"Элегия Чхэ Бон" - читать интересную книгу автора

ГЛАВА XI Элегия Чхэ Бон

Осень. В небе — ясная луна. Дикие гуси летят на юг. В сосновом лесу кукует кукушка.

Чхэ Бон сидит у себя в комнате и горько плачет. Потом кладет голову на край стола и дремлет, забыв о своих горестях. Услышав крик гусей, она открывает глаза и смотрит в окно, За окном падают листья, шумит ветер. И тогда она вспоминает былое, и из ее глаз снова льются слезы.

Чхэ Бон открывает окно, смотрит на небо.

— О луна! Ты одна знаешь мою тоску! Вот уже год прошел с тех пор, как светила ты нам при первой встрече… Ты по-прежнему плывешь в небе, а любимого со мною нет. Давным-давно так же светила луна, и поэт Бо Цзюй-ивстретил на берегу Сюньянцзяна женщину, играющую на лютне. Они полюбили друг друга, и счастью их не было конца. Почему же я не могу быть счастлива с любимым? Кому рассказать о своей тоске? Разве излить ее в стихах?

Она берет в руку кисть и сидит, вздыхая. Потом поднимает голову, смотрит в чистое небо и выводит на бумаге: «Песнь осеннего ветра». И вот уже кисть ее торопливо скользит по бумаге.

Всю ночь выл ветер, а в окне Вечерняя звезда мерцала. Я видела любовь во сне, А пробудилась одинокой. У приоткрытого окна Я долго в эту ночь сидела. Опять погода холодна, Умчалось облачное лето. О, как душа моя грустит, Куда ни гляну — все печально: Деревья стонут, вихрь свистит, Напоминая о разлуке. Как слезы горестной любви, Роса блестит на хризантемах, И улетели соловьи С полей и с оголенных ветел. А на востоке под луной Кричат тревожно обезьяны. Со мной расстался милый мой. Я чуть не умерла от горя. Тот вешний день прошел давно. Он был? А может быть, приснился? Опять в раскрытое окно Бросает капли дождь осенний. Осталась только память мне О счастье, о недавних клятвах, Мы их шептали при луне Друг другу той далекой ночью. Могучий Тэдонган глубок, Огромен Моранбон высокий, Могла ли знать я, что поток Иссякнет, а вершина рухнет? Во все века в стране любой Ждала возлюбленных разлука, И нам не встретиться с тобой, Хотя живешь ты где-то рядом. Осенний ветер пролетит, — Качаются цветы и травы. И мотылек и шмель грустит, Когда приходит час разлуки. В державе Цинь ловкач любой Украсть не в силах лисью шубу! В неволе, в клетке золотой И попугаю не до шуток. Ты рядом был, но велики Теперь меж нами расстоянья. Поток Серебряной реки Широк, Сорочий мост разрушен. Коль нет в тебе любви былой, Ты обо мне забудь навеки! Всегда стоит передо мной Лицо твое, твой милый образ… О, память — как она крепка! Как плохо без тебя, \юбимый! Моя безмерная тоска Пускай души твоей коснется! А ветры осени летят, Печалью сердце овевают. Куда ни устремляю взгляд, Мне все внушает беспокойство. Порою слышу, как рычат Неподалеку в чаще звери, Гляжу на желтый листопад — Все проникает в сердце болью. Душа утратила покой, О милом все напоминает, Как мне разделаться с тоской, Освободить из плена сердце^ Налей же, мальчик, мне вина! Быть может, я печаль развею. Налей же. Осушу до дна — И все забуду, все забуду! С зарею на исходе дня В беседку Ыльмильдэ пойду я. И станет мир вокруг меня Таким безмолвным и пустынным На остров Ныннадо взгляну — Безлистые увижу ивы, На гору Моранбон взгляну — Увижу на деревьях иней. Под солнцем постоянства нет, Но это не причина плакать. Взгляни на этот белый свет И все, как есть, прими без боли. Взгляни на бег речной волны, Она, как мысль, неуловима. А горы Ёнаксан темны И мрачны, как мои раздумья. Придя к беседке Сонгакчон, Не плачь, не сетуй на разлуку. С возлюбленною разлучен Был даже сам Сян Юй великий. И горько плакал он тогда. Когда ж на берегу Уцзяна Померкла вдруг его звезда, Сян Юй не проли\ ни слезинки. Из века в век, из года в год Разлука нас подстерегала. Но разве жил на свете тот. Кто так страдал бы от разлуки' Куда несет река ладью? К воротам Суромун выносит. Возьми, ладья, печаль мою, К любимому плыви скорее Скорей к любимому плыви, Молю тебя и заклинаю, Поведай о моей любви, Поведай о моем Пхеньяне! Глядеть не стала б на него, На этот опустевший город. Но что за непонятный звон Ко мне принес осенний ветер? Пойду я к храму Ёнменса, Надев соломенные туфли, Спрошу дорогу в небеса, Где бог живет, разлуки сея. Коль милого не встречу вновь, Молить в слезах я буду небо: Пусть Будда мне вернет любовь, — Взамен я предлагаю душу. Пусть прахом станет плоть моя, Пусть вознесется дух мой в небо, Зато возлюбленному я Навеки подарила сердце Ну что ж, судьбу я не кляну. Куда нам от нее деваться 5 Иду к беседке Пубённу С бамбуковой? тонкой тростью Я вижу: взгорья высоки, Над ними облака струятся. А воды чистые реки Сливаются с небесной сииью Выходит из-за туч л}на, На землю свет ее стекает. Я, одинока и грустна. Стою, тоскую о любимом. И снова мир одет во тьму, Луна опять за облаками Ах, почему так, почему' Что делать — все подвластно небу' Когда ж растают облака И свет луны опять прольется' Сижу и за строкой строка Читаю «Реку» Cvh Чжи-вэня *. Остатки хмеля в голове, — Их выдувает резкий ветер Сижу я на сухой листве И вновь тянусь к вину в кувшине. И снова пью, и снова пью, И вновь хмелею, вновь хмелею, Вздыхаю тяжело, встаю И вновь шагаю без дороги. Куда иду, куда бреду 3 Вот башня Эрендан темнеет. Я лотос сорвала в пруду, Гляжу вокруг, гляжу на воду Белы цветы на глади вод, Мне улыбаются, как милый, Сквозь ветви дождь холодный льет, Мою тоску он заглушает Над скалами невдалеке Взмывают пары белых чаек, Я виж! плещутся в реке Счастливый селезень и утка Цветы, и птицы, и трава — Все знают о моих невзгодах. Пусть им неведомы слова, Они сочувствуют несчастной. Печаль, тоска, подите прочь' Коня бы мне белее снега Вскочить в седло и мчаться в ночь По горным кручам и по тучам Куда? Куда же мне скакать? Душа моя пути не знает. Вздыхаю тяжко и опять Бреду по той же самой тропке. Куда сегодня ни пойду, Мне не найти успокоенья. Мой дом. И красный клен в саду. И у ограды хризантемы. О, был бы здесь любимый мой — Сказала б я: «Как здесь красиво!» Но нет любимого со мной, И в одиночестве тоскую. Бездушна времени река, Она течет все дальше, дальше… И все бездоннее тоска, И с каждым днем любовь сильнее. Сверчок, таящийся в стене, За что ты так жесток со мною? Я думаю: ты назло мне Не умолкал весь прошлый месяц. То громко пел, то шелестел, Но голос твой был полон грусти. Скажи, заче|м ты мне напел Печаль такую — без просвета? Доносится издалека Крик петуха в полночном мрако. Взлетает вихрь, и в облака Летят кочующие гуси. Они летят к иной земле, Подруг тревожно призывая. А на крутой горе во мгле Кукует жалобно кукушка. Печально голоса звучат, И листья желтые печальны. Деревья, звери, листопад — Весь мир сочувствует несчастной. Беру бумагу и спешу Все это описать подробно. Всем сердцем, болью всей пишу, Все чувства строчкам поверяю. К порогу милого приду, В окно свое посланье брошу, И он поймет мою беду, Коль сохрани \ он в сердце жалость. Разлуке нашей нет конца Не потому ли, что сильнее Разлуку чувствуют сердца. Когда они друг друга любят? Не будь на это Будды власть — Любви бы не было, быть может? Когда б любовь не родилась, — Быть может, [ie было б и горя? Он муж, а я его жена, Храним свою любовь мы оба — Так почему же суждена Нам эта горькая разлука? Над озером Уху — луна, А в царстве Чу — дожди и тучи, Все, чем душа моя полна, Мне кажется лишь сном далеким. Любовь моя, ты глубока… Я у окна сижу и вижу: Бесчувственные облака То разойдутся, то сойдутся. Он в облаках — моя любовь, Он где-то здесь, под этим небом, Уходит и приходит вновь. Он где-то здесь. А где — не знаю Где он? Попробуй излови. Кричу, взываю — нет ответа. Кому расскажешь о любви? Как с нею быть, с моей любовью? Над кручей каменистой встал Ствол одинокий, ствол столетний… Спускаюсь медленно со скал, Пою: «Подругу ищет Феникс» *. Допела я, но в вышине Еще витают звуки песни. О, как сегодня близок мне Напев старинный Сым Сян-чжуя! Когда-то Чжо Вэнь-цзюнь была Прославлена — теперь забыта. Я заново пережила Историю ее печали. За что же мучилась она? За то, за что и я сегодня На эту боль осуждена, На эту горькую разлуку. Навеки небо от земли Оторвано. Им боль знакома. А к людям горести пришли, Когда Цян Цле письмо придумал *. Все книги Ши-хуан дотла Спалил — и вмиг разлук не стало. Но вот разлука вновь пришла, Среди людей живет, как прежде. Однажды ночью при луне Взяла я тушь и кисть, бумагу. Нарисовать хотелось мне Луну, траву, бамбук и сливу. Что ж вывела моя рука У освещенного окошка? Я начертила два значка. Вот смысл их: «думать…» «друг о друге», Что ж, озаряя эту даль, Ему и мне луна светила, А эта горькая печаль Наполнила два сердца разом. Едва лишь отпылал закат. Луна на небеса восходит. А птицы стаями летят И на лету роняют перья. Ночь не развеяла тоски. Покоя нет. Шумят деревья. И зажигают светляки То здесь, то там свои лампадки. Сижу одна перед окном. Пустая комната во мраке. Я вспоминаю о былом И слезы лью о настоящем. Что выше, чем гора Тайшань? Что в мире шире океана? Они как склоны Цзюншань: Глядеть подольше — станут дальше. Как до утра мне дотянуть Осенней этой долгой ночью? Хоть ненадолго бы уснуть И встретиться во сне с любимым! Постель тверда и холодна, Совсем не греет одеяло. Мне этой ночью не до сна, Ей нет конца, унылой ночи. И только огонек свечи Бессонницу со мною делит. Но вот взошла луна в ночи Час наступленья пятой стражи. На жесткую постель мою Сажусь, встаю, хожу без цели, Опять ложусь, опять встаю, Себе не нахожу я места. Я знаю — горя полоса Кончается, приходит радость. Но спят, быть может, небеса? Забывчивы, быть может, духи? О, если б наш союз связать Травою, скошенной в Ланьцяо *, Была б я счастлива опять Над многоводным Сяосянцзяном. И под осеннею луной, И под весенним теплым ветром Сидел бы милый мой со мной И нежные слова шептал бы. В любви бы сотня лет прошла, Как незаметное мгновенье. Я б дочь и сына родила — Какое б это было счастье, А нынче на сердце тоска. И кто теперь меня осудит? Скажите, разве так легка, Так весела разлука с милым? Ах, ес\и бы мы жить могли На юге в маленьком домишке, От шумных городов вдали, В горах, среди теснин, потоков! Могла бы я счастливой быть, Когда бы это все случилось. О чем еще судьбу молить? Чего еще желать на свете? Звенел бы по камням поток, Шумели бы над кровлей сосны, Я выходила б на порог, Глядела бы на наш колодец. Участок наш — подать рукой. Пойду-ка уберу я камни, Вскопаю грядки я киркой, Поем немного скромной пищи. Пройдет, возможно, сотня лет, Но как забудешь о разлуке? Покоя нет, забвенья нет — Глубокая тревожит рана! О, как мученья велики! Молю судьбу я: дай мне вечно Касаться ласковой руки, «Люблю» твердить самозабвенно. Нет, лучше бы навек з'снуть В час расставания с любимым! Какое счастье утонуть В большой реке, в глубоких водах. Я потому еще живу, Что теплится во мне надежда. Я проклинаю синеву И зелень — небеса и землю. Не слышу больше ничего — В моих ушах любимый голос… Не вижу больше ничего — В моих глазах лицо родное… О, если бы из-под земли Пришел Шэнь-нун, воскрес Бянь Цяо* — То и они бы не смогли Дать от печалей исцеленье! Ах, если бы забыться мне, В глубоком, долгом сне забыться, Хотя б на миг один во сне Могла б я милого увидеть! Слились бы радость и печаль. О, если было бы так вечно! Мне с этим сном расстаться жаль, Остаться б в этом сне прекрасном. Но флейта заиграет вдруг, И, принесенный свежим ветром, В мое окно вольется звук, Сон прерывая мимолетный.

Окончив писать, Чхэ Бон кладет кисть и долго смотрит в окно. Потом она опускает голову на стол и засыпает. И сновидения слетаются к ней…

…Словно бабочка Чжуан Чжоу, она взмахнула крыльями — и ветер унес ее высоко в небо. Глянула она вниз, на землю: далеко-далеко в маленьком домике сидит Пхиль Сон, он держит в руках ее письмо, и слезы текут по его лицу. И вот она вбегает к нему, и они крепко обнимают друг друга…

К старости человека часто одолевает бессонница. Губернатору Ли по ночам не спалось, — он думал о Пхеньяне, о стране, о народе. Этой ночью он тоже лежал без сна и вдруг услышал плач из комнаты Сон. Губернатор не удивился: наверно, любовь — ведь девушке восемнадцать лет! Он встал и тихо подошел к ее двери. Заглянул в комнату: окно раскрыто, Сон, сидя за столом, спит. Он прибавил огня и увидел на столе какие-то листки. Он взял их, поднес к глазам — «Песнь осеннего ветра». Прочитав все до конца, губернатор легонько потряс девушку за плечо. Чхэ Бон в испуге открыла глаза.

— Не бойся, Сон. Хоть ты и была кисэн, я люблю тебя, как родную дочь. У тебя на душе горе — не отрицай, я вижу это. Расскажи мне, что печалит тебя, — может, я сумею помочь. Расскажи, как отцу, не таись!

— Благодарю вас, я так виновата перед вами… — еле слышно вымолвила Чхэ Бон.

Ли По Гук улыбнулся.

— Не стесняйся, говори.

Девушка молчала. Дважды и трижды просил губернатор открыться ему, но она продолжала молчать, только две слезинки повисли на ее ресницах. Потом она потупила взор и начала свой рассказ. Она рассказала, как встретилась в саду с Пхиль Соном, как мать объявила об их помолвке, как отец уехал в Сеул и как вельможа Хо заточил там его в темницу. Она рассказала, как бежала от родителей и стала кисэн, чтобы спасти отца. Сказала о том, что все время думала о Пхиль Соне, что встретилась с ним у старухи и что стали они мужем и женой…

Потом она пала перед губернатором ниц и зарыдала.

— Вы спасли меня от позора… Губернатор был растроган ее рассказом.

— Не плачь, Сон, не плачь. Я ничего не знал о тебе. Теперь знаю все и постараюсь помочь. Твой Чан Пхиль Сон состоит у меня на службе, — он секретарь управы. Завтра же ты с ним увидишься.

Слезы — роса чувств человеческих. Потому-то их льют и в горе и в радости. Выслушав слова губернатора, Чхэ Бон снова заплакала, на этот раз от радости. Потом она вспомнила об отце с матерью и снова бросилась к ногам Ли По Гука.

— Вы так добры, так много сделали для меня… И все же я снова хочу просить вас. Из-за меня отец и мать попали в беду, давно уже нет от них никаких вестей… Умоляю: помогите найти их!

Губернатор кивнул.

— У тебя добрая душа, ты любящая дочь! Я все устрою. Жди и не волнуйся.

Ли По Гук ушел к себе и стал читать стихи, написанные Чхэ Бон. Он прочел их несколько раз, и сердце его наполнилось жалостью к бедной девушке.

Рано утром губернатор приказал позвать Чан Пхиль Сона. Юноша тотчас явился. «Зачем я ему понадобился в такую рань? — недоумевал он. — Что могло случиться?» Губернатор провел Пхиль Сона в дальнюю комнату, приказал ему обождать и позвал девушку. Чхэ Бон выбежала из своей комнаты и лицом к лицу столкнулась с Пхиль Соном. Оба застыли на месте, не в силах вымолвить ни слова.

Губернатор подошел к юноше.

— Пхиль Сон! Ты стал секретарем управы только для того, чтобы видеть эту девушку. С тех пор прошло уже семь лун, а ты ее так и не видел. И только сегодня вы встретились.

Пхиль Сон молчал — он был слишком растерян. Наконец он поднял глаза на губернатора, поклонился ему:

— Простите меня…

— Не волнуйся. Я знаю историю вашей любви. Сегодня я возвращаю тебе твою возлюбленную, — вы должны принадлежать друг другу, ибо любовь ваша вынесла все испытания. Возвратятся родители Сон — я сам буду у вас сватом. Ну, а теперь веди невесту в другую комнату, вам есть о чем поговорить без меня!

Молодые люди ушли, взволнованные нежданной встречей, счастливые.

— Откуда он узнал? — без конца повторял Пхиль Сон. — Кто рассказал ему? Я так ему благодарен!..

А Чхэ Бон все смотрела на своего любимого, глаз не могла отвести.

— Наконец вы снова со мною — наяву, а не во сне! Прошлой ночью я писала стихи о себе и о вас и задремала, сидя у стола. Мне приснилось, что я встретила вас, и я заплакала. Губернатор услышал мой плач, разбудил меня, я все рассказала ему. И вот мы снова вместе! Спасибо доброму господину Ли!

И она заплакала от счастья.

Скоро явился гонец из управы: губернатор требовал секретаря к себе. Чхэ Бон обняла любимого.

— Идите. Теперь уж ненадолго: ведь мы снова вместе. Об одном прошу: берегите себя.

— Я сделаю, как ты велишь, — улыбнулся Пхиль Сон. — А ты постарайся узнать, что с твоими родителями.

Они попрощались — в первый раз без тревог и волнений.

Губернатор пригласил секретаря Чана к себе, продиктовал ему письмо и велел тотчас отправить письмо с нарочным в Сеул.

Письмо было о чинса Киме…