"Шахразада. Рассказы" - читать интересную книгу автора (Махфуз Нагиб)Безмолвие Пер. И. БилыкЧто может быть ужасней этой комнаты? Почти поле брани! Куда ни кинь взгляд — везде орудия, от которых бросает в дрожь: многочисленные предметы, похожие на ножи, кинжалы, булавки, шпильки всевозможных форм и размеров. Из всей этой кошмарной экспозиции Сакару хорошо знакомы лишь ножницы. Запачканный кровью сосуд под металлическим столом, вата, бинты, запах эфира, пронзительный и всепроникающий, как предвестник неведомого мира. Три врача: акушер, кардиолог, анестезиолог, дородная медсестра, снующая тем не менее с легкостью пчелы. Все это он заметил в первое мгновение. Сейчас же глаза его были прикованы к приподнятой кровати, на которой лежала изнуренная борьбой жена. Ее голени возвышались над загородкой, водруженной в конце кровати. За ней стоял акушер в белом халате. Видна была только верхняя часть его туловища, и лишь по ней можно было судить о действиях рук врача, скрытых от Сакара. Голова жены металась вправо и влево, открывая то одну, то другую половину землистого лица, застывшего в гримасе боли. До каких же пор будет длиться борьба? Когда Аллах ниспошлет нам отдых? Рука акушера все время двигалась, глаза пристально следили за роженицей, и в них не было никакого беспокойства. Он простодушно и чуть небрежно улыбался и говорил не переставая: — Как же велика разница между вашим лицом в жизни и на экране! Сакар, соглашаясь, кивнул и усилием воли изобразил на своих губах подобие любезной улыбки. Он вынужден был оторваться от лица жены из вежливости, чтобы обменяться взглядом с врачом. — Что может быть великолепнее искусства вообще и тем более искусства игры на сцене. На мой взгляд — это главный вид искусства! Вы заставляете меня смеяться от всего сердца. Никто еще не доводил меня до такого смеха, даже сами американцы. А роль главного клерка в вашем последнем фильме — это просто удивительно! Вы превзошли в ней самого себя! Глаза двух других врачей одобрительно засияли, медсестра также подняла на него свой улыбающийся взор в знак согласия с оценкой роли главного клерка. Сакар смотрел на свою жену. Он надеялся, что беседа хоть сколько-нибудь отвлечет ее и облегчит страдания. Однако она была погружена в собственный мир, скрытый от людских глаз и мыслей. Он снова стал спрашивать себя, когда же прекратятся ее муки. И когда же врач наконец смилостивится над ним и оставит его в покое. В этот момент акушер обратился к роженице: — Помоги мне! Ты должна помочь мне. Я говорил тебе много раз. Крепись и покажи мне, на что ты способна. В ответ она тихо простонала: — У меня нет сил… — Ну что ты. У тебя полно сил. Ты сможешь родить, если только сама себе поможешь. Пойми это хорошенько. Я жду, что ты мне ответишь. Она собралась с последними силами и опять громко закричала. Однако очень скоро ее голос ослаб, и из груди вырвался лишь хриплый стон. Рука врача задвигалась быстрее. И он снова заговорил: — И в целом фильм отличный. Я читал однажды в журнале, что вы, перед тем как согласиться на роль, ставите условием познакомиться со сценарием. Сакар снова оторвал взгляд от жены: — Да. — А что значит сценарий для фильма? О пытка! — Ну, это подготовка литературного произведения к киносъемке. — Я разделяю вашу позицию. Безусловно, читать сценарий надо прежде всего для того, чтобы была какая-то гарантия, что он соответствует вашему дарованию. — Спасибо… Спасибо… Женщина прерывисто застонала, и врач с упреком сказал: — Нет, это не то, что мне надо. Женщина сама должна родить. Сакар склонился над ее ухом и прошептал: — Немного напрягись, моя дорогая. И тогда Аллах принесет нам радость. Доктор засмеялся: — Сделай так, как говорит этот ответственный человек. Затем он повернулся к Сакару: — О том, что вы вместе играли в театре, я узнал только из одной статьи в журнале. На сцене я никогда не видел ни вас, ни ее. Я ведь не большой театрал. И после минутного молчания заговорил снова: — Да вы меня не слушаете! Сакар очнулся, его мучения усиливались, становились нестерпимыми. — Скажите мне, а какая ваша самая любимая роль? — Наверное, роль военного. — Вы что имеете в виду фильм «Пожар без огня»? Нет… Нет… Крики вырывались из ее груди, поднимаясь откуда-то из самых глубин, и достигали такой силы, что, казалось, из горла вот-вот вылетят разорвавшиеся на куски внутренности. Доктор побуждал ее к действию, быстро и сосредоточенно работая рукой за перегородкой. Затем Сакар услышал несколько глубоких, переходящих в стоны вздохов, растворившихся в полной тишине. Он перевел взгляд с синего измученного лица жены на ее голени, затем на врача, спрашивая себя, означает ли это долгожданный радостный конец?! Подошел кардиолог, пощупал пульс, акушер же отошел на шаг, снял халат и перчатку, обошел кровать и остановился возле него, улыбаясь. Сакар прошептал: — Ну что, слава Аллаху? — Во веки веков слава. Пойдемте. Он прошел во внутреннюю комнату, Сакар последовал за ним. Там врач заговорил: — Прекратилась родовая деятельность. Схватки не возобновятся по меньшей мере еще часа четыре. — И добавил, покачав головой: — А если она не сможет родить сама, придется делать операцию. — Операцию?! — Почему нет? Сердце у нее здоровое, она не страдает никакими заболеваниями. Разве я не говорил вам в последний раз, что лучше бы избежать беременности? Сакар растерялся. Он направился в приемную и оказался среди многочисленных родственников, которые восприняли известие с большим волнением. Они прошли в палату к роженице, но, найдя ее погруженной в глубокий сон, вернулись обратно. Сакар был в таком состоянии, что не мог оставаться на одном месте. Он испытывал острую потребность двигаться. Сев в свой «додж», он поехал в кафе «Солнышко», где обычно собирались его коллеги и где он надеялся ни на кого не наткнуться в столь ранний час. Однако у входа в кафе его кто-то громко окликнул. Сакар увидел друга и устроился рядом с ним на террасе, под открытым небом, по которому плыли осенние облака. Гамиль аз-Зияди уже поджидал Сакара, важно восседая на стуле, и величием веяло от его крупной, тучной фигуры. Он был старым другом Сакара еще со времен начальной школы. Сейчас же он слыл одним из самых рьяных завсегдатаев и поклонников театра. Сакар очень нуждался в душевном участии: — Закажи мне чашку кофе, а то я в полуобморочном состоянии. Гамиль заказал кофе и спросил: — Что-нибудь случилось, не дай бог? У Сакара зазвучали в ушах слова врача, но ему показалось, что приятель даже не дрогнул при слове «операция». — Все будет в порядке, с помощью Аллаха. Женщины рожают со времен Евы, а потому не бойся. — Бедняжка ужасно страдает: говорят, операция опасна. Гамиль съел немного арахиса с полного кофейного подноса, призывая Сакара последовать его примеру: — Врачи сами распространяют подобные слухи, чтобы оправдать свое вмешательство и удовлетворить свои потребности. А вот их потребности — это, действительно, опасно! Он засмеялся, вспомнив, видимо, нечто подходящее к случаю, и, прежде чем Сакар успел открыть рот, сказал: — Когда родился мой сын Исмаил, знаешь, что было? Сакар уже начал выходить из себя, разозлившись на Гамиля, презревшего его, Сакара, страдания и отсрочившего, да еще и на весьма неопределенное время, то утешение, на которое он так надеялся. — Мать родила его за восемнадцать часов! Схватки начались в шесть утра, а к полуночи она уже благополучно разрешилась. О каких муках ты говоришь? Что ты там себе нафантазировал? К тому же она рожала дома с помощью всего лишь повивальной бабки, а не доктора и не дьявола! Сакар покачал головой: — А все же, что ты знаешь о кесаревом сечении? — Блеф врачей. А что, у нее давление? Белок? Диабет? — Да нет. — Ну тогда ничего. Когда родилась моя дочь Азиза, нам тоже сказали, что необходимо кесарево. А почему? Да просто роды длились дольше, чем предполагалось, и акушерка обратилась за помощью к доктору, а тот посоветовал перевести жену в больницу, чтобы срочно прооперировать. И мы еще не отошли и на метр от дома, как она разрешилась. Сакар следил за ним взглядом, полным гнева и злости. А Гамиль с удивительным аппетитом молотил арахис, всем своим видом показывая, что испытывает при этом необыкновенное удовольствие. И вот он пустился в пространные воспоминания: — По-настоящему тяжело было, когда рождалась Сусан, моя племянница, дочь сестры. Сакар упорно смотрел в пол, чтобы скрыть свои муки. Гамиль, не замечая его состояния, продолжал: — У нее было слабое сердце. Врачи единодушно решили делать операцию. Мужа просили дать письменное согласие. Ну и разрезали девочке живот. — Разрезали живот?! Гамиль рассмеялся: — Да она теперь здорова, как спортсменка. В голове Сакара внезапно пронеслась живая картина, ему показалось, что речь идет о совсем других родах. Он быстро подошел к телефону, спросил о состоянии жены, получил ответ, что она спокойно спит, и, скрепя сердце, вернулся на место. — Тебе надо возвратиться в театр. Я не люблю кино. Но если, конечно, хочешь, работай и там и там. Только не отдавай себя целиком кино. Сакар вяло пробормотал: — Я же оставил театр более двадцати лет назад. — Ну и что из того? Между прочим, и Самир Абд аль-Алим думает так же. И кстати, я его встретил прямо перед твоим приходом в кафе. Он спрашивал о тебе. Мне показалось даже, что он звонил тебе домой, пока ты был в больнице. — Чего он хотел? Он не сказал? — Никак нет. У него, ты знаешь, бесконечные идеи. Однако он приличный и порядочный человек… Сев за руль, Сакар отправился в редакцию журнала «Речь людей», где нашел своего друга, критика Абд аль-Алима, почти погребенным под грудой бумаг, сваленных у него на столе. Они обнялись. Самир тут же заговорил: — Я тебя везде искал. Где ты был? Сакар сел и мысленно уже благодарил случай, приведший его сюда, где он сможет наконец поведать о своем горе. — Я был в больнице. Радыя рожает. Самир поздравил его хорошо поставленным голосом оратора и склонился над бумагами, видимо разыскивая что-то очень важное. Тогда Сакар сказал: — Роды сложные. Есть опасение, что операция неизбежна. Казалось, Самир не услышал его, настолько он был погружен в свои поиски. Однако он радостно отозвался: — Нам нужен хороший комедийный актер. Сакар повысил голос: — Роды сложные. Есть опасение, что операция неизбежна. Самир внимательно посмотрел на него, на мгновение замолчал. И у Сакара в голове вновь пронеслись слова врача. Критик сказал: — Бог даст, все окончится благополучно. В медицине большой прогресс. Эпоха опасных операций давно миновала. Затем он принялся рассуждать: — Я сам пришел в этот мир через кесарево. Да еще в то время, когда медицина была, сам знаешь, на каком уровне… Тут у Самира вырвался вздох удовлетворения: он наконец наткнулся на те самые бумаги, которые так усиленно искал. Он стал заботливо располагать их по порядку и заговорил уже с новой интонацией, свидетельствовавшей о том, что он начисто забыл, о чем шла речь: — Я договорился с «Голосом арабов» о новой еженедельной программе. Она будет называться «Люди искусства». И мой выбор пал для начала на тебя. — Но, говорят, кесарево опасно, а, Самир? — Да нет ничего опасного. Завтра ты сам будешь смеяться над своими сегодняшними страхами. Самое важное, что для этой программы потребуется записать сцены из твоих старых спектаклей. Ну а что касается фильмов, то это совсем просто. Их можно записать в любое время или сделать новые копии тех частей, которые ты одобришь. Но вот спектакли, как их заснять? Как теперь соберешь старых актеров? И кто заменит тех, кто уже умер? Вот такие проблемы меня сейчас занимают. Они требуют много времени. Сакар готов был вспылить, но сдержался и мрачно ушел в себя. — А что ты думаешь о таком порядке: начнем со вступления, посвященного тебе. Это я сделаю сам. Затем последует диалог между нами. Я буду спрашивать, ты — отвечать. Это все будет перемежаться со сценами из спектаклей, кадрами из фильмов. Потом — беседа в кругу семьи, в твоем доме. Ах да, Радыя, видимо, будет плохо себя чувствовать, да облегчит Аллах ее муки! — Аминь. Что ты знаешь о кесаревом сечении? — Все будет хорошо, не верь врачам. Вся проблема заключается в том, чтобы заснять старые спектакли. Я уже связался со многими актерами. А у тебя есть сами пьесы? Не услышав ни слова в ответ, Самир снова заговорил сам: — Ты меня слушаешь? — Слушаю. У меня есть пьесы. Прости, мне надо позвонить. Он повторил вопрос о ее состоянии, получил прежний ответ и, положив трубку, пробормотал: «О Аллах!» Самир предложил: — Давай встретимся на радио, в воскресенье вечером. — Если у меня к тому времени все обойдется. — Да не трусь ты так. Знаешь, кого ты мне сейчас напоминаешь? Того клерка, которого ты так блестяще сыграл. Превзошел самого себя! Сакар вернулся в кафе «Солнышко» и увидел, что приятели уже собрались по своему обыкновению, как они делали это каждый день. Он решил никому больше не докучать своими жалобами и пытался поддерживать общую беседу, не особенно вникая в ее смысл. Временами он даже присоединялся к их хохоту, буквально сотрясавшему кафе в это время дня. Около часа они встали, чтобы пойти пообедать в ресторане «Аль-Мукаттам». Они звали его с собой, но он, извинившись, отказался. Все ушли. Остался только Хайдар ад-Драмляли, его старый друг и коллега по театру. Раньше он был суфлером, а теперь работает директором фильмов в одной кинокомпании. Он не знал, почему Хайдар не пошел вместе с остальными, а тот, не дав ему времени на размышление, заговорил сам: — Есть результаты анализа крови. Они плохие. И тут Сакар вспомнил, что не так давно на студии Хайдар жаловался ему на болезнь, первые симптомы которой появились у него дней двадцать назад. Сакар сказал, извиняясь: — Ах да! Я забыл спросить тебя, как ты себя чувствуешь? Наши дорогие друзья так шумели и орали. Я сожалею, Хайдар, но у меня у самого большое горе. Хайдар был вынужден отложить на некоторое время подробности сообщения об анализе крови: — Случилось что, не дай бог? Сакар рассказал ему о состоянии жены, на что Хайдар ответил: — Молись богу, чтобы все обошлось. Может быть, еще и не нужна будет операция. Но скажи мне, что ты знаешь о лейкоцитах? Что бывает, если они намного превышают норму? — Я не знаю, но, во всяком случае, сейчас медицина очень продвинулась. И намного больше, чем ты думаешь. Но знаешь, это я во всем виноват. — Ты?! — Да, мне надо было предпринять меры предосторожности, чтобы она ни в коем случае не забеременела. Хайдар возмущенно покачал головой. Он сделал вид, что внимательно слушает Сакара, однако не промолвил в ответ ни слова. — Когда это случилось, — продолжал Сакар, — мне надо было любой ценой вызвать выкидыш. А теперь вот они — результаты легкомыслия. Хайдар забормотал что-то, озираясь по сторонам оторопелым, блуждающим взглядом: — О мир! Так значит, я миллионер, если мой капитал измерять количеством лейкоцитов! — Скажи, ты представляешь, что значит кесарево сечение? Это когда разрезают живот! — Аллах милостив к рабам своим. А ты представляешь, что о моей болезни врачи ровным счетом ничего не знают. Она, по-моему, приводит их в состояние полной растерянности. — Не будь пессимистом. Аллах милостив к рабам своим, как ты сам говоришь. Впрочем, разве не подвергается этим пыткам каждая мать, даря миру новорожденного. Разговор, как видно, утомил обоих, и они замолчали. Каждый смаковал свою печаль в одиночку. Сакар посмотрел на часы, заказал кофе — четвертую чашку с тех пор, как покинул больницу, — и закурил десятую сигарету. Он спрашивал себя о том, что же ждет его сегодня. Ему не хотелось разговаривать со своим другом, тому — тоже. Между ними встала стена. Обращаясь к себе самому, Сакар сказал: — Не представляю сейчас, как я буду дальше смешить людей. Хайдар холодно бросил: — Но тебе так щедро за это платят! Они не стали обсуждать эту тему, хотя Сакару казалось, что здесь есть о чем поговорить. Он посмотрел на часы и снова спросил себя о том, что ждет его сегодня. Закрыв глаза, он почувствовал, что успокаивается. Только шум и крики, доносившиеся с дороги, мешали ему, раздражали его, чего никогда с ним не было прежде. Теперь он мечтал лишь об одном — ничего не слышать, чтобы все погрузилось в безмолвие… |
||
|