"Быть похожим на Давида Сасунского" - читать интересную книгу автора (Вартан Виктория Николаевна)Симон, Амо и красноносый пассажир— Амо, может, ты сядешь за руль? — спросил высокий своего напарника, коренастого человека с грустными глазами и короткими чёрными усами, когда пассажиры вошли в автобус и уселись по своим местам. — А ты что, уже устал? — Устать-то не очень устал, а вот попить воды и познакомиться с этим мальцом поближе охота. — При этих словах высокий положил свою огромную руку на голову Давида и добродушно улыбнулся ему. — Ну, раз так, Симон, тогда я поведу машину. — Амо как-то странно крякнул, провёл рукой по усам и сел на водительское место. Давид посмотрел на его жёлтую футболку: она вся взмокла от пота и прилипла местами к спине. Амо включил зажигание, мотор заработал. — Так куда же ты путь держишь по такой жаре? — спросил Симон, присев перед мальчиком на корточки, так как с высоты своего роста он видел лишь полотняную кепчонку Давида да кудри, выбившиеся из-под неё. — В Ереван. — Клянусь вот этой прекрасной дорогой, — при этих словах Симон энергично постучал по асфальту, — ты поступаешь правильно, что едешь в Ереван! Это замечательный город! Забирайся скорей в автобус: мы тоже едем туда. Давид вскарабкался в автобус, вслед за ним — Симон. — Садись вот тут, на переднее место, рядом со мной, — сказал Симон, усаживая мальчика на переднее сиденье у окна. Машина тронулась. Окна и люки в крыше автобуса были открыты, и ветер, врывавшийся в салон машины, приятно обдувал разгорячённые от жары лица пассажиров. — Очень испугался собак? — спросил Симон, улыбаясь. Давид заметил между его крепкими зубами небольшой просвет. — Небось и сейчас ещё у тебя поджилки трясутся от страха? А? — У меня? — Мальчик возбуждённо вскочил с места. — Да я никогда ничего не боюсь — как Давид Сасунский! — Вот как! Что ж, правильно, настоящий мужчина никогда и ничего не должен бояться. А как тебя зовут? — Давид. Мама меня назвала так в честь Давида Сасунского. — Товарищи! — Симон обернулся назад к пассажирам. — Все слышали эту замечательную новость? Этого мальчика назвали Давидом в честь Давида Сасунского! Пассажиры заулыбались. Раздались голоса: — Правильно сделали — хорошее имя! — Нынче многих так зовут! — Вот и дождались наконец, что на армянской земле родился новый богатырь! Этот тост — за нового Давида! — воскликнул пассажир с красным как перец носом и отпил глоток из бурдюка, что лежал у негр на коленях. — Аминь! Все засмеялись. — А сколько тебе лет? — спросил Симон у Давида, когда все умолкли. — Восемь с половиной. — Смотри-ка, а я-то думал, больше — лет двенадцать. — Что ж тут удивительного! Я родился крупным и сильным, как Давид Сасунский! — гордо сказал Давид. — И даже похожим на него, поэтому мама и назвала меня его именем. С секунду Симон внимательно разглядывал мальчика долгим, изучающим взглядом, потом неожиданно вскричал: — Братцы, а он и впрямь новый Давид! Клянусь своим двухметровым ростом, ты как две капли воды похож на Давида Сасунского! У него тоже румянец был во всю щёку и такие же глазищи, как у тебя. И такая же шапка чёрных кудрей! Слова Симона вызвали у пассажиров весёлый смех. Мальчик же благодарно посмотрел на великана — тот говорил очень серьёзно, без улыбки. — Хочешь пить? — спросил Симон, достав из сумки большой термос. — Очень. Симон наполнил пластмассовую крышку водой из термоса и протянул Давиду. Мальчик с жадностью выпил: вода была ледяная, словно из родника. — Вкусная? — спросил Симон. — Да, очень. — Ещё бы! Это же ереванская! Самая вкусная вода в мире! Я только её и пью всё время. Не веришь? — спросил Симон, заметив, что по лицу мальчика пробежала недоверчивая улыбка. — Вот, видишь? — Он показал на термос. — У меня два таких термоса. Когда я выезжаю из Еревана в рейс, я наполняю их ереванской водой. Один выпиваю по дороге из Еревана, другой — когда возвращаюсь туда. — Он наполнил водой пластмассовый стакан и выпил залпом. — Дай и мне попить, Симон, — попросил Амо, не спуская глаз с убегавшей вдаль дороги. Симон наполнил стакан, встал с места и подал воду Амо. Тот, всё так же не отрывая меланхоличного взгляда от асфальтовой ленты, выпил. Потом тыльной стороной ладони вытер рот и усы. — А ты думаешь, почему я такой высокий? — спросил Симон мальчика, беря протянутый пустой стакан. — Не знаешь? — Симон с лукавой улыбкой поглядел на Давида. Тот покачал головой. — Потому что с детства пью только ереванскую воду. — И никогда, никогда не пьёте ничего другого? — Давид с сомнением поглядел на Симона. — Ни-ко-гда! — Даже вина? Давид смотрел на Симона во все глаза, не зная, верить его словам или нет. — Даже вина. Если бы я пил вино, я был бы такого же роста, как вон тот дядька, что сидит слева от нас в третьем ряду. Видишь? Во-он тот, — сказал Симон, показывая на человека с красным как перец носом и бурдюком на коленях. Давид повернул голову и увидел круглолицего плотного человека лет пятидесяти пяти или шестидесяти, с красным большим носом и чёрными усами, который в эту минуту отпивал из кожаного бурдюка с вином. Сделав долгий глоток, он вытер губы и опустил бурдюк на колени. — Это я выпил за здоровье своего сына, к которому я еду на свадьбу! — сказал он и весело подмигнул Давиду. — А что, он очень маленького роста? — тихо спросил Давид, повернувшись к Симону. — Чуть выше тебя. Когда доедем до места, увидишь сам. Видишь ли, он всю жизнь пьёт одно только вино и поэтому не вышел ростом. На всю жизнь остался маленьким. — Правда? И только из-за того, что пьёт вино? — Клянусь вот этой чудодейственной ереванской водой! — Послушай, не морочь ты мальчишке голову, — сказал вдруг Амо, на секунду обернувшись к своему напарнику. — Это я морочу ему голову? Я не голову ему морочу, а просвещаю. А кстати, кроме шуток, Амо, если бы ты никогда не пил вина, может, ты вырос бы с меня ростом тоже. Амо ничего не ответил, лишь махнул на Симона рукой: мол, что с тобой говорить. «Чокнутый, что ли, этот Симон? — подумал Давид. — Ну, если не чокнутый, то всё-таки странный он какой-то. Ну и пусть! Зато с ним очень весело». Некоторое время в автобусе царило молчание. Кое-кто даже дремал, свесив голову на грудь. Давид посмотрел в окно. Дорога шла вверх между густыми садами, а дальше — опять сады и сады. За ними мальчик разглядел вдали жёлтые и зелёные квадраты каких-то посевов. — Послушай, — спросил вдруг Симон мальчика, — а к кому ты едешь? У тебя есть где остановиться в Ереване? — Да, я еду к тёте Марго, маминой сестре. Она живёт рядом с железнодорожным вокзалом. Опять помолчали. — А что это ты вдруг решил отправиться в Ереван? — спросил Симон. — Родители послали? — Повидать Давида Сасунского. — Смотри-ка, а я и не знал, что он живёт в Ереване! — воскликнул Симон. Пассажиры — те, кто прислушивался к разговору Симона и Давида, — громко рассмеялись. — Да не его самого, а памятник ему, что стоит на привокзальной площади. — Ты что ж, собирался дойти до него пешком? — Симон, присвистнув, уставился на мальчика во все глаза. — А что? Давид Сасунский не такие ещё расстояния проходил пешком. А я тоже, как и он, очень выносливый. — Клянусь своими крепкими зубами, что не сходятся вот тут, — Симон постучал указательным пальцем себе по передним зубам, — и ты дошёл бы до Еревана пешком! — А собак, Давид-джан, — подала вдруг голос пожилая женщина в набивной шёлковой косынке, сидевшая прямо за ними во втором ряду, — собак ты действительно не испугался? — Если честно, — Давид потупился, — конечно, я испугался немножко. Но я знал, что, если продержусь какое-то время, либо сторож прибежит, либо машина какая-нибудь остановится… — Клянусь вот этими самыми руками, — прервал мальчика Симон, воздев свои ручищи, — без которых я не мог бы и дня прожить, что Давид нисколько не испугался сторожевых псов! Он просто не хочет хвастать. — И великан при этих словах посмотрел на мальчика с неподдельным восхищением. — Вообще-то, это правда: я не испугался их, — обрадованно согласился Давид, начисто забыв пережитый недавно страх. — И не заплакал. — Что было чистейшей правдой: Давид никогда не плакал. Во всяком случае, старался не плакать. — Молодец, сынок, молодец, — похвалила Давида женщина в набивной шёлковой косынке. Она ласково улыбнулась мальчику. — А теперь я пью за нового Давида, который не испугался злых собак! — воскликнул вдруг пассажир с красным как перец носом и, приподняв с колен бурдюк с вином, сделал большой глоток. Дорога слегка поднималась в гору. Хотя солнце было уже давно не в зените, в нагретом автобусе стало ещё жарче. — Эй, Амо-джан! — вдруг крикнул со своего места пассажир с бурдюком. — Послушай, Амо-джан, видишь слева впереди густые красивые кусты? Останови-ка, сынок, возле них свою арбу! — Опять? Не останавливай, Амо-джан, — запротестовала сидевшая рядом с ним старуха с большой корзиной на коленях. — Так мы только к ночи доберёмся до Еревана, — продолжала возмущаться старуха, — если из-за этого пьяницы будем то и дело останавливаться в пути! — Да какой же он пьяница, если всё время говорит тосты, — возразил старухе Симон. — Он ведь каждый раз пьёт за чьё-нибудь здоровье. — Послушайте, а где вы видели армянина, который безо всякого повода напивается! — крикнул человек в круглой, как блин, кепке. — У доброго армянина всегда найдётся что сказать, прежде чем он сделает глоток вина! — Да отнимите у него бурдюк с вином! — крикнула с задних рядов какая-то женщина. Но пассажир с красным как перец носом уже поднялся с места и теперь, держась за спинки кресел, пробирался к выходу. На лице у него было написано крайнее нетерпение, глаза с тревогой бегали по сторонам. Давид заметил, что он и в самом деле очень маленького роста. — Ладно, Амо, — добродушно смеясь, сказал своему напарнику Симон, — останови. Только это уже в последний раз, отец. Мы ведь и так опаздываем, а тут из-за тебя всё время приходится останавливаться. Амо, резко притормозив, остановил автобус, и Давид увидел, что старик, выйдя из машины, быстро-быстро засеменил к кустам, за которыми он на несколько минут исчез. Пассажиры продолжали громко возмущаться: — Ещё бы: всю дорогу он посасывает из бурдюка! — Отнять у него вино! — Этак он привезёт сыну на свадьбу пустой бурдюк! — На этот счёт вы можете не беспокоиться, — сказал Симон, — в багажнике автобуса у него лежат ещё два бурдюка с вином. Когда старик поднялся в автобус, мальчик заметил, что выражение нетерпения сменилось на его лице прежней весёлостью. — Вай, какое облегчение! — сказал он, сев на своё место. — Стыда у тебя нет, вот что я тебе скажу! — напустилась на него старуха с корзиной на коленях. Она осторожно придерживала корзину, покуда хозяин бурдюка протискивался к своему месту у окна. Давид ещё раньше заметил, что старуха во время поездки то и дело приподнимала край платка, которым была накрыта корзина, и украдкой заглядывала туда. А пассажир с красным как перец носом между тем уселся на своё место, приподнял бурдюк и крикнул: — За самых хороших водителей на свете! Симон, Амо, ваше здоровье, ребята! — и на несколько минут приложился к отверстию бурдюка. — Опять за своё взялся? — возмутился кто-то из пассажиров. В это время машину неожиданно сильно тряхнуло (дорога пошла плохая), и раздался испуганный поросячий визг. Все недоуменно переглянулись. Только старуха с беспокойством обхватила свою корзину руками. — Эй, кто там везёт поросёнка? — Симон встал с места и оглядел всех пассажиров. — Я ведь предупреждал, что провоз домашних животных на автобусах запрещён! Эй, признавайтесь: что там хрюкнуло? — Да кому же хрюкать тут, как не ему, — возмущённо сказала старуха, метнув сердитый взгляд на своего соседа. — Когда столько пьёшь, немудрено и в свинью превратиться. — Я хрюкнул? — вытаращил на неё глаза пассажир с бурдюком. — А может, твой поросёнок, которого ты спрятала в корзине? — В корзине я везу виноград своей дочери. — Ладно, хватит вам переругиваться, — примирительно сказал Симон. — Вы лучше взгляните за окно: мы сейчас проезжаем по самой плодородной местности Армении. Пассажиры все стали смотреть в окно. И Давид тоже; его внимание привлекли деревья, мимо которых в эту минуту проезжал автобус: на них краснели не то яблоки, не то персики. — Дядя Симон, — спросил Давид, — что это на деревьях, яблоки или персики? — Это персики. А знаешь, в этой долине растут самые вкусные персики в мире. — Правда? — спросил Давид и посмотрел на деревья. — Святая правда. И знаешь почему? — Почему? — Потому что растут они на самой вкусной земле в мире! — За самую вкусную землю в мире! — громко провозгласил тост пассажир с красным как перец носом и отпил вина из бурдюка. — Аминь! Старуха с отвращением отодвинулась от него. Остальные рассмеялись, оглянувшись на красноносого балагура. — Слушай, Симон, — бросил через плечо Амо, — ври, да знай меру. — Вай, не веришь? — Симон весь подался вперёд. — Да я сам, своими глазами видел, как один репатриированный армянин, едва спустившись по трапу самолёта, со всех ног кинулся к ближайшей клумбе с цветами и ну выгребать пригоршнями землю из-под цветов да запихивать себе в рот… Тут пассажиры разразились таким громким смехом, что Симон вынужден был умолкнуть. — Вот заливает! — крикнул кто-то. — А что значит «репатриированный армянин»? — спросил Давид, когда пассажиры несколько поуспокоились. — Не знаешь, что значит «репатриированный армянин»? — Симон на секунду задумался. — Ну как тебе получше объяснить? Репатриированный армянин — это армянин, который всю свою жизнь живёт за границей, на чужбине, и вдруг на него нападает такая тоска по Армении, такая зелёная тоска, что в один прекрасный день он бросает всё на свете, сломя голову мчится в аэропорт, покупает билет, садится в самолёт и летит сюда, на родину! Ну так вот — я сам однажды в аэропорту видел, как один такой репатриированный армянин, спустившись по трапу, бросился к клумбе и стал уписывать за обе щеки землю из-под цветов. Служитель аэропорта, заметив такое безобразие, кинулся к этому самому армянину, схватил его за полу пиджака. «Эй, мистер, перестаньте трескать землю! — закричал он. — Сейчас же перестаньте! Так можно всю армянскую землю слопать, не на чем будет виноград и персики сажать! Тут вас много приезжает, и на всех не напасёшься земли! Ведь и так одни горы да скалы остались!» А тот репатриант слушает да наворачивает землю. Ну насилу оторвали его от этой клумбы, прямо-таки за уши оттащили… Пассажиры все подались вперёд, слушая рассказ Симона. Лица одних выражали откровенное недоверие, другие слушали вполне серьёзно. А Давид, разинув рот, ловил каждое слово Симона. В жизни своей он не встречал такого чудно́го человека. И ему всё больше и больше нравился великан. Очень он уж был занятный человек! — Не слушай его, мальчик, — сказала, смеясь, тётка в набивной косынке. — Всё это — одни выдумки! Ну, может, взял человек горсть родной земли, чтобы поцеловать её, — такое я и сама видела не раз. А то надо же придумать: ел землю! Да кто же этому поверит? — Она пожала плечами и рассмеялась, оглянувшись на остальных пассажиров. — Вай, не верите, значит, мне? — Симон немножко привстал с места, повернулся лицом к пассажирам. — Так ведь, братцы, земля-то армянская, а стало быть, и самая вкусная на свете! Чего же тут ещё удивляться, что наголодавшиеся по ней армяне её едят. — Новый взрыв смеха прервал речь Симона. — Вот что, Давид-джан, — повернулся Симон к мальчику, — пусть они мне не верят, пусть. В конце концов, это их дело — верить мне или нет, но ты-то мне веришь, что этот приезжий армянин при мне лопал нашу землю? А? Веришь мне? Да любой из нас вёл бы себя точно так же, если бы столько лет прожил на чужбине. — Я тебе верю, — ответил Давид. — А что, всякое бывает на свете, — сказал серьёзно пассажир лет сорока в полосатой рубашке. Это были первые слова, произнесённые им за всю поездку. — Да её, нашу землю, некоторые даже посылают своим больным родственникам за границу, — вдохновенно продолжал Симон, видя такую поддержку со стороны пассажиров. — Как съедят её, так эти больные заграничные армяне сейчас же встают с постели. Всю хворь как рукой снимает! Вай, не верите мне? Клянусь сорок пятым номером своей ноги! Все рассмеялись. И Давид тоже. «Не поймёшь, шутит этот Симон, — подумал он, — или говорит серьёзно». — Эй, Амо! Так, что ли, тебя зовут? — крикнул с четвёртого ряда мужчина в круглой, как блин, кепке. — Долго твой напарник будет нам голову морочить своими россказнями? — Да уж коли он завёлся, теперь до самого Еревана не замолчит! — ответил Амо, не оборачиваясь. — Это он, чтобы я не заснул за рулём, болтает что в голову придёт. А то по такой жаре недолго и задремать за рулём. — Амо-джан! — крикнул вдруг, приподнявшись с места, пассажир с бурдюком. — Амо-джан, если будем проезжать мимо каких-нибудь симпатичных кустов, останови свою арбу, сынок! — Давид обернулся на его голос и увидел, что бурдюк с вином сморщился и уже заметно уменьшился в размерах, нос же старика ещё больше покраснел. — Опять «останови»! — раздался чей-то возмущённый голос. — Не останавливай, Амо! — сердито сказала старуха с корзиной на коленях. — Дотерпит до Еревана, ничего ему не сделается. — Ладно, Амо, останови, — сказал Симон. — Не порть человеку жизнь. А то, глядишь, не выдержит и прямо тут, в машине, и случится с ним грех. — И поделом ему будет, — буркнула старуха и пронзила своего соседа злым взглядом. Она хотела ещё что-то сказать, но громкий хохот пассажиров, вызванный словами Симона, помешал ей. — Где тут остановишься, — не оборачиваясь крикнул Амо, — когда кругом одни только поля и бахчи! — А во-он впереди, рядом с дорогой, стоит какая-то будка! — сказал Симон. — Это, кажется, как раз то, что ему нужно. Останови-ка автобус возле неё. Едва Амо остановил автобус, как красноносый пассажир, кинув бурдюк на сиденье, ринулся к выходу. Спотыкаясь и покачиваясь, он побежал, перепрыгивая через огромные полосатые арбузы и жёлтые дыни, прямо к покосившейся деревянной будке. Давид, вытянув шею, следил за ним, как, впрочем, и все остальные пассажиры. Красноносый балагур, добежав до будки, толкнул ногой дверцу и исчез за ней — и тут же как ошпаренный выскочил, держась за штаны, словно его ужалила спрятавшаяся там змея. Вслед за красноносым с лаем выскочила большая чёрная собака и кинулась за ним, а через минуту из-за будки выбежал и мужчина в папахе, с палкой в руке. Это оказался сторож. «Больше места не нашёл, негодяй!» — заорал он, потрясая в воздухе своей палкой. Глядя на него, в автобусе все покатились со смеху, даже Амо, лицо которого всю дорогу не покидало серьёзное, меланхоличное выражение. — Вай, чуть не угодил в пасть этой зверюге, — трясясь от страха, пробормотал старик, влезая в автобус. На его бледном лице теперь по-прежнему краснел только нос. — А что, отец, разве это оказалось не то, что тебе нужно? — справившись с приступом смеха, спросил Симон. — Не знаю, сынок, что это за будка, — ответил старик, к которому уже вернулось чувство юмора, — да только не та, что мне нужна. — Ха-ха! Да ведь он угодил в сторожевую будку! — весело крикнул мужчина в круглой, как блин, кепке. |
||
|