Врубель, Дмитрий

Современный московский художник, человек, который нарисовал одну из самых знаменитых картин современности — поцелуй взасос Брежнева и Хоннекера на Берлинской стене. И один из тех московских деятелей актуального искусства, с кем Тер-Оганян А.С. особенно дружен.

Подружились они в 1995 году в Голландии, где в составе группы российских художников по приглашению какого-то тамошнего культурного института проводили полтора месяца.

Оганян, вернувшись, отзывался о Врубеле в наилучших тонах.

Остальные, кто там был, по рассказу Оганяна, были люди, обладающие молодыми крепкими организмами, они думали, он, Тер-Оганян А.С., после пьянки пластом лежит так, чтобы цену себе набивать. Что там! — таблетку аспирина, бутылку пива — и побежал опять огурцом, — юнцы! А вот Врубель, это человек с именно, что понятием, он знает что к чему, что такое похмелье, что такое выходить из запоя …

Некоторое количество историй из жизни В. можно найти в упоминавшейся «Волшебной стране» М.Белозора.

А вот еще одна.

После выступления Оганяна и его «Школы Авангардизма» на фестивале «Золотая маска», все поехали к Авдею на Бауманскую, продолжать пьянку. Художник Д. Врубель метался по оганяновому жилищу, восклицая:

— Нужно ехать назад! Кого-то, я точно помню, забрали в менты. Нужно выручать!

— Успокойся, — отвечали ему. — Уже выручили.

— А кого забирали-то?

— Тебя!

***

Картина с Хоннекером меж тем стала в восстановленной Германии ее символом, она там и на майках, она и на каких-нибудь салфетках в ресторане, и на пивных кружках, и везде, где только можно. И если бы Врубель, как положено, получал бы отчисления за использование его произведения, он бы как сыр в масле катался. На реставрацию ее — она ведь под открытым небом, под дождем и снегом, — восемь миллионов марок как-то отпустили, прочитал Врубель в газете.

— Да мне бы хоть какую часть этих деньжищ, я бы весь Берлин таким бы зарисовал! — восклицал Врубель.

Так-то: слава есть — а денег нет.

Да и слава-то: картину, конечно, все знают, но кто из них знает, кто ее автор?

С другой стороны, это конечно, лестно — произведение перешло как бы в фольклор.

Но бедность-то, — как говаривал Мармеладов, — она, конечно, не порок, но нищета-то — вот она, господа, — порок-с!

Такова на самом деле она, суровая жизнь, которая —