"День Гагарина" - читать интересную книгу автора (Сборник)
Г. С. Титов,Герой Советского Союза,летчик-космонавт СССР В НАЧАЛЕ ПУТИ
Подготовка космонавта — прежде всего напряженный труд, продуманный, очерченный планами учебы и графиками медицинского контроля. Мы полностью отдавались ему.
В нашу группу космонавтов отобрали летчиков из разных мест и краев, биографии у нас были самые различные, но очень многое нас сроднило и сблизило. Мы сразу условились: промахов друг другу не прощать; если что не нравится, говорить в глаза, критиковать и не задирать нос, когда тебя критикуют. Если знаешь больше товарища — поделись с ним. Не ленись помогать друзьям. Помни: все — за одного, один — за всех. Уважай чужое мнение, не согласен — докажи.
Так постепенно начали складываться у нас свои традиции, свои неписаные правила.
Буквально с первых же дней началась учеба: теоретические дисциплины чередовались с практическими занятиями, спортивными играми.
Говорят, в спорте немало однолюбов. Понравилась, скажем, гимнастика, и вот человек, кроме нее, знать ничего не хочет. Примерно так рассуждал и я, с детства испытывая пристрастие к гимнастике. Еще будучи школьником, я как-то катался на велосипеде и, упав, сломал руку. Когда она срослась, врачи сказали: только гимнастика вернет полную работоспособность руке. Этот вид спорта полюбился мне на всю жизнь. Его не заслонили увлечения акробатикой, велосипедом, хоккеем. Однако в отряде космонавтов дело обстояло несколько иначе.
По утрам мы делали физзарядку. Она начиналась с бега, к которому я не испытывал особого пристрастия. Ну к чему нужен нам, космонавтам, бег?
Ведь в тесной кабине космического корабля его в программу физзарядки не включишь. Наш преподаватель физкультуры это заметил.
— Странный у вас, товарищ Титов, подход к спорту, — сказал он. — На снарядах вы занимаетесь со страстью, а бегать не любите. В чем дело?
— Не лежит душа, — ответил я.
— Придется полюбить.
— Насильно мил не будешь. Так ведь говорят…
— Что верно, то верно, но должен сказать, что любительский подход к физической подготовке в нашем деле не годится. Хотите знать, что дает бег космонавту?
— То же, что и гимнастика, велосипед, акробатика…
— Э, нет, — перебивает меня преподаватель, — вы забываете об одном очень важном обстоятельстве — о ритме. Бег, и только бег, вырабатывает ритм в работе сердца, легких, всего организма при повышенной постоянной нагрузке. Второе — дыхание, вы его не добьетесь, выполняя только гимнастические упражнения.
Мы долго беседовали с преподавателем на эту тему. И постепенно я по собственной охоте стал втягиваться в пробежки, с каждым разом увеличивая дистанции. Теперь трудно сказать, какой вид спорта я люблю больше всего, но все же бегать по кругу мне до сих пор не нравится. Вот с мячом, с шайбой — другое дело.
Шумят высокие сосны и зеленокудрые березы, окружающие наш спортивный городок. Шалый ветер нет-нет да пригнет густую крону березы, несколько мгновений подержит в почтительном полупоклоне, потом отпустит — она стремительно выпрямится и, недовольная, негромко заворчит зеленой листвой.
Полюбили мы свой спортивный городок, который создавали своими руками и будущие космонавты, и весь, тогда еще небольшой, коллектив будущего Звездного городка.
В тот период трудно было сказать, что важнее в подготовке космонавтов — физическая подготовка или уровень теоретических знаний. Впрочем, так вопрос и не стоял тогда. Для того чтобы выдержать нагрузки, которые могут возникнуть при старте ракеты и при возвращении космического корабля, чтобы удовлетворительно перенести воздействие всех факторов космического полета, необходимо было, чтобы наш организм был подготовлен к этому.
Футбольные, волейбольные и баскетбольные поля, спортивные снаряды, лопинги и батуты для специальных тренировок должны были помочь решить эту задачу.
И разумеется, мы столь же упорно и увлеченно овладевали необходимыми теоретическими дисциплинами, такими новыми для нас, летчиков, как термодинамика, ракетная техника, динамика космического полета и т. д.
Правда, лекции специалистов авиационной и космической медицины я слушал без особого внимания, считая эту дисциплину второстепенной. Однако вскоре мы убедились, что программа подготовки к первому космическому полету глубоко продумана и второстепенных дисциплин в ней нет. И тем не менее мы не очень охотно приступали к одному из важных в то время разделов подготовки: к прыжкам с парашютом. Летчику, привыкшему в небе опираться на прочные крылья своего истребителя, становится как-то тоскливо, когда ему предлагают заменить крылья шелковым куполом. Хоть и считали себя хлопцами не робкого десятка, но все же пошли в класс парашютной подготовки без особого энтузиазма.
Нашим инструктором был Н. К. Никитин — человек большого опыта, заслуженный мастер спорта, воспитавший целую плеяду рекордсменов-парашютистов. Видя наше нерасположение к прыжкам, он как-то сказал:
— Узнаете прелести настоящего свободного полета в воздухе — сами будете выпрашивать дополнительные прыжки.
— Нам бы выполнить то, что запланировано, и конец на этом.
— Поверьте мне, будете просить. Только договоримся так, — предложил наш парашютный наставник, — кто будет просить дополнительные прыжки, должен это делать, стоя на коленях.
Мы дружно рассмеялись, уверенные, что до этого дело не дойдет.
Многое рассказал нам Николай Константинович о парашютных прыжках, технике их выполнения, о том, как человек научился управлять полетом, вернее, свободным падением. По его объяснениям получалось, что руки и ноги — это аэродинамические рули, умей только пользоваться ими; что беспорядочного падения для умелого парашютиста не может быть ни при каких обстоятельствах; что парашютист — полновластный хозяин воздушной стихии.
И вот любопытно — ведь каждый из нас прыгал с парашютом в школе и в полку. Но то, о чем рассказал Николай Константинович, казалось новым и увлекательным.
При первом же прыжке, покинув самолет, я едва не попал в штопор. Тело мое стало беспорядочно вращаться. Вспомнив совет инструктора на этот случай, я сжался, а потом резко раскинул руки и ноги. Выдержав паузу, дергаю за вытяжное кольцо парашюта. Удар — и над головой раскрывается шелковый купол.
Вечером в боевом листке Леша Леонов, наш постоянный нештатный редактор, изобразил мою отчаянную борьбу с воздушной стихией.
А когда программа парашютной подготовки подходила к концу, мы вспомнили первую встречу с Николаем Константиновичем. Большой мастер парашютного дела, интересный человек, отличный руководитель и воспитатель, он привил нам любовь к парашютному спорту и научил основам мастерства. И мы становились на колени перед ним в мольбах на дополнительный (хотя бы один) прыжочек.
В это время в конструкторских бюро полным ходом шла подготовка к полету в космос. Напряженная, деловая, размеренная.
15 мая 1960 года — знаменательная дата космической эры. В тот день взят новый рубеж космонавтики: запущен первый корабль-спутник, рекордный по весу. Это был, в сущности, космический корабль. На борту этого корабля уже была герметическая кабина для человека, оснащенная всем, что потребуется будущему летчику-космонавту.
Четверо суток космический корабль совершал свой стремительный полет вокруг нашей планеты, сообщая на Землю вести о работе аппаратуры, об окружающей среде. А потом настал срок, и механизмы корабля выполнили приказ с Земли — включили тормозную установку. И хотя вследствие неисправности, возникшей в одном из приборов системы ориентации, направление тормозного импульса отклонилось от расчетного и кабину не удалось вернуть на Землю, программа испытаний в основном была выполнена. Менее чем за год состоялись запуски еще четырех кораблей-спутников.
В дни тех космических экспериментов на страницах газет выступило немало крупных ученых. Их статьи мы, летчики-космонавты, читали с большим интересом. Отмечалось главное качественное отличие корабля-спутника от всех прежних посланцев в космос. Это был корабль для человека!
Что должен был представлять собой такой корабль? Какие проблемы следовало решить, прежде чем в нем займет место человек?
Об одной из таких проблем в ту пору довольно широко говорилось в советской прессе. Тогда указывалось, что, прежде чем состоится полет человека в космос, надо решить обратную задачу: найти способ вернуть корабль на Землю.
Начальная стадия возврата — отделение от корабля герметической кабины летчика-космонавта. В эксперименте с советским кораблем-спутником это осуществилось. Эксперимент нас очень интересовал во всех деталях.
Приехал инженер от Сергея Павловича Королева и многое нам рассказал. Сообщил, в частности, что сразу же после отделения кабины движение ее было стабилизировано: она летела без кувыркания.
В экспериментальных полетах прошли проверку важнейшие автоматические устройства, те, что поддерживали на нужном уровне температуру в космическом корабле, следили за составом атмосферы.
Условия полета в космосе очень своеобразны и суровы. С освещенной солнцем стороны корабль нагревается мощными лучистыми потоками, с теневой — быстро остывает до низких температур, излучая тепло в космическое пространство. Поэтому нашими учеными и конструкторами были разработаны принципы терморегулирования для пилотируемых космических кораблей.
Нам рассказали о том, как решается проблема надежной двусторонней радиосвязи. Результаты эксперимента в этом направлении вновь подтвердили удобства телеграфной передачи информации. Проверялась связь и в телефонном режиме: через аппаратуру корабля регистрировались программы наземных радиостанций.
Словом, советская наука во всеоружии подходила к решению исторической задачи прорыва человека во Вселенную. Прокладывалась дорога неслыханному взлету знаний, проникновению в самые глубокие тайны природы.
Что ждет космонавтов в далеких небесных просторах? Мы зачитывались в свободные часы научно-фантастическими повестями и, пожалуй, наибольшее удовольствие получили от книги К. Э. Циолковского «Вне Земли». Удивительная книга! Константин Эдуардович, как никто, ясно представлял себе мир, который открывается человеку, поднявшемуся в космос.
Многое в этой повести нам, космонавтам, казалось не фантастическим; а реальным, близким и знакомым — так точно сумел великий русский ученый предвидеть будущее.
Страна, советские люди жили большой, полнокровной жизнью.
— Как думаешь, теперь скоро?
— Теперь скоро.
Такие разговоры часто происходили среди нас, будущих космонавтов, ранней весной 1961 года. В лесу и на полях еще лежал снег, временами крутили залетные февральские метели, а в настроении чувствовалась весна. Мы знали: полет человека в космос скоро состоится.
Между тем шли последние дни перед полетом в космос. Решался вопрос, кому выпадет великая честь первым занять место в кабине космического корабля. Естественно, каждый из нас горел желанием стать первооткрывателем.
Между собой в разговорах мы все же склонялись к тому, что полетит Юрий Гагарин.
Мы знали: он хороший товарищ, принципиальный коммунист, пользующийся большим уважением сослуживцев. Мне доводилось много и часто вместе с Юрием решать разные задачи, а позже, уже после полета, вместе защищать диплом в академии имени Н. Е. Жуковского. Хочется избежать избитых слов «меня поражало», «мне было приятно». Скажу так: с Юрием можно было хорошо и спокойно делать любое дело и надежно дружить. С ним я чувствовал себя легко и просто в любой обстановке.
Когда сформировался отряд, то первое время мы жили в соседних комнатах. Дочка Лена родилась у Юры еще на Севере, а моя Тамара готовилась стать матерью. Все это еще больше сблизило нас. Мне нравились его оптимизм, вера в наше дело, его шутки, подначки, тонкие, рассчитанные на умных, сообразительных людей.
Все, что он говорил, было искренне. Может быть, фразы не всегда были гладкими, но они выражали ту суть, которую он в них вкладывал. Все, что он делал, было естественно, так же как естественна была его открытая улыбка, его душа. Естественна потому, что он с молоком матери воспринял широту русской души, от древней и героической смоленской земли получил твердость и убежденность в мыслях своих, от «смоленских мужиков» взял усердие и увлеченность в делах.
Эти черты — черты поколения, родившегося при социализме, получившего образование в советской школе. Поколения, которое в детстве прикоснулось к нужде и ужасам войны. Мне кажется, что трудные годы войны и первые послевоенные сыграли большую роль в формировании характера этого поколения. Нельзя было жить спокойно, бездумно, без труда. Надо было иметь цель и стремиться к ней. Я не хочу этим сказать, что только в нужде и лишениях можно воспитать характер, только в этих условиях вырастают настоящие люди. Нет. Но тем не менее благосостояние расхолаживает неопытный и незрелый ум юноши. «Нужда учит, счастье портит»— эта надпись на бокале К. Э. Циолковского.
Известно ведь, что самые дорогие и любимые вещи и безделушки те, которые сделаны своими руками. И они дороже самых изящных и дорогих магазинных. Дороже тем, что кроме радости для глаза они приносят радость душевную, сознание твоих возможностей, твоей силы, твоей самостоятельности. Самоделки, может быть, меньше радуют глаз, так как они беднее по цвету и лак не так блестит. Но любовь к ним и бережливость велика — в них труд твой, твоя мысль, фантазия, частичка твоей жизни. Когда не возникает потребности и необходимости к преодолению пусть даже маленьких трудностей, потребности делать то, что необходимо, а не то, что хочется, воспитание характера идет трудно, и тогда вылетевшим из-под родительского крова трудно бывает преодолеть встречные ветры, а иногда они надолго укрываются от непогоды под родительской крышей. Трудно привыкать к пасмурной, дождливой и холодной погоде после безоблачных, веселых и беззаботных лет. Юрий же рано «оперился» и начал самостоятельную жизнь.
Никогда не забуду тот день, когда мы побывали на заводе. Сергей Павлович Королев, руководивший созданием ракеты-носителя и космического корабля, встретил нас приветливо. Его внимательный взгляд, уверенная, неторопливая речь говорили о большом уме и воле.
Что греха таить — вначале С. П. Королеву было нелегко. Многие считали его беспочвенным фантастом, не верили ему, и нередко он оставался один на один со своими проектами, планами и чертежами… Он никогда не говорил нам о трудностях прошлого, но мы о них постепенно узнавали и проникались еще большим уважением и любовью к этому сильному духом человеку.
Его портрет написать и легко, и чрезвычайно трудно. Небольшого роста, широкоплечий, крепкий человек. Голову держит так, будто смотрит на тебя исподлобья, но, когда глянет в глаза, ты видишь в них не только железную волю, ясный ум конструктора, но и внимательную, сердечную доброту щедрого душой человека.
Сейчас о нем пишут страстные очерки, книги, поэмы, и он достоин того, чтобы люди узнавали, как он с юных лет зажегся авиацией, а потом, в 30-е годы, увлекся ракетной техникой. «Увлекся» — это, конечно, не то слово…
Молодой и напористый, образованный и глядящий далеко вперед, он много-много лет вынашивал идеи создания космических кораблей и ракет и упорно работал над их воплощением.
Главный конструктор космических кораблей шел непроторенными путями. Его расчеты и расчеты его соратников-энтузиастов порой базировались на предвидении, на смелых догадках.
О Королеве-руководителе говорят по-разному. Говорят, он был горячим, крутым человеком и беспощадно наказывал сотрудников. Да, Сергей Павлович не щадил тех, кто нерадиво относился к делу, как не щадил и себя в своей работе. Но никто не помнит, чтобы «эС Пэ» (как его звали окружающие) наказывал несправедливо. Никто не помнит, чтобы «эС Пэ» наказывал за допущенную оплошность, если честно и откровенно об этом ему доложено. Были случаи, когда он объявлял благодарность за то, что ему вовремя и честно говорили о допущенных ошибках. Этим он создал в коллективе атмосферу доверия и сплоченности вокруг общего большого и важного дела.
Нас он встретил как родных сыновей. Привел в цех, где на стапелях стояли космические корабли, подвел к одному из них, уже готовому, и сказал просто:
— Ну вот, смотрите… И не только смотрите, но и изучайте. Если что не так — говорите. Будем переделывать вместе… Ведь летать на них не мне, а вам…
С душевным трепетом мы подходили к космическому кораблю. Все здесь было для нас ново. Мне почему-то вспомнилось, что вот так же когда-то мы, курсанты, впервые подходили к реактивному самолету, хотя у корабля «Восток» внешне ничего общего с самолетом не было. Осматривая корабль, мы обратили внимание на иллюминаторы, и кто-то сказал, что из кабины должен быть неплохой обзор. Сергей Павлович кратко объяснил конструкцию корабля и ракеты-носителя, устройство кабины космического корабля, назначение и принцип действия оборудования, приборов. Кабина была гораздо просторнее кабины реактивного истребителя. Приборов, кнопок и тумблеров здесь было меньше. Управление космическим кораблем было автоматизировано до максимума. Поражала тяга двигательных установок ракеты-носителя. Она достигала поистине космических величин — шестисот тонн! Это почти в 400 раз больше, чем на быстрокрылом истребителе, на котором мы летали до прихода в отряд космонавтов.
Слушая объяснения Сергея Павловича, мы поняли, как много было сделано для того, чтобы обеспечить высокую надежность всех агрегатов и механизмов и. следовательно, безопасность полета.
Когда я занял место в кресле космонавта, меня охватило волнение, знакомое, наверное, всем летчикам-испытателям, которые после долгого ожидания садятся в кабину нового самолета. На нем еще никто не летал, еще не давно он существовал только в чертежах и расчетах, а теперь — вот он, готов… Внутри корабля все светилось стерильной, нетронутой чистотой. Удобное, мягкое кресло. Слева — пульт управления, прямо перед глазами — маленький глобус, который в полете позволяет определять географическое положение корабля.
В тот день каждый из нас по нескольку минут сидел в кресле космического корабля.
«И этот корабль, возможно, доверят мне», — думалось не раз.
Мы начали углубленно изучать космический корабль, овладевать его многочисленными и сложными системами и агрегатами. Вот где нам потребовались все приобретенные ранее знания! Инженеры, конструкторы очень заботливо относились к космонавтам. Мы внимательно слушали и запоминали объяснения, а когда в основном закончили изучение и стали «обживать» корабль, у нас возникли некоторые пожелания и предложения.
— Смело высказывайте свои суждения, предлагайте! — сказал Королев.
Мы внесли несколько предложений, как сделать корабль более удобным. Сергей Павлович, ознакомившись с ними, отметил:
— Дельные советы…
Вскоре нас вновь пригласили в кабину корабля.
— Ваши предложения учтены. Как теперь, лучше? — спросили конструкторы.
Какой человек не порадуется, видя, что ему удалось внести свою лепту в огромное дело, которое вершат конструкторы, инженеры, техники и рабочие! Эту радость довелось познать и моим друзьям. Мы почувствовали, что в творческий коллектив, создающий космический корабль, нам удалось войти не сторонними наблюдателями, и это нас радовало.
Мы чувствовали, что Сергей Павлович верит нам и видит в нас первых испытателей своего космического детища. Мы проникались к нему не только все большим уважением, но и настоящей сыновней любовью. Корабль с каждым днем становился для нас все яснее, доступнее, и вскоре мы уже непреклонно верили, что в случае неисправности автоматики сами сможем управлять кораблем и он будет послушен так же, как были послушны быстрые и надежные МиГи.
Главный конструктор не только знакомил нас со своим кораблем, своими планами, он постоянно интересовался нашими тренировками, спрашивал, как мы себя чувствуем, как готовимся к полету.
— Знайте, друзья, если вы начнете думать, что готовы к подвигу, — значит, вы еще не готовы к полету в космос…
Приближался день запуска первого космического корабля с человеком на борту. Государственная комиссия отбирала первого.
Помните, у Пушкина: «Нас было много на челне…» И нас, космонавтов, тоже было много. И каждый готов был выполнить первый полет, не задумываясь, не дрогнув перед той опасностью, что ждала его в космосе…
Мне везло на добрых людей. Интересных, самобытных, чьи биографии писала сама история. Среди них был и Николай Петрович Каманин. «Наш строгий дядька» — как называли его между собой ребята.
Один из первых героев страны, Каманин возглавил подготовку космонавтов. У него не было любимчиков, для него все мы были одинаковы. Ко всем был требователен и строг, хотя строгость эта была скорее мягкой.
О человеке можно судить по тому, как вел он себя в труднейшие, критические моменты жизни. Таких моментов у генерала Каманина было много. Это и единоборство с суровой Арктикой, когда он вел отряд из пяти крылатых машин на выручку терпящих бедствие челюскинцев, это и лихолетье войны, когда смерть шагала всегда рядом. Небо Калинина и Великих Лук, Курска и Харькова, Сум и Полтавы, Киева и Львова… Небо Венгрии и Австрии, Румынии и Чехословакии. Трудно измерить километрами пройденные пути и назвать все города, которые значатся в боевых реляциях Винницкого гвардей-ского Краснознаменного, орденов Суворова и Богдана Хмельницкого 5-го штурмового авиационного корпуса, которым командовал Н. П. Каманин в годы войны.
Много позже узнал я еще один примечательный факт из его биографии, за которым характер этого человека. На фронт из их семьи ушли трое. Сам Николай Петрович, Мария Михайловна — его жена и сын Аркадий, мальчишка с комсомольским билетом. Стриженком прозвали его за неутомимость, жизнелюбие, стремление к небу… Он летал на самолете связи По-2, сначала бортмехаником, потом штурманом-наблюдателем, затем пилотом. Смелый, находчивый, до последнего дня войны выполнял он боевые задания. В пятнадцать лет три боевых ордена — две Красных Звезды и один Красного Знамени — украшали грудь Стриженка — Аркадия Каманина.
А для отца, командира корпуса, он был рядовым бойцом. Таким, как и все. Ни поблажек ему не было, ни снисхождения. В сердце Н. П. Каманина строгость и любовь были вместе. Положение обязывало, чтобы строгости было больше.
В первый послевоенный год Аркадий тяжело заболел, и смерть вырвала его из жизни. И, может быть, потому-то к молодым ребятам, пришедшим в отряд, Николай Петрович относился по-отечески, со строгостью и добротой «строгого дядьки».
Отряд космонавтов сложился не сразу. Кто-то прибыл раньше, кто-то приехал позже. Мы постепенно знакомились, присматривались друг к другу, и первое, что мне бросилось в глаза: какие все это разные ребята! По пути, как говорят в армии, к новому месту службы я невольно задавал себе вопросы: кто они, мои новые сослуживцы? Ровня ли я им?
Когда же мы собрались все вместе, мое представление о тех, кто намеревался летать на ракетах в космос, окончательно смешалось. Да, мы все разные. Это первое и совершенно точное определение каждого, кто когда-либо видел нас всех вместе, подходит к космонавтам и сейчас, когда мы уже прожили столько дней, прошли тренировки, учебу, подготовку к полетам, слетали в космос.
Мы не только разные по возрасту, росту, внешности, мы — разные и по опыту жизни, и по характеру, и по индивидуальным склонностям.
Но есть у нас и много общего — отличное здоровье, хорошее физическое развитие, общая подготовка и, самое главное, интерес к новой работе. И это не отличало нас от десятков тысяч советских парней. Такой отряд мог быть собран после предварительной подготовки и для похода на Южный полюс, и для экспедиции на дрейфующей льдине, и для испытания новых самолетов. Наш отряд мог быть экипажем подводной лодки, бригадой монтажников-высотников на строительстве гидростанции — словом, вообще пригоден для любой работы, которая требует воли, физической закалки, знаний и преданности общему делу.
Коллектив наш складывался поистине с космической скоростью, так как нас объединяла одна идея, и во имя ее осуществления мы были готовы идти на все. То, чем мы тогда занимались, можно назвать задачей со многими неизвестными. Наши руководители ведь тоже не имели опыта, да и никто не готовил раньше человека к полету в космос. Когда возникал какой-либо неясный вопрос, думали все вместе. Это называлось «собрать мальчишник». Засиживались до глубокой ночи, яростно спорили, но в конце концов приходили к единому решению, которое на том уровне нашего познания казалось самым верным. «Мальчишники» вошли в нашу жизнь как одна из форм обсуждения и принятия коллективного решения, и это было прекрасно, ибо когда люди не просто принимают «спущенные им сверху» указания, а активно участвуют в выработке их, это и есть то творческое начало, которое сплачивает коллектив.
Конечно, не сразу сложился наш отряд, не сразу выработался его стиль, его общий почерк, характерный для спаянного коллектива, объединенного одним делом, одними задачами. Некоторые болезненно воспринимали критику, другие были чересчур суровы, а иные принесли в коллектив задор и соленую шутку. Прошло время, и каждый из нас взял от друзей лучшее, наиболее приемлемое, и теперь тот, кто раньше готов был обидеться на остроту, может сам «подковырнуть» другого так, что диву даешься — откуда у парня все это взялось? Откуда у некогда мрачноватого друга появилась открытая улыбка?
Родились и свои правила в нашем отряде. Нечто вроде неписаного устава. На занятиях — максимум внимания, ни одного лишнего слова. Никто никогда не отвлекает. Каждый помогает другому разобраться в технике, теории, в отшлифовке спортивных упражнений. Но когда занятия окончены, тогда — держись… Здесь тебе припомнится все: и неудачный ответ инструктору, и нелепая поза на тренировке. Или разыграют так, что невольно сам заразишься весельем друзей и хохочешь над своей доверчивостью и оплошностью.
В свободное от занятий и тренировок время мы с друзьями облазили всю Москву и ее окрестности. Роднит нас и любовь к природе, к родным местам. Где бы ни были, мы всегда находили уголки, чем-то напоминающие каждому отчий край.
Я люблю Подмосковье — особенно те его места, что похожи на Алтай, люблю Кавказ — и опять же за то, что он чем-то вдруг напоминает мне родные места.
Мы пришли из разных полков и эскадрилий — волжане, степняки, сибиряки, жители городов и сел нашей большой советской земли. Коммунисты, кандидаты в члены партии, комсомольцы, дети крестьян и рабочих, сельской и городской интеллигенции.
Среди нас есть и те, кто получил довольно солидный опыт жизни, работая до авиации в сельском хозяйстве, на заводах, занимаясь в высших учебных заведениях и технических училищах, но каждый из нас прошел пионерские дружины, школу, комсомол, учился и работал в авиационных коллективах.
В 1961 году, накануне первого рейса к звездам, мы напряженно готовились к полету и не знали, кого из нас назначат первым.
Выбор пал на Юрия Гагарина, нашего друга по отряду. Комиссия отобрала человека, чья воля и энергия — лучший пример и образец для тех, кто мечтает служить Родине, науке, людям.
Ясное утро 12 апреля 1961 года. Солнце едва показалось за далеким горизонтом, но лучи его уже теплые, ласковые. А лица людей освещены волнением.
Автобус доставил нас к подножию ракеты. Через несколько минут Гагарин займет место в кабине корабля. Он тепло прощается с членами Государственной комиссии, учеными, друзьями-космонавтами. Оба мы были в скафандрах, но тоже обнялись и, как у нас принято говорить, «чокнулись» гермошлемами.
Он вошел в лифт, который доставил его на площадку, расположенную у входа в корабль. Юрий поднял руку, еще раз попрощался:
— До скорой встречи! — и скрылся в кабине. Захлопнулся люк. А мы, словно завороженные, все еще стояли у стартовой площадки.
Когда Юрий доложил: «Самочувствие хорошее. К старту готов», — я пошел раздеваться. Потом отправился на пункт связи. Здесь собрались все мои товарищи-космонавты, и можно было по трансляции слушать переговоры Земли с Юрием в ходе подготовки машины к старту. В динамике раздался уверенный, с оттенком шутки голос Гагарина:
— Самочувствие отличное. Все делаю как учили.
Мы невольно рассмеялись. И было от чего: раз космонавт шутит, значит, он действительно чувствует себя превосходно.
Прозвучала команда:
— Подъем!
Первый старт первого в мире космического корабля с человеком на борту! Величественная и грандиозная картина! Взревели двигатели, подножие ракеты окуталось клубами дыма. С каждой секундой гул двигателей нарастал, а облако дыма становилось гуще, обширнее. Вот оно уже закрыло добрую половину корпуса ракеты. Внизу бушевало море огня.
Ракета, чуть качнувшись, стала медленно уплывать вверх. Счастливого полета, дружище!
Мне часто задают вопрос: «Что вы испытывали, когда Гагарин улетел?»
Мои чувства и думы перед полетом и во время полета Юрия Гагарина можно было в какой-то степени сравнить с думами и чувствами летчика, провожающего своего товарища в первый полет на новом самолете. Обычно во время такого полета друзья летчика, остающиеся на земле, внимательно следят за его действиями, все замечают и делают выводы для себя. Так было и у меня. В момент непосредственной подготовки ракеты к старту я был увлечен технической стороной дела, следил за прохождением команд, докладами космонавта; когда ракета оторвалась от стартовой площадки и устремилась ввысь, я внимательно следил по еле заметным колебаниям корпуса ракеты за работой управляющих двигателей, которые обеспечивали полет ракеты по заданной траектории.
После того как ракета умчалась ввысь и рев двигателей смолк, на космодроме стало как-то пусто. Нам, летчикам, это чувство также знакомо. Сколько раз на аэродроме рядом с тобой только что стоял твой товарищ, разговаривал — и вот он уже далеко от тебя. Что с ним сейчас, что будет через минуту-другую? Это чувство тревоги за исход полета понятно каждому летчику.
После старта скорость ракеты быстро растет, растут и перегрузки. Летчикам, особенно истребителям, приходится испытывать их в полете. При маневрах самолета кажется, будто кто-то с огромной силой прижимает тебя к сиденью. И все же космонавту труднее. Труднее не потому, что перегрузки в полете на космическом корабле более значительны, а потому, что они действуют в течение более длительного промежутка времени.
Может ли человек перенести их? Наши ученые, запуская в космос животных и тщательно выясняя влияние перегрузок на живой организм, пришли к выводу, что натренированный человек, находясь в определенном положении, может перенести перегрузки, возникающие при полете ракеты.
Подтвердятся ли эти выводы на практике? Сообщения с борта космического корабля были радостными: Юрий хорошо переносил перегрузки.
Подошло время, когда ракета должна была пройти плотные слои атмосферы. После этого должен быть сброшен головной обтекатель. Мы с волнением ждали, как сработает автоматика. Наконец космонавт передал:
— Сброс головного обтекателя… Вижу Землю!
— Сработала! — радостно отозвалась Земля.
По мере выработки топлива и набора скорости одна за другой отделялись ступени ракеты. Мы услышали короткий доклад космонавта. Юрий сообщил, что космический корабль вышел на орбиту. Наступила невесомость. Как он ее перенесет? Все внимание было приковано к передачам из космоса. Как себя чувствует Юрий?
Мы много читали о невесомости и старались представить себе это состояние. Как летчик-истребитель, я был знаком с этим состоянием. Оно может возникнуть в определенные моменты полета, например, при выполнении высшего пилотажа, когда самолет «зависает», как выражаются летчики. Невесомость мы кратковременно испытывали и во время подготовки к полету в космос. И все же…
Живя на земле, человек находится под непрерывным влиянием силы тяжести. Развиваясь в этих условиях, наш организм приспособился к ним, сердце работает с определенной нагрузкой, человек чувствует свое пространственное положение, знает, где верх, где низ, может нормально передвигаться, сидеть, отдыхать. Как все это будет выглядеть в невесомости, когда «исчезнет тяжесть»?
В фантастической повести «Грезы о земле и небе» Константин Эдуардович Циолковский нарисовал картину состояния человека в условиях невесомости. Он писал: «Я путешествовал по воздуху во все углы комнаты, с потолка на пол и обратно; переворачивался в пространстве, как клоун, но, помимо воли, стукался о все предметы и всеми членами, приводя все ударяемое в движение… Мне все казалось, что я падаю… Вода из графина от толчка вылилась и летала сначала в виде колеблющегося шара, а потом разбивалась при ударах на капли и, наконец, прилипала и расползалась по стенкам… Тело в такой среде, не имея движения, никогда его без действия силы не получает и, наоборот, имея движение, вечно его сохраняет».
Это было сказано в фантастической повести. А какова будет действительность? На этот вопрос нам ответил из космоса Юрий Гагарин:
— Полет проходит успешно. Самочувствие хорошее. Все приборы, все системы работают хорошо.
Он успешно выполнял программу, и невесомость не мешала его деятельности.
Другая весьма важная проблема, которая решалась во время полета Гагарина, — это работа автоматики. Ведь всем полетом космической ракеты, работой всех ее сложных механизмов управляли автоматические системы. Они направляли ракету по заданной траектории, поддерживали работу двигателей, отбрасывали ступени, в заданной точке переводили корабль на снижение. Автоматика поддерживала внутри корабля условия, необходимые для жизнедеятельности человека. Мы с радостью отмечали, что все автоматические системы работают безотказно.
Откровенно говоря, осмыслить всю грандиозность первого в мире полета в космос тогда было просто некогда. Не успел стихнуть мощный гул ракеты, как Николай Петрович Каманин сказал мне:
— Поедемте к самолету. Сейчас полетим в район приземления.
Самолет плавно оторвался от бетонки, набрал высоту. Мы не отходим от установленного здесь репродуктора, слушаем, что происходит в эфире. По сообщениям из космоса мы улавливаем детали и подробности, понятные только тем, кто непосредственно готовился к подобному полету.
Слышим голос Юрия.
— Передаю очередное отчетное сообщение: 9 часов 48 минут, полет проходит успешно… Самочувствие хорошее, настроение бодрое…
— Включилась солнечная ориентация…
— Полет проходит нормально, орбита расчетная…
— Настроение бодрое, продолжаю полет, нахожусь над Америкой…
— Внимание. Вижу горизонт Земли. Такой красивый ореол. Сначала радуга от самой поверхности Земли, и вниз такая радуга переходит. Очень красиво…
Впереди предстоял заключительный, может быть, самый важный и, пожалуй, наиболее сложный этап полета — снижение и посадка. Все ли сработает нормально? И хотя система торможения и посадки неоднократно проверялась при полетах космических кораблей с животными, но ведь могут же возникнуть какие-то непредвиденные обстоятельства. Справится ли мой друг, если ему придется осуществлять посадку с помощью ручного управления? В сознании промелькнула картина совместных тренировок.
«Все будет хорошо!»— подумал я.
Наконец радио сообщило, что в 10 часов 55 минут космический корабль «Восток» благополучно приземлился в заданном районе. Юрий Гагарин передал с места приземления: «Прошу доложить партии и правительству, что приземление прошло нормально, чувствую себя хорошо, травм и ушибов не имею».
Первый в мире полет человека в космос успешно завершен!
Когда мы прилетели в район приземления, мне хотелось обнять Юру, но я увидел его в плотном кольце людей. Вокруг стояли ученые. Подойти к Гагарину не было никакой возможности. И все же я стал протискиваться сквозь толпу. На меня бросали удивленные, строгие взгляды, но я продвигался. Юра заметил меня, когда я был уже в нескольких шагах от него, и бросился мне навстречу. Мы крепко обнялись, долго тискали друг друга.
Когда после встречи на аэродроме мы поехали в домик, расположенный на крутом берегу Волги, то увидели тысячи, десятки тысяч людей, буквально запрудивших улицы, по которым проезжал кортеж машин с первым космонавтом планеты. Люди старались поближе рассмотреть Юрия Гагарина, засыпали машины и улицы цветами. А один особенно настойчивый молодой человек, чтобы остановить машину, бросил под нее свой велосипед. Откровенно говоря, многие из нас тогда не понимали этих действий жителей города и возмущались их поведением. Нам хотелось быстрее приехать в домик, где должен был отдохнуть Юрий, и самым подробным образом расспросить его о всех деталях космического полета, узнать от единственного в мире человека, что там и как в космическом полете.
После отдыха мы с Юрой бродили по берегу Волги. Снег стаял. Подсыхала земля, кое-где пробивалась ярко- зеленая трава, а почки деревьев уже начали выбрасывать пахучие клейкие листочки. Ольха покрылась темно-красными сережками. Вскрылась могучая Волга, по мутным волнам легко неслись льдины. В ветвях хлопотали грачи, поправляя старые гнезда. Свистели скворцы, и все это сливалось в упоительную мелодию — торжествующий гимн весне.
Милая сердцу картина русской природы! Она удивительно гармонировала с нашим радостным настроением. Мы мечтали о будущих полетах. Юра делился впечатлениями.
Однажды Юра задумался, глядя в звездное небо.
— Ты о чем? — спросил я его. — Мечтаешь, что, может, вот так же вдвоем будем бродить по берегу какой-нибудь марсианской реки и любоваться заходящим Солнцем, Землей?
— Вот было бы здорово!.. — рассмеялся он.
Потом была незабываемая встреча в Москве. Юрий стоял на трибуне Мавзолея Ленина рядом с руководителями партии и правительства. Москва. Ликующая столица. Ликование всего мира в честь этой победы Человека.
Мы с друзьями-космонавтами идем в тесной шеренге демонстрантов. Громко кричим, аплодируем, смеемся. На трибуне — Юрий. Он заметил нашу группу, приветливо машет рукой.
А над площадью несутся голоса, люди скандируют:
— Партии сла-ва! Га-га-рин!
Каждый день приносил радостные вести: Юрий Алексеевич Гагарин — Герой Советского Союза. Президиум Верховного Совета СССР наградил многих специалистов, принимавших участие в создании и запуске «Востока».
В числе награжденных были и мы — космонавты первого, или, как потом стали говорить, гагаринского набора. Меня наградили орденом Ленина.
Сейчас, возвращаясь к пережитому, я отчетливее, рельефнее чувствую грандиозность событий тех дней и роль, которую в них играл Юрий Гагарин.
Можно смело сказать, что после 12 апреля 1961 года, дня, который люди всей земли назвали Утром Космической Эры, на планете не было другого человека, который пользовался бы такой любовью не только своего народа, но и народов всего мира. Имя Юрия Гагарина навсегда вошло в века. Оно знаменует собой начало новой эры — эры освоения человеком космического пространства. Подвиг его олицетворяет все лучшее, что создано человеческим разумом с древних времен до наших дней, подвиг этот, как принято говорить, вписан в историю золотыми буквами, но мне думается, что даже этот благородный металл не в полной мере отражает его величие.
Для нас, космонавтов, Юрий Алексеевич — однополчанин, для многих — близкий товарищ, искренний и сердечный друг. Мы знаем, что ему, смоленскому пареньку, пришлось пройти до звездного рейса нелегкую дорогу жизни, похожую на сотни и тысячи других, которыми идут увлеченные мечтой, ищущие молодые люди, дорогу, столь обычную в нашей стране и в то же время столь героическую.
Сто восемь минут, которые понадобились на то, чтобы опоясать нашу планету, свидетельствуют не только о скорости, с которой летел космический корабль «Восток». Это были первые минуты космической эры, и потому они так потрясли и взволновали мир.
Память об этих минутах будет дорога не только историкам. Правнуки наши, наши далекие потомки с любовью будут перечитывать и изучать документы о рождении новой эры, открывшей людям, детям Земли, путь в бескрайнюю Вселенную.