"Братские узы" - читать интересную книгу автора (Лукашевич Денис)

Глава 5. Вечер воспоминаний

— Да, Марко, это я! — Под капюшоном скрывалось вполне обычное человеческое лицо, обезображенное длинным шрамом от брови до подбородка, но даже это не могло скрыть его настоящей сущности. Перед ними стоял обычный человек. — И тебя я рад видеть, Веллер! А это кто? Ваш новый друг? С каких пор вы якшаетесь с теократами?

— Здравствуй, Густав. — Первым отошел от потрясения Веллер. Не выдержал, и горячо затряс протянутую руку. — Сколько лет! Мы думали, что ты погиб.

— Практически, так и есть, — усмехнулся Густав и провел пальцем вдоль шрама. — Но благодаря Умнику, — головастый мут чуть кивнул, выпустив большое облако вонючего дыма, — выжил. Правда, он попросил об одной услуге…

Умник пожал плечами, сказал:

— Бесплатный сыр бывает только в мышеловке.

— Конечно, мой друг, — с улыбкой кивнул головой и тут же опять обратился к лже-монахам. — Есть не хотите?

— Не откажимся. И нашего друга угостите — это брат Войцех. Неплохой парень, хоть и теократ.

— Присоединяйтесь — сегодня нашим охотникам улыбнулась удача.

Над огнем скворчал дивный многоногий зверь — ни Веллер, ни Марко не смогли определить его породу. Одним словом, пустоши.

Самый большой кусок достался Умнику. Густав заметил:

— Шаман! — поднял палец кверху. — Хранитель клана! Умный до чертиков — среди людей такого не встретишь.

Мут без лишней скромности согласился, кивнув головой, и принялся за пищу. Он поставил тарелку себе на колени, извлек серебряные вилку и нож, покрытые темным налетом патины, и принялся есть. Аккуратно, с полным соблюдением застольного этикета. Окажись он в каком-нибудь ресторане, то нисколечки не посрамит себя. Веллеру даже немного завидовал ему: он так за годы и не смог освоить, в какой руке держать вилку, а в какой нож.

— К сожалению, — Густав пожал плечами, — у нас нет ничего горячительного. Не принято как-то, и Умник не поймет. Мы за здоровый образ жизни! — Грустно улыбнулся.

Наконец, после плотного ужина настал черед и разговоров. Веллер отколол щепку от скамейки и принялся чистить зубы. Спросил:

— Скажи, Густав, а как ты выжил все-таки? Не знал, что от моторизованного патруля Дрезденской пустоши можно уйти.

— Я и не ушел. — Густав прикрыл глаза и погрузился в воспоминания. — Меня поймали на самой границе между Клейденом и Бургундией…

…Рев моторов на мгновение оглушил меня.

— Оружие на землю! — крикнули из низкого броневика с непропорционально большими колесами. На крыше за бронированным щитком пулемета притаился стрелок. — Вы нарушили закон…

— Ешьте, суки! — Я выпустил несколько пуль из своей полуавтоматической винтовки и вовремя откатился в сторону.

В бетонную плиту, ставшую на попу, ударила пулеметная очередь и расколола ее надвое.

— Сволочи! — И скатился вниз, в овраг с вонючей жижей, когда-то по недоразумению названой водой. — Сволочи, не достанете!

И мне повезло. В овраг выходила сточная труба. Железная решетка, вырванная с мясом, валявшаяся рядом, у меня не вызвала подозрений. Нырнул внутрь, в густую вонь сточных вод. Но когда борешься за спасение своей жизни, уже меньше обращаешь внимания на личную гигиену.

Звуки с поверхности стали какими-то приглушенными, будто ненастоящими. Я уверенно пополз вперед, упираясь коленями и локтями в гофрированные стены. И едва успел свернуть за угол. Пули со звонким грохотом застучали по трубе. Как только очередь стихла, я выглянул и выпустил практически наугад несколько пуль. На том конце трубы закричали от боли — я позволил себе мимолетную улыбку и полез дальше. Голос, усиленный эхом, крикнул:

— Густав, ты все равно не уйдешь — зачем продлевать агонию? Думаешь, пустоши тебя выручат? Ха, выпускайте ревунов!

Черт! Черт! Черт! Только не ревунов — я ненавидел этих тварей. Патрульные покупали их у мутовских кланов за несколько стволов штука. Рассказывали, что они будут преследовать свою жертву до тех пор, пока она или сам зверь не умрет.

Застучали по металлу огромные когти. Отрывисто залаяли-зашипели — неприятный, режущий уши звук. Ревуны приближались. И пришел бы быстрый и болезненный конец. Если бы опять не повезло.

Пол под ногами просто исчез, и с диким криком я провалился вниз, обдирая ладони о стены наклонного желоба. Теплая вонючая вода с радостными объятиями приняла его в свое ласковое лоно. Наверху разочаровано завыли — зловоние канализации совершенно забивали мой запах. Я не выдержал и радостно рассмеялся, лег на спину, раскинув руки в стороны, и просто радовался своему невероятному спасению.

— Съели?! — с веселой злостью крикнул я. — Съели, суки!

Немного отдохнув, я поплыл к ближайшему берегу, чуть подсвеченному флюоресцирующими наростами. В сине-зеленом сиянии каменный барабан, в котором я находился, казался призрачным и ненастоящим. В углах копились шевелящиеся тени.

С усилием подтянулся на руках и оказался в еще одной трубе, высотой в человеческий рост. Можно было идти в полный рост, а не протискиваться в узкое жерло, обдирая бока об острые грани проржавевших гофров.

Можно немного и передохнуть. В призрачном сиянии я оглядел свое убежище. Самый настоящий барабан — только в самом верху тот самый желоб, по которому мне довелось прокатиться. Назад теперь хрен выберешься — надо думать о другом пути. В помещение входило четыре трубы, образуя нечто вроде перекрестка — две из них закрыты стальными решетками, крепко сваренными, несмотря на возраст. Немного прогулялся по третьей — через несколько десятков шагов ход перекрывал обвал, спрессованный и практически непроходимый. Для того, чтобы его пробить требовалась техника посерьезнее моего ножа.

Вверху выли и ревели гончие патруля, но вниз спускаться почему-то не желали. Через полчаса стихли и они. Я успокоился. Поставил перед собой рюкзак с добычей, открыл. И в который раз подивился странному заказу.

Хабар действительно был старым, еще довоенным — таких сейчас не найдешь, но я так и не мог уразуметь, для чего его использовать. Больше всего она напоминала печатную машинку в деревянном ящичке — редкому, конечно, устройству, но и такому же бесполезному. Только ни лотка для приема бумаги, ни рычажков с литерами, ни красящей ленты — просто клавиатура в металлическом корпусе, индикаторы, прорези с какими-то рычагами и странными надписями на неизвестном языке.

Я покрутил ее в руках, закрыл на защелки и снова сложил в рюкзак — мне то какая разница, главное, что деньги платят хорошие, а за что — не имеет значение.

Немного отдохнув, я понял, что пора двигаться дальше. Мой нос уже привык к постоянному смраду, а глаза к полумраку. Закинул рюкзак за спину и пошел к единственному выходу. Знал бы я тогда, к чему меня приведет туннель…

Буквально через несколько шагов стемнело так, что пришлось передвигаться исключительно на ощупь. В качестве щупа я использовал винтовку, стучал ее по полу, как самый настоящий слепец, выискивая провалы и дыры. Но мне сопутствовала удача, дорога была более-менее ровной, без хитрых ловушек и неожиданных отверстий, и через несколько часов блужданий по канализации, я вышел к большому куполообразному помещению. Высоко над головой, сквозь отверстие струился солнечный свет, ослепительно яркий после тьмы подземелий. А самое главное, вверх вела металлическая лестница. Тоже сильно проржавевшая, но на вид достаточно крепкая, чтобы выдержать меня. И я поддался искушению. Насвистывая какую-то веселую мелодию, выбрался наверх, чтобы в следующую секунду мне в затылок уперся ствол карабина.

— А вот и наша мышка! Вернее, здоровенная, наглая и кусачая крыса! Вредитель! А знаешь, что делают с вредителями? Их уничтожают! Тащите его, парни.

Сильные руки подхватили меня, и я пробкой выскочил из дыры. Попытался лягнуться, но после удара прикладом по затылку уже мало, что понимал. Обмяк и кулем повалился на песок. Немилосердное солнце жгло глаза.

Сквозь муть, застилающую взор, я увидел несколько смутных фигур. Ревели и рвались с поводков ревуны. Почему-то их алые, истекающие пеной пасти я видел очень отчетливо. Меня опять ударили, теперь уже тяжелым ботинком под ребра.

— Густав, Густав! — с фальшивым сожалением покачал головой мой мучитель. — Разве ты думал, что я не изучил все ходы и крысиные лазы на вверенном мне участке границы?! — И еще удар.

После черт знает какого по счету пинка я уже мало что сопровождал и стремительно отходил в мир иной, избитый и окровавленный, практически с гарантированным сепсисом. Но мне не дали слишком быстро закончить воспитательный разговор. Окатили водой, отчего я немного пришел в себя. Практически силком поставили на ноги — для страховки рядом со мной встали двое патрульных-дуболома с деревянными дубинками в руках. Мне завели руки назад, вставили орудия экзекуции между руками и туловищем и добавили еще парочку ударов в живот. Так, для закрепления результатов.

— Нельзя, Густав. — Перед моим носом помахали пальцем. — Нельзя обманывать патруль, а еще больше нельзя — я бы сказал смертельно опасно — обманывать господина Грубера. Знаешь ведь, степень наказания обратно пропорциональна степени власти, а ты в нашей иерархии находишься на последнем месте, как ни прискорбно.

— Плевать я хотел на иерархию! — ответил я и делом подтвердил свои слова. За что не избежал быстрого наказания. Тяжеленный кулак, затянутый в черную кожу перчатки, врезался мне в челюсть и заставил вновь пребывать в сладостном мире забытья.

— Подожди, Густав, я еще не закончил. Маленький подарочек от меня. — Выстрел, и сильный толчок в живот. И только через несколько секунд я почувствовал, как в желудке вспыхивает жаркий ком боли. — Отпускайте его, парни.

Я лежал и тихо корчился от раздирающей нутро боли, а патрульный все говорил и говорил, но словно в тумане, то отдаляющийся, то опять приближающийся.

— Я дам тебе возможность выжить, Густав. И все ради твоих бывших заслуг. Вокруг пустошь — приятного мало, но в нескольких километрах отсюда — Бургундия. Доберешься, и считай повезло: ни я, ни правительство республики к тебе никаких претензий не имеет. Не доберешься — сдохнешь в пустоши, и никто о тебе больше не вспомнит. «И никто не узнает, где могилка моя!» — пропел он и улыбнулся, мерзко так, будто большая крыса. Мне было безумно плохо…

Густав на долгое время замолчал, вышагивая по бывшему костелу. В выцветших глазах отражалось пламя костра.

— Я уже, можно сказать, сдох, но меня нашел Умник. Выходил. И я сам не представляю, как ему это удалось. Рана в живот, начинающаяся гангрена, но вот, чудо, Скользкий Густав выжил! В мире людей меня уже вряд ли кто ждал, и я остался у мутов. Умник предложил мне стать вождем. Мне! Грабителю и вору! Вождем! Я тогда долго смеялся, но вот прошло десять лет, и мне уже не до смеха.

Тихо трещал костер, и все молчали. Головастый мут улыбался чему-то своему, попыхивал своей трубкой, в темном углу, поджав колени к подбородку сверкал внимательным взглядом Белый. Молчали Веллер и Марко с братом Войцехом. Тот вообще находился в некоем состоянии прострации: среди мутов, о которых ходили жуткие легенды, что они похищают и уродуют детей, творя себе подобных, узнать, что люди, с которыми он делил пищу и кров совсем не те, за кого себя выдают. Что мир вовсе совсем другой, чем видится из окна спальни в Сан-Мариане.

Наконец Веллер спросил:

— А что за машинка была? Ты так и не выяснил?

— Нет. — Густав задумался. — Хотя Умник сказал, что ей можно менять буквы.

— Менять буквы?

— Да, именно. Я и сам не понял. Менять буквы — бред. — Густав хохотнул, на что Умник состроил расстроенную физиономию.

Неожиданно вмешался Войцех.

— Шифровальная машинка.

— Что?

— Машинка для шифровки записей. Вместо правильной буквы она выдает совершенно другую по заранее определенной закономерности.

— Никогда не слыхал! — присвистнул Густав. — Это же я ухватил…

— Вернее, за что ты поплатился! — наставительно заметил Веллер. — Я тебе всегда говорил, что твоя жадность тебя погубит.

— Что поделать, — пожал плечами бывший вор. — Что поделать — такова моя натура. Вернее, была. Сейчас я уже другой. Я отвечаю за этих людей. — Он обвел рукой костел. — И я в некотором роде их люблю.

— А я убил одного твоего ревуна, — неожиданно вставил Марко. — Не знал, что они такие дорогие. Я отдал Рогачу свои часы.

— Извини, — улыбнулся Густав, — подарки не возвращают. Здесь даже я не помощник. А насчет ревунов… Муты никогда не любили людей, а республиканцев и подавно. Пусть платят — оружия у них завались. А этих тварей мы ищем в пустоши, ловим маленькими и дрессируем. Жуткие, но верные животные. Так-то вот.

Густав опять уселся к костру, протянул замерзшие руки. Снаружи стемнело. Густые, черные тени легли в углах, скрыли запустение и разрушение, поразившее здание. В стрельчатых окнах завывал ветер.

— Белый, подойди сюда, — махнул рукой Густав. — Есть дело.

«Пришелец» вынырнул из темноты и подошел к костру. Его движения были мягкие, словно кошачьи, а шел он словно крадучись, ступая бесшумно и осторожно. Было заметно, что это не наигранное, а врожденное, природное. Так Белый ходил все время, грациозно, будто дикая опасная кошка. Глаза его сверкали холодной голубизной.

Густав повернулся к Войцеху.

— Святоша, я не доверяю теократам. Скажи спасибо, что не убили. Твои земляки не раз шерстили мой клан, поэтому мне нужны гарантии того, что ты не замышляешь против нас зла. Извини, — зачем-то добавил он. — Белый, проверь его.

Войцех дернулся, но сдержался, когда мут присел рядом с ним, не сводя удивительного пронзительного взгляда. Протянул руку. Монах прошептал глаза и зажмурился, готовый ко всему.

Прикосновение было удивительно приятным. Теплое и мягкое, настойчивое, но уважительное. Ощущение, появившееся затем, было странным, обволакивающим. И на мгновение он увидел: странный, искаженный мир, весь в синих тонах, темных и посветлее, от густого фиолетового, непроглядного как ночь, до светло-светло голубого, практически белого. Увидел самого себя в странном сияющем нимбе, как у святого. Войцех улыбнулся незваной, но приятной мысли. Но потом быстро пришел в себя, зашептал молитву, и видение исчезло. Он открыл глаза.

Белый улыбался, чуть склонив голову набок. У него были совсем не человечьи зубы, мелкие и острые, треугольные. Но улыбка от этого не становилось страшной, скорее наоборот, доброй и открытой, какой-то детской. Мут отвернулся, шепнул что-то Густаву. Тот кивнул и ответил:

— Спасибо. Иди отдохни — я знаю, чего тебе это стоит.

Мут кивнул и ушел. Войцех озадаченно почесал затылок, растерянно посмотрел на остальных.

— Все нормально, святоша. Мы верим тебе.

Снова вернулась тишина. Густав помолчал немного, пожевал губами, потом спросил:

— Что там нового, во внешнем мире?

— Ничего, — пожал плечами Марко. — Все по-старому. Воюют и миряться, любят и ненавидят — что нового? Клейден все стоит, враждует с Сан-Марианом…

— Все хотел вас спросить… — протянул Густав, разрыхлил кочергой угли.

— Ну, — Марко внимательно на него посмотрел.

— Какая нелегкая принесла вас сюда? Новое дело?

— Не совсем. — Веллер перебил брата, на секунду замолчал, потом добавил, ожесточенно подмигивая: — Мы… мы были не совсем честны с тобой, Густав. Мы… э-э… члены Ордена святого Казимира Странника, вот!

Глаза Густава округлились от удивления.

— Вы?!

— Да, мы! — гордо кивнул Веллер. — Мы!

— Но… — начал было Густав, но тут же смолк — Марко что-то сдержанно жестикулировал. Так, чтобы не увидел Войцех. — Я и не знал! Ну что ж, значит, буду знать на будущее. Отдохнуть не хотите?

— Хотим! — с готовностью отозвался Марко. — Пеший переход по пустоши сильно утомляет.

— В деревни много пустых и относительно целых домов — можете выбрать себе. Попросите кого-нибудь — они проводят. Спокойной, что ли, ночи! Вы надолго?

— Не думаю, — дернул головой Веллер. — Нам бы не помешала помощь.

— Хорошо. — Густав завозился в кармане. Извлек карту, нарисованную вручную. Ее всю испещряли странные знаки и метки. — Вот, я нарисовал. По рассказам охотников. Рогач заходил далеко за Варшаву, к самой границе с Теократией. Все опасные места по дороге указаны здесь. Тут и тут, — грязный узловатый палец скользнул по бумаге, — самые страшные. Черный лес — не знаю, что там растет, но явно не деревья. Людям там не место. И вот это… Рогач назвал это Огнями. Черт знает, что такое. Непонятное. Охотник говорил — люди пропадали и не появлялись. Там исчезли наши охотники, Пятак и Губастый. Хорошие парни, ловкие и опытные. А вот глянь, и пропали. Обойдите лучше с юга — так безопаснее. Про Варшаву, я так думаю, говорить не надо. Она хоть и на границе, но место страшное. Большой город, много смертей — что и говорить.

Веллер кивнул.

— В остальном тоже мало приятного, но выжить, при должной сноровке, можно. Так что держи — пригодиться. Больше ничем помочь не могу. Извини.

— И на том спасибо, — поблагодарил Веллер, пожал руку вождя.

На самом выходе Марко неожиданно обернулся, махнул остальным:

— Идите, я догоню. — Обернулся к Густаву. — Нам надо поговорить.

Вождь с интересом прислушался. Марко уселся на одну из скамеек, откинулся на спинку.

— Как давно твои люди за нами следили?

— Ты о чем? — округлил глаза Густав. Теперь к разговору прислушался и Умник, до этого совершенно безразлично смотревший на огонь, словно спал с открытыми глазами.

— В прошлую ночевку я нашел следы, мелкие, словно детские. И я ничего не услышал. А ты знаешь: я слышу все. Кто это был?

— Не понимаю, о чем ты! — Густав с искренним изумлением уставился на него. — Я вообще о вас не знал! Мы стараемся не подходить к Одеру ближе, чем на один дневной переход. Мы тоже, знаешь ли, боимся паучьих тополей.

— Тогда кто это был? — взъярился Марко. — Не знаю, почему ты скрываешь, но тебе стоит ответить!

Он подскочил, сжимая и разжимая кулаки, подошел ближе и навис горой над съежившимся Густавом.

— Если я скажу, ты все равно мне не поверишь, — глухо ответил Густав, отводя взгляд.

— Призраки пустоши! — Голос был резким и скрипучим, но не неприятным. Как у старика-рассказчика, что сговорил свое горло многочисленными историями, но все еще могущим рассказывать долго и интересно, обволакивая своей приятной хрипотцой.

Марко обернулся. Говорил молчавший до этого Умник. Морщинистое личико умильно гримасничало при этом, словно его били небольшими зарядами тока.

— Какие к черту призраки?! Нечего мне лапшу на уши вешать!

— Ты не веришь, — протянул Умник и вдруг заливисто рассмеялся. — Не веришь! Ха-ха! Но даже от того, что ты не веришь, призраки не исчезнут. Они и сейчас за нами наблюдают. Они слышат каждое наше слово, каждый шаг. Они заглядывают в наши головы! От них нельзя скрыться, нет! — с обреченностью в голосе добавил мут. — Они — настоящие хозяева пустоши.

Марко ошеломленно потряс головой. Спросил:

— О чем ты, Умник? Что они такое?

Но мут опять молчал, уставившись на огонь, и отвечать не желал.

— Мы и сами не знаем, Марко, — устало ответил вместо него Густав. — Ни разу не видели. Только следы и оставались. Некоторые, правда, слышали. Но мне кажется, что призраки специально делают так, чтобы их слышали. Словно напоминают: вот мы, всегда рядом и всегда наготове.

— Расскажи поподробнее. — Марко опять сел и приготовился слушать.

Густав глубоко вздохнул и продолжил:

— Нас вытеснили из Дрездена. Теперь ведь там можно чаще встретить республиканских солдат, чем в центре Клейдена. Мы ушли на восток, пересекли Одер и осели здесь. Сначала все было хорошо. Ну, относительно, но после Дрездена в чем-то даже замечательно… Потом начали пропадать дети: из дому, посреди ночи, в окружении родителей и друзей, но никто ничего не видел. Только следы, мелкие такие, будто ребенок натоптал, и ничего больше. Охотники пытались выслеживать их, но так и не смогли ничего увидеть. А дети продолжали пропадать. Теперь мы половину бойцов клана отводим на охрану детей — ты же знаешь, как тяжело дается мутам беременность.

— Что еще?

— Охотники, доходившие до восточной границы, говорили, что и у людей пропадают дети. Глупые, они считали, что это мы виноваты! Мы хорошо изучили пустоши, но существ, способных оставить такие отпечатки, так и не нашли. Некоторые говорят, что они приходят из Варшавы. Может быть, но никто из клана не посмеет близко подойти к городу. Проклятое место.

— Это призраки! Призраки… — шепотом протянул Умник. — Невидимые сущности, пожирающие плоть…

— Бред! — Марко грохнул кулаком по подлокотнику. — Они оставляют следы, значит, у них есть плоть. И кровь. И они так же смертны, как и мы. Просто хорошо маскироваться умеют.

— Не обязательно иметь тело, чтобы оставлять следы! — Умник опять закурил, выпустил длинное облако дыма прямо в лицо Марко. Наемник закашлялся. — Потусторонний мир может влиять на мир реальный, человек.

— Если ты все-таки хочешь влезть в это дело, — Густав тронул его за плечо, — поговори с Рогачом. Он уже два года пытается выследить призраков — они у него украли сына. Может, он знает больше.

— Но почему вы не пытаетесь ничего изменить? Густав, я тебя не узнаю — ты же рисковый был парень! Почему?

— Знаешь, как говорят: не буди лихо, пока спит тихо. Мы гости на этой земле, а призраки — хозяева, и они устанавливают здесь правила.

— Люди — главные, но никак не призраки. Мы когда-то были повелителями всей земли, от моря до моря! И никакие призраки нам были не помеха! Так что с вами стало?!

Умник с силой бросил трубку. Искусно вырезанная из дерева, она со стуком ударилась об пол и раскололась на две половины. Мут зашипел и вскочил на ноги, подошел вплотную к Марко.

— А мы и не люди! Мы — муты! Уроды, чудовища! Ошибка эволюции, детище гнили! Я вижу тебя насквозь, человек. Гордость затмевает в тебе разум. Считаешь себя самым крутым от Бургундии до Большого Полесья? Знай, есть многое, что и не снилось тебе! Что не убить пулей, не зарубить тесаком! Что жило еще задолго до Рассвета, и будет жить, когда человечество исчезнет навсегда. Когда плюешь против ветра, не злись, что плевок полетит тебе в лицо. Я все сказал. Клан не будет помогать тебе — если хочешь, борись. А Рогача я не держу — он давно обезумел. Два сапога пара!

Мут хмыкнул и отвернулся.

— Иди, человек. Я все сказал.

Марко раздраженно кивнул и вышел наружу. После жарко натопленного костела и горячего спора, ночной воздух остужал и вносил порядок в мечущиеся мысли. Но задуманного не изменил. Наемник поправил ремень с пистолетом и пошел в сторону еще одного костра, у которого прикорнули, оперевшись на копья, стояли охотники. Среди особенно выделялась фигура мута с огромным кривым рогом. Он задумчиво смотрел в огонь, положив руки и подбородок на ствол карабина. Ветер поигрывал клыками и когтями — трофеями прошлых битв.

— Рогач? — Марко тронул его за плечо, ощутив сквозь ткань брезентовой куртки острые и твердые наросты. Стерпел, не отдернул руку.

Мут перехватил карабин поудобнее, палец как бы сам по себе лег на курок.

— Чего тебе?

— Надо поговорить. — Марко оглянулся на остальных. — О призраках.

Лицо Рогача дернулось, единственный глаз уставился зло и с некоторым интересом. Мут сказал своим:

— Я отойду. Скоро буду.

Урод с огромными глазами-плошками кивнул.

Они зашли за одно из разрушенных зданий, от которого остались огрызки стен и кучи строительного мусора, поросшие жесткой как щетина травой. Рогач уселся на камень, похлопал рукой рядом.

— Садись, если не брезгуешь.

— Не брезгую. — И плюхнулся рядом.

Рогач не спешил начинать разговор. Завозился в карманах, отыскал сигареты, плохие и легкие, санмарианские. Закурил и предложил Марко. Тот, чтобы не обидеть, согласился. Едкий дым с примесью тяжелого смолистого запаха оставлял неприятный привкус, но наемник терпел и курил. Когда хорошие сигареты давно утонули в Одере, особенно выбирать не приходиться. Бери, что есть. Он заговорил первым.

— Что ты знаешь о призраках?

Рогач курил плохо, быстро затягиваясь и выпуская жиденькие струйки дыма. Таким макаром пачка скуривалась за несколько минут. Марко заметил, что его пальцы мелко тряслись. Мут с трудом унял дрожь. Каждый раз при упоминании призраков, его начинало трясти от бессильной злости. Только сигареты немного унимали боль. Накатили воспоминания.

Его сын был практически без уродств, жизнеспособен и имел все шансы стать охотником. Мать, толстая Скрипуха, умерла при родах — такое часто случается в мутовских кланах и ни у кого не вызывает удивления. Ее похоронили еще в Дрезденской пустоши. По старой традиции сожгли на большом костре вместе с остальными клановцами, которым не повезло.

На своих руках Рогач принес его к Познани. Растил и ухаживал. Учил пользоваться ножом, а потом мечтал передать свой верный карабин, самому доставшийся от отца. Он жил одной надеждой и даже беспросветное существование в пустоши не казалось таким уж и плохим. Сын был будто лучом света, маленьким радостным солнышком в дремучем царстве тьмы.

Потом он пропал, и Рогач понял, что в нем оборвалась некая струна. Лопнуло то, что давало силы верить и любить, надеяться на лучшее. Рогач словно умер изнутри, высох и опустел, как река в пустыне. Жар потери и ненависти выжег его. Сквозь единственный черный глаз на мир смотрела пустота.

И тогда Рогач нашел новый смысл жизни. Месть. Не зря его считали безумным — на то были все основания. Люди мирятся с потерями, забывают и живут дальше, но Рогач так не хотел. Он был как пустой сосуд, что жаждал быть заполненным, а ненависть быстро приживается на пустыре. Внутренний огонь сжигал его, не давал жить дальше, якорем держал в прошлом и гнал плетью мести в самые удаленные уголки пустоши, а порой и дальше.

Когда Рогач скурил пятую сигарету, только тогда он сумел ответить.

— Совсем мало. Практически ничего. Два года я их выслеживаю, и всего лишь крохи информации. Когда они приходят, кого похищают…

— Ну? — в нетерпении наклонился ближе Марко — он жаждал знать все.

— Приходят только в безлунные ночи, в самое темное время. Сидят тихо, так что и не услышать, и ни увидеть. Можно всю ночь просидеть в засаде, и ничего не заметить, а под утро находишь следы и узнаешь о пропавшем ребенке. Умные гады, и разборчивые. Они не берут больных и увечных, что вот-вот и откинут копыта. Хватают здоровых и крепких, сволочи. — Рогач с ненавистью вдавил окурок в землю. Опять закурил.

— Они приходят только за детьми?

— Иногда и просто так. Потопчутся около костела, послушают, а утром лишь следы. Ну и метка какая-нибудь…

— Метка?

— Вот. — Рогач извлек из кармана кусок мятой бумажки, на которой была выведена красным карандашом неровная пятиконечная звезда. — Я показывал Умнику, а тот говорит, мол, выбрось и забудь. Знак проклятия. Но я почему-то оставил. Не напоминает чего-нибудь?

Еще как напоминало. Марко мог поклясться, что видел этот знак на древнем танке в пещере под Лейпцигом. Полуистертая алая звезда на башне, заросшей ржавчиной и грязью, а рядом бело-сине-красный триколор, тоже в неважном состоянии. Братья тогда разжились головой тролля, обитавшего рядом со стальным монстром, кучей снарядов и канистрой просроченного топлива. Ничего экстраординарного, но и не с пустыми руками. На всякий случай Марко соврал:

— Нет, в первый раз вижу.

— Плохо, — хмыкнул Рогач и засунул рисунок в карман.

— И ты ни разу не видел? Ну, тех, кто приходил, — продолжал допытываться Марко.

— Видел. Один раз. Да и то не уверен, что могу доверять своему глазу.

— В смысле?

— В смысле могло и показаться, — раздраженно сплюнул Рогач. — Мало ли что увидишь ночью. Я тогда, кажись, повернул голову… Глядь, какая фигура мигнула на краю и скрылась. Черная, темнее ночи, но с руками и ногами, так что не зверь. Это я могу точно сказать. И следы там же нашел. А тебе чего, собственно, надо? Я ему душу изливаю, блин! И даже сигаретами угощаю! Черт раздери!

— Я тоже видел следы. — Марко, когда говорил, смотрел в сторону, словно стеснялся своих слов. — Нет, не здесь. На юге, возле Одера. Мы там ночевали. Утром нашли следы, а я ничего не услышал. — На последнем слове наемник со злостью хлопнул себя по колену. Попросил: — Дай еще сигарету.

Рогач дал. Дождался, пока Марко ее скурит, спросил:

— Что делать будешь?

— Я хочу выследить их, этих призраков. К черту все, но пока я не увижу тварей, не успокоюсь. Ты со мной?

— А то! — В подтверждение своих слов Рогач лязгнул затвором своего доисторического карабина. — Покурим еще по одной и займемся. У меня идея насчет сегодняшней ночи. А они придут — я чую. Вот и луны нет.

Марко задрал голову. Действительно, стояла глубокая тьма. Ни звезд, ни луны. Черный, ни проблеска, небесный свод, грозивший, сдавалось, упасть на голову. Идеальная ночь для засады.

Место тоже выбрали хорошее. Под разлапистым деревом, чудом выжившим во время Рассвета. Ствол был необхватен — такие аксакалы росли столетиями, не меньше. Глядя на него, с готовностью верилось, что дерево помнит еще те счастливые и практически легендарные времена. Видела, когда деревня еще жила, а на небе светило чистое солнце. И не было гнили.

Рогач обустроил себе лежбище заранее, утрамбовал землю, присыпал листвой сверху. Густые кусты росли тесно, отлично скрывая засаду от постороннего взгляда. А рядом располагался здоровенный дом, двухэтажный с крышей, крытой красной черепицей. На самом верху все еще вертелся потемневший флюгер в виде медного петуха, сейчас практически неразличимого на фоне ночного неба, затянутого непроглядной облачной пеленой. Второй этаж пустовал, пугал заколоченными окнами и завыванием ветра. На первом же даже сохранились окна, мутные пленки, сквозь которые с трудом пробивался огонь свечи. Здесь клан держал всех своих детей — своеобразный детский сад. У входа сидели два охотника, вооруженных не абы чем, а добротными клейденскими автоматами. Не новая модель, но вполне эффективная. Как рассказал Рогач, в доме находилось еще пятеро и все вооружены до зубов. Окна и дверь под постоянным прицелом. Свет поддерживается всю ночь.

— Бывало, — заметил Рогач, улегшись в засаде. Карабин он положил перед собой. — И из такой охраны вытаскивали. Мигнет свечечка — и нет дитенка.

Марко для верности тоже освободил пистолет от кобуры. Ощущение рельефных змей словно добавляли уверенности и спокойствия.

— А ведь ни окошко не шевельнулось, ни дверь не хлопнула, и как назло посреди комнаты отпечаток в пыли. Тихо! — вдруг зашипел мут, крайне осторожно перехватил поудобнее оружие, прицелился. — Смотри!

И действительно, прямо на фоне кирпичной стены и отколовшейся штукатуркой наемник увидел темный силуэт. Для верности Марко потер глаза, присмотрелся, но лучше не стало. Фигура подрагивала, словно сотканная из клубов дыма, скользила вдоль стены и словно бы раздваивалась.

— Ну, все, сволочь! — со злостью выдохнул Рогач и нажал на курок.

Грохнуло так, что заложило уши. Мут передернул затвор — выскочила дымящаяся гильза. Опять выстрелил, и опять. И не одна пуля не прошла мимо — Марко мог в этом поклясться, но тень судорожно метнулась в сторону и скрылась в кустах. Бесшумно, будто не касаясь земли. Только зашевелись веточки.

С глухим ревом подскочив, Рогач метнулся за призраком, не отпуская винтовки. Марко ругнулся, но побежал за ним. Ему все это до крайности не нравилось — два года ни разу не попался, а сегодня во всей красе. В голове метались мысли: а вдруг засада? Но охотничий азарта забивал помехами трезвое мышление. И ноги сами, как на автомате, несли вперед, едва касаясь земли, что ни одна веточка не хрустнет, травинка не примнется. Сегодня ночью решалось все, и Марко не мог упустить такого шанса.