"История любви леди Элизабет" - читать интересную книгу автора (Макнот Джудит)

Глава 33

Когда во вторник вечером Элизабет не приехала в городской дом на Аппер-Брук-стрит, все дурные предчувствия, которые Ян пытался заглушить, охватили его с удвоенной силой. В одиннадцать часов вечера он отправил двух лакеев в Хейвенхерст узнать, не известно ли там, где она, и еще двух в Монтмейн, посмотреть, нет ли ее там.

На следующее утро в десять тридцать ему сообщили, что слуги в Хейвенхерсте думали, будто пять дней назад молодая хозяйка уехала в Монтмейн, в то время как его слуги полагали, что все это время она была в Хейвенхерсте. Элизабет исчезла пять дней назад, и никому не пришло в голову поднять тревогу.

В тот же день и час Ян встретился с начальником полиции на Боу-стрит, и к четырем часам нанял сотню частных сыщиков для ее поисков. Он мало что мог им сказать. Все, кому-либо точно известное о ней, заключалось в том, что Элизабет исчезла из Хейвенхерста, где ее последний раз видели с ним в ту ночь; и что она, как видно, с собой ничего не взяла, за исключением одежды, которая была на ней, и никто еще не знал, как она была одета.

Было еще одно обстоятельство, известное Яну, который пока не собирался говорить о нем без абсолютной необходимости; оно было единственной причиной, почему он делал все, чтобы держать ее исчезновение в секрете. Ян знал, что в последнюю ночь, когда она была с ним, его жена была чем-то, или кем-то страшно напугана. Шантаж – единственное, что мог предположить Ян, но шантажисты не похищают своих жертв, и ни за что на свете он не мог вообразить, что в невинной юной жизни Элизабет могло быть что-то, что привлекло бы шантажиста.

Не имея иного мотива, кроме шантажа, ни один преступник не был бы настолько безумным, чтобы похитить маркизу и этим поставить на ноги всю английскую систему правосудия.

Кроме того, Ян не мог допустить и мысли об одном оставшемся предположении. Он не мог позволить себе даже представить, что она могла убежать с каким-то неизвестным любовником. Но час перешел в день, за ним последовала ночь, и ему становилось все труднее отгонять эту отвратительную мучительную мысль. Он бродил по дому, останавливался в ее комнате, чтобы быть ближе к ней, а затем стал пить. Ян пил, чтобы заглушить боль от ее потери и необъяснимый ужас в его душе.

На шестой день газеты узнали о расследовании исчезновения леди Элизабет Торнтон, и эта новость выплеснулась на первые страницы «Таймс» и «Газетт» вместе с огромным количеством различных предположений, включая похищение, шантаж и даже откровенные намеки на то, что маркиза Кенсингтон могла принять решение уехать по причинам, «известным только ей».

После этого, даже объединенное могущество семей Торнтонов и Таунсендов не могло помешать прессе печатать каждое слово правды, догадки или открытой лжи, которую они узнавали или изобретали. Газеты публиковали любую новость, добытую на Боу-стрит и от сыщиков Яна. Во всех домах Яна и в Хейвенхерсте допрашивали слуг, и их показания «цитировала» алчная пресса. Подробности личной жизни Яна и Элизабет швыряли ненасытной публике лопатами, как корм скоту.

Именно из статьи в «Таймс» Ян впервые узнал о том, что стал подозреваемым. Газета сообщала, будто дворецкий Хейвенхерста предположительно стал свидетелем ссоры между супругами в ту самую ночь, когда в последний раз видели леди Торнтон. Причиной ссоры, сказал дворецкий, были грязные обвинения лорда Торнтона, сомневающегося в моральных качествах своей жены, склонной к «определенным вещам, о которых лучше не говорить».

Горничная леди Торнтон, отмечалось в газете, не могла сдержать слез, когда рассказывала о происшедшем. Она заглянула к своей хозяйке и услышала, что та «рыдает так, как будто у нее разрывается сердце». Горничная также сказала, что в комнате было темно, и поэтому она не могла увидеть, были или нет на ее хозяйке следы жестокого физического обращения, «но она не исключает и этого».

Только один из слуг Хейвенхерста дал показания, не обвиняющие Яна, но когда Торнтон прочитал их, они причинили ему боль сильнее, чем все намеки на его счет. За четыре дня до исчезновения леди Торнтон недавно взятый на службу садовник по имени Уильям Стоуки видел, как его хозяйка в сумерках вышла из дома через черный ход и пошла к беседке. Стоуки пошел за ней, намереваясь спросить ее о мульче, которую укладывали на цветочные клумбы. Однако он не подошел к ней, так как увидел, что она обнимает «мужчину, который не был ее мужем».

Газеты не замедлили отметить, что измена могла заставить мужа сделать нечто большее, чем просто отругать жену, неверность могла толкнуть его на то, чтобы супруга исчезла… навсегда.

Власти все еще не решались поверить, будто Ян убил свою жену только за то, что она, как предполагают, встретилась в беседке с неизвестным мужчиной.

Но в конце второй недели свидетель мистер Уордсворт – частный сыщик, нанятый леди Элизабет, находившийся вдалеке от Англии, прочитал газету и тотчас же пришел в ярость, узнав о таинственном исчезновении леди Торнтон. Его показания были против маркиза Кенсингтона такими странными, что они сохранялись в полнейшей тайне, и даже пресса не могла ничего узнать.

На следующий день «Таймс» сообщила самую потрясающую и захватывающую новость: Ян Торнтон был взят в своем доме в Лондоне и привезен для официального допроса, чтобы выяснить его роль в исчезновении жены.

Хотя формально Яна не обвинили в ее исчезновении и не арестовали, когда велось следствие, ему было приказано не покидать Лондон до тех пор, пока суд не соберется за закрытыми дверями, чтобы решить, есть ли достаточно оснований судить его либо за исчезновение жены, либо на основании новых доказательств, представленных Уордсвортом, касающихся его возможного участия в исчезновении ее брата два года назад.

– Они не сделают этого, Ян, – сказал Джордан Таунсенд вечером после того, как Ян был освобожден под его собственный залог; ходя взад и вперед по гостиной Торнтона, он повторил: – Они не сделают этого.

– Они сделают это, – равнодушно произнес Ян, в его словах не было беспокойства, даже глаза не выражали ни малейшего интереса.

Уже прошли те дни, когда следствие могло бы волновать Яна. Элизабет не было; не было записки о выкупе; ничего не было; не было оснований думать, что ее увезли против воли. И так как Ян прекрасно знал, что он не убил или похитил ее, оставался только один вывод – Элизабет покинула его ради кого-то другого.

Судебные власти все еще не были уверены, что существовал другой мужчина, которого леди Торнтон якобы встретила в беседке. Доказано – садовник обладал очень плохим зрением и даже признался, что, «может быть, ветви деревьев шевелились в сумерках около нее, а не мужские руки». Однако Ян в этом не сомневался. Существование любовника было единственным правдоподобным объяснением; он подозревал это еще ночью перед ее исчезновением. Она не хотела его в своей постели; если бы что-то другое, а не любовник, беспокоило ее в ту ночь, она бы искала защиты в его объятиях, даже если б и не призналась ему. Но меньше всего Элизабет хотела тогда его.

Нет, в ту ночь Ян в действительности ничего не подозревал – это вызвало бы такую боль, которую он не смог бы вынести. Сейчас, однако, Ян не только подозревал, он знал, но никогда не представлял себе, что может существовать такая боль.

– Я говорю, они не будут тебя судить, – повторил Джордан. – Честно говоря, вы думаете, будут? – спросил он, обращаясь сначала к Дункану, а затем к герцогу Стэнхоупу, которые сидели в гостиной.

В ответ те подняли на Джордана затуманенные, полные боли глаза, покачали головой, стараясь казаться уверенными, а затем снова опустили их, глядя на свои руки.

По английскому закону участь Яна могли решать равные ему люди; так как он был британским лордом, то его должны судить только в Палате лордов, и Джордан ухватился за это, как за спасительную для Яна соломинку.

– Ты не первый из нас, у кого избалованная жена обиделась и исчезла на время, надеясь, что поставит мужа на колени, – продолжал Джордан, делая отчаянные усилия изобразить все так, как будто Элизабет просто дулась где-нибудь, безусловно, не зная, что репутация супруга погублена и сама его жизнь в опасности. – Они не будут созывать всю эту проклятую Палату лордов только для того, чтобы судить несчастного мужа, от которого сбежала жена, – возмущенно продолжал он. – Черт побери, половина лордов не справляется со своими женами. Почему ты должен быть исключением?

Александра посмотрела на Джордана, ее глаза были полны горя и недоверия. Как и Ян, она знала, что Элизабет не подвержена приступам упрямства. Но в отличие от Яна, однако, не могла поверить и не верила, что ее подруга завела любовника и убежала.

В дверях появился дворецкий с запечатанным письмом в руке, которое он протянул Таунсенду.

– Кто знает? – попытался пошутить Джордан, открывая его. – Может быть, это от Элизабет – записка с просьбой быть посредником между вами, прежде чем осмелится появиться перед тобой.

Улыбка мгновенно исчезла.

– Что это? – воскликнула Алекс, увидя исказившееся лицо мужа.

Джордан скомкал письмо в ладони и с возмущенным сожалением повернулся к Яну:

– Они созывают Палату лордов.

– Приятно знать, – сказал Ян с холодным безразличием, отталкивая свой стул и направляясь в кабинет, – что у меня там один друг и один родственник.

Когда он вышел, Джордан продолжал ходить по комнате.

– Это выдумки и оскорбление. Все это. И дуэль с братом Элизабет и прочее. Исчезновение ее брата легко объяснить.

– Одно исчезновение относительно легко объяснить, – сказал герцог Стэнхоуп. – Два исчезновения в одной и той же семье, боюсь, – другое дело. Они растерзают его, если он ничего не сделает, чтобы помочь себе.

– Все, что можно сделать, делается, – заверил его Джордан. – У нас целая армия собственных сыщиков, которые перевернут всю страну, отыскивая следы Элизабет. Боу-стрит думает, будто они нашли виноватого в лице Яна, и совсем отказались от мысли, что Элизабет уехала по собственной воле.

Александра встала, чтобы уйти, и, храня верность подруге, сказала:

– Если она так уехала, можете быть уверены, у нее найдется прекрасное объяснение – убедительнее, чем дамский приступ дурного настроения, как вам, мужчинам, хочется верить.

Когда Таунсенды вышли, герцог устало откинул голову на спинку кресла и спросил Дункана:

– Какое «прекрасное» объяснение у нее может быть?

– Это не имеет значения, – сказал хрипло Дункан, – для Яна. Если Элизабет не сможет убедить его, что ее насильно похитили, для него она умерла.

– Не говорите так, – запротестовал Эдвард. – Ян любит ее. Он ее выслушает.

– Я знаю его лучше, чем вы, Эдвард, – ответил Дункан, вспоминая, как вел себя Ян после смерти родителей. – Он больше никогда не даст ей возможности причинить ему боль. Если Элизабет опозорила его по своей воле, если предала его, она для него больше не существует. А он уже думает, что Элизабет сделала и то, и другое. Посмотрите на его лицо – у него даже не дрогнет ни один мускул при упоминании ее имени. Он уже убивает в себе всю свою любовь к ней.

– Вы не сможете просто взять и изгнать кого-то из вашего сердца. Поверьте мне. Я знаю.

– Ян может, – возразил Дункан. – Он сделает так, что она никогда снова не сможет приблизиться к нему. – Когда герцог недоверчиво нахмурился, Дункан сказал: – Позвольте мне рассказать вам историю, которую я недавно рассказал Элизабет, когда в Шотландии она спросила меня о рисунках Яна. Это история о гибели его родителей и ньюфаундленде, принадлежащем ему…

После того, как Дункан закончил рассказ, они сидели в унылом молчании, в это время часы пробили одиннадцать. Оба вздрогнули, прислушиваясь… с чувством неизбежности ожидая стука дверного молотка… и боясь этого. Им не пришлось долго ждать. В четверть двенадцатого прибыли два человека и, предъявив Яну Торнтону, маркизу Кенсингтону официальное обвинение в убийстве своей жены и ее сводного брата мистера Роберта Камерона, арестовали и велели готовиться предстать перед судом Палаты лордов через четыре недели. Из уважения к его рангу, до суда Яна не заключили в тюрьму, но около дома поставили часовых и предупредили, что он будет под наблюдением, куда бы ни отправился в городе. Залог за него определили в сто тысяч фунтов стерлингов.