"После третьего звонка" - читать интересную книгу автора (Лобановская Ирина Игоревна)15— Что ему от тебя надо? — повторила вслед за Виктором Таня, грациозно покачиваясь рядом. — Трудно сказать. Этого не знаю даже я. Но я думаю, тебе лучше не задаваться подобным вопросом. Не бери в голову. Лучше расскажи, как продвигаются дела с исследованием поэтического песенного творчества. — А оно уже давно закончено, — оживился Крашенинников. — Правда, обрастает с каждым днем новыми детальками и подробностями, но это мелочи. Песни, Танюша, делятся только на несколько категорий: во-первых, временны" е. — Вре" менные? — не поняв, переспросила Таня. — Нет, не поняла, — терпеливо пояснил Виктор, — именно временны" е. О быстротечности времени. Ну, например, "дни летят, не вернуть их назад" и "годы летят, наши годы, как птицы, летят". Всегда в полете! Но, с другой стороны, "мои года — мое богатство". Некоторое расхождение во мнениях. Ну, это пустяки. Слишком много внимания к седине, вот где беда: "Мои виски уже в снегу, а сердце снег еще не тронул…", "Поседею, побелею, как земля зимой", "Снегопад, снегопад, не мети мне на косы", "У тебя на висках седина, и моя голова стала белой", "Голова стала белою, что я с ней поделаю", "Пусть у меня на волосах лежит, не тает снег…" Кому что нравится, и каждому свое! И, безусловно, хрестоматийное "а за окном то дождь, то снег!" — Надо же иметь такую завидную память! — усмехнулась Таня. — Это не память, Танюша, это цепкость или хватка, — поправил ее Виктор и продолжал, вдохновляясь все больше и больше: — Теперь дальше: цветочные песни. Ну, обязательно, "лютики-цветочки", "расцвела сирень-черемуха в саду", "ромашки спрятались, поникли лютики". Затем "красная гвоздика", "золотые шары", "лаванда, горная лаванда", просто "городские цветы". Просьбы и просьбочки: "не дари мне цветов покупных, собери мне букет полевых", "купите фиалки". Кстати, ответ тоже имеется: "Куплю фиалки, без фиалок нет любви", а в завершение ставший просто классическим "миллион, миллион, миллион алых роз"! Таня тихо смеялась. Облачко покачивалось и слегка расплывалось. — Вникла? — поинтересовался Крашенинников и торжественно перешел к следующему пункту: — Утешительные песни: "не переживай, всякое бывает", "не грусти: все еще впереди", "не надо печалиться: вся жизнь впереди, вся жизнь впереди, надейся и жди", "Грустить не надо, пройдет пора разлуки", "Радость ли встретишь, горе ли встретишь — только тряхни озорной головой", "не унывайте, пройдет три года", "Радость у нас впереди, позади — печаль", "Верю, что увидимся с тобою мы, чтоб не расставаться никогда" и "Если верить ласточкам, завтра будет радостным, завтра будет радостным, завтра будет праздником…" Это все оптимисты высшего разряда, Танюша, не нам чета. В них жива святая и светлая вера в будущее! — Виктор взглянул на Таню. — Встречу они почему-то всегда назначают в одно и то же время: в девятнадцать ноль-ноль! "Жду тебя на том же месте в понедельник в семь часов" и "Завтра снова назначим мы встречу в семь часов у Никитских ворот"! Иногда они даже терзаются вопросами типа: "Что тебе подарить?", "А где мне взять такую песню?", "Ну как же так могло случиться, что мы не виделись давно?", "Зачем ты снова повстречался?" и "Куда уехал цирк?" Хотя на последний вопрос ответ как раз хорошо известен: цирк с Алексеем уехал на Волгу. Вообще ездить мы любим: то "сяду в скорый поезд", а потом "на дальней станции сойду", то "я еду за туманом", а то с серьезными намерениями "увезу тебя я в тундру!" Тебе не надоело? — Продолжай! — сказала Таня. — Где и когда я еще смогу услышать подобный детальный анализ?! — Нигде! — горделиво согласился Крашенинников. — Я могу болтать до бесконечности, но уже устал, поэтому заканчиваю. Остро ставится проблема начала. Тут и вопрошают: "С чего начинается Родина?", и утверждают: "Все начинается с любви" и "Утро начинается с рассвета" — ну, это у кого как! И просят: "Чтобы день начинался и кончался тобой!" Просьб и молений в песнях неслыханное множество. Видно, у нас очень неблагополучно обстоит дело с удовлетворением самых простейших человеческих потребностей. То и дело слышишь бесконечное: "Поговори со мною, мама", "Позови меня", "Позвони мне, позвони", "Пообещайте мне любовь хоть на мгновение", "Прекрасное далеко, не будь ко мне жестоко", "Возьми меня с собой", "Приходи, я все прощу", "Что-нибудь скажи по части отношенья нашего", а также "Дай мне руку, я в судьбу поверю", "Подари мне воскресенье", "Подари мне платок", "Подари мне лунный камень", "Подари мне добрый день"… С подарками все время напряженка. И варианты: "Ищи меня по карте" и "Если нам с тобою по пути, руку дай скорее". Ну, про руку, кажется, тоже было… Принцип прост, как кусок бумаги: "раз словечко, два словечко — будет песенка!" А из песни, как известно, слова не выкинешь. Таня продолжала смеяться. — Как хорошо ты смеешься! — прошептал Виктор. — Ты вообще все делаешь хорошо… — Раньше это относилось только к Гере! — насмешливо заметила Таня. — Ты нас с ним случайно не перепутал? — Да уж как-нибудь… — пробормотал Виктор. — Разве тебя перепутаешь? Кстати, мои разговоры с тобой не остались без внимания, и мне уже звонил Герка и справлялся о работе, успехах и творческих планах. Про Алексея и Аньку ты знаешь. Теперь по сценарию должна появиться Татка… — Тата, — задумчиво повторила Таня. — Она по-прежнему любит тебя, Витя? Крашенинников вздрогнул и отпрянул от облачка. — И как давно ты догадалась об этом? — резко спросил он. — Раньше, чем начала со мной спать, или уже потом? — А ты вообще делал вид, что не догадался, — отпарировала Таня. — Иначе не мог бы так себя вести. — Это как же — так? — недобро спросил Виктор. — Выходит, я плохо себя вел? Таня, я знаю о себе все, но не нужно без конца тыкать пальцами! Ты-то уж могла и воздержаться! Как я себя вел… Да как всегда! Ничего оригинального! Но заметь, Танюша, — он вдруг засмеялся, — ведь подлянка как раз не в том, что я сделал, а в том, что я это делать перестал! Не продолжил! Самая страшная тупиковая ситуация в жизни, когда тебе без конца талдычат: "Ждите ответа…" И ты, как последний дурак, его ждешь… Хотя Татка в чем-то крепостная по характеру и зависимость ей даже кстати, — Виктор покосился на Таню. — Но она не знает, Танюша, и ты тоже, что я человек конченый. Перегоревший. Сломанный. Несостоявшийся в любом смысле. И женщины мне отныне больше не нужны… Вот такие пирожки с котятами… — Что-то новенькое в твоем лексиконе, — заметила Таня. — А все остальное… Ты повторяешься, Витя, это становится неинтересным, уж извини. В попытках сбросить с себя тяжесть вины ты обращаешься к привычным и отработанным способам. Ты неизобретателен. Сейчас ты опять скажешь, что я умею быть жестокой? — Это и паровозу понятно, — пробормотал Виктор. — Вчера я гадал на Пришвине, открыл книгу — два слова: "Ничего особенного". Вот и ответ. Полный атас… Облачко стало медленно подниматься к потолку. — Мне пора, Витя, — сказала Таня. — Как ты там говорил: "завтра будет радостным?" — "Если верить ласточкам", — дополнил Виктор. — А ты веришь им, Танюша? — Ласточек сейчас нет, они все улетели до весны, — логично отозвалась Таня. — Поэтому и верить пока некому. Но если ты мне дашь руку, я в судьбу поверю! Примерно так, кажется? Виктор с готовностью протянул ладонь и блаженно закрыл глаза. Легкое, теплое, родное прикосновение… Мимолетное, как порыв ветра. И все… Облачко исчезло, растаяв в воздухе. Виктор вздохнул, с тоской огляделся по сторонам и бросился на диван, нащупав рядом сигареты. "Я тебя никогда не увижу, я тебя никогда не забуду…" Основные постулаты конца двадцатого века. Дожить бы теперь до утра… Он опять ждал Таню. Насчет Татки Виктор как в воду глядел. Она явилась прямо с солнышком, словно по заказу. Аккуратная, чистенькая, улыбающаяся во весь огромный рот. Живой укор его вовсе не больной совести. — Как ты тут без меня, Витюша? — поинтересовалась она таким тоном, словно они расстались вчера за полночь после интимно и мило проведенного вечера, далеко не первого в их жизни, а сегодня утром, по обыкновению, встретились снова. Крашенинников взглянул на нее с любопытством исследователя. Почему форма так часто и жестоко не соответствует содержанию? Природа не стремится к совершенству и гармонии? Но для чего, с какой целью? Разве не лучше претворить, наконец, в жизнь абсолютно все теории об идеальном человеке, оставшиеся до сих пор лишь на бумаге? Осуществить стремление народов и наций всех времен… Увы, не получается… — Иди на фиг! — посоветовал Татке Виктор. Он не успел еще с утра опохмелиться и поэтому был зол и опасен. Татка дружескому совету не вняла. Вместо этого она села на табуреточку и достала сигарету. — Давай я помою тебе окна, Витюша, — предложила Татка. — Сто лет немытые! Я очень люблю мыть окна. Трешь себе тряпочкой, трешь, и вдруг мир за окном становится совершенно другим, вроде бы незнакомым, в иных красках и тональностях. — Тебе придется потерпеть до весны, Татусик, — сказал Виктор, с трудом сдерживаясь, и тоже закурил. — Зимой ни один нормальный человек окон не моет. — А когда ты здесь видел нормальных? — резонно возразила Татка. — Над чем нынче работаешь? — Ни над чем! — отрезал Виктор. — Только начал обдумывать новый сюжетик, как ты приперлась мне мешать! Нарушение элементарных человеческих условий труда! Но раз пришла, то слушай: огромная свинья в виде копилки и вокруг жуткая толпа. Потные, очень некрасивые, попросту уродливые ладони прилипают к хрюшке, как к тому смоляному сказочному бычку, рты разинуты в животной радости и идиотическом смехе. Ажиотаж заставляет отпихивать друг друга локтями, бить прямо в лицо, наступать на ноги, плеваться, идти по головам… Гений накопительства. Кто-то уже упал под ноги толпе, которая ничего не замечает… Рожи, морды, оскалы… На бабах жуткие, баснословно дорогие одежды и яркие золотые украшения, золотые коронки и сигареты во рту, бутылки в карманах у мужиков… У девок в руках банки с пивом… Озверевшее стадо. Быдло! И довольный пятачок свиньи! Ну, очень довольный! "Нет у нас совсем мерзавцев, не живут они вокруг!" Как тебе клевая идейка? Не вдохновляет? — Она должна вдохновлять тебя, Витюша, а не меня, — логично заметила Татка. — И, по-моему, вполне! Когда начнешь писать? — Вчера начал. Намалюю запросто! И толкну за бешеные деньги! — буркнул Крашенинников. — Тебе тоже звонила Нюся? — Нет, мне звонил Алексей, а еще раньше — Гера, — сказала честная Татка. — Ты что, Витя, сходишь с ума? — Есть немного, — покладисто согласился Виктор. — Это мне раз плюнуть! В два счета! "Уже безумие крылом души закрыло половину, и поит огненным вином, и манит в черную долину". Похоже, по-твоему? А почему, собственно, тебя это так удивляет? Ну, Анька, понятно, она от природы туповата, а ты-то могла бы и сама обо всем догадаться! Татка встала и подошла к мольберту. Он был чист и нетронут, как первый снег в ноябре. — Мама испекла пирог и просила тебе его передать. И кланялась, — сообщила Кроха. — Ей очень понравилась твоя последняя работа: современная Аленушка у пруда. Ты любишь сказки. Виктор засмеялся. — А-а, эта! Ништяк! Большое спасибо передавай Надежде Николаевне. "В вашем доме…", — запел он и в страхе осекся. — Знаешь, кто мне позировал для Аленушки? Тата провела ладонью по девственно чистому холсту. — Предположим, знаю, — сказала она. — Какая разница? Твоей девушке на картине совершенно наплевать на все: на себя, на окружающих, на своего хахаля, на лес, на пруд… Ей "все равно, что за него, что в воду…" Она отталкивающая и жалкая одновременно. Жуткое и неразрывное сочетание страдания и омерзения личности. В этом твоя сила и неповторимость. — Правильно говоришь, правильно! — одобрил ее Виктор. — Даже слушать приятно. А где обещанный пирог? Тащи сюда, пока не засох у тебя в сумке! Сейчас мы его с тобой слопаем. Это нам пара пустяков. Татка принесла аккуратный пакет и выложила пирог на тарелку. Потом поискала нож. — Нельзя жить бирюком, Витя, — заявила она, расставляя блюдца. — Тебе лучше переехать на время к Ане. — Лучше прямо в могилу, — заверил Виктор. — И поскорее! Оптимальный вариант. Еще какими идейками порадуешь? Выкладывай, не томи! — Вкусно? — спросила Татка. — Просто замечательно! В самый кайф! — с набитым ртом отозвался Виктор. — Каждый день бы так! И поперхнулся. Черт его за язык дернул! Несет, не подумав! Татка прореагировала короткой информацией о том, что в стране инфляция и ежеминутно баснословно растут цены на муку, сахар и яйца. А потому каждый день пироги невозможны, увы… Кажется, обошлось… Впредь соображай, старый дурень! — Знаешь, Витя, что я вдруг обнаружила в мужчинах? — поделилась Татка. Любопытно, что она там еще обнаружила? — Я поняла, — продолжала она спокойно, — что вам нужна женщина только в одном-единственном качестве. Крашенинников снова чуть не подавился пирогом. Все-таки опасно жевать слоеные крошки! — В каком же, объясни!.. — попросил он, откашлявшись. — В качестве няни, — со вздохом сообщила Татка. — И больше ни в каком ином. И тебе, и Венечке, и Алеше, и даже Гере, и всем остальным, моему отцу, например, нужны лишь верные, преданные, добрые нянюшки, вытирающие носы и рассказывающие байки. Арины Родионовны. — И чтоб кашку варили, — добавил Виктор. — Ну да, само собой, — кивнула Татка. — Кашка обязательно! Манная, овсяная, гречневая — ты какую больше любишь, Витюша? — Всякую, — ответил Виктор, доедая пирог. — Дай еще кусочек, Татусик, и побольше! А что, если изобразить пирог в разрезе, набитый людьми? "Много-много птичек запекли в пирог!" — "Семьдесят синичек, сорок семь сорок", — закончила Татка. — И что они будут у тебя в пироге делать? — А фиг их знает! — задумчиво ответил Виктор, принимаясь за второй кусок. — Чего-нибудь будут… Пока не въехал… Придумаю — скажу. Или можно другое: российская дорога, которая вечно эх! И которую мы никогда не выбираем. В России, как известно, две основные особенности: дураки и дороги. Ну, с дураками я кое-как уже разобрался, теперь остается путь счастья. Надо подумать. Татка посидела немного и стала собираться. — Я провожу тебя, — сказал Виктор, вставая. — Прошвырнусь до гастронома, посмотрю что-нибудь пожрать и выпить. — Там сегодня очень холодно, — предупредила Татка. — Ничего, прорвемся! Мы к трудностям привычные — без них нам и жизнь не в жизнь, — обнадежил ее Виктор. — И не можем ждать милостей от природы. И вообще ни от кого. С милостями в нашем обществе давно напряженка. Они вместе вышли на улицу. После подвальчика солнце ослепило, заставив на мгновение зажмуриться. Когда Крашенинников открыл глаза, знакомый мужичонка пугливо шарахнулся за дерево. Снова караулит! В груди опять нехорошо заныло. — Кто это? — безразлично спросила Татка, проследив его мимолетный взгляд. — Неприятный тип… Уж не собутыльник ли, Витюша? — Предпочитаю спиваться в одиночку! — объяснил Виктор. — Сосед по дому. Часто встречаемся. — А почему он прячется от тебя? — не отставала настырная Татка. — Словно боится… Чем ты так его напугал? — Я тебя умоляю! — буркнул Виктор. — Ну что ты к нему привязалась? Тень отца Гамлета! Понятно? — Угу! — сказала Татка, кивнула и внимательно посмотрела в сторону дерева, за которым скрывался подозрительный тип. — Нельзя тебе жить бирюком, Витя, — повторила она. — Можно, нельзя… Заладила, как скворец! Совсем достала! — взорвался Виктор. — Мне все можно! И пойдем быстрее, а то гастроном закроется на обед! Он прекрасно знал, что магазин торгует без перерыва. |
||
|