"Не было бы счастья..." - читать интересную книгу автора (Мэй Сандра)

Три года спустя Федеральная тюрьма Гейтсвилль, штат Техас

— Хей, Принцесса, говорят, ты скоро выпорхнешь из клетки?

Десятки пар глаз — тех, кто сидел с ней за одним столом, и многих других — уставились на Ширли, в то время как она сама посмотрела в дальний конец стола, где сидела ЛаВерна. И хотя удивление от услышанного было сильнее, успела в который раз поразиться тому, какая великолепная кожа у этой двадцатитрехлетней женщины. Матовая, гладкая, чистая, цвета молочного шоколада. Была в этом удивительная несправедливость — ЛаВерна с ее великолепной кожей и ладной фигуркой проведет в тюрьме всю жизнь, никогда не увидит собственных троих детей и не сможет рассчитывать на помилование, потому что сидит здесь за убийство собственного отца, однажды попытавшегося ее изнасиловать.

«Принцесса» — это прозвище придумала ЛаВерна, когда Ширли впервые переступила порог тюрьмы Гейтсвилль. Сама Ширли просила называть ее по имени, и большинство девочек так и делали, но только не ЛаВерна и ее банда.

Эти признавали только кликухи. Надзирательницы звали ее по-прежнему. Шерилин.

— Ну и где ты слышала этот звон?

В голосе Ширли звучало недоверие. ЛаВерна славилась своей безудержной фантазией.

— От своих людей.

Одна из товарок Ширли за столом фыркнула:

— Каких еще своих людей?

— Говорю тебе, сестра, один мужичок словил звон в Хьюстоне, что Принцессу скоро выпустят погулять. Говорю же, верняк. Что же ты скрываешь, девочка? Кент в костюме сказал тебе что-то, а ты не хочешь поделиться с подругами?

ЛаВерна угрожающе прищурилась, постукивая ложкой о стол, Ширли ее не боялась. Не очень боялась, скажем так.

— Отвечай, Принцесска!

— Мой адвокат ничего мне не говорил. Я вообще не общалась с ним уже три месяца.

После этих слов все, кроме ЛаВерны, вернулись к своей трапезе, а некоторые присовокупили, что ЛаВерна трепло и балаболка. Через пару минут раздался зычный голос надзирательницы:

— Время кормежки заканчивается.

Над плечом Ширли прошелестел негромкий знакомый голос.

— Ты бы лучше поела, Ширли. Ты слишком похудела за последнее время.

Рамона Шмидт. Белокожая, зеленоглазая, невысокая и худенькая настолько, что походила на подростка, эта женщина стала лучшим другом Ширли в тюрьме.

— Не думаю, что ЭТО может способствовать здоровью.

— Я ела и еще большую дрянь, когда росла, однако же жива. Ешь.

Рамона отсидела одиннадцать лет из своего пожизненного срока. Она была родом из крошечного городка Мексия на востоке Техаса. В семье было восемь человек детей, и на Рамону почти никто и никогда не обращал внимания. Первой и последней ее ошибкой стала любовь. Она полюбила не того парня, когда ей было всего восемнадцать. Любовник подбил ее на ограбление банка, а затем застрелил полицейского и смылся, оставив Рамону с пистолетом в руках. Суд маленького городка приговорил ее к пожизненному.

Она никогда не задавалась вопросом «почему именно я?» В тюрьме Рамона стала именно тем, кем и мечтала стать — библиотекарем. С утра и до поздней ночи, каждый божий день Рамона Шмидт читала, расставляла по полкам и подбирала для других книги, не жалуясь и не ропща на судьбу. Ширли одновременно восхищалась этой безропотной покорностью и не понимала ее. Сама она ни на мгновение не смирилась с несправедливым обвинением и приговором.

Рамона аккуратно вытерла губы салфеткой и поднялась из-за стола одновременно с Ширли.

— Как ты думаешь, ЛаВерна сказала правду?

— Не представляю, как это может быть правдой. Барри Серкис сказал бы мне.

— Быть может, он просто не хотел подавать тебе напрасную надежду?

— О, он вовсе не столь сентиментален, поверь мне. Хотя… в последние посещения он вел себя немного странно. Виновато, что ли… Как будто скрывал что-то…

— Наверное, ему было стыдно, что он так плохо защищал тебя на суде.

— Нет, не то. Не могу объяснить, но дело совсем в другом. Ты же знаешь, он всегда обрывал меня, когда я пыталась задавать вопросы о той ночи, когда был убит Рон, но в последний раз… в последний раз он сам выспрашивал меня обо всем, что я помню, хотя помню я очень немного.

Рамона задумчиво покачала головой, идя рядом с Ширли.

— Ты очень изменилась, Ширли.

— О да. Я потеряла десять фунтов и лучший загар, который можно было купить за деньги.

— Я не об этом.

— Тогда о чем?

— Ты была беспомощна, как малое дитя. Тебя было легко обидеть и легко утешить. Ты совсем не знала жизни. Теперь — пусть это и не самый лучший способ — ты стала циничнее и сильнее. В твоей душе поселилась… страсть! А это дает хорошие перспективы на будущее.

Ширли уже открыла рот, чтобы возразить, но Рамона положила руку ей на плечо.

— Я знаю, знаю. Твоя матушка учила тебя вовсе не тому. Но характер не переломить, а мир вокруг нас настойчиво делает из нас циников. Возможно, будь ты сильнее в прошлой своей жизни, ты бы не стала такой здесь. Ты была слишком покорной, позволяя отцу и Барри Серкису руководить тобой, подчиняясь всем их указаниям. Ты была хорошей девочкой, хотя прекрасно видела, что Серкис не справляется со своей работой. Теперь ты сильнее. Но ты должна научиться уважать себя, чтобы тебя начали уважать другие.

Уважать… Ширли нравилось, как звучит это слово. Но Рамона права — она никогда не умела уважать саму себя. Быть достойной хозяйкой вечеринки и быть женщиной с достоинством — разные вещи.

Тем временем Рамона продолжала:

— И это еще не все. Теперь ты знаешь, что именно внутри тебя делает тебя женщиной. Не то, что ты ешь, носишь или покупаешь. Только то дело, которое кормит твою душу.

Вот об этом Ширли думала с гордостью — о работе, которую она вела три долгих года своего заключения. С самого первого дня пребывания в тюрьме она изучала систему женских исправительных учреждений и пришла к выводу, что никто из так называемых «экспертов» не имеет об этом ни малейшего представления. И тогда Шерилин начала писать статьи. Они были опубликованы анонимно в нескольких журналах.

Эти статьи были единственным, чем она могла бы похвастаться за эти три года. Да не только за эти три года — за всю жизнь.

Последняя мысль потрясла ее до глубины души. Рамона была права.

— Рамона, но что ты можешь изменить, оставаясь взаперти?

— Мы все видим это каждый день. Кто-то сдается и ломается, кто-то ожесточается, кто-то искренне считает это возмездием за преступление, а кто-то мечтает отомстить.

— Я хочу просто стать свободной. И прожить обыкновенную жизнь.

Рамона слабо улыбнулась и покачала головой.

— Здесь или на воле — ты никогда не проживешь ОБЫКНОВЕННУЮ жизнь. Ты ее уже прожила, до тюрьмы. Больше не выйдет.

— Это и было самым ужасным. Мой брак с Роном. Он был неестественным…

— Однажды ты поймешь, что не брак и даже не то, что случилось, было самым ужасным в твоей жизни.

В этот момент мощная рука надзирательницы легла на плечо Ширли, разделяя подруг. Они с изумлением посмотрели на нее. Крупная, хмурая женщина неприветливо кивнула Рамоне головой на дверь.

— Тебе туда, Шмидт. А ты отправляйся к начальству.

Ширли бросила на Рамону тревожный взгляд, но та ответила успокаивающим кивком и улыбкой, и тогда Ширли вспомнила слова ЛаВерны.

Вот теперь она действительно испугалась.

Стоя за воротами тюрьмы, Ширли тщетно пыталась побороть дрожь во всем теле. Она молилась об этом мгновении три года, оно снилось ей по ночам — и вот теперь, когда оно настало, Ширли больше всего на свете хочется броситься к тяжелым воротам и стучать в них кулаками, просясь обратно в тюрьму.

Свобода распахнулась перед ней, бескрайняя, как море, и Ширли боялась утонуть в ней.

Она со всхлипом втянула воздух.

Что она знает о нормальной жизни? Ничего. Сначала она жила с родителями — взаперти, потом замужем — взаперти, потом в тюрьме — по определению взаперти. Разумеется, она ЧИТАЛА о нормальной жизни средних американцев, например, в журнале «Город и Деревня»…

Она будет вести нормальную, обычную, среднюю жизнь. Найдет себе работу. Будет получать деньги. Жить в простом, обычном домике.

Нужно сделать первый шаг и разорвать узы, связывавшие ее с прошлым. Только вот каков он из себя, этот первый шаг?

И где, кстати, машина, которую, по словам надзирательницы, должен был прислать за ней отец?

Ширли прикрыла глаза и вновь вспомнила странный разговор с тюремным начальством сегодня утром.

Ей сказали, что ее прошение о помиловании принято и рассмотрено губернатором неделю назад, тогда же вынесено решение о помиловании, а не говорили ей об этом раньше, чтобы не допустить утечку информации в прессу, и что адвокат ее, якобы, куда-то уехал по делам…

Все объяснения были странными, очень странными, но результат превзошел все ожидания, и Ширли даже и не подумала задавать вопросы.

Ее вернули в камеру только для того, чтобы она собрала свои вещи, что она и сделала под ворчание ЛаВерны «Еще встретимся, Принцесса!», впрочем, довольно благодушное. ЛаВерна праздновала свой триумф — ведь ее предсказание насчет освобождения Ширли сбылись…

Рев мотора вывел Ширли из задумчивости. Она оглянулась и увидела большой автобус. Странный выбор для папы, который всегда предпочитал лимузины, хотя, возможно, он посчитал, что автобус будет выглядеть не так вызывающе. Наверное, он заботился о ее безопасности. Ширли очень хотелось так думать, потому что, хоть отец и оплатил все расходы на адвоката, да и само освобождение, сам он ни разу за эти три года не произнес ни слова в ее защиту. А сама она не спрашивала, боясь услышать сомнение в его голосе. И с каждым месяцем, проведенным в тюрьме, ей все больше казалось, что отец уверен: она убила своего мужа.

Автобус приблизился, и стало ясно, что это не за ней. Внутри сидело не менее полутора десятков человек — мужчины в хороших костюмах и при галстуках, женщины, одетые по-деловому и дорого. Ширли инстинктивно укрылась в тени ржавого железного навеса автобусной остановки. Потрясение от утренних известий проходило, и теперь она с тревогой вспомнила о главных своих врагах — репортерах.

Толпы журналистов, фотографов, обозревателей, репортеров, операторов преследовали ее по пятам с того самого момента, как было обнаружено тело Рона, и до того, как тяжелые ворота Гейтсвилльской женской тюрьмы захлопнулись за Ширли Арбетнейл. Тогда их бесцеремонность и циничная назойливость потрясли ее до глубины души, и сейчас Ширли меньше всего на свете хотела бы встретиться с ними вновь.

Неужели они пронюхали о ее освобождении?

Она инстинктивно прижала к груди небольшой потрепанный рюкзак. «Вольная» одежда, выданная в тюрьме, не отличалась элегантностью: синие джинсы и белая рубашка были ей великоваты и висели на худенькой Ширли мешком. Волосы она не успела заплести в косу, и теперь они довольно спутанной гривой свисали до самой талии, при каждом порыве ветра развеваясь в разные стороны и запутываясь еще сильнее.

Где же машина отца?! Ширли постаралась вжаться в стенку, наблюдая, как автобус останавливается в пятидесяти футах от нее. Водитель вышел, чтобы открыть пассажирам дверь. Несмотря на тревогу, Ширли все же не удержалась от улыбки: приехавшие очень напоминали экскурсионную группу. На Ширли никто не смотрел, все с интересом пялились на ворота тюрьмы. Если это журналисты, то они, вероятно, думают, что она все еще внутри?

Несколько человек из группы бросили в ее сторону равнодушные взгляды. Неужели она так изменилась? Ширли в отчаянии закусила губу. Может, они здесь не из-за нее? Она с подозрением наблюдала, как мужчины собираются небольшими группами по два-три человека, курят и беседуют… Потом ее внимание привлек один, стоявший особняком.

У него были густые рыжие волосы, медно-рыжие, солнечно-рыжие, цвета новенького медного пенни. Он был на голову выше всех остальных мужчин, широк в плечах и узок в талии — сочетание, предполагающее не только хорошую наследственность, но и занятия спортом. Одет он был в потертые джинсы, белую рубаху с открытым воротом, льняной пиджак и мягкие мокасины — все стильно, мужественно, неброско. Незнакомец выделялся из толпы приехавших — не только костюмом и незаурядной внешностью, но и странным, почти физическим ощущением силы, исходившей от него. Заряд этой силы ударил в Ширли, лишив на некоторое время и сил, и способности мыслить…

Миниатюрная брюнеточка вознамерилась подойти к рыжеволосому.

— Я пойду, поговорю с Брэндом.

Ширли сердито наблюдала, как брюнетка неспешно идет на своих высоченных шпильках к рыжему. Дорогая штучка, сразу видно. Костюм сшит слишком хорошо, чтобы выглядеть исключительно деловым. Каблуки высоковаты. Да и цветовая гамма — алое с золотым — не для офисного менеджера.

Этот самый Брэнд брюнеточку интересовал явно не только по работе. Бедрами она теперь раскачивала чуть более вызывающе, разговаривала тихо, все время накручивала на палец прядь волос… Маленькие штришки в поведении, которые заметит только женщина.

Брэнд повернулся к своей визави, но его внимание было обычной вежливостью. Ширли подумала вдруг, что ей стоило бы прислушаться к их разговору, но вместо того стояла и разглядывала неизвестного Брэнда. То, как он разговаривает, как прикусывает губу и хмурится, выслушивая брюнетку, как засовывает руки в карманы…

Этот простой жест привлек внимание Ширли к его бедрам — и ее тут же обдало горячей волной. Она уже несколько лет не вспоминала об ЭТОЙ части тела мужчины, не испытывала ничего, отдаленно похожего на влечение, и вообще полагала, что эти чувства в ней умерли.

Она торопливо перевела взгляд на лицо Брэнда и только теперь заметила шрам, пересекавший слева твердый подбородок мужчины. Осторожными шажками двинулась к углу остановки, завернула за него, отошла еще на несколько шагов и прислонилась к ржавой стенке со вздохом облегчения. Рюкзак опустила на землю, у самых ног.

— Прячешься от кого-то, сестренка?

Она резко открыла глаза — и сердце подпрыгнуло к самому ее горлу. В результате она не могла произнести ни слова, только смотрела в зеленые глаза рыжеволосого Брэнда, стоявшего прямо перед ней и насмешливо улыбавшегося довольно разбойничьей, кривоватой улыбкой.

Удивительно, как бесшумно может передвигаться этот крупный и сильный мужчина. Она совсем ничего не слышала.

Ширли судорожно сглотнула. Он — репортер. Он загнал ее в угол. Что она должна говорить?

Улыбка рыжеволосого померкла, и Ширли с неожиданным в данной ситуации разочарованием увидела, как исчезли искорки в зеленых глазах и добродушные морщинки вокруг них.

Она испуганно посмотрела на его руки. Ни микрофона, ни блокнота, одна рука засунута в карман джинсов, кулаком другой он упирается в ржавую стенку в полуметре от головы Ширли.

— Эй, я тебя напугал?

Он настойчиво пытался заглянуть ей в глаза, а Ширли в смущении отводила взгляд. Он наверняка пытается застать ее врасплох. Или заставить действовать необдуманно.

— Без комментариев.

Ее ответ явно привел его в смущение. Он выпрямился и протянул к ней руку.

— Послушайте, мисс, я не знаю, за кого вы меня принимаете, но меня зовут Брэнд Мэрфи…

Ширли вжалась спиной в холодную реальность ржавой стенки и постаралась игнорировать протянутую руку. Она упорно смотрела на носки собственных туфель, выглядывающие из-под рюкзака, и твердила себе, что должна бежать. Бежать отсюда, как можно быстрее, несмотря на ту магнетическую силу, которая исходит от рыжего Брэнда Мэрфи…

Шум мотора еще одной машины показался райской музыкой, однако уже в следующий миг Ширли перепугалась до смерти. На боку подъезжавшей машины виднелся яркий логотип известного новостийного канала. Брэнд обернулся, нахмурился.

— Кой черт принес этих парней?

Ширли еще отметила неудовольствие, прозвучавшее в низком хрипловатом голосе Брэнда, но сама уже думала о другом. Кем бы ни был этот парень, телевизионщики уже точно приехали, так что остается только бежать. Это ее единственный шанс, не погонятся же они за ней через рытвины и ухабы поля?

Ширли набрала воздуха в грудь и напрягла все мускулы…

С противным визгом тормозов из-за угла вывернул бордовый «кадиллак», со скрежетом оттер в сторону машину с телевизионщиками, прошел впритирочку к автобусу и лихо затормозил прямо перед Ширли. Разумеется, все присутствующие замерли на месте от изумления.

Впрочем, уже через пару секунд некоторые опомнились, и двое весьма сердитых мужчин направились к «кадиллаку». Машина телевизионщиков была изрядно помята и поцарапана.

Ширли наклонилась и увидела за рулем Мика, водителя отца. Он энергично помахал ей рукой, и Ширли, низко опустив голову, кинулась мимо Брэнда к машине. Краем глаза, уже садясь в машину, она увидела, что почти все собрались вокруг пострадавшей машины, все, кроме Брэнда. Брэнд по-прежнему стоял, сунув руки в карманы, и внимательно смотрел на Ширли. Неожиданно ослабели ноги, но тут Мик рявкнул:

— Залезайте! Скорее!

— Подождите. Одну минуту!

Ширли помедлила, однако волосы с лица не отвела. По дороге к ним бежал еще один мужчина, но сейчас ей было не до него.

— Да скорее же, мисс!

Брэнд одним движением преодолел расстояние до машины, попытался схватить Ширли за плечо, но она уже садилась, и рука Брэнда лишь скользнула по ее шее и щеке.

— Могу я задать вам всего один вопрос?

— Простите, сэр, но мы очень торопимся.

Угрожающий тон Мика совершенно не соответствовал вежливой фразе. Водитель схватил Ширли за руку, втянул в машину и рванул с места, ухитрившись одновременно захлопнуть дверь. Брэнд остался позади, размахивающий руками и произносящий явно что-то нецензурное.

— На волосок были, а, миссис Арбетнейл? Извиняйте, что опоздал, в прокате задержался.

— В прокате? Почему в прокате?

Она спрашивала машинально, потому что на самом деле все еще думала о Брэнде: несмотря на все предосторожности, не узнал ли он ее? Почему пытался остановить? Узнал в ней печально знаменитую Белокурую Черную Вдову и собирался взять интервью?

— Хм… Это, значит… Папа ваш о вас же заботится. Он где-то узнал, что именно сегодня в Гейтсвилль припрет… приедет целая толпа законников, ну а с ними наверняка пожалуют и стервятники с телевидения. Обычное совпадение, но не из приятных. Ваш отец не хотел, чтобы хоть кто-то мог проследить за машиной, в которой вы уедете. Сработало, сами видите.

Ширли обернулась в последний раз. Брэнд по-прежнему стоял посреди дороги и смотрел им вслед. Миниатюрная брюнеточка приблизилась к нему и теперь держала его за руку, однако Брэнд не сводил глаз с дороги. Ширли подумала, не пытается ли он запомнить номер машины? И в тот же миг безумная девица внутри нее неистово пожелала, чтобы ему это удалось.

— Ты запомнил номер?

Брэнд Мэрфи с трудом оторвал взгляд от клубов пыли на дороге и с некоторым недоумением посмотрел на Ванессу Шелли. Она растянула тонкие губы в улыбке, приоткрывшей ряд мелких белых зубов — яркая губная помада только подчеркивала их ненатуральную белизну,

Улыбку он не вернул.

В голосе Ванессы явственно зазвучало нетерпение:

— Брэнд! Тебе дать листок бумаги записать, пока ты не забыл?

— Это арендованная машина.

— Великолепно. Говори название компании и номер.

— Я их не запоминал.

— Что? Как это может быть, скажи пожалуйста? Ты смотрел им вслед, не отрываясь. На что же тогда ты так уставился?

Теперь она была раздражена. Ванесса Шелли решительно вычеркивала из своей жизни людей, которые пытались играть не по ее правилам, а ее правила гласили: целеустремленность в делах решает все, всякое дело должно быть сделано, и делать его нужно в соответствии с четким планом.

Их отношения были начисто лишены романтики, учитывая амбициозность молодой женщины, но Брэнд вообще в своей жизни с романтикой не сталкивался, так что не слишком сожалел об этом.

Так почему же он думает о странной беглянке?..

Оказывается, Ванесса все это время не прерывала речи, и теперь она требовательно уставилась на Брэнда?

— Так как?

— Как — что?

— Какую выгоду мы можем извлечь из этой ситуации? Во-первых, хороший сюжет. Нападение неизвестных на представителей прессы. Оказавшийся свидетелем этого Брэнд Мэрфи приходит на помощь и ведет розыск… кого?

— «Кадиллака» с поцарапанным бампером.

— Ты зря так легкомысленно к этому относишься. Тебе вообще стоит быть более последовательным. То загораешься, то гаснешь через минуту. Отказываешься от заказа, способного привести тебя прямиком на пост губернатора и тут же берешься за какое-то дохлое дело, вроде этой несчастной тюремной реформы. Абсолютно проигрышный вариант!

Брэнд стиснул зубы, сдерживаясь из последних сил.

— Это возможность что-то изменить.

— Пустая трата времени. Ты роешь себе могилу — в политическом смысле, разумеется. Электорату это не понравится.

— Отнюдь не все верят прессе, Ванесса. Я вернусь и все объясню…

— Ага. Объяснишь. Когда останешься сидеть на скамейке запасных вместе с остальными лузерами. Где-нибудь в баре, в МакКейми.

— Бывают места и похуже.

— Займешь место рядом со своим братцем Лу…

Единственный сын тетки, вырастившей Брэнда, Лу действительно был ему братом. Именно поэтому Брэнд никогда не обращал внимания на то, что весь городок МакКейми считал Лу «тормозом». Тем более что самого Лу это нимало не заботило, наоборот, он даже гордился своей простотой, говорил, что так жизнь становится намного легче. Благодаря этому Брэнд считал Лу куда умнее прочих, «нормальных» людей. В любом случае, сейчас Ванесса явно перегнула палку. Глаза Брэнда нехорошо сузились, и он метнул на женщину такой взгляд, что она невольно отшатнулась, поняв, что зашла слишком далеко.

— Я никогда не говорил с тобой о моей семье. Что ты знаешь о Лу?

Ванесса судорожно вцепилась в папку, словно пытаясь прикрыться ею от яростного взгляда Брэнда.

— Ничего, ничего, успокойся. Как пресс-секретарь губернатора, я выполняю самые разные поручения. В том числе и те, которые касаются биографии депутатов. Их семейного положения. Их прошлого.

— Значит, шпионишь за собственным любовником?

— Это просто бизнес…

— Держись подальше от моего прошлого, когда будешь продолжать свой бизнес.

— Твое прошлое может повлиять на наше будущее, когда мы поженимся. Я имею право знать!

— Захочешь узнать — спроси. Не смей вынюхивать за моей спиной.

— Я знала, что ты не скажешь, потому и не спрашивала.

Ванесса уже оправилась и воинственно скрестила руки на груди. Брэнд ничего не ответил на ее последнее заявление, потому что она была права. Менее всего на свете ему хотелось обсуждать свое несчастливое детство с Ванессой. Он собирался разделить с этой женщиной свое будущее, но ни в какую не хотел делиться с ней прошлым, это обстоятельство тревожило Брэнда, но справиться с этим он не мог.

В это время подошел один из спутников Брэнда.

— Что ты думаешь об этом, Мэрфи?

— Будем считать это актом высшей справедливости.

— А кто был в «кадиллаке», как ты полагаешь? Мне кажется, кто-нибудь из драг-дилеров. У них везде свои люди. Девчонка наверняка попала в тюрьму за наркоту, а папаша вытащил ее. Или еще хлеще — она передает наркотики охранникам.

Ванесса так и просияла.

— Блеск! Мы сделаем из этого конфетку. Брэнд, ты должен будешь выяснить, как наркотики попадают в тюрьмы Техаса, и заняться их искоренением…

Стальные пальцы Брэнда сжались вокруг предплечья Ванессы, и она умолкла, не успев донести свою гениальную задумку до ушей прессы. Брэнд же заговорил тихо и очень убедительно.

— Я здесь, чтобы изучить условия, в которых содержатся женщины-заключенные. Чтобы посмотреть, что можно изменить к лучшему. Помочь им быстрее вернуться к нормальной жизни в обществе после освобождения. Стать достойным примером для своих детей. Дать им шанс вернуться в мир, а нам — получить достойных членов общества…

Глаза Ванессы становились все круглее, Брэнд продолжал, интимно склонясь к ее уху и пристально глядя на репортеров.

— …и если хоть что-то из того, что я сказал, просочится в сегодняшние вечерние новости — я буду знать, кого в этом обвинять.

Заметив любопытные взгляды дам из группы, Ванесса выдала светскую улыбочку и проворковала в ответ:

— У тебя нет шансов, Мэрфи. И не рассчитывай, что я буду стоять рядом и держать тебя за руку, когда ты получишь нокдаун. Я тебя предупредила.

С этими словами она высвободила руку, повернулась и отправилась к воротам тюрьмы, где как раз появился начальник исправительного заведения.

Спутник Брэнда хмыкнул и вытер пот со лба.

— Держу пари, парень, сегодня ночью тебе не дадут… ничего.

Брэнд кивнул, довольно равнодушно, и вновь обернулся, чтобы посмотреть туда, где давным-давно скрылся «кадиллак».

Барри Серкис ожидал телефонного звонка, который должен освободить его от всех последних обязательств. Он сидел неподвижно и ждал. Время не имело значения. Только передвижение солнца по небу показывало, что мир продолжает крутиться вокруг Барри Серкиса.

Легкий ветерок принес аромат цветов с небольшого холмика. Барри видел, как качаются головки белых лилий. Сладкий запах в воздухе. Запах похорон. Запах тления.

Она наблюдает за ним — ОТТУДА. Сегодня он ощущал ее присутствие сильнее обычного.

Телефон зазвонил. Барри не двигался, считал. Раз, два, три, четыре… Тишина. Опять звонок. Теперь можно говорить.

Он так медленно подносил трубку к уху, что собеседник нетерпеливо закричал первым:

— Алло! Алло!

— Да?

В трубке повисла пауза, истекающая яростью собеседника, но Барри Серкису не было до этого никакого дела. Не было на свете того, что могло бы теперь его напугать.

— Не смей играть со мной, Серкис!

— Я не играю.

— Я кому говорю?!

Теперь молчал Серкис. Равнодушно ждал. Не имеет значения. То, что имело значение, закончилось несколько недель назад. Кровь. И закончились все его любимые игры — игры жизнями и судьбами других людей. Но это не была кровь одной из его жертв. Это была кровь той единственной, которую Серкис любил, и которая предала его.

— Ты хочешь знать или нет?

— Я должен.

— Она вышла. Час назад вышла из ворот тюрьмы.

— За ней приехали?

— Да, папаша прислал машину.

— Она уехала?

— А я о чем тебе твержу?

— Она обо мне спрашивала?

— Он говорит, спрашивала. Ей сказали, что тебя нет в городе. Правда они не знали, что тебя нет И НЕ БУДЕТ, не так ли?

Серкис моргнул, когда неожиданно яркий луч солнца вырвался из-за облака. Словно знак свыше.

— Да. Все правильно. Я больше не вернусь в Штаты. Никогда.

— Отлично. Теперь вот что: ты уверен, что больше никто не в курсе того, чем ты меня шантажировал? Что ты не сделал копий, не положил их в ящичек и не запер в банке для сохранности, что не оставил никакого письмеца с распоряжениями? Помни, я ведь могу уничтожить репутацию твоей жены всего несколькими телефонными звонками…

— Нет!!!

— Вижу, ты меня понимаешь. Последний вопрос: вдова Арбетнейла точно ничего не знает о нашем деле?

Солнце окончательно вырвалось из пушистого плена облаков. Барри подался вперед и хрипло бросил в трубку:

— Оставьте ее в покое. Она и так страдала без вины. Даю слово, она не знает ничего.

— Думаю, что могу тебе верить. Где тебя найти, если понадобишься?

— К югу от границы.

— Это чертовски большая территория. Конкретнее!

— С удовольствием. Вы найдете меня в аду, губернатор. В аду.

— Шерилин, ты должна сама понимать, почему ты не можешь сюда приехать!

Ширли сжала трубку так, что руку свело. Она изо всех сил боролась с привычным «да, папа», рвавшимся с губ. Рамона сказала, надо быть независимой и научиться уважать себя. Что ж, потренируемся прямо сейчас. Во время первого разговора за три года.

— Пожалуйста, называй меня Ширли.

— …Всем нам сейчас нелегко. Мы пережили трудное время. Воспоминания о… обо всем этом ужасе до сих пор не позволяют твоему брату со спокойной душой и высоко поднятой головой приходить в свой клуб. Арбетнейлы только-только начали выходить в свет без того, чтобы у них за спиной не начинались перешептывания. Именно поэтому мы старались не допустить, чтобы пресса узнала о твоем освобождении. Мы не хотим повторения кошмара.

Мик кашлянул, перебивая их разговор.

— Мы в четверти часа езды от Вако.

— Шерилин, я слышал. Мы ждем тебя в ресторане гипермаркета «Вако». Это достаточно далеко от Хьюстона, так что мы можем не опасаться за свою анонимность.

— Думаю…

— Тебе не стоит об этом беспокоиться, Шерилин.

Дежа вю, вот что это такое. Рон так же обрывал разговор, когда считал, что это не ее ума дело. Почему же ей потребовалось пройти сквозь кошмар убийства, суда и заключения, чтобы понять это?

— Я посылаю с Миком деньги. Купи что-нибудь пристойное. Лучше всего платье из модной коллекции или хороший костюм.

Ширли в который раз проглотила покорное «да, папа».

— А если я не хочу платье из модной коллекции?

— Как можно этого не хотеть? Надеюсь, в тюрьме ты не разучилась одеваться прилично?

Отец повесил трубку, и Ширли затрясло. Она прижимала молчащую трубку к уху, не в силах положить ее на рычажки. Через два часа она увидит родителей, которых не видела три года. Через два часа они захотят узнать ее планы на будущее, либо расскажут свои соображения насчет этих планов.

Неожиданно она подумала, что два часа — это не так уж и много. Ей нужно разработать стратегию по защите собственной, только что обретенной независимости.

Мик шел рядом, поддерживая Ширли под локоть, а она изо всех сил боролась с желанием стряхнуть его руку и отступить подальше. Это все равно ни к чему не привело бы.

Он не был навязчив или фамильярен, вовсе нет. Ему и самому не нравилась роль охранника. Он просто выполнял приказы ее отца. Ширли закусила губу, чтобы подавить истерический смешок: из одной тюрьмы, да в другую.

Интересно, как можно стать достаточно сильной, чтобы сопротивляться папе?

Рамона сказала, она сможет.

Она сможет.

Ширли остановилась у витрины, где худосочные манекены демонстрировали весеннюю коллекцию. Внимание молодой женщины привлекли нежная шелковая блузка цвета лаванды и короткая, до колен, юбка в крупный цветок. Смешно, в той, другой жизни Шерилин и ее «друзья» каждый год пытались вспомнить, что же носили прошлой весной? Не подсовывают ли им прошлогодние модели? А сейчас Ширли просто смотрит на понравившиеся ей вещи. Более того, сейчас она пойдет, сбросит проклятые джинсы и бесформенную рубаху, купит все, что ей понравится, и будет это носить!

Она взглянула на вывеску. Один из не самых дорогих сетевых магазинов, в такие никогда не заходили члены ее семьи.

— Подожди меня здесь, пока я все куплю.

— Здесь?

— Да, здесь.

— А разве мы не пойдем в тот бутик, дальше по улице? Я не думаю, что ваш отец одобрил бы этот магазин…

— Я точно знаю, что не одобрил бы. Но что поделаешь, мне нравится именно этот, поэтому я пойду туда.

На лице Мика отразилась страшная внутренняя борьба.

— Я даже не знаю, мэм…

— А я знаю.

Ей было даже чуточку жаль Мика. Чуточку. Однако она недооценила ирландский норов. Мик выпятил подбородок.

— А деньги-то у меня!

Ширли замерла на пороге, не поворачиваясь. Она должна купить эту юбку. Это символ ее независимости. Если сейчас Мик уведет ее в бутик Донны Каран, все будет кончено, она вновь попадет под влияние отца, на этот раз окончательно. Ширли набрала воздуха в грудь.

— Что ж, тогда мне придется украсть эти вещи.

И вошла в магазин, с торжеством слушая, как пыхтит и топает сзади Мик.

— Ладно, ладно, берите, чего захотите, только, ради бога, заплатите! С меня хватит. Я жду вас снаружи. У вас есть час.

Некоторое время она наслаждалась своей маленькой смешной победой, а потом к ней подошла худенькая симпатичная блондинка.

— Привет. Я Фиона. Могу я вам помочь?

Ногти у блондинки были выкрашены в ярко-зеленый цвет, волосы подстрижены неровными прядями, была она веселая и доброжелательная.

— Мне понравились юбка и блузка на витрине.

— Шикарные штучки! Женственные и вам пойдут. Но я вам советую примерить еще несколько моделей мини. У вас такие ноги и такой вес, что прятать все это под джинсой — преступление. Просто попробуйте…

С этими словами Фиона крутанулась на каблуках и вихрем пронеслась по отделу, сметая с вешалок блузки и юбки, платья и жакеты, топы и летние укороченные брючки…

А еще она болтала без умолку, журчала и смеялась, и эта милая болтовня успокаивала, возвращала Ширли в мир живых людей.

Фиона препроводила ее в кабинку для примерки и обещала вернуться через пару минут. Ширли повесила вещи на крючки и взглянула в зеркало. Шок — вот что она испытала.

В тюрьме зеркала были маленькие, а свет тусклый, но здесь, в безжалостном ярком сиянии дневных ламп перед огромным зеркалом во всю стену Ширли увидела незнакомку.

Белокурые волосы отросли до талии, а отсутствие свежего воздуха и хорошего шампуня сделало их тусклыми и безжизненными. На похудевшем лице остались одни глаза. Кожа бледная. Ключицы торчат, плечи, локти, колени — все острое, выпирающее, словно перед зеркалом стоит человек, которого долгое время морили голодом…

— Эй! Все в порядке?

Фиона с тревогой выглядывала из-за занавески. Ширли шмыгнула носом, по-детски вытерла глаза тыльной стороной руки.

— Все нормально. Просто устала от жары, да еще эти волосы… У вас нет идей на мой счет?

— А вы их состригите. Совсем.

— Как?!

— Ну, очень коротко. Очень-очень. Сейчас это модно — раз! Вам пойдет — два! И я всегда так делаю, когда дела идут плохо — три! Чик — и прошлое долой. Даешь новую жизнь в новом имидже. Хотите постричься прямо сейчас?

Ширли в замешательстве глядела на решительную Фиону. Сколько она себя помнила, у нее всегда были длинные волосы. В детстве она была маленькой Синдереллой, потом Золотой Девочкой, потом Рон обожал ее фото в гламурных изданиях — волосы распущены, бриллианты сверкают… Волосы были частью ее жизни. Прошлой жизни.

— Хочу.

— Класс!!! А старикану вашему понравится?

Ширли успела забыть о Мике, терпеливо курившем и гулявшем вдоль витрины, но поправлять Фиону не стала.

— Скорее всего, не понравится. Но мне все равно.

— Класс! У меня есть идея. Тут служебный выход, так он у нас общий с соседним салоном. Я пойду и приведу одного из стилистов, чтобы устроить вам секретный сеанс стрижки в комнате для персонала, идет?

Не в силах разговаривать, Ширли только кивнула. Фиона, с видом агента ЦРУ на задании, исчезла и вскоре появилась вновь, уже вместе со стилистом — немолодым жеманным дядькой с шестью серьгами в ушах, пышным конским хвостом и подкрашенными глазами. Впрочем, дело он знал, и его ножницы так и порхали вокруг головы Ширли.

— Кем ты хочешь стать, детка?

— Другой. И обыкновенной.

Зеркала в комнатушке не было, и Ширли могла только весело ужасаться, когда белокурые пряди падали волной вокруг нее. И почему-то с каждой минутой ей становилось все легче на душе.

Стилист работал отлично и быстро — вскоре он попрощался взмахом руки, а Фиона проводила Ширли обратно в примерочную.

— Ты просто класс!

Судя по всему, это слово было главным в словаре девушки.

Ширли торопливо переоделась в обновки, старательно отворачиваясь от зеркала. Она хотела увидеть себя полностью обновленной. Джинсы и футболка остались лежать на полу.

Фиона вновь просунулась в щель и простонала свое привычное:

— Класс! Ты выгладишь так, как… твоя новая прическа!

— Я еще не смотрела…

— Размер подходит? Уверена, что не нужно поменьше?

Ширли покачала головой. Юбка немного свободна, но за пару недель нормального питания она наберет недостающие сантиметры. Раньше у нее были полярно противоположные проблемы…

Все еще не поворачиваясь к зеркалу, Ширли провела руками по волосам, немного похлопала себя по щекам для румянца и повернулась.

Сейчас тоже был шок, но приятный. Она не могла сдержать улыбку. Женщина в зеркале была неузнаваема, и дело было не только в короткой стрижке. Лицо, фигура, поза, аура — все изменилось неуловимо и кардинально. Ширли напрягла память и постаралась припомнить лицо жены Рональда Арбетнейла. Девочка, очень быстро превратившаяся в красавицу блондинку, дорогой макияж, в котором она вовсе и не нуждалась, шикарные наряды, блеск бриллиантов и драгоценных камней.

Затем она попыталась вспомнить испуганное, смятенное лицо звезды телеэкрана, Белокурой Черной Вдовы.

И наконец — Принцесса Совершенство, Принцесска, женщина, отсидевшая три года по ложному обвинению в убийстве, которого она не совершала.

Кто она теперь?

Шерилин Стенхоуп была созданием своих отца и матери. Миссис Рональд Арбетнейл создал ее муж. Черная Вдова — порождение масс-медиа. Принцесска — дитя тюрьмы Гейтсвилль…

Теперь ее зовут Ширли Стенхоуп. И впервые в жизни она принадлежит самой себе.

Если судьба даст ей этот шанс, она станет самой обычной женщиной, той, на которую никто не взглянет два раза подряд, а взглянув, не запомнит лица. У нее появятся друзья, которые будут ее уважать. Она будет независима. И тогда мир вокруг нее, ее собственный мир станет лучше.

Ширли Стенхоуп снова посмотрела в глаза своему отражению. Она сможет. Она должна.

Ширли оставила тюремное тряпье на полу примерочной, расплатилась, попрощалась с Фионой и распахнула дверь на улицу. Мик бросил на нее короткий равнодушный взгляд и уставился на свои часы с тяжелым вздохом. Ширли засмеялась. Первый тест пройден. Новая жизнь начинается.

Когда она увидела их всех посреди огромного, переполненного посетителями зала, мороз пробежал по спине и руки затряслись. Она машинально коснулась пальцами виска. Холодный пот.

Мама и папа. Посреди дешевого ресторана фаст-фуд они выглядели совершенно неестественно. Два инородных тела в океане средних американцев.

— Миссис Арбетнейл, пошли? Мы уже опоздали.

Мик опять слегка придержал ее за локоть. Ширли сделала шаг, другой — и тут впервые увидела, что родители не одни. Младший брат Джей Джей и его жена Пенелопа сидели напротив старшей четы Стенхоупов.

Мама увидела Ширли — и без единого слова схватила мужа за руку. Маленькие пронзительные глазки Пенелопы немедленно пробежались по Ширли с ног до головы, словно пара любопытных тараканов, и невестка тут же склонилась к уху своего благоверного. Последним в ее сторону повернулся отец.

На самом дне глаз Джона Стенхоупа металась тень какой-то сильной эмоции — вины, грусти, сожаления? — однако уже через секунду он справился с волнением, и серые глаза вновь приобрели стальной отлив.

Отец встал и протянул ей руку. Секунду-другую Ширли смотрела непонимающе, потом до нее дошло, что она должна пожать ее. Она осторожно вложила свои тонкие пальчики в жесткую ладонь, втайне надеясь, что отец заключит ее в объятия, и прекрасно зная, что он этого не сделает.

— Рады встрече, дорогая Шерилин.

Джон Стенхоуп подвинул дочери стул, впрочем, с таким расчетом, чтобы она оказалась спиной ко всему залу. Затем отец бросил в сторону Мика:

— Я, кажется, велел тебе отвезти ее в ПРИЛИЧНЫЙ магазин.

Ширли обернулась и увидела покрасневшее от смущения лицо шофера.

— Мик не виноват. Я настояла на магазинчике «Рик-Рак».

Мать закашлялась, Пенелопа подвинула ей минеральную воду. Джей Джей с громким стуком уронил вилку.

— Зачем тебя понесло в этот дешевый магазин? Папа дал мало денег?

И я тоже рада тебя видеть, братец.

— Папа наверняка прислал достаточно денег. Но мне не нужен костюм. Не нужно платье от известного дизайнера. Мне понравились эти вещи, и я их купила.

В наступившей паузе все пристально изучали блузку, юбку и прическу Ширли. В прошлой жизни она сгорела бы от стыда. В этой — знала точно, что хуже тюрьмы нет ничего.

Джей Джей презрительно махнул рукой.

— Да ладно! Нас же здесь никто не знает. Вот если бы мы были в Ривер Оукс…

— Я очень рада вас всех видеть…

— А… Ну да… Конечно, разумеется. К сожалению, в дальнейшем нам вряд ли удастся встречаться часто.

— Что ты имеешь в виду, папа?

— Я имею в виду следующее. Видеться мы будем раз в год, во время нашего ежегодного тура по Европе.

— Я не понимаю…

— Ты не можешь вернуться в Хьюстон, мы все это знаем. И остаться в Штатах не можешь. Всегда будет риск, что ты пересечешься с моими деловыми партнерами, либо с партнерами Джей Джея. Кроме того, пресса! Таким образом, мы пришли к единому мнению, что Европа для тебя — самое лучшее место. Наша вилла в Монако. Разумеется, мы сообщим, что продали ее, так что это никак не свяжут с твоим именем. В Швейцарии уже открыт счет на твое имя, каждый год ты будешь получать по двести пятьдесят тысяч долларов, думаю, тебе этого хватит, чтобы жить в свое удовольствие.

Она больше ничего не чувствовала. Совсем. Сердце не болело. В голове было пусто и легко.

Ее семья избавляется от нее. Она, Шерилин Стенхоуп, является проблемой, которую срочно нужно решить. И они решили. Они сошлют ее в изгнание. В хорошо оплаченное, богатое изгнание.

Ширли представила себе пустынный дом на берегу Средиземного моря. Четырнадцать комнат, забитых мебелью и антиквариатом. И одинокая богатая женщина с выжженной душой. Она будет тратить деньги и загорать. Богатая женщина на берегу моря…

Не от этого ли она собралась убежать?

Ширли обвела взглядом чужие лица бывших родственников.

— Нет.

— Нет?

— Нет.

Отец нахмурился, потом вскинул брови и понимающе кивнул.

— Ясно. Ты хочешь больше? Думаю, ты права. Триста тысяч устроит? Если нет, будем думать…

— Ты не понял, отец. Мне не нужны деньги. Ни четверть миллиона, ни полмиллиона, ни единого пенни. Я не собираюсь прятаться всю жизнь в Европе. Я не хочу никуда ехать. Я хочу остаться в Техасе. Я люблю Техас. Это моя родина.

— Но…

Отец запнулся. Он никогда в жизни не заикался, и Ширли почувствовала нечто вроде гордости — она все же сумела поколебать его ледяную самоуверенность.

— Но ты… мы все… ведь пресса будет охотиться на нас! На наших друзей. Будь реалистом, Шерилин. Тебя судили за убийство мужа. Неважно, что случилось на самом деле, в глазах общественности ты виновна! Ты не можешь остаться здесь.

— Я НЕ виновна, и мне нужно вновь завоевывать уважение людей. Я остаюсь в Техасе.

Глаза отца недобро блеснули.

— Семья Рона унаследовала его состояние и всю недвижимость. У тебя нет денег. Если ты останешься в Штатах, мы не станем тебя поддерживать. Ни финансово, ни морально. Ты будешь лишена всего.

Теперь он чувствовал себя в силе. Деньги — это власть, и отец владел и тем, и другим. Комок в горле неожиданно исчез. Ширли успокоилась. Она проживет свою собственную жизнь, пусть даже и в коробке из-под холодильника под мостом.

— Вы не поддерживали меня морально с того самого момента, когда полиция еще только намекнула на возможность ареста. А ведь именно ваша поддержка была мне гораздо важнее, чем тысячи долларов, которые вы отдали адвокатам. Оставьте себе свою виллу и четверть миллиона. Я буду жить своей собственной жизнью. Где захочу и как захочу.

Пенелопа усмехнулась.

— Отлично. И что ты собираешься делать, имея диплом дизайнера по одежде и нулевой опыт работы? В таком наряде, знаешь ли, будет трудновато убедить работодателя в том, что у тебя безупречный вкус. Держу пари, ты приползешь к отцу и брату уже через неделю.

Ширли спокойно взглянула на нее.

— Я скорее умру от голода, чем приползу, как ты выразилась, к вам.

Отец оглядел стол, тяжело дыша.

— Собирайтесь. Мы уходим. Вот что я тебе скажу, Шерилин. Ты моя дочь — и потому мои предложения остаются в силе еще три месяца. Если в конце мая ты не попросишь ключи — разумеется, по телефону, а не лично! — предложение снимается. В тот же день я перепишу завещание.

— Папа… Почему меня выпустили?

— Твой приговор отменил губернатор штата. Сделал Барри любезность. Теперь, когда я вижу, насколько ты неблагодарна, думаю, он напрасно затруднялся.

Отец вышел, не прощаясь, и только теперь Ширли позволила себе слезы. Она сидела за столом, тупо глядя на грязные тарелки с остатками еды, потом встала и направилась к дверям. Тут ее остановил официант.

— Эй, мисс, вы были вместе с этими клоунами за тем столиком?

— Д-да…

Неужели их узнали?

— Они не заплатили по счету. Вы должны заплатить.