жизни действительно охватила большую часть современного пролетариата. Эту убежденность и выражают ныне марксизм и сходные с ним учения. Указывается, что современный капитализм развился из предшествовавших форм экономической жизни и что в ходе этого развития для пролетариата в его взаимоотношениях с капиталом сложились невыносимые условия жизни. Экономическое развитие пойдет и дальше, капитализм будет уничтожен действиями в нем самом скрытых сил, а уничтожение капитализма явится освобождением пролетариата. В учениях социалистических вождей новейшего направления эта концепция освобождена от фаталистической окраски, которую она получила в некоторых марксистских кругах. Но существо этой доктрины и здесь остается в силе. Ибо никто из тех, кто считает себя настоящим социалистом, не согласится с таким тезисом: если в какой-либо области духовной жизни возникнет движение, вытекающее из глубоких импульсов данной исторической эпохи, коренящееся в духовной реальности мира и отвечающее запросам внутренней душевной жизни человека — то такое духовное движение может излучать силу, способную дать верное направление также и социальному движению современности.

Человек, принужденный в силу социальных условий вести образ жизни, характерный для современного пролетария, не может питать подобных надежд по отношению к духовной жизни современного общества. Этим и определяется основная настроенность его души. Он испытывает потребность в такой духовной жизни, из которой исходила бы сила, сообщающая его душе чувство человеческого достоинства. Ибо с тех пор, как в ходе экономического развития пролетарий оказался рабом капиталистического способа производства, именно такая духовная жизнь становится глубочайшей потребностью его души. Но та духовная жизнь, которую господствующие классы передают ему в виде идеологии, лишь опустошает душу человека, В требованиях и устремлениях современного пролетариата живет тоска по совершенно иному пониманию духовной жизни. Существующий общественный строй не может ему этого дать. Отсюда и родится подлинная движущая, направляющая сила современного социального движения. Но этого не понимают ни в пролетарских, ни в непролетарских классах общества. Ибо непролетарские классы не страдают от того идеологического отпечатка, которым — под их же влиянием — отмечена вся духовная жизнь современного общества. Пролетарий от этого страдает. Но идеологическая форма, присущая духовной жизни, унаследованной им от ведущих классов, лишила его возможности поверить в реальную движущую силу какого бы то ни было духовного достояния вообще. От правильного понимания сложившегося таким образом положения зависит и правильное определение пути, ведущего к устранению социальных потрясений современности. Общественный строй, возникший в ходе развития экономической системы капитализма, закрывает доступ к этому пути. Должна быть найдена сила, способная его открыть.

На этом пути необходимо прежде всего пересмотреть ряд общепринятых представлений, чтобы подойти к правильному пониманию всей значимости того факта, что общественный строй, в котором духовная жизнь приняла характер идеологии, лишается тем самым одной из тех сил, от совокупного действия которых зависит жизнеспособность социального организма. Болезнь нашей эпохи — практическое бессилие духовной жизни. И болезнь эта усугубляется нежеланием признать ее существование. Признав же ее, мы получим основу для развития идей, ведущих к правильному пониманию социального движения нашей эпохи.

В настоящее время пролетарий ошибочно полагает, что определяющей силой его души является его классовое сознание. В действительности же он, со времени своего порабощения капиталистической экономикой, жаждет духовной жизни, но такой, которая отвечала бы запросам человеческой души и давала бы ему сознание своего человеческого достоинства. Но из духовной жизни, воспринятой в виде идеологии, пролетарий ничего не может почерпнуть для своего человеческого самосознания. Такого самосознания он жаждет, но, не находя его, подменяет классовым сознанием, порождением экономических условий жизни.

Его взор как бы под действием мощных сил внушения обращен только на экономические условия жизни. И он уже не верит, что где-либо из других областей жизни — в чем-то духовном или душевном — может родиться импульс необходимых социальных преобразований. Он верит только, что пути развития внедуховных и внедушевных, чисто экономических отношений должны привести к такому общественному устройству, в котором он получит, наконец, условия жизни, соответствующие его представлению о человеческом достоинстве. Таким образом, он с необходимостью приходит к мысли, что его спасение заключается только в преобразовании экономической жизни общества. Волей-неволей он усваивает убеждение, что в результате одного только преобразования экономической жизни должны исчезнуть все бедствия, проистекающие от частного предпринимательства, от эгоизма отдельных предпринимателей, лишающих других предпринимателей возможности пойти навстречу рабочим в удовлетворении их справедливых притязаний на достойное человека существование. Так современный пролетарий приведен к убеждению, что единственный путь спасения заключается в том, чтобы систему частной собственности на средства производства заменить общественной организацией производства, или даже установить полную общественную собственность на средства производства. Это убеждение возникло потому, что люди до некоторой степени отвернулись от всего душевного и духовного в общественной жизни и устремили свой взор только на происходящий в ней чисто экономический процесс.

Отсюда проистекает одно противоречие, заключающееся в современном пролетарском движении. Пролетарий верит, что развитие экономики, самой экономической жизни должно дать ему в конце концов всю полноту человеческих прав. За эту полноту человеческих прав он и борется. Но таким образом, движущей силой экономической борьбы оказывается нечто такое, что никогда не могло бы явиться следствием одних только чисто экономических отношений. Очень важным, красноречивейшим фактом нашей современности является то, что в основе социальных устремлений, вытекающих из глубочайших жизненных потребностей современного человечества лежит нечто, что принимается за порождение самой экономической жизни, но что в действительности никогда не смогло бы возникнуть на основе одних только экономических закономерностей. Происхождение его можно скорей обнаружить, следуя той прямой линии исторического развития, которая ведет от античного рабовладения через крепостное право феодальной эпохи к современному пролетариату. Какие бы формы капиталовложений, товарного и денежного обращения, землевладения и землепользования и т. д. ни существовали в современном обществе, в жизни этого общества сложилось одно характерное явление, до сих пор еще не осознанное во всей своей значимости. Не осознается оно и современным пролетариатом, хотя оно-то и является основной движущей силой его социальных устремлений. Дело в том, что в рамках капиталистической экономики существуют и обращаются только товары. Капиталистическая экономика имеет дело с процессами образования стоимости товаров. Но в капиталистическом обществе нашей эпохи товаром стало нечто такое, о чем современный пролетарий твердо знает: это не должно быть товаром.

В глубине жизненных инстинктов пролетария, во всем его подсознательном жизневосприятии живет чувство отвращения, внушаемое ему тем фактом, что он вынужден продавать свою рабочую силу работодателю точно так же, как на рынке продаются товары. Он испытывает отвращение от того, что его рабочая сила на рынке труда так же подвержена законам спроса и предложения, как и прочие товары. Это отвращение перед фактом превращения рабочей силы в товар, имеющее огромное значение для всего социального движения нашей эпохи, не получило до сих пор достаточно глубокого освещения в социалистических теориях. В действительности же именно отсюда возникает один из основных импульсов всего пролетарского движения. Осознав все его значение, мы сможем — в дополнение к выше охарактеризованному первому импульсу, вытекающему из идеологического характера духовной жизни современного общества — определить и второй важнейший импульс этого движения, тот, о котором поистине можно сказать, что он-то и придает социальному вопросу наших дней столь неотложный и жгучий характер.

В древности были рабы. Весь человек продавался и покупался как товар. При крепостном праве феодальной эпохи уже не весь человек, но все же значительная часть человеческого существа вовлекалась в экономический процесс. Капитализм же — это та сила, которая и до сих пор навязывает характер товара остатку человеческого существа — рабочей силе.

Я не хочу сказать, что этот факт остался незамеченным. Напротив — в социальной жизни нашей эпохи он известен как факт фундаментального значения, оказывающий огромное влияние на социальное движение рабочего класса. Но, исследуя это влияние, обращают внимание исключительно на экономические явления общественной жизни. Проблему товарного характера рабочей силы превращают в чисто экономическую проблему. Утверждают, что в ходе развития самой экономической жизни должны сложиться новые условия, новый способ включения рабочей силы в социальный организм, который уже не будет внушать пролетарию отвращение, не будет им восприниматься как нечто, унижающее его человеческое достоинство.

Хорошо известно, каким образом в ходе исторического развития сложился соответствующий экономический строй. Хорошо известно также, что этот экономический строй обратил рабочую силу пролетария в товар. Но, зная все это, люди не видят основного: что экономическая жизнь в силу присущих ей закономерностей должна превращать в товар все, что с ней связано. Экономическая жизнь слагается из процессов производства товаров и их целесообразного потребления. И освободить рабочую силу человека от ее товарной формы можно лишь, найдя способ вырвать ее из закономерностей, управляющих экономическими процессами. Надо стремиться не к преобразованию экономического процесса с тем, чтобы в нем самом рабочая сила обрела свои права. Вопрос ставится иначе: каким образом можно освободить рабочую силу человека от подчинения законам, управляющим экономическими процессами и перевести ее в сферу действия таких социальных отношений, в которых она освободилась бы от своей товарной формы? Пролетарий жаждет такого устройства экономической жизни, в котором его рабочая сила заняла бы подобающее ей достойное положение. Он стремится к этому, не понимая, что товарный характер рабочей силы обусловлен самим фактом ее полной включенности в экономический процесс. Когда рабочая сила пролетария включается в экономический процесс, он сам, как человек, также в него вовлекается. Экономический процесс в силу присущих ему закономерностей должен подчиняться принципу целесообразного потребления рабочей силы наравне с целесообразным потреблением прочих товаров до тех пор, пока регулирование рабочей силы останется в рамках этого процесса.

Как бы загипнотизированные могуществом современной экономики, люди устремляют свои взоры только на то, что способно действенно проявляться в экономической области. Но следуя этому направлению мысли, никак нельзя придти к такому общественному устройству, в котором рабочая сила перестала бы быть товаром. Ибо любая другая форма экономической жизни будет лишь другим способом превращать рабочую силу в товар. Проблема рабочей силы в ее истинном образе, как часть общей социальной проблемы наших дней, разрешима лишь, если мы осознаем, что экономические законы, управляющие производством, обменом и потреблением товаров, относятся к той области человеческих интересов, из-под власти которой человеческая рабочая сила должна быть изъята.

Современное мышление не различает два совершенно разных способа включения в экономическую жизнь: с одной стороны, в экономическую жизнь вовлекается рабочая сила, по природе своей неразрывно связанная с самим человеческим существом, а с другой стороны — в ней обращаются товары, не связанные по своей природе с человеческим существом, подчиняющиеся законам товарного производства и потребления. Двигаясь по пути раскрытия этого различия, здоровое мышление могло бы раскрыть и истинный образ вопроса труда. А тем самым уяснился бы и ответ на вопрос, какое же положение должна занимать сама экономическая жизнь в здоровом социальном организме?

Из сказанного видно уже, что рассмотрение «социального вопроса» расчленяется, собственно, на три части: в первой — определяются принципы здорового устройства духовной жизни в социальном организме; во второй — рассматриваются трудовые отношения людей в правовой структуре общества; в третьей — выясняются вытекающие отсюда формы экономической деятельности людей.