"Завещание грустного клоуна" - читать интересную книгу автора (Маркуша Анатолий Маркович)

1

Путь с кладбища к дому проходил мимо ресторана «Прага». Неожиданно вспомнилось, как очень давно в такой же синий день мы с другом завалились в это заведение, на то не было никакого чрезвычайного повода, просто зашли пообедать. Зал оказался полупустым, подсвеченным косыми столбами яркого солнечного света. Официант принес меню и степенно удалился.

— Слушай, старикашка, как ты насчет супчика из сычуга мыслишь?

— Если бы знать, что такое сычуг…

— Или ты думаешь, я знаю? Но почему бы ни познать? Интересно же.

— Пожалуй, я лучше познаю нормальный рассольник. И потом, уже после обеда, он признался:

— Ты был прав, старикашка, сычуг — не фонтан, познавать не стоило…

Тогда в «Праге», не оправдавшей наших гастрономических надежд, случился совершенно неожиданный разговор. Не помню, что послужило поводом к его началу, возможно, намек на увлекательность познания, даже если речь идет всего лишь о супе из таинственного сычуга. Он стал рассказывать о познании первой женщины, о своем грехопадении, как когда-то говорили. По молодости (моей), по неожиданной откровенности (его) разговор этот произвел сильное впечатление и не выветрился из головы до сих пор.

В моем изложении его история выглядела бы примерно так.

У четырнадцатилетнего долговязого, нескладного подростка, типичного астеника, имелась тетя, засидевшаяся в невестах, тридцатилетняя (может чуть побольше) не красавица, но — и спереди и сзади — женщина при всем. Случилось ему остаться с тетей наедине в родительской квартире. Она направилась было в спальню, сказав, что надо переодеться, и вскоре позвала парня.

— Пожалуйста, расстегни лифчик, что-то заело… не могу.

Он смутился, но в любезности не отказал. Дрожащими руками принялся расстегивать и не успел ретироваться, когда застежка, наконец, подалась, и тут же тетка резко обернулась, сгребла его в охапку и усмехнулась:

— Куда бежишь? Пора становиться мужчиной. Хочешь, введу в строй? — И не ожидая ответа, велела: — И ну-ка, запечатлей на мне страстный поцелуй! Ну!

Кое-какой опыт по части поцелуев он имел, пробовал с одноклассницами, и на этот раз расстарался, что называется, от души — впиявился в тетину шею, оставив пониже уха громадный фиолетовый синяк.

— Силен ты по части засосов, парень, только целоваться надо совсем не так. Учись! — Придерживая его голову обеими руками, прижимаясь к нему обнаженными, казалось, огнедышащими грудями, она ловко ввернула язык в его полураскрытые губы, и… мир покачнулся, поплыл перед закрытыми глазами очередного абитуриента в мужчины.

С тетиной помощью он не заблудился, и все оказалось разочаровывающе буднично и никакого особенного восторга и даже радости не принесло.

Впрочем, тетя обнадежила, сказав, что с задачей он справился, а восторги — впереди. Настоящие чувства, на ее взгляд, должны проснуться несколько позже, обычно сразу такое и не случается.

— Вот потренируемся, и тогда…

А задатки у моего друга она оценила как перспективные и наставила на будущее:

— Главное, никогда, ни при каких обстоятельствах не торопись. И запомни: настоящий мужчина заботится в первую очередь о партнерше, чтобы ей было хорошо. Понял? А у тебя все само собой получится.

Тогда на старте взрослости он не вполне оценил мудрость этого наставления и лишь с годами понял, каким ценным подарком судьбы оказалась тетя. Ее тренировки дорого стоили! Ее старание отличалось искренней бескорыстностью…

Тут наш столь неожиданно возникший разговор прервался. Официант менял тарелки, раскладывал второе, разливал «Московскую» и, пожелав нам приятного аппетита, удалился. Тогда мой друг спросил:

— А у тебя как было?

Вопрос застал врасплох. Мне всегда казалось, что интимные отношения не должны служить предметом обсуждения даже между хорошими друзьями. Это дело двоих, считал я всегда.

Тогда, в «Праге» я растерялся и попробовал поспешно отшагнуть в сторону.

— Вот у нас в Забайкалье, в гарнизоне на маньжурке, был такой случай… или как бы поточнее выразить… может — эпизод… Рассказать? Тебе интересно? Мы, молодые пилотяги, только-только выпущенные из летной школы, ринулись шастать по обезмуженным дамам. Мужья, поднятые по боевой тревоге, улетели на фронт. Они были бомберы! А нам, так сказать, истребителям полагалось пребывать здесь, на тыловом аэродроме и сперва переучиться на новую материальную часть. А пока эта самая материальная часть не прибыла, делать было особо нечего, и главный наш интерес выглядел более чем прозаически. Из школы нас выпихнули с необыкновенной поспешностью, обмундированных в чем были — в хэбе, бэу… то есть в хлопчатобумажном, бывшем в употреблении тряпье. Обидно было. Удивительно ли, что свежеиспеченные сталинские соколы без особых угрызений совести готовы были отдаться любой одинокой жене отсутствовавшего мужа за синюю пилотку с голубыми кантиками, а уж за широкий офицерский ремень — тем более. Наверное, и тосковавших жен понять можно.

Техника проникновения к «трофеям» была отработана до меня. Рекомендовалось, облюбовав в досе — доме офицерского состава — какую-то дверь, деликатно постучать и, когда откроют или, не открыв, из-за запертой двери спросят: «Кто там?», — начинать импровизацию. Задача — ошеломить и разжалобить! Желательно еще — удивить и заинтриговать, при этом ни в коем случае не напугать или насторожить. Один из первопроходцев отловил для этой операции симпатичного дымчатого котенка и начинал речь примерно такими душещипательными словами: «Вы только поглядите на эту мордочку… Котеночек не ваш ли, случайно? Заблудился, бедняга… Я сам — сирота и понимаю его, как никто…» Ну, а дальше развивай успех, действуя по складывающимся обстоятельствам, не слишком форсируя события, проявляя здоровую сообразительность, к слову сказать — профессиональное качество истинного летчика-истребителя.

Встал на эту дорожку и я, грешный. И в первом же подъезде обнаружил — на коричневой поношенной двери надпись мелом: «С 20.00 до 7.30 утра доступ к телу свободный». Стучать не отважился, решил разведать у ребят, как понимать такое откровение?

«Очень даже просто понимать, — объяснили мне, — Марэла баба гарантированно безотказная…» На этом месте я приумолк, рассказывать, как разворачивались события дальше, честно говоря, не хотелось.

— И это все? — Спросил мой друг. В голосе его звучало то ли разочарование, то ли ожидание.

— Пожалуй…

— Тогда скажи, старикашка, тебе не случалось проводить ладошкой по ее голой спине — ниже, ниже, совсем низко и натыкаться на нечто, напоминающее ма-а-а-аленький хвостик? Этот гладкий, атавистический, по всей вероятности, отросток последнего позвонка, когда натыкаешься на него впервые, действует совершенно ошеломляюще.

Тут я едва не лишился дара речи: никак не мог установить причинную связь между его словами и тем, что знал по собственному опыту.

— Позволь, но как ты узнал, о ком идет речь и вообще?

— Ну, это не так сложно. Много ли дураков на свете способны сочинить своей дочери имечко Марэла, употребив для этой цели Маркса, Энгельса плюс еще и Ленина? Выходит мы с тобой свояки, старикашка? Вот так из пустяков делаются великие открытия… Выпьем за родство?

А чтобы завершить сюжет, к рассказанному необходимо добавить еще несколько слов.

По сведениям, которыми располагал мой друг, в ту пору, когда мы обедали в «Праге», Марэла была жива, благополучно дослужилась до гвардии генерал-лейтенантши, приняла фамилию своего последнего мужа и заодно отредактировала свое имя, став обыкновенной Мариной.

Пылинки едва заметно толклись в ярких лучах солнца, разделенные на косые столбы. Мы помолчали сколько-то, потом я спросил:

— И как же поживает возбуждающий хвостик?

— Любопытство не порок, но большое свинство! — сказал мой друг. — Мы уже не юноши, старикашка…