"Генерал Доватор" - читать интересную книгу автора (Федоров Павел Ильич)Глава 17На привале в лесу разведчики решили первым долгом разложить костер и наварить картошки. — Красота посидеть около огонька, картошек испекти! Ну, а барабуля тут, браты мои, не хуже кубанской. — Торба развязал мешок и вытряхнул на землю крупную картошку. — Ты погляди, Павлюк! Такую взять горяченькую, разломить пополам — она парок пускает. Трошки соли, корочка поджаристая, на зубах хрустит, да ще цибулю — объеденье, браты! — Варить надо поскорее, — перебивает его Павлюк, бросая на землю охапку хвороста. — Нечего над картошкой колдовать: кишки подвело, ремень уж на последнюю дырку подтянул — и все слабо. — Не гуди, прикумский гарбузник! — огрызается Торба. — Во-первых, не гарбузник, а винодел, это большая разница, товарищ Торбачевский! У нас в Прикумщине… — Ты що к моей фамилии кончик приставляешь? — Торба с угрожающим видом берет хворостину. — Чуток прибавлено — и уже звучит!.. А то — Торба, что это такое? Посудина, из которой кони пищу принимают!.. — Геть, гарбузник! — Торба замахивается хворостиной. Павлюк кидается в кусты и чуть не сбивает с ног Яшу Воробьева, идущего с охапкой хвороста. — Вот люди, чисто младенцы! — ворчит Яша Воробьев, ломая о колено ветки для костра. Он чем-то встревожен и явно не в духе. Подняв голову, Яша прислушивается к голосу Шаповаленко, который сидит вместе с дедом Рыгором и с увлечением читает ему что-то из своей тетрадки. Теперь, после освобождения деда Рыгора, Филипп Афанасьевич с ним неразлучен. — «А яки колгоспы на реках стоять, — читает Филипп Афанасьевич, печки переделать на каменный уголь. Доставлять его на баржах по реке Кубани, а лес на дрова не переводить, бо от этого государству великий убыток, да и скучно жить без лесочка…» — Это верно, — кивает дед Рыгор. — Люди рубят где попало… Надо сады разводить, пчел, плотины строить. — Написано, — подтверждает Филипп Афанасьевич, — послухай пункт сто восемьдесят пятый: «Сады надо выращивать по-мичурински, щоб их не брал ниякий мороз…» — Эй, борода, опять читаешь? — отшвырнул ногой хворост, накидывается Яша на Шаповаленко. — А кто будет костер разжигать? Писатель нашелся, Лев Толстой! Я лейтенанта должен кормить? Можешь ты это понимать аль нет? — А ты скажи моей дочке, она и состряпает, а кричать, сынок, негоже!.. Человек план колхозной жизни на пятьдесят лет составил, говорит дед Рыгор. — Ксана Григорьевна опять в разведку ушла, — тихо говорит Яша. Дайте хоть спички. — Серники у Буслова. Позови его, он и поможет, а от меня видчепись, я за конями слежу, — отмахивается Шаповаленко. — Буслов, Буслов, — ворчит Яша, — вот он сидит на пеньке и горюет. У него слова не добьешься, нахмурился, как туча в буран. Я ему консервы носил, шнапсу предлагал хлебнуть — даже головы не поворачивает… Каменный человек! — А что с ним? — спрашивает дед Рыгор. — Прежнего командира убили, — отвечает Филипп Афанасьевич. — До этого он в пулеметном эскадроне был, а потом его полковник в разведчики перевел. Парень он храбрейший, добрый, теперь зажурився: жалко старшего лейтенанта Чалдонова. «Меня, — говорит, — там не было, потому и убили». Сильно горюет хлопец. Пуля — дура! — вздохнув, заканчивает Шаповаленко. — Вот Харитина Петровна… — Умное, серьезное лицо деда Рыгора становится задумчивым и строгим. Может быть, он вспомнил в эту минуту пройденный вместе с Харитиной Петровной долгий путь сорокалетней жизни со всеми его радостями и горестями. Может быть, воскресил в памяти родные, дорогие сердцу черты, безвозвратно ушедшую юность, веселую черноокую Харитину в вышитой кофточке, бойко плясавшую «лявониху». Дед Рыгор прислонился к сосне, и она, казалось, дрогнула, заскрипела под его спиной. — Ты Буслова не замай, — говорит Шаповаленко Яше. — Зараз чоловику лихо — он перекипит и остудится, на войни слеза шквидко сохне, чуешь?.. Буслов сидел на пеньке, то и дело вынимал из кармана кисет, набивал трубку, сильно затягивался. Яша, собирая хворост, все время на него поглядывал из кустов. «Смотри, как перевернуло парня, хоть бы поел чего-нибудь», огорченно думал Яша. Буслов, словно чувствуя, что за ним кто-то наблюдает, встал с пенька и углубился в лес. Шел он медленно, тяжело, не замечая окружавших его березок, лапчатых елей, высоких мачтовых сосен и прыгающих с ветки на ветку белок. Не верилось ему, что его командира, товарища и друга сегодня зароют в холодную землю и уже не споет он больше задушевную песню про широкую русскую степь… Впереди, в молодом ельнике, беспокойно застрекотала сорока. Буслов поднял голову. Птица кружилась над верхушками деревьев, садилась на ветки, снова взлетала. Буслов остановился и посмотрел вперед. Над молодым ельником вился едва заметный дымок. Буслов осторожно раздвинул кусты. Под елкой, у ярко горевшего костра, сидел мальчик лет десяти, в каске, в телогрейке с подвернутыми рукавами, и что-то варил в консервной банке. В сторонке была привязана маленькая вислопузая кобыленка с репьями в хвосте. На спине у нее вместо седла было прикреплено веревкой какое-то пестрое рядно. У дерева стоял дробовик с надтреснутой ложей и с заплатками на стволе. У костра лежали горбушка ржаного хлеба, картофель, несколько головок лука. Увидев Буслова, мальчик молча взял в руки ружье, положил его поперек колен, потом подбросил в костер несколько сухих ореховых веточек и, наклонившись, начал старательно дуть на костер. Буслов, подойдя к костру, спросил: — Ты что тут делаешь? — В лагере я, — буркнул мальчик. — В каком лагере? — В партизанском — не знаешь, в каком? — А где же твои партизаны? — Я сам. — Са-ам? — протянул Буслов, пряча добродушную улыбку. — А где же командир отряда и кто он? — Петр Иванович Кочетков, вот кто. — Что это за Петр Иванович? Как бы его увидеть? — Я — Петр Иванович Кочетков. — Ага! — Буслов подсел к костру, взял головешку и, раскуривая трубочку, спросил: — Войско-то у вас большое, Петр Иванович? Или это военная тайна? — Пока я один! — Петя вытер кончик носа ладонью и оставил на щеке заметный след золы и сажи. Потом он уверенно добавил: — Наберем! В армию просился, да кавалерийский полковник в партизаны поступить велел и подюжей немцев бить. «Ты, — говорит, — Петр Иванович, все тут знаешь, ты человек партийный, и с немцами тебе жить нельзя». — А вы, Петр Иванович, партийный? — спросил Буслов. — Пионер, — гордо ответил Петя и вытащил из кармана кумачовый галстук. — А вы из кавалеристов, да? — Петя заблестевшими глазами смотрел на Буслова и, главное, на его наган, висевший у пояса. — Ружье как? — кивая на берданку, спросил Буслов. — Отцовское ружье. Тетеревушек бьет с одного раза, — ответил Петя, не спуская глаз с бусловского нагана. — Патронов много к ружью-то? — Три штуки есть! — Маловато. — Буслов покачал головой. — А где отец у тебя? — В Красной Армии. Первый ушел! — Петя тоненькой палочкой попробовал варившуюся в банке картошку, проткнул кожуру и вытащил одну картофелину. Убедившись, что она поспела, обжигая пальцы, разломил ее на две части и большую протянул Буслову: — Поешь, дядя. Буслов взял картофелину и стал молча чистить ее… Торба вместе с охапкой дров принес в лагерь два гриба. — Это ж боровики, цари грибные! Фунт таких грибов заменяет полфунта мяса! — обрадовался Яша. — Павлюк, дерни его за ухо, щоб не брехав, — проговорил Торба. — Это я брешу? — воскликнул Яша. — Да из них можно такое варево состряпать — котелок наизнанку вывернешь! — Верно, — поддержал его Павлюк. — Ну, ладно, хлопчики! Сейчас такой обед закатим: печеная картошка — раз, вареная — два, тушеная с концентратами — три! Жрать так хочется, прямо хоть коню ухо грызи! Он не видел, как сзади подошли Доватор и Карпенков. — Вы что, товарищи, костер готовитесь разжигать? — спросил Доватор. — Так точно, товарищ полковник! — вытянувшись, ответил Торба. Картошки хотим сварить и подсушиться малость. — Ведь запрещено жечь костры, вы разве не знаете? — Да это ж ночью, товарищ полковник, а мы зараз… — И сейчас опасно разжигать костры, — ответил Доватор и, заметив в ельнике дымок, сердито спросил: — А там кто? Бомбежки хочет? Приказав еще раз строго предупредить людей, что костры жечь запрещается, Лев Михайлович прошел в ельник, где лениво курился синеватый дымок. Буслов и Петя давно уже покончили с картошкой и теперь, сидя рядышком, занимались сборкой нагана. — Это спусковой крючок называется, это барабан, — учил Буслов Петю. Кобыленка мотала головой и рвала ветки. Увлеченный наганом, Петя с досадой покрикивал на свою лошадь: — У, отчаянная! Не можешь смирно постоять!.. — Ее попасти надо или травы нарвать. Коня беречь надо, Кочеток, ласково говорил Буслов. Доватор минуты две наблюдал за ними, наконец, не выдержав, шутливо сказал: — Мы с партизанами связь не можем установить, а они, оказывается, под боком… Вот только костер надо потушить, а то немецкие разведчики летают. Буслов смутился. Козырнув, он начал затаптывать костер. — А вы откуда взялись, молодой человек? — спросил Доватор, поглядывая на Петю. — Командир партизанского отряда Петр Иванович Кочетков, — добродушно улыбаясь, ответил Буслов. — Петр Иванович? Да ведь мы с ним знакомы! — проговорил Лев Михайлович. — Как вы здесь очутились, Петр Иванович? Буслов коротко рассказал Доватору историю Пети. Оказалось, что совет полковника идти в партизаны Петя принял как боевой приказ. Поймал каким-то чудом уцелевшую в деревне лошадку, захватил необходимое «снаряжение» и отправился вслед за ушедшей конницей. Километров сорок он ехал позади всех, из боязни, что его вернут обратно. Так он и прибыл благополучно в леса Духовщины, расположился лагерем по соседству с кавалеристами с твердым намерением следовать за ними или разыскать какой-нибудь партизанский отряд. Буслов попросил у Доватора разрешения оставить Петю в эскадроне. — Как же не взять командира бесстрашных партизан! — улыбаясь, сказал Лев Михайлович. — Вот только конь у него уж очень пузатый… Да и хвост надо от репьев очистить. Ты, Буслов, седло подбери и в общем возьми его на свое попечение. А ружье, Петя, ты не бросай, береги — мы его после войны в музей сдадим… Оксана Гончарова была направлена в разведку для связи с партизанским отрядом. …Лунная осенняя ночь. Под ногами шуршали опавшие листья, потрескивали в тишине сухие ветки. В лесу — полное безмолвие, если не считать постоянной ночной трескотни немецких пулеметов и отдаленного грохота пушек. Лес кончился. Перед Оксаной лежала широкая, освещенная луной поляна. Оксана вышла из кустов. Неожиданно все осветилось ярким зеленоватым светом. Ракеты, шипя, взлетали в воздух и лопались с треском прямо над головой. «Хальт, рус!» Немцы набросились на Оксану, схватили ее. На опушке леса была устроена засада. При обыске у Оксаны нашли компас, а этого было больше чем достаточно, чтобы расстрелять девушку. Через час она была доставлена в немецкий штаб. После двухчасового допроса Густав Штрумф устал, обессилел от злобы, но ничего не добился от девушки. — Когда моя жена приехала занимать квартиру, вы сидели с Екатериной Авериной и пили молоко. Так? — Не помню, — коротко отвечала Оксана и упрямо смотрела себе под ноги. — Но я знаю! — в бешенстве кричал полковник. Даже часовой у двери вздрагивал от этого крика. — Кто зажигал дом, говори? — Не знаю. — Ты куда шла? — Домой. — А где твой дом? — Везде. — Хорошо. Скажи мне одно слово, — с каким-то жутким спокойствием продолжал полковник, — и я отпущу тебя. Дом зажгла Екатерина Аверина, чтоб уничтожить мою жену. Так? Да или нет? Скажи — да. Забирай пропуск и уходи. — Полковник впился в Оксану острым взглядом, ждал ответа. Оксана отрицательно покачала головой. Полковник вскочил, замычал, поднял над головой кулаки… Спустя час, выходя из подвала, он встретился с отцом. Генерал Штрумф оглядел сына с ног до головы, словно видел его в первый раз. Взглянул на руки Густава и поморщился: они были в крови. — Какие новости? — сухо спросил он, отворачиваясь. — Перехвачена шифровка русских, — ответил Густав. — В районе Демидово должен высадиться авиадесант, там же будет сброшен груз с боеприпасами для Доватора. Я захвачу его и уничтожу десант вместе с конницей Доватора! Полковник говорил возбужденно, нервно подергивая плечами. — Но пока Доватор уничтожает нас, — иронически заметил генерал. — Мы потеряли топографический штаб армейского значения — и только из-за твоей излишней самоуверенности! Доватор тактически уничтожил тебя… — В мою компетенцию не входили обязанности по охране штаба. — У тебя ослаблены волевые центры. Ты утомлен! — резко прервал его Штрумф-старший. — Ты все потерял! — Даже чуть не потерял собственную жену! Она чудом спаслась! — визгливо выкрикнул полковник. — А я потерял свою репутацию, — тяжело дыша в лицо сыну, проговорил Штрумф. Сняв фуражку, он вытер платком безволосую голову. В штабе Хоппера, откуда он только что приехал, ему пришлось пережить неприятные минуты. В зоне расположения резервных частей, находящихся под командованием генерала Штрумфа, Доватор разгромил несколько гарнизонов, на большаках было уничтожено свыше двухсот машин. Генерал Штрумф вместе с чувствительной трепкой получил последний и категорический приказ: во что бы то ни стало немедленно ликвидировать Доватора, не считаясь ни с какими потерями. Он поставил сына в известность, что сам лично будет контролировать весь ход операции по ликвидации действующих в тылу кавалерийских частей, и приказал немедленно вместе с перехваченными шифровками Доватора прислать к нему майора Круфта. — Когда перехватили эту шифровку? — спросил Штрумф майора, когда тот появился. Майор ответил. — Так… значит, Доватор получил приказ прикрыть высадку авиадесанта в районе Демидово и там же пополниться боеприпасами?.. — Штрумф углубляется в карту, иногда поворачивает голову и перечитывает шифровку. Но они могут в последнюю минуту изменить координаты? — Штрумф презрительно смотрит на Куфта, как бы давая ему понять, что майор болван, если считает русских глупее себя. — Они уже меняли координаты три раза, — подтверждает Круфт. — Поэтому ваши шифровки пока ничего не стоят, — раздраженно прерывает его Штрумф. — Где же все-таки будет высажен десант? В каком лесу? Круфт едва заметно пожимает плечами. Он обижен на генерала. «Старая пивная бочка, я еще тебе самого главного не сказал», — думает про себя майор. — В последней радиограмме при расшифровке времени и даты выпадает цифра два… Это значит: фактические координаты указаны в радиограмме номер два! — Майор Круфт абсолютно в этом уверен. — Так почему же вы до сих пор молчали? — недоверчиво спросил Штрумф. — Я не успел доложить вам. — Отлично! Мы изменим координаты в четвертый раз. — Штрумф тут же продиктовал радиограмму: «Сменил расположение. Высадка десанта старым координатам невозможна. Жду координат тридцать четыре девяносто шесть. Раннее утро. Доватор». Зашифруйте так, чтобы этим подтвердить высадку десанта цифрой два, как хочет русское командование, и передавайте до тех пор, пока не получите квитанцию… — Господин генерал, это ход, достойный Капабланки! — льстиво сказал майор. Когда майор вышел, генерал фон Штрумф весело рассмеялся. «Ход Капабланки! Ты, майор, глуп, как сто баранов». Он вызвал сына и приказал все участки предполагаемой высадки десанта непрерывно контролировать авиацией, засады усилить. Доватора запереть в лесах Духовщины, морить его людей и лошадей голодом. Начать методическое наступление, не жалея бомб и снарядов. |
||
|