"Любовь небесного цвета" - читать интересную книгу автора (Кон Игорь Семенович)Чувственность и любовьПодросток может долго не подозревать о своей гомосексуальности. До начала полового созревания такие дети страдают главным образом от того, что их поведение и интересы не совпадают с тем, что нравится большинству их однополых ровесников. Однако эти особенности можно легко компенсировать чем-то другим. Например, физическая слабость может быть компенсирована отличной учебой или веселым характером. В период полового созревания картина резко меняется. Подросток вдруг (а иногда постепенно) обнаруживает, что вместо «положенного» влечения к противоположному полу он испытывает интерес к телу своих однополых сверстников. 14-летняя Анна Франк записала в своем интимном дневнике: «Однажды, оставшись ночевать у подруги, я ее спросила — можно мне в знак нашей дружбы погладить ее грудь, а ей — мою? Но она не согласилась. Мне всегда хотелось поцеловать ее, мне это доставляло больше удовольствие. Когда я вижу статую обнаженной женщины, например, Венеру, то всегда прихожу в экстаз». Сам по себе такой интерес еще абсолютно ни о чем не говорит. Игры, включающие показывание, обследование, ощупывание и измерение собственных половых органов и/или половых органов сверстников своего или противоположного пола, широко распространены среди дошкольников и младших школьников. Участие в них ничего не говорит о будущей сексуальной ориентации ребенка. Среди опрошенных Кинзи взрослых, участие в сексуальных играх со сверстниками противоположного пола до начала полового созревания ретроспективно признали половина мужчин и около трети женщин, а со сверстниками своего пола — 54 % мужчин и 35 % женщин; при опросе 212 допубертатных мальчиков последняя цифра повышается до 60 %. Преобладание однополых игр над разнополыми объясняется прежде всего половой сегрегацией, большей физической доступностью сверстников своего, нежели противоположного, пола и менее строгим табуированием телесных контактов с ними. В однополых учебных заведениях, лагерях и интернатах сексуальные игры — явление массовое, в них участвуют и вполне «натуральные» подростки. Среди опрошенных сан-францисских мужчин, в подростковых гомоэротических играх участвовало больше (62 %) гетеро-, чем гомосексуалов (39 %). Российские подростки в этом отношении ничем не отличаются от зарубежных. Вот письменное объяснение, с сохранением стиля и орфографии, 14-летнего артековца конца 1980-х годов: «Каждый вечер мы собирались в палате у мальчиков и начинали играть в так называемую „игру“… Мы ложились подвое на кровать и кайфовали. „Блаженство“ заключалось в том, что половой член каждого находился между ногами соседа. Затем оба начинали егозиться, тем самым раздражая его и вызывая блаженное состояние. Затем были придуманы разные эстафеты. Мы вытащили из веника ветку. Тот человек, которому выпадет эта эстафета, должен был стать согнувшись и мы засовывали ему ветку в задний проход… После этого конкурса мы стали разыгрывать другой. По жребию, человек, которому достанется, должен был сосать половой член соседа или любого из мальчиков… Связывали половые члены трех человек нитками в один узел и танцевали в кругу различные танцы. Это вызывало раздражение и приносило удовольствие… С Димой я три вечера подряд ложился на одну кровать и мы с ним друг другу засовывали половой член между ног и растягивали и стягивали его… Также мы друг другу засовывали половой член в задний проход и в рот». Эти мальчики вовсе не были «голубыми», они просто экспериментировали друг с другом, а потом стали ходить в палату к девочкам, где «игры» были еще интереснее. Но юные геи получают от гомоэротических игр гораздо больше удовольствия, чем их «натуральные» ровесники, и это побуждает их, с одной стороны, повторять этот опыт, а с другой стороны — задумываться о своей сущности, чего гетеросексуальные подростки, для которых это «просто игра», не делают. В дальнейшем сексуальные игры геев и «натуралов» дифференцируются в соответствии с их специфическими интересами. Например, среди опрошенных К. Штарке восточных немцев, опыт взаимной или групповой мастурбации в ранней юности имели 61 % гомосексуалов, 19 % смешанной по сексуальной ориентации группы и только 7 % исключительно гетеросексуальных юношей. Важно не только и не столько, что подростки делают, сколько что они при этом чувствуют. Для «натурального» подростка мужское тело — объект сравнения, завистливого восхищения или потенциальная угроза. У юного гея к этому примешивается, заглушая все остальное, эротическое чувство. «Когда мне было около 14 лет, я медленно стал осознавать, что пристально разглядываю других мальчиков, особенно когда мы были голыми в бассейне или раздевалке. Мне хотелось потрогать их. Потом меня внезапно озарило, что на самом деле мне хочется их целовать и трахать. Ничего подобного к девочкам я не испытывал… Я чувствовал себя развратным дегенератом и думал, что болен… Густой запах носков, ног, трусов и пота одновременно отталкивал и возбуждал меня.» Первым детским увлечением японского писателя Юкио Мисимы был второгодник Оми. На занятиях гимнастикой мальчик не сводил глаз со своего кумира, страстно мечтая увидеть Оми раздетым и посмотреть на его «здоровенную штуку», о которой в школе рассказывали легенды. Оми навсегда стал для Мисимы эталоном мужской красоты. «Даже сейчас, оглядываясь назад, я не могу обнаружить в том прекрасном образе ни единого изъяна… Из-за Оми я бы никогда не смог полюбить человека умного и образованного. Из-за Оми меня никогда не привлек бы юноша, носящий очки. Из-за Оми я проникся любовью к физической силе, полнокровию, невежеству, размашистой жестикуляции, грубой речи и диковатой угрюмости, которая присуща плоти, не испорченной воздействием интеллекта». По сравнению с Оми, Мисима казался себе жалким. «Я смотрелся в зеркало, мечтая о дне, когда мои плечи и грудь станут такими же, как у Оми. Но жестокое стекло показывало мне чахлые руки, торчащие ребра, и сердце мое покрывалось ледяной коркой сомнения. Это было даже не сомнение, а мазохистская уверенность; голосом божественного откровения она шептала мне: „Никогда ты не будешь таким, как Оми“. Влюбленность оборачивается завистью, а „счастье смотреть на Оми“ превращается в „счастье быть им“». Судя по самоотчетам, гомосексуальные мальчики сексуально созревают раньше своих «натуральных» ровесников. Это касается и возраста первого оргазма или эякуляции, и возраста первой мастурбации, и возраста появления первых сексуальных чувств фантазий и возбуждения, и возраста ломки голоса, и возраста появления некоторых других признаков пубертата, и начала первых сексуальных контактов с другими. Например, среди западногерманских студентов, до 14 лет начали мастурбировать 72 % геев и 55 % гетеросексуальных юношей, средний возраст первой эякуляции у первых — 12,7, у вторых — 13,1 года. Восточногерманские гомосексуалы пережили первое семяизвержение и первый оргазм (60 % — при мастурбации) на год раньше своих «натуральных» сверстников, средний возраст начала мастурбации у них 12,7 года, почти на год раньше гетеросексуальных мужчин (13,5 года). Одни ученые думают, что за этими тенденциями стоят объективные физиологические процессы, что гомосексуальные мужчины по ряду параметров больше похожи на женщин и потому половое созревание них также происходит раньше, чем у большинства мужчин. Но не исключено, что геи просто лучше запоминают важнейшие события полового созревания, с которыми у них связано больше тревог и волнений, чем у обычных мальчиков, и относят их к более раннему возрасту. Как бы то ни было, когда мальчики и девочки достигают подросткового возраста, их сексуальная ориентация, по всей вероятности, уже предопределена, даже если сами этого еще не знают. Наиболее устойчивое различие между гомо- и гетеросексуальными подростками проявляется в мастурбационной активности. Мастурбацией занимается подавляющее большинство мальчиков-подростков, независимо от их сексуальной ориентации, но юные геи начинают мастурбировать раньше и, по-видимому, делают это чаще. Кроме того, гетеросексуальные подростки воображают при мастурбации преимущественно людей противоположного, а гомосексуальные — собственного пола. Гомоэротическое воображение психологически гораздо более запретно, чем самый акт мастурбации, подростки хранят его в глубокой тайне, но именно мастурбационные фантазии становятся стержневым элементом их будущего сексуального сценария. В соответствии с теорией Фрейда о разобщенности у подростков чувственного и нежного влечения, существует по крайней мере три разных вида подростковых гомоэротических фантазий и привязанностей: 1. сексуальное влечение, не требующее психологической интимности; 2. страстная дружба-влюбленность, эротической подоплеки которой подростки не осознают; 3. романтическая влюбленность, психологически не отличающаяся от гетеросексуальной юношеской любви. Их конкретное соотношение зависит, с одной стороны, от культурных норм и условий, а с другой — от типа личности. В массовом сознании широко распространено мнение, что главная причина или, по меньшей мере, типичная черта гомосексуальности — «совращение» подростков взрослыми. На самом деле свой первый гомосексуальный опыт мальчики, как правило, приобретают со сверстниками или ненамного младшими или старшими подростками. Средний возраст первого гомосексуального опыта английских мужчин-гомосексуалов в 1987–1991 гг. — 15,7 года, а средняя возрастная разница с первым партнером — один год; у 40 % это был ровесник, у 60 % — юноша на 1–2 года старше или моложе, только 20 % начали половую жизнь с мужчиной на 10 лет старше себя, причем большинство из них мечтали о такой встрече, а многие активно искали ее. Первые гомо-, как, впрочем, и гетеросексуальные контакты между подростками чаще всего происходят в игровой форме. Некоторые мальчики проделывают это легко и быстро. Американский киноактер Тейлор Мид рассказывал, что однажды, когда ему было 12–13 лет, в темном кинозале одноклассник молча засунул ему руку в пах. «И как только он сделал этот жест, мне все сразу же стало ясно. Мы вышли во двор, где светила луна, и я сказал: „Давай бороться, но чтобы никаких захватов выше пояса“»… Робким и застенчивым приходится труднее. Откровенный гомоэротический интерес или жест для подростка — дело крайне рискованное. Первые сексуальные контакты между мальчиками обычно в процессе и под видом борьбы, силовой возни, когда можно сказать, что эрекция или «не то» прикосновение возникли случайно. В романе Роберта Ферро «Семья Макса Дезира» есть такой эпизод. В отцовском столе двое подростков нашли порножурналы, и стали, лежа на широком матрасе, рассматривать их. Неожиданно у них появилось желание побороться: «Под предлогом перевертывания страницы или перечитывания абзаца, Скотт оттолкнул его. Макс ответил тем же. Им захотелось проявить свое новое чувство немедленно, сила против силы. Чтобы подчеркнуть свое превосходство, Скотт прижал Макса к земле. Макс оказался пленником. Лежа рядом с ним, Скотт обвил Макса ногами, их лица почти соприкасались. Ловким борцовским приемом Скотт высвободил одну руку. С ее помощью он расстегнул Максу ремень, спустил ему до колен штаны и стал дрочить. Макс боролся до конца. Так это произошло. Потом он почувствовал слабость и подумал, „это ослабляет меня и усиливает его“. Следующий раз борьба была короче, не потому, что Макс не сопротивлялся, а потому что исход ее был заранее известен. На сей раз Скотт тоже кончил». Хотя подростки весьма изобретательны, в их гомоэротических играх повторяются одни и те же компоненты. В школе, где учился Мисима, мальчики увлекались игрой, которая называлась «похабник»: «Где-нибудь на перемене, когда кругом было полно народа, надо было выследить какого-нибудь зазевавшегося растяпу, молниеносно подскочить к нему и ухватить за определенное место. Если номер удавался, озорник отскакивал на безопасное расстояние и начинал вопить: — Ого-го! Ну у тебя и штуковина!». Точно такие же игры существовали после войны в некоторых ленинградских мужских школах. Подростковые гомосексуальные игры часто включают в себя элементы условного насилия и подчинены своеобразным ритуалам. В одном подростковом летнем лагере с географическим уклоном в 1970-х годах существовала игра, сначала я принял ее за обычную мальчишескую возню, — в «Десять городов»: несколько 12–13 летних мальчиков заваливали на кровать одного, расставляли ему ноги и, не раздевая, мастурбировали, пока тот не прокричит названия десяти городов с указанием численности их населения. Играли в «Десять городов» только младшие подростки и, несмотря на визг и силовые приемы, это была добровольная игра, а не насилие. Правила игры передавались от старших к младшим, а исполнителем приговора большей частью бывал один и тот же мальчик, который по окончании игры отправлялся в уборную, видимо, мастурбировать. Влияние подобных игр на эротическое воображение подростка сугубо индивидуально. У одних этот опыт полностью вытесняется из памяти позднейшими впечатлениями или вспоминается просто как забавная игра. На более впечатлительных он накладывает неизгладимый отпечаток. Взрослый гомосексуал, пациент знаменитого американского психоаналитика Гарри Салливэна, рассказал ему, что в школьные годы только он и еще один мальчик не участвовали в гомоэротических играх одноклассников. Несколько лет спустя, случайно познакомившись со школьным товарищем своего клиента, Салливэн обнаружил, что тот тоже гомосексуал. Неучастие в играх товарищей было, вероятно, их бессознательной защитной реакцией против собственного гомоэротизма, но пассивная роль зрителей только усиливала психологическую значимость происходящего. Вот что рассказал о своем подростковом сексуальном опыте геолог Виктор Л.: «В средних классах мы часто играли, хватая друг друга за половые органы, иногда даже во время урока, под партой, чтобы ни учитель, ни девчонки ничего не заметили. Применялись подобные „захваты“ и при силовой возне. Никакого страха, смущения и мыслей о гомосексуализме это не вызывало, мы о нем не знали и не думали. Это была наша законная тайная игра „садирования“ или „доения козла“ (в рассказах об обрядах инициации в американских военных училищах часто фигурирует ритуал „доения быка“; советские подростки были младше и скромнее — И. К.), в которой были даже свои ритуальные формулы, совершенно, впрочем, необязательные. Хотя такие игры меня интересовали, будучи стеснительным и самолюбивым, я держался от них в стороне. Но однажды летом, после 6 класса, работая в колхозе, мы остались одни, без учителя и девочек. В обеденный перерыв, когда я вполне невинно возился с другим мальчиком, тот вдруг закричал: „Ребята, посмотрим у Витьки яйца! Порос он мохом или нет?“ Сразу же подбежали остальные. Я отбивался изо всех сил, но когда один заломил мне руку, а другой ухватил сзади за яйца, пришлось лечь на спину, расслабиться и в знак покорности расставить ноги… Это было крайне унизительно. Обычно садировали слабых или младших, я же был крупнее, сильнее и авторитетнее большинства этих ребят, и к тому же безумно стыдлив, стеснялся даже обтягивающих плавок и в туалет не ходил, если там был кто-то еще. Ребята это знали, преодолеть мою стеснительность и гордость им было занятно. Теперь я был у них в руках… Меня, как лягушку, распялили на сене, зажали руки над головой, задрали рубашку, спустили штаны и стали с шутками и прибаутками осматривать и ощупывать мои потроха. Мне было невыносимо стыдно своей наготы и этих бесцеремонных шершавых чужих рук, которые делали со мной все, что хотели, и в то же время сказочно приятно. Просить пощады, плакать или ругаться, как делали в подобной ситуации некоторые мальчики, было бесполезно, это только подчеркивало бессилие жертвы. Пока ребята возились с моим ремнем и застежками, я пытался спасти лицо с помощью трепа: вот, дескать, кастраты и малолетки хотят посмотреть, какое „оно“ у настоящего мужчины! Но всерьез делать вид, будто ты иронически смотришь на своих мучителей сверху вниз, в то время как ты распят перед ними голый, с беспомощно расставленными коленями и каждый из присутствующих в этом цирке пацанов волен трогать, дергать, щекотать и шлепать тебя, где и как ему заблагорассудится, невозможно. Вскоре я утратил всякий самоконтроль и только непроизвольно дергался, стонал и вскрикивал от наиболее чувствительных прикосновений, вызывая этим общее веселье. Ни мое тело, ни мои эмоции, ни даже тембр моего голоса, то и дело сбивавшегося на щенячий визг, мне больше не повиновались. На мне играли, как на музыкальном инструменте, и это причиняло мне одновременно муку и наслаждение. Не знаю, как долго это продолжалось, но в конце концов у меня произошло бурное, в несколько волн, первое в моей жизни, если не считать ночных поллюций, семяизвержение. Ощущение было необычайно острым. Сначала я подумал, что описался, и страшно испугался, что ребята поднимут меня насмех. Но так как после первого осмотра нагишом, мои трусы задрались кверху и дальше меня теребили через трусы, мальчишки ничего не заметили и скоро меня отпустили. У меня хватило ума притвориться, будто ничего особенного не произошло: подумаешь, ребята посмотрели, что у меня в штанах. Ребят эта версия вполне устроила. Мой авторитет в классе, за который я больше всего боялся, нисколько не пострадал, никто меня этим эпизодом не дразнил, не пытался его повторить и не пугал рассказать о нем девчонкам. Только один парень однажды пригрозил: „Смотри, разложим тебя еще раз на сене!“, на что я ответил здоровой оплеухой, которую он принял как должное. Хотя, по правде говоря, если бы ребята повторили опыт (я одновременно боялся и хотел этого), я сопротивлялся бы только для виду. Но хотя никаких неприятных объективных последствий этот случай не имел, его психологические последствия были страшными. Меня не просто принудили к позорной капитуляции, выставив на всеобщее обозрение сокровенные тайны моего тела, но и психологически вывернули наизнанку. Таким меня никто не видел, даже я сам. Я понял, что тот, кто держит меня за яйца, всесилен не потому, что может причинить мне боль, а потому что доставляет мне наслаждение, и сразу же начал мастурбировать (раньше этого не делал, возня с мальчишками воспринималась просто как игра), воображая одну и ту же сцену и расцвечивая ее новыми вымышленными подробностями. Между 15 и 17 годами я несколько раз затевал возню и игры с раздеванием и взаимной мастурбацией вдвоем с мальчиками моего возраста, иногда умышленно поддаваясь. В 19 лет переспал с женщиной, в 22 года женился, все вроде бы нормально, но ничто не может сравниться с тем первым опытом». В этом рассказе хорошо видна роль мастурбационного воображения, которое закрепляет и кристаллизует случайный сексуальный опыт, превращая его в постоянную установку, от которой человек не в силах избавиться. Но действительно ли Виктора вот так, сразу, «запрограммировали»? До того, как его разложили на сене, была неоднократная возня под партой. Затем Виктор вспомнил, что еще во втором или третьем классе, задолго до начала полового созревания, его одноклассники на большой перемене где-то в школьном закутке несколько раз снимали штаны с другого мальчика, всегда одного и того же, приглашая посмотреть на это зрелище девчонок; «жертве» это, кажется, нравилось. Хотя Виктор в этой игре не участвовал, смотрел со стороны, у него сохранились о ней яркие воспоминания. В пятом классе, во время борьбы с ближайшим другом, Виктор с трудом удерживался, чтобы не стянуть с него штаны, а еще больше ему хотелось самому лежать снизу и чтобы друг применил к нему запрещенный прием, но тому это не приходило в голову. Повышенная стыдливость и затрудненность мочеиспускания в присутствии других также говорит о наличии каких-то психосексуальных проблем. Гомоэротические мазохистские чувства тлели в мальчике задолго до того, как произошел случай, который все расставил по местам; реализовав его собственные тайные желания, мальчишки только соединили в единый сценарий разрозненные элементы его эротического воображения. Силовые сексуальные контакты типичны главным образом для мальчиков; девочки, если не считать криминально-лагерной среды, предпочитают более нежные и добровольные ласки. Зато страстная дружба-влюбленность, эротической подоплеки которой они сами, как правило, долгое время не осознают, встречается у подростков обоего пола. Эти чувства и отношения многократно описывались в классической литературе. «…Тонио любил Ганса Гансена и уже немало из-за него выстрадал. А тот, кто сильнее любит, всегда в накладе и должен страдать, — душа четырнадцатилетнего мальчика уже вынесла из жизни этот простой и жестокий урок… Он любил его прежде всего за красоту; но еще и за то, что Ганс решительно во всем был его противоположностью. Ганс Гансен прекрасно учился, был отличным спортменом, ездил верхом, занимался гимнастикой, плавал, как рыба, и пользовался общей любовью… „Ну у кого еще могут быть такие голубые глаза; кто, кроме тебя, живет в таком счастливом единении со всем миром?“ — думал Тонио… Впрочем, он не делал попыток стать таким, как Ганс Гансен, а может быть, и не хотел этого всерьез. Но, оставаясь самим собою, он мучительно желал, чтобы Ганс любил его, и на свой лад домогался его любви: всей душой, медлительно, самозабвенно, в печали и томлении — томлении, что жжет и гложет больнее, чем буйная страсть, которую можно было бы предположить в нем, судя по его южному облику». «Никогда не забуду тех мгновений, слишком редких, увы, и слишком кратких, когда мы всецело принадлежали друг другу. Ты единственная моя любовь! Другой любви никогда у меня не будет, ибо тогда мной тотчас же овладели бы страстные воспоминания о тебе. Прощай, меня бьет лихорадка, в висках стучит, взор мутится… Не люблю ждать. Напиши мне как можно скорее. Хочу, чтобы ты ответил мне до 4 час., если любишь меня, как я тебя люблю!!… — Как высказать ту радость, которую доставило мне твое письмо? Разве не был ты мне другом и раньше и разве не стал теперь еще большим другом? Настоящей половиной меня самого? Разве не помог я сформироваться твоей душе, подобно тому, как и ты помог сформироваться моей? Боже, сколько в этом правды и силы, как чувствую я это, когда пишу тебе! Я живу! И все во мне живет — тело, ум, сердце, воображение — благодаря твоей привязанности, в которой никогда я не усомнюсь, о мой истинный и единственный друг!» Эти страстные письма, переполошившие отцов-иезуитов, написаны Жаком и Даниэлем, героями романа «Семья Тибо». Между ними нет и не будет физической близости, оставшись вдвоем в номере гостиницы, мальчики стесняются даже раздеться на глазах друг у друга, но можно ли сомневаться в природе их чувства? В романтической дружбе эротические обертона приглушены и зачастую не осознаны, малейшие намеки на них воспринимаются крайне болезненно. Большей частью эти отношения так и остаются дружескими, их эмоциональное напряжение со временем уменьшается. В других случаях потребность в дружбе превращается в осознанную влюбленность, которая по своей эмоциональной тональности ничем не отличается от «обычной» любви. Эти стихи пятнадцатилетнего москвича посвящены мальчику, в которого он был безответно влюблен. Но разве девочкам пишут иначе? Только однополая любовь гораздо чаще остается безответной. И она обязательно провоцирует рефлексию. |
||
|