"Пятёрка отважных. Лань — река лесная" - читать интересную книгу автора5Бабушка Ерофеиха собирала огурцы в огороде. Большие бурые она ложила на полку под крышей, чтобы дозревали, чтобы потом можно было намыть с них семян, а молоденькие зелёные складывала в корзину — на засол. Кешки, видимо, дома не было, и поэтому, хочешь не хочешь, надо спрашивать у бабушки — где он? — Нет его, — со злостью ответила бабушка, даже не взглянув в сторону мальчишек. Лёва с Максимкой даже растерялись, а Данилка и ухом не повёл. — А он нам очень нужен, — сказал Данилка и начал помогать бабушке нести корзину с огурцами. — А это чьи сорванцы будут? — спросила бабушка, почему-то чересчур внимательно приглядываясь к Лёве. Данилка ответил, что и Максимка, и Лёва друзья Кешки, и поэтому у них неотложное дело к нему. Бабуля высыпала огурцы в большущее корыто, залила двумя вёдрами воды и только после этого пригласила мальчишек в дом… — Садитесь за стол, — сказала она, — по глазам вижу, что вы ещё и не обедали. Максимка с Лёвой начали отнекиваться: они, мол, только что вылезли из-за стола, и поэтому есть не хотят. Но Данилка выдал их. — Мы ещё и не завтракали, — признался он. — Ну, так заодно и позавтракаете, — сказала бабушка и вытащила из печи один горшок с горячими щами и второй — с тушёной в растительном масле картошкой с лисичками и сыроежками, а к картошке накрошила малосольных огурцов и белой, как сахар, редьки, положила перед каждым по ломтю ржаного хлеба, испечённого на кленовых листьях. — Кушайте на здоровье… От такого лакомства и сытый бы не отказался. А если ещё в животе с самого утра маковой росинки не было, то будешь уплетать как за себя кидать. Пот с лица и то некогда вытереть. Бабушка Ерофеиха стояла возле печи, посматривала на мальчишек с грустью в выцветших глазах. Но они этого не замечали. Минут, наверное, через двадцать на столе ничего не осталось, крошки и те подобраны, тарелки и те вылизаны. Данилка хотел уже давать команду вставать из-за стола, как в сенях кто-то громко затопал. Может быть, Кешка? Но нет!.. В избу ввалились два фашистских солдата. Один был рыжий, конопатый, курносый, на небрежно распахнутой груди его болтался коротенький воронёный автомат. Другой выглядел совсем по-свойски, словно деревенский дядя, которому неизвестно зачем натянули военную форму. — Партизан… Большевик… Комсомол! — как ужаленный закричал рыжий, не успев переступить ещё порог. У мальчишек мурашки поползли по телу: не иначе как за ними пришли, потому что в доме только они и могли считаться партизанами. Из бабушки Ерофеихи, известно, какой партизан. Но как раз бабушка Ерофеиха и не испугалась. Она, как тот коршун, накинулась на рыжего: — С перепоя ты, что ли? Где ты тех партизан увидел? Разве ты не видишь, что это дети, киндеры по-вашему… Рыжему, наверное, стало стыдно, он сразу потерял воинственность и спокойно стал в угол, где висела полка с кухонными принадлежностями. Зато у солдата, подобного на деревенского дядю, появилось желание поговорить. — О-о-о, киндер! — воскликнул он, словно узнал своих детей. — Киндер гут!.. Зер гут! Матка гут! Партизан шлехт… Партизан то есть плёхо… На большее у него, видимо, не хватило слов, и он прекратил свой разговор, ожидая, что скажет бабушка Ерофеиха. — Попугай чёртов, — сказала бабушка Ерофеиха. — Будто я не знаю, зачем ты припёрся. Яйко, млеко, масло… — О, я, я… Так, так… Отчень хорошо, отчень лучше — яйко. Покупать буду… Солдат снял с головы пилотку, а из неё достал жёлтую жёсткую бумажку, сложенную пакетиком. — Айн, цвай, драй, фиер, фюнф, — один за одним солдат загнул пальцы на руке. — Пять яиц, матка, мне, а это — тебе… Солдат протянул пакетик. В нём было десять картонных спичек. — Ах ты, торгаш сопливый, — сказала бабушка. — О, я — сопливый, — согласился солдат. — Отчень лучше сопливый… Данилка не сдержался, расхохотался и тут же зажал рот рукой — чёрт его знает этого торгаша, на что он способен. А Максимка с Лёвой не смогли сдержаться. Они покатывались со смеху. Солдата, видимо, обидел этот ихний смех. Он вдруг вытаращил глаза, закричал, как псих: — Юда!.. Эр ист юда! — и пошёл к столу, за которым сидели Максимка и Лёва. — Он есть еврей!.. Солдат протянул руку, чтобы схватить Лёву за чуприну, но тут перед ним встала бабушка Ерофеиха. — Что ты несёшь?.. Какой он еврей?.. Очень даже православный, чтоб тебе глаза повылазили, а коршуны их поклевали… Чудо, солдат отвёл руку, хоть всё ещё недоверчиво посматривал на Лёву. — Крестись ты, горечко моё, — приказала Лёве бабушка Ерофеиха. Лёва хотел сказать, что он ни в каких богов не верит, но бабушка так дёрнула его, что у Лёвы сразу пропало желание спорить. Очень ему надо спорить с Кешкиной бабушкой, когда какой-то психованный немец едва не вцепился ему в волосы, а бабушка дёргает его, как тот овсяный сноп. Лёва едва не перекрестился левой рукой, да бабушка своевременно заметила: — Правой, правой крестись, — подсказала она. Лёва размашисто ткнул пальцами в лоб, в живот, потом ещё по разу в плечи. Это, видимо, произвело впечатление. Психованный немец похлопал Лёву по плечу: — Гут, киндер, гут, сам есть молодчина, — похвалил он Лёву. Но бабушка Ерофеиха не дала ему долго болтать. — Ну, чего тарабаришь тут, чего?.. Идём, бери яйца, торгаш сопливый… Чтоб ты ими подавился… Солдат пошёл за бабушкой к порогу. Бабушка открыла шкафчик. В нём лежало три яйца. — Больше нет, — развела она руками. — Гут, гут, — согласился солдат. Он сначала положил яйца в карман, а потом забрал у бабушки и пакетик со спичками, чтобы ещё где торговать ими. Когда в окне промелькнули их серые фигуры, Лёва первый поднялся из-за стола. — Вы себе как хотите, а я должен идти в гетто, потому что там тётя, наверное, лежит без сознания, — сказал он. Данилка с Максимкой не ответили, а бабушка Ерофеиха сразу всё поняла. — Иди сюда, — позвала она Данилку и повела того во двор. Во дворе бабушка спросила: — Лёва этот не из Заручевья ли будет? Чей он? — Он у тёти Малки живёт… Лёва Гутман… — Бедный мальчик, — сказала бабушка. — Не надо ему в то гетто идти. — Так я ему то же самое говорю, — согласился Данилка. — Да разве он послушает? Он такой упрямый, такой упрямый… Бабушка Ерофеиха уголком платка вытерла глаза. — Нет Лёвиной тёти, — тихо сказала она. — Постреляли заручевцев… Всех чисто перестреляли… От её слов по Данилкиной спине пробежал холод, больно кольнуло в затылок. «Значит, и нас постреляли бы, если бы не убежали», — промелькнула в Данилкиной голове страшная догадка. |
||
|