"Арена любви" - читать интересную книгу автора (Дулиган Венди)

4

Нино стоял возле массивной кровати своего отца и со страхом вглядывался в его посеревшее лицо. Туринский кардиолог, который в настоящий момент исполнял обязанности личного врача Лоренцо Манчини, только что ушел, и старик погрузился в дремоту. Дышал он шумно, иногда даже хрипел, и, глядя на него, Нино с трудом мог представить, что он был когда-то молодым здоровым энергичным мужчиной, легко управлявшимся с могущественными промышленниками и имевшим множество любовниц.

Нино очень хотелось услышать от врача, что последний удар, случившийся с Лоренцо, не особенно опасен, и тот неохотно подтвердил это. Однако Нино сам видел, как устал его отец, как у него сильнее обычного дергается рот и совсем не двигается левая рука. Удар действительно не был смертельным, более того — Лоренцо не нуждался в больнице, однако Нино отчетливо видел, что дни его отца сочтены… После недельного перерыва это стало для него яснее ясного.

Слава Богу, что я уговорил Веру прилететь со мной в Италию и привезти Джулио. Нет, слава Богу, она сама себя уговорила, что это необходимо. Если все пойдет хорошо, размышлял он, то разрыв со Слаем, который мучительно переживал старик, останется в прошлом… насколько это возможно. По крайней мере, он успеет познакомиться со своим внуком.

Бабушка словно прочитала его мысли.

— Малыш тут? — сухо спросила она, как будто забыв о существовании Веры.

Несмотря на аккуратно уложенные седые волосы и величественную осанку, делавшую ее гораздо моложе ее восьмидесяти семи лет, она так же, как и медленно умиравший сын, понемногу слабела и сдавала позиции, хотя не желала в этом признаваться. Нино было страшно подумать, что он может потерять их обоих.

— Твой правнук и твоя невестка отдыхают, — тихо подтвердил он.

Синьора Манчини удовлетворенно кивнула.

Как всегда, стараясь держаться в тени и ни слова не добавив к беседе свекрови и сына, младшая синьора Манчини улыбнулась своим мыслям. Вот уж кто заласкает Джулио, пока он будет тут, подумал Нино. К ней он побежит, если Вера будет недосягаема, за защитой и поддержкой. А бабушка, возможно, постарается сделать из него своего наследника, чтобы он в свое время взял на себя бремя ее правления. Если мы позволим ей, она будет воспитывать его по своему усмотрению.

Неохотно исполнив просьбу Нино и проводив врача до машины, Сильвана вернулась в комнату больного. Нино спросил, не случилось ли в его отсутствие чего-то такого, что могло ухудшить состояние отца.

Сильвана приняла его слова на свой счет.

— Пьетро ничем не побеспокоил его, я тоже, если ты это имеешь в виду, — с осуждением проговорила она. — Виноват ты. Незачем было привозить сюда эту женщину и ее сына! Как ты не понимаешь, что только бередишь старые раны, которые не зажили за восемь лет?

Понимая, что враждебность сестры связана со страхом потерять часть наследства, если Лоренцо примет Джулио в семейный круг, Нино взглядом заставил ее замолчать.

— Отец не возражал против их приезда? — спросил он, обращаясь к Марии, которая лучше других знала мысли своего сына.

— Наоборот, он был доволен, — ответила она, награждая Сильвану недовольным взглядом.


Комната показалась Вере розовой в свете заходящего солнца, когда Джина разбудила ее. Горничная уже умыла и причесала Джулио, а заодно одела его во все чистое.

— Синьора, не нужно ли что-нибудь погладить? — спросила она.

Вера не успела ответить, как в комнату ворвался Джулио, которому не терпелось сообщить последние новости (известные ему, вне всякого сомнения, от Джины): семейство уже собралось в столовой и ждет их.

Только торжественного выхода мне не хватало, подумала Вера. Все как-то не так получается.

— Нет, гладить пока ничего не надо, — торопливо ответила она, с радостью вспоминая придуманные ею самой специально для таких случаев шелковые одеяния. — Джулио, поиграй с самолетом, пока мама переоденется в ванной.

Через несколько минут Вера и Джулио уже входили в столовый зал с росписями на стенах и шелковыми шторами на окнах. Хотя, видимо от непривычки спать днем, Вера все еще чувствовала себя немного сонной, она сразу ощутила напряжение людей, сидевших за очень длинным столом, похожим на монастырский. Нино встал, подошел к Вере и подвел ее к креслу рядом с собой.

— Спасибо, — прошептала она, стараясь избежать его чересчур пытливого взгляда и предпочитая рассматривать скатерть из венецианских кружев.

— Смелей, — сказал он и ободряюще улыбнулся Вере. — Бабушка, мама, Лючия, Винсенто, позвольте мне представить вам вдову нашего Слая Веру и их сына Джулио. Надеюсь, подобно мне, вы рады наконец-то видеть их среди нас.

Словно по команде все взгляды устремились на Марию, ибо за ней сохранялась привилегия первой высказывать свое мнение.

— Bene accetto, Вера, Джулио, — проговорила она с хрипотцой в голосе и продолжала на великолепном английском языке, хотя и не без акцента, — добро пожаловать к нам на виллу Воглиа. Надеюсь, это будет ваш первый из многих будущих счастливых визитов.

Винсенто — муж Сильваны, лысый, с резкими чертами лица — одновременно с Нино поднялся из-за стола.

— Рад познакомиться с вами, — проговорил он с улыбкой, которая увяла у него на губах под гневным взглядом жены.

При взгляде на старшую сестру Нино, полнеющую Лючию с небрежно подобранными светлыми волосами, почему-то вспоминалась уютная неприбранная постель. Она не любила детей и, едва взглянув на Джулио, довольно безразлично заговорила с Верой, словно исполняя долг примерной хозяйки:

— Привет. Нино сказал, что ты моделируешь одежду. Воспользуйся случаем, пока ты тут, и посмотри миланские коллекции.

Насколько Вера поняла, мать Нино, увядшая красавица с нежным лицом, уже давно свыклась с необходимостью жить в тени Марии. И все же именно Виола с ее ласковой улыбкой и таким же голосом выразила куда больше чувства, чем все остальные вместе взятые. В отличие от свекрови, от проницательного взгляда которой хотелось куда-нибудь спрятаться, она излучала беспредельную любовь и нежность.

Не успели члены семейства Манчини высказаться, как кухарка внесла главное блюдо (наверняка, ей пришлось держать его подогретым, пока Вера и Джулио не вышли к столу) — жареного барашка с золотистыми луковицами и ореганом. Потом на столе появились зеленый горошек, помидоры, фаршированные специями, великолепное ризотто и нежнейшее фрикассе из грибов. Не был забыт и салат, который оставалось лишь заправить маслом и уксусом из специальных кувшинчиков, стоявших на серебряном подносе.

Несмотря на то что все были озабочены здоровьем человека, лежавшего в своей спальне наверху, стол украшал большой букет из белых астр и желтых ноготков, придававший праздничный вид обеденному столу. Посуда не обманула Вериных ожиданий — английский фарфор, французский хрусталь, тяжелые серебряные вилки, вероятно переходившие в семье из поколения в поколение.

Нино председательствовал за столом. Он открыл несколько бутылок вина с виноградников виллы и разрезал барашка. Постепенно напряжение за столом спало, и все почувствовали себя свободнее и раскованнее. Отсутствовали лишь Лоренцо Манчини, прикованный к постели, и вечно занятый Микеле, который управлял делами виллы, как говорил Слай.

Впрочем, Микеле, едва заметно прихрамывая, благодаря искусной операции, которой он подвергся в восемнадцатилетнем возрасте, вскоре присоединился к остальным. Улыбаясь и виновато (притворно, как показалось Вере) кланяясь бабушке, он занял свое место за столом.

— Готовимся к сбору урожая, — сказал он, словно объясняя причину своего опоздания.

Повернувшись к Вере, он спросил:

— А вы, верно, моя новая невестка?

Немного скованно, словно ожидая от Микеле всяких неприятностей, Нино должным образом познакомил родственников.

Испытывал или не испытывал незаконный сын Лоренцо неприязнь к Вере и Джулио, без усилий занявших более высокое место в семейной иерархии, но он был учтив и непроницаем.

— Рад познакомиться, — сказал он, кривя губы в двусмысленной усмешке.

Когда Микеле вошел в зал, Вере показалось, что они с Нино просто-напросто на одно лицо, но, приглядевшись повнимательней, она поняла свою ошибку. Если Нино был сильным и собранным, то Микеле можно было почти с уверенностью назвать почтительным и даже льстивым. Ей сразу стало ясно, что Нино и Микеле ладить не могут. Их вражда куда более глубокая, чем она когда-то поняла из слов Слая.

По мере того как шло время, все переключили внимание на Веру и с большим интересом стали расспрашивать ее о жизни в Соединенных Штатах, о ее родителях, о школе и колледже, в которых она училась, о ее фирме. Естественно, тон задавала Мария. А у бедняжки Веры не оставалось времени утолить голод. Еще более бесцеремонно Мария допросила Джулио. Она даже попыталась справиться с его смущением и рассказала ему несколько историй о его отце, когда тот был маленьким. Однако Вере показалось, что он все равно ее боится, может быть немножко меньше, но боится.

Ни слова не было сказано о карьере Слая в качестве гонщика и о его разрыве с отцом. Нино принимал участие в разговоре наравне с Виолой и Лючией, зато Сильвана и Винсенто большей частью молчали. Микеле с аппетитом ел, видимо проголодавшись на воздухе, но он внимательно следил за Верой и наверняка подметил необычное расположение к ней Нино.

После того как съели особый десерт, приготовленный в честь Веры, Мария извинилась и вернулась в спальню Лоренцо, махнув Виоле, чтобы она оставалась с гостями.

Спокойно отреагировав на безмолвное указание свекрови, Виола предложила пить кофе на воздухе.

— Сегодня замечательный вечер, — тихо проговорила она, — и очень теплый, правда немного дует ветер.

Устроившись на террасе в плетеных креслах, они смотрели вдаль на виноградники и полную луну, сверкавшую серебром над дворовыми постройками, холмами и рощами.

— Такую луну в Англии называют урожайной, — неожиданно проговорил Нино.

Едва Кончитта, домоправительница и кухарка Манчини, накрыла стол для кофе, Микеле вынул губную гармошку и наиграл несколько веселых мелодий. Вновь Вере почудилось, что, хотя семья, исполняя волю Лоренцо, приняла Микеле, она все-таки держит его на расстоянии. Ей даже показалось, что она читает антипатию на нахмуренном челе Нино, смотревшем в его сторону, и в подчеркнутом безразличии Сильваны и Винсенто к его попыткам повеселить аудиторию. Лишь Виола (у которой было меньше всего оснований любить навязанное ей дитя, как думала Вера) относилась к нему по-доброму. Вера тоже, хотя ее чувства к нему не могли сравниться с чувствами к Нино, постаралась отнестись к нему с симпатией.

Через полчаса Джулио уже практически спал. Несмотря на дневной отдых, на нем начал сказываться трансатлантический перелет. Левая щека у него раскраснелась, так как он прижимался ею к Вериному колену, сидя на стуле рядом с ней. Густые темные ресницы то и дело закрывали зеленые глаза, унаследованные им от матери.

Поблагодарив всех за теплый прием и пожелав спокойной ночи, Вера повела сына наверх. Чтобы облегчить мальчику привыкание к чужому месту, она посидела с ним несколько минут уже после того, как он надел пижаму и выключил свет.

Как же мы далеко от дома, думала Вера. Хотя ничего не стоит при наличии обратных билетов, лежащих у нее в портмоне, в любой момент сесть в самолет и улететь обратно, Верой владело странное и непонятное предчувствие, что она сожгла мосты и отныне для нее и для Джулио начинается новая жизнь.

Еще у нее появилось ощущение подстерегающей их опасности.

Где твой здравый смысл? — спрашивала она себя. Вот вернешься домой, и тогда Италия покажется тебе почти недосягаемо далекой. Не надо торопить события. И не надо прощаться с Нино, пока еще не настал срок, шепнул ей внутренний голос.

На террасе мужчина, о котором постоянно думала Вера, после ухода Марии несколько расслабился и почувствовал себя вольнее, чем за обеденным столом. Она знала, с каждым мгновением связь между ними крепнет, и, когда Вера поднялась с кресла, он на мгновение обнял ее и напомнил, что утром они снова увидятся. Очевидно, он хочет показать им здешние места…

Наверное, если бы повезло, у нас что-нибудь могло бы получиться, призналась самой себе Вера, убирая волосы со лба Джулио и целуя его на сон грядущий. Она шла к себе в спальню и думала о Микеле, который все подмечает и, видно, не прочь получить выгоду из своих наблюдений.

Несколько мгновений спустя все мысли напрочь вылетели у Веры из головы. Едва она направилась к кровати под балдахином, застеленной очень дорогим кремово-розовым бельем, как в ушах у нее вновь послышался уже знакомый шум и яркий электрический свет сменился сумерками.

На сей раз все закончилось, практически не начавшись. Потрясенная и выбитая из колеи Вера готова была поклясться, что слышала шаги у себя за спиной. Нино? Неужели он?

Обернувшись, она ничего и никого не увидела и решила, что это все игра ее воображения. Не удивительно, если учесть, как у меня кружится голова. Нет! Вот вернусь в Чикаго и сразу пойду к врачу. Не хватало мне галлюцинаций.

Все же, надев ночную рубашку и нырнув в постель, она не сомневалась, что в самом деле что-то слышала.


К утру Лоренцо почти оправился, по крайней мере ему стало намного лучше. О таком никто и не мечтал. Более того, за завтраком, сервированным в залитой солнцем комнате, в приоткрытые окна которой вливался колокольный звон, Нино объявил приятную новость, вероятно намеренно дождавшись, когда подадут ароматный кофе.

— Папа просил вас и Джулио подняться к нему, — сказал он Вере, вытирая рот салфеткой. — Думаю, нам следует пойти к нему сейчас, а то он плохо спит и устает задолго до полудня.

Несмотря на то что Вера прилетела в Италию исключительно ради знакомства Джулио с его дедушкой, она не смогла скрыть охватившей ее растерянности. Ей и в голову не приходило, что патриарх настолько плох. Или что Сильвана невесть почему возненавидит их. Она не сомневалась, что Сильвана винит ее с сыном в последнем ударе, случившемся с отцом.

Мне совсем не хочется травмировать ребенка, подумала Вера.

— Не волнуйтесь, cara, — шепнул Нино, словно услышав ее мысли, и погладил ей руку. — Джулио уже большой мальчик, и он выдержит. Отец, честное слово, не кусается.

От его прикосновения у Веры по коже побежали мурашки, к тому же он назвал ее «дорогая», и у нее стало одновременно тепло и беспокойно на душе. Нино вышел к завтраку в белой рубашке с расстегнутыми верхними пуговицами и без галстука, и у Веры дух захватило, едва она увидела его, — таким он показался ей красивым и недостижимым. От вчерашней скованности не осталось и следа. Микеле, похоже, ушел довольно рано, ведь вскоре предстояла уборка винограда, и, вероятно, хорошее настроение Нино было связано с его отсутствием. Не исключено, что на него повлияло и улучшение в здоровье Лоренцо.

Мария уже сидела в одном из старинных кресел с высокой спинкой в комнате Лоренцо, когда несколько минут спустя они постучали в дверь. Поднявшись с заметным усилием, она поздоровалась с ними и пригласила войти. Виола тоже была здесь (а где еще быть жене больного?) и, сидя со своей вышивкой возле окна, приветливо им улыбнулась.

Утонув в огромной кровати, занимавшей большую часть комнаты, Лоренцо спал. Посеревший, изможденный, он с трудом и шумно дышал, словно его легкие никак не желали ему подчиняться.

Джулио крепче сжал руку Веры.

— Мамочка, — прошептал он.

Мария не могла не услышать страха в его голосе. Наклонившись к Лоренцо, она тихонько потрясла его за плечо.

— Проснись… Они тут… Жена Слая и его сын.

У Веры перехватило дыхание, когда ее свекор открыл карие с золотыми пятнышками глаза — глаза Слая — юные и живые на старческом лице. Он произнес несколько гортанных слов, с мольбой протягивая к ней здоровую руку.

— Папа, говори по-английски, — тихо попросил его Нино. — Вера немножко понимает по-итальянски, а Джулио еще ребенок. У него не было времени выучиться итальянскому языку.

— Ну конечно. Конечно. Он американец. Я забыл.

Хотя Лоренцо говорил не совсем внятно, вслушавшись в его речь, Вера поняла, что она совершенно осмысленна и достойна внимания. Неожиданно она заметила слезы на глазах Лоренцо. Но он как будто улыбался, правда едва заметно и не очень уверенно.

В комнату проскользнула Сильвана и с ненавистью посмотрела на американскую родственницу.

Нино, обнимая Веру за плечи, подтолкнул ее и Джулио к кровати.

— Все в порядке, — едва ли не радостно проговорил он. — Вы ничем ему не повредили. Наоборот. Для него это очень важно.

Испуганный Джулио, округлив от страха глаза, неохотно подчинился, но едва Лоренцо протянул к нему руку, как отскочил назад и спрятался за мать.

Лоренцо тяжело вздохнул, и его рука упала на одеяло.

— Сколько вы тут пробудете? — спросил он, встретившись взглядом с Верой.

Этот человек выгнал Слая из родного дома. Это он оставил своего сына без гроша и превратил в эмигранта только потому, что ему хотелось следовать зову своего сердца. Злой и могущественный, он поклялся, что Слай не будет работать в Италии, даже если ему придется подкупить всех нанимателей или скупить все треки в стране.

А теперь он такой жалкий…

Вера попыталась улыбнуться ему.

— Около двух с половиной недель.

— Это недолго. Твой мальчик… Надо же ему познакомиться с его итальянским дедушкой, правда? Он должен познакомиться со своей семьей и увидеть все, что нам принадлежит.

Улетая из Чикаго, Вера дала Габриелл слово, что не задержится в Италии. К тому же ей было противно смотреть, как алчность руководит жизнью семьи, особенно сказываясь на Сильване, больше всего на свете боявшейся, как бы появление Джулио не потеснило ее сына в завещании отца.

Единственное, что держит ее здесь, — это Нино. Тебе не хочется расставаться с ним, шептал внутренний голос. Пусть вы родственники, но вас уже связывают не только родственные узы. Вот лишь бы знать, к добру ли это.

Вере не хотелось еще раз увидеть слезы Лоренцо, по крайней мере вызванные ею…

— Посмотрим, — успокаивающе проговорила она. — Мне тоже кажется, что Джулио должен получше познакомиться с вами. Поэтому я согласилась приехать сюда.

На несколько мгновений в комнате воцарилась полная тишина.

— Ты прощаешь?

Когда-то гордый и могущественный, он произнес эти два слова так, словно они мучили его долгие годы.

Наверное, так оно и было.

— Синьор Манчини, пожалуйста, — запротестовала Вера, не в силах вот так сразу забыть то плохое, что было связано с ним в жизни ее мужа. — Я еще не была знакома со Слаем, когда случилось то, что случилось. Когда вы и Слай поссорились…

— Ты была его женой. Теперь его нет, а ты есть… Одна только ты можешь простить меня или не простить. Я был не прав… Не прав… Ты понимаешь? Я не должен был так поступать с ним!

У Марии дрогнули губы, словно она в первый раз слышала признание своего сына и сожалела, что для него потребовалось так много времени. Однако она молчала. Молчал Нино. И Виола тоже молчала. За их спинами притаилась пылавшая злобой Сильвана.

Не желая смотреть на Нино, чтобы не подпасть под его влияние, и не желая поддаваться злобе Сильваны, Вера решила положиться на свое сердце. Что оно ей подскажет, то она и сделает. Отец Слая просит об отпущении греха. Пусть он был деспотом, пусть даже был жестоким деспотом, какое право имеет она отказать ему в милосердии?

— Я прощаю… как простил бы вас Слай, если бы был сейчас на моем месте, — наконец проговорила Вера, вспомнив покойного мужа и придя к мысли, что вражда не может быть вечной. — Синьор Манчини, ваш сын любил вас. Если бы сегодня он стоял тут рядом со мной, я уверена, он сказал бы то же самое.

Слезы заблестели в глазах Лоренцо Манчини. Еще раз подняв здоровую руку, он потрепал Джулио по светлым волосам.

— Мы еще поговорим с тобой, правда, bambino?

Джулио с младенчества чутко реагировал на все, что его окружало, и теперь, почувствовав изменение в настроении матери и больного старика в постели, не отшатнулся от него.

— Хорошо, дедушка Манчини, — сказал он, словно пробуя на вкус незнакомое имя, которое Вера назвала ему по дороге из Милана в Турин.


В тот же день — к величайшему удовольствию Джулио — Нино запряг пони и взял их на экскурсию по владениям семейства Манчини. Даже Вера не представляла, что такое богатство может быть в руках одной семьи. Несмотря на воскресенье, заслуженный день отдыха, на южном склоне холма крестьяне в соломенных шляпах, прикрывавших их лица от солнца, обрывали сухие листья с виноградных лоз и располагали зеленые так, чтобы они не закрывали сверкавший, наподобие драгоценных камней, зреющий виноград от солнечных лучей. То тут, то там они срывали несколько ягод и клали их в брезентовые мешки, которые носили при себе.

Джулио сидел между Верой и Нино на деревянной скамейке.

— Зачем они это делают? — спросил он. — Почему не срывают всю гроздь сразу?

— Потому что виноград еще не совсем созрел, племянник. — Потянув за вожжи и придержав пони, Нино с одобрением посмотрел на мальчика. — Ягоды в маленьких мешочках отдадут Микеле, и он проверит, сколько в них сахара и кислоты, — объяснил Нино. — А когда сахара будет достаточно, мы все пойдем собирать урожай… даже твоя прабабушка. Чтобы получилось хорошее вино, виноград надо собрать как можно быстрее.

Стараясь не поддаваться ощущению, будто она уже когда-то была на вилле Воглиа и все тут отлично знает, особенно пятисотлетнюю каменную конюшню, Вера всем телом повернулась к Нино.

— А нам тоже разрешат помочь?

Нино улыбнулся.

— Ну конечно. Вы же члены семьи. Иначе и быть не может.

Если иметь в виду Сильвану и Марию, то лучше не надо, мысленно ответила ему Вера. А вот с тобой… с Виолой… может быть, с Лоренцо, если он проживет достаточно долго, чтобы…

Когда их взгляды встретились, обоим показалось, будто они думают об одном и том же… Мы можем быть одной семьей, но, кажется, мне хочется большего, размышляла Вера, когда они, греясь на сентябрьском солнышке, поехали дальше между рядами виноградника. Мы всегда знали друг друга. И пусть все считают это безумием, я уверена, так оно и есть.

Вера не была убеждена, что готова поверить другому Нино, которого сумела увидеть в нем. Она даже в общем-то не хотела видеть того, другого. У нее появилось неприятное чувство — чем больше она приближалась к Нино, тем глубже погружалась в тайну, которую навязывали ей галлюцинации и пугающее ощущение, будто вилла издавна знакома ей, и не понаслышке. Каким-то образом все связано…

Повернув пони на широкую дорогу, которая вела к давильне, и время от времени приглядывая за ним, Нино смотрел на Веру поверх головы ее сына, а она, чувствуя на себе его взгляд, терялась и слабела, понимая, что у нее нет сил воспрепятствовать тому, что с неизбежностью надвигалось на нее.

— Мне придется уехать в город на несколько дней. Завтра, — сказал он, как будто извиняясь за то, что откладывает разговор об их непонятной и не нуждающейся в словах близости. — Я вернусь, когда поспеет виноград… Самое позднее, в четверг. Если я вам понадоблюсь, немедленно звоните.

В общем-то он не сказал ничего особенного, как ничего особенного не было в его прикосновении, когда они желали друг другу «доброй ночи» накануне, однако у Веры было ощущение, будто он страстно и долго целовал ее… Ничего не поделаешь, решила она. Мы соединимся… нравится мне это или нет, думала она, трепеща от страха. Лучше сказать, мы вновь соединимся.