"Божественный яд" - читать интересную книгу автора (Чиж Антон)

31 ДЕКАБРЯ 1904, ПЯТНИЦА, ДЕНЬ ВЕНЕРЫ

Степан Пережигин, дворник дома № * по Третьей линии Васильевского острова, вчера с раннего вечера отправился в трактир Степанова выкушать чайку. Но, как на грех, повстречал вологодских мужиков — артельщиков-ледорубов. Земляки выпили за встречу, и время понеслось так весело, что за полночь половой выволок тепленького Степана на улицу за шкирку. В полном беспамятстве, на четвереньках Пережигин добрался до дворницкой, упал и забылся.

Он подскочил в седьмом часу утра от страшной догадки: ворота на ночь не запер! Если околоточный узнает, будет по шее, как пить дать.

Степан прислушался. Вроде во дворе тихо. Может, и пронесет еще. В углу на громадном деревенском сундуке, закрывшись старым одеялом, дремала жиличка.

Степан накинул тужурку, завязал фартук с бляхой и, прихватив лопату, выскочил во двор.

Снегу насыпало по щиколотку. Пережигин протопал до подворотни. Так и есть — распахнуты во всю ширь.

Дворник вышел на улицу, огляделся — околоточного нигде не было видно — и принялся сгребать снег к углу дома. Неожиданно лопата уперлась во что-то твердое.

Степан поднажал и замер.

Из сугроба торчал женский ботинок на шнуровке с маленьким каблучком.

Пережигин выронил лопату и, забыв снять шапку, перекрестился. Он отпрыгнул от снежной кучи, метнулся в одну сторону, кинулся в другую, ругнулся, вытащил из кармана свисток и дал две длинные трели.

— Степан, что шумишь, людям спать не даешь? — младший городовой Второго участка Васильевской части Иван Балакин запыхался от бега. Полчаса назад он вышел на утренний обход и уже собирался вернуться, когда услышал сигнал тревоги.

Бледный дворник показал на сугроб.

— Вона, что…

Городовой нагнулся, придерживая форменную шапку.

— Ах ты… — растерянно пробормотал он.

— Я и говорю… — веско поддержал дворник.

— Надо же, видать ночью замерзла. Шла, упала и околела.

— Видать, выпимши…

— А ты где был, стоеросина? — закричал городовой.

— Так, это как полагается, ворота запер и того…

— «Того»! Перегаром за версту разит! Чего стоишь, разгребай!

— Кто, я?! — дворник отшатнулся.

— Нет, я!

Пережигин мелко перекрестился, опасливо взялся за лопату и зажмурился.

— А ну-ка, погоди… — вдруг остановил его городовой.

Из снега, рядом с ботинком, виднелась окостеневшая кисть руки. И самое странное — руку к чулку прижимала серая тряпица.

— Так чаво, делать-то? — дворник так и застыл с лопатой наперевес.

— Так, Пережигин. Я здесь остаюсь сторожить. А ты дуй в участок, — мрачно проговорил Балакин.

— А зачем?

— Степан, ты что, белены объелся?! А ну, чтоб рысью!

Дворник кинул лопату и побежал со всех ног в конец Пятой линии, где находилось Управление второго полицейского участка Васильевской части.

Толпа зевак росла быстрее снежной лавины. Уже шестеро городовых с трудом осаживали публику, желавшую принять участие в уличном развлечении.

На середине проезжей части остановилась пролетка, из которой быстро, но косолапо выбрался господин довольно полного телосложения. Массивную, бычью шею плотно укутывало теплое кашне. Мягкий котелок смотрелся несколько маловатым на большой, коротко стриженной голове. Поднятый меховой воротник добротного пальто закрывал от ветра крупный затылок. Господин носил густые, но аккуратные усы. При ходьбе он заметно горбился.

Городовой Романов отпихнул двух нахальных приказчиков и толкнул плечом напарника.

— Балакин, а это кто пожаловал? — тихо спросил он.

— Разве не знаешь?

— Я-то на службе первый год…

— Это же сам Ванзаров!

— А, ну да… осади, народ, неча тут смотреть, расходись! — замерзший Романов, так и не поняв, кто же это такой, стал согреваться, толкая любопытных.

Коренастый господин, в котором городовой узнал чиновника особых поручений сыскной полиции, кивнул участковому приставу Андриану Щипачеву, страстно желавшему выразить служебное почтение, и попросил фотографа полицейского резерва поскорее заканчивать с протокольным снимком.

Фотограф расставил треногу, вспыхнул магнием и отошел в сторону.

Сыщик грузно присел на корточки и осторожно смахнул тонкий наст подмороженного снега.

Оказалось, что скрюченная рука и ботинок торчали из плотного куля небеленой материи, концы которого стягивал бантик узла. Простая вязка поддалась легко. Ванзаров осторожно раздвинул полы материи, раскрывая тряпичный кокон.

Тело было согнуто пополам. Остекленевшие глаза прикрывала рваная сеть темных волос. Рот широко раскрыт. Бледная кожа подернута патиной инея. Видимо, бедняжка лежит с глубокой ночи.

Толпа притихла. Кто-то пронзительно охнул. Смерть женщины кажется чувствительной публике особенно ужасной. Но для сыщика неприятная находка выглядела обычно.

Ванзаров подумал, что, скорее всего это самая тривиальная история. Девицу укокошили в одном из ближайших домов и под покровом ночи вынесли на улицу. Убийцу что-то спугнуло, и он бросил тело у первого попавшегося угла. И найти преступника труда не составит.

Околоточные обойдут соседние кварталы, и через день, может быть два, узнают, откуда пропала барышня. А потом найдут ее дружка. Доставят в участок, снимут допрос. Он даст показания. И все. Так просто, что сыскную полицию можно и не вызывать. Девчонку только жаль, молодая, на вид не больше двадцати. Одета не богато, но чисто. Точно не проститутка. Видать, решила повеселиться под Новый год и так плохо кончила!

И хоть Ванзаров при осмотре не заметил раны от ножа или следа от удавки, он не сомневался, что дело произошло именно так. Лишь одно показалось несколько странным: барышне натянули полушубок на одну руку. Платок же и меховую шапочку просто положили рядом с телом. Видимо, убийца в панике сначала решил одеть жертву, но, потеряв обладание, бросил как есть.

Стараясь не закряхтеть, сыщик встал и отряхнул с перчаток снег.

Фотограф спросил, может ли он продолжить съемку. Ванзаров отступил и налетел спиной на пристава. Щипачев подобострастно кашлянул, поддерживая начальство.

— Родион Георгиевич, желаете допросить свидетеля, нашедшего жертву? — услужливо предложил он.

Ванзаров смутился собственной неловкости и буркнул что-то неразборчивое.

Тут же, по мановению руки пристава, к нему подвели Пережигина. Оробевший дворник понуро стянул шапку.

— Ты, братец, нашел? — дружелюбно спросил Ванзаров, глядя снизу вверх на верзилу.

— Я, вашбродь…

— А скажи-ка, э-э-э…

— Степан.

— …Степан! Ночью ничего не слыхал?

— Ничегошеньки… — Пережигин отвел глаза. — Как ворота запер, так тихо.

— И что, никто из жильцов поздно не возвращался и калитку не отпирал? — удивился сыщик.

— Как ворота запер — никого!

— Запер, говоришь? А что же вон там, в подворотне, на снегу след остался? Под утро ты их запер, не рассказывай мне сказки, голубчик.

Этот важный господин говорил так просто и беззлобно, что Степана ни с того ни с сего пробрала совесть. Вместо упрямого запирательства он шмыгнул носом, растер лапой глаза и признался в преступном небрежении.

Сыщик понял, что список поиска придется расширить, включив в него и этот дом.

Пристав сверлил Степана взглядом, обещавшим нерадивому дворнику изрядную взбучку. Но Ванзарова это уже мало интересовало. Он собрался благополучно откланяться, оставив обычные распоряжения, и лишь на всякий случай спросил:

— Степан, а не вашего ли дома квартирантка?

Дворник набрал воздуху в грудь, решительно шагнул к трупу, нагнулся и вдруг удивленно присвистнул:

— Так это ж… ей богу, она…

Маленькую удачу Ванзаров принял как должное. Значит, дело еще проще. Личность, считай, установлена.

— Никак, барышня знакома? — изобразив несказанное удивление, спросил он. — Как звать? Где проживает? Докладывай!

— Как звать, не знаю… — шмыгнув носом, солидно заявил Степан. — И где, значит, проживает — тоже неведомо.

— Ах ты… — от возмущения пристав влепил крепкое словцо.

— А вот к кому в гости захаживала — видал… — мстительно закончил Пережигин. Он нарочно тянул резину, со значением заглядывая в глаза «доброго барина». И сыщик сразу понял, куда клонит дворник.

— Ну, Степан, не томи… А я похлопочу, чтобы господин пристав отменил наказание. Так ведь, Андриан Николаевич?

От возмущения Щипачев выдавил лишь бессильный хрип.

— Значит, девица энта, уже с полгода ходють в пятую квартиру… — начал осмелевший дворник.

— Вчера была? — перебил Ванзаров.

— Вот вчера не приметил, не обессудьте! А так, раз пять за неделю.

— К кому ходила?

— Известно к кому. К господину Серебрякову, профессору!

Видно, судьба приготовила Ванзарову лучший новогодний подарок: самое быстрое раскрытие убийства в истории петербургской сыскной полиции. Ведь тут сразу видно: это дело рук неопытного, а значит, слабовольного преступника. Хотя, право, как-то странно…

Пристав в сопровождении двух городовых и Пережигина был немедленно отправлен с приказом привести названного господина, вынув хоть из постели. Сыщик резонно понадеялся, что, увидев жертву, душегуб испытает глубокий шок и признается в содеянном.

Подъехала медицинская карета.

Санитары уже положили носилки на снег, но Ванзаров попросил их пока не трогать девушку и лишь прикрыть ее простыней.

Толпа зевак заметно поредела. На морозе зрелище требуется поинтересней.

Сыщик подошел к телу и еще раз всмотрелся в заледеневшее лицо. Неожиданно что-то странное показалось ему в этом простом преступлении. Родион Георгиевич не мог понять, отчего вдруг у него появилось необъяснимое беспокойство.

В полиции у коллежского советника Ванзарова сложилась репутация везунчика. Ему доставались самые тяжелые, самые запутанные и гиблые дела, от которых, как могли, открещивались другие чиновники. А он впрягался и рыл, как бур, пока виновный не оказывался за решеткой. Он не боялся крови, грязи и долгих, утомительных розысков. Родиона Георгиевича подстегивала любовь к ловле преступников, которая не успела остыть за пять лет службы в столичном сыске. Он любил слово «сыщик» и был уверен, что победит любого противника.

Но сейчас Ванзаров почувствовал сомнение. Ему вдруг показалось, что он столкнулся с чем-то, на что у него не хватит сил. Глядя на скрюченное тело, опытный сыщик вдруг осознал, что… боится! Не трупа, а того, чем может закончиться расследование. Интуиция выдала сигнал тревоги. Ванзаров не мог объяснить, откуда взялся этот пронизывающий страх. Как будто за спиной поднялись тени забытых демонов!

А между тем пристав уже толкал к нему господина без шапки, зябко кутающегося в незастегнутую бобровую шубу и изрыгающего обильные проклятия.

Родион Георгиевич позволил себе пять секунд молчания, чтобы получить первое впечатление от подозреваемого: невысокий мужчина, глубокая залысина, редкие курчавые волосы помечены сединой, всклоченная борода. Обширная синева разошлась под глазами. И это — профессор?! Нет, скорее запойный комик провинциальных театров.

— Как вы смеете, болваны, остолопы, вытаскивать больного человека на мороз, мерзавцы! — прохрипел господин простуженным голосом. — Надо, господа, дело делать, а не произволом заниматься!

— Если не ошибаюсь, доктор Серебряков? — вежливо спросил сыщик.

— Профессор! Вы что за субъект, позвольте спросить?

— Ванзаров, сыскная полиция, — Родион Георгиевич прикоснулся к котелку.

— Какое хамство! Я болен и требую меня немедленно отпустить. Я буду жаловаться вашему начальству! — профессор плотнее запахнул шубу. Он стоял на снегу в тапках на босу ногу, укрывая шубой ночную пижаму. Пристав Щипачев выполнил приказ слишком буквально.

— Маленькая формальность! — проговорил Ванзаров исключительно вежливым тоном и приподнял край простыни. — Извольте взглянуть… Это вы убили даму?

Разозленный господин повел себя совершенно неожиданно. Он замер с выпученными глазами и открытым ртом и тут же, схватившись за нечесаные остатки шевелюры, истошно завопил:

— О владыка сущего! О Сома милостивый! За что?! Машенька!

Профессор выглядел подавленным. Ванзаров пожалел больного старика и не повез его в участок на допрос. Серебряков, размазывая замерзающие слезы и всхлипывая, безвольно поплелся в дом. Его голые пятки глубоко проваливались в снег, но, кажется, он не замечал холода.

Из прихожей профессор направил сыщика прямо в свой кабинет. Все стены полутемной комнаты с плотными зелеными шторами на окнах до самого потолка закрывали стеллажи с книгами. Тускло блестело потертое золото корешков. Судя по названиям, которые Ванзаров успел разобрать, профессор собрал отличную библиотеку по мифологии и магии. В воздухе явственно ощущался какой-то необычный запах.

Кафельная печь совершенно не грела. Родион Георгиевич пожалел, что снял пальто.

Профессор укутался в шотландский плед и уселся в жесткое, скрипучее кресло. Прямо над его головой висела репродукция с гравюры Рембрандта: доктор Фауст вызывает светящийся шар с магическими письменами.

Под светом настольной лампы с широким абажуром Серебряков смотрел на сыщика как зверек, загнанный в угол. Он перестал рыдать, но часто и тяжело дышал.

— Что вам еще надо?! — злобно проговорил профессор, даже не предложив гостю сесть.

— У вас инфлюэнца? — с сожалением спросил сыщик.

— Нет, мой организм… прошу вас, ближе к делу! Вы, кажется, спросили, не я ли убил Машеньку? Так вот вам мой ответ на все ваши мерзкие вопросы: нет и еще трижды — нет! А теперь — убирайтесь!

Ванзаров простил хамство, сохраняя исключительный дипломатизм.

— Позвольте узнать фамилию… Марии? — спросил он.

— Ланге.

— Кем она вам приходится?

— Хорошая знакомая.

— Вы женаты?

— Нет, я никогда не был женат. Я не считал возможным перейти мост, который отделяет любовницу от жены. Можно считать… она была моя ученица. И помощница.

— Что-то вроде секретаря? — уточнил Ванзаров.

— Она была единомышленником и… другом. — Серебряков вновь всхлипнул. — У нее тяжелая судьба. И я считал своим долгом всегда помогать ей, чем только мог. Впрочем, это теперь уже не важно.

— Как давно вы с ней знакомы? — продолжил сыщик.

— Не помню… может быть, год, два, какая разница!

— А где познакомились?

— На моих лекциях, естественно!

— Прошу прощения, не успеваю следить за новинками науки: то, знаете, труп найдут, то ограбят кого-нибудь. Столько работы! А что вы читаете? — пригладив усы, Ванзаров изобразил глубокий интерес.

— Историю религий, — неприязненно ответил профессор.

— О! Вы популярный богослов?

Профессор взорвался.

— Вон! Немедленно вон! — заорал он.

Взрыв негодования быстро исчерпал его силы. Серебряков задохнулся и закашлялся.

— Вам подать воды? — спокойно спросил Ванзаров.

— Вы, полицейские, лезете с грязными лапами в душу человека, у которого погиб близкий друг! — прохрипел красный от негодования Серебряков.

— Прошу прощения… — начал Родион Георгиевич.

— Не надо! — резко оборвал профессор. — Не притворяйтесь дураком, Ванзаров! Выпускник Петербургского университета не имеет морального права так низко опускаться!

Сыщик не мог вспомнить другого случая, когда бы он растерялся на допросе. Но этому маленькому, полуживому человечку удалось привести его в замешательство.

— Откуда вы знаете…

— Сколько бы лет ни прошло, педагогу не забыть подающего такие надежды студента юридического факультета! На вас молились все преподаватели! И чем вы кончили? Сыскной полицией! Какой позор! — профессор злобно фыркнул.

Ванзарову потребовалось все самообладание. Ну, конечно! Как он мог запамятовать. Лекции тогда еще доцента Серебрякова не были столь популярны, как чтения Менделеева, Бутлерова и Фаворского, но определенную известность в студенческих кругах он имел. Правда, за это время бывший доцент здорово изменился.

— Ах да! Вы преподавали на химическом факультете! — воскликнул Ванзаров. — Вместо скучных формул — зажигательные идеи о всеобщем братстве, равенстве и свободе. Прошу прощения, если перепутал порядок слов, в полиции несколько тупеешь!

Родион Георгиевич никогда не прощал обиды. И на удар отвечал ударом. Серебряков сел в кресле поудобнее и уперся руками в стол.

— Вы слуга империи, вам меня не понять. Задавайте вопросы и уходите.

— А если я очень хочу понять вас, профессор?

— Вы? Не смешите! Разве может жалкий обыватель понять великий замысел Фауста! Его мечту! И жертвы, которые он принес ради нее!

— И даже Марию Ланге?

— Нет! Нет! Нет! — из последних сил просипел профессор.

— Тогда, будьте добры, домашний адрес барышни Ланге.

— Я не знаю ее адреса! Мне этого было не нужно! Она приходила ко мне сама, когда хотела, мы беседовали, обсуждали… — Серебряков оборвал себя на полуслове.

— Когда Ланге приходила последний раз? — сдержанно спросил сыщик.

— Не помню. Кажется, третьего дня… — профессор поерзал в кресле.

— А вчера вечером?

— Меня не было дома.

— Где вы проводили вечер?

— Преподаватели Бестужевских курсов пригласили меня на праздничный бал. Я не мог отказаться. Вернулся довольно поздно. И лег спать. А утром проснулся от страшного грохота, устроенного вашим жандармом.

— Бестужевские… это здесь, недалеко, на Васильевском? — как бы вспоминая, проговорил Ванзаров.

— Да, на Десятой линии. Меня видели сотни людей! Коллеги поднимали тост в мою честь. Я не возвращался ночью в маске, чтобы… — профессор подавил рвавшийся всхлип.

С некоторым сожалением Родион Георгиевич подумал, что у старика верное алиби. Хотя подозрения с него отнюдь не сняты. Просто искать придется дольше.

— Когда вы вернулись домой, ворота были закрыты? — спросил Ванзаров.

— Понятия не имею! Я мало обращаю внимания на бытовые мелочи.

— У меня последний маленький вопрос. Кто мог убить Марию Ланге, и почему ее бросили около вашего дома?

— А вот это, господин сыщик, умоляю вас выяснить как можно скорее! И поймайте убийцу! Надеюсь, теперь все?

Ванзаров поклонился. Идя мимо книжного шкафа, он заметил фотокарточку, небрежно воткнутую между томами. Из любопытства, он быстро вынул снимок. Среди нескольких персонажей и самого Серебрякова была запечатлена Мария Ланге. Но фотография оказалась необычной. Даже на редкость странной. И можно сказать, неожиданной.

— Как вы смеете, немедленно отдайте! — закричал профессор.

Сыщик успел подробно рассмотреть карточку и протянул ее Серебрякову:

— Тоже ваши ученицы?

— Вас это не касается! Прощайте! — злобно крикнул профессор.

Уже в дверях квартиры, надев пальто, Ванзаров обернулся:

— Отчего вы не держите кухарку?

— Я ее выгнал, — буркнул профессор.

— Воровала?

— Нет. Надоело терпеть глупую бабу. Да еще и глухонемую.

— Попрошу, господин Серебряков, никуда не отлучаться из города. Вы нам можете понадобиться…

Дверь с грохотом захлопнулась перед носом Родиона Георгиевича.

Во дворе переминались с ноги на ногу замерзший околоточный, ожидавший указаний от сыщика, и Пережигин, но Ванзаров подошел к дворнику.

— Степан, а что, профессор давно кухарку выгнал? — спросил он.

— Да уж, почитай, десятый день как…

— И куда она делась?

— Живет у меня в светелке. Куда ей идти? Глухая и немая, — дворник жалостливо шмыгнул.

— И жена не против? — удивился сыщик.

— Так померла моя хозяйка, — Степан перекрестился, — уж года два тому. А так хоть живой человек. Да и жалко убогую. Много не ест, а по двору помогает.

— Я разрешил, ваше благородие, пусть поживет убогая. Но если прикажете… — околоточный демонстрировал служебное рвение.

— Нет-нет, все правильно… А сбегай-ка, Степа, за своей приживалкой, — Ванзарову из любопытства захотелось посмотреть на женщину, которая согласилась терпеть вздорного профессора.

— А чего бежать, вон она, — ткнул пальцем дворник.

Сгорбленная старушка, плотно обмотав голову драным платком, прижалась к двери дворницкой. Она настороженно смотрела на полицейских. Ванзаров махнул, подзывая ее.

Немая подошла, поклонилась в пояс.

Родион Георгиевич нагнулся к низенькой старушке.

— Как звать? — закричал он прямо в ухо.

Женщина подняла сморщенное личико, улыбнулась и издала тихий стон.

— Глухая — одно слово. Я тут давеча самовар уронил, так она даже не шелохнулась! — дворник гордился, что его приживалка совершенно ничего не слышит.

Ванзаров махнул рукой, отпуская калеку. Она как-то странно глянула, будто запоминая сыщика, повернулась и смиренно засеменила к дворницкой.

— Какие будут приказания, господин Ванзаров? — околоточный прямо рвался в бой.

— Обойти квартиры, опросить жильцов, может кто что видел. Действуйте как обычно! — сыщику явно не понравился этот выправной служака.

В этот момент во двор почти вбежал невысокий, сухощавый мужчина, с тонкими чертами лица и острым, прямым носом. Господин носил короткие черные усики. Несмотря на мороз, он не повязал шарф, а белый воротничок рубахи плотно стягивал галстук черного шелка.

— Здравия желаю, господин Джуранский! — околоточный резво козырнул.

Вбежавший господин машинально поднес руку к шляпе, чтобы отдать честь, но вовремя спохватился и просто кивнул.

— Родион Георгиевич, что ж вы меня не захватили, я б помог?! — слегка обиженным тоном сказал он, пожимая протянутую ладонь Ванзарова.

— Пустяки, Мечислав Николаевич, хватит того, что меня из постели подняли. В общих чертах суть дела знаете?

— Да, пристав успел рассказать…

Ванзаров тут же поручил своему лучшему помощнику, за глаза прозываемому в сыскной полиции Железным Ротмистром, массу дел. Во-первых, выяснить в адресном столе, где проживала девица Ланге. Во-вторых, точно установить, до какого часа профессор Серебряков присутствовал на балу Бестужевские курсов. В-третьих, организовать смену филерского наблюдения за домом. А в-четвертых, выяснить по картотеке, не проходил ли профессор по каким-нибудь, пусть даже самым незначительным, делам. Родион Георгиевич постарался, чтобы поручений хватило на весь день.

— Сделаем! — ротмистр деловито насупился и тут же хлопнул себя по лбу. — Что ж я… вас же Лебедев срочно просит прибыть в участок!

Штабс-ротмистр Особого отдела полиции Юрий Жбачинский считал, что общение с агентом должно напоминать игру и украшаться шпионской романтикой. Для этого он не жалел сил и выдумки. До сих пор удача ему благоволила. Ни один из его агентов не был разоблачен. А ведь они работали не с обычными уголовниками, а с безжалостными террористами-революционерами.

Политический сыск для Жбачинского был не просто службой. Он занимался борьбой с врагами империи с такой страстью, на какую вообще способен офицер секретной полиции за скромное жалованье полторы тысячи годовых.

Но сегодня у него было свидание с малозначительным агентом Дианой. Штабс-ротмистр назначил встречу в квартире на Крюковом канале, которую снял для таких надобностей. Агент новенький, задание получил первое, что-то вроде учебного боя. Жбачинскому хотелось как можно скорее получить отчет и сразу направиться на прием Департамента полиции в ресторане «Дононъ».

Штабс-ротмистр настолько несерьезно относился к Диане, что позволил себе опоздать на четверть часа, наслаждаясь коньяком и воздушными пирожными в «Cafe de Paris» в Пассаже.

Когда он явился, Диана уже задернула шторы и включила электрический свет. Не снимая пальто, Жбачинский сразу прошел в комнату с большим круглым столом, которая считалась гостиной.

— Прошу прощения, Диана, срочное совещание.

Девушка не ответила.

— Ну-с, что у нас нового за прошедшие двадцать три дня? — Жбачинский точно помнил, когда у них состоялась последняя встреча.

Он не обратил внимания на нездоровый вид агента. Более того, штабс-ротмистр искренне считал, что симпатичной женщине бледность к лицу. А Диана была очень симпатична. Но Жбачинский не позволял себе смешивать работу и страсть к женщинам.

Диана по-прежнему молчала.

Штабс-ротмистру захотелось закончить эту ненужную встречу.

— Голубушка, если у вас нет новостей, не беспокойтесь. Я пойму. Поработайте еще месяцок с профессором, а если ничего не накопаете, мы для вас что-нибудь придумаем! — он приветливо улыбнулся.

Но не дождался ответа.

— Ну, хорошо, — Жбачинский встал, решив, что с Дианой все понятно. Обычная пустоголовая кукла, захотела поиграть в шпионов. У нее ничего не получилось, и барышня не знает, как выкрутиться. — Давайте договоримся: недельки через две, ну, числа 15 января, встретимся здесь, и, может быть, у вас будет что рассказать. А сейчас позвольте откланяться.

Жбачинский даже протянул руку через стол.

Диана посмотрела прямо в глаза штабс-ротмистру.

— Юрий Тимофеевич, я не знаю, как вам сказать. То, что я узнала, представляет страшную опасность, это такое… такое… — голос Дианы задрожал, но она справилась с волнением.

— Ну-с, и что же такого трагически страшного вам удалось узнать? — Жбачинский постарался сказать это как можно мягче и дружелюбней.

— Я вам все расскажу, все… — Диана по-детски всхлипнула. — Только, пожалуйста, прошу вас верить всему, что я скажу. Дайте честное слово, хорошо?

Жбачинский едва не рассмеялся.

— Честное офицерское слово, Диана, поверю каждому слову!

Диана тяжело вздохнула и начала…

Чтобы тела, лежащие на металлических полках, не портились, в мертвецкой Второго участка Васильевской части постоянно хранились большие бруски льда. Их закладывали на все секции стеллажа, а оставшиеся держали горкой под мешковиной. Даже летом здесь было так холодно, что полицейские, прежде чем войти, накидывали шинель.

Середину мертвецкой занимал большой анатомический стол из цельной плиты белого мрамора. Сверху падал свет стосвечовой электрической лампочки, свисающей на длинном шнуре под треугольным жестяным абажуром.

Доктор Горн, врач участка, с удовольствием сделал глоток горячего чая с коньяком. Сегодня ему посчастливилось ассистировать звезде российской экспертной криминалистики — самому Лебедеву!

— Ну, и что вы скажете, Аполлон Григорьевич? — спросил он выдающегося специалиста.

В огромной лапе Лебедева изящная фарфоровая чашечка выглядела крошечной игрушкой. Клеенчатый фартук на величественном пузе криминалиста болтался, как легкий передник горничной. Его величественная фигура с ухоженной бородкой производила незабываемое впечатление.

Аполлон Григорьевич отличался отменным здоровьем, обожал сигары, красивых женщин и широкой горстью черпал в жизни все, что хотел. Но мало кто знал, что балагур, произносящий за столом роскошные тосты, на службе занимается вскрытием трупов, определением ядов, разбором почерков, оценкой улик и нахождением причин смерти жертв разнообразных преступлений.

Лет двадцать назад Лебедев принял активное участие в создании первого в России антропометрического кабинета при Департаменте полиции. В нем проводились измерение и фотографирование преступников по системе Альфонса Бертильони, именуемой «бертильонажем». Замерив человека по одиннадцати параметрам, его фотографировали в анфас — профиль и составляли учетную карточку. С помощью бертильонажа Аполлон Григорьевич выявил несколько преступников, живших под чужими именами.

А еще Лебедев живо интересовался новинками криминальной науки, особенно дактилоскопией. В Европе дактилоскопия уже стремительно вытесняла бертильонаж, а в России с начала века появилась лишь пара обзорных статей. Лебедев начал снимать отпечатки пальцев и пытался сам построить систему их распознавания.

— А что, Эммануил Эммануилович, мне сказать! Сами все видите. Крайне интересный случай, да. Не закурить ли нам по сигарке? У меня отличные! — Эксперт хлопнул участкового доктора по плечу, отчего тот присел.

Горн смутился. Инструкция категорически запрещала курение в любых помещениях участка, а особенно во врачебной части и мертвецкой. Но отказать доктор не мог.

Дверь распахнулась, спасая Горна от служебного проступка, и в мертвецкой появился запыхавшийся Ванзаров.

Лебедев радостно приветствовал сыщика, поставил на край мраморной плиты чашку и красивым жестом смахнул простыню, обнажив лежащую до пояса.

— Прошу! — торжественно заявил он.

— А вы что же, ее отогревали, чтобы выпрямить? — с легким удивлением проговорил Родион Георгиевич.

— Да уж, коллега, вечно от вас поступает лежалый товар! — Эксперт хмыкнул. — Пришлось повозиться, мышцы надрезать.

На теле Ланге свежие следы вскрытия уже зашили суровой ниткой. Только сейчас Ванзаров понял, что ему показалось таким необычным в лице жертвы. А ведь ее рот — улыбался! В это трудно поверить, но нижняя челюсть не отвалилась, а держалась на растянутых в улыбке мышцах лица.

— Аполлон Григорьевич, что за срочность?

Лебедев выдержал паузу и подмигнул смущенному доктору Горну.

— Ну как, коллега, расскажем этому талантливому джентльмену, что мы нашли? Так вот… — шутливый тон Лебедева сразу испарился, — начнем с того, что вас должно больше всего интересовать, — причина смерти…

— Безусловно!

— Таковой не обнаружено!

— Аполлон Григорьевич! — страдальчески простонал Ванзаров.

— Я не шучу… — криминалист скрестил руки на фартуке. — На теле нет следов от ударов или порезов. Внутренние органы не подвергались воздействию. Кровоизлияния нет ни в брюшной полости, ни в легких, ни в черепе. Никаких признаков удушья. Согнулась она в три погибели, судя по всему, сама. Позвоночник не поврежден. Явных следов отравления нет. Такое впечатление, что здоровый организм просто выключили. Как будто фокусник приказал: «Умри!» — и кролик мгновенно умер.

Родион Георгиевич опять ощутил необъяснимый страх. Интуиция вновь шептала, что это не простое убийство. Здесь скрывается тайна, которая, может быть, не по силам сыщику сыскной полиции. Ванзаров тряхнул головой.

— Но хоть что-нибудь вам удалось установить? — спросил он.

— Извольте. В желудке жертвы я нашел следы жидкости, которую она пила незадолго до смерти, — спокойно сказал эксперт.

— Это яд?!

— В том-то и дело, что нет!

Доктор Горн решил напомнить о своем присутствии.

— Я совершенно согласен с выводами Аполлона Григорьевича! — сказал он.

— Спасибо, коллега, а то эти сыщики такие недоверчивые! — Лебедев бережно похлопал маленького доктора по плечу. — Перед самой смертью дама пережила нервное возбуждение, которое привело к резкому увеличению жизнедеятельности организма.

— Вы имеете в виду предсмертную улыбку? — уточнил Ванзаров.

— Я имею в виду, что перед кончиной она скакала как горная козочка и парила в небесах радости! — Лебедев развел руки, изображая крылья.

— А потом ее выключили, сложили вдвое и упаковали в холстину?! — зло добавил Ванзаров.

— Вы абсолютно правы! — криминалист говорил совершенно серьезным тоном.

Если бы все это сообщил не Лебедев, то Родион Георгиевич, несомненно, принял выводы эксперта за полный бред. Он ожидал улики, изобличающие Серебрякова, а не новые загадки.

— Чушь какая-то… — буркнул себе под нос сыщик.

— Поверьте, подобное беспокоит и меня. Если появилась жертва, которая умерла непонятным образом, я могу сделать вывод, что… помогите-ка мне, коллега… — Лебедев повернулся к ассистенту.

— Кто-то нашел бесследный способ убийства! — заторопился Горн.

— Вы представляете, что это значит? — понизив голос, спросил Лебедев.

— Спасибо, Аполлон Григорьевич, сделали мне хороший подарок на Новый год! — поклонился сыщик.

— Как говорится, чем могу! Но это, дорогой Ванзаров, только начало представления. Взгляните-ка сюда…

Сначала Жбачинский слушал агента просто для очистки совести. Потом решил, что Диана сошла с ума или нагло врет. Но чем больше она рассказывала, тем серьезнее становился штабс-ротмистр. Неожиданно он понял, что поймал не просто удачу. Это дело может стать фантастическим успехом. Даже если в рассказе барышни, хлюпающей носом, половина правды, это значит, что Особому отделу удастся не только утереть нос «охранке», но и предотвратить такую беду для государства, по сравнению с которой все революционные террористы — невинные детки.

К концу рассказа агента Жбачинский забыл о приеме в «Дононе». Он почувствовал азарт охотника и дрожь радостного возбуждения.

— Вы верите мне, Юрий Тимофеевич? — Диана смотрела на Жбачинского со страхом и надеждой.

— Не знаю, что и сказать. Слишком все фантастично.

— Значит, вы мне не верите?

— Я — да, но поверит ли начальство, вот в чем вопрос. Что еще мы можем предъявить, кроме ваших показаний?

— Вот что! — Диана поставила на стол маленький хрустальный флакончик, наполненный мутно-зеленой жидкостью.

— Это оно? — спросил Жбачинский как можно более равнодушно.

— Да…

— А выглядит совершенно безобидно… ну, да ладно. У него есть еще?

— Кажется, да…

— И где Серебряков хранит эту жидкость? — поинтересовался штабс-ротмистр.

Диана пожала плечами.

— А он вел какие-нибудь записи?

— Я не видела. Он всегда говорит, что секрет смеси доступен каждому, он написан в древнем гимне. Его надо только правильно понять.

Жбачинский задумался. Если один профессор смог расшифровать состав, значит, подобное открытие может сделать и другой. Надо срочно принять меры, чтобы все осталось в строжайшей тайне.

А вот что делать с Дианой?

Она стала тайным агентом случайно. Год назад приехала в Петербург из малороссийского городка поступать на словесно-историческое отделение Бестужевских курсов, чтобы получить аттестат учительницы. Но как-то раз, идя по Литейному проспекту, увидела, как два негодяя напали на пожилую даму, вырвали из рук сумочку и скрылись в проходном дворе. Городовой попытался бежать за ворами, однако быстро утомился и махнул рукой.

Диана немедленно пришла в ближайший полицейский участок, рассказала о возмутительном происшествии и заявила, что хочет поступить в отделение охраны порядка. Дежурный чиновник от удивления чуть не упал со стула. Но в участке как раз находился Жбачинский.

Обычно в отдел не принимали людей, которые сами предлагали свои услуги. Со времен основания Особого отдела легендарным Леонидом Ратаевым ни один человек не был принят в агенты по личной инициативе. Отдел всегда сам приглашал тех, кто был ему интересен. Или человеку делалось такое предложение, от которого он не мог отказаться. Например, подследственному по мелкому делу прямо в камере предлагалась свобода и заработок за сведения о врагах государства.

Но решительная девушка чем-то понравилась Жбачинскому. И сходу, как настоящий игрок, он решил сделать из нее агента. При этом агента слепого, который даже не будет догадываться, кому помогает. Штабс-ротмистр отвел Диану в кафе и предложил, прежде чем поступить в отделение охраны, выполнить несколько поручений. Она сразу согласилась.

Жбачинский придумал барышне красивый псевдоним богини-охотницы и прочитал краткий курс начинающего агента. Как и принято, штабс-ротмистр доложил о новом агенте только своему начальнику — заведующему Особым отделом Департамента полиции, который и предложил доверить ей, для пробы, не очень важное дело — слежку за профессором Серебряковым. Без жалованья, естественно.

Сейчас Жбачинский с интересом посмотрел на Диану. Мелкий агент вдруг приносит секрет заговора, равного которому не было в Российской империи. И это не наивные масоны с их циркулями! Тут такое!

— И вот еще что, Юрий Тимофеевич, — подала Диана свой тихий голос. — Профессор планирует в ближайшее время…

Лебедев направил указательный палец чуть выше груди девушки, туда, где заканчивался полостной шов. Ванзаров наклонился и увидел маленькую черную закорючку.

— Что это? — Ванзаров с удивлением посмотрел на Лебедева. Меньше часа назад сыщик видел нечто похожее на фотографии профессора.

— Насколько я понимаю, это пентаграмма.

— И что она означает?

— О, это не моя область. Хотя помните «Фауста»?

Как всякий воспитанный юноша, Ванзаров увлекался в гимназии немецкой литературой. Сколько раз с замиранием он перечитывал сцену, когда Фауст принес к себе Мефистофеля, превратившегося в черного пуделя. Хитрый искуситель принял свой облик и предложил отдать душу за познание всех тайн. Но бес не смог выйти из кабинета ученого, потому что над дверью висела пентаграмма. Выходит, барышня нарисовала знак защиты от дьявола. Чего она боялась? Или кого?

— Я слышал, пятиконечную звезду использовали тайные братства! — произнес эксперт таинственным голосом.

— А вот это не наше дело! — сыщик похлопал в замерзшие ладоши. — Тайными братствами пусть занимается Охранное отделение и господин Герасимов.

— Хотите спихнуть дело «охранке»? — тихо спросил Лебедев.

— С какой стати? — так же тихо ответил Ванзаров.

— Ну, раз так, хочу вас порадовать еще одной, я бы сказал, забавной мелочью!

И криминалист скинул простыню.

То, что увидел Ванзаров, произвело бы на обычного человека неизгладимое впечатление. Ведь между ног девушки размещалось… полноценное мужское достоинство, причем его размер и толщина были исключительны.

— Что это? — спросил Ванзаров. Служба в сыскной полиции выучила его справляться с шоком.

— Это очень распространенное в природе явление: двунастие, или гермафродитизм. Греки считали его божественным. — Лебедев искренне наслаждался произведенным эффектом. — Что же касается данного экземпляра, то это очень редкий случай так называемого полного ложного двунастия.

— Что, простите? — не понял сыщик.

— Существо перед вами — полноценная женщина. Но только с дополнительными половыми органами мужчины! — Лебедев нескромно приподнял внушительный отросток. — Она могла жить в обществе как нормальная девушка, но только до тех пор, пока не решила бы выйти замуж. Даже если учесть, что на нее нашелся бы любитель подобных редкостей, а такие случаи в литературе описаны, бедняжка физически не могла быть матерью.

Ванзаров медленно и глубоко вздохнул.

— Господа, я прошу вас дать мне честное слово, что подобный сюрприз останется тайной до окончания следствия. Я не хочу лишних разговоров. Надеюсь, вы меня понимаете?

Эксперт и доктор обещали держать язык за зубами и в медицинском заключении о вскрытии не упоминать двунастие жертвы.

— С нетерпением буду ждать новых результатов, — Ванзаров натянул перчатки.

— Не извольте беспокоиться, господин сыщик! — криминалист вытянулся во фрунт.

В дверь мертвецкой вежливо постучались.

— Милости просим! — весело крикнул Лебедев, набрасывая простыню на тело.

Стараясь не смотреть на стол, робко вошел дежурный чиновник.

— Депеша для господина Ванзарова! — шепотом пробормотал он.

Как только бумажка оказалась у сыщика, чиновник поспешно ретировался.

— Каков герой! Служит в полиции, а трупов боится, чудак! — сказал Лебедев и одним глотком допил остатки ледяного чая.

Ванзаров развернул листок.

Расторопный Джуранский успел передать запрос в адресный стол. Ответ пришел по полицейскому телеграфу и гласил следующее: «По представленному запросу от сего дня сообщаем: Ланге Мария Эдуардовна среди проживающих в С.-Петербурге не числится».

Жбачинский верил, что страх — клеймо слабых людей. Юрий Тимофеевич считал себя сильным человеком, который никогда не растеряется. Но сейчас он испугался. Потому что сразу сопоставил начавшееся брожение на петербургских заводах с тем, что, по словам Дианы, решил сделать профессор. В результате получился не просто хаос. Надвигалась катастрофа! Тут уже надо думать не о наградах, а о спасении Отечества.

А что теперь делать с Дианой? Ведь она все знает и может… Нет, этому не бывать!

Жбачинский привык действовать. Он осторожно нащупал в кармане брюк плетеный шелковый шнурок. Не переставая хвалить Диану, штабс-ротмистр, стал медленно приближаться к ней. Он обошел девушку и начал поглаживать ей плечи, как бы успокаивая и утешая.

В первое мгновение Диана не поняла, что случилось.

Девушка импульсивно схватила пальцами удавку, но шнур лишь сильнее вдавливался в кожу и безжалостно стягивал горло. Диана хватала руками воздух, однако достать душителя за спиной было невозможно.

Сквозь красные круги перед глазами она увидела на столе забытые спицы для вязания, схватила их и с размаху воткнула.

Полузадушенная, Диана услышала сдавленный хрип. Под тяжестью падающего тела шнур врезался в горло, а потом вдруг резко ослаб.

Хватая воздух ртом, как выброшенная из воды рыба, Диана сорвала с шеи удавку.

На полу бился в конвульсиях штабс-ротмистр. Он цеплялся за жизнь, пытаясь вырвать из горла спицы, торчащие победным знаком «V». В этом последнем бою он сражался не за себя, а за империю, над которой нависла страшная опасность. Но в этот раз судьба решила по-своему. Он проиграл.

Жбачинский дернулся еще раз и затих.

Диана все еще жадно глотала воздух. Она смотрела на тело штабс-ротмистра. Она убила полицейского. Своими руками.

Барышня схватила со стола флакончик, выключила свет и, накинув полушубок, выскользнула из квартиры.

Модное в Петербурге ателье семейных портретов Смирнова располагалось на нечетной, солнечной стороне Невского проспекта в доме № 75. В широкий стеклянный потолок большую часть дня падал свет, отчего естественно освещались фигуры снимающихся господ, и происходила заметная экономия электричества.

Родион Георгиевич, пыхтя, преодолел три этажа, вытер вспотевший лоб и толкнул стеклянную дверь с изящной надписью: «Cabinet portrait».

Просторное помещение для ожидающих клиентов напоминало изысканный аристократический салон. А образцы творчества фотографа Смирнова были представлены в дорогих рамочках, не хуже произведений живописи.

Обычно в салоне толпилось множество посетителей, желавших запечатлеть себя для потомства. Но в предновогодний день здесь царили тишина и покой.

Приказчик, томный юноша с идеальным пробором и бархатной бабочкой на шее, подошел с изящным достоинством и осведомился, что угодно господину. Ванзаров спросил фотографа и узнал, что тот отлучился по делам.

— А скажите, голубчик, негативы вы отдаете заказчикам? — поинтересовался сыщик.

— Довольно редко, если они сами просят. Чем могу помочь?

Ванзаров не хотел пугать мальчишку своим чином сыскной полиции и тут же придумал проникновенную историю: якобы одна дама, его бесценный друг, недавно снялась на групповом снимке с подругами и мужем, а после уехала в Париж и умерла, не оставив о себе никакого «символа памяти». В общем, романтический случай в духе бульварных романов, которые приказчик, судя по зефирному виду, обожал.

Юноша глянул на супружеское кольцо господина, искренне поверил его тайной любви и пообещал помочь, чем сможет. Он поинтересовался, когда был сделан портрет. Родион Георгиевич прикинул, что не позже декабря.

— Позвольте узнать, на чье имя был заказ? — спросил любитель слезливых историй.

— На имя господина Серебрякова, — уверенно ответил Ванзаров.

Приказчик раскрыл конторскую книгу, долго водил пальцами по строчкам, перелистнул все страницы декабря, для верности залез в ноябрь и даже октябрь, но ничего не нашел. Очевидно, снимок был записан на другое имя.

— Хорошо, любезный, в таком случае позвольте я вам его опишу. Думаю, вы не могли не запомнить такой интересной композиции.

Родион Георгиевич детально описал фотографию.

На том фото Серебряков восседал в кресле. По левую руку от него сидела Мария Ланге. По правую — дама с волевым лицом, прямым носом и холодным выражением глаз. Она смотрела властно, как королева в изгнании, ожидающая триумфального возвращения. На ковре, в ногах этих двух барышень и профессора, возлежала третья молодая особа. Она опиралась щекой на руку и смотрела в камеру печально и несколько испуганно.

Это был бы самый тривиальный портрет, если бы не одно любопытное обстоятельство. Дамы расставили указательные и средние пальцы обеих рук в виде латинской буквы «V». Господин профессор тоже выставил два пальца правой руки в виде знака «V». Таким образом, пальцы трех человек сомкнулись в пентакле.

— Я прекрасно помню этот снимок! — торжественно заявил приказчик.

— Так я все же могу надеяться? — печальным голосом спросил Ванзаров.

— Мне очень жаль, но ничем не смогу вам помочь! — Приказчик горестно вздохнул. — Только что мы расстались с этим негативом.

Родион Георгиевич решил, что ослышался. Но молодой человек подтвердил, что час назад пришла дама и попросила продать ей этот негатив. Она сказала, что на снимке запечатлена ее сестра, трагически погибшая накануне. Приказчик так растрогался, что не смог отказать, при этом он даже не взял денег с убитой горем женщины.

Едва скрыв разочарование, Ванзаров поинтересовался, как выглядела дама.

Приказчик мечтательно закатил глаза:

— О, прекрасное черное платье… Она такая… такая красавица… Мне сложно описать, у нее на лице была вуаль…

— Позвольте, как же вы решили, что она красавица, если не видели ее лица? — осторожно спросил сыщик.

— Я почувствовал это моим чутким сердцем! — сказал юноша с неподдельным трагизмом. И закрыл лицо ладонями.

«Меньше бы читал бульварных книжонок, растяпа!» — подумал сыщик.

Открылась входная дверь, звякнул колокольчик, и звонкий голос радостно крикнул:

— Родион Георгиевич, голубчик, наконец-то!

С дружескими объятиями к Ванзарову бросился сам хозяин заведения — модный фотограф Смирнов. Несколько лет назад сыщик помог художнику светотени найти пропавшие драгоценности и с тех пор стал самым желанным гостем. Так что все портреты его семьи и родственников за последние три года были сделаны здесь.

После бури восторгов, излитых Смирновым, и жалоб, что дражайший Родион Георгиевич совсем его позабыл, сыщику наконец удалось изложить суть вопроса. Фотограф сначала попытался устроить разгром приказчику за историю с негативом, но Ванзаров его урезонил. Он попросил поискать хоть какую-нибудь копию снимка. Смирнов бросился к конторской книге и стал яростно листать ее.

— Помню-помню эту дурацкую фотографию… — бормотал он, внимательно просматривая записи. — Такие странные господа, захотели, видите ли, сделать оригинальный портрет… так… так… да вот он! Точно, двенадцать дней назад сделали! Прекрасно помню! Заказ оформлен на фамилию… Ланге… Ну-ка, постойте…

Фотограф кинул приказчику книгу и юркнул за портьеру, которая скрывала фотолабораторию. Не прошло и пяти минут, как он вернулся.

— Нашел! — радостно крикнул он. — Я же помню, что испортил один снимок при печати. На ваше счастье, Родион Георгиевич, мусор еще не выброшен!

Ванзаров нетерпеливо схватил снимок и прямо на коленке разгладил бесценную улику.

Без картонки листок фотобумаги был сильно помят и пошел трещинами, в верхнем углу зияла рваная дыра, но лица всех участников прекрасно сохранились.

— Любезный, посмотрите внимательно, может здесь есть дама, которая забрала негатив? — спросил он, показывая приказчику фото.

Молодой человек изобразил глубокое раздумье, тревожно глянул на хозяина и боязливо ткнул чистеньким пальчиком в одну из девиц.

— Кажется, это она… приходила… — испуганно пробормотал он.

Родион Георгиевич вновь почувствовал неприятный холодок страха. Ведь приказчик указал на Марию Ланге.

Ванзаров еще не успел ступить на мостовую Невского проспекта, как уже заметил своего помощника, нетерпеливо топтавшегося рядом с уличным фонарем. Железный Ротмистр был не чувствителен к холоду, а значит, его распирало нервное возбуждение. Увидев начальника, Джуранский бросился к нему, чуть не сбив с ног вальяжного господина, прогуливающегося с мопсом на руках.

— В участке сказали, вы у Смирнова, я и решил не терять времени! — выпалил он.

Сыщик прекрасно понял, что помощник что-то раскопал, но решил немного потянуть. Он показал фотографию, чудом спасенную из мусорной корзины, и рассказал, как за ней пришла покойная Мария Ланге.

Джуранский повертел в руках мятый снимок и решительно заявил:

— Не может быть!

— Я такого же мнения, — задумчиво сказал Ванзаров. — Ведь наш дорогой Лебедев так тщательно произвел вскрытие, что ходить ей после этого крайне затруднительно!

— Вот именно! — на полном серьезе согласился ротмистр, не заметив, как Ванзаров прячет в усах улыбку.

Отставной кавалерист отличался дисциплиной и исполнительностью, но, к сожалению, был начисто лишен чувства юмора.

— В филерский пост людей отобрал Курочкин сам, так что здесь все в порядке, — понизив голос, начал доклад Джуранский. — Касательно справки из адресного стола вы уже знаете?

Ванзаров утвердительно кивнул.

— Теперь по архивам… — продолжил ротмистр. — Посмотреть я их, конечно, не успел, но вспомнил, что в начале декабря читал сообщение о странном происшествии в лекционном зале Соляного городка. Помните, Родион Георгиевич?

Ванзаров попытался сообразить, о чем говорит помощник, но на ум ничего не пришло.

— Значит, история такая… — Джуранский в предвкушении потер руки. — На воскресную лекцию каким-то ветром занесло двух пьяных приказчиков. Ну, они, само собой, устроили скандал, хотели, кажется, побить лектора. Но тут из зрителей возникает дама с маленьким браунингом и хладнокровно стреляет в хулиганов. Те в ужасе покидают поле боя. Когда прибывает городовой, дамы уже и след простыл. Кто она такая, установить не удалось. Лектор заявил, что видит ее в первый раз, и устроил форменный скандал в участке. И знаете, кто был этот лектор?

— Профессор Серебряков, — тут же ответил Ванзаров.

— Как вы догадались?! — с детской непосредственностью удивился Джуранский.

— Случайно. А теперь, Мечислав Николаевич, рассказывайте, какой сюрприз вы приготовили напоследок.

Ротмистр крякнул, в который раз поразившись необъяснимой для него проницательности шефа.

— Как вы и приказали, я отправился в Бестужевские курсы. Но никого не нашел. Была одна директриса, или как она там называется, которая следила за украшением бального зала.

— Вы хотели сказать, за разборкой украшений после бала, — поправил Ванзаров.

— Нет, Родион Георгиевич, зал только начали украшать. Бал-то у них — завтра!

— Как завтра?! — искренне удивился сыщик.

— Как есть, 1 января! И дама эта к тому же сообщила, что профессора Серебрякова никто не думает приглашать. У него репутация скандалиста и истерика. Чуть что — впадает в бешенство. На курсах его терпят только из жалости!

Это действительно был сюрприз. Ванзаров не мог объяснить, зачем так глупо соврал Серебряков. Он же понимает, что его алиби будет проверено в первую очередь. Или профессор просто хотел выиграть время? Не собирается же он бежать?

Родиона Георгиевича очень заинтересовала загадочная дама, изъявшая негатив. Она, вероятнее всего, имела прямое отношение к убийству и желала обрубить, возможно, единственную ниточку, ведущую к ней. Но открывшаяся ложь профессора еще больше все запутала. В ней не было никакого очевидного смысла, а значит, здесь скрывается нечто большее! Ванзаров верил, что в большинстве случаев истина находится перед глазами, только увидеть ее трудно.

— Так что, поехали за профессором? Отвезем к нам на Офицерскую, или хотите, чтобы он встретил Новый год в арестантской Второго участка? — торопился Джуранский.

— Это еще зачем?!

— Так ведь он солгал, а значит, скрывает, что убил!

— Вы, ротмистр, делаете слишком поспешные выводы! — осторожно проговорил Ванзаров. — То, что Серебряков обманул, не красит его с моральной точки зрения, но не делает преступником. Просто теперь у него нет алиби.

— И только?! — изумился Джуранский.

— Безусловно. У него могла быть масса причин, чтобы скрывать свое присутствие дома.

— Это каких же?

— Да, хоть, к примеру, он принимал у себя даму. Замужнюю. И не может об этом сказать открыто, боясь скомпрометировать ее.

Ротмистр попытался что-то возразить, но не нашелся и лишь обреченно махнул рукой.

— А давайте его… — и Джуранский «вытряс» из воображаемого профессора всю душу.

— Нет, ротмистр, головой надо думать! А вот это… — Ванзаров повторил жест помощника, — оставим жандармам и «охранке». Кулаки в сыске бесполезны. Мы будем искать истину. И только. Так что будем ждать.

Сыщик попросил помощника передать филерам его личное распоряжение удвоить бдительность. А если Серебряков попытается скрыться, немедленно арестовать беглеца.

Опечаленный ротмистр пожелал начальнику хорошо встретить Новый год, прыгнул на извозчика и отправился на Васильевский остров. А Родион Георгиевич тихим шагом двинулся по Невскому проспекту домой, на Малую Конюшенную улицу.

Вокруг блистали витрины дорогих магазинов. Публика гуляла в праздничном настроении. В столице империи бурлили рождественские дни и Святки. Но среди этой радостной суеты Ванзаров чувствовал себе неуютно. Он шел и думал: может быть, действительно, надо было по-простому взять Серебрякова в оборот?

В какой-то миг сыщику показалось, что он совершил непоправимую ошибку.